Нейман Геннадий : другие произведения.

Апокрифы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.70*7  Ваша оценка:
  Нау форева
  
  Кафе одноразовых встреч
  на улице голых осин
  блестя позолотой дверей, всегда открывается в срок.
  Здесь каждый десятый - Пилат,
  и каждый четвертый - Пророк,
  и бляди с глазами мадонн,
  и все ожидают мессий.
  Насыпан за городом холм.
  Готов свежетесаный крест.
  Апостолы шумной толпой.
  В достатке идейных Иуд.
  Но что-то не так в небесах - мессии никак не придут -
  у Бога другие дела, он к нам потерял интерес.
  Присядем за крохотный стол
  с навечно хмельным трубачом,
  нальем совиньон или брют в звенящие льдом баккара,
  забудем пришедших сейчас - помянем ушедших вчера,
  и месяц за сонным окном
  сыграет нам блюз...
  Ни о чем...ни о чем...
  
  
  Глупо спорить с судьбой
  
  Глупо спорить с судьбой.
  Рок и фатум извечно в законе,
  и фортуна по жизни моей не бывала подружкой.
  Положил я гадалке монеты в сухие ладони,
  да вина из баклаги налил в запыленную кружку.
  Ворожея пророчила войны, погромы, напасти -
  знать, на старости лет разучилась гадать по иному:
  на потертый платок выпадали всё черные масти,
  обещая суму да тюрьму, да дорогу из дому.
  Покатились монеты из рук по истоптаной глине,
  ворожея стояла, как идол, лицом каменея -
  словно я в самых страшных грехах перед нею повинен,
  словно тем, что живу - я уже виноват перед нею.
  И пошел я в кабак. И напился там зло и тоскливо,
  все надеялся - может быть, карты напутали что-то....
  
  ...Оставалось лет семь до засохшей на склоне оливы
  рыжекудрому парню, ушедшему из Кариота.
  
  
  
  Мать
  
  Пришли и сказали:
  "Сын твой, за тридцать сиклей
  или динариев...
  Точно не знаем, но умер.
  То ли его на крест, то ли сам - на осину..."
  
  А в доме мал-мала меньше, кручусь до сумерек,
  до упаду. Муж бездельник
  и пьяница - должен всему Кариоту,
  вечно без денег,
  всегда без работы...
  Одна надежа - на сына,
  на старшего - вырос и умным,
  и сильным.
  И вот, то ли его на крест, то ли - сам на осину...
  А ведь говорила:
  "Cыночек, милый,
  куда же ты с этим нищим?
  Что тебе - дома мало?
  Места под крышей?
  Пусть даже прохудившейся -
  ну так починим..."
  
  Сказали: "Даже не знаем, где схоронили..."
  
  Маленький был - рыжий, забавный,
  проныра.
  Упал с обрыва - ножку поранил,
  плакал - "Mама, так больно!"
  А я шутила - "До свадьбы залечим..."
  И вот - то ли его на крест, то ли...
  Нечем....нечем....
  нечем дышать...
  Жизнь свою в щепки кроша,
  ты и не думал о маме, мальчик.
  Вой по-собачьи,
  псиной
  скули над непутевым сыном...
  То ли на крест его, то ли сам - на осину.
  
  А может, все это сплетня?
  Вернется через неделю,
  смеясь: "Мама, это все глупые сказки
  на Пасху.
  Ты к старости стала
  доверчива да плаксива.
  Какие осины под Ершалаимом? -
  Оливы..."
  
  
  Истлела жизнь
  
  Истлела жизнь.
  Взлетела в небеса
  комочком пара над людскою кашей.
  Ты выбрал сам. Я тоже выбрал сам.
  Один гончар лепил нам эти чаши.
  Я не святой, не ангел, не пророк
  и не стремлюсь ни в дьяволы, ни в боги.
  Да если б в смерти был какой-то прок -
  я сам себя распял бы у дороги.
  Взгляни, Иисус - это ради них
  идешь на крест, и незлобив, и кроток?
  Для тех, кто выл "распни его, распни"
  на площади десятком сотен глоток?
  Я знаю - завтра ученичья рать
  рассеется среди простого люда,
  пойдет по городам и весям врать,
  как продавал Иисуса Иуда -
  когда ведется подлая игра,
  меняют знаки небыли и были...
  --------------------------
  Ты мне сказал - "Иуда, нам пора",
  и мы с тобою вечность пригубили.
  Ты мне сказал - "Тебе я верю, брат".
  А я ответил - "Я с тобою, ребе".
  И принял камнем в тысячу карат
  кусочек хлеба.
  Мой злосчастный жребий.
  
  
  
  Допрос
  
  Боги, что же вина так мало?
  Впрочем...суд, приговор и -
  лягу.
  Эй, вы, дети степных шакалов,
  приведите того бродягу.
  Отпустил бы тебя, бездельник,
  ты юродивый - видит небо,
  ни почета с тебя, ни денег,
  только, знаешь ли, есть проблема.
  Каиафа, старик упрямый,
  (между нами - большой зануда)
  говорит -
  ты поносишь храмы,
  говорит -
  ты разносишь смуту.
  Да какая, к Харону, вера?
  Вечно лезете в зад без мыла.
  Вот распнем тебя - для примера,
  чтоб другим неповадно было.
  Овцы топчут сухую землю,
  Гриф жрет мясо - но только падаль.
  Я своих богов не приемлю
  И чужих мне даром не надо.
  Что ж ты выбрал в друзья Иуду?...
  Ладно.
  Хватит с меня допроса.
  Завтра праздник у вас, как будто?
  Так и быть, отпущу, философ.
  Стража!
  Всыпать ему горячих,
  Чтоб надолго осталась память!
  Завтра зайцем домой поскачет,
  милость кесаря будет славить...
  ***
  ...Сколько минуло зим и весен.
  Вы за что так караете, боги?
  Все мне снится нагой философ,
  крест роняющий в пыль дороги.
  Сердце в ребра -
  больней и чаще,
  темнота впереди -
  бездонней,
  еженощно к проклятой чаше
  подношу я свои ладони.
  Воронье над холмами стаей,
  старый талиф в потеках крови.
  Не его - а меня толкает
  солдатня остриями копий.
  Вою -
  раб у пустой могилы,
  доведенный судьбой до края...
  
  кто б ты ни был - за что караешь?
  Не казни.
  Отпусти.
  Помилуй.
  
  
  
  Маргарита
  
  Заверши разлуку сказкой
  самой нежной
  самой важной
  от заката до рассвета крылья дай
  летать вдоль ночи
  сделай счастье дольше жизни
  нелюбовь на день короче
  отпусти в чужие страны белых аистов бумажных
  не смотри в глаза тревоге в полумраке гулких лестниц
  завтра снова будут грозы над московскими дворами
  в черной мгле уже растаял золотой Ерушалаим
  напоенный свежей кровью в тот весенний жаркий месяц
  смертью смерть попрали снова
  возвращение нелепо
  рвут поводья злые кони
  по бульвару хлещет ливень
  не проси
  не верь
  не бойся
  ты опять была счастливой
  пролетая в черном небе полуночной королевой
  отпусти грехи виновным
  тайным знанием владея
  над тобой не властно время
  подводящее итоги
  через ночь шагает к свету по серебряной дороге
  разрешенный от бессмертья
  прокуратор Иудеи
  
  
  
  
  Орфей возвращается в ад
  
  мертвый каменный город дождями источен,
  здесь июнь и декабрь похожи на март.
  он вернулся сюда, заводной томагочи,
  вечный пленник метро и автобусных карт.
  между серых теней человечьего стада
  он такой же как все
  он сто первый - из ста
  и давно безразличен Аиду и аду
  за плечами его замерла пустота
  примеряя личины не стал многоликим
  но остался для многих навеки двулик
  потерял за делами свою Эвридику
  среди сотен и тысяч чужих Эвридик
  каждый день до конца отыграв и отмучив
  он нетвердой походкой идет из гостей
  отражаясь на миг в окнах
  лужах
  и тучах
  негативом лица в белом контуре стен
  старым скрягой взлелеяв долги и растраты
  он живет затупившимся жалом шприца
  загоняя себя в невозможное "надо"
  по извечным кругам городского кольца
  но однажды
  сорвавшись до воя
  до крика
  он шагнет из окна прямо в липкий туман
  не узнав
  что напротив
  живет
  Эвридика...
  
  
  
  Агасфер
  
  "сказали мне, что эта дорога ведет к Океану смерти; и я с полпути повернул обратно. с тех пор все тянутся передо мной кривые глухие окольные тропы..."
  Ёсано А.
  
  
  Беспутного собою обогрев
  так искренне, так бережно и просто
  Прости, Ершалаим, меня за грех
  любви к высокомерному подростку.
  Надменный франт, задира, ловелас,
  то злой и пьяный, то сухой и чинный,
  я предавал его десятки раз
  без скрытой или видимой причины.
  Себя бросая в омуты дорог,
  не слушая ни жалоб, ни упреков,
  как беглый тать мотал я новый срок,
  осознавая неизбежность срока,
  осознавая - не дадут уйти -
  уже звенит в натяге пуповина...
  и, перестав дышать на полпути,
  я рвал стоп-кран и приходил с повинной.
  Я возвращался в этот сладкий плен,
  я каялся - что черт меня попутал,
  а он встречал - то пухом тополей,
  то жидкой грязью из-под шин попуток,
  то птичьим хором в сотни голосов,
  то яростными красками заката -
  и ждал чугунным кружевом мостов
  моих прикосновений виноватых.
  Но с каждым разом - дальше и всерьез,
  как наркоман усиливая дозу,
  от белизны черемуховых гроз
  до слякоти январского прогноза,
  любовь в себе разлуками губя,
  под стук колес междугородних скорых
  свирепо отрубал я от себя
  все то, чем прорастал в меня мой город.
  Я свято верил в то, что я сильней,
  что я свободен от него отныне...
  Но город не узнал меня во мне
  и растворился призраком в пустыне.
  С тех пор брожу один как Вечный жид -
  лишь я и бесконечная дорога.
  и тают... тают...
  тают миражи
  под жарким солнцем Ближнего Востока
  
  
  Баллада о великой битве
  
  Был день как день,
  ослепительно-белый на множество верст окрест.
  Брюхатые тучи на запад плыли - ладьями в портовый створ.
  Мы вышли на битву у переправы там,
  где кончается лес,
  мы вышли на битву,
  чтобы закончить битвой давнишний спор.
  Взлетали птицы от звона стали, и ветер от криков глох,
  Закатное солнце рыхлило небо,
  словно луг - борона.
  У врагов на флагах пылало алым
  "С нами страна и Бог".
  На наших стягах чернела надпись -
  "С нами Бог и страна".
  Мы целили в горло жалами копий,
  срывая ремни подпруг,
  вставали в седлах навстречу смерти
  и
  молча
  валились
  в грязь,
  сменялись сутки, а мы все бились,
  не видя, где враг, где друг,
  своих вычисляя по цвету кожи и по разрезу глаз...
  
  ...Был день как день, невозможно-серый,
  убитых несла река,
  и там, где сосны взлетали в небо,- ярились огонь и дым.
  А нам казалось - еще немного,
  победа уже близка,
  Но кто-то крикнул, что Бога не стало и -
  Бог согласился с ним.
  Мы лезли в Завтра корнями веры и с целью, до слез святой -
  ведь каждый из нас был Божий избранник,
  рожденный для славных битв.
  Но пока мы бились,
  cтрана осталась гнить под чужой пятой,
  и рухнули храмы,
  и выросли дети, не знающие молитв.
  Мы разбредались с кровавой сечи, распугивая зевак,
  мы рвали флаги на перевязки для раненых и калек
  И шли, помогая вставать упавшим,
  не зная, где друг, где враг,
  Не различая под пылью - кожу и форму опухших век.
  Мы возвращались в дома и семьи, значительно постарев,
  Пусть память согнула на годы душу, -
  не горбим пока спины.
  Но до сих пор на развалинах храмов и в каждом большом дворе
  Играют в во"йны упрямые дети,
  не видевшие войны...
  
  
  Утро казни
  
  Толпа валила посмотреть
  на казнь по царскому указу -
  чужая медленная смерть
  холопскому приятна глазу:
  как сладострастно кол торчал
  (о, символ плотских вожделений!),
  как целовал у палача
  казнимый жирные колени,
  по-бабьи оттопырив зад,
  как виновато-обреченно
  пытался заглянуть в глаза
  под капюшоном красно-черным.
  Но тщетно. Милости небес
  не обрести в толпе площадной -
  поп равнодушно сунул крест
  к губам, молившим о пощаде,
  а у помоста стар и млад
  до хрипоты, бряцая медью,
  азартно бились об заклад,
  помрет ли малый до обедни,
  приподнимали малышей
  отцы, прикрикивая строго...
  -------------------------
  Лишь ангел плакал о душе.
  И матерился в адрес Бога.
   2001-2004
Оценка: 6.70*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"