Они шли по крутой каменистой тропинке, где-то впереди и уже внизу шумело море, кидаясь на скалы, тысячи звезд отражались в лужах, трусливо подрагивая от налетающего холодного ветра. Некрасивая рано постаревшая женщина шагала вперед, высоко подняв голову и глядя прямо вперед, мальчик, уцепившийся за ее руку, почти бежал, пытаясь успеть за матерью и уже еле держался на ногах.
- Мам, - ныл он уже которую сотню шагов, - ну давай вернемся... ну мааа...
Слезы подступали к глазам, но малыш крепился. Он был настоящим мужчиной, единственным в их маленькой семье. Женщина крепче сжала тонкие губы и снова не ответила. Вершина скалы приближалась и приближался оговоренный срок. Когда взойдет солнце... Так сказал старый дракон, много лет бывший благословением их маленькой страны и недавно ставший проклятием для нее самой. Женщина понимала, что кроме нее и ее сына некому отдать долг, но сердце упорно не желало принимать того, что она должна была сделать, и ровная площадка на вершине скалы застала ее врасплох. На мгновение застыв, она тут же шагнула вперед и увидела на светлеющем горизонте парящий силуэт старого дракона.
- Мааам, - малыш не выдержал и разрыдался. Звуки детского плача словно добавили женщине решимости и она изо всех сил сжала маленькую ладошку, не думая, что причиняет боль, не думая вообще ни о чем и с силой швырнула сына через площадку. Ее единственный ребенок затормозил на самом краю, перед ждущей его голодной стихией и не менее голодной тварью, и сердце женщины замерло, готовое поверить, что сейчас сын удержит равновесие, она подхватит его и они вместе уйдут из этого страшного места, но слабые детские мышцы не выдержали напряжения, и мальчик исчез за краем площадки. Мать упала на колени и закрыла лицо руками. Слез не было, как не было ничего: ни чувств, ни памяти, ни ее самой. Малыш летел вниз, и в его душе уже не было места для испуга - все поглотил восторг от бьющегося вокруг него воздуха, от брызг, словно встречающих и приветствующих его и когда восторженный крик вырвался из его груди, он услышал, как ему отвечает глубокий трубный зов. Ипугался мальчик только тогда, когда понял, что изменяется, но и этот испуг был мгновенным и легким, как ветер под его кожистыми крыльями, как клочья пены, оседающие на его чешуйчатом панцире.