Аннотация: Ещё большее старьё, чем "Корона по наследству". Раньше были написаны только "Гиены".
Ищущий
Моргнув, профессор понял, что затея удалась.
Пустыня была в точности такой, какой её описывал старинный трактат. Ничего достаточно явного, на что можно было бы указать со словами: такого не может быть в нормальном мире. Напротив - всё было достаточно естественным. И песок, и небо, и палящий жар, и колонны цереусов, наверняка не менее колючих, чем живые кактусы из Мира Яви. Но, несмотря на естественность обстановки, на дне души, точно потрясающая своей погремушкой змея, жило спокойное знание того, что всё вокруг - декорация, не более. Декорация, созданная в соответствии с его, профессора, ожиданиями, и с таким искусством, что стала вполне самостоятельной и настоящей... даже более настоящей, чем материальной. В трактате особо подчёркивался этот поразительный факт...
Додумать профессор не успел. Из-за ближайшего цереуса, махнув хвостом в непередаваемо изящном жесте, выступило живое, настоящее и совершенно нематериальное существо. Кстати сказать, за мясистым, но не слишком толстым стволом никак не могло скрываться что-либо, имеющее такие размеры. Профессор на миг задумался, на что было похоже его собственное появление в этом месте. Однако поспешил изгнать лишнюю мысль, следуя предупреждениям, содержавшимся в трактате. Здесь - особенно в присутствии существа - было опасно думать о постороннем.
- Приветствую, - услышал профессор прекрасный голос. Тембр и тон его моментально изгладились из памяти. Женский то был голос или мужской, высокий или низкий, сказать было нельзя. В голове оставался лишь смысл - и ощущение красоты: тёмной, обворожительной, пряной. Красота ночи и самоубийства. "Древние ошибались, гадая о происхождении этого", - мелькнула паническая мысль. Мелькнула - и исчезла.
- Как мне называть тебя? - спросил профессор.
- Это место формы, а не сути, - ответил голос, по контрасту ещё более прекрасный. - Поэтому зови меня Сфинксом. - Помедлив, существо добавило. - Тебя я буду звать Профессором, когда в том будет нужда.
Совсем не молодой и далеко не смелый человек сглотнул.
- М-мы знаем форму друг друга. - Произнёс он положенное. - Задавай же свой вопрос.
Существо шевельнуло крыльями. Несмотря на обстоятельства, профессор на мгновение залюбовался.
- Нет. Время не пришло ещё, ищущий. Своими стараниями заслужил ты право первого вопроса.
Профессор снова сглотнул.
- Не как вопрос, а в продолжение беседы: ты ответишь на любой мой вопрос?
- Любой, ответ на который мне известен. С практической точки зрения можешь считать, что не сумеешь задать вопрос, ответ на который я не смогу дать. Однако помни, что не на всякий вопрос я отвечу вслух, и не всякий ответ твоё сознание вместит целиком.
"Всё в точности так, как в трактате. А я ограничен рамками своего человеческого понимания. Плохо".
- Не как вопрос, а в продолжение беседы: могу ли я задать тебе вопрос, ответ на который пойдёт мне на пользу?
Сфинкс снова махнул хвостом и вонзил в песок острые когти.
- Теоретически - да. Но среди тех, которые ты уже задал, такого не было. Мне начинает надоедать болтовня, Профессор. Переходи к делу, ради которого явился.
"Промочить бы горло холодной водой, хотя бы парой глотков..."
- Скажи мне, как достигнуть физического бессмертия?
- Никак. Моя очередь. - Сфинкс улыбнулся. Или улыбнулась?.. По его/её/этой внешности определить пол было не легче, чем по голосу. - Ответь, что является частью темноты, частью близости, частью перемен, частью разума и частью плоти? Это лёгкий вопрос... для начала.
Профессор зажмурился. Пустыня припекала его со всех сторон. Горячий воздух с трудом входил в рот и ноздри, а пот исчезал с кожи чуть ли не раньше, чем просачивался сквозь неё наружу. Изнемогающая плоть заставляла изнемогать и разум. Значит, часть, причём часть того и другого... Усталость? Нет, усталость никак не может быть частью темноты, хотя и подходит, пожалуй, для всего остального...
- Ну? - мурлыкнул прекрасный голос. - Профессору показалось, что источник этого голоса стал ближе - и по-настоящему взмок, но не открыл глаз. Он не хотел окончательно потерять самообладание из-за неконтролируемого...
- Я понял! - просипел он, открывая глаза. Да, Сфинкс действительно стоял ближе. Намного ближе. Сейчас, правда, он остановился, и профессор нашёл в себе силы улыбнуться. Существо чувствовало, что первый раунд прошёл вничью. - Да, я понял, о чём была загадка. Часть темноты, часть близости, часть перемен, часть разума и часть плоти - это страх. А теперь я задам свой второй вопрос: достижимо ли для человека, для его личности, сознания и памяти бессмертие в какой-либо форме?
"Ошибка! Я неправильно сформулировал вопрос, я поторопился и плохо продумал его... Трактат говорил правду: в присутствии Сфинкса опасность несут не только его вопросы..."
- Разумеется, Профессор. Моя очередь. Скажи, что всегда рядом - и всегда недоступно, что предшествует форме и наследует ей, что не влияет на вещи, но наполняет их?
Профессор улыбнулся.
- Слишком просто, Сфинкс. Уж не утратил ли ты квалификацию часом? Ответ очевиден: это ничто.
Существо зевнуло, и человек, глядя на это, затрепетал.
- Ты скучен, Профессор. Я уже чувствую, что тебе недолго осталось суетиться в моём обществе. Твой ответ неплох, но неточен, и есть нечто, а отнюдь не ничто, являющееся более правильным ответом на мой вопрос. Советую поискать его - рядом с тобой и вокруг тебя. Желательно не затягивать с поисками. Ты ведь знаешь цену промедления, не так ли?
Человек деревянно кивнул. В трактате приводились подробности ВСЕЙ процедуры поиска, включая подробности неудачной процедуры. Неудачной для ищущего.
"Прекрати! О загадке думай! О загадке!"
Сфинкс приближался. Неспешно, слегка как бы демонстративно. Его страшные лапы при этом не двигались, крылья тоже. И это неподвижное приближение было настолько чудовищным, что профессор вновь зажмурился. Поддаться страху он уже не боялся - но продолжать смотреть было выше его сил. Не говоря уже о сводящих с ума подёргиваниях хвоста...
Ничто. Неточность. Есть нечто рядом - недоступное, равнодушное, всеобъемлющее нечто, наполняющее вещи, а заодно и сущности. Рядом и вокруг, в нём, в пустыне, в ужасающе прекрасном существе, которое ближе и ближе к нему с каждым мгновением. Рядом. Ответ совсем близко, он ведь недавно читал о чём-то таком, точно читал - в работах одного из комментаторов древней философии Востока...
- Пустота, - выдохнул профессор. На секунду его посетило потрясающее по яркости прозрение, не оставившее места триумфу: осознание того, что пустота, на которую намекал Сфинкс, действительно рядом - не потрогать, не измерить, не убежать. Пустота вокруг него...
И внутри. Сверху и снизу, до и после, всегда и везде.
Пустота.
- Задавай свой третий вопрос. - Произнёс бесплотный, но всё же прекрасный голос. - Но смотри, не ошибись и в этот раз. Будь осмотрительнее, Профессор.
- Я не ошибусь.
Показалось ему - или Сфинкс действительно отодвинулся, чуть-чуть, но ощутимо?
Наверное, показалось.
- Я не ошибусь. Всю свою жизнь я искал истину в различных её формах и задавать вопросы, полагаю, научился. Скажи мне, существует ли истина для существа вроде меня? Не формы, не крупинки и кусочки, но Истина во всей её полноте?
Сфинкс молчал.
- Ответь на мой вопрос.
Сфинкс молчал.
- Ответь на вопрос!
Сфинкс заговорил.
- Я ошибся трижды. В первый раз я ошибся, сказав, что ты не сумеешь задать вопрос, ответ на который я не смогу дать. Во второй раз я ошибся, когда сказал, что среди заданных вопросов не было такого, ответ на который пойдёт тебе на пользу. И в третий, последний раз ошибся я, назвав тебя скучным. Я был не прав трижды, Профессор. Это было, и я смиренно прошу прощения.
- П...прощаю тебя. - С запинкой выговорил человек. Ни на что подобное трактат даже не намекал. Сфинкс просит прощения! У него!! Смиренно!!!
- Принимаю прощение. Моя очередь.
- Стой! Ты же не ответил на мой...
Крылатое существо зевнуло.
- Возможно, я ошибся в четвёртый раз. - Заметило оно. - Неприятное положение. Возможно, ошибок было две, а не три, и ты, Профессор, всё-таки скучен. Вот тебе совсем-совсем простой вопрос: что подкралось к тебе ближе, чем пустота?
Поредевшие волосы на голове человека встали дыбом. Жар пустыни вдруг стал не просто давящим, а оглушительным; тело покрыл ледяной пот. Страшная в своей определённости догадка начала выплывать из глубин разума зверем-Левиафаном, следуя за поднятой ею же волной дикого ужаса. Профессор открыл рот, но не сумел выдавить из себя ни единого звука - и даже ни единого глотка воздуха, который вдруг обратился в забившую лёгкие резиновую губку.
А Сфинкс уже был не просто близко - он был рядом, был ЗДЕСЬ.
- Право, жаль заканчивать так быстро, - донёсся сквозь рёв крови в ушах голос, прекрасный до боли. - Сам виноват, друг мой. Зачем было задавать столь серьёзный вопрос, да ещё в таком месте? Да, жаль...
Неодолимая сила навалилась на профессора, сбивая его с ног наземь, на мягкий песок. Однако обжигающий жар едва ли дошёл до него. Пустыня с цереусами, солнцем и крылатым существом, любящим игру в загадки, растворялась где-то далеко и в то же время совсем рядом. Уходила, таяла, уступая место привычному Миру Яви. Темнота... кровать... оригинал трактата под правой рукой... Почти обычное пробуждение.
Почти.
Удушье, этот симптом участившихся в последнее время приступов астмы, и не подумало исчезнуть вместе со всем остальным антуражем финала беседы. Профессор лежал, неспособный вздохнуть, пошевелиться, позвать на помощь. Да и кого мог бы позвать старый холостяк - маленький комок мыслящей протоплазмы в большой и одинокой квартире? Даже собаки он никогда в жизни не держал у себя дома... Сейчас профессор запоздало пожалел об этом.
Из темноты спальни, от покоящегося под рукой трактата, от наступившей беспомощности в его разуме и теле вздыбился страх. Бесполезный и мучительный, он сжёг остатки воздуха в полыхающих огнём лёгких, а затем стих, подобный в чём-то прыгнувшему в петлю удавленнику. Ещё острее, чем после вопроса Сфинкса, пришло к профессору ощущение невероятной пустоты. Окончательное, как приговор военно-полевого суда, ощущение помедлило и выцвело в ничто. Некоторое время спустя до угасающего разума профессора добрался наконец ответ на последнюю из загадок Сфинкса, и почти сразу в мыслях его поднялся во весь рост тот ответ, который крылатое существо не могло дать ему при всём могуществе своей формы.