Я представляю следующее ниже произведение моего друга Кружкевича Семена Петровича читателю, опираясь на рукопись, найденную мною у него в столе.
Он последнее время занимался некоей, на мой взгляд, чепухой и разными рассуждениями о настоящем и прошлом, когда мы сидели с ним, бывало, за кружкой пива.
- Смотри, добром не кончишь, - говаривал я иногда ему.
Ну так, конечно, шутейно.
А потом как-то так вышло, что мы долго не встречались.
Я, тем не менее, соскучившись, пытался после с ним встретиться, но его не было все дома и на звонки, мобильные или какие-либо другие, он не отзывался. А так как последнее время он жил один, с женой давно в разводе, и толком нигде не работал, перебиваясь пенсией и случайным заработком, то и на этом пути я ничего не узнал.
Но как мы друзья давнишние, у меня был ключ от квартиры.
Я заходил к нему пару раз. Его нет и нет. И вот раз заглянул в стол - вижу там оставленную им рукопись, отпечатанную в Ворде.
Она показалась мне весьма интересной, и я решился предложить ее вашему вниманию.
Л.Ф. Гайкин.
О воспоминаниях.
Главное - это спонтанные воспоминания. Нет ничего важнее, сильнее и достовернее их. Как вернуть прошлое? Как ощутить смысл или точнее бессмысленность жизни, ее аромат и вкус? Только воспоминания могут это дать.
И только тогда, когда они непроизвольны, спонтанны. Воспоминания могут быть по-разному окрашены эмоциями. Иногда они имеют пейзажный характер, некоторый как бы видео клип вдруг нарисовался и хочет прокрутиться. Но, как правило, не может. Он вдруг, редиска, исчезает и оставляет вас в крайнем смятении, и иногда надолго. Да, это вы были как бы "там", которого нет. Хотя, как это может быть?
Но иногда спонтанный удар из прошлого бывает очень ярко окрашен эмоциями.
Так вот, знайте, если вдруг возникла перед вами сценка, миг, так ярко окрашенный эмоциями - это значит, что оно на миг воскресло. Это больше, чем труд ассоциативной памяти нейронов вашего мозга. Это больше того. Это значит, что вы на миг были "там", в этом месте - гулага, окопа, теплой руки матери.
Вы, например, вдруг ощутили такую радость от чего-то давнишнего и забытого и потеряли, даже не успев как следует понять, от чего, - это было "там"!
Сильное и непередаваемое эмоциональное воспоминание о каком-то моменте прошлого может быть только тогда, когда вы на миг там очутились!
И, знаете, с этой точки зрения совершенно неважно, утеряно ли это время, этот вечный и уникальный момент, в котором вы на миг снова очутились, в каком-то аспекте становления личности или восприятия нами мира. Он драгоценен и значим сам по себе и здесь ничего больше нельзя добавить в объяснение. Он есть сам по себе, и все! И очень нам дорог. Так же, как и каждый из нас - есть.
Вот, например, сейчас у нас перед глазами что-то обычное совсем заурядное происходит и может даже это надоедать, но стоит только пройти и утечь за кадр этому мини событию (улыбке, раздражению, обиде), и оно приобретает волшебное качество драгоценного экспоната из музея вашего личного прошлого. Вы сами тут же подсознательно чувствуете из здесь и сейчас, отсюда, что "это" уже "там". В музее вашей памяти, куда нет настоящего доступа. И обратите внимание, это ваш персональный музей, лично ваш и никого другого и в него по-настоящему кроме вас никто не сможет войти.
Это единственный демократический музей, который дарован природой каждому, будь ты хоть падишах, хоть нищий на базаре.
Может быть, существует какая-то эмоциональная фактура прошедшего, которая сохраняется, но на обращение к ней существует запрет, а мы этого не знаем. Хотя эта догадка категорически противостоит тому, что я об этом думаю, и я с ней не согласен.
Мы много чего не знаем.
В незабвенные Советские времена власти очень любили на всех уровнях проводить различные собрания: партийные (это для сопричастных власти), профсоюзные (это для широких масс в их "защиту"), производственные (это для победившего пролетариата и примкнувшей к нему неустойчивой интеллигенции).
Во времена позднего Брежнева все это устаканилось и приняло форму привычных и необходимых ритуалов, по существу подчеркивавших силу "нерушимого блока коммунистов и беспартийных", т.е. стабильность этого ритуального общества. Все к ним, надо честно сказать, привыкли и без них как бы чего-то не хватало.
Меня, как втайне фрондирующего элемента, это всегда раздражало, хотя мое поведение, как теперь ясно видно, было просто глупостью. В ритуальном деспотичном обществе нельзя без ритуалов, как можно было этого не видеть. Я, как и многие подобные мне либералы, потихоньку презирал так наз. "общественников", активно помогавших партийным функционерам в совершении ритуальных мероприятий, которым, казалось, не было конца. А ведь большинство "общественников" делало это бескорыстно, интуитивно надеясь тем самым укрепить и свое положение в ритуальном социуме.
Выражаясь по рабоче-крестьянски
- Какие же мы были дураки!
А поняли это как следует только тогда, когда все это рухнуло, и мы попали в крепкие объятия банды министров-капиталистов!
Я упомянул этот казус с нами "кухонными фрондерами", который и сам по себе может позабавить, в связи со свойствами памяти о прошлом.
Несмотря на свое упомянутое выше отношение ко всем этим партийно-профсоюзным мероприятиям, на которых, тем не менее, почти всегда приходилось присутствовать, а иногда заставят и проводить кое-какие из них, я уже тогда и неоднократно с удивлением замечал, что хотя часто в своем ходе оно казалось всем совершенно пустяковым, но после того, как оно минуло, ушло в прошлое - из настоящего оно выглядело совершенно иначе.
Оно обретало очевидную значимость и интуитивно чувствовалось, что это был какой-то нужный акт. Раз он произошел. Словом, чувствовалось, что мы в жизни как следует никогда не понимаем, что, собственно, мы делаем. А из будующего это как-то гораздо виднее.
Да, вернуться на миг или два назад, в то место, которого, может быть (и даже наверняка), как бы и нет на карте настоящего. Как это выразить словами? А может, музыкой?
Доказательством того, что сильное чувство из прошлого, будучи испытано, в сей же момент возвращает нас "туда", служит то, что после этого реципиент испытывает сильное психологическое потрясение и своего рода смятение и довольно долго не может толком придти в себя. И это состояние тоже, увы, не поддается более понятному описанию.
А кто этого не испытывал, значит, оно к нему не приходило. Может, потому, что он слишком погружен в настоящее.
Конечно, в карете прошлого далеко не уедешь.
Но мгновения прошлого, когда ты бываешь "там", чрезвычайного притягательны, не знаю почему.
Впервые, кажется, я вернулся в свое детство трехлетнего ребенка, когда учился в восьмом классе. Мое то детское восприятие мира было небесно-голубым и ликующим. Я увидел высокий потолок нашей комнаты на Усачевке, где мы тогда с отцом жили. Потолок казался мне расположенным очень высоко и я чувствовал, что так оно и должно быть (такие были у меня детские масштабы). Но главное - это вот состояние восторженного ликования (вероятно, жизнью). Я пишу эти слова - а это было всего несколько мгновений.
Когда все исчезло, я был совершенно потрясен. В постоянном напряжении и борьбе с трудностями жизненных будней, и в школе и дома с постоянным напрягом, разными опасениями и неприятностями, я смотрел на свой серый мир довольно хмуро, хотя, конечно, и бывали припадки оптимизма.
Я и представить себе не мог, как это я же сам, оказывается, в раннем детстве воспринимал мир совершенно иначе, светло и восторженно! Меня это больно ранило, настолько оно контрастировало со мной теперешним.
Что я сейчас пишу об этом восторженном состоянии духа ребенка - это бледная тень того, что в тот миг я почувствовал. Его отблеск, этого состояния, держался еще несколько часов, потом затух постепенно.
И это было избавлением, т.к. с этим менталитетом, данным мне в чувствах, я просто не смог бы дальше ходить в школу.
И у меня осталась только память о том, как это было бы радостно так жить, т.е. в этом содержалось какое-то очень большое удовольствие, что ли.
Это отчасти похоже на то, как если вы были бы на великолепном концерте потрясающей музыки (скажем, Моцарта), она вас потрясла до глубины души - а потом вдруг оказалось, что вы через пару часов все забыли и не помните ни одной мелодии.
Да, такое возвращение в прошлое в чем-то сакрально. Главное дело не в том, что ты видишь, а в том, что ты чувствуешь дух и аромат того времени и самого себя совсем другим, каким ты был в тот момент. И все это за несколько мгновений!
И это настолько отличается от того, каков ты сейчас, что погружает в состояние шока. Психологически, по-видимому, потрясение связано с тем, что ты невольно оцениваешь изменение уровня своей самоидентификации в обществе себе подобных. А это можно сделать, только побывав "там". Твоя сознательная память этого не хранит.
Однажды я работал электриком "на трамвае", т.е. в трамвайном депо. Вам не приходилось работать электриком на трамвае?
И однажды на крыше трамвайного мотор-вагона я по ошибке взялся голыми руками за оголенные провода напряжением 500 В постоянного тока (на электрическом транспорте по преимуществу постоянный ток). Постоянный ток в отличие от переменного или притягивает или отталкивает. К счастью он меня "оттолкнул" и притом так, что я во мгновение ока слетел с крыши на земь (а это несколько метров). В горячке и с испугу, я мгновенно вскочил на ноги и с удивлением увидел, что никто рядом ничего не заметил, так быстро это произошло! И слава Богу, а то бы по ТБ (техника безопасности) начальник цеха меня сожрал бы с потрохами. И сам я удачно упал, при падении поворачиваясь на спину, словно профессионал цирка, так что и серьезных ушибов даже не было.
И как-то раз, много лет спустя, я, неожиданно и в совсем неподходящий момент, вернулся туда в это депо на эту крышу вагона, и увидел ослепительный блеск электрической дуги, когда я по глупости голыми руками очень сблизил рожки грозоразрядника, треск, шум, наступившую затем почти сразу темноту в очах и мягкий темп падения, которое показалось мне проходившим в очень замедленном темпе.
И все! С событийной точки зрения.
Но одновременно я ощутил и почувствовал себя самого, "тамошнего", и почувствовал очень ярко внутренний оптимизм своего тогдашнего бытия и неясной и влекущей куда-то надежды на что-то такое, которое...(ведь я был очень молод).
Тут читатель (и особенно читательница) могут поинтересоваться
- А не было ли у Вас, г-н сочинитель, эротических путешествий в прошлое?
Я так и знал. Ведь это факт, что оно будет спрошено. Эта сакральная троица. Любовь, жизнь и смерть.
Гром и молния на вас!
Это всегда и страшная и отчасти (несмотря ни на что) смешная тайна, как на нее ни смотри со всех сторон!
Вот однажды у Гашека в одном из его замечательных рассказов пан Гавел сильно сожалел о своем добром приятеле, который "спутался с бабой", как он в сердцах выражался, и однажды гуляя в лесочке, случайно узрел его с подругой в укромном месте. Ноги ее были раскинуты, а оттуда на него смотрел Вельзевул.
Вот пока все, что я могу сказать по этому поводу.
Интенсификация воспоминаний.
И однажды я вдруг подумал.
А почему эти моменты так спонтанны и непроизвольны?
Нельзя ли их, так сказать, культивировать и провоцировать как-нибудь специально?
Тогда можно было бы и подольше погулять "там".
Как там у советского поэта:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца - пламенный мотор!
Мотор он нам дал! Вместо сердца! Не слабо.
А каков старина Мичурин?
Зачем нам надо выпрашивать милостей у природы?
Взять их у нее - вот наша задача!
Хотя природа - это и есть мы сами.
Так, выходит, возьмем у нее как бы кредит. А под какой процент? Сумеем ли потом оплатить хотя бы проценты по кредиту?
Приятель мой Лева, точнее Лев Федорович Гайкин, выслушав этот бред, когда мы сидели как-то раз по пиву, сказал хмуро
- Такой кредит нам уже сейчас дорого обходится... А на хрена тебе вообще все это нужно? Сбондишь совсем!
- Наука требует жертв, - говорю.
По зрелом размышлении сразу определились провокационные стимуляторы возврата в виде любимых пациентом произведений искусства.
Если вы более или менее музыкальны - то это, конечно, музыка.
Если вы чувствуете краску и цвет и биение кисти в руке художника - это живопись.
В общем случае, конечно, и то и другое и вообще искусство.
Всякое искусство, кому какое мило. Это могут быть и Биттлз, и поп-шлягеры, и клипы и репы. Все может сгодиться, пока заранее мы не знаем, как оно работает.
Давай для начала споем "Я встретил вас..."
Мой собеседник говорит
- Или посмотрим "Гернику" Пикассо.
Тут вдруг он добавляет
- Ну, если так, зачем вообще маяться?
И указывает на пиво.
- А вот - "по банке"! Чем не стимулятор?
Я, естественно, взрываюсь
- Никаких таких стимуляторов! Еще и наркоту вспомни!
- А почему, раз у тебя такие великие цели и наука требует жертв?
- Нет, нет и нет!
- А почему?
- Не знаю. Но интуиция подсказывает, что это нельзя.
- Но интуиция может и ошибаться, ты же знаешь.
- Знаю, но нельзя.
- Ну, раз нельзя, давай возьмем еще по банке "Туборга" и закроем вопрос.
- А вот, кстати, интересно, ты меня навел на мысль. Временами мне случалось очень крепко поддать спиртного и даже иногда, ну совсем сверх меры, вспоминать стыдно. Но при этом упомянутых выше спонтанных возвратов "назад" ни разу не было. Были всякие озарения и откровения общефилософского, я бы сказал, характера (типа "Все на свете трын-трава"), иногда позывы к вселенской дружбе и попытки обнять мир, но "такого" ни разу не было. "Оно", вероятно, не любит такого рода стимуляции.
А что же оно любит?
Что из этого вышло.
После того разговора я заметил за собой, что стал почти непроизвольно время от времени и все чаще раздумывать на эту тему. Словно что-то понуждало меня к этому.
Но задача представлялась совершенно безнадежной. Совсем не за что зацепиться! Между теми неожиданными всплесками и текущими обстоятельствами, в рамках которых они происходили, не было никаких корреляций. Это могли быть и важные моменты, вроде вспышки молнии вольтовой дуги перед глазами тогда на крыше трамвая, и совершенно незначительные моменты, когда я в детстве сижу на горшке и гляжу на отца и на потолок.
Представляете, вот я, уже вполне большой человечек, восьмиклассник, иду домой из школы с надоедным портфелем, который вечно расстегивается, - и вдруг оказываюсь сидящим на горшке в комнате у отца на Усачевке. А куда девается в этот же миг там, на Домниковке у трех вокзалов, шедший домой из школы восьмиклассник? Не знаю.
Но в том, что это было так, я ни секунды не сомневался.
Так как здесь не удается построить никаких логичных предположений, опирающихся на единство нашего физического мира и нерушимую однонаправленность стрелы времени (время идет только в одну сторону и никак не может назад) и в связи с этим ничего нельзя измерить и зафиксировать какими-либо приборами, остается только верить, что это действительно было.
И если я уверяю, что это действительно произошло со мной - значит, я в это верю. Ну, что ж - подумал я - буду верить, поскольку это происходило со мной и не единожды.
Я подумал, что надо укрепиться в этом своем мнении, в этой вере, и вспомнил в связи с этим сцену из замечательной пьесы Горького "На дне". Там актер хочет избавиться от пьянства и мечтает о "больнице для органонов, страдающих от акоголя".
- Дед, - спрашивает он старца Луку, - Как ты думаешь, я могу излечиться от пьянства? Есть ли такая больница?
Лука отвечает
- Есть, есть, милачок!
Актер
- Дед, я могу этому верить? Что такая больница есть, и что я вылечусь?
Лука
- Конечно есть такая больница, и, конечно, ты вылечишься. Ты, милачок, только верь, крепко верь этому. Ты только верь! Во что веришь, то и есть.
Я помню, еще тогда, во время оно, читая эту пьесу впервые, подумал
- А может Лука и действительно прав? Каким ты рисуешь себе мир, таким он и будет? Во что веришь, в то и обряжаешь реальность, которая сама по себе нам не доступна.
И я решил неустанно и терпеливо укреплять в себе эту веру, что я действительно и не раз бывал "там". Ведь выше, убеждая себя и других, я не раз употреблял слово "уверен", а у этих двух слов одинаковый корень.
Я чувствовал, что на этом пути достигну успеха в своем исследовании, но тут меня поразила одна мысль: чем я тогда отличаюсь от другого верующего человека, искренне исповедующего ту или иную свою веру?
Пришлось признать - ничем!
Такова цена отступления от столбового пути науки, на котором того, что я наблюдал - не может быть!
Увы, я автоматически попал в сонм, в братство верующих!
Ирония судьбы! Сам я, воспитанный "в духе просвещения" и вскормленный заветами физики и математики, всегда относился к этому братству верующих несколько снисходительно и скептически, как бы похлопывая их слегка по плечу - и вот, на тебе - оказался среди них!
Я знаю, с исследователями из стана науки это далеко не первый случай, да и не все из них осознают, что, часто, допуская то или другое, они фактически "докатились" вчистую до веры. Господь Бог здесь сказал бы
- Ну, что же, в конце концов это неплохо! Ибо Я милосерд и приемлю всякого прозревшего и приклонившегося ко Мне.
Я, правда, не знаю, должен ли Он сказать "ко Мне" или "к Нам", так как Их ведь трое. Но не будем уточнять, как говорится.
Да, сильный удар по принципам. Но я - человек упрямый. Вера, так вера, но я буду ее исповедывать и всячески в ней укрепляться, пока не добьюсь результата (если удастся, конечно).
Сначала в поисках "пути назад" я стал использовать сильные стимуляторы воспоминаний, например, посещение тех тили иных знаковых памятных мест. Но это не приносило результата и после многих опытов я понял: нельзя при этом допускать в себе сожалений и характерного известного каждому горького щемящего чувства, от которого даже плохо может сделаться. Это убивает прошлое, микширует его, относя в ранг давно исчезнувшего и прошедшего.
После долгих проб и ошибок я понял, что надо научиться вспоминать прошлое без сожалений и горечи и тем более ущемления чувств. Вспоминать как о живом, словно бы в собрался просто зайти туда на минутку-другую.
Мысль как будто бы хорошая, но я не представлял, как это можно сделать конкретно, и долго и бесплодно думал об этом, пока не нашел ответ совсем неожиданно у Марселя Пруста в его книге "По дороге к Свану".
Ответ лежал в мелочах описания и наблюдения происходящего, ибо все в мире осуществляется по мелочам и среди мелочей и из них все рождается точка за точкой, крошка за крошкой, кусочек за кусочком, шаг за шагом.
На это впервые и обратил должное внимание мира как раз гениальный Марсель Пруст.
А мы в обыденности привыкли видеть все как бы издалека, крупным планом.
Отсюда начал выкристаллизовываться мой метод проникновения "туда".
Хорошо, это "туда". Допустим, что это получится. А обратно? Этот последний вопрос поначалу меня не волновал, т.к. я вообще не был уверен в успехе.
А потом было уже поздно.
Я стал внимательно изучать и коллекционировать свои частые и непроизвольные воспоминания, которых в жизни у каждого человека бывает довольно много. Просто многие легкомысленные и суетные создания Господа Нашего, да святится Имя Его, от них просто отмахиваются. А зря. Впрочем, это зависит от точки зрения.
И на некоторых из них я особенно останавливался, изучал, пытался вспомнить всякие мелочи и подробности и давал себе слово как-то подробнее рассмотреть то или это при следующем воспоминании об этом моменте, если оно повторится. И здесь возникла положительная обратная связь. Чем больше я думал об этом и надеялся на это, тем чаще оно появлялось и даже становилось все продолжительнее.
Как Аркадий Райкин спрашивал по этому поводу в одной из своих интермедий: "Ущучил?"
Бывали воспоминания незначительные, а бывали и очень яркие, когда-то в чем-то больно задевавшие меня.
Такова, например, история с ведрами.
В далеком 43-м году.
Представляете, когда? Еще война шла!
Что можно было ежедневно слышать из тарелок репродукторов:
Идет война народная,
Священная война!
И хор был мощнецкий. Так сейчас не могут петь. До сих пор в ушах стоит, как вспомнишь.
А у нас возле улицы Домниковки, в квартире нашей коммунальной, да и повсюду в нашем районе, - не было воды. Чего-то водопровод не фурычил. Представляете, в центре Москвы, недалеко от площади трех вокзалов, приходилось таскаться с Докучаева переулка, где мы жили, на Домниковку улицу к водопроводной колонке, каковые были во время войны реанимированы по этому случаю.
И естественно, мать, которая день-деньской была на работе, гоняла меня подростка с двумя ведрами почти каждый день за водой.
Каково это было мне подростку, когда кругом люди просто так себе идут, и девчонки смеются, таскаться с этими двумя ведрами на колонку. Все люди как люди, а я, щупленький парнишка, тащусь с двумя ведрами по городской улице, да и довольно далеко. Туда еще ничего, а вот обратно! Вода плещется, идти ровно мне не удается, народ кругом, вечно все брючины оказываются аж от самого колена залиты водой. А еще от угла, поворот к нам на Докучаев пер., проходишь мимо пивной. Часть народа внутри, часть на улице. Большинство инвалидов, кто без руки, кто без ноги. Все под банкой и им, естественно, развлечение с комментариями. Однако, помню, комментарии были вполне беззлобными. И то слава Богу! Позже, конечно, водопровод починили, но это позже.
Поскольку в то время эта ситуация больно задевала мое самолюбие, эти эпизоды с ведрами крепко засели во мне, и память о них то и дело возвращается без всякого даже запроса.
Теперь легко понять, что после нескольких неудачных попыток, когда картинки сидели только в голове, я однажды, поймав момент этого воспоминания (не надо его вызывать, надо ждать), вдруг очутился возле этой чертовой колонки с ведрами, а мимо идет Симка Капранова! Это одноклассница. Раньше ее там "не проходило"! Я кричу
- Симка!
И все пропало. Сеанс кончился.
В общем, я установил, что чем напряженнее и интенсивнее твои ментальные попытки, тем чаще происходит спонтанное возвращение "туда", которое я назвал Спонтаном.
Я даже подумал:
- Напишу книжку "Что такое Спонтан или как вернуться туда, откуда никто не возвращался". Не слабо? Эффектно и непонятно!
Через некоторое время я как бы вообще переселился на наш Докучаев пер., дом 20, кв.1, которого теперь давно в натуре нет.
Симку я больше не встречал, такой удачи больше не было, но я научился оставаться "там" все дольше и дольше. Я однажды дошел до знаменитых некогда Домниковских бань и увидел там нависавшую всегда слева плохо оштукатуренную стену старинного лабаза, давно закрытого, мешавшую входу в бани. Клянусь вам, этой детали я не мог бы вспомнить!
И чем чаще это все случалось, тем легче срабатывал Спонтан.
Кстати, и самих бань давно уж и в помине нет!
Но вот только я заметил, что по мере увеличения длительности пребывания "там", возвращение происходит все более медленно. Оно ведь само случается, и я не могу этим управлять.
Словно некто говорил
- Так, что же, мой друг! Если ты так хочешь остаться здесь?
Подумав, я ответил бы, возможно
- А какая разница?
Человеку всегда мало, так он устроен. Я стал подумывать
- Эх, а как бы мне вот мать увидеть?
И тут я вдруг заметил, что я ведь "там" еще ни с кем не общался.
Возможно, Спонтан этого не может по каким-либо причинам.
И потом, что это я зациклился на этих ведрах? Конечно, как в песне поется, здесь мой дом родной, но есть у Спонтана "там" и необозримая масса других объектов спонтанирования!
Я стал потихоньку переключаться на другие объекты исследования, но тут Спонтан подкинул мне нечто совершенно новое и неожиданное.
Видимо, так интенсивно работали, раз включившись, положительные обратные связи.
За время, пока я занимался этой историей с ведрами и исследованием общего вида улицы Домниковки того времени, с ее инвалидами ВОВ, как теперь говорят, попадавшимся вам на глазах на каждом углу и в каждой пивной (победа в войне такого масштаба, да еще при маршале Жукове, даром не давалась), мои способности улавливать слабые месседжи (как теперь принято обозначать события в информационном мире) необычайно усилились.
У меня дома на стене возле кровати красовалась подборка так наз. презентативов живописи, отмеченных вниманием эстетов европейской культуры. Честно говоря, это была удобная подборка наглядного материала по этому вопросу для детского образования, которая попала ко мне по случаю. И хотя я не ребенок, мне она вполне подошла. Дешево и сердито, как говорится. Тут был и Кустодиев с русской купчихой у самовара и Веласкес с именитыми маленькими инфантами и их челядью, расставленные автором по пространству картины в странных позах, и мадонны (несколько штук), одна прелестнее другой (Рафаэль, Леонардо), и вообще много чего.
Они со своих полотен в миниатюре милостиво смотрели на меня, когда я ложился спать, и встречали по утру после пробуждения.
Но меня они со своих картин не удостаивали внимания, что казалось мне вполне естественным. С какой стати?
Но вот однажды, просыпаясь, я привычно бросил взгляд на стену и он упал на портрет одной молодой дамы, светлое довольно румяное лицо ее благородных тонов, приподнятое над кружевным жабо, выступало навстречу зрителю из полнейшей темноты, я бы даже сказал черноты.
И спонтанно, совершенно неожиданно, я вдруг на миг почувствовал, что она смотрит на меня как на собеседника, с которым сидела вот тут рядом с собой, и хочет мне что-то сказать. Видимо, продолжить беседу.
Да, так мне показалось. Бывает. Но на следующий день, и после него, когда я обращал свой взор на эту стену, он неизменно притягивался к этому портрету. Все остальные шедевры были как обычно совершенно равнодушны к зрителям. Она смотрела несколько в сторону, была чем-то озабочена, своими внутренними соображениями, и вот взглянула на меня. Что же она хотела мне сказать? Чем поделиться? Какие-то неурядицы при дворе?
Да кто же это такая, черт возьми, в конце концов, и кто ее увековечил?
Пришлось отлепить (откнопить) эту карточку от стены, чтобы прочесть на обороте, где это к счастью было напечатано в назидание детям.
О Боже, Святые Угодники! Это оказался великий Рубенс (не хухры-мухры), "Портрет камеристки инфанты Изабеллы", середина 1620 г.
Почти четыре века тому назад пронеслась, промелькнула и исчезла в тени веков ее трепетная жизнь, воскрешенная для нас гением Рубенса.
Но подумайте только! Она, юная гранд дама, камеристка при самой инфанте, всегда в сиянии, так сказать, двора и света, сегодня красовалась бы на обложке глянцевых журналов, а я? Совершенное ничтожество! Может, был у меня далекий родственник при испанском дворе?
Но не надо так самоуничижаться, ибо уничижение паче гордости.
С другой стороны, она одна единственная из всего моего настенного паноптикума, кто обратил на меня внимание!
Что же я знаю об этой безымянной камеристке?
Пришлось обратиться к интернету, где знают все. Почти все. Но тут - глухо.
Правда, остался великолепный карандашный портрет этой юной особы, почти девочки, сделанный Рубенсом несколько раньше. В живописном портрете маслом она у него выглядит старше. Может быть, делая второй портрет, художник интуитивно почувствовал, что положение обязывает.
Даже о самой инфанте Изабелле осталось очень мало сведений, да и в записях о работе Рубенса над этим портретом осталось мало достоверного, ведь он был необычайно плодовит и писал очень много всякого.
- Что же, - подумал я, - остается только побывать у нее, раз она хочет со мной поговорить.
Но это значительно сложнее, чем оказаться подростком с двумя ведрами воды возле колонки на Домниковке в 43-м году.
По моему методу проникновения "туда" следовало внимательнейшее ознакомиться с деталями, насколько это возможно.
Итак, Испания на исходе первой четверти семнадцатого века. Время дальнейшего падения великой некогда империи Габсбургов, претендовавшей на сохранение традиций и влияния Римской империи.
В то время, когда Рубенс писал камеристку, страной управлял Филипп IV, а фактически государством руководил алчный и нетерпимый герцог Оливарес, наломавший немало дров, но судить об этом сейчас не входит в наши задачи.
Кстати, любопытно, что в это же время в Испании в фаворе у короля Филиппа в качестве придворного живописца пребывал великий Веласкес, но он не писал камеристок (не подумайте, что из спеси и высокомерия).
Это замечание в скобках мы также не беремся объяснять, не будучи искусствоведами.
Кстати, кто такая камеристка? По сути это служанка, которой оказана честь прислуживать высочайшим особам королевской крови. Но, конечно, и служанка эта должна быть благородных кровей.
Вот такая история. Девочка из знатного рода приставлена прислуживать самой инфанте Изабелле в правление короля Филиппа IV и графа-герцога Оливареса. А Рубенс, известный художник и влиятельный дипломат, как раз случайно заехал во дворец Его Величества по делам и предложил ей немного попозировать. Кто же откажется от этого? Но камеристка ему так понравилась (наверное, и как объект художества, и просто как девчонка), что он работал с ней дважды! Сделал сначала карандашом, а потом в масле. В историческом аспекте, как мы теперь видим, это была величайшая честь для нее. Она, думается, это поняла, и вот мы любуемся теперь спустя четыреста лет двумя шедеврами!
Но так в истории не всегда бывает. Вот, например, спустя всего двести лет в XIX веке великий и несравненный Иоганн Штраус-сын с колоссальным успехом гастролировал в России. Представьте только, сам дирижировал летними концертами при Павловском вокзале в Питере! И влюбился в русскую красавицу Ольгу Смирнитскую и сделал ей предложение! Сам Штраус, цветущий молодой человек родом из Вены и музыкальный гений к тому же, делает ей предложение!
Но родители Ольги отказали "бедному музыканту", посчитав его неподходящей партией для дочери. Ну и ну!
Но вернемся к нашим баранам.
Согласитесь, что империя Габсбургов, Король Филипп IV и граф-герцог Оливарес, инфанта Изабелла, камеристки и придворные дамы - все это невольно бросает на нас некоторый отсвет почтения, романтизма и уважения к тому времени само по себе.
Но когда камеристка ее Высочества Изабеллы еще и посматривает на вас со стены, тут есть от чего съехать крыше!
Но как же ее звали? Этого, наверное, мы никогда не узнаем.
Не надеясь на успех, я сам для себя прозвал ее Хуанитой.
Теперь, следуя методу, надо изучить, где она жила и работала.
Ну, насчет места жительства - дело совершенно безнадежное, а вот "место работы" нам известно - королевская резиденция. Я стал изучать этот вопрос.
Королевский дворец (Palacio Real) на месте старой крепости мавританских эмиров появился в 1561 году, когда испанский двор переехал в Мадрид. Увы, позже, в 1734 году во дворце под Рождество случился пожар, который полностью уничтожил королевскую резиденцию. После этого Филипп V предложил итальянским мастерам Сакетти и Юварре реконструировать и отстроить дворец заново, придерживаясь стиля берниевского барокко.
Следовательно, нечего и рассчитывать найти там хоть какие-то остатки "рабочего места" нашей Хуаниты, где она прислуживала своей знатной патронессе.
Но оставалась еще попытка найти в музеях Испании какую-то уцелевшую старую мебель из того дворца и, может быть, с указаниями, где она стояла. Но это вряд ли.
Тем не менее я решился побывать в Испании и в Мадриде, чтобы максимально приблизиться, так сказать, к объекту исследования.
По первому подходящему туру я побывал в Испании, видел испанское небо, мрачный Эскориал, петлял по уличкам Мадрида, посетил, конечно, Прадо, пытался поговорить с музейными служителями. Но без языка это дело дохлое.
В результате я вернулся домой к своей "мини портретной галерее" ни с чем, истратив кучу денег.
И впервые мне почудилось, что Хуанита даже не взглянула на меня.
Но я не пал духом. Женщины вообще непостоянны!
То одно подай им, то другое.
Но что же теперь делать?
Ведь в принципе могли бы сохраниться какие-то списки выражаясь по современному "служащих" дворца. Например, при проведении разного рода выплат и расчетов. Какие-то квитанции и перечни чего-то со счетами и фамилиями. Историки часто пользуются такими документами как одним из главных средств проникнуть в настоящий смысл событий.
Если кто-то из искусствоведов серьезно занимался этим портретом Хуаниты, то может он пытался что-то сделать в этом смысле? Я знал, что настоящие искусствоведы люди дотошные.
И тут меня осенило. А где, собственно, хранится этот портрет?
И что же? Ну какой же я осел! Читаю:
- "Портрет камеристки инфанты Изабеллы" был приобретен для Эрмитажа в 1772 году в составе коллекции Кроза в Париже.
Он хранится у нас в Эрмитаже! А у нас там классные специалисты. Они знают обычно о таких шедеврах все, что только можно узнать, и даже чего нельзя.
Естественно, я помчался в Питер. К сожалению, они не знали большего. Как ее зовут? Эка чего захотел. Я изложил свои соображения, но они не встретили понимания, пока я не наткнулся на одного сочувствующего, на научную сотрудницу Валентину Ивановну, уже в годах, но очень достойную женщину. В Питере вообще довольно много очень порядочных людей, не в пример Москве. Она посоветовала мне связаться с испанскими историками, специалистами по XVII веку. У них как раз могут быть какие-то материалы по фактическому составу фрейлен-камергерского состава испанского двора Его Величества. Мало вероятно, но шанс есть.
К счастью, она вела переписку с одним мадридским историком, отчасти по аналогичному вопросу, и дала мне его координаты.
Виктория! Пошла везуха!
Валентина Ивановна, узнавши, что сам я не искусствовед, несколько удивилась такому моему рвению, но выяснять что-либо по этому вопросу тактично не стала.
Я поблагодарил ее и, естественно, обещал поделиться с ней результатами в случае успеха.
В Москве я довольно быстро связался с мистером Педро Гарсильей по мобильнику, сославшись на Валентину Ивановну, несмотря на мой плохой английский.
Потом мы обменялись мнениями по данному вопросу по электронке. Сеньору Педро показалось это интересным, и он пригласил меня приехать к нему в Мадрид для соответствующей совместной работы с документами в архивах Мадрида и Толедо.
С визой не будет проблем, он обещал позвонить в посольство.
Такие возможности! Я почему-то верю в успех, хотя реальные шансы равны нулю.