Старый книжник, назовем его Елиезер, хотя имя его давно стерлось из памяти мира, как и чернила на многих свитках, что прошли через его руки, сидел под тусклым светом масляной лампы. Ночь дышала прохладой пустыни за узким окном его кельи, а перед ним лежали два свитка, два мира, разверстых на его скромном столе. Один - Книга Иегошуа бин Нуна, полная сражений, завоеваний и божественного водительства. Другой - тонкий, почти эфемерный свиток Ионы, история бегства, покаяния и непостижимой милости.
Сухие пальцы Елиезера привычно скользили по пергаменту. Он начал с Книги Иегошуа, с самого первого стиха, где имя вождя, преемника Моше, представало во всей своей силе: יְהוֹשֻׁ֣עַ בִּן־נ֔וּן. Иегошуа. Имя, в котором звучал шепот Имени Нерекомого, обещание спасения. Он помнил все его формы - краткое Ешуа, эллинизированное Иисус... Имена, как сосуды разной формы, содержащие одну и ту же драгоценную влагу.
Его взгляд остановился на имени יְהוֹשֻׁ֣עַ. В тишине ночи буквы словно ожили, запульсировали скрытым числовым кодом, известным тем, кто умел слушать шепот Торы. Йод, Хе, Вав, Шин, Айин... 391. Число распадалось, сворачивалось, как змея, кусающая свой хвост: три, девять, один... тринадцать... четыре. Четыре - число мира, основание, твердь. Имя вождя, ведущего народ в Землю Обетованную, несло в себе печать земной полноты, божественного порядка, утверждаемого на земле.
Затем рука Елиезера потянулась к другому свитку, к Книге Ионы. Он пролистал ее до самого конца, до тех странных, почти обескураживающих слов, которыми Господь увещевал Своего обиженного пророка, указывая на великий город Ниневию: "...в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?"
Множество скота... וּבְהֵמָ֖ה רַבָּֽה (у-вегема рабба). Переводчики спорили: "множество скота" или, если точнее, грамматически точнее, "и скотина великая"? Одна, но огромная, необъятная, как само это невежественное человечество Ниневии, не отличающее добра от зла? Елиезер всегда чувствовал в этих словах некую тайну, нечто большее, чем просто перечисление поголовья.
И тут, словно по наитию, он выделил эти два последних слова: וּבְהֵמָ֖ה רַבָּֽה. Бет, Хе, Мем, Хе... Реш, Бет, Хе... Числа замерцали под светом лампы. 58... 207. Он сложил их, и сердце его дрогнуло. 265. Снова игра чисел, их сокровенная пляска: два, шесть, пять... тринадцать... четыре.
Четыре.
Имя Иегошуа, вождя и спасителя - Четыре.
Имя "великой скотины" в конце книги о непостижимой милости - Четыре.
Случайность? Просто игра чисел, эхо в лабиринте языка? Или... нечто большее? Пальцы Елиезера замерли над свитками. В памяти всплыли другие слова, произнесенные Тем, Чье имя было созвучно Иегошуа: "Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка".
Знамение Ионы... Не только три дня и три ночи во чреве кита, символ смерти и воскресения. Но и сама суть его миссии, его книги - откровение о милости, простирающейся туда, куда человеческая логика и праведность не достигают. Милость к Ниневии, к этому огромному городу, полному людей, неотличимых в своем неведении от скота. Милость к самой этой "великой скотине".
Иона - голубь, символ Духа, посланный к этому "роду лукавому". Но Дух приносит не только обличение, но и весть о возможности покаяния, о милосердии Отца. И если в этом роде присутствует и эта "великая скотина" - та часть человечества, или та часть в человеке, что груба, невежественна, почти бессознательна, но способна к простодушному раскаянию, - то Господь помилует весь род.
Елиезер задумался. Кто же сокрыт под этим странным именем - "у-вегема рабба"? Не есть ли это та самая грешная, но кающаяся душа, о которой сказано, что на небесах более радости о ней одной, нежели о девяноста девяти праведниках? Тот самый "скоточеловек", чье искреннее, пусть и не до конца осознанное, обращение вызывает у Создателя... что? Умиление? Наслаждение?
Почему? Почему такая радость о заблудшем, о "скотине", вернувшейся в стойло? Елиезер затаил дыхание, коснувшись края бездны мысли, едва смея предположить.
Не потому ли, что эта "великая скотина" - это огромное, необъятное, порой темное и иррациональное, но живое и способное к отклику творение - каким-то непостижимым образом не просто объект Божьей любви и заботы, но и... часть Его безграничной Природы? Не отражение ли это Его собственной неисчерпаемой Жизни, Его способности вместить в Себя все, даже то, что кажется нам низким и недостойным?
Число Четыре - имя Вождя, Спасителя. И число Четыре - имя "Великой Скотины", объекта непостижимой милости. Мост из чисел перекинулся между двумя полюсами - божественным порядком и хаосом тварного мира. И по этому мосту, возможно, движется Любовь, находящая Свое отражение и Свою радость даже в самом простом, самом "скотском" покаянии, ибо и оно - часть Ее великого замысла.
Лампа догорала. Елиезер бережно свернул свитки. Тайна осталась тайной, лишь приоткрыв краешек своего покрывала. Но в сердце старого книжника поселился тихий трепет - не от страха перед грядущим Судом, а от благоговения перед Любовью, что видит Свое даже там, где человеческий глаз видит лишь "множество скота". Или одну, но очень великую, скотину, ждущую своего Пастыря.