Боевые порядки противостоящих армий разделяет узкая полоска ничейной земли. На ничейной земле человеческая жизнь ничего не стоит. Внешне ничейная земля может выглядеть как угодно, но это объединяет их все. Это, да еще запах. Сладковатый запах гниющего мяса, перемешанный с запахом гари, пороха, дерьма, солдатских портянок и еще черт знает чем.

У самого края ничейной земли в воронке от тяжелого снаряда лежал рядовой Джерри Льюис, и всматривался в туман перед собой. В воронке стояла мутная дождевая вода, почти касаясь сапог Джерри. Его била дрожь, винтовка ходила ходуном в руках, но он не отрывал взгляда от изрытого воронками, перепаханного артиллерией поля перед британскими позициями. Над полем стоял туман, и казалось, что там, по ту сторону ничейной земли, никого нет. Но это только казалось. Час назад они уже отбили немецкую атаку, и ясно было, что эта атака не последняя. Джерри бултыхался тут в грязи уже месяц, с середины июля, и смело мог считаться ветераном. Любой, протянувший на передовой хотя бы неделю, становился ветераном. Опытнее его во всей роте был только сержант-майор Броди, старый служака. Был еще Студент, который бросил университет, чтобы пойти добровольцем в армию, и каким-то чудом переживший и капралов в учебных лагерях, и окопную мясорубку. Остальные были зелеными и неопытными. Броди командовал ротой уже два дня, с тех пор как лейтенанту Пикетту оторвало челюсть, и его унесли в госпиталь, где он и умер спустя несколько часов. Впрочем, опыт Броди не особенно помогал. Гонять по африканскому бушу вооруженных легким стрелковым оружием буров, и сидеть по уши в грязи под Пашендейлем - совсем разные вещи. Даже на Сомме, где Броди, по рассказам, воевал, ничего похожего на это не было. Там, где лежали остатки роты "C" 1-го батальона Королевского Хэмпширского полка когда-то были окопы. С неделю тому назад, когда рота захватила их в первый раз, тут были вполне приличные траншеи, укрепленные досками, ходы сообщения, блиндажи - Джерри тогда еще подивился домовитости и обстоятельности, с которой немцы обустраивались - будто жить тут собирались. Впрочем, захватили они их в тот раз ненадолго. К вечеру, собравшись с силами, немцы их отбросили. И по этим окопам несколько дней без остановки била британская тяжелая артиллерия. И теперь там, где когда-то были окопы, не было ничего, кроме и горелой, вонючей, липкой земли и мусора, из которого торчали деревья, обглоданные артиллерией, без веток и коры. По каске Джерри стекали капли дождя. Мысленно он порадовался, что каска у него широкая, похожая на тазик - по крайней мере, холодные струйки не текут за воротник. Дождь, проклятый дождь. Он шел уже несколько недель. Передовая в буквальном смысле утопала в грязи. Шаг в сторону от специально проложенных мостков часто становился последним.

Снаряд разорвался совсем рядом с Джерри, заставив того сжаться в комок и соскользнуть на дно воронки. Он бултыхнулся по пояс в холодную воду, и съежился, закрыв голову руками и открыв рот. Его товарищи слева и справа от него делали тоже самое. Снаряды падали и падали. Джерри лежал с открытым ртом и считал удары. После пятого десятка артобстрел закончился. Солдаты понемногу стали выползать из укрытий, звон в ушах стихал. Где-то тонким голосом кричал и звал маму раненый. Сорванным голосом каркнул откуда-то слева Броди, приказывая приготовиться - немцы идут. Артподготовка немцев разогнала туман, и Джерри увидел, как метрах в ста от позиций роты появилась неровная цепь касок. Немцы шли молча, без свистков и криков. Согнувшись, с винтовками наперевес, глядя себе под ноги, шли, тяжело ступая по развороченной земле, приближались к британцам. Пока никто не стрелял. Устраивались поудобнее, целились, ждали, пока те подойдут поближе. Капли дождя стекали по рукам и промокшим шинелям. Первым выстрелил Броди, одна из фигур в цепи переломилась в поясе и упала. Следом за Броди стали стрелять и остальные. Застучали выстрелы. Затарахтел единственный в роте "льюис". Джерри тоже выстрелил, не попал, передернул затвор, и выстрелил снова. В немецкой цепи появились прорехи, немцы падали один за другим. Кто-то стрелял на ходу, впрочем, без особых результатов. Когда до британцев оставалось всего ничего, немцы побежали. Они накатывались на редкую цепь британцев, за остатками первой немецкой цепи бежала вторая, и третья. Британцы стреляли в ответ, но уже было ясно - добегут. Завязалась рукопашная. С руганью и хрипением внешне почти неотличимые друг от друга, одинаково грязные и небритые, немцы и англичане били друг друга штыками, ножами, били кулаками и прикладами, рвали зубами. Когда над Джерри выросла фигура немца, он как раз вставлял новую обойму в винтовку. Немец увидел это, его лицо перекосила гримаса, и он ударил штыком сверху, целясь лежащему Джерри между лопаток. Того спасла нога. Нога в ботинке торчала из земли как раз перед воронкой, и шагнувший немец споткнулся об эту ногу, потерял равновесие и упал. В падении он зацепил Джерри, и они вместе скатились на дно воронки. При других обстоятельствах, здоровенный немец, наверное, свернул бы невысокому худому Джерри шею, как цыпленку, но, к счастью для того, он упал головой в лужу на дне воронки. Джерри взгромоздился сверху, не давая тому поднять голову. Выросший в трущобах лондонского Ист-Энда, сколько себя помнил, Джерри был вынужден кулаками отстаивать свое право на существование. Он увидел свой шанс, и воспользовался им. Немец побултыхался и затих. Джерри полез вверх, подобрал винтовку и огляделся. Совсем рядом Студент, солдат его роты, схватился с немцем. Джерри выстрел в немца, тот упал, и остался лежать на скате воронки - голова вниз, ноги наружу. Выстрелов пулемета не было слышно, Джерри поискал глазами Дэвиса, пулеметчика, и увидел, что тот лежит, раскинув руки, возле своего "льюиса", а его "второго номера" нигде не видно. Оскальзываясь, на четвереньках, Джерри пополз к пулемету. Сзади раздался выстрел - оглянувшись, Джерри увидел, что Студент застрелил какого-то немца, который, судя по всему, хотел застрелить Джерри. "Льюис" был без диска, который валялся тут же, под мертвой рукой Дэвиса. Очевидно, тот как раз перезаряжал, когда его убили. Джерри вставил диск в пулемет, дернул затвор, досылая патрон, и выпустил очередь по фигурам перед ним. Видимо, стрельба из уже вроде бы подавленного пулемета стала последней каплей, переломившей настроение немцев. Раздались свистки, и они, пригибаясь, начали уходить. Стало тихо. Слышен был только шум дождя, да стоны раненых. Когда Броди провел перекличку, оказалось, что в строю осталось 12 человек, 7 было ранено, и один, "второй номер" Дэвиса, куда-то делся, видимо, дезертировал. Прикрываясь от дождя, Броди черкнул записку в штаб, и Студент побежал в тыл. Еще через два часа их сменил канадский батальон. Джерри с удивлением смотрел на крепких, одетых в новенькую форму деловитых канадцев. Те прислали санитаров, которые унесли в тыл раненых, а сами взялись за лопаты, натащили откуда-то досок и принялись окапываться. Джерри и все, кто остался от роты "С", потянулись в тыл. На плече у Джерри лежал пулемет, Студент, которого Броди назначил "вторым номером", тащил диски.

А ведь совсем недавно Джерри думал, что ему повезло. Жизнь его не баловала. Он не знал своих родителей, и вырос в приюте. В приюте плохо кормили, и часто били, старшие дети отбирали еду у младших, заставляли тех попрошайничать и воровать. В десять лет он впервые украл. В четырнадцать - сбежал из приюта, и присоединился к одной из шаек, промышлявших в лондонском Ист-Энде. Путь его был ясен и понятен всем, включая его самого - тюрьма, воровская жизнь, и смерть в глубокой старости - лет этак в тридцать. Но вмешался случай. Как-то раз, обокрав какой-то домишко средней руки, Джерри перекинул через забор узелок с наворованным, а потом, спрыгнув вслед за ним с забора, нос к носу столкнулся с констеблем. Ему бы сбежать, но уж больно хорош был улов - пара серебряных подсвечников. Так что, не придумав ничего лучшего, Джерри взял, и пырнул ножом констебля. Тот упал, обливаясь кровью. Джерри думал, что все шито-крыто, но, как оказалось, констебль попался живучий. И, как назло, хорошо запомнил Джерри. Так что пришлось тому сбежать из Лондона. Некоторое время он бродяжничал то тут, то там, но долго так продолжаться не могло. У каждого полицейского в было его описание, и, рано или поздно, он должен был попасться. Он и сам это понимал. Так что, когда он узнал у прохожих, что неподалеку вербуют в армию, он дважды не думал. Даже врать не пришлось - как сирота, он мог поступить на военную службу, не спрашивая разрешения родителей. Через две недели он уже осваивал премудрости военной науки в одном из тренировочных лагерей, а еще через пару месяцев их отправили на фронт. Их провожал оркестр и старый полковник, с трибуны призывавший не посрамить, и показать проклятым гуннам, где раки зимуют. Джерри сопел в задних рядах ,и прикидывал, сколько полезного барахла можно будет снять с убитых немцев. А потом был Пашендейль , и дождь, дождь, дождь...

Вечером они все сидели в блиндаже, который им выделили канадцы, сушили одежду. Блиндаж, в котором на полу плескалась вода, казался им верхом комфорта - хотя бы сверху ничего не лилось. Они почти не разговаривали, даже вечно болтливый Студент молчал. Курили. У кого-то в кармане, в просмоленном кисете, сохранился табак. Спичек ни у кого не было, все промокли, но Джерри, порывшись по карманам, нашел самодельную зажигалку. Латунная зажигалка, которые окопные умельцы ладили из подручных материалов, пришлась очень кстати. Джерри немало подивился бы, скажи ему кто, что торчащая из земли нога в ботинке, о которую споткнулся собиравшийся насадить его на штык немец, принадлежала тому самому, убитому им неделю назад, немцу, в кармане которого он и нашел эту зажигалку.

До того, как он превратился в гниющее мясо, утрамбованное арт-огнем, немец звался Фриц Кауфманн. Он служил рядовым в 4-м Померанском полку, и был, как и Джерри, добровольцем. Сын плотника, он с детства мечтал стать военным. И всего три месяца тому назад он и его двоюродный брат Иоганн записались добровольцами в армию. Заканчивался третий год войны, и на фронт давно уже никто не рвался. Кровавые мясорубки Соммы и Вердена выплеснули на Германию водопад похоронок, тысячи калек заполонили улицы и площади городов. Даже самым закоренелым оптимистам стало ясно - с войной что-то не так. Но Фриц все равно хотел в армию. Ему нравилось маршировать, он с завистью глядел на уже успевших надеть военную форму ребят с их улицы. В мечтах он видел себя вернувшимся с фронта, мечтал, как пройдет по улице, звеня медалями и поскрипывая кожей сапог. Тогда уж точно все девчонки будут его. И брата сманил, заворожил рассказами. И, хоть мать и предлагала спрятать обоих у дальних родственников в нейтральной Дании, оба наотрез отказывались, и, как только им исполнилось 18, пошли и записались. На вокзале мэр читал речи, вытирая красную потную шею платком, призывал не посрамить, и показать там этим "лайми", где раки зимуют. Папаша Фрица стоял вместе с матерью, чем-то похожий на мэра - красный от выпитого пива, и гордый за своих сыновей - как же, солдаты. Мать вытирала слезы платком. За полчаса до отправления поезда, Фриц купил у одноногого инвалида в солдатской шинели ту самую зажигалку. Тот еще что-то говорил, про его товарища, который сделал эту зажигалку, как тот погиб от газов, но Фриц не вслушивался в его бормотание. Потом подошел полицейский и за локоть увел инвалида с привокзальной площади. Ну а зажигалка верой и правдой служила Фрицу, но недолго - сразу после тренировочных лагерей, где их наскоро обучили - "левой-правой", "коли-поворачивай-выдергивай", их отправили на фронт, под Пашендейль. Фриц погиб в первой же атаке. Он не сделал ни одного выстрела. По свистку капрала они, толкаясь, полезли из окопа, и пошли вперед, туда, где еще вчера сидели их товарищи, а сегодня уже были "лайми". Фриц шел, глядя себе под ноги, чтоб не оступиться, не поскользнуться, не оставить в засасывающей ноги грязи сапог, и не сразу заметил, что по ним уже стреляют. Романтические мечты о героическом возвращении растаяли как дым. Ему ужасно хотелось спать, хотелось есть, он отупело передвигал вперед ноги, мечтая, чтобы все скорее кончилось. И все кончилось. Фриц оторвал взгляд от земли, и увидел, что дошел почти до самых вражеских окопов. Последнее, что он увидел в жизни, был британский солдат, смотрящий на него поверх винтовки. Солдат был маленький и щуплый, и Фриц еще подумал - такого соплей перешибешь. Потом винтовка плюнула огнем, плевок был ярче солнца, и свет этого солнца ослепил Фрица. Стало темно, и война для него закончилась.

Джерри Льюис погиб некоторое время спустя. В полк пришло пополнение, и у роты "С" снова появился командир-офицер. Свежий выпускник Сандхерста, очень уверенный в себе надменный молодой лейтенант вывел их роту, состоящую к тому времени сплошь из новобранцев, под кинжальный пулеметный огонь. Кратчайшим путем. Погиб сам и положил треть роты. Прав оказался Броди, говоривший как-то что самое страшное на войне - это самоуверенный командир. Среди погибших оказался и Джерри, ставший к тому времени пулеметчиком. Студент, его второй номер, все хохмил - мол, Льюис таскает "льюиса". Джерри до последнего вел огонь, прикрывая отход, давая Броди увести роту назад в окопы. Он стрелял, пока рядовой 4-го Померанского полка Иоганн Кауфман не убил его. Через несколько дней специальная команда санитаров, собиравшая трупы, похоронила Джерри Льюиса в братской могиле. Один из них обшарил карманы, и забрал зажигалку себе. Стащил и ботинки.

Джерри Льюис обнаружил себя стоящим на земле. Вокруг был туман. На теле его не было ни следа ран. Не зная куда идти, он просто пошел вперед. Он не чувствовал боли, или усталости. Джерри был мертв. Так он и шагал по размякшей земле сквозь туман, пока не увидел перед собой силуэт. Кто-то шел впереди, и он пошел за ним. Туман расступился, и Джерри обнаружил, что перед ним шагает немецкий солдат. В новом состоянии это не вызвало у него никаких эмоций. Оказалось, что вокруг него идет много людей. Солдаты и офицеры, немцы, англичане, канадцы, австралийцы, новозеландцы шли плечом к плечу. Вместе они вышли на берег Изера, тот, раздавшийся из-за дождей, равнодушно тек под свинцовым небом. В облаках появился просвет, и в него пробрался луч солнца. Он лег им под ноги, и они пошли по нему вверх, как по лестнице, протянувшейся в необозримую высь...

На траншейную зажигалку я случайно наткнулся на ebay, и купил. Она стоит на моем столе. Если вставить кремень, сунуть кусок ваты и плеснуть бензина, она, скорее всего, заработает. Но я экспериментировать не хочу. Страшновато - а вдруг пригодится?