Аннотация: Интерлюдия между 1 и 2-й частями романа "Гарнизон" о том, что происходило в это время на Земле.
ИНТЕРЛЮДИЯ
Москва, Старый Арбат, 198.. год
На Арбате, как всегда, было людно.
С тех пор, как началась перестройка, эта недлинная московская улочка, воспетая Окуджавой, стала чем-то вроде средоточия нового времени. Сюда, словно в Мекку, тянулись люди со всех концов бескрайнего СССР - вдохнуть полной грудью вольного воздуха гласности и демократии.
Оно, конечно, хорошо. Но каково живущим здесь москвичам выслушивать сутками напролет импровизированные концерты бардов, гул непрерывного стихийного митинга, гомон многоязычной пестрой толпы приезжих, с любопытством рассматривающих выставки-продажи под открытым небом?
О том, каково оно, быть членом братства "старого арбатства", Сергей Сергеевич Байдаков, доктор наук, профессор, заведующий отделением перспективных проблем физики филиала МИФИ, знал не понаслышке. Он здесь родился и прожил уже без малого сорок лет. И всегда гордился причастностью к тому товариществу избранных, которым посчастливилось быть аборигенами этой поистине исторической части Москвы.
Однако ж последние два года жить здесь стало некомфортно. По крайней мере ему. Никак не мог привыкнуть ко всему этому бардаку и неразберихе.
Что-то менялось вокруг, страна медленно, но верно становилась другой, и Сергей Сергеевич до сих пор не мог определиться, нравилось ли ему это или нет.
Положим, было в перестройке что-то хорошее. По крайней мере, благодаря объявленной новым генсеком гласности то, что раньше было уделом тесных кухонь, выплеснулось из домов на улицы, на страницы газет и журналов, на экраны телевизоров. Хотя, конечно, многие тосковали по тем посиделкам на кухне за чашкой крепкого кофе, с раздобытой из-под полы у "Космоса" пачкой настоящего американского (а не сухумского) "Marlboro", бутылкой "Столичной" под тоненько нарезанную докторскую колбасу и спорами до хрипоты о судьбах русской интеллигенции, перспективах развития страны... Ой, да мало ли о чем говорилось.
Но как можно было принять разбалансирование экономики, разрыв привычных экономических и культурных связей как на международной арене, так и внутри собственного государства? Союз нерушимый республик свободных трещал, что называется, по швам. То там, то сям случались вспышки казалось бы навсегда изжитого национализма, этнические конфликты. В Прибалтике уже открыто заговорили о желании выйти из состава СССР.
А полупустые, непривычные для москвичей прилавки? Если так-то в столице, снабжение которой всегда было приоритетным для всей страны, то каково в провинциях? В обиход вернулись забытые со времен войны карточки, стыдливо называемые талонами, выдаваемые на продукты первой необходимости: колбасные изделия, масло, водку, сахар, моющие средства.
По городу ходил анекдот, недавно во всеуслышание рассказанный самим генсеком: дескать, раньше на майских и октябрьских демонстрациях несли портреты Брежнева в орденах, а теперь носят портреты Г. в талонах. Смешно? Не очень, если честно.
С приходом к власти нового партийного руководства многое изменилось и в положении самого Сергея Сергеевича. Его отец, член всесильного Политбюро и многолетний руководитель Госплана, был отправлен в отставку. С почетом, с орденом, с персональной пенсией союзного значения. Но это уже мелочи.
Не стало той могучей ауры, эгиды, надежней брони защищавшей семью почти четверть века.
Естественно, Байдаков-младший и сам кое-чего достиг и имел вес в науке, но тут все сошлось один к одному. Провал операции "Порог", кончина двух государственных мужей, всячески поддерживавших исследования Сергея Сергеевича, апрельский Пленум 1985 г. и начало перестройки, отставка отца...
Он даже угодил было под разбор его "дела" Комитетом партийного контроля. Долго, почти полгода, вынужден был ходить на заседания комиссии, объясняться там, писать отчеты, докладные записки, пояснения.
Если бы не вмешательство нового первого секретаря Московского горкома партии, отчего-то взявшего опального ученого под свою защиту, неизвестно еще как закончилась бы эта печальная история. Но с первым считались и спорить не стали. Закрыли "дело", ограничившись "строгачом". А ведь могли бы и вовсе вычистить из партии и забрать институт. Однако ж оставили. И даже позволили продолжать признанную бесперспективной разработку программы "Порог-2"...
Сергей Сергеевич шел мимо пестрых лотков, предлагавших москвичам и гостям столицы немыслимую прежде смесь сувениров. Тут и копилки в виде усыпанного звездами "бровеносца" Брежнева, и бюсты Сталина, и старые отцовские буденовки, найденные где-то в семейных шкафах, и традиционные русские матрешки, расписанные на модные нынче исторические темы. Вот набор, представляющий русских царей от Ивана Грозного до Николая II. А здесь коллекция из "царей" советских: два Ильича, Сталин, Хрущев, Андропов, Черненко и теперешний "минеральный секретарь" (получивший такое прозвище из-за начатой им кампании по борьбе с пьянством).
У стенда с вывешенными свежими номерами прессы столпилась громадная толпа, живо обсуждающая открытое письмо преподавательницы Ленинградского технологического института Нины Андреевой, напечатанное пару дней назад "Советской Россией" под многозначительным заголовком "Не могу поступаться принципами".
Публикация наделала много шума. Воспрянувшая и окрыленная гласностью интеллигенция насторожилась. Не начало ли перемен? Неужели правы были те, кто горько шутил: "Во времена гласности не забывай о госбезопасности"? И теперь эта самая госбезопасность припомнит имена всех тех, кто в эйфории вседозволенности позволил себе лишнее?
- Нет, вы только послушайте! - возмущался парень лет двадцати пяти в "варенке". - "Поддерживаю партийный призыв отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма. Думаю, что именно с этих партийно-классовых позиций мы и должны оценивать историческую роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина. В этом случае нельзя сводить дело к "придворному" аспекту или к абстрактному морализаторству со стороны лиц, далеких и от того грозового времени, и от людей, которым пришлось тогда жить и работать. Да еще так работать, что и сегодня это является для нас вдохновляющим примером". Каково, господа?
- Позор-р! - единогласно заревела в ответ толпа.
Байдакова передернуло. И не столько от прочитанной цитаты, с мыслями которой он, в общем-то, был солидарен, сколько от этого обращения "господа", все больше входившего в моду. Отчего слово "товарищ", с которым делали революцию, строили первые гиганты индустрии, шли в бой в годы Великой Отечественной, стало теперь архаизмом?
- А этот, а этот перл, господа?! - поддержала молодого человека интеллигентного вида дама средних лет в строгом "преподавательском" костюме и очках. - "Первый, причем наиболее полноводный идеологический поток, уже выявивший себя в ходе перестройки, претендует на модель некоего леволиберального интеллигентского социализма, якобы выразителя самого истинного и "чистого" от классовых наслоений гуманизма. Его сторонники противопоставляют пролетарскому коллективизму "самоценность личности" - с модернистскими исканиями в области культуры, богоискательскими тенденциями, технократическими идолами, проповедью "демократических" прелестей современного капитализма, заискиваниями перед его реальными и мнимыми достижениями"...
- Минуточку! - потрясла в воздухе пальчиком дама, призывая к тишине. - Это еще не все. Тут дальше самое интересное. "Его представители утверждают, что мы, дескать, построили не тот социализм и что-де только сегодня "впервые в истории сложился союз политического руководства и прогрессивной интеллигенции". В то время, когда миллионы людей на нашей планете гибнут от голода, эпидемий и военных авантюр империализма, они требуют разработки "юридического кодекса защиты прав животных", наделяют необыкновенным, сверхъестественным разумом природу и утверждают, что интеллигентность - не социальное, а биологическое качество, генетически передаваемое от родителей к детям. Объясните мне, что все это значит?" Нет слов, господа.
- Уж мы ей объясним, - многозначительно глядя на кулаки, пообещал краснолицый дядя в офицерском кителе, украшенном парочкой антикварных георгиевских крестов. - Придет времечко, всех краснопузых отправим в штаб Духонина! И всех инородцев заодно!
- Фи, гражданин! - брезгливо отстранился от соседа мужчина с ярко выраженными признаками "инородческой" национальности. - Как вам не стыдно?!
- А ты мне рот не затыкай, морда пархатая! Хватит, натерпелись от вас с вашей революцией! Семьдесят лет молчали!
"Вот оно, - думал Сергей Сергеевич. - Обнажились скрываемые годами язвы. Нетерпимость, грубость, шовинизм. И, главное, полная безответственность и равнодушие".
С такими вот равнодушием и безответственностью ему довелось столкнуться буквально час назад. В хорошо знакомом Доме на Старой Площади...
- Вы понимаете, Сергей Сергеевич, - генсек говорил с мягким южным акцентом, выдававшим уроженца Кубанского края, где жило много выходцев из Украины. - Нам сейчас не до того. Сейчас нужно о людях думать, о том, как их накормить, одеть, обуть. А вы со своими проектами. Несвоевременно, дорогой товарищ, несвоевременно.
- Но, Михаил Сергеевич, - прижав руки к груди, в который раз пытался донести до главного архитектора перестройки простую мысль Байдаков, - там же тоже люди остались. Наши, советские люди. Мы их предали, бросили на произвол судьбы. Кто о них подумает?..
- Это демагогия! - энергично махнула державная десница, как бы перечеркивая то, о чем говорилось в беседе. - Раньше нужно было думать. Когда вы замышляли ваш безумный проект, а кое-кто в Политбюро пошел у вас на поводу. Я уважал и уважаю вашего отца, Сергей Сергеевич, но, давайте говорить откровенно, вы попросту бессовестнейшим образом воспользовались его именем и связями, чтобы ввязать нашу страну в самую нелепую и дерзкую авантюру, какую только знала наша история! Слава богу, сама материя восстала против вас!
Последняя фраза звучала как-то неестественно в устах главного материалиста страны.
- Позвольте! - попытался вклиниться в поток речи генсека Байдаков.
- Не позволю! - родимое пятно на лбу собеседника потемнело от гнева. - Нечего государственные деньги почем зря выбрасывать на ветер! Это у вас пережитки старого мышления. Перестраиваться нужно, товарищ Байдаков! Или вы предпочитаете по-новому, господин?!
Глаза над курносым носом по-ленински прищурились.
- Одним словом, разговор закончен! Не до ваших бредней теперь, понятно?!
- Понятно, - поник головой ученый и, повернувшись, пошел к двери.
- Что там у нас по Крыму, Егор Кузьмич? - услышал, как генсек обращается к своему заму, присутствовавшему при разговоре. - Как идет вырубка виноградной лозы? Это очень важно в плане дальнейшей борьбы с пьянством и алкоголизмом...
Да, борьба.
И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди.
"Октябрь и перестройка: революция продолжается", как был озаглавлен доклад "минерального секретаря", посвященный семидесятилетию событий осени 1917 года.
Революция, действительно, продолжалась, кладя на алтарь новые и новые жертвы.
И среди них оказалась пара тысяч обыкновенных советских людей, затерянных на чужой и враждебной планете...