Может, пришло время платить этим СВОЛОЧАМ той же монетой?!
Бац!
У меня чуть искры из глаз не посыпались. Я пошатнулась, сжимая сумку и пакеты, балансируя над старушкой сидящей у самого прохода.
Когда я встала твердо, следующее, секунду назад пустое место, уже занял парень, а в дальнем, у окна, куда я пробиралась, оказалась девушка.
Девушка мне сразу не понравилась. Она была, как бабка выражалась, "вульгарная". Бабка так говорила о тех женщинах, которые в повседневной жизни придерживались имиджа шлюхи, причем шлюхи дешевой, не имея реального отношения к древнейшей профессии. Нет, эта проституткой не выглядела: просто бесвкусность одежды, яркий макияж, подчеркнутое отсутствие хороших манер... В наше время проститутки попадаются сплошь и рядом более чем утонченные, не стоит сравнивать.
Я чуть внимательнее пригляделась к ней. Это она меня толкнула в спину, так что я чуть не придавила старушку. А чем я получила в висок? Кейсом ее парня? Парень как раз озабоченно разглядывал чемоданчик, расстегивал молнию...
--
Ваш ноутбук не пострадал? - спросила я.
Парень оглянулся на меня, и девушка оторвала взгляд от сумочки. Ах, они все-таки меня видят, я не стала прозрачной незаметно для самой себя. Приятно, несмотря на звон в голове.
--
Я рассчитывала сесть на одно из этих мест, - сказала я.
Я все еще на это рассчитывала. Сумка и пакеты позволяли надеяться, что у молодых людей проснется совесть и мне уступят одно место, как старшей по возрасту или как женщине, отягощенной авоськами. Расчет оказался неверен.
Девушка перекатила во рту жвачку и посмотрела на меня пренебрежительно.
--
Да? - сказала она. Голосок у нее был прокуренный, сиплый, как у алкоголички, и никак он не вязался с нежной внешностью старшеклассницы. - Но мы вот первыми успели.
Она засмеялась, парень тоже фыркнул.
. - Да, хоть вы и толкались, - подтвердил он, - а мы первыми стояли.
Бабушка возмущенно забормотала что-то, я подождала, пока они отсмеялись молча. И продолжила попытки, когда повизгивания стихли.
--
Если вы уступите мне место, молодой человек, я так и быть прощу вас за то, что вы меня приложили своим чемоданом.
--
А с какой стати он должен что-то уступать?! - взвилась девушка. - Раз мы сели, значит это наши места.
Она изумляла и раздражала меня все больше и больше. В советские времена девушек с такой манерой речи набирали в промтоварные магазины продавщицами. Я думала, они уже повымирали и жеманное хамство осталось только в архивах "Фитиля". Своего рода уникум.
Я обращалась к юноше, и ей не ответила. Но мне уже хотелось, чтобы он меня огорчил, продемонстрировал, что он ей подходящая пара. Я тоже уникум своего рода. Моя уникальность уже пробудилась от спячки и приподняла ушки, мордочкой оголодавшей начала водить по сторонам, почуяла слабое звено... И он меня не разочаровал.
--
Да иди ты на хуй, - сказал он.
Мне. Громко. На весь вагон. Все вокруг повернулись посмотреть - кого там обкладывают? По какому поводу?
Я сделала шаг назад в проход. Прекрасно, чудесно, я зла, он меня разозлил. Я мечтаю о мести, о праведном возмездии. Пустота внутри шевельнулась и возжелала наполнения. Нежным теплом поднялось к горлу нетерпение.
Сейчас, сейчас.
--
На хуй? - переспросила я. - Нет, я прошу только место мне уступить. Можно без секс услуг.
Его злость была противной и крепкой. Глоток теплой водки, фууу... А вот его подружка меня порадовала. Она зашлась в оскорблениях, это была не злость, скорее досада, но она текла и текла из нее. Пусть слабенькая, но хорошо выдержанная с неповторимым букетом раздражения на все и вся, стойким, настоянном на самомнении. Стакан Пулайнера в жаркий денек, подумала я, идя по проходу в конец вагона. Сумки перестали мешать, боль ушла из плеч. Парень матерится оттого, что не умеет иначе разговаривать, изюминки в нем нет. А вот она... Оооо, она настоящая дрянь, эта девчонка, она оскорбляет и унижает с удовольствием, с самолюбованием, и ссоры раздувает нарочно...
Ну, кто хочет, тот нарвется!
Задвигая дверь вагона, я улыбнулась.
В тамбуре стекла дверей заросли льдом, свет, белый, как в процедурном кабинете, успокаивал.
Парень вышел минут через сорок - покурить. Но с зажигалкой у него приключилась неприятность, никак она не хотела зажигаться. Он щелкал и щелкал колесиком, и пытался делать вид, что меня не замечает, а я не сводила с него глаз. И он, конечно, не утерпел и взглянул. И я, конечно, ему улыбнулась. Совсем не той улыбкой, какой должна улыбаться обидчику стукнутая ноутом женщина с тяжелыми сумками, лишенная облюбованного места, обманутая в лучших надеждах....
Хватит, хватит.
--
Давай, - сказала я, вынимая зажигалку у него из руки.
У меня она загорелась с первого раза. Я подержала ее горящей, пока он прикуривал. И когда он с наслаждением затянулся, сказала задумчиво:
--
Какие горячие руки... .
Парень закашлялся. Пришлось хлопнуть его по спине.
Пока он курил, мы завели разговор. Сначала о ноуте, который (какое счастье) остался цел и невредим, потом о компьютерах, потом о компьютерных играх современных и старых, потом о фильмах и сошлись на том, что "Властелин Колец" нормальному человеку не может не нравиться.
Но тут он понял, что курит уже пятую и Лариса его скоро пойдет разыскивать...
Вернулся он час спустя, слегка раздраженный. Он принес ее, этой девушки, нетерпение и раздражение на своей коже, я почувствовала их сквозь запах табака и духов. Препирались из-за какой-то мелочи, полагаю. Раньше он ее терпел без труда, но я оставила на нем трещинку, маленьку трещинку, пока он прикуривал от зажигалки и придерживал ее рукой поверх моих пальцев, и теперь язвительность подруги его утомляла, а от утомления трещинка становилась все больше и больше...
Увидев меня, он даже сигарету изо рта вынул.
--
А вы все сидите?!
Я действительно не двигалась с места после его ухода. Холода я не чувствовала, ноги только чуть - чуть затекли.
--
Что поделаешь, - сказала я смиренно. - Свободных мест больше нет.
--
В соседних вагонах, - предположил он.
Я кивнула на сумку и пакеты, сваленные на полу.
--
Неудобно мне со всем этим барахлом по вагонам таскаться. Так доеду.
На лице у него промелькнула неуверенность, но я завернула его на наш прежний разговор о фэнтези, компьютерных играх, пиве, экранизации отечественных фантастов ... опять, опять о той ерунде, вокруг которой вертится сейчас жизнь начитанной столичной молодежи.
--
А когда я тебя увидел сначала с сумарями, решил, тетка какая - то занудная, - сказал он.
Мы только что отсмеялись насчет названий порносайтов и он присел рядышком, вполоборота ко мне. Теперь я стала ему интересна, теперь он рассматривал меня подробно, как картинку на том самом порносайте www.odetyhdevok.net. Обшаривал взглядом так, что не будь с ним в вагоне его девушки...
--
Не будь с тобой девушки, я бы решила, ты хочешь со мной познакомиться, - сказала я.
--
А я б и познакомился, - сказал он. - Ты клевая.
Он протянул мне руку, мы представились, но его пальцы на моей ладони задержались чуть дольше, чем нужно для рукопожатия. Должным образом, подумала я и сказала:
--
Шестая.
--
Что шестая?
--
Сигарета. Сейчас тебя придут искать.
Он рассмеялся. Встал, бросил недокуренную сигарету на пол, потом подхватил мои сумки и взялся за ручку двери.
--
Пойдем, - пригласил он меня. - Я тебя на свое место посажу. А то ехать еще час почти.
Какой стал, с восхищением подумала я. Двух часов не прошло, как охаял, и такая перемена к лучшему. И даже жаль, что не своим умом он стал таким любезным. Но раз я начала, на середине не остановлюсь.
Мой маленький голодный талант, раззадоренный первой подачкой, снова топтался на месте, в нетерпении голодного песика у пустой мисочки. И я его подбодрила - сейчас нам еще перепадет, не пройдет и минуты.
У своего места парень закинул сумки на полку и мне вежливо сказал:
--
Садитесь, пожалуйста.
Девушка уставилась на него изумленно. Я протиснулась мимо бабушки. Мои извинения потонули в возмущенном вопле соседки с другой стороны:
--
Ты че, сдурел? Нам еще ехать и ехать!
--
Рот закрой, Бен Ладен на Боинге влетит, - посоветовал ей он.
Злость в ней закипела, да не как вода в чайнике, а как кислота в колбе. Она взвилась с места, не замечая ни моих, ни старушкиных колен, выскочила в проход и потащила его в тамбур.
Меня она презирала неимоверно и я вызывала у нее брезгливое негодование: с какой стати эта благополучно изгнанная женщина снова появилась рядом с ней. Она удачно меня отшила и уже начала забывать. Добиться такого освежающего чувства можно теперь разве что в государственных учреждениях разряда жилконтор и поликлиник. На него не скупятся медсестры регистратуры и школьные педагоги с большим стажем... Какое блаженство!
--
Ну, молодежь нонче, - проворчала бабушка из крайнего кресла.
Я промолчала. Старушкина вялая обида казалась тусклой и черно - белой в сравнении в этим фейерверком, который залпами вылетал у ... как там ее? ... Ларисы?
Я откинулась на мягкую спинку и прикрыла глаза, чтобы мне окружающее не мешало наслаждаться.
Она распекала своего приятеля, припоминая ему старые проступки и обиды, она сердилась на него и на свою подругу, выманившую их в клуб, она подозревала его в том, что в тамбур он ходил не за курением, а за минетом... я улыбнулась. Холодно, холодно - не угадала. Трещинка в нем становится открытой раной под твоими упреками. И я ему - единственное обезболивающее. Он будет бежать от тебя ко мне. Кричи громче, рань сильнее. Мне так нужна твоя злость- я сэкономлю на косметике и креме от морщин.
Поезд начал притормаживать на подходе к станции. Дверь тамбура хлопнула. Девушка прошла по проходу, выхватила с кресла свою сумочку (лакированная, пряжка в стразах... фу!) и кинулась обратно в тамбур. Секунду спустя я ее увидела шагающей по платформе на прямых, негнущихся от злости ногах.
Ах, как жаль!
Я рассчитывала еще минут на 20 высококачественного скандала, может быть даже со слезами, и вдруг она ушла. Плохо. Жажда мести все еще не была утолена. Зверек внутри поднял ко мне обиженные глазки: у него отобрали косточку. Их ссора оказалась слишком скоротечной, чтобы я успела, как следует насладиться.
Кавалер ее вернулся в вагон и плюхнулся на ее место со смачным "Сссука, бля!". Я обнаружила в нем досаду, не очень сильную и быстро тающую. Ее заменяло облегчение оттого, что девушка избавила его от долгого скандала и самоустранилась. Еще он испытывал радость от возможности теперь беспрепятственно продолжить разговор со мной.
Все его чувства были бесхитростны и почти все были мне недоступны. Ну, сама виновата. Девушка не должна была уходить, нужно было задержать ее, хоть на минуту, чтобы она не успела соскочить на остановке. Следующая остановка еще не скоро, я успела бы как следует вывести ее из себя за эти 20 минут. Я вздохнула с досады и положила голову на плечо соседу со словами:
- Я полежу тут немного, ничего?
У него и в мыслях не было возражать. До самой конечной он с жаром рассказывал мне подноготную своей подруги, а я размышляла, что делать дальше. Бабка слева от меня пылала негодованием, но лишь часть его относилась ко мне, в основном же причиной был парень, который сменил одну на другую всего-то за неполных два часа и ничуть по этому поводу не переживает. Какая-то глубокая давняя обида крылась под этим негодованием. Наверное, муж бросил, решила я, или полюбовничек.
Источник ее возмущения действительно не огорчился расставанию. Я же вызывала у него все более и более теплую симпатию, и не стоило ей давать рассеяться напрасно - все равно карасик на крючке и ему не сняться, даже если я брошу удочку в воду и пойду прочь.
Наш вагон был предпоследним и он донес мои сумки - пакеты до самого вокзала, мне даже не пришлось его просить. Под навесом подъезда он поставил их и с заметной неохотой начал прощаться. Оставлять меня ему уже совсем не хотелось, но и повода продолжить наше знакомство прямо сейчас у него не было. Тогда я пришла ему на помощь.
--
А ты занят? - спросила я. - Прямо сейчас торопишься куда-нибудь? Нет? Может, проводишь меня? Тут недалеко, несколько остановок на трамвае и десять минут пешком.
Если и были у него дела, то он про них не вспомнил - согласился даже не с радостью, с ликованием, подхватил мой багаж, зашагал в сторону остановки, а я засеменила рядышком, приговаривая:
--
Вот спасибо, а то сумки неподъемные, а я еще пока их к поезду волокла, устала безумно.
Я могла бы сейчас закинуть на спину три такие сумки, пробежаться с ними по лестнице на двадцатый этаж и не запыхаться. Но я без всяких угрызений совести прикинулась утомленной. Он чувствовал себя польщенным, а его гордость и самомнение были гораздо приятнее его злости. В них пробивался хоть какой-то неизбитый нюанс. Его, видимо, редко хвалили в детстве, предположила я, и от этой своей стервочки он нечасто получал комплименты. Подавая одобрительные реплики с частотой три - четыре за одну остановку, я установила, что ему наиболее приятно подчеркивание его заботливости и внимания по отношению ко мне, как к женщине. Пока мы добрались до дома, он так размяк, что остался "попить чая" вообще не раздумывая.
Конечно, я не затем его приглашала. Ангелина, честно меня предупредила, что все квартировавшие у нее мыши давно перевешались, а тараканы ушли к соседям. Так что я, пошарив для вида по шкафам, свалила все на нее:
--
Хозяйка мне действительно оставила абсолютно пустую квартиру. В точности, как обещала.
--
Это не твоя квартира?
--
Подружкина. Загляни в холодильник, может там что-нибудь есть. Она кофе обычно держит в морозилке.
Он приоткрыл дверцу и тут же заорал "Ваааау! Ну ни фига себе бутерброд с яйцами!". Я подошла к нему не в силах удержаться от ухмылки. Если бы он обернулся, сразу бы понял, что я совершенно точно знала о содержимом холодильника. Но он был слишком увлечен. Я заглянула внутрь через его плечо. Ну, как и ожидалось. Ведро со льдом, медицинский градуированный пузырек и несколько пачек презервативов.
- Ха, - сказала я. - Хорошая шутка.
Он вынул одну упаковку, повертел перед собой.
--
Зачем ей столько?
Я подцепила другую пачку и сказала:
--
Я думала, ты знаешь, зачем нужны резинки, - моя ухмылка сошла для него за многообещающую улыбку. - В них наливают жидкость.
Я зажала уголок пачки в зубах, надрывая упаковку.
Тема чая на ближайшие два часа отпала сама собой...
Поначалу он еще проявлял какую-то инициативу и любопытство. Изредка, в перерывах, случались короткие разговоры.
--
А если твоя подружка сейчас вернется? - спросил он, чуть отлежавшись после первого оргазма.
--
Она в турпоездке по Израилю.
--
Ну, а вдруг ей приспичит?
--
Позвонит, - лениво ответила я, сдвигаясь пониже. Для занятий любовью он подходил больше, чем для беседы. Конечно, в беседе я бы могла пробудить в нем больше чувств к себе, чем в сексе. Люди в момент совокупления редко направляют свои чувства вовне, они стремятся только к собственному удовлетворению, так что я чувствовала только отзвуки иррационального восторга - не больше. Но секс превращал его легкое увлечение мной в настоящее, труднопреодолимое влечение, а мне, чтобы завершить месть, нужно было добиться его покладистости.
В момент следующей передышки он додумался до некоторой нелепости Ангелининых запасов и места их хранения.
--
Куча гондонов в холодильнике - это круто, - сказал он. - Но зачем она их в холодильник засунула, не знаешь?
--
Для сохранности, - промурлыкала я. - Она закупает их оптом по демпинговым ценам...
--
Она шлюхой, что ли, работает?
Я расхохоталась. Работает... Чтобы он заткнулся пришлось соврать:
--
Она менеджер фирмы-производителя.
К счастью это просветление у него было последним. Потом он отвлекался только один раз. Дошел, до холодильника и сунул нос в пузырек. Ожидаемого запаха не почуял и пришел поделиться со мной сомнениями:
--
На спирт не похоже.
--
Это физраствор, дурачок, - сказала я нежно. - Поставь на место и иди сюда.
Больше он интереса к посторонним вещам не проявлял. Или, правильнее сказать - интерес к посторонним вещам у него пропал.
"Когда источник разврата иссяк", я прогнала его в ванную, приводить себя в порядок. Я видела, что он устал и глаза у него закрываются, но он пошел безропотно. Это косвенно доказывало, что он готов к дальнейшему воплощению моих планов.
--
Куда ты сегодня со своей Ларисой собирался? - спросила я едва он вернулся чистым.
--
В "Кинг сайз".
--
Одевайся, поехали.
Он стал соображать медленнее, но все-таки мои планы вызвали у него некоторое удивление.
--
Зачем? - спросил он.
Конечно, он предпочел бы остаться здесь. Но не выйдет.
Я чмокнула его в щеку.
--
Ты ведь собирался сегодня развлекаться в клубе с девушкой? Давай не станем менять твоих планов. Поторопись. Видишь, я уже одета. Не заставляй женщину ждать.
Я велела ему поймать такси и до клуба мы добрались со всеми удобствами.
Мои надежды оправдались на третьей минуте пребывания. Мелкая дрянь сидела у стойки и щебетала с барменом. Она все еще презирала меня в глубине души. Но это чувство требовало углубления и обновления.
Я села за столик так, чтобы меня было видно от стойки, и попросила своего спутника:
--
Милый, закажи мне "Хайлэндера".
Он дошел до стойки, так и не поняв, что идет прямо к своей бывшей подружке. Зато она вошла в раж, как только он попался ей на шлаза. Она наседала на него и кричала такое, что бармен начал поглядывать в сторону дверей. Парень сумел, несмотря на ее атаку, сделать заказ и двинуться в сторону столика, она увязалась за ним... я устроилась поудобнее...
Я ощутила все богатство нюансов ее эмоций. Пока она еще стояла ошеломленная, я успела насладиться их разнообразием и текучестью. А потом ее оцепенение прошло. На меня рухнул поток. Ниагара. Я даже вздрогнула от наслажденья.
--
Ты! - заорала она. - Ты, блядь!
Она ринулась ко мне и попала прямо в лапы вышибалы. Здоровенный мужик, он ухватил ее, приподнял над полом. Она шипела и орала, он пытался отойти задом к выходу. Ее злость начала менять направление - с меня на него. Это меня огорчило. Я выскочила из-за столика.
--
Пусти меня, пусти - завизжала она в тон мне. - Я ей глаза выкушу!
Ох, жизнь налаживается! Побесись так еще часик, подумала я, и мне год никакой грипп не страшен будет.
Вышибала остановился, но отпускать ее не стал, опасаясь членовредительских последствий.
--
Чего завелась? - спросила я. - Хочешь с ним помириться, мирись. Я не против. Только если ты руки распускать будешь, он на тебя даже не взглянет. Нормально мирись, поняла?
Вышибала все-таки вынес ее из зала, но она вернулась красная, растрепанная, так же сильно пылающая злостью, однако уже вразумленная. Искать примирения она не собиралась, потому что не умела мириться. Склоки были ее коньком, а не примирения. Добиться своего она пыталась привычными ей средствами.
Для начала подошла и принялась оскорблять меня. Тихо, чтобы не услышала охрана, но со всей душой. Она приписывала мне различные низменные свойства и привычки и живописала их в матерных выражениях. Наверное, мне не стоило откровенно показывать свое наслаждение. Человек, которого поливают отборной бранью, редко выглядит довольным. Если же он выглядит довольным, это, по меньшей мере, приводит ругателя в замешательство. Так и произошло - она выдохлась и отошла на прежнюю позицию - к стойке, а я перевела дух и приложилась к стакану. Но коктейль мне показался тривиальной газировкой пионерских времен и я отставила его.
--
Почему она такая злая? - бормотал мой спутник, причина раздора. - Она с тобой так разговаривает, так ... это несправедливо... хочешь, я попрошу ее прогнать?
Он выглядел нездоровым, как человек с температурой, который сам еще не знает, отчего ему не даются обычные дела и все валиться из рук, но со стороны уже видна причина. Бедный... Я обняла его, заглянула в утомленные глаза.
--
Нет, мой любимый, пусть разговаривает. Что мне ее слова, если ты будешь со мною всегда? Ты же меня не оставишь? Не оставишь?
За лязгом музыки я не расслышала его шепота, но по губам узнала слова.
--
Конечно, конечно... всегда.
Приятно знать, слыша подобное, что тебя не обманывают. Пусть оттого, что моими стараниями мир его стал чуть шире моей тени, но он не врал. Я поцеловала его.
Она наблюдала за нами из зала. Она видела наш поцелуй и от нового прилива злости я почувствовала себя невесомой. Я крепче сомкнула объятия, потому что иначе я боялась улететь, подобно Венди, обсыпанной пыльцой с крылышек феи. И, хотя я этого и не добивалась, мой порыв усилил ее гнев.
Я застыла между ними двоими. Между его болезненной уже почти бездумной наведенной любовью, и ее искренней ненавистью. И это было прекрасно - все равно, что нежиться на меховом одеяле, лежать на нем нагишом, под тонкой шелковой тканью.
К счастью, она держала себя в руках, не подбежала выдирать мне волосы и поднялась со своего места вовсе не для того, чтобы "выкусить глаза" сопернице. Она пошла к танцполу, чтобы там найти себе партнера. Чувства ее, между тем, по-прежнему лились ко мне потоком.
Она влилась в разноцветный крюшон, вертящийся на танцполе, и я потеряла ее за спинами других розовых кофточек и тонких каблучков. Я не волновалась. Она мстительна, а месть подразумевает публичность. Сама вынырнет. Пусть век уже не тот, когда люди танцевали в парах, но и сейчас и даже в клубах время от времени отдают дань разумному и объявляют "белый танец". Усилия ее увенчались успехом очень быстро. Быстрый ритм сменился меланхоличным, она появилась у поручней, огораживающих танцпол, какой-то юноша обнял ее, и они принялись топтаться по площадке, полагая, что танцуют.
Я поняла, что представление предназначается не мне, а тому, кто сидит рядом. Она надеялась пробудить если не прежнюю любовь, то хотя бы ревность. Грубый прием, но эффективный. Ах, если б он смотрел в ее сторону! Если б он видел! Но он смотрел на меня, и ему было хорошо от моей улыбки, а флирт волновал его не больше, чем табачный дым, занавешивающий зал.
Неожиданно я ощутила что льющийся ко мне поток ослабевает. Она так увлеклась своим новым знакомым, что он начал меня отодвигать из ее сознания. Она стала уставать и от мучительной ревности решила заслониться щитом интереса к новому предмету. "Решила" говорить неправильно, потому что люди редко делают подобные вещи осознанно. Они просто бегут от ранящего к тому, что кажется утоляющим печали.
Я накрыла пальцами обнимающую меня руку и спросила:
--
Потанцуем?
--
Я не умею...
--
Я тоже. Хочется подвигаться.
--
Если ты хочешь.
--
Очень.
--
Как скажешь.
Истинно, он не умел танцевать. Приходилось уворачиваться от его рук и беречь ноги. Но он старался в меру своих возможностей и в рамках музыкального ритма, непригодного для гармоничного движения. Мы образовали свой маленький круг на двоих, и всем прочим не было в нем места.
Потом мы оказались рядом с ней. Я специально постаралась стать так, чтобы маячить у нее перед глазами, и дело пошло на лад. Напрасно она пыталась повторить мой маневр и продемонстрировать бывшему нового - я уже стала для моего партнера Единственной, а между их берегами мост обвалился. Она оказалась сильной и истекала эмоциями дольше любого из известных мне ее современников. Еще танец, еще два и в потоке ее чувств появилось отчаяние. Оно удивительно украшало основную гамму, придавая ему изысканную протяжную горечь. Я была в восхищении - снова, который раз за день. Но эта горечь издалека возвещала о завершении пира. Она возрастала с каждым, брошенным в нашу сторону взглядом, и вскоре сменилось безнадежностью. А затем она переместилась от танцпола к стойке и там погрузилась в глубины жалости и опьянения.
Я осушила эту чашу. Если там и осталось 40 капель, положенных каждой пустой бутылке, то только на самосожаленья.
Когда она упала головой в ладони, и пожар ее дотлел под пеплом сна, а мне осталось только ровное тепло его любви, я остановилась.
--
Пойдем отсюда, - сказала я.
И мы ушли посреди танца.
Снаружи потеплело и снег пошел большими хлопьями.
--
Тебе не понравилось? - спросил меня мой спутник.
--
Отстой, - сказала я, ведя его за собой сквозь метель.
--
Прости, я должен был подумать, что она туда придет. Ну, мне правда жаль, что я не подумал, это я виноват...
Я обернулась на краю тротуара и поймала в ладони его лицо.
За несколько часов в клубе он будто истаял, забыв о том, что раньше волновало и тревожило его. От потери мнимой значительности у него посветлели глаза и лицо стало трогательным, по-детски беззащитным.
--
Там ужасная музыка, - сказала я, - и дым коромыслом. А все остальное было чудесно.
--
Правда?
--
Да.
--
Ты на меня не сердишься?
--
Я люблю тебя, мой глупенький.
В притормозившем под взмах моей руки такси я попросила отвезти нас в соседний микрорайон. Ночь располагала к расслаблению в приятной и непринужденной обстановке.
Следующий клуб выбрала я. Мне в нем было комфортнее и привычнее, а для него место и время уже не имело значения. Здесь столики стояли в уютных нишах, окруженные диванчиками. Я усадила его на один и сама прилегла рядом. Утро было уже на полпути к нам. Музыка шептала о тенях и восточных ароматах. Промелькнул мимо знакомый.
--
Привет, - сказала я ему вслед еле слышно. Но он услышал. Он остановился и вернулся, чтобы поприветствовать. Не окликни я его, он бы не подошел, он деликатен, как дореволюционный профессор.
--
Доброй ночи, - сказал он. - Она ведь была к тебе добра? Ты начала не здесь и дебютировала с аншлагом?
--
Как ты догадался?
--
Без труда. Иначе ты не сияла бы, как Кохинор под софитом. Но несет от тебя ангостурой и дешевым куревом.
--
Да, - рассмеялась я. - Там было ужасно. Хоть топор вешай, хоть "Дружбу".
--
Что-что?
--
Бензопилу...
Хотелось дать ему совет завести телевизор, но я сдержалась. Пора успокоиться. Пора умиротвориться. И Арман не тот, кого хочется пригубить. Чувства у него подобны щекотке, трепыханию рыбки в руке, как касанье перышка - дразнят, но не утоляют... нет, нет, я промолчала.
Он глянул вскользь на моего спутника, перебиравшего мои волосы, отрешенного, потерявшего собственное подобие.
--
Славный, - сказал Арман. - Чарм?
--
Да.
Уголки губ у Армана чуть приподнялись.
--
Любовь или похоть?
Слова "секс" он не переносит.
--
Месть, - сказала я.
Арман кивнул.
--
Свершилась?
Я покачала головой.
--
Почти...
Чего - то мне не хватало. Какого - то заключительного аккорда для завершения. Я тянула кофе из горячего стеклянного бокала и размышляла. Сам по себе мальчишка был мне безразличен, а таким, каким его сделал морок - подавно. Я почти удовлетворена.
Арман рассматривал его с интересом тем взглядом, который чувствуешь через одежду, как бесцеремонное прикосновение, но он сейчас ничего не чувствовал. Только меня.
Я прикоснулась к виску. Там все еще болело.
--
Почти, - повторила я. Можно еще чуть-чуть усугубить. - Хочешь его?
Арман потянулся к нему. Пальцы, перебирающие мои волосы, лишь на секунду задержались.
Я поднялась.
--
Любимый мой, - сказал я. - мне так нравится на тебя смотреть. Я видела тебя в любви и ты был прекрасен. Но я хочу знать, что ты мой, что мой целиком и полностью. Что ты сделаешь все, что я захочу. А я хочу, чтобы сейчас ты делал все, что тебе скажет он. Делай все, что он тебе скажет, как будто это я тебя прошу, обещаешь?
--
Зачем? - спросил он, но не было в нем ни разума, ни протеста.
--
Тогда я буду знать, что ты полностью мой. Полностью мой, понимаешь. Я могу дать тебя кому-то, только если ты принадлежишь мне, целиком...
Мне надоело вспоминать эти глупые объяснения, подсмотренные в каком-то фильме, и я махнула рукой. Арман наклонился над ним.
--
Чтоб таких глупостей не набраться я телевизор и не смотрю, - сказал он.
--
Проваливай из моей головы, - ответила я, - пока не рассердил.
--
Ах, прости.
Я наблюдала, допивая кофе. Арман постарался от души, чтобы порадовать мой взор и утолить жажду мести. Он был осторожен и выпил не больше бокала крови. Он был изыскан, и я чувствовала себя польщенной.
Но время шло к рассвету, чашка опустела и я сказала:
--
Оставь его себе. Я еду дальше. Заберу на обратном пути.
Благодарность прозвучала пополам со стоном...
Под дверью квартиры томились менты.
Опергруппа. Двое с автоматами, один с папочкой. Этот уточнил мое имя и спросил, знаю ли я гражданина такого-то. Да, знаю, сказала я, отпирая дверь. Нет, он не со мной. Пройдите, попьем чайку, расскажу все, что смогу. Познакомились в поезде - он мне нахамил. Что они с подругой поссорились тоже знаю, дело при мне было.
--
Она утверждает, - сказал лейтенант с папочкой, - что вы дали ему какой-то препарат. И он от этого стал... неадекватен.
Вот кому я, значит, обязана. А откуда она адрес узнала? Неужели хватило ума слазить ко мне в сумку и проверить не только паспорт, но и записную книжку. Иного способа я не видела. В сумке лежала распечатка Ангелининого письма с адресом и инструкциями, как ехать...
Я усмехнулась. И объяснила ментам, что все это от обиды на почве ревности. А вот в том, что они с подругой поссорились, я ничего странного не вижу. Он явный псих.
Чайник радостно присвистнул с плиты. Менты задумались.
- Почему вы пришли к такому выводу? - спросил лейтенант.
--
А кто же еще? - сказала я. - Знаете, где я его оставила? В "Красном и черном". Он начал обниматься с одним из этих готичных педиков прямо у меня на глазах. Когда один полез другому под одежду, я ушла. Точно, псих.
--
Пидор, - буркнул один из двоих с автоматами.
--
Ну что вы, с утра у нас все было прекрасно, - возразила я.
--
А он ничего не принимал? - не унимался лейтенант.
Нет, он ничего не принимал. При мне во всяком случае. Но спросите его подругу, ту, которая с ним ехала. Она показалась мне чуточку безумной с самого начала. Возможно, они что-то вместе употребили еще до поезда.
Я выставила на стол коробку "Милфорда" и пирог, купленные в ночном супермаркете по дороге. Менты сонно заполоскали чайные пакетики в кружках.
На втором куске пирога лейтенант оживился.
--
А того гомика с которым он ...ну... того, короче, вы знаете этого человека?
--
Знаю, - кивнула я. - Да его там все знают. Завсегдатай. Зовется Арманом.
--
Иностранец?
--
Какой еще иностранец! Рома просто выпендривается. Косит, извините за слэнг, под вампира. Вампир Рома - это смешно. Не звучит, понимаете? Вампир Арман - другое дело.
--
Надо с ним поговорить, - сказал лейтенант.
Его сопровождающие посмотрели на него мрачно, без одобрения.
--
Поговорите, - согласилась я. - Чаю подлить? Нет? Тогда счастливо.
На прощание я отдала ментам оставленный у меня ноутбук и наказала беречь.
Ночь почти прошла. Ветер улегся. Город засыпало свежим снегом, он проступал из синевы ночи фиолетовыми пятнами, кое-где зажигался свет в окнах. На балконе намело солидный холмик, но встать на него и провалиться по щиколотки было приятно и забавно.
--
Месть считать свершенной, - сказала я.
Голос заглушил медленно падающий снег.
Прежде чем наступит день и появятся возможные свидетели, можно сделать еще одно, последнее. Я встала на цыпочки, потянулась вверх и взмыла навстречу снежинкам, в предутреннюю темноту.