Нейтак Анатолий Михайлович : другие произведения.

Миры Пестроты: обновление

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.66*22  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть "Проклятый", уже не начало, а середина -- или, скорее, ближе к финалу. Действие происходит в области Дороги Сна, контролируемой Схеттой (она же -- Тандэрхи, Всеслиянная, Носящая Маску Из Кости etc.).
    Обновлено 03.11.11 г. У главного героя, Гостя, только что побывали гости...

Миры Пестроты 5

(повести и рассказы)

История вторая: проклятый

   - Если вам дороги жизнь и рассудок...

А. Конан Дойль "Собака Баскервилей"

   Сделав шаг, он увяз в хлюпнувшей жиже и остановился.
   Вокруг вязкими занавесями висел неприятно пахнущий туман. Натянутый на каркас буро-чёрных искривлённых стволов, поддержанный руками изломанных в молчаливой муке ветвей, туман повсеместно оставался почти неподвижен, но при этом словно прогибался над окнами тихой чёрной воды. Верхняя граница мглистых занавесей оставалась неведома: небо как таковое полностью тонуло в белёсом молоке неизвестности. Освещение оставляло желать много лучшего, а если говорить прямо - фактически отсутствовало... но это странным образом не мешало ему ориентироваться. Не смотреть, нет. Именно ориентироваться. Словно зрение использовалось им не по прямому назначению, а собирало картинку из фрагментов, предоставленных осязанием... очень длинными, очень чуткими, простирающимися во все стороны разом пальцами разума...
   Внезапно тишина раскололась. Из тумана прилетел отголосок далёкого заунывного воя.
   И тогда он побежал.
   Тупые стержни паники распирали его изнутри так, что хрустели кости и стонали мышцы. Липкая жижа комьями летела во все стороны, очень скоро (всего-то парой-тройкой падений позже) заляпав его до самой макушки включительно. Жижа эта была бурой, тухлой, мерзкой, но он этого не замечал. Кроме далёкого жуткого звука он ничего не замечал и замечать не хотел.
   Он бежал. Изо всех сил. Его сердце чуть не выпрыгивало из груди, а грудь разрывалась в попытках вобрать побольше сырого воздуха.
   Когда его схватили сзади невидимые, но неумолимо цепкие тиски, он заорал, мгновенно и полностью срывая голос - так, что изо рта полетели мелкие бурые брызги крови.
  
  
   /провал/
  
  
   Сделав шаг, он увяз в хлюпнувшей жиже. Впрочем, это его не остановило. Вспыхнувшая искра заставила поднять голову и осмотреться на ходу.
   Сеялся мелкий дождь. Даже не столько дождь, сколько морось. На запах и вкус небесная влага отчётливо отдавала солью и специфической гнильцой - так, словно где-то наверху, на невероятной высоте, в океанском дне провертели дыру, и льющаяся оттуда вода, раздробившись в полёте на мельчайшие капельки, теперь заливала окрестности концентратом уныния.
   Впрочем, для него уныния не существовало. Пустота унывать не может.
   Приостановившись, он обернулся и уверился, что идёт правильно. Там, за спиной, морось с запахом соли превращалась в туман неприятного сизо-красного оттенка. Рассматривать ни его, ни укрытую им местность не хотелось. Зато хотелось поскорее добраться до резного крыльца аккуратного деревянного домика во-о-он там, впереди. Уж верно, живущие там не побрезгуют приютить и обогреть заблудшего...
   Спустя пару дюжин шагов он выбрался из жидкой грязи на дорожку, подсыпанную мелким плотным песком, и идти сразу стало намного легче. Сладковатый тёплый дождь омывал тело и душу, мраморные ступеньки близкого уже дома манили к себе обещанием тепла и уюта. Пустота окрасилась лентами бодрости, так что он сам не заметил, как прибавил шаг. В лёгком шелесте листвы старых лип по бокам ему чудилось приветствие, шлифованный камень мостовой под ногами, омытый приятно кисловатой влагой, заряжал энергией, а изящно выгнутая впереди арка входа манила неярким тёплым сиянием. Ещё несколько десятков шагов - и вот уже он вошёл в предупредительно и гостеприимно распахнувшиеся створки кованых ворот, оказавшись...
   А где оказавшись, собственно?
   Толком поразмыслить он не успел. Бесплотный голос ласково коснулся его висков, без труда пронзая оковы плоти.
   "Приветствую. Прошу немного подождать, я... задерживаюсь".
   - Ничего страшного, - сказал он почти весело. - Я подожду. Тут есть на что посмотреть.
   В последнем утверждении отсутствовало всякое лукавство. Холл поражал гармоничным сочетанием едва обработанного камня, воды, света и гибких, словно наполовину и более живых форм. Называть это облагороженной пещерой не хотелось совершенно. Короткая, разом упругая и мягкая трава, которой сплошь зарос пол, манила присесть, а то и прилечь; в лучах света, похожих на чуть склонённые колонны, танцевали пылинки, мошкара и необычно яркие светлячки.
   Одобрительно-восхищённое созерцание интерьера прервало появление обладательницы того бесплотного голоса, который он недавно слышал. И всё его внимание разом сфокусировалось на ней одной. Без остатка.
   Фигуру драпировали складки чуть слишком свободного одеяния, напоминающего этой свободой махровый домашний халат, но ухитряющегося при этом быть на порядок элегантнее. К тому же складки ткани никак не могли скрыть совершенных форм, а тем более - изумительной танцующей грации. Гладкая и упругая кожа буквально светилась, заставляя подозревать, что её хозяйка даже не молода, а попросту юна. Вот только грива роскошных - ниже талии - волос, часть прядей которой, в основном тёмно-синих, словно присыпал пепел, заставляла усомниться в поспешном выводе.
   Центральной, сразу приковывающей взгляд деталью облика являлась полумаска без малейшего следа прорезей - белая, как старая кость.
   Она что, подумал он, слепа? Но если даже так, ничего вызывающего жалость в ней нет... и двигается она вполне свободно, как зрячая...
   "Добро пожаловать, Гость. Прошу за мной".
   - М-м... секунду...
   "Да?"
   - Могу я узнать ваше имя?
   "Время вежливости настанет позже".
   В мягком мысленном голосе читалась непреклонность и... жалость?
   Нечто внутри него вскинулось и зашипело. Он не очень хорошо ориентировался в этих новых обстоятельствах, однако существовало кое-что, в чём он не сомневался ни на миг.
   Он не желал вызывать жалость.
   Никогда. Ни у кого.
   "Извини меня, Гость. И - прошу за мной".
   Развернувшись, женщина в маске начала удаляться. Чуть промедлив, он последовал за ней.
   Трава, которой зарос холл, сменилась тёплым медовым паркетом. Робко таившийся в тенях потолок надвинулся, любопытствуя, и оказался чёрно-янтарным, бугристым, как нечто, что текло, а потом застыло - но не навсегда, лишь на время. Обещание движения эти замершие воронки и потоки сохранили на отлично. А вот стены... они ускользали от любых определений, прячась за пологами пятнистых иллюзий и словно хихикая беззвучно.
   Всё это он отмечал лишь краем взгляда, потому что сам взгляд его помимо воли прикипел к изящному силуэту прекрасной проводницы. Её плавно-размеренные движения завораживали в самом буквальном смысле. Но не столько женственностью, сколько стихийностью. Сокрытое совсем не глубоко, таилось в ней родство с движением океанских валов, с бурлением грозовых туч, с танцем острой стали. Прекрасна? Безусловно. Но далека. Далека.
   Внезапно остановившись, Носящая Маску Из Кости развернулась вправо. Плавно махнула рукой, одновременно впервые нарушая тишину:
   - За этой дверью ты найдёшь то, что тебе нужно.
   И стало так. Никаких сомнений не могло появиться в принципе: за возникшей по только что отзвучавшему повелению дверью, подобной тонкой каменной плите, будет то, что нужно - даже если сейчас он, Гость, не очень-то представляет себе, в чём нуждается.
   Понятно, почему она молчала, ошеломлённо подумал он. Имея в голосе столько режущей, ослепительной, первородной Власти, в быту поневоле станешь изъясняться мысленным шёпотом... в её облике и движениях эта сила хоть как-то замаскирована.
   Кто же она?
   Однако задавать вопросы оказалось некому: Носящая Маску исчезла незаметно и тихо, как будто её и не бывало. Только каменная плита двери оставалась зримым следом её присутствия. Подойдя, он коснулся прохладной полированной поверхности, мерцающей опалово-синим, и дверь сама собой беззвучно отъехала в сторону, словно приглашающая ладонь.
   Не колеблясь и не сомневаясь, он переступил порог.
  
  
   Фундамент из дикого серого камня, заросшего серебристым и чёрно-бурым лишайником. Стены - массивные, почерневшие от непогоды стволы. Крыша черепичная, внахлёст; черепицы сделаны из тёмно-красной глины. Общую грубую основательность дополняют прячущиеся за прочными ставнями широкие витражные окна (по одному руническому символу из цветных стёкол на каждое) и открытая ветрам крытая галерея, увитая побегами почти чёрного плюща. Летом этот плющ покрывается крупными звёздами бело-розовых цветов, и в солнечный денёк на галерее бывает более чем приятно посидеть в низком кресле, смакуя некрепкое вино. Или же просто постоять, опёршись на литую решётку ограды в попытках уловить ту неуловимую линию, на которой голубовато-синяя дымка моря превращается в синевато-голубой купол неба.
   Сам дом построен на невысоком холме, спускающемся со стороны фасада на галечный пляж. Слева в море впадает небольшой ручей, справа высятся обманчиво близкие горы с вечно седыми вершинами, а сзади, со стороны двора, покой дома хранит мачтовый лес. Диковато-угрюмый в дурную погоду, в хорошую лес превращается в нерукотворный храм. И тогда прогулки по его чуть заметным тропинкам превращаются в чистое удовольствие.
   В океане не водится рыбы и не плавают спутанные клубки водорослей. Не летают над ним и не прогуливаются у линии берега чайки. Лес тих и пуст, его не оживляют своей суетой ни звери, ни птицы. Даже пауки не плетут в нём своих паутин, чтобы ловить отсутствующих мух. Ни комаров, ни муравьёв, ни хоть дождевых червей... надоедливая мелкая жизнь не нужна Гостю, и потому её в этом суровом краю нет. В точности, как солнца, лун или звёзд.
   Единственная жизнь в доме, если не считать плюща и лишайника - он сам.
   Дни проходят один за другим, слабо отличимые от монотонных снов. Все - квинтэссенция покоя, стабильности, недеяния. Лёжа ли на диване с книгой в руках, глядя ли на танец огня за каминной решёткой и лениво шевеля кочергой горящие уголья, прогуливаясь ли вдоль берега моря и кидая в волны тут же подобранные блинчики гальки, Гость ощущает лишь умиротворение. Оно же, глубокое и полное, сопровождает его во время спусков в погреб за пыльными бутылками с неразборчивыми этикетками; оно ложится вместе с ним в кровать и поутру сопровождает его в ванную комнату... похожую, скорее, на небольшой бассейн. Иногда - далеко не каждый день и даже не каждую неделю - Гость готовит что-нибудь замысловатое из не уменьшающегося запаса продуктов, но чаще обходится без еды. Голода, жажды или усталости он, в сущности, не ощущает. Дом, в котором можно найти всё, что ему нужно, неустанно заботится о таких мелочах.
   Единственное, о чём дом позаботиться не может - это память. Образ женщины, Носящей Маску Из Кости, редко беспокоит его наяву, но во сне... во снах... почти преследует. Они многоразличны, эти сны; обстоятельства их то смутительны, то безмятежны, то остры, а то полны тайны. Лишь образ, тот самый, в любых обстоятельствах остаётся вырезан по одному и тому же лекалу, - точно таким же, как наяву. Черноволосое видение не приближается, строго выдерживая дистанцию, и никогда не размыкает чётко очерченных губ. Но от слепого взгляда из-под маски Гостя регулярно бросает в дрожь, выбрасывая из сна прямиком в гнездо спутанных, влажных от пота простыней. Эти... кошмары?.. может, и так, если возможны кошмары без печати страха... теребили его, не позволяя окончательно сдаться безвольной размеренности.
   И однажды, спустя не то один-единственный бесконечный день, не то череду коротких лет, мелькнувших мимо, словно шелестящая череда карт в руках опытного шулера, он решился.
   В доме хватало помещений, в которые он ни разу не заглядывал. За одной из дверей, ранее остававшихся запертыми, но открывшейся от первого же немного робкого касания пальцев, он обнаружил отлично оборудованную лабораторию алхимика. Светлое помещение, середину которого занимал длиннющий стол с железными ножками и столешницей из массивного шлифованного кварца, казалось слишком большим, чтобы помещаться в не особо обширных стенах. Вдобавок из-за матовых стёкол длинной левой стены, представлявшей собой фактически одно огромное окно, лился свет подозрительно тёплого оттенка. Не характерного для ставшего привычным хмуро-холодного побережья...
   - Не важно, - сказал Гость сам себе. Сказал хрипло, словно в последний раз бросал слова в омут тишины очень, очень давно.
   И двинулся вперёд, мимо высоченных шкафов, доверху набитых разнообразной химической посудой, инструментами, реактивами, накопителями Силы, талисманами разнообразных размеров и форм, измерительными приборами. А ещё - мимо полуразобранных установок для сложных синтезов, запертых за стеклом вытяжных шкафов; мимо рукомойников, больших стационарных морозильников, вакуумных насосов, сушилок, ректификационных колонн, вешалок с рабочими халатами и ящиков с изолирующими перчатками. Мимо дверей к барокамере, виварию, тёмной комнате, библиотеке, каким-то подсобным помещениям совсем уже смутного назначения... впрочем, чем дальше он шёл, тем яснее становились ему вещи, которых он как будто бы и не помнил. Точнее, долгое время просто не вспоминал - почти до полного забвения.
   Но на самом деле эти знания никуда не ушли, и навыки тоже не расточились. Может, только чуть заржавели от неупотребления... ничего, ржавчину счистить недолго!
   Вот этим знаком помечен зал для работы со сверхагрессивными средами. Теми, которые и платину, не защищённую специальными заклятиями, норовят растворить. Там - даже не комната, а целая анфилада залов для работы с биоматериалами, для трансмутаций живой органики, и микро-, и макро-. В ней, что вполне логично, имеются переходы в виварий, чтобы не требовалось всякий раз бегать за образцами кружным путём, через основной рабочий зал. А вот за теми дверьми располагается изолированный бокс для радиохимических экспериментов... и на вешалке у входа в этот бокс висит не халат, даже не изолирующий костюм, а громоздко-неуклюжие доспехи, увешанные блестящими антирадиационными пластинами, с вмонтированной в шлем кислородной маской замкнутого цикла...
   - Всё, что мне нужно, - хмыкнул Гость. Уже не так хрипло, как немного ранее.
   После чего, переодевшись (для начала в обычный халат, дополненный высокими сапогами, перчатками и прозрачной защитной маской), принялся за работу. За счистку ржавчины.
   Нужды его тела и раньше-то не доставляли особых хлопот, словно истаяв в туманных далях. Голод и жажда, холод и жара... он с лёгкостью мог игнорировать их, перестать ощущать - безо всяких последствий. А теперь от него бежал даже сон. Опять-таки без неприятных последствий... кажется. Оставались ясными глаза, послушной - память, гибким и сильным - ум. И Гость, на всю катушку пользуясь этим преимуществом, развил активность невиданную.
   Не заканчивались реактивы. Не тускнел подозрительно ровный, словно бы искусственный свет за окном. Покорно исполняли свои вложенные программы големы, один за другим встающие к тиглям, дистилляторам, центрифугам, мельницам, мойкам. Голем, который занимался пошаговой регистрацией хода опытов и их результатов, с каждым днём изводил бумагу всё быстрее. Лабораторный журнал, в который Гость собственноручно переносил чётким бисерным почерком лишь самые важные записи, незаметно распух до размеров амбарной книги. Потом рядом с первой книгой на полку встала вторая такая же.
   Третья. Четвёртая. Пятая...
   Исследования превратились в манию. А может, в стихию. Повторить сложнейший многоступенчатый синтез? Ха. Получить вещество, которое авторитеты от алхимии полагали слишком нестойким для существования в стабильной связанной форме - вот достойная задача! Одна из множества достойных задач. Потому что одно лишь постижение высоких трансмутаций, тонких преображений материи алхимическими методами (в особенности же материи живой), способно дарить радость увлечённому исследователю на протяжении сотен человеческих жизней.
   Познание природы не имеет пределов.
   Впрочем, как раз чистое познание Гостя интересовало мало. Он шёл на свет иного маяка.
   Наконец настал час, когда все предварительные расчёты оказались проделаны и много раз перепроверены, исходные компоненты - синтезированы, активные среды, прошедшие все ступени катализа, насыщения и конъюнкции - подготовлены. Тщательно убрав рабочие места, разобрав уже не нужные установки и деактивировав "лишних" големов, Гость содрал с левой руки изолирующую перчатку, взял в правую руку стерильную иглу из набора для взятия образцов, решительным быстрым движением проколол палец. И - перенёс крошечную частицу своей крови в автоклав, индикаторная панель которого сияла россыпью зелёных огней.
   Теперь оставалось лишь ждать да следить за процессом.
  
  
   М1240: Насколько можно об этом судить по косвенным признакам, трансмутация исходного материала прошла успешно. Объект закрепился на подложке. Состояние основной среды - норма, питающей среды - норма. Исследование объекта при помощи оптики показывает стабильный рост. Резонансный сканер зафиксировал базовую частоту поля. Удачное начало!
   М1252: Рост объекта продолжается.
   М1269: Рост объекта продолжается.
   М1283: Скорость роста соответствует расчётам. По данным резонансного сканера отмечена первичная дифференциация. Кажется, у меня всё получилось...
   М1308: Первичная дифференциация завершилась, что подтверждает также исследование объекта при помощи оптики. Явных отклонений нет.
   М1325: Рост объекта продолжается.
   М1341: Незначительное нарушение оптимального состава питающей среды. Заметил вовремя, скомпенсировал микроплетением, потом вручную добавил кальция. Позже надо будет проверить объект на предмет последствий этого нарушения. Чем-то страшным оно не грозит, но более пристальное внимание к формированию опорных структур не помешает.
   М1349: Рост объекта продолжается. Явных отклонений нет.
   М1390: Рост объекта продолжается.
   М1394: Основная среда стабильна, расход питающей среды соответствует расчётам. Анализ окружения ни в одной из точек не показывает значимых отклонений от плана развития. Визуально всё тоже в полном порядке. Видимо, сказались эксперименты на крупных позвоночных, коль скоро эксперимент идёт так гладко.
   М1411: Перенос объекта вместе с питающей средой в более крупный автоклав. Заодно предстоит задать более щадящий температурный режим и снизить давление основной среды. Выигрыш в скорости роста не оправдывает растущего риска.
   М1414: Резонансный сканер отмечает начало вторичной дифференциации. Однако вовремя я устроил перенос объекта!
   М1429: Объект успешно выдержал перенос и смену режима. Его рост продолжается.
   М1450: Основные контролируемые параметры в норме.
   М1464: Полностью сформированы все внутренние структуры объекта. Теперь - только линейный рост вплоть до стадии имаго с сохранением общих пропорций. Скоро увижу, стоило ли отказываться от метаморфоз фетального периода в пользу упрощённого феноформинга.
   Да, в предшествовавших экспериментах удалось добиться значительных успехов, при моделировании (по предпоследнему и последнему вариантам) тоже не наблюдалось трудностей. Но натурный эксперимент есть натурный эксперимент.
   М1468: Первое общее плановое тестирование рефлексов. Реакции нормальные, периферия работает штатно.
   М1477: Никаких отклонений роста. Всё идёт так гладко, что даже удивительно.
   М1492: Масса объекта превысила 10 кг. Рост продолжается, полностью соответствуя плану. Я создал истинное чудо. Стихийная магия в принципе не способна принести такие плоды!
   М1525: Масса превысила 20 кг. Подключаю контуры нейротренинга, начинаю пассивное копирование комплексных навыков с параллельным введением препаратов, улучшающих память. Надеюсь, в реальности программы сработают, как на модели.
   М1540: Масса превысила 30 кг.
   М1558: Масса достигла расчётного значения. Пора извлекать мою малышку на свет.
  
  
   Момент, когда действие снотворного должно сойти на нет, он рассчитал с точностью, близкой к идеалу. Впрочем, даже если бы она проснулась раньше (крайне маловероятно) или позже, Гость всё равно находился бы в это время возле её ложа, в комнате, через открытое окно которой лёгкий бриз нёс запах солёной морской свежести.
   Сидящий на нарочно принесённом стуле, Гость не мог налюбоваться на произведение своего алхимического искусства.
   Золотыми волнами раскинулись по подушке недлинные - до плеч - густые локоны. Не знающая загара кожа напоминала оттенком не то чистейший алебастр, не то взбитые сливки. Хотя перед тем, как уложить в кровать, Гость целомудренно укрыл её тонким лоскутным одеялом, его память хранила подробности, которые творение никак не могло укрыть от своего творца. Он знал, как тонки её лодыжки и запястья, как изящен стан, как высока небольшая девичья грудь и приятна для мужского взгляда линия бёдер. А лицо Гость мог созерцать без помех, не обращаясь к памяти. Этот прямой, чуть островатый носик, эти пухловатые губы, подбородок с трогательной ямочкой, линия челюсти, подобная идеально рассчитанной математической кривой, розовое ушко... Чёрные ресницы и такие же чёрные брови притягивают взгляд не хуже, чем гордый лоб и размеренно бьющаяся на виске жилка - о, это лицо ваял при помощи строгих формул и вмешательства в тончайшую механику жизни не подмастерье!
   Мастерская работа. Подлинный, беспримесный шедевр.
   Но вот ресницы лежащей дрогнули. Веки распахнулись, являя миру глаза с радужками того же в точности цвета, что и волосы: медвяно-золотого, блестящего благородным металлом.
   - С добрым утром, малышка, - сказал Гость немного хрипло.
   Губы златоглазки распахнулись.
   Увы, с них слетело лишь нечто вроде мычания, почти нечленораздельного. Но прежде, чем Гость забеспокоился всерьёз, на лицо лежащей набежала лёгкая, почти невидимая тень. Пошевелив губами словно бы для тренировки, она вдохнула и сказала:
   - С добрм утрм.
   "Значит, обучение языку прошло удачно, и дело лишь за практикой".
   Радость творца не омрачило даже то, что златоглазка, отвечая, не взглянула на него.
   - Я приготовил для тебя одежду и обувь, - сказал он. - Всё, что нужно, ты найдёшь в том шкафу, что в ногах кровати. Когда встанешь и оденешься, выходи на галерею, я буду ждать тебя.
   После чего поднялся со стула и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
   Впрочем, с помощью специального целительского плетения он продолжал следить за своим новорождённым созданием. Нет, никаких визуальных деталей, никакого подглядывания. Но вот такие детали, как её пульс, дыхание, местонахождение, эмоциональный фон, а при желании - даже гармоники поля, отражающие состояние её внутренних органов и систем... это он знал. Если бы с её здоровьем (на данный момент практически идеальным) что-нибудь случилось, это не осталось бы скрытым ни единого мгновения.
   И, конечно, это "что-нибудь" немедленно подверглось бы исправлению.
   Параллельно с целительским плетением работало заклятие звукового фокуса. Нарочно огрублённое, оно не донесло бы до Гостя шороха ткани, скользящей по коже, или звуков дыхания. Но если бы той, на кого он нацелил звуковой фокус, пришло в голову что-нибудь сказать, он бы это услышал. И (при помощи того же самого заклятия) ответить.
   Но златоглазка молчала, так что разговора на расстоянии не состоялось. Да и позже, когда она вышла на приморскую галерею, продолжала молчать. Вид моря, в тот день довольно тихого, ничуть не взволновал её.
   Как довольно быстро убедился Гость, взволновать её не могло практически ничто.
   Вдвоём они подолгу бродили по лесу. По итогам этих прогулок стало кристально ясно, что в режиме ходьбы её опорно-двигательный аппарат работает безупречно. Да и в режиме бега - тоже (не зря во время пребывания в автоклаве Гость нагружал её скелетную мускулатуру при помощи внешней стимуляции!). Также они вдвоём плавали в море, и златоглазка держалась на воде превосходно. Она умела не только говорить, но даже петь. Голос её без видимого напряжения воспарял в такие выси, какие взяла бы не всякая сопрано, и при этом мог спуститься до нижних нот самого настоящего контральто, хотя характерной для контральто тембровой окраски не имел... и в любом диапазоне отличался некоторой безжизненностью. Точнее, безэмоциональностью, контрастирующей с идеальной техникой исполнения.
   Когда Гость дал ей три мячика и объяснил, чего хочет, златоглазка сходу начала жонглировать ими, хотя именно этого навыка он в неё не вкладывал. А всего через полчаса непрерывной практики она удерживала в воздухе уже пять мячей. Точно с такой же поражающей воображение скоростью златоглазка освоила шашки - и простые, и облавные. Прочитанное запоминалось ею с первого раза дословно: девственно чистый и притом функционирующий без малейших сбоев мозг впитывал информацию, как губка.
   От вина её щёчки медленно розовели, но иной реакции на умеренные дозы алкоголя не наблюдалось. Приготовленные для неё блюда она ела неторопливо, тщательно разжёвывая каждый кусочек, и с удовольствием (которое, впрочем, тщетно было бы искать на её лице, в любых обстоятельствах неизменно бесстрастном).
   Однако по собственной инициативе она не делала ничего. В буквальном смысле ничего.
   Говорила она, только отвечая на вопросы Гостя и отзеркаливая формулы вежливости, вроде "с добрым утром" или "спокойной ночи". По собственной инициативе не действовала, лишь выполняла просьбы Гостя, в остальное время замирая без движения, словно большая тёплая кукла. Пожалуй, она бы даже дышать переставала в такие моменты, если бы дыхание не являлось рефлексом, присущим её вполне здоровому телу.
   Первоначальный энтузиазм Гостя по поводу златоглазки угас, сменившись чем-то вроде смутного раздражения.
   Переломным стал день, когда он в очередной раз позвал своё идеальное творение на прогулку. Они пересекли ручей по перекинутому через русло бревну и в молчании двинулись вдоль берега моря прочь от дома. Тишину нарушал лишь шорох волн, лижущих разноцветную гальку, да скрип всё той же гальки под весом ступающего по ней мужчины. Его спутница, ловкая и более лёгкая, двигалась практически беззвучно.
   Спустя полчаса или около того Гость остановился и начал раздеваться. Немного помедлив, златоглазка последовала его примеру. Нагим он вошёл в солёные прибрежные воды и поплыл. Она - следом. Сделав большую петлю, пара выплыла к устью хорошо знакомого обоим ручья, чтобы смыть с тел соль в холодной и прозрачной пресной воде. В некий момент Гость, стоящий на дне ручья, обратил на свою спутницу прямой взгляд. Кожу её, не то алебастровую, не то похожую оттенком на взбитые сливки, усеивали мелкие, ничего не скрывающие капельки. Золотые волосы, намокшие и потемневшие, струями застывшего металла стекали с головы, но по недостатку длины не могли прикрыть чуть заострившейся груди... не говоря уже о том, что ниже.
   - Подойди, - сказал он хрипло. - Ближе. Вот так...
   Взгляд, направленный сверху вниз. Влажная гладкость кожи плеч - гладкость холодная, но, как оказалось, не намного холоднее кожи его собственных ладоней. Хрупкие косточки ключиц. Золотые радужки со спокойными, как два омута, чёрными дырочками зрачков. Чуть побледневшие, но всё равно идеально очерченные губы...
   Поцелуй. Медленный, почти робкий. Холодно властный.
   Пустота.
   В порыве чего-то тёмного и - там, глубоко - страшного, Гость прижал к себе златоглазку, не особо соразмеряя силу собственных рук. Сократил дистанцию между двумя телами до нуля, вжимая их друг в друга, запуская пальцы правой руки в мокрые пряди на её затылке. И ощутил наконец, как её руки, поднявшись вверх, легли ему на плечи, а губы её в тот же миг...
   Вспышка памяти.
   - С добрым утром, малышка.
   - М-м... с добрм утрм.
   Руки опустились сами собой, и как будто без команды сознания шагнули прочь ноги.
   Златоглазка не воспрепятствовала этому.
  
  
   Дверь, тускло блестящая литым оловом, беззвучно встала на место, отделяя Гостя от места, где он нашёл то, что ему нужно... но, как оказалось, не всё, что нужно.
   - Носящая Маску? - сказал он полушёпотом.
   Тихий звук отдался далёким громоподобным эхом.
   "Ступай за белым огоньком", - огладил виски мягкий мысленный голос.
   И он пошёл за огоньком, возникшим прямо в воздухе и перемещающемся неравномерно. Так, словно тот прыгал по невидимой поверхности, расположенной в половине роста Гостя от пола. И этот проводник явно был необходим: без него Гость рисковал безнадёжно заблудиться уже на десятом шаге... если не раньше.
   Вполне прочные предметы по дороге вели себя, как иллюзии, а иллюзии, в свою очередь, порой оказывались твёрже и неподатливей гранитных плит. Вырастали из стен перпендикулярно полу сверхъестественно огромные цветы. Вились в странном танго с тенями разноцветные дымы, по большей части лиловые и голубые, но местами - и зеленоватые, и кроваво-алые, и берилловые. Опускались, со скрежетом освобождая путь, решётки из чёрной бронзы. Таяли в пустоте куски ни на что не опирающихся и никуда не ведущих мостов. Однажды путь Гостя и белого огонька пересекли двое не заметивших их мужчин в белых халатах, ожесточённо споривших друг с другом на каком-то варварском наречии. В другой раз с потолка опустилось, чтобы взглянуть на идущего, нечто вроде небольшого солнца. Да, именно взглянуть - хотя Гость понятия не имел, чем вызвал интерес этого образования и даже - чем именно, какими органами чувств может пользоваться для исследования окружающего столь странный... субъект.
   Белый огонёк провёл его сквозь область трепещущего мрака и сквозь анфиладу богато убранных, но совершенно пустых комнат. По краю ленивого лимонно-жёлтого озера под багрово-серыми небесами и по куску очень длинного тоннеля, внизу которого располагались две полосы железного сплава, отшлифованные чем-то до холодного блеска. Гость мельком увидел музей живых, но недвижных статуй под открытым небом, и заполненный сложным, до доли секунды распланированным движением зал, в котором одни мёртвые предметы без участия магии делали что-то непредставимо сложное с другими мёртвыми предметами. А часть пути они проделали в пустоте, ограждённой чем-то невидимым, но опять-таки лишённым магии - и сквозь невидимые стены, пол и потолок на Гостя смотрели немигающие глаза немыслимо далёких звёзд.
   Но всякий путь рано или поздно заканчивается. Белый огонёк вспыхнул в последний раз и пропал, немного не "допрыгнув" до слабо колышущегося в потоках воздуха... гибкого зеркала? В общем, чего-то гибкого, как шёлк, но при этом блестящего отполированным металлом.
   Решительно отодвинув рукой этот удивительный полог (потому что уже устал удивляться), Гость шагнул вперёд - и застыл.
   Такого количества зеркал он не видел нигде и никогда. Не сотни, но тысячи их усеивали внутреннюю поверхность большого шара. И в центре этого шара двигалась в подобии странного танца Носящая Маску Из Кости. А зеркала покорно отражали её...
   Вот только более половины отражений ничуть не походили на неё. Да что там - более половины! Едва ли десятая часть зазеркальных сущностей несла хотя бы частичное сходство с танцовщицей. Остальные же... Гость увидел в одном из зеркал наголо бритую, испещрённую шрамами воительницу, нещадно рубящуюся с какими-то склизкими тварями, в другом - маленького ребёнка, играющего на морском берегу в поисках более гладкого камешка или более пёстрой раковины. В третьем - полностью слепую, с молочно-белыми от катаракты глазами колдунью, водящую иссохшими кистями над чаном с вязко булькающим зельем, а в четвёртом - репетирующую роль актрису.
   Одно из отражений, наряженное в вычурное до непрактичности платье, предавалось светским беседам. Ещё одно - играло в какую-то настольную игру. Ещё одно - пробиралось по джунглям, склоняясь низко к земле в поисках еле уловимых взглядом следов. Ещё одно - правило какие-то записи на плоском предмете, похожем на раскрытую книгу. Несколько отражений вовсю предавались сексу, несколько - куда-то бежали; иные из них творили чары, иные - подгоняли странно выглядящих скакунов. Попадались среди отражений и совершенно нечеловеческие, и даже такие, что Гость затруднился бы определить, на что именно они похожи. Менялось также число зеркал и их площадь; приблизиться к пониманию законов, которые управляли этими изменениями, его ум даже не пытался, видимо, следуя мудрому совету инстинктов.
   Но какими бы ни представали его глазам зазеркальные сущности, он неким образом знал: это - отражения Носящей Маску. И какими бы ни казались их, сущностей, действия - это Её танец. Многоликий, выходящий за пределы воображения...
   Единый и целостный, несмотря ни на что.
   ...сколько минуло времени, он не смог бы сказать. Но в том, что перед ним прошла, танцуя, немалая доля вечности, Гость не усомнился бы. Потрясённое созерцание завершилось, когда та, к которой привёл его белый огонёк, с тихим вздохом завершила последнее па. Большая часть зеркал (но не все) довольно быстро замглились, укрывая своих обитателей от взглядов посторонних; изображения в меньшей части зеркал просто застыли. В остальных - просто замедлились.
   "Думаю, ты готов к разговору", - сказала Носящая Маску Из Кости, опираясь на руку Гостя. А он, кстати, даже не уловил момента, когда она покинула центр сферы и оказалась рядом...
   - Надеюсь, что так.
   "Я это ощущаю. Идём".
   - Куда?
   "Не важно. Мы всё равно достигнем своей цели".
   - Да?
   "Конечно. Ведь цель - не какое-то место и даже не прогулка, а беседа".
   С этим не поспоришь, подумал он. А ещё подумал, что вряд ли эта мысль оказалась для Носящей Маску секретом... если только она сама не пожелала оставаться в неведении - просто ради вежливости. После увиденного недооценивать её - даже не явная глупость, а слепота!
   И они пошли... куда-то.
   Двигаясь за белым огоньком, Гость обращал мало внимания на окружающее, но худо-бедно замечал, что творится вокруг. А вот двигаясь рука об руку с Носящей Маску, он практически ослеп и оглох по отношению ко всему "лишнему".
   Как она же заметила, лишь беседа, их цель, имела истинную важность. А всё остальное... так, декорум, не более того.
   "Ты раньше уже спрашивал меня о моём имени, не так ли?"
   - Да...
   "Что ж. Звали меня - Тихое Эхо, и звали - Крыло Кошмара. Ныне имя иное ношу я и зовусь в основном Всеслиянной".
   - Тандэрхи? - уточнил Гость.
   "Да, можешь звать меня именно так. Это достаточно яркая тень моего имени, брошенная на огонь твоего родного языка".
   Родного языка?
   В глубине раскатилось гулко и пронзительно: родной, родной, родной...
   Родной? Для меня?
   "Пора просветить тебя в некоторых вопросах, - продолжала меж тем Тандэрхи-Всеслиянная после недолгой паузы. - Относительно меня тебе следует знать ещё, что я - адепт Хоровода Грёз, высшая посвящённая, и распоряжаюсь немалой Силой в пределах, ограниченных разве что волей Спящего. Сейчас мы находимся в моём... ну, более всего это походит на сон. Причём этот сон является неотъемлемой частью Дороги Сна, но в то же время и противостоит ей. Многие правила Дороги Сна не выполняются здесь..."
   - Почему?
   - Такова моя воля.
   Гость замер, пронизанный потоками могущественной магии - более могущественной, чем ему бы хотелось. И даже - чем он мог осознать хотя бы в самых общих чертах. Власть Носящей Маску над реальностью её сна, как он ощутил в тот же миг, есть власть абсолютная... и он сам - часть этого сна - также в полной её власти. Стоит Тандэрхи приложить ничтожно малое (по её понятиям) усилие, как он даже не умрёт, а просто исчезнет.
   Перестанет быть реальным.
   "Также тебе следует понять несколько не самых приятных вещей. Хотя в настоящий момент ты мой гость и останешься таковым до момента, когда решишь отринуть этот статус, ты не сразу попал в мои владения. Когда проклятие Дороги выбросило тебя из Вязких Миров... то есть из Пестроты... в тот момент ты попал в окрестности Сердца Туманов. А хозяин тех мест, хотя и улучшил с некоторых пор свой стиль, остался таким же поборником равновесия, каким был".
   - Я... не понимаю... не совсем...
   "Скажу прямо: ты потерялся в тумане безумия на Дороге Сна. Это очень скверная участь для смертного. Мастер Обменов руками своих слуг вытащил тебя до того, как ты расстался с жизнью, и за это на тебе лежит долг. Также Мастер Обменов подбросил тебя к моему... крыльцу. Что как минимум удваивает твой долг. Но туман успел забрать у тебя рассудок и обкорнать память. Ты даже не помнишь имени, которым тебя звали в мирах Пестроты, мой проклятый Гость".
   Звон, подобный предобморочной слабости.
   Имя? У меня может быть имя?
   Должно быть, это так. Вот только где оно сейчас, по каким ветрам летит лёгким пеплом? Мою сердцевину, средоточие сущности моей вырвали с мясом, а я и не заметил...
   Не замечал.
   Стоит ли поблагодарить за это Всеслиянную, мою хозяйку и госпожу?
   - Что именно я должен... Мастеру Обменов?
   "Об этом вы договоритесь сами. Потом, когда я сочту тебя готовым к такому разговору".
   - А... что я должен тебе, Тандэрхи?
   "Ничего".
   - Я...
   "Не надо слов. Ты ничего не должен мне, и всё на этом".
   - Но ведь ты сделала для меня немало. Как я могу проигнорировать это?
   "Ты ничего у меня не просил. Всё, что я дала тебя, всё, что в тебе восстановила и исцелила, всё, что я ещё дам тебе, если этого пожелаю - мои дары, не увеличивающие твоих долгов. За подарки не принято платить, не так ли?"
   Гость поклонился, признавая несомненную правоту собеседницы.
   - А... что, если я попрошу у тебя... нечто? И даже, возможно, не для себя?
   Впервые на его памяти губы под краем полумаски изогнулись в слабой улыбке.
   "Ты у меня в гостях, а хорошая хозяйка исполнит желания тех, кто вошёл под её кров. И не потребует за это платы".
   - Но какой интерес тебе...
   Тёплый, но при этом странно твёрдый палец Тандэрхи лёг на его губы, обрывая вопрос. В мысленном голосе место лёгкой насмешки заняла строгая пустота:
   "Думай сам. Ответа на этот вопрос я тебе не подарю так просто".
   Внутри у него затрепетало нечто, весьма схожее со страхом. Хотя рядом со Всеслиянной легко забывалась пропасть, лежащая меж ними, забывать о ней всё же не следовало.
   Никогда.
   "Итак, прошлое твоё незавидно. Ты угодил в места, резко неблагоприятные для смертных созданий. Твои душа, память и отчасти воля пострадали, да к тому же у тебя в кредиторах - никто иной, как Мастер Обменов. Но во всякой ситуации есть свои положительные стороны, и будущее твоё вполне может оказаться радостным, если ты приложишь к тому усилия одним из правильных способов. И я охотно помогу тебе в твоих трудах".
   - Благодарю тебя от всего сердца.
   "Право, не стоит. Да и рановато ещё для благодарностей. Особенно таких. Ведь сердце твоё неполно... причём не только сердце, кстати".
   - И... чего ещё недостаёт во мне? Кроме имени?
   "Многого. Ты не вполне жив - вернее, жив лишь отчасти. Не вполне реален. Не вполне осознаёшь, кто ты - и совершенно не осознаёшь, кем был до того, как сподобился проклятия. Эта неполнота тебя беспокоит. В попытках преодолеть её ты даже сотворил из частицы своей крови, своей обрывочной памяти и покалеченной сущности ту, которая должна была бы вернуть тебе полноту... точнее, вам обоим, потому что твоя златоглазка точно так же не полна, как и её творец".
   Губы изгибаются горько, а голова склоняется всё ниже и ниже по мере того, как в ней раздаётся чужой мысленный голос - не жестокий, даже сочувствующий, но холодный...
   О, как он холоден! Губы покинутой златоглазки - просто первородное пламя в сравнении!
   - Значит, я старался впустую.
   "Глупости. Ты понял, что в себе самом не обретёшь исцеления, ты обратился вовне, пришёл ко мне за помощью, даже если от тебя самого твои мотивы оставались сокрыты. Всё это означает, что ты идёшь по одному из правильных путей".
   Некоторое время Тандэрхи молчала. Строго говоря, она молчала достаточно долго, чтобы Гость снова стал обращать внимание на метаморфозы окружающей реальности, подобной сну или череде грёз. А там было много такого, на что следовало посмотреть!
   Впрочем, когда его спутница "заговорила", он снова полностью сосредоточился на ней.
   "Ты хороший алхимик. И даже более чем просто "хороший". Следовательно, ты уже знаешь достаточно, чтобы решить свою проблему. Но не разочаруй меня, избрав слишком простой способ. А теперь ступай к себе... и как можно тщательней обдумай то, о чём мы говорили".
   На этом она исчезла, как иллюзия предельной достоверности, как исполненный Силы и колдовской власти морок. А Гость обнаружил, что стоит перед готовой распахнуться лиловой дверью, ведущей к дому из дикого камня, его лаборатории - и златоглазой девушке, сотворённой им, столь же несовершенной, как её творец.
  
  
   По возвращении домой он устроился возле камина. Вторая обитательница дома тихо сидела в своей комнате, точнее, лежала, не предпринимая никаких попыток активности, так что Гость оставался одинок. Впрочем, - тихое фырканье под нос, - кое-какое общество у меня всё-таки есть. Подружка-бутылка и братец-бокал. На трезвую голову хорошо ложатся далеко не всякие новости...
   Хотя пьяной эта самая голова тоже не станет. Чтобы по-настоящему опьянеть с одной бутылки - это надо не вино пить, а чего покрепче. Раз так в... несколько.
   "Начнём.
   А почему во множественном числе?
   Потому, что так принято в академических кругах.
   Принято. Значит, начнём...
   ...да. И для начала - ещё раз припомним то, что сказала... Носящая Маску Из Кости.
   Ага. Не хотим пользоваться настоящим именем, довольствуясь описательным прозвищем? Что ж, это разумно...
   Сразу к вопросу о разуме. Для начала было бы неплохо определить, насколько мы можем доверять её словам.
   А почему бы нам не доверять ей? При всём уважении, для лжи, если это не редкая её разновидность - ложь из любви к самому искусству обмана - у неё нет причин.
   Тех, что нам известны.
   Вот когда появятся известные причины, тогда и пересмотрим ситуацию. Пока же будем считать, что наша могущественная хозяйка не солгала ни в едином слове.
   А как насчёт умолчаний?
   Опять-таки, слишком мало мы знаем, чтобы судить. Будем оперировать только имеющимися фактами и воздерживаться от домыслов, дабы не впасть в бессмысленную паранойю.
   Хорошо.
   Итак, факты в её изложении таковы. Вкратце: меня выбросило из Пестроты проклятием Дороги Сна, прямиком в нечто, именуемое туманом безумия. Там я лишился памяти и чуть не лишился жизни. Но остатки спасло вмешательство некоего Мастера Обменов и нашей доброй хозяйки. При этом на мне ещё повис долг к Мастеру за собственное спасение.
   Противоречия? Натяжки? Сомнительные моменты?
   Вроде нет. История слишком проста, чтобы быть нелогичной.
   А то, что я ничего не должен Носящей Маску?
   Такова её прихоть. Если она является высшим магом, в пределах собственной "территории" всемогущим или около того, то здесь, под её крылом, моя воля для неё ничего не значит. Всё, что ей нужно, она способна получить сама. Причём мгновенно. И не подключая меня.
   Не всё.
   Конечно, нет. Мои возможности рядом с её Силой не стоит принимать в расчёт, но всё же я, как-никак, существо разумное. И могу скрасить её одиночество.
   А мы не зарываемся, э? Она - высшая! Способна ли она вообще чувствовать себя плохо просто потому, что рядом никого нет?
   Не забывайте также про её отражения в зеркальном зале. В каком-то смысле она, вероятно, никогда не одна и не может ощущать потерянности вдали от других разумных...
   Ну, отражения - это всё же не то. Они - это она сама. А я - это не-она и уже потому могу представлять определённый... интерес.
   Да. Примерно такой же, как притащенный домой котёнок с вывихнутой лапой.
   Справедливо. Пропасть между мной и ею даже больше, чем между мной и котёнком. Высшая посвящённая Хоровода Грёз... Да она к властительным риллу ближе, чем к смертным, если не сильно преувеличила!
   Однако возится же она с нами... по каким-то причинам. Разговаривает. Причём отнюдь не свысока. Какая бы она там ни была высшая, но в общении удивительно проста и легка.
   Это она-то?
   А мы сомневаемся? Ладно, тогда уточним: проста и легка в общении для существа её ранга.
   Угу. А коли рядом с ней чувствуешь себя былинкой на фоне урагана, особенно в моменты, когда ей угодно что-нибудь изречь вслух...
   Именно. Не из этих ли соображений она даровала нам отдельный мирок в недрах своих владений? Чтобы до поры не сближаться с нами так, что это сближение само по себе становилось опасным для нашей сущности?
   Пострадавшей, между прочим, до того и без таких сближений.
   Вот-вот".
   Гость приподнял бутылку, наполнил незаметно опустевший бокал и замер, рассеянно глядя в огонь камина.
   "Итак, сущность. Чего нам не хватает?
   Сложный вопрос. Недостающее определяется сложнее, чем имеющееся либо неуместное.
   Хватит аксиом! Начнём с иного бока: что у меня есть? Что я могу?
   В области алхимии - многое. Говоря строго, до сих пор не нашлось ни одной корректно сформулированной задачи, которую мы не сумели бы решить...
   Да, только эти достижения умаляются тем фактом, что мы ставили эксперименты и решали задачи - не в Пестроте.
   Однако местная... гм... материя проявляет ровно те же свойства, как и...
   Неужели? Мы ведь не можем поручиться за надёжность моей памяти.
   Да как сказать. Не связанные с личностью навыки мы, кажется, не утратили. А может даже статься, что приобрели - благодаря местной библиотеке и заботам нашей хозяйки.
   Сложный философский вопрос: является ли материал, над которым мы проводили опыты...
   А это не важно.
   Почему? Как?
   Вспомните, что сказала Носящая Маску перед тем, как оставить нас около двери в наш скромный микрокосм. С точностью до слова: за этой дверью ты найдёшь то, что тебе нужно.
   А-а-а...
   Именно! Задним числом очевидно, не правда ли?
   Да. В чём нуждается израненный беглец? Помимо исцеления, в безопасном, мирном, но также не в последнюю очередь - привычном окружении. Законы, властвующие над реальностью в нашей лаборатории, должны максимально приближаться к таковым для плотных миров. И даже более: вполне конкретного мира, который я забыл, но который для меня родной...
   Таким образом, конкретная природа окружающей "материи" не играет роли - до тех пор, пока она экспериментально неотличима от "реальной".
   Мы вполне можем провести некоторые опыты с рацематами и изотопными смесями, для которых симметрия может оказаться нарушенной...
   Можем. Но такие опыты - дело будущего.
   Да. Мы опять отклонились от самоанализа в пользу абстрактных рассуждений о природе окружающей реальности. И в этом усматриваю я тревожный признак.
   Не только мы усматриваем.
   Думать о себе сложно.
   Гораздо проще сказать, что я могу, но имеет ли это отношение к нам?
   Я даже не закончил список возможностей.
   Будем последовательны.
   Вспомни о..."
   Долив вина в свой бокал, Гость поднялся на ноги и прошёл к стене. Медленно закрыл глаза. Потом быстро открыл их.
   Из зазеркалья, обрамлённого пышной бронзовой рамой (листья, побеги, птицы, плоды, цветы и прочий подобный декорум), на него смотрел незнакомец. Память извивалась и корчилась, распятая щупальцами серого тумана; кажется, в гостях у Носящей Маску он ни разу, нигде, даже вскользь не видел и тени своего отражения. Боялся? Не мог? Отказывался узнавать себя даже в узорах на поверхности стоячей воды и искажённых отражениях в стекле химической посуды?
   Не важно. Здесь, сейчас - он, наконец, видел себя.
   Ну, наверно, всё-таки себя.
   Удивительно тёмная, как старое красное дерево, нереально гладкая кожа. Ни морщин, ни родинок, ни бугорков, ни впадин. Чистый подбородок раздваивается и дерзко выдаётся вперёд. Плотно сжатые губы тонкого и, пожалуй, широковатого рта говорят об упрямстве. Лицо в целом почти квадратное, грубое; крупный нос крючком с широкими ноздрями; тяжёлые надбровные дуги - но лоб высок и широк. Волосы белее снега. Седые? Просто очень светлые? Нет, скорее это всё-таки седина... кустистые брови очень темны, особенно по контрасту, а глаза...
   Гость зажмурился. Увидеть вместо глазных яблок, вместо белков, радужек и зрачков два провала в серую пустоту оказалось тяжко. Каким образом эта пустота могла видеть - неясно. Или он видел вообще не глазами? Но чем, в таком случае?
   "Не удивительно, что нам не вспоминались зеркала. Неприятное открытие.
   Но необходимое. Это - ещё один кусочек знания о себе. Важный, хотя и непонятный.
   Никто не гарантировал, что это будет просто.
   Не так. Никто не гарантировал, что будет легко и приятно.
   И это тоже.
   Ладно. Насмотрелись, и будет".
   Вернувшись к камину, Гость осушил содержимое бокала одним глотком и замер. Воспоминание о серой пустоте вместо глаз оказалось редкостно навязчивым. Лишь нешуточным усилием воли ему удалось изгнать чуждый образ, вызывающий давящий неуют пониже солнечного сплетения, прочь. Сымпровизировав при помощи комплекта оптических чар две зеркальные линзы, прикрывающие глазницы, чтобы даже случайно не увидеть серую пустоту меж веками вновь, Гость окончательно успокоился (ну, или решил, что успокоился) и вернулся к рассуждениям о себе, о реальности, о планах на будущее.
  
  
   - Ты бы хотела иметь собственное имя?
   Златоглазка молчала. Долго. Вполне достаточно, чтобы он несколько раз припомнил не очень приятный факт: до сих пор он ни разу не спрашивал её ни о желаниях, ни о чувствах. Самое большее: "Ты устала?" (после многочасового заплыва; нет, не устала). Или: "Фаршированная утятина со специями была вкусной?" (после "попробуй это"; да... без дальнейших уточнений).
   - Собственное... имя?
   - Да. Так хотела бы?
   - ...не знаю.
   "Закономерный ответ. Откуда ей знать свои желания? Обычным счётом ей даже года от роду нет. Тело вполне... зрелое, но всё остальное...
   Однако уточняющий вопрос всё же прозвучал.
   Да. Обнадёживающий знак".
   Двое сидят у моря на камнях, словно специально для этого приспособленных. А может, и без "словно". Карманное пространство покорно воле Гостя, если та выражена достаточно чётко. Для изменений порой даже заклятия не требуются... хотя с заклятиями всё же удобнее.
   Легче контроль, предсказуем результат.
   Они сидят у моря, и волны накатывают на галечный пляж - одна за другой, неторопливо, с шипящим шелестом. Пахнет влажной прохладой, близкой к стерильной чистоте. Вода идеально прозрачна, и в более тихую погоду легко можно было бы любоваться сквозь голубовато-синюю преграду, преломляющую лучи, пёстрыми красотами дна. Там, под слоем солоноватой стихии, тоже галька. Красивая, превращённая морем в россыпи полудрагоценных камней, вдобавок ко всему отшлифованная чуть не до зеркального блеска.
   - А это море? Оно тебе нравится?
   Пауза.
   - Я никогда не видела другого моря.
   Тут уже настал черёд Гостя задумчиво молчать.
   - Когда-нибудь я покажу тебе другие моря, - говорит он. Умолкает ещё на минуту... и добавляет сдавленно, как бы через силу:
   - Если ты хочешь увидеть... их.
   Шипящий шелест. Глубокая, мирная, звонкая тишина. Звонкая - потому что небо поёт. Его песня почти беззвучна, но вместе с тем она куда пронзительнее звуков прибоя. Сложно сказать, в какой именно момент Гость начал слышать небо. А уж о причинах ему до сих пор оставалось лишь гадать - без особой надежды отыскать разгадку.
   - Ты хочешь?
   - Не знаю.
   "Быстро. Как бы этот ответ не вошёл у неё в привычку..."
   - А если подумать?
   Златоглазка молчит. Не очень долго.
   - О чём я должна думать?
   "Ещё один уточняющий... хорошо. Очень".
   - О своих желаниях. О мире, о предметах, явлениях и их взаимосвязях. О себе... и обо мне.
   - Думать следует в указанном порядке?
   - Не обязательно. Порядок размышлений и их глубину ты определишь для себя сама. Тоже в процессе размышлений. Ты понимаешь меня?
   - Не уверена. Скорее, нет... но...
   Ещё один отрез молчания.
   - Закончи предложение. Прошу.
   - Если я буду размышлять, я смогу понять?
   - Не обязательно. Полное понимание для многих вещей недостижимо. Но только так у тебя появится возможность понять больше.
   - Я буду думать.
   Три коротких слова - как обещание. Или даже как клятва.
   Творец и творение, мужчина и женщина - Гость и златоглазка продолжают сидеть на берегу моря, не глядя друг на друга. Тишина не тяготит их.
   И небо звенит для обоих.
  
  
   С некоторых пор неизменным атрибутом для него стал раз от раза совершенствуемый артефакт, назвать который очками - как многомачтовый океанский крейсер сравнить с детским "палка, палка, палый лист". Сперва-то он стремился просто укрыть собственные глазницы от взглядов, и чужих, и своих. Но потом... раз уж всё равно таскать на переносье дополнительную тяжесть, почему не извлечь из этой необходимости дополнительную же пользу?
   Логично? Логично!
   Так к полузеркальным линзам сперва добавился режим увеличения для близких объектов, потом - модификация режима увеличения для отдалённых объектов. За ними последовал спектральный преобразователь для теплового излучения с термосканером и цифровой индикацией результатов (при перегонке, и не только, - незаменимая вещь!), датчики проникающих излучений, секундомер с триггерными ключами для запуска и остановки некоторых алхимических синтезов, вызываемые при необходимости панели настроек, контролирующие активность големов...
   Когда "очки", смахивающие уже скорее на шлем, из-за выросшего веса начали причинять серьёзные неудобства, Гостя это не остановило. Он покумекал, подсчитал плюсы и минусы, прикинул схемы реализации и радикально обновил артефакт. После чего в собственно очках осталась только минимально необходимая начинка: сенсорные плетения, контуры индикации да ещё - крохотные кристаллы-резонаторы. В результате они вернулись к былой миниатюрности и переносицу больше не натирали. А вся остальная полезная начинка переселилась в специальный пенал на поясе. В который можно было совать заряженные магией пластины (преимущественно многослойные графит-кварцевые "бутерброды") хоть килограммами.
   Вот только рост числа функций артефакта за счёт увеличения количества пластин теперь казался Гостю банальным и попросту неудобным.
   Ещё на "шлемовом" этапе он всерьёз увлёкся сверхтонкими и сверхточными воздействиями на материальные носители заклятий, с целью их воплощения создав преобразователи масштаба. В результате действия этих преобразователей многофокусные схемы, включающие десятки тысяч активных узлов и для своего отображения на плоском листе бумаги требовавшие площади два на три метра, если не больше, ужимались до размера обычного альбомного листа. А потом этот лист, вставленный в специальный сканер вместе с листами конгруэнтных схем, отпечатывался с сохранением пропорций на мини-пластинах, которые можно было накрыть одним пальцем.
   Конечно, много энергии в столь тонкие структуры вложить нельзя, да и чувствительность у них такая, что без надёжного экранирования работать будут со сплошными ошибками. Если вообще будут. Но преимущества миниатюрности всё же перевешивают неудобства, решил Гость. Элементы схем, требующие операций со значительными энергиями, можно монтировать отдельно от сложных управляющих, запоминающих и интегрирующих схем. Ну а экранирование... ха! Вот уж что не представляет вообще никаких трудностей. Открой любой гримуар со схемами защитных плетений, выбери подходящие да вытрави на чехле-протекторе. Благо сложность этих схем в сравнении с теми, которые используются в мини-пластинах, просто смешна.
   Проектирование новых схем, особенно комбинирующих разные функции, оказалось делом непростым. То есть те же биотрансмутации язык бы не повернулся назвать простой областью магического искусства, но там сложность имела иной характер. При создании жизни риллу встроили в неё изрядный запас прочности, а потому обычно трансмутанты худо-бедно жили и даже развивались с самыми чудовищными изменениями, внесёнными магами-создателями. Вплоть до наличия лишних голов и урезанного на хромосому-другую генома.
   При создании сверхсложных мини-артефактов или их частей вылезали на первый план сложности совсем иной природы. Гость перерыл всю библиотеку, но так и не нашёл аналогов своим разработкам, отчего вынужденно решал задачи непротиворечивости, устойчивости и согласованности схем лично, проектируя новые плетения с нуля. Самым близким к этому занятием можно было, пожалуй, считать конструирование големов. Но в этой области у Гостя имелись работы талантливых и старательных предшественников, а в мини-артефакторике - нет.
   Когда сложность проектируемых артефактов подошла к пределу, за которым он ещё мог представить схему как целое, но просчитать различные эффекты от её работы в уме - уже нет, пришлось выкручиваться, создавая, в нагрузку к преобразователям масштабов, универсальную моделирующую среду (для краткости - УМС). Первая её версия представляла собой аквариум с водным раствором нескольких солей. Увы! Поддерживать анизотропию распределения ионов - да ещё так, чтобы она сохранялась под воздействием электрического напряжения, имитирующего движение магических токов - оказалось на редкость муторным и неудобным делом. Стабильность модели разрушал (буквально!) чуть ли не каждый чих. А помимо резких звуков, раствор оказался горазд перемешиваться от теплового движения молекул, воздействия активной волшбы и чуть ли не ментальных наводок от экспериментатора.
   В общем, когда капризы слишком чувствительного раствора окончательно достали Гостя, он опорожнил аквариум и решил, что сможет сделать УМС на элементной базе всё тех же мини-артефактов. Благо, объединять их в сложные конгломераты, используя модульный принцип, он на тот момент уже умел. Ну а разглядывать результаты моделирования можно, например, при помощи собственных замечательных "очков" - или на отдельном иллюзионном проекторе, более удобном, если требуется сильно увеличить одну из частей схемы...
  
  
   "Я буду думать".
   Желания. Мир. Предметы, явления и взаимосвязи. Он и я.
   Думать - означает вспоминать и предполагать. Нужен материал для размышлений. Когда нет своих чётко осознаваемых желаний, приходится изучать чужие. Это просто, потому что в нём эмоции и стремления почти... кипят. Как смесь, подвергаемая перегонке. Вязкие компоненты, летучие компоненты, нестойкие компоненты; фракции с разными молярными массами, оптическими свойствами, теплоёмкостью, магическим фоном, спектральным распределением...
   Алхимия - это интересно?
   В библиотеке громоздятся до потолка увесистые тома с тёмными корешками. Под их кожаными обложками таится Знание, шепчущее на разных языках про предметы, явления и взаимосвязи, из которых сотканы гобелены миров. Но изучение этих томов само по себе не даёт полного удовлетворения. Может, потому, что в них нет ни слова о желаниях - только о средствах, целях и методах, позволяющих превращать первые во вторые?
   Про него там тоже ничего нет. Как и про меня.
   Кое-что про меня есть в рабочем дневнике - в том из них, который с тускло-жёлтой обложкой, маркированном литерой М. Но и эти записи, увы, не дают мне ответов на самые интересные вопросы. Они касаются той, которая ещё не была мной. Много ли можно узнать о дереве, изучая орех, из которого оно выросло?
   Однажды, когда я случайно (действительно случайно?) коснулась очередного тёмного корешка в библиотеке, один из огромных шкафов развернулся с тихим шорохом, словно дверь. За ним обнаружилась ещё одна секция библиотеки... но корешки книг, хранившихся там, редко были темны, да и сами книги...
   Взяв с первой попавшейся полки первую попавшуюся книгу, больше похожую на толстую тетрадь, я открыла её наугад. Незнакомые значки, на миг расплывшись, превратились в странно знакомый текст. Его захотелось прочесть медленно, вслух. Было в нём что-то... требовательное.
  
   Я был огнём и был мечом,
   Я был стрелою.
   Я был добычей и плащом
   Под головою.
   Я был судьёй - и палачом
   Я был при этом.
   Я был безумным скрипачом
   И был поэтом.
   Я знал объятия любви
   И поцелуи.
   Я говорил: "Аллах акбар!" -
   И: "Аллилуйя!"
   Я спал в горах и спал в степи
   Без одеяла.
   Я был молитвой без конца
   И без начала.
   Я был - до срока - только лишь
   Обычный рыбарь;
   Я видел тьму, и видел свет,
   И делал выбор.
   Я был отравою в вине
   И был лекарством,
   А как-то раз я сел на трон
   И правил царством.
   То нищим был я, то вовсю
   Сорил деньгами,
   И плыл под парусом, и мерил
   Твердь ногами.
   И я смеялся над собой,
   И плакал горько,
   И спорил с временем - а с ним
   Пойди, поспорь-ка!
   Я был улыбкой на лице
   И нервным зудом,
   Я был падением и был
   Ненужным чудом...
   Но обо всём почти, где был,
   Чем обернулся,
   Я позабыл, открыв глаза.
   Забыл - проснулся.
  
   Странное ощущение оставляли эти строки. Они ничему не учили, не предлагали никаких рецептов, не отделяли правильное от неправильного, великое от малого и чистое от грязного. Они и реальность не меняли, как меняют её заклятия. Но при этом читающий словно проваливался куда-то - далеко, высоко, быстро. Кто бы ни написал это, он знал о предметах, явлениях и взаимосвязях гораздо больше меня. И о мире - больше.
   А о чувствах - больше несравненно.
   Я перевернула одну страницу, потом сразу несколько. Зацепилась взглядом за...
  
   Сегодня чувствую в сердце
   неясную дрожь созвездий,
   но глохнут в душе тумана
   моя тропинка и песня.
   Свет мои крылья ломает,
   и боль печали и знанья
   в чистом источнике мысли
   полощет воспоминанья.
  
   Все розы сегодня белы,
   как горе мое, как возмездье,
   а если они не белы,
   то снег их выбелил вместе.
   Прежде как радуга были.
   А снег идет над душою.
   Снежинки души - поцелуи
   и целые сцены порою;
   они во тьме, но сияют
   для того, кто несет их с собою.
  
   На розах снежинки растают,
   но снег души остается,
   и в лапах бегущих лет
   он саваном обернется...
  
   Испуганная собственным голосом, я торопливо закрыла книгу, поставила её на полку и почти выбежала прочь.
   Что меня испугало?
   "Зато теперь ты знаешь, что такое страх..."
   Начать размышлять просто. Так же просто, как столкнуть камешек с крутого горного склона. Но вот остановить то, что начнётся потом...
   Соблазн скрытой секции библиотеки обладал тем же самым свойством. Раз найдя туда дорогу, я уже никогда не забывала о её существовании. И временами возвращалась туда. Чтобы оставаться всё дольше и дольше.
   Чем дальше, тем реже приходилось мне убегать.
  
   За чужую печаль
   и за чье-то незваное детство
   нам воздастся огнем и мечом
   и позором вранья,
   возвращается боль,
   потому что ей некуда деться,
   возвращается вечером ветер
   на круги своя.
  
   Мы со сцены ушли,
   но еще продолжается детство,
   наши роли суфлер дочитает,
   ухмылку тая,
   возвращается вечером ветер
   на круги своя,
   возвращается боль,
   потому что ей некуда деться.
  
   Мы проспали беду,
   промотали чужое наследство,
   жизнь подходит к концу,
   и опять начинается детство,
   пахнет мокрой травой
   и махорочным дымом жилья,
   продолжается детство без нас,
   продолжается детство,
   продолжается боль,
   потому что ей некуда деться,
   возвращается вечером ветер
   на круги своя.
  
   Да. Я возвращалась раз за разом. Долго. Никак не менее малой вечности.
   Лишённый возраста дом похож на узел. А если незаметно увести сравнение у него, меня создавшего - я предстану электроном, дом же - атомным ядром. Я могу подолгу бродить по лесу, отыскивая всё новые и новые поляны, ни одна из которых не повторяет другие в точности (так и деревья, при всём своём сходстве, различны: ни одного совершенно подобного другому!). Я могу заходить далеко в предгорья; собственно, настолько далеко, что предгорья там уже превращаются в настоящие горы - скалистые, обрывистые, стынущие в молчаливой холодности собственного величия. Я также могу заплывать далеко в океан, несколько часов подряд, если не несколько суток удаляясь от берега, прежде чем повернуть обратно...
   Обратно. Дом всё равно призовёт меня. Потому что это приют создавшего меня.
   ...вечность тоже заканчивается. Особенно вечность малая.
   Однажды я привычно открыла скрытую секцию библиотеки. Нечто вроде предчувствия незримо разливалось вокруг. С застеклённого потолка струились колонны ярких лучей, в которых плясали пылинки; и особенно мягким показался стул, на котором я обычно сидела, читая... и словно сама собой возникла в руках книга. Та самая, с которой, собственно...
   Открыть наугад. Начать читать вслух, чего я уже давно не делала, - и с первых же строк провалиться в головокружительную бесконечность.
   Без возврата.
  
   Я стану июньским слепым дождём и ветром, что дымом пахнет;
   я стану атомом, что дрожит, как все, в тепловом движеньи,
   и стану трёхцветной мурлыкой я - воистину, стану ею!
  
   Я стану зеркалом ростовым и в зеркале отраженьем,
   а также странным объектом тем, который в нём отразился;
   причудой пустой стану я на миг и оком для урагана;
   узором инея на стекле - воистину это будет!
  
   И коркой хлеба предстану я, и тряпкою - грязной, рваной,
   и бриллиантом высоких проб - к тому же больших размеров,
   китом, пичугой и червяком, который не видит света,
   одновременно и без затей, нетрудно мне это будет.
  
   Я стану буквами на листе бумаги немного жёлтой;
   я стану законом и стану я лазейками в том законе;
   бесплодной смоквою и песком, в котором нога увязла.
  
   Я стану пылинкой в лучах звезды и в хоре протопланетном
   предстану зерном, что спустя века планетою новой станет,
   и буду, танцуя и хохоча, вращаться вокруг светила;
   поверьте все, как в это верю я, поскольку всё так и будет!
  
   Я буду анализом старых схем и выкладками учёных,
   я буду хлором в солях земных и радугою над морем;
   я буду также землёй и сам - воистину, будет это!
  
   Я буду, конечно же, и рабом, и магом, и даже богом,
   и станет, в общем-то, всё равно, кем именно и как буду:
   в реке грядущего бытия я стану водой и руслом,
   и берегами, что так круты, течением и волнами,
   и рыбами стану я в ней легко, и стану я рыбаками,
   и бабочкой, что одному из них на шляпу как раз уселась.
  
   Я стану, я буду, я стану быть - без всяких ограничений,
   отбросив разум и здравый смысл, и хаос отбросив тоже...
   я буду! В этом сомнений нет: воистину, так и будет!
  
   Медленно закрыть книгу. Вернуть её на полку. Выйти из скрытой секции, повернуть до тихого щелчка шкаф, подобный двери.
   И никогда больше туда не возвращаться.
  
  
   По случаю доведения до ума первой рабочей версии УМС он решил устроить передышку, расслабиться, отвлечься - одним словом, отдохнуть. А заодно пообщаться со златоглазкой, о самом существовании которой во время творческого ража Гость, как ни стыдно признаться, напрочь забыл. То есть если бы её здоровью или жизни всерьёз угрожало что-нибудь, он мгновенно получил бы соответствующий сигнал через наложенное на неё целительское плетение.
   Но сигналов не поступало, точнее, поступали лишь фоновые гармоники полного "зелёного" статуса. Иногда - не очень часто - на эти гармоники накладывались пики физических нагрузок (ни разу, впрочем, даже не приблизившихся к опасным пределам). А мини-артефакторика, в которой он считал себя первопроходцем, оказалась такой увлекательной...
   Стыдно. Да что уж теперь поделаешь!
   Когда он исправился, обнаружилось, что златоглазка гуляла по лесу и как раз возвращается домой. Правда, ушла она далековато, возвращение (если просто идти, а не бежать) должно занять четыре-пять часов, а то и того больше - смотря по наличию и состоянию троп. Что ж, отлично, решил Гость: будет время приготовить праздничный обед. Или же, учитывая сроки, скорее, ужин.
   Даже останется время украсить обеденный зал иллюзиями.
   "Ну, за дело!"
   К возвращению златоглазки с прогулки зал, где он сервировал стол, преобразился в точном соответствии с составленным планом и наложенными чарами. Расщедрившись на использование алхимии для приготовления блюд, Гость создал - да-да, именно создал и никак не менее! - полдюжины весьма экзотических кушаний. По нежно-салатовой скатерти неторопливо поползли тени, потолок словно протаял, открывая небесную бирюзу с белопенными рядами облаков, а стен стало не различить за иллюзорными зарослями. Но простая имитация пикника под крышей Гостя не устраивала, поэтому он пошёл на хитрость. Панорамная иллюзия его стараниями разделилась на четыре секции, и в каждой воцарилось своё время суток.
   Ночная секция стыла тяжкой сумеречной глыбой, дыша прелью и временами вбрасывая в пространство обеденного зала резкие звуки, доминировал среди которых протяжный скрип стволов, трущихся друг о друга под порывами ветра. Полуденная секция, светящаяся почти слишком ярко, замерла в ленивой заштилевшей истоме. Только порхание одинокой бабочки над кустом буйно цветущего шиповника да ещё негромкое журчание ручья контрастировали с дневной негой... или, скорее, подчёркивали её, придавая картине завершённость. Секция утра куталась в кисею легчайшей дымки, бодрила влажной прохладой и поднимала настроение. Ну а вечерняя, которую Гость еле успел довести до ума, осталась чуть слишком угрюмой... но зато какое соревнование устроили в той стороне невидимые "певчие птицы"!
   Между прочим, пока он накладывал чары, его не оставляло лёгкое, но отчётливое ощущение взгляда в спину. Точнее, даже не взгляда, а потока чужого внимания, принадлежавшего... не так сложно догадаться, кому именно. Если же учесть, что иллюзии удались на редкость хорошо - так хорошо, что он, придирчиво осматриваясь в последний раз, почти уверился в невозможности сделать так много, быстро и хорошо лишь собственными усилиями...
   - Тандэрхи, - закончив с убранством, шепнул Гость, сопровождая шёпот транслируемым без лишнего нажима ощущением удовольствия-признательности.
   Шёпот, разумеется, услышали.
   "Ты не будешь против, если я загляну в гости... ближе к десерту?"
   Против воли душу уколола горечь. Как будто он может быть против!
   "Можешь, - тотчас прошелестел ответ. - Я перенесу визит, только и всего. Итак?"
   Горечь сменилась досадой на самого себя.
   - Заходи, госпожа моя, - сказал он обычным, разве что хрипловатым с отвычки голосом. И, говоря это, поклонился... не очень глубоко, но искренне, без слов испрашивая прощения.
   В самом деле: почему он реагирует так неадекватно на простую просьбу?
   "Мы поговорим об этом", - пообещал мысленный голос. И исчез, прихватив с собой также поток Силы/внимания Носящей Маску.
   Вовремя: златоглазка уже вошла в дом. Сам толком не понимая, почему, Гость ощущал явственное раздражение при одной мысли, что его маленькое мероприятие по искуплению вины за невнимание к ней будет иметь лишних свидетелей.
   Конечно, истинная хозяйка-создательница дома и окрестностей могла наблюдать за ними так, что он бы ничего не заподозрил... точнее, не смог бы обнаружить ничего, подкрепляющего подозрения... но он верил, что без его согласия Носящая Маску до этого не опустится. Да и чего ради она стала бы обманывать его в таких мелочах? Нет. Что интуиция, что логика отвергали поползновения паранойи на редкость слаженно.
   Златоглазка, если верить позиционированию целительского плетения, направилась в свою комнату. Гость активировал заклятье звукового фокуса:
   - С возвращением. Я жду тебя в обеденном зале. И... оденься красиво... пожалуйста.
   Отметка, отражающая положение златоглазки, ненадолго замерла.
   - Я поняла.
   "Интересно, а как именно она меня поняла? И на что будет похожа красивая одежда - в её представлении?
   Что ж, это лёгкие вопросы. Узнаем. Очень скоро узнаю..."
   Она задержалась всего минут на десять. Гость встал ей навстречу, но машинальным, вполне бессознательным движением. Глаза его за зеркальными кварцевыми линзами очков распахнулись шире в немом изумлении.
   Золото отросших волос прижимает витое серебро диадемы - вцепившейся в собственный хвост змеи с единственным фасеточным глазом: гранёным изумрудом. Закрытое асимметричное платье, оставляющее обнажённым правое предплечье и дразняще приоткрывающее правую ногу до колена, слева пенится густым серебряным кружевом. Средней ширины левый рукав, сужающийся к запястью, стекающий почти до самого пола подол, подчёркивающая стройность талии ажурная полоса на поясе... само же платье имеет глубокий зелёный оттенок, напоминающий своим интенсивным блеском жучиные надкрылья.
   Оно идёт ей необычайно.
   - Ты выглядишь потрясающе! - выдыхает он. И в выдохе этом нет ни грамма дежурной вежливости. Лишь чистое, дистиллированное восхищение.
   - Ты тоже оделся... необычно, - доносится в ответ.
   Если не вслушиваться - простая констатация факта.
   Однако из-под гладкости её тона лучится... тепло? Ну уж точно не полное равнодушие! И от этого тепла внутри у него словно что-то расправляется.
   "Не злится. Скорее, наоборот. Хорошо!"
   - Прошу, - Гость помог златоглазке сесть, потом налил ей вина, прошёл к своему месту, налил вина себе и сказал:
   - Этим кубком клянусь помнить то, о чём не следует забывать.
   На другом конце стола после краткой паузы раздалось:
   - Этим кубком клянусь следовать своим путём до самого конца.
   "Вот так обещание! Как-то мрачновато, чтобы не сказать хуже.
   И вообще: откуда она знает этот обычай?
   А мы сами откуда его знаем? Неуместный вопрос... не мне его нужно задавать".
   За столом почти на четверть часа воцарилось молчание. Гость ни о чём не спрашивал, а златоглазка не давала ему ответов. Но он нашёл, что наблюдать легчайшие изменения на её лице (не столько даже изменения, сколько тени их) в момент дегустации очередного блюда... приятно. Завораживающе - и лестно для него как повара, лично приготовившего всё, что стояло на столе, кроме содержимого двух старых бутылок с вином многолетней выдержки.
   Готовил он не без помощи кухонных големов. Но ведь теми големами управлял тоже он...
   А ещё Гость никак не мог полностью отойти от впечатления, произведённого златоглазкой. Он и раньше видел в ней женщину, вполне отвечающую его представлениям о прекрасном. Причём она привлекала его не только и не столько эстетически, чего уж там.
   Но всё же увидеть её в платье... таком платье...
   Шок и трепет!
   - Скажи мне, пожалуйста, где ты обзавелась своим... нарядом?
   - В мастерской.
   - Эхм... мастерской? Это как?
   Лёгкое пожатие плеч, облитых насыщенной зеленью. Точнее, не столько пожатие, сколько опять-таки тень полноценного движения. Но для его взгляда - вполне различимая.
   - Я его сшила.
   Гость моргнул.
   Вообще-то ничего такого экстраординарного в пошиве платья своими руками нельзя найти при всём желании, но... она? Сама? Вот это переливчато-кружевное чудо?
   - Вот как...
   Утверждение - не вопрос. И на это златоглазка не отреагировала.
   - А откуда взялась материя? - спохватился он. - Откуда выкройки, или что там ещё... как тебе вообще пришло в голову заняться шитьём?
   - В мастерской материалы обладают тем же свойством, что и реактивы в лаборатории, - спокойно и обстоятельно ответила она. - То есть не заканчиваются. Выкройки - приложение к мастерской, ими заполнены два шкафа. А мысль сшить себе что-нибудь из одежды пришла мне в голову во время чтения.
   Цитируя, она слегка изменила тональность:
   - "Женщина, завернувшаяся в простыню и одевшая вечернее платье - это, в определённом смысле, две разных женщины. То, что мы носим, меняет нас и наши чувства". - Пауза. - Так как ты велел мне думать о моих желаниях, а новые чувства порождают новые желания, я пришла к выводу, что надо проверить, изменит ли моё... состояние... новое платье.
   - И... как? - медленно спросил Гость. - Изменило?
   Глаза с золотыми радужками взглянули на него. Недолго, но пристально. И вернулись к прежнему объекту наблюдения: тарелке с почти доеденным жарким.
   - Да.
   - Кажется, тебе нравится эта перемена.
   - Да.
   Её голос по-прежнему не блистал выразительностью.
   "Однако нельзя не заметить, - подумал Гость, - что в нём появилась особая напевность.
   А ещё - глубина, задумчивость... этакая бледноватая и тихая, но подлинная страсть... например, её последнее "да" окрашено неярким, но всеобъемлющим удовлетворением.
   И хорошо. Очень хорошо".
   Ещё несколько минут прошло в молчании. А когда Гость уже хотел снова его нарушить, на краю восприятия потянуло холодком предупреждение. Он тут же вспомнил, что настал черёд десерта - и увеличения числа собеседников.
   "Верно. Мы слегка задерживаемся..."
   - Мы? - вопрос невольно вырвался вслух.
   "Да. Я прибуду... со спутником".
   "Понятно. Ждём".
   - Вскоре к нам присоединятся ещё разумные, - объяснил он, когда златоглазка, среагировав на вопросительное "мы?", обратила на него взгляд.
   По её спокойному лицу пронеслась тень волнения... и осталась на дне глаз.
   - Ещё разумные, - повторила она со странной интонацией.
   - Ты... не хочешь их видеть? Быть может, боишься?
   - Не боюсь. И нежелание... во мне его тоже нет. Но... это необычно.
   Гость медленно кивнул. Если чуть поразмыслить, такой реакции следовало ожидать. До сих пор она не видела никого, кроме него. Здесь, в доме, даже неразумных живых существ можно увидеть лишь в виварии. Куда она, кажется, никогда не заходила... в отличие от библиотеки. Так что да, конечно, появление новых лиц не может оставить её равнодушной! И естественно, что определиться с чувствами по этому поводу ей трудно.
   Новый, то есть полностью новый опыт... его заранее не переживёшь, как ни старайся.
   Вспомнилось: "Ты даже не помнишь имени, которым тебя звали в мирах Пестроты..." Следом пришла логичная, но почему-то ускользавшая ранее мысль:
   "Не для того ли нужны имена, чтобы отличать друг от друга разумных, когда их больше двух и уже недостаточно простого "я", "она", "мы"?..
   Так. Стоп. А когда разумных только двое, этих слов достаточно? В самом деле?"
   Голова слегка закружилась. "Птицы", соревновавшиеся в колоратурах в "закатном лесу", выдали особенно слаженный, трудный и пронзительный пассаж.
   И из-за ближайшего "дерева" в этом лесу вышла Носящая Маску, за которой следовал вооружённый узким мечом и длинным кинжалом мужчина.
   Мягкий звон глубочайшей магии всколыхнул - нет, не воздух и даже не ткань пространства, но сами основы реальности. Ощутив это, Гость на мгновение заледенел.
   "Во имя истинной природы мира!"
   То ли его восприятие за последнее время стало тоньше, то ли идущая к нему отбросила очередной покров, защищавший его от напора её Силы, но в этот раз Носящая... нет, Тандэрхи!.. поразила его в самое сердце. Даже непрямой взгляд на неё вызывал головокружение и глубинный ужас. Оказалось невозможно сдержать эмоции при виде мечущейся, постоянно и без явной системы трансформирующейся ауры - сверхплотной, выходящей далеко за пределы доступных непосредственному наблюдению измерений. Собственно, эта аура имела такую насыщенность, что её материальный якорь дрожал от эха хаотичных пульсаций, меняясь в унисон. На доли мгновения Тандэрхи превращалась то в карлицу, едва достающую Гостю до пояса, то в великаншу трёхметрового роста. То в скелетообразную металлическую конструкцию, то в дрожащий огромной свечой сгусток слепящей энергии, то в бархатно-чёрную дыру в ничто, а то в вихрь огранённых драгоценностей, упакованных в сеть энергетических нитей. Четверорукая горбунья, покрытая длинными зелёными волосами. Сплетение неких сияющих линий и математически безупречных кривых. Летящий по воздуху цилиндр из зеркального материала вроде стекла, но на самом деле ничего общего со стеклом не имеющего. Нечто вовсе неописуемое... нет, глядеть на ЭТО без душевного трепета - совершенно невозможно!
   И Гость очень старательно не глядел, фокусируя внимание на спутнике Тандэрхи.
   В иных обстоятельствах мужчина, чьё чело охватывал сделанный словно бы из застывшего инея венец с крупным королевским рубином, вызвал бы куда больше чувств. Овеществлённая вечность смотрела со дна его глаз; черты лица, осанка и фигура поражали чистым совершенством каждой линии, а одежду сумел бы, не онемев от эстетического экстаза, описать только поэт, - да и тому пришлось бы использовать весь арсенал высокого стиля и пафосных сопоставлений. В общем и целом, мужчина в инистом венце восхищал, очаровывал, внушал трепет просто одним своим присутствием... он вполне мог бы подавлять и вызывать преклонение.
   Но в соседстве с Тандэрхи даже такой... такое существо казалось без малого обыкновенным.
   ...за четыре шага до Гостя она вспыхнула напоследок тройной спиралью фиолетового мрака и рассыпалась в уже знакомую фигуру: довольно высокую, стройную и сильную, женственную и при этом грозную. Широкие штаны-юбка и мягкие полусапожки на ногах; прижимающие рукава блузы из полупрозрачной газовой ткани золотые браслеты шириной в две трети предплечья; жёсткий от обильной вышивки жилет - и полумаска из кости, полностью скрывающая верхнюю половину лица, включая глаза. Более этот облик не менялся. И хотя аура её продолжала бурлить, перетекая, пульсируя и взрываясь, последствия этой активности умалились.
   - Приветствую искусного хозяина и прекрасную хозяйку, - сказал мужчина в венце. - Я - лорд Печаль. Схетта, ты не могла бы...
   Мир застыл.
   Гость продолжал видеть, но не мог закрыть глаза. Продолжал стоять, но при этом не мог шевельнуться. Принадлежащая Тандэрхи Сила не то, чтобы взмыла к новым высотам в ярком до невозможного крещендо, а просто... раскрылась. Потекла, плотная и ровная, обеспечивая обмен мыслями в растянувшемся сверх всяких обыденных мер мгновении.
   Это было мгновение для диалога и только для него. И длительность ниши в потоке времени определялась лишь двумя факторами: внутренней логикой общения да ещё волей Носящей Маску.
   "Полагаю, ты хочешь объяснений. Я дам их, не откладывая".
   "Но почему именно таким способом?"
   "Он наиболее удобен".
   Точка. В самом деле, что ей до сложности и энергоёмкости магии времени? Всё вокруг подчинено воле Тандэрхи, поэтому ей даже не требуется специальных усилий для того, чтобы организовать такое вот выпадение из реальности. Достаточно перестроить пару вторичных связок в формулах бытия, без того завязанного на неё...
   "Ты восстановился в достаточной мере, чтобы сделать первый осознанный выбор. И будет этот выбор двойственным. Ты обратил внимание на лорда Печаль?"
   "Разумеется. Впечатляющее... существо".
   "Он не вполне существо. Он - Завершённый, один из высоких ликов Порядка на Дороге Сна. Одна из возможностей, одна из ветвей твоего выбора - стать Завершённым".
   "Вот как. И... к чему это приведёт?"
   "Ты получишь определённую Силу, а также определённую власть. Если быть точной, - Силу и власть осуществления. Изменчивость Дороги Сна, так же, как изменчивость моих владений и разрушительные аспекты времени, влияние на тебя утратят. От прохождения сквозь Горнило Сущности и до скончания вечности. Притом должна сообщить, что потенциал твой в роли Завершённого весьма велик. Отсутствие памяти о прошлом здесь играет скорее положительную роль. Да и основная направленность твоего сознания, столь явно тяготеющего к упорядочиванию и систематизации, - большой плюс. В качестве Завершённого ты получишь корону аристократа: графа, герцога... возможно, даже короля, как лорд Печаль. Точнее сказать не могу. Сан императора тоже возможен, хотя с очень малой вероятностью. Но возможен".
   "А как насчёт минусов?"
   "Минусы - продолжение плюсов. Постфактум ты не почувствуешь их. Например, ты будешь знать, что неизменен и вечен, но иное чувство, кроме правильности этого положения дел, не сможет посетить тебя. Ни сомнений, ни сожалений... Завершённые почти совершенны, и ты тоже приблизишься к совершенству. Будешь преследовать Бесформенных, заботиться о том, что достойно твоей заботы, исполнять долг, следовать путями осуществления... это завидная участь, Гость. Будь иначе, я не предложила бы тебе эту стезю".
   "Ясно. И каков же второй вариант событий? Второй выбор?"
   "Изменчивость".
   А затем - молчание.
   "Поправь меня, Всеслиянная, если я не прав... ты говоришь об ученичестве? У тебя?"
   "Не только. Уроки - да, будут. Если ты этого захочешь. Не захочешь - будешь учиться сам, тем более, у тебя это получается хорошо. Но линия изменчивости есть линия изменчивости. На ней никто, никто не гарантирует тебе вечности. Куда вероятнее обратный исход. И покоя у тебя не будет. Ты можешь возвыситься, а можешь пасть, можешь раз за разом терпеть катастрофические неудачи, а можешь раз за разом добиваться успеха. Ты будешь получать и терять, развиваться и жить, страдать и умирать. Вместо одной дороги - множество. И минусы этого положения также являются продолжением плюсов".
   "Я могу подумать о выборе? Или..."
   "Думай".
   Застывший мир двинулся дальше, как ни в чём не бывало.
   - ...представить мне хозяев?
   "К сожалению, я не могу этого сделать. Ни искусный хозяин этого места, ни прекрасная хозяйка не имеют имён. У них даже прозвища отсутствуют. Впрочем, - добавила Тандэрхи-Схетта не без лёгкой ноты иронии, - хозяина я зову Гостем".
   Лорд Печаль кивнул.
   - Значит, - сказал он, ненадолго фиксируя взгляд на своих будущих собеседниках, - вас можно называть: Гость... и... Песня?
   Златоглазка кивнула, принимая прозвище.
   - Садитесь и угощайтесь, прошу вас, - молвил Гость.
  
  
   В памяти та трапеза раздробилась на отдельные опорные фрагменты. Да, там и тогда не так уж редко говорились вежливые фразы, совершались ритуальные действия, а ручеёк беседы скакал по камешкам мелких подробностей, огибая валуны недосказанного. Но умная память фильтровала всё, не имеющее должной значимости.
   "Нет, - мысленный шорох: ответ Тандэрхи на заданный вслух вопрос. - Дело не в желании впечатлить. Не настолько уж я стремлюсь поиграть своей Силой..."
   И, добавляет далёкий, кристально-трезвый уголок сознания Гостя, не такие мы важные птицы, чтобы ради нас стараться. Нельзя забывать об этом. Пусть мы равны в обладании разумом и обращении, столь расслабляюще свободном. Пусть. Равенства в большинстве аспектов у нас нет. Да что там равенства! Мы даже сходством-то обладаем лишь самым поверхностным!
   Один высший маг, один смертный рождённый, одна смертная сотворённая - и высокий господин, прошедший Горнило Сущности. Не много найдётся компаний, ещё менее странных...
   "...дело в том, что даже для меня осуществить переход сквозь иллюзию леса для одного из могущественных Завершённых, тем более - для короля, невозможно без некоторого напряжения. Я просто не стала скрывать след этого напряжения от вашего восприятия".
   - А что во время перехода чувствовал ты, лорд Печаль?
   - Ничего необычного. Лес как лес. Его воплощения из иллюзии и обратное развоплощение я просто не заметил: Схетта искусна.
   - Я немного не об этом. Мне интересно, как ты воспринимал её саму.
   - От меня следы действий она скрыла. Почти все. Осталось лишь ощущение...
   Гость слегка приподнял бровь, ненавязчиво подталкивая лорда к продолжению.
   - ...не очень приятное, но хорошо знакомое. Как будто вокруг, со всех сторон разом, взвихрился средней Силы и роевого типа Бесформенный. С некоторых пор проявления воли Схетты отражаются на течениях Потока именно так. Для меня и других мне подобных.
   Выходит, оживает тот же уголок сознания, магия Тандэрхи замешана на Хаосе.
   Интересно, а на чём ещё? Она называла... Хоровод Грёз. Да. Не очень-то определённо... и вряд ли доступно для постижения с помощью классики анализа.
   Голос из глубин. Чуть хриплый, чуть скрипучий. Негромкий, но внятный:
   С высокой долей вероятности можно предполагать, что сущность и общность любого высшего посвящения нераздельна, а для смертного разума также и гностически недоступна...
   Откуда эта формулировка? Откуда?!
   Тишина...
   Да уж. Собственная память начинает меня раздражать своей спонтанностью.
  
  
   Они - то есть мужчины - говорили вслух. Женщина изредка отвечала или просто подавала реплики молча. Мысленно. Почему так?
   Он-Гость рядом с Ним-Печалью и Ею-Схеттой словно изменился. На самом деле, конечно, совсем нет. Остался, каким был всегда. Но рядом с Ним-Печалью вдруг стало очевидно до боли, насколько Он живой... а рядом с Нею-Схеттой...
  
   Музыку лучше слушать
   В крае мостов сквозь бездну.
   Стены хоралы душат,
   Стены должны исчезнуть!
  
   Вот ты смыкаешь веки,
   И в темноте лавой
   Тяжко текут треки
   Звонкой своей славой...
  
   Музыка увядает,
   Тает, ревёт, вьётся,
   Музыка отлетает,
   Плачет - и остаётся.
  
   Она - как Музыка. Определённо. Живая - много более живая, чем всё остальное! Дышащая и сознающая себя, да, сознающая лучше, чем... и в то же время до боли неполная.
   Почему?
   Потому что Музыке, как и просто музыке, нужен тот, кто выслушает. Поймёт и примет.
   Где достойный твоей глубины Слушатель? Ответь!
   Молчишь...
   Лицо, прикрытое костяной полумаской, медленно, медленно, медленно поворачивается в твою сторону. Слепой взгляд сквозь плотную мёртвую преграду, слепой в обыденном смысле, но сверхъестественно зрячий в высшем понимании, навылет пронзает душу. И это тянется, и тянется, и тянется... взгляд из-под маски - помимо маски - насквозь и отовсюду - изучает тебя, заодно неизбежно и необратимо меняя. Назвать это болью? Назвать это счастьем? Наготой? Сумерками? Падением? Распадом? Нет, нет. Всё не то. И ты, захлёбываясь в потоках чужой сути, уже попросту не можешь подбирать сравнения. Тебя вышвырнуло за пределы слов, в белую пустоту.
   Туда, где звучит хоралом безграничной мощи Музыка. Где больше ничего нет.
   Почти ничего.
   ...прикрытое костяной полумаской лицо смотрит в другую сторону. А то, что случилось эпохой раньше, то есть примерно за долю секунды ДО...
   Не в насмешку ли лорд Печаль назвал тебя Песней?
  
  
   Очевидно, Тандэрхи пришла не одна, чтобы он мог воочию оценить перспективы. Ну, в том числе - для этого. Если потом, для него-Завершённого, не останется места ни сомнениям, ни сожалениям, то перед прохождением Горнила Сущности сомневаться не просто можно - нужно. Уж если выбирать, так с открытыми глазами, чётко осознавая последствия.
   Насколько эти последствия можно оценить извне, разумеется.
   Вот как раз насчёт последнего Гость... колебался. Потому что природа Завершённого для него представлялась чем дальше, тем более сложной. Чуть ли не до полной непостижимости.
   Легко сказать: мол, это - Завершённый. А что именно в нём завершено? (Ответ "всё!", как излишне расплывчатый, не принимается). И - как именно завершено? Простое наблюдение через сделанные лично и многократно усовершенствованные очки вскрыло множество парадоксов, от скрытых до лежащих на поверхности. Например, тело лорда Печаль не являлось живым. Однако при этом оно точно так же не могло быть названо мёртвым. Имело место некое иное качество, даже не на границе между жизнью и смертью, а в стороне от них. Также в ходе разговора удалось установить, что Завершённый имеет превосходную память и острый ум. Но Гость никак не мог состыковать эти качества с той идеальной статичностью, которую лорд проявлял в большинстве аспектов мышления. И если бы только мышления!
   Искренне улыбаясь, пребывая в приятной компании, отпуская изящные шутки, спутник Тандэрхи продолжал оправдывать своё имя. Печалью и только печалью полнилась налитая до краёв чаша его духа. Все иные эмоции служили лишь её гранями. Довольно быстро Гость осознал: весело печалясь в данный момент, Завершённый будет яростно печалиться в смертельном бою, ласково печалиться, обнимая любимую женщину, пытливо печалиться, читая интересную книгу, увлечённо печалиться во время красочного действа, представляемого на сцене театра, - ну, и так далее. Даже если владеющее им чувство с печалью никак не совместимо (не совместимо, конечно же, для смертного), это нисколько не помешает ему оставаться собой. Потому что его Печаль в некотором смысле ничего общего с обычной, смертной, преходящей печалью не имеет.
   В общем, если высокий лорд вообще мог зваться разумным существом, то с непременным уточнением: иначе разумным. Не так, как остальные присутствующие. Он по-другому рассуждал, по-другому чувствовал, иначе взаимодействовал с окружающим миром. Существовал на условиях, диктуемых не внешним, но внутренним: именно в его сути крылись связанные с ним загадки.
   Как именно он существовал?
   Среди слов, известных Гостю, подходящие для описания этого "как" отсутствовали. И потому, решись он стать Завершённым, ему пришлось бы сделать этот шаг вслепую.
   Или всё же нет?
   "Тандэрхи, ты можешь рассеять моё недоумение?"
   Ответом на приватный мысленный импульс стало уже знакомое ощущение. Воля высшей вновь остановила время... точнее, растянула до нужных объёмов неуловимо краткое мгновение диалога. Гость справедливо счёл это приглашением и уточнил:
   "Я, как ты наверняка заметила, предпринял ряд попыток уяснить для себя, кем является лорд Печаль. И... мои средства восприятия/анализа запутали меня, не принеся ожидаемого..."
   "Ничего удивительного, - прошелестел шёлковый звон чужой мысли. - Если ты признаёшь справедливость Первого Постулата Мафоэна, ты не должен был рассчитывать на успех в своём постижении Завершённого. По крайней мере, на быстрый успех".
   "То есть..."
   "Да и да. Твои инструменты хороши для исследования экзистенции, но трансценденция не подвластна твоему анализу по определению. Ты смертен, следовательно, не имеешь открытой связи с бесконечным. Поэтому ты не можешь понять имеющих такую связь: Спящего, риллу, демонов, меня... лорда Печаль, наконец. Это фундаментальный барьер. Причём не факт, что ты поймёшь хоть кого-то из других бессмертных, если пробьёшь его и сумеешь сам взглянуть в бездну, став Завершённым... или, например, высшим магом".
   "Значит, ты мне не поможешь".
   "Не совсем так".
   "А какова правильная формулировка?"
   "Более правильная - такова: моя помощь не принесёт тебе пользы... в данном случае. Более того: вполне может навредить. Хотя я начинала с рациональной магии, как и ты, с некоторых пор я отошла от своих основ... очень далеко. И очень сильно".
   "Я заметил".
   "Тогда зачем просишь у меня помощи в постижении одной из сущностей Порядка?"
   "Разве просьба, обращённая к более знающему и сильному, не естественна?"
   "Естественна. Но не всегда то, что естественно, идёт на пользу..."
   Тандэрхи сделала краткую паузу, а потом добавила в слегка изменённой "тональности", словно повторяя чужие слова. И не просто повторяя - наделяя их Силой:
   "То, что наиболее естественно, наименее всего приличествует человеку".
   На этом мгновение разговора перестало тянуться, слившись с основным потоком времени. А Гость глубоко задумался... и довольно быстро понял: хотя напрямую высшая и отказала ему в помощи, на свой лад она всё же ему помогла.
   Не просто более знающая. Не только более сильная и несравненно более искусная.
   Нет, не только.
   Интересно, подумал он, сколько ей лет? Или подобный вопрос для неё, "имеющей открытую связь с бесконечным", не имеет смысла? Тут, видимо, как с жизнью-не-жизнью лорда Печаль, истина лежит даже не посередине, а где-то в стороне. Хотя стынью пролетевших эпох от Тандэрхи не веет, также не ощущается в ней и тех импульсов, тех ярких искр, которые связаны с истинной, а не исключительно телесной молодостью.
   Вот, для примера, моя... Песня. Следов детства в ней нет, да и не было никогда - потому что собственно детства тоже не случилось. Манера держаться, уйдя от изначальной механической покорности, перелилась в прохладное спокойное достоинство. И всё равно, немного понаблюдав за ней, видишь: мир для неё нов и свеж.
   Неизведан. Чудесен.
   Меж тем Тандэрхи - сама по себе чудо во плоти. А её воля, можно сказать, ограниченно всевластна. И не потому ли чудес вне её - для неё - нет?
   У всего есть оборотная сторона. У бесконечности тоже.
  
  
   Они ушли тем же способом, каким явились. Ненадолго осуществлённая, иллюзия ночного леса поглотила могущественную пару. Затем она снова стала просто качественной иллюзией, и Гость вместе с Песней остались одни.
   - Ну и как... впечатления? - спросил он спустя некоторое время.
   Ответ последовал не сразу, оказавшись при этом предельно кратким.
   - Мы неполны.
   - Ещё бы! Если сравнивать с...
   Песня подняла руку. И это удивило Гостя настолько, что он умолк.
   - Я имела в виду всех нас. Всех четверых.
   - Да? И чего же нам не хватает? - спросил он, искренне заинтригованный.
   - Тебе - памяти и силы. Завершённому - неполноты... его главный изъян - отсутствие изъянов. Что до Неё, то... думаю, Она просто одинока. Подобна огню, которому некого осветить, некого согреть. И в который некому подбросить топлива.
   Гость вновь удивился. Суждение, высказанное Песней, казалось вопиюще неверным... и тем не менее неким парадоксальным образом ощущалось весьма точным.
   - А ты? - не удержался он.
   - Моя неполнота очевидна, - спокойно констатировала златоглазка. - И она глубже, чем у других смертных существ... из-за моего происхождения.
   "Вот так. Никаких упрёков.
   Но тогда почему мне кажется, что вынести упрёки было бы куда легче?"
   - Я уберу со стола, - сказал Гость, вставая.
   - Я помогу тебе, - сообщила Песня, следуя его примеру.
   Далее они молчали - до тех пор, пока не закончили. И она направилась к морю, а он ушёл в лабораторию. Прощаться они не стали.
  
  
   Элементная база. Насколько вообще возможно уменьшить отдельные её компоненты? Очень интересный вопрос - и теоретически, и практически.
   Контуры магических структур при создании артефактов соединяются с косной субстанцией артефакта, встраиваются в неё. Это аксиома. Материя служит своего рода якорем для активных форм, придаёт им стабильность, иными способами трудно- или вовсе недостижимую. Гость мог уверенно перечислить, какой материал будет наилучшим для закрепления магических структур разных типов, от целительских до силовых; он знал, как влияет на внедряемые заклятия чистота, плотность, вязкость, механическая прочность и другие качества материала. Он помнил таблицы взаимного сродства для природных материалов - таких, как древесина разных пород, природные минералы, кости, перья и так далее. Но вместе с тем он обнаружил, что понятия не имеет о ряде фундаментальных моментов.
   Например, какое минимально необходимое количество инертной субстанции сможет удержать чары? Каково идеальное соотношение энергетики чар и материи (разумеется, последнее зависит от элементного состава... различные молекулярные структуры наверняка имеют разное сродство к разным активным формам - это настолько логично, что, кажется, даже не требует доказательств...). Существуют ли смеси активной магии и косного вещества, отчасти подобные по своим свойствам рацемическим смесям, а отчасти - азеотропам, то есть смесям, неразделимым при помощи перегонки (таким, как спирт-ректификат)?
   Поиски в библиотеке не дали ничего внятного, кроме какой-то мутной мистики о свойствах "первородных состояний" и "чистых стихийных воплощений". Авторы этих мистических трактатов, заворожённые красотой собственных озарений, явно не стремились поверить свои гипотетические измышления грубым и точным натурным экспериментом.
   "Ну что ж. Тогда экспериментами я займусь сам".
   ...принять решение оказалось просто. А вот дать разумные ответы на поставленные вопросы - строго наоборот. Раньше Гость полагал, что с контролем тонких и даже сверхтонких плетений у него всё хорошо: как-никак, способность успешно трансмутировать биоматериалы без контроля сверхтонких плетений невозможна в принципе. Однако оказалось, что трансмутации сложно организованной материи на, фактически, молекулярном уровне - это одно. А вот создание уже не мини-, а ультрамикроартефактов на том же уровне - совсем, совсем другое. По ходу процесса всплыло столько неожиданных проблем, что Гостю понадобилось больше года чистого времени на создание только одного лишь комплекса новых масштабирующих артефактов. И то: легко ли сделать артефакты, которые бы обладали способностью создавать другие артефакты? Причём такие, которые сам маг сделать, увы, в принципе не способен и потому не способен, к примеру, точно откалибровать контуры прямого внедрения магических форм...
  
  
  
  
Оценка: 7.66*22  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"