– Дощечку! Надо дощечку! – кричала Зина*, вертясь вокруг стола в маленькой кухне.
– Зачем тебе она? – поинтересовалась хозяйка дома, которую пришли поздравить с днём рождения две её сестры: одна родная, Зинаида, другая — двоюродная — Валерия.
– Надо лавку соорудить, чтобы за столом всем хватило бы места.
– Как это сделать? – спросила виновница торжества — Татьяна.
– Положить доску на два стула, оставив между ними промежуток, одним концом на этот стул, другим — на тот. Двое из нас сели бы на стулья, а третья — между ними, на дощечку, – терпеливо пояснила своё предложение имениннице Зина.
– Но дощечки нет! – решительно, по-хозяйски прервала её «доклад» Таня.
– Ты могла бы заранее ещё один стул приобрести, знала ведь, что он понадобится, – не унималась Зинаида
– А на что бы я его купила? Всю наличность пришлось выложить за шубу для Ксюши. Все двадцать пять тысяч!
– Такого прикида и у самой у тебя нет, – продолжала старшая сестра поучать младшую.
– Не мне же замуж выходить, – отбивалась от сестры Таня.
– Да уж! – подхватила Зина поданную сестрой дельную мысль и начала её развивать. – Куда нам с тобой ещё раз под венец?! Лично мне и трёх раз хватило.
– А у тебя, – подколола гостья хозяйку, – считается только один брак, остальные же два — просто осечки.
Нахмурившись и помолчав, Зинаида добавила:
– Удивляюсь, как тебе удаётся из последней твоей ошибки деньги выжимать.
– Очень просто. Ты же в курсе — Геннадий привязался к моей Ксюше, как к дочери родной.
– Вот и удочерил бы, коли привязался.
– Он хотел, но надо было, чтобы Василий, родной её отец, от дочери своей официально отрёкся. А он не дал согласия. Сказал: «Своих надо иметь». Дурак! Помешал Ксюше стать богатой!
– И эта доха тоже Генкой оплачена? – продолжала завистливая старшая сестра донимать младшую расспросами.
– Им, разумеется, кем же ещё?!
– И не последние копейки отдал он тебе, конечно?
– Ясно, не последние. Но не стал бы он, подарив меха, еще и табуретки для моих гостей покупать.
– А ты бы намекнула ему!
– Неудобно это!
– А сидеть втроём на двух стульях удобно?
– Не очень-то я была сегодня расположена гостей принимать. Выпивкой не запаслась. Ты же знаешь моё правило: хочешь выпить — неси спиртное с собой!
– А табуретки для себя — тоже?! – ехидным тоном поинтересовалась Зина.
– А почему бы и нет? – на полном серьёзе подхватила Таня. – Лера не могла, конечно. Из другого города в гости с табуретками не ездят. А ты близко живёшь, пешком шла, могла бы и сиденье для себя прихватить.
– Но я же не одна шла, – осерчала Зинаида, – а с ребёнком! (Этот ребёнок в данный момент развлекался в гостиной, как умел: свалив в кучу все игрушки, которые сумел отыскать в квартире, прыгал через них).
Довод Зины показался Татьяне неубедительным. Она стояла на своём.
– Мальчика ты держала бы за ручку одной рукой, а другой — за ножку — стул. Или табурет. И всё было бы ол райт. И бутылку могла бы притащить, и закуску.
– А что? – насторожилась Зина. – У тебя совсем ничего?
– Нет, есть кое-что. Осталось от утреннего угощения. Мужики на работе скинулись. И торта кусочек. И салата несколько ложек.
– Так ты и питьё, и закуску для нас с работы принесла? И подарки тоже? Как тебе рук хватило всё это объять?
– Нечего меня уличать в скупости! На себя посмотри! – рассердилась на родную сестру Татьяна. – Лера преподнесла мне рыбину весом около двух кило. А ты что?
Засуетившись, достала Зина из сумки, стоявшей под столом, у её ног, несколько бутылочек и баночек с косметикой и разместила всё это на краешке кухонного стола.
– Убери сейчас же! Этим не закусывают! – набросилась на сестру хозяйка. А Зинаида, исполнив её приказ, спросила:
– Да что за мужики у вас на работе? На одну лишь бутылку расщедрились и ту не всю выпили?!
– Дома добавят, если мало покажется. Они моё правило знают: не перепивать! И слушаются меня. Не уборщицей же я у них служу, бухгалтером!
– Ну ладно, бухгалтер, хватит воду в ступе толочь. Набрось на плечи обновку. Посмотрим, оценим.
– Она в той комнате, где Ксюша спит. На дискотеке была, устала, будить жалко.
– А ты потихонечку, – сгорая от любопытства, наседала на младшую сестру старшая.
– Всё равно не могу, – не поддавалась на уговоры Татьяна.
– Почему? – никак не могла понять Зинаида, что мешает Тане продемонстрировать сёстрам новую вещь.
Татьяна ответила на вопрос Зинаиды, удивив её и Валерию своим сообщением:
– Сегодня мой цвет волос не подходит к цвету шубки...
– Глупости! – такую оценку Зина дала ответу именинницы.
– Ну ладно, – пошла на уступку Таня. – Сейчас надену я эту одёжку, но сперва волосы перекрашу.
– Что-о-о? – вырвалось у Зины. – Когда же мы выпьем наконец? И есть уже хочется.
– Я быстро! – пообещала Татьяна, – подождите немного.
Заскочив в ванную комнату, она заперлась изнутри. Через некоторое время вышла оттуда, не похожая на себя. Она не только волосы покрасила, которые теперь имели зелёный цвет и стояли дыбом, но и маску питательную на лицо положила, которая сделала её неузнаваемой, похожей на чудище из сказки.
– Пока волосы будут досыхать, посижу с вами, поболтаем пока, – продолжала хозяйка томить гостей, что называется, зубы заговаривать. Разговор у неё всегда сводился (сёстры это хорошо знали) к одной теме: как надо следить за своей внешностью. – Надо ухаживать за своим лицом. И начинать как можно раньше, не ждать, когда сморщишься. Я стараюсь ни дня не пропустить. Волосы крашу по несколько раз в день. Меняю наряд — меняю цвет волос.
Зина с Лерой, обречённые терпеть голод, сидели тихо, слушали внимательно, хотя это было им совсем не надо. А Таня продолжала делиться с ними своим ценным, на её взгляд, опытом...
– А знаете, что мне сказал однажды по этому поводу Гена, когда мы жили с ним вместе, – сделала Татьяна неожиданно для сестёр лирическое отступление. – Ту бы, говорит, лучше обед приготовила, чем морду свою и космы сто раз на день мазать. Морду?! Это у меня-то морда?! Хам настоящий! Как могла бы я с таким грубияном и дальше сожительствовать?! Надо было, наверно, возмутиться и сразу от него бежать. Но я смолчала — он же миллионер. И пока на мне не женился. Вот когда женится — сами понимаете.
– А ты разве не отказалась ещё от этой идеи — выйти за него замуж? – осведомилась Лера, молчавшая до сих пор.
– Нет, конечно.
– Зачем же тогда сбежала от него?
– Всё-то вам надо объяснять. Самим кумекать надо. Ладно, открою секрет: чтобы он помчался следом за мной.
– А может, ты хочешь, чтобы он тебя удочерил? – подколола сестру Зинаида.
– Да, было бы неплохо, – не сочла нужным Татьяна обидеться на сестру. – Но, к сожалению, он ещё не так стар, как надо было бы для этого.
– Всё ещё впереди, родная, – ехидным тоном пообещала Зина, злясь на сестру за то, что та морит их с Лерой голодом.
– Да... – не стала продолжать спор несостоявшаяся жена миллионера. И вдруг вспомнила Василия, бывшего мужа своего, как он любил её, как лелеял, а главное: все заработанные им деньги, до последнего рубля, отдавал ей, своей жёнушке. А у этого... попробуй отнять хотя бы половину.
– Честно скажу: жаль мне стало теперь Васеньку. Никогда не обижал он меня. Пылинки сдувал.
– Зря, наверное, бросила его, – посочувствовав и Тане, и бывшему её мужу, поинтересовалась Валерия, – раз теперь об этом сожалеешь. А насчет денег вот что скажу: он тоже ведь теперь на Севере трудится, неплохо, говорят, зарабатывает. Он моложе Геннадия и может накопить больше.
– Нет, – горестным тоном возразила Татьяна. – Геннадия ему не превзойти.
– Почему же? – спросила Валерия, давая сёстрам понять, что она делает предпочтение бывшему супругу Татьяны.
– Потому, – сердясь неизвестно на кого, огрызнулась Таня, – у Василия своего дела нет, а у Геннадия есть. Они и соревноваться друг с другом не смогут.
– А может, этот миллионер сюда, в ваш город, своё дело переведёт, – принялась фантазировать Зинаида.
– Да, хорошо было бы, – рассудительно поддакнула старшей сестре младшая. – Но я боюсь этого.
– Почему? – непонимающе воскликнула Валерия.
– Если он будет жить здесь, со мной, – безрадостно призналась именинница, – я должна буду ему еду готовить. А вы представить себе не можете, сколько он жрёт! Нет, нет, мне такого счастья не надо. Мне бы его деньги, а его самого не надо совсем. Неужели это непонятно? Это же так просто, как дважды два. Я бы согласилась его принять, если бы он вдруг стал миллиардером. Ведь есть же и миллиардеры. Они своих жён к печке не ставят. Нанимают прислугу. Я же в прислуги не гожусь! С моей-то внешностью!..
– Ну, хватит! – перебила сестру Зина, которая, Зина тио есть, своим внешним видом похвалиться не могла и завидовала красоте Татьяны. – Пора, наверное, нам заняться тем, чем занимаются на дне рождения. Не до утра же нам терпеть!
– Но я же ещё краску не смыла, продолжила Татьяна, так сказать, тянуть кота за хвост.
– Ничего, и так посидишь, прикрикнула на сестру Зина, – это пищеварению не помешает! Кто тебя просил волосы красить? Красилась бы заранее!
Татьяна сдалась наконец. Разлила по рюмкам остатки водки из бутылки, принесённой с работы. Сёстры выпили, начали с жадностью есть. Виновница торжества за столом не задержалась. Вышла из кухни в коридор. Как раз в этот момент туда же выскочил из гостиной внук Зины по какой-то своей надобности. Наткнувшись на Татьяну, не успевшую привести себя в порядок, он испугался очень, приняв тётю Таню за страшилище, ворвавшееся в дом с улицы (мальчику было тогда всего два года), он закричал благим матом. Упав на пол, начал дёргаться. Мать у малыша была совсем молодая, волосы не красила, маски себе не делала. Бабушка красилась, но размалёванной её он никогда не видел, потому так и расстроился. Таня, выяснив, в чём дело, почему мальчонка разревелся, спряталась в ванной комнате и принялась смывать с себя химию, как она выразилась. Зина и Лера, толкая друг друга, бросились к мальчику и стали утешать его. Бабушка взяла внука на руки, села с ним в гостиной на диван, стала его качать и уговаривать. Объяснять, что это не чудище, а всего лишь тётя Таня. Сейчас она умоется, причешется и будет опять красивая, нисколько не страшная. Но мальчуган не хотел никого слушать.
– Не хочу тётю Таню! Хочу домой, к маме! - верещал он.
– А ещё чего ты желаешь? – преданно шептала ему на ухо бабушка.
– Ещё хочу игрушек! – обрадовался капризуля.
– Но все игрушки уже в этой куче, – попыталась вразумить ребёнка бабушка. Он с ней не согласился.
– А бутылочки и баночки? Они в твоей сумке. Кидай их тоже на пол!
Зина вытряхнула из своей кошёлки всё, что собиралась подарить сестре.
– И рыбку хочу! – канючил внук.
– А рыбки нет, – попыталась бабушка обмануть внука. Но это ей не удалось.
– Нет, рыбка есть. Я видел у тёти Леры.
– Но это же еда, – растерялась Зинаида перед настойчивостью малыша, привыкшего добиваться от взрослых, чего ему хотелось. Он знал, что и на сей раз добьётся своего, а потому ещё громче закричал:
– Ну и пусть еда! Я буду ею играть!
– Но она же в холодильнике, мёрзлая, холодная, ты простудишься, – не на шутку перепугалась бабушка: ещё не хватало, чтобы малыш по её вине заболел. А он продолжал требовать:
– А ты её в одеяло заверни...
Убедившись, что внука ей не переспорить, Зинаида, посадив его на пол, сбегала в прихожую (именно там стоял у Татьяны в квартире холодильник), принесла уже завёрнутую в тряпки горбушу, которую Лера подарила имениннице, и вручила эту «игрушку» малышу. Добившись своего, он успокоился, наконец. Прижав свёрток к своей маленькой груди, он уснул прямо на полу. Зинаида осторожно высвободила из его рук «игрушку», посадила спящего на горшок. После этого, бережно обняв ребёнка, перенесла его на диван.
Наконец в квартире стало тихо. Зина и Лера уселись за стол в кухне. Туда же явилась и Татьяна, умытая и причёсанная, высушив волосы феном. Тяжко вздохнув, она сказала сёстрам:
– Вы бы посмотрели на меня, на ненакрашенную. Я же совсем седая.
Зина промолвила ей в тон:
– Я тоже.
В их возрасте у Леры не было седых волос. Да и теперь белыми у неё были только виски. Она, как и её сёстры, красила волосы, но разговор на эту тему не поддержала, задумавшись о мальчике. Её возмутило, что Зина, придя в гости к сестре на ночь глядя, притащила с собой двухлетнего ребёнка. Была Валерия по профессии учительницей, прекрасно знала, что у детей должен быть режим. А взрослые должны его неукоснительно соблюдать. Она сказала Зинаиде, не боясь, что та обидится:
– Малышу пора лечь в постель и спать. Он переутомился, поэтому и капризничает.
И спросила строгим менторским тоном:
– Ты зачем привела его сюда? Где пьют, хоть и немного, ребёнку не место.
– А с кем бы я его оставила?
– Как это с кем? У него же есть мать...
– А она тоже ушла на день рождения к кому-то. А пацана мне подбросила.
– Как это, – не поняла Лера, – подбросила?
Зинаида пустилась в пространное объяснение:
– Дочь моя, его мать, привела сына ко мне, к нам с Тихоном, а нас дома не застала. И попросила соседей наших присмотреть за ним до нашего прихода. Когда мы вернулись, соседка, постучав в стену, дала нам знать, что дитя у неё. И мы его забрали. Это и называется «подкинуть ребёнка».
Выслушав сестру, Лера подумала: Зина врёт, такого быть не может — чтобы мать оставила ребёнка у чужих людей, да ещё в том доме, где сама не живёт. События, безусловно, развивались иначе.Зина сама забрала внука у его мамы, чтобы взять его с собой на торжество: ей не терпелось показать мальчика сёстрам своим. Она не могла отказать себе в удовольствии, которое испытывала, когда он блистал своими талантами на вечеринках, что устраивались для взрослых. Это был её первый внук, она любила его до безумия, так, как никогда не любила своих детей. Он действительно был очень способным: в два года говорил, как большой, знал очень много слов, выговаривал все звуки, не картавил, не шепелявил. И был к тому же очень хорошенький: картинка, а не мальчик — черноволосый, кареглазый, кудрявый. Его мать тоже была прехорошенькой, уродилась не в Зину, а в своего отца, первого мужа Зинаиды. Только цвет волос, чёрный, достался ей от матери.
Благодаря своим талантам и внешним данным, мальчику приходилось «выступать» перед родными и знакомыми бабушки, чтобы потешить её. Она превратила ребёнка в игрушку взрослых и не думала, к чему это может привести, не осознавала даже, что мучает его; Рассказывала всякие небылицы, почему малыш с нею, когда он должен находиться дома и спать, оправдываясь перед теми, кто её обвинял в несерьёзном отношении к вопросам воспитания детей.
Её оправданиям Валерия не верила. Давно она уже поняла: Зине соврать ничего не стоит. О таких, как она, в народе говорят: соврёт — дорого не возьмёт. Врать научилась она, выманивая у друзей и знакомых деньги в долг.
Недовольна была Валерия этой своей родственнице, но, как известно, сестёр не выбирают и приходилось порой мириться с её дурными наклонностями. Но зная, как она мучает ребёнка, чтобы вызвать зависть у собравшихся в чьём-либо доме гостей, Лера не выдерживала и делала ей замечания. И сейчас, в доме у Татьяны не удержалась и дала ей, с опозданием, конечно, совет:
– Ты могла бы оставить его с дедушкой.
– С каким ещё дедушкой? – оспорила было Зина право её третьего мужа называться дедом ребёнка, не являющегося его кровным родственником, но, спохватившись, исправила допущенную ею оплошность, заговорив о другом:
– С Тихоном, что ли? Могла бы, но сегодня нельзя было так поступить. Он должен хорошенько выспаться перед дорогой, завтра утром едет он...
– Куда?
– В Москву, как всегда. Ты разве не знаешь? Завтра утром поезд.
Лера подумала: приедет, а ему и двери не откроют. Очень не хотелось ей сообщать Зине эту неприятную новость.
Жена Григория, который доводился Зинаиде и Татьяне родным братом, а Лере двоюродным, попросила её, Валерию, сообщить Зине, что хозяева московской квартиры, в которой останавливался Тихон, когда приезжал в столицу по своим коммерческим делам, отказываются впредь принимать его у себя.
Как говорится: не дал слово — крепись, дал — держись. Выполнила Валерия, через не хочу, своё обещание. На вечеринке у Татьяны, после того, как выпили водки по рюмочке.
И что тут началось! Настоящий скандал. Он назревал уже несколько лет. И наконец случился. Выслушав сказанное двоюродной сестрой, Зинаида чуть не потеряла сознание, чуть не набросилась на неё с кулаками. Стала обзывать её по-всякому: дурой, сумасшедшей, старухой. Впоследствии, если ей Лера чем-то не угодит, осыпала её оскорблениями. Особенно ей нравилось обзывать сестру старухой. Ей казалось, что это очень обидное слово. В то время, когда эта ссора произошла, Зинаида, как и Валерия, была уже пенсионеркой, но несмотря на этот убедительный факт, считала себя молодой и цветущей. Надо тут сразу сказать, что Валерия казалась Зинаиде старухой уже тогда, когда ей, Валерии, не было и тридцати лет...
Теперь о другой двоюродной сестре Леры.
Сразу, как только Зинаида набросилась на Валерию, Татьяна молчала, раздумывая, должно быть, чью сторону занять. Ссориться с сестрой, приехавшей к ней на торжество из другого города, ей явно не хотелось: слишком много в своё время Валерия сделала ей, Тане, добра. Но Зина была родная сестра, а Лера лишь двоюродная, и это нельзя было не учитывать. Лера предчувствовала, что родные друг другу сёстры объединятся против неё. Но в чём будет упрекать её Татьяна? Как обзывать? Вот что было ей интересно. Старухой? Едва ли. То, что Лера старше каждой из двоюродных сестёр (Татьяны — на тринадцать лет, а Зинаиды — на десять), не мешало Тане дружить с ней. Будучи старше, Лера имела больше возможности помогать младшим. А в её помощи они порою очень нуждались (когда не стало их родителей), особенно Татьяна. Так уж сложилась её жизнь. Нет, думала Лера, старухой она меня не станет обзывать. Но как же тогда? Сумасшедшей? Но она прекрасно знает, что двоюродная сестра — абсолютно нормальный человек. Убеждена в этом, иначе разве стала бы она просить Леру сделать ей очень серьёзную услугу? В сорок лет Татьяна родила второго ребёнка, а через год после родов должна была лечь в больницу на операцию и пролежать там целый месяц. А как быть с годовалой дочерью? Муж каждый день ходит на работу, сын в школу. Кто же ребёнку заменит в этом случае мать? Татьяна выбрала Валерию, которая в то время вышла на пенсию по выслуге лет. А Татьяна, между прочим, по профессии врач. И в то время ещё работала по этой специальности. Неужели бы она поручила Валерии водиться с её годовалой дочерью, если бы считала её сумасшедшей? Никогда. Этот факт доказывает, что неадекватность Леры — всего лишь злая выдумка притворщицы Зинаиды. И сейчас она пустила в ход это своё «изобретение», надеясь, что и Татьяна подхватит это слово и будет его повторять. Но Таня не пошла на поводу у старшей сестры, однако её поддержала, начав упрекать Валерию. Преодолев чувство неловкости, она спросила Леру:
– Зачем ты влезла в это дело? – и обозвала двоюродную сестру «парламентёршей». Это слово произнесла она с презрением, что Леру обидело, конечно. Она, в свою очередь, спросила у Татьяны:
– А что я такого нехорошего сделала? Просто сообщила сестре, что её «сосед», как она называет своего третьего мужа, как горькая редька надоел хозяевам московской квартиры. Зина должна была новость эту воспринять как предупреждение и сделать соответствующие выводы, а не бушевать. Лично я его ещё ниоткуда не выгнала, но хозяева могут выгнать, сказав при этом какие-нибудь обидные слова. Зачем этого дожидаться? Лучше поскорее, пока до оскорблений не дошло, покинуть их дом.
– Да никогда ничего обидного ему они бы не сказали. Воспитание не позволит им язык распускать. Слишком деликатные это люди. И Гришка никогда Зине в глаза ничего грубого не сказал бы. И Тихон продолжал бы у них останавливаться и делать деньги в Москве. А теперь, из-за твоего вмешательства этот источник дохода «накрылся медным тазом». А ведь они оба, и Зина, и Тихон, пенсионеры. А на пенсию не проживёшь. Ты должна была посочувствовать им, а не москвичам. Они же тебе совершенно чужие люди. А Зина, хоть и двоюродная, но всё же тебе сестра. Жалости у тебя нет!
– Как это нет? Я пожалела, но не мужа твоей родной сестры, а этих людей которых он «достал». Я же знаю, что это за человек, помнишь, я тебе рассказывала, как он терроризировал меня, пытаясь заставить меня на него работать. Кое-как от него отделалась. Пора поставить его на место.
– Но он же муж твоей сестры! – начала Татьяна толочь воду в ступе. Заметив, что Лера её нотацию пропускает мимо ушей, изменила тактику, перечеркнув всё хорошее, что Валерия делала для неё, по её же просьбе, заявила непреклонным тоном:
– Ты предала сестру и будешь за это наказана. Был бы сейчас день, я бы вышвырнула тебя, как приблудного котёнка. Но сейчас ночь. Да ещё и зима. Пропадёшь — мне отвечать. Зачем это мне? Сиди до утра, где сидишь. А завтра — скатертью дорога. А потом я тебя на порог не пущу. Я выбираю родную сестру. Я — не предатель.
– Ну, что? Получила? – возликовала Зина, услышав сказанное Татьяной, и тут же перестроилась, обратившись к ней.
– Хватит тебе выступать. Довольно с неё. Теперь поговорим о том, кто больше, чем она, виновата, кто её подставил. О нашем братце родном. Он первый нас с тобой предал.
– Как? – заинтересовалась Татьяна.
– Мог бы выручить: дать денег своим московским друзьям, чтобы им было выгодно время от времени принимать у себя его родственника.
– Он богатый, и от него не убыло бы! – стояла на своём Зинаида. – К тому же, Таня, он перед нами с тобой должник!
– Как? Почему? – не переставала удивляться Валерия логике сестры.
– Не понимаешь, ну и дура значит. А это всё равно, что сумасшедшая, но я тебе сейчас всё растолкую. Он наш старший брат. – Начала она разъяснять Лере, что к чему, подражая учителям, беседующим с умственно отсталыми детьми. – Понимаешь? Брат, да ещё и старший.
– Понимаю, понимаю, – начала терять терпение Лера, догадавшись, что дальше будет вещать Зина. – Что дальше?
– А дальше то, что родители послали его в Москву учиться. Ты это знаешь?
– Знаю, конечно.
– И высылали ему на жизнь деньги.
– Пять лет, отрывая эти средства от нас, младших детей. Представляешь, сколько это, если умножить энную сумму на двенадцать, а потом ещё и на пять.
– Ну и что? – Дала Валерия понять, что сестра её ни в чём не убедила.
– А то, что он им очень задолжал. Теперь их нет, а долг остался. Остались и мы, его младшие сестрёнки. И эти деньги, которые были потрачены родителями на его содержание, пока он жил в Москве, он должен отдать нам, мне и Тане.
– Да он уж давно, когда родители были ещё живы, рассчитался с ними. Забыли вы, как всё было.
Настал момент, подумала Лера, взять инициативу в свои руки и поставить под сомнение всё, что сказала Зинаида. И Лера продолжила.
– Окончив институт, он приехал в этот город работать по распределению. Талантливый инженер, хороший организатор. Он получил назначение на высокую должность. Ему дали жильё. Он женился. Пошли дети. Жена, как и он, работала. Мама ваша, когда вы жили в Сибири, не работала, занималась вами, детьми. Отец ваш вышел на пенсию. На пособие, которое он получал, и на те деньги, которые выплачивали никогда не работавшей его жене, жить вчетвером стало очень трудно. Вы с Татьяной уже подросли. Вас нужно было не только кормить, но и прилично одевать. Учитывая всё это, ваш брат вызвал из Сибири всю вашу семью. Вы все четверо поселились в том же домике, который он получил по месту работы как молодой специалист. Семья ваша увеличилась вдвое. И всех членов этой семьи содержал Григорий. Кормил, одевал, можно сказать, наряжал, пока вы с Татьяной не вышли замуж. Теперь посчитай, сколько он потратил на вас. Гораздо больше, чем отрывал от вас, пока учился в Москве.
– Прикинь, сколько он получал! – испуганно воскликнула Зинаида, если заработка на всех хватало... И потом — не меньше. А как только и я, и Таня вышли замуж, отвернулся от нас.
– Но вы же теперь стали работать, и ваши мужья тоже!
– Но сколько им платили по сравнению с Гришкой! Мог бы и теперь нам подбрасывать...
– Тане, например. – Рассердившись на сестру за то, что она с ней так беспощадно разговаривала, решила Лера ответить ей тем же. Она, как я уже сказала, была добрым человеком, но подлость не прощала никому, никому и никогда. – Тане, – привлекая её внимание, повторила Ларе, – которая то и дело посылала мужа на Север за большими деньгами, а потом отбирала у него всё до копейки. И тебе, Зина, когда ты назанимала у родных и знакомых двести тысяч и, не собираясь кредиторам эти деньги возвращать, стала на себя их тратить, шиковать, что теперь называется «жить красиво», — тоже должен был оказывать материальную поддержку?! Не вижу я в этом необходимости. И он не видел...
Отчитывая сестёр, Валерия думала: и в кого они «уподобились» такие чёрствые и бездушные? В кого-то, наверно, из дальних родственников, только не в мать свои и не в отца. Их родители были, как говорится, настоящие люди, которых не в чем было упрекнуть. Можно было только посочувствовать им: слишком много выпало горя в жизни на их долю. Груша (Агрофена), мать Зинаиды и Татьяны, была родной сестрой отца Леры, Тараса Михайловича. Родились они оба ещё до революции в одной из деревень Оренбургской области, в семье зажиточного крестьянина. Росли сиротами, без матери. Их отца, хотя он не был кулаком, по ошибке раскулачили. Местные власти признали свою ошибку, обещали исправить. Но глава семейства не стал этого дожидаться. От греха подальше покинул свою обитель. Недалеко от тех мест, где они жили, начал строиться новый город, Магнитогорск. Туда и переехал не по закону лишённый своего имущества отец Тараса и сам Тарас со своей семьёй. Он был уже взрослым тогда и женатым. Груша вместе с ними на Урал не поехала. Отправилась в тёплые края к тётке, заменившей ей мать. Там, на юге России, она и вышла замуж за человека, ставшего впоследствии отцом Зины и Тани.
Он был значительно старше Груши. У них родилось два сына. Жили они вчетвером дружно и счастливо. Но кто-то, оставшийся неизвестным, позавидовал их счастью и оклеветал его. Он был арестован и сослан в Сибирь. Шёл 1937 год. Оставшись без мужа с двумя маленькими детьми, Груша пришла в отчаяние, едва выжила и не выжила бы, не будь у неё старшего брата. Но он был. И когда она сообщила ему о постигшем её несчастье, сразу же принял меры, чтобы ей помочь. Он вызвал сестру и её детей в Магнитогорск.
Получив документ, подтверждающий этот вызов, Груша, с большим трудом достав билет на поезд, отправилась в путь. Села в вагон с двумя сыновьями, а вышла из него с одним. Младший ребёнок, совсем ещё маленький, заболел в дороге. Его не удалось спасти. Не зря говорят: пришла беда — открывай ворота. Первое горе было страшное, второе — ещё страшнее. Когда случается такое, человек теряет интерес к жизни.
Но надо было жить, заботиться об оставшемся в живых сыне. Брат взял их обоих под своё крыло. Имея уже своих трёх дочерей, не побоялся проявить заботу о семье репрессированного (что в то время было очень рискованно). Однако всё обошлось.
Тарас нашёл сестре работу, выхлопотал жильё, добился места в детском садике для племянника. Не только Тарас и его жена Наталия, все их родственники, приехавшие вслед за ними из деревни в Магнитку (где требовалась рабочая сила) и поселившиеся по соседству в бараке на туковом посёлке, опекали измученную невзгодами женщину. Морально поддерживали её. Старались ни на минуту не оставлять одну, когда она возвращалась домой с работы. Беседовали с ней, уверяли, что всё ещё наладится в её жизни. Мужа выпустят из тюрьмы, раз он ни в чём не виноват. И детей ещё нарожают — молодые ведь. Груша слушала то, что ей старались внушить кивая, соглашалась. Но взгляд у неё был отсутствующий. С таким видом она сидела и за столом, когда приходилось принимать участие в гулянках, которые устраивали бывшие односельчане по праздникам, собираясь вместе. Отмечали все праздники: и религиозные, и светские. Были они уже городские жители. Но в душе оставались деревенскими. И веселились по-деревенски. Пили бражку, плясали, громко топая каблуками. Пели задушевные песни. И надо сказать, очень хорошо пели. Такую, например:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах...
Груша внимательно слушала пение и потихоньку плакала. Но стоило заиграть гармошке или баяну, она выбегала из-за стола, бросалась вниз лицом на кровать, начинала рыдать и рвать на себе волосы. Гулянка сразу же прекращалась. И хозяева комнаты, и гости тоже соскакивали с мест, гремя табуретками, бросались к плачущей женщине, сгрудившись вокруг неё, утешали, уговаривали. Равнодушных не было среди них. Привлечённая шумом, криками, сбегалась вся барачная детвора, набивалась в комнату. Туда же устремлялась и Лера. Была она тогда ещё совсем маленькая, но сцены, описанные мной, потрясая её детское сердце, врезались в память навсегда.
Аграфена, тоскуя по мужу, мучилась в Магнитогорске. Он, тоскуя по ней и по сыну, мучился в Сибири. Но он был мужественным человеком, и страдания не сломили его. Он был также очень умён. Подождав, пока по его расчётам, схлынет поток жалоб в Москву таких же, как он, невинно притеснённых, он со своим прошением обратился к самому Сталину. В его деле разобрались. Он был освобождён. Как стрела, примчался он в Магнитку, забрал жену и сына и увёз их, но не туда, откуда его забрали, арестовав. Не туда, где Чёрное море, жаркое солнце и цветущие сады, а туда, где тайга, глубокие сугробы и лютый холод, но где его никто теперь не назовёт «врагом народа». Там он стал уже как вольнонаёмный трудиться на том же месте, где работал как политзаключённый. Было у него обретённое в молодости средне-техническое образование и должность соответствующая, так что зарабатывал он хорошо. Там, в Сибири, у них с Грушей родилось ещё двое детей — две дочери, названные Зинаидой и Татьяной. Зажили они вчетвером, невзирая на морозы, дружно и счастливо. Но как бы не был доволен тем, что жизнь его наладились после перенесённых ударов судьбы, Михаил не забыл тех, кто помог его жене, а значит и ему самому в трудное время. Очень был он признателен брату Груши за всё, что тот для неё сделал. Всю жизнь писал он письма отцу Леры и благодарил за всё хорошее. Будучи малограмотным, Тарас на нго письма не отвечал, но Михаил не обижался и продолжал писать.
Но пришло время, когда от сибиряков потребовалось больше, чем красивые слова и уверения в дружбе. Старшая дочь Тараса и Натальи (старшая сестра Валерии) вышла замуж, но не захотела жить со свекровью и потребовала, чтобы родители купили для неё недостроенный дом, который она присмотрела на каком-то посёлке. Отец был не против сделать ей такой подарок как приданое. Но денег для этой покупки у родителей не было. И тогда Тарас вспомнил сестру и её мужа, которого он видел только однажды, когда тот приезжал в Магнитку за семьёй, достал пачку писем, полученных от Михаила и Груши, перечитал их и... рискнул попросить у родственников в долг большую сумму денег. Деньги были тут же высланы телеграфом. Недостроенный дом был куплен. Достраивали его все родственники родителей Леры, «хором», как они выражались. Через какое-то время долг был возвращён Михаилу и Груше. Дружба двух семей стала ещё крепче. Михаил и Груша стали время от времени приезжать в Магнитку погостить у Тараса и Натальи.
Поступив в московский вуз, сын Михаила и Аграфены дважды приезжал во время каникул в Магнитогорск к брату своей матери и к тёте Наташе. Один раз вместе с родителями, в другой раз — один. Магнитка была ему не чужая. Здесь в детстве прожил он несколько лет в окружении многочисленных родственников, шумных, весёлых, общительных, дружных, с любовью относившихся к его матери и к нему самому, когда им было так трудно. Возможно, именно в эти годы и сложился его характер. Известно ведь, что личность формируется именно в детстве. Как видно, общение с этими людьми, по сути деревенскими, и повлияло на него благодатно. Я думаю: ему просто повезло, что он по воле судеб вдруг оказался в их среде. Что называется: не было бы счастья, да несчастье помогло. Лера тоже выросла в этой обстановке, чем объясняется то, что им нетрудно было понимать друг друга впоследствии, когда Валерия со своей семьёй переехала в те края, где обитали её родственники по отцу. После развода с мужем, осталась одна на чужбине, как когда-то в прошлом её тётя Груша. Помня то, что ей пришлось тогда пережить, Аграфена и её сын стали помогать Лере в её, тоже нелёгкой жизни. Тётя Груша — морально, Григорий — материально, что так возмущало Зину.
На дне рождения Татьяны, с описания которого начала я эту свою повесть, она, Зинаида, вдрызг рассорилась бы с двоюродной сестрой, но ей что-то было надо от неё.
Что именно, она скрывала. Лера не сразу в этом разобралась. Хитрых людей понять очень трудно. Когда же наконец Лере стало ясно, что Зинаида задумала и старается осуществить, она, Лера, пришла в ужас, ещё раз убедившись в бесстыдстве и наглости этой женщины. Но об этом позднее. А сейчас продолжу рассказ о том, что происходило в доме Татьяны, пригласившей сестёр поздравить её с днём рождения.
Дав волю своим негативным эмоциям, Зинаида вдруг вспомнила, чего бы ей хотелось добиться от двоюродной сестры (а этого достичь можно было, лишь находясь с нею в дружеских отношениях). Спохватившись, она сразу же перестроилась и начала подлизываться к Лере, стараясь вину за то, что праздник был испорчен, переложить с неё на Григория.
Выслушав прочитанную Лерой им с Татьяной нотацию, Зинаида не без ехидства спросила:
– А что это ты так его защищаешь? Почему не нас с Таней, а его?
– Потому что и мне в своё время сделал он много добра.
– Расскажи, расскажи, – продолжила с насмешкой Зинаида, – какое добро он тебе делал?
– Ты не знаешь, не помнишь? Это было, когда вы с Таней ещё в школе учились. Я напомню вам. Мы с дочерью (я и мой муж, окончивший Ленинградский институт) приехали в тот город, где и теперь живём (хотя и врозь). Нас поселили в общежитии, в квартире на шесть хозяев. Работал только один муж, я была в декретном отпуске. Жили на одну зарплату. Впоследствии, когда и я стала работать, наше материальное положение улучшилось, но сначала мы очень нуждались в помощи. На чужбине так трудно жить. И Григорий входил в наше положение. Время от времени давал мне денег в долг, чтобы могли мы сводить концы с концами. Конечно, я всегда возвращала эти ссуды. И никогда не добивалась, чтобы он дарил мне деньги. Кроме того, когда мы приезжали к вам втроём на выходные, нас очень хорошо встречали и щедро угощали.
– Но когда это было? – осталась недовольна объяснением Валерии Зина. – Сто лет назад!
– Почему сто лет назад? И теперь, когда мы все уже пенсионеры, брат с женой не отказывают мне в гостеприимстве.
– Да им ничего не стоит угостить тебя. Ты же приезжаешь к ним после развода с мужем одна.
– Тем не менее. Интересуются, как я живу. И если я в чём-то нуждаюсь, помогают.
– И материально?
– Да, и материально. Помните, я лежала в больнице, когда мне сделали операцию, вы тогда ещё навестили меня. Эта операция была платной. Я заплатила за неё кругленькую сумму. Получив пенсию, всю отдала. Осталась без гроша. Жить было совершенно не на что. А Григорий с Альбиной дали мне денег столько, сколько я заплатила хирургу. И сказали, что это не в долг, а насовсем.
– А-а-а! – закричали Татьяна и Зинаида в один голос, будто ужаленные. – Нам, родным ни копейки не даёт, а ей, двоюродной, пожалуйста! Отвалил! Да это же ни в какие ворота не лезет! За это от нас он получит! Бойкот! Бойкот объявим мы ему!
- А ты! – обратилась Зинаида к Валерии с «деловым предложением», – если хочешь, чтобы мы простили тебе предательство, должна присоединиться к нам, к нашему бойкоту. Выбирай: мы или он. Отвечай сейчас же!
Лера ответила:
– Конечно, ссориться я с вами не хочу. Но и с ним тоже. Ни с кем я не хочу конфликтовать. К чему эта ругань? Всегда с человеком по-хорошему договориться можно. И мне вашего родного брата упрекнуть не в чем.
– А ты за нас постой! – сказала Таня. – Мы же столько лет уделяли тебе внимание... но теперь хватит. Утром распрощаемся и ко мне ни ногой. На порог не пущу
– Что ж, – ответила Лера спокойно, ничуть не расстроившись от того, что её выгоняют. Потерять такую агрессивную компанию — ничего не потерять.
Зина же решила, что Лера сожалеет о том, что случилось, и сказала:
– Ну, зачем ты призналась, что он даёт тебе деньги? Ну, не дура ли ты в самом деле?!
– Вы так его ругали. А это несправедливо. Да ещё при мне. А я не терплю несправедливость.
– Ну так и оставайся одна, – сказала Зина уже с меньшей злостью. Ей, как видно, не хотелось всерьёз поссориться с двоюродной сестрой. Поссорить её с Татьяной, конечно, было бы желательно. Натравить родную сестру на брата — тоже. Всех родственников настроить против Гришки, а потом, прикинувшись паинькой, подлизаться к нему. Хотелось оставаться единственной его сестричкой, чтобы ей от него перепадало больше внимания и всяческих благ.
И от Леры ей тоже чего-то было надо. Это сразу Валерии стало ясно, так как, бросив ей вызов, стала она, Зинаида, тут же, как говорится, с места не сходя, подлизываться к двоюродной сестре, стараясь переложить вину за то, что праздник не состоялся, с Валерии на Татьяну и на Григория.
Перехватив её в коридоре, она сказала Валерии шёпотом, чтобы Таня не услышала:
– Слушай, давай слиняем отсюда уже сегодня. Переночуешь у меня. Знаешь, что она сейчас может устроить?
– Нет, не знаю, – призналась Лера, удивившись тому, что сестра так неожиданно перестроилась. – А что именно?
– Вызвать «скорую», чтобы разжалобить дочь. Такой у неё метод воспитания. Чтобы Ксюша тряслась над ней и слушалась.
Предложив двоюродной сестре немедленно удалиться вместе с ней, Зина дала ей понять, что у них, у родных сестёр, не очень хорошие отношения. Младшая была красивее старшей, и старшая завидовала ей, так как красота давала Татьяне возможность «выжимать» из поклонников большие деньги. Кроме того, Зинаиде не нравилось, что Татьяна слишком сдружилась с Лерой. Обращается именно к ней, к двоюродной, когда в чём-либо нуждается, обходя её, родную. Ей, Зинаиде, нужно было, чтобы Таня просила о помощи её, родную сестру. Очень ей хотелось быть необходимой младшей сестре. Она надеялась, что, выполняя просьбы Тани, она будет держать её в зависимости и пользу из этого постоянно извлекать.
Она мечтала не только о том, чтобы ей брат «подбрасывал» деньги, но и сестра, которую продолжал содержать богатый любовник, хотя они уже и не жили вместе. Много забот было у Зины. О чём-то она говорила с сёстрами. Что-то скрывала. Держала она в секрете то, что нужно было ей от Валерии. Лера чувствовала, что она задумала что-то, что когда-нибудь коснётся лично её. Но что именно, поняла не сразу. Хитрых людей нехитрым очень трудно понимать. А когда поняла, ещё раз ужаснулась бесстыдству и наглости этой женщины.
Но об этом позднее. А сейчас продолжу повествование о том, как восприняла Лера предложение Зины сбежать из дома Татьяны, не дождавшись утра.
Это предложение она приняла, чем очень угодила Зине. И та стала её поторапливать:
– Быстрей собирайся! Сматываться нам надо немедленно. Дочка уже проснулась, сейчас начнётся второй акт комедии.
– Дочка проснулась. А мальчик? – возразила сестре Лера. – Не будем же мы его тревожить.
– Он тоже не спит уже.
Отняв у внука рыбину, завёрнутую в тряпьё, и сунув её в холодильник, Зина поставила малыша на ноги, обняла, поцеловала. Вместе с Лерой принялась одевать его потеплее: была ведь зима.
Вдвоём они вынесли ребёнка на улицу, усадили в санки, закутали и повезли по безлюдным, плохо освещённым улицам. От Татьяниного дома до Зининой «хрущёвки» было, слава Богу, недалеко. По дороге, продолжая внушать Лере, что очень хочет восстановить с нею дружеские отношения (а лучше сказать — продолжая притворяться овечкой), Зина сказала Валерии, как бы подводя итог того, что произошло в квартире Татьяны в момент празднования её дня рождения и указывая на якобы главную причину возникшего скандала:
– Вот что значит было мало водки. Было бы спиртного больше, выпили бы хорошенько. Весело было бы нам. Может, ты и не вспомнила бы об этом проклятом звонке из Москвы. И я бы ничего не узнала и не рассвирипела бы так. И никакого не было бы шума. Вот уж скупердяйка, так скупердяйка. Гостей назовёт, подарки отнимет и тут же вытурить готова...
Когда добрались до Зининой многоэтажки, Зина, оставив Валерию на улице возле санок с ребёнком, скрылась в подъезде и тут же вернулась вместе с мужем своим, Тихоном. Он подхватил мальчишку, что-то сквозь сон пробормотавшего, и понёс наверх.
Оставшись одна возле дома с неосвещёнными окнами, Лера задумалась над тем, что ей наговорила Зина. Слишком уж откровенно старшая из двоюродных сестёр старалась настроить её против своей родной. Тогда Лера не понимала, зачем ей это надо. Потом лишь поняла, что я уже пояснила. Чтобы, повторяю, быть главной помощницей Тани в её нелёгкой жизни и брать с сестры плату за оказанную ей помощь. Лера бескорыстно помогала сёстрам, поэтому Татьяна и обращалась к ней в трудную минуту. Зину же это их взаимопонимание явно не устраивало. И она придумала способ, как вбить клин между ними. Мало того, что она из-за пустяка подняла бучу, она ещё и всю дорогу продолжала действовать в том же духе. Но зря она старалась настроить Леру против Татьяны. Валерия и без того до крайности была возмущена беспардонностью и неблагодарностью человека (Татьяны), которому она сделала столько добра (с тех пор, как не стало родителей её двоюродных сестёр). Будучи благодарной тёте и её мужу за то, как они помогали её семье, когда эта помощь была просто спасительной, Лера считала себя просто обязанной делать услуги их дочерям. Но, оказывая эти услуги, она надеялась, что и они будут ей за них благодарны, как она благодарна их родителям. Но они себя обязанными ей ни в коем случае не считали. И даже заявили в тот вечер, что требовать за добро благодарности нельзя. Зря, мол, ты тешишь себя надеждой, что мы будем к тебе относиться так, как ты к нам.
Лера считала: требовать благодарности в открытую нельзя, конечно. Но порядочный человек должен быть благодарным тому, кто поддерживает его, когда ему плохо. Она считала Татьяну именно таким человеком. И была разочарована, убедившись, что Татьяна в грош не ставит всё то, что она для неё делала.
Начала она помогать Татьяне, когда родители были ещё живы. Она не навязывала Татьяне свои услуги. Откликалась лишь на её просьбы. С первой просьбой Татьяна обратилась к ней, когда её сын, окончив восемь классов, решил пойти учиться не в девятый класс общеобразовательной школы, а в техникум, в один из самых престижных в том городе, где жила и работала учительницей в школе Валерия. Это решение принял не он сам, а его мать, Татьяна. Он лишь согласился поступить, как велит его мама. Он никогда бы не дерзнул выбрать этот путь, потому что, успевая на «четыре» по математике, экзамен по которой нужно было сдавать на вступительных испытаниях, по русскому языку не имел, по мнению Валерии, даже твёрдой тройки. Но Татьяна, помня о том, что двоюродная сестра преподаёт именно этот предмет, посчитала, что есть шанс «подтянуться», позанимавшись со специалистом. В это время Валерия вышла на пенсию по выслуге лет. Жила одна, расторгнув брак с мужем и распрощавшись с дочерью, которая, окончив университет и выйдя замуж, уехала с мужем туда, куда направили его после того, как он, окончив тот же факультет, что и Лерина дочь, «отрабатывать» положенные по закону три года. Татьяна вовремя среагировала на изменения, происшедшие в жизни Валерии. Предложила ей переселиться к ней и «вплотную» заняться её сыном.
Для Юрия начались трудные дни. Мать и тётя садились на диван. Он устраивался между ними. Лера объясняла племяннику то, что он должен был бы знать, но не знал. А Татьяна наблюдала за ним, тыча его локтем в бок, если замечала, что он невнимательно слушает, что ему излагают. И так в течение месяца каждый день, с утра до вечера, с перерывом на завтрак, обед и ужин. Плату за эти уроки она с сестры не брала, только питалась за её счёт. В конце месяца провели контрольный диктант. Он написал на «четвёрку». С лёгкой душой, отпросившись у Тани, она поехала на родину повидать стареньких родителей. Вернулась через месяц. Явилась к Татьяне. Засадили парня за стол, хотя он, поморщившсь, выразил нежелание повторять то, что он, как ему казалось, усвоил на «четыре». Лера настояла. Провели диктант. Мать схватилась за голову. Юра опять написал его на «двойку». Опять пришлось жить у них и повторять то, что он успел позабыть. Другой на его месте воспротивился бы такому напору со стороны родственниц. Но он очень любил свою маму и слушался.
Наступил день вступительного экзамена по русскому языку. Рано утром в междугородном автобусе Юра уехал в техникум. Татьяна осталась дома, хотя рвалась поехать вместе с ним. Целый день места себе не находила. Ждала хотя бы звонка от сына, но он не позвонил. Под вечер, не выдержав, сама позвонила в канцелярию техникума, уверенная, что ей сейчас скажут: «Ваш сын получил «двойку». Но ей ответили другое: «Ваш сын сдал экзамен по русскому языку на «отлично». Это была победа и Юрия, и Леры.
Помощь этому юноше от Леры снова потребовалась года через два. Но до этого Лере приходилось заниматься делами его матери. Нянчить её второго ребёнка и нянчиться с нею самой, беспечной и легкомысленной. НО прежде чем поведать читателю об этом, надо, наверное, заглянуть в прошлое её семьи.
Начну с того момента, когда Татьяна и Василий поженились. Оба они были ещё очень молоды. Она только лишь успела окончить медицинское училище и стала работать медсестрой в городской больнице. Он, окончив какое-то ПТУ, работал на заводе — днём, а по вечерам принимал участие в концертах — пел со сцены городского дворца культуры. У него был красивый голос, приятная внешность. Он имел успех и, как всякий артист, поклонниц. Поначалу на это Татьяна внимания не обращала, уверенная в любви мужа к ней. Но потом, когда девицы эти обнаглели настолько, что стали приходить к своему кумиру лдомой и заигрывать с ним при ней, при его жене, она потребовала, чтобы он перестал выступать перед публикой. Он послушался, бросил петь. А перестав петь, стал пить. Он и раньше, до женитьбы, выпивал в компании с друзьями. А теперь всё чаще и чаще стал являться домой после работы в стельку пьяным. Жизнь Тани превратилась в сущий ад. Но она почему-то терпела это (позднее я отвечу на этот вопрос). И дело дошло до того, что она в сорокалетнем возрасте решилась родить от мужа-пьяницы второго ребёнка. Дочь. Но девочке не исполнилось и года, как мать её серьёзно заболела. Потребовалось хирургическое вмешательство. Татьяну положили в больницу, предупредив, что раньше, чем через месяц, её не выпишут. Она задумалась: на кого же оставить ребёнка? Муж каждый день и на целый день уходит на работу. Сын — на занятия. И снова вспомнила двоюродную сестру. Лера, не колеблясь, согласилась выручить близкую родственницу. Поселилась снова у неё в доме. Ухаживала за новорожденной, вела хозяйство: делала уборку, готовила еду, присматривала за сыном Тани и Василия.
Трудясь на благо семьи двоюродной сестры, Лера очень уставала. Но она не жаловалась на трудности хозяину дома. Ему, отцу ребёнка, доставалось в это время ещё больше, чем ей. Вернувшись с работы и наскоро перекусив, он мчался в больницу к жене с передачей. Бегал по магазинам, стоял в длинных очередях за продуктами, ходил за бесплатным питанием для малышки. Там тоже нужно было выстоять очередь. А Лера в эти часы, оставшись с младенцем, трудилась как бы во вторую смену. Ночью Валерия к девочке не вставала. Вставал отец. Детская кроватка стояла возле дивана, на котором он, Василий, спал. Лера спала в их однокомнатной квартире за громоздким шкафом, подальше от мужских глаз. Когда дочь плакала, Василий вставал, кормил её из бутылочки, успокаивал, менял пелёнки, а утром, на выспавшись, уходил на работу. И так изо дня в день, из ночи в ночь в течение целого месяца. И ни разу за это время не напился.
И Лера стала думать, что этот поздний желанный ребёнок Татьяны и Василия поможет им решить их, казалось бы, неразрешимые проблемы. Василий больше не прикоснётся к рюмке. Таня оценит это и снова станет к нему с любовью относиться. И заживут они, как когда-то, без вражды и измен. Однако надежды Валерии не оправдались. Эта семья с рождением малышки не окрепла, а вообще распалась. Как выяснилось впоследствии, Татьяна жила с мужем, которого разлюбила, терпела его пьянство так долго (больше двадцати лет) только потому, что ждала, когда у неё наконец родится дочка.
Когда мечта её исполнилась — дочь родилась, она покинула мужа. И сразу же сошлась с другим мужчиной. Как раз в это время приехал в их городок с Севера повидать старушку-мать бывший зэк. Когда-то в далёком прошлом (теперь ему было уже пятьдесят лет) он совершил по месту работы экономическое преступление. Был осуждён и выслан на Север. Отсидев свой срок, он не вернулся домой, к матери, а остался там, где отбывал наказание, продолжая работать на том же месте, но уже не как заключённый, а как вольно-наёмный труженик. Разбогател. Женился. И приехал он в этот городок не только к матери, но и к своему младшему брату, который вдруг опасно заболел. Вызвали на дом врача. Оказалось: это Татьяна. Уже будучи замужней женщиной, она окончила медицинский институт. Училась на стационаре. Муж содержал её, водился с ребёнком. Красивая докторша приглянулась северянину. Она же, узнав, что он миллионер, недолго думая, так и бросилась в его объятия. Какое-то время они встречались тайком ото всех знакомых, родных и мужа Татьяны. Решили пожениться. План у них был такой: он уезжает к себе, разводится с женой и ждёт её, Татьяну. Она же пока разводиться с Васей не будет, понимая, он скорее убьёт её, чем даст ей развод. Надо было подождать, когда он, уволившись с работы, тоже уедет на Север добывать деньги для любимой жены, матери его детей. Но поедет он не в те края, где обосновался любовник Татьяны. Сбежать от него, когда он живёт дома, практически невозможно.
Но вот момент настал. Он уволился и уехал. До этого времени Лера не знала, что там у них происходит. Выписавшись из больницы, Татьяна пришла домой, сказала выручившей её сестре «спасибо и до свидания», проводила до автобусной остановки. Лера уехала к себе. И долго потом не могла опомниться после неожиданно свалившегося на неё испытания. Она выдержала это испытание и была этим очень довольна. Сейчас ей нужен был только отдых. Она отдыхала, занималась своими делами, о которых умолчу, так как они с делами её сестры, Татьяны, никак не связаны. И о сестре, которой служила в её отсутствие, почти не вспоминала. А она не приезжала и даже не звонила. И вдруг звонок. И просьба: немедленно приезжай.
Татьяна, привыкшая к тому, что Лера, которой нравится быть нужной людям, охотно опекает её, уже не просила, попав в затруднительное положение, о помощи, а требовала её. Не упрекнув сестру в бесцеремонности и даже не спросив, что там у неё приключилось, Валерия быстренько собралась и отправилась в путь. И что же она увидела, войдя в квартиру Тани? Голые стены и никакой мебели, если не считать дивана, на котором спал Василий, и заваленной всяким барахлом раскладушки, которая для той же цели служила Юрию.
– А где... в-всё? – заикаясь, произнесла Лера.
Никогда прежде не страдала она косноязычием, а теперь вдруг почувствовала, что с большим трудом произносит даже состоящее из одного слога слова.
– Погрузила в контейнер... – беспечным тоном, как будто была она не сорокалетней женщиной, а пятнадцатилетней девчонкой, ответствовала Татьяна. И рассказала Валерии всё. И закончила свою исповедь такими словами:
– Это будет ему наказанием за пьянку. Я терпела его самодеятельность целых двадцать лет.
– И думаешь, другого способа расстаться с опостылевшим мужем не существует, кроме того, который выбрала? Как только тебе такое в голову пришло: сбежать от него на суровый север, прихватив малого ребёнка и всё имущество, нажитое вами за двадцать лет?
– Ничего, – возразила сестре Татьяна, считая себя непогрешимой и удачливой. Подумать только: она выходит замуж за миллионера! Любая женщина позавидует ей!
– Ничего... – успокаивающим тоном продолжила она. – И на Севере люди живут. Я, например, родилась, выросла в Сибири. А чем Сибирь лучше Севера? Разве что климат чуть-чуть помягче... Трудно было, конечно. Но родители вырастили, уберегли.
– Так то родители. А этот твой жених неизвестно кто. Что ты о нём знаешь?
– То, что он любит меня и Ксюшу, как родную. И удочерит её, как только мы с ним поженимся.
– Поженитесь или нет — это пока вилами на воде писано. И вообще хватит обсуждать эти ваши легкомысленные планы! Давай поговорим о деле!
– А разве мы с тобой о чём-то другом беседуем? Не понимаю!
– Где тебе понять? Ты не привыкла о деле думать. А дело вот в чём: ты составила опись имущества, вложенного в контейнер? Должна была составить. Составила? – сердитым тоном повторила свой вопрос Валерия.
– Ага... Вот она. – Татьяна протянула сестре бумагу, исписанную её неразборчивым почерком.
Лера прочитала написанное и ахнула. Валерия ещё не успела забыть, что стояло и висело на стенах этой квартиры, когда она целый месяц, ухаживая за младенцем, тут жила. Татьяна же, составляя опись, упомянула разве что треть тех предметов. Впопыхах, опасаясь, как бы муж не вернулся раньше обещанного срока, молодая женщина несерьёзно отнеслась к составлению важного документа. Перечислила только то, что на глаза ей попалось. Думала лишь о том, как бы свою жизнь уберечь, а не мебель сохранить. А ведь у неё были серьёзные основания тревожиться за собственную жизнь. Застань её Василий за этими приготовлениями к побегу, ей бы несдобровать. Ведь был же случай в их жизни, когда он чуть не зарезал её ножницами, узнав об измене. И любит её Василий, конечно. Но ревность — страшная вещь. Толкает на бездумные поступки, тем более пьющего человека. Тогда удалось ей вырваться из его сильных рук и убежать из дома, позабыв одеться и обуться. А была зима, лютый мороз. Но были ещё живы родители. Они впустили её в свою квартиру, спрятали. Какое-то время она жила у них, пока он, соскучившись и успокоившись, не пришёл за ней, всё ей простив. Это было уже давненько. Но он всё вспомнил бы и ей припомнил, тем более, что теперь вина её превышает ту. Ведь она не только семью рушит, ещё и ребёнка его лишает, и всего, что куплено на им заработанные деньги, всего ценного.
Валерия не стала уговаривать сестру отказаться от побега. Чувствовала: это бесполезно. Втемяшилось ей в голову стать женой миллионера и эту дурь выбить уже никаким способом невозможно. Характер Татьяны Валерия уже хорошо изучила. Но о том, как предотвратить потерю большей части добра, вложенного в контейнер, но не перечисленного в описи, была ещё возможность подумать. И Лера сказала сестре:
– Ты рискуешь, открыв контейнер, когда он прибудет туда, где ты будешь его дожидаться, обнаружить в нём лишь то, что упомянуто в приложенном к нему документе, а то, что не упомянуто, исчезнет. Уйдёт на сторону. И ты не сможешь доказать, что оно там было. На железной дороге работают не святые... Ты сам подбиваешь их совершить кражу, провоцируешь.
– Зачем ты меня пугаешь? – вскричала легкомысленная Танюша. Очень не хотелось ей всерьёз заниматься хлопотами, связанными с переездом.
– Ты что, маленький ребёнок? Я предупреждаю тебя о серьёзной опасности, а ты думаешь, что её можно предотвратить, не обращая на неё внимание.
– Но что же теперь делать? – упавшим голосом осведомилась Татьяна. – Я ума не приложу. Подскажи, ради Бога, ты, наверное, знаешь.
– Да, знаю. Приходилось сталкиваться с подобными вещами. Но сейчас не время вспоминать и обсуждать, что было. Сейчас надо бежать на станцию и просить разрешения переписать опись.
Сорвавшись с места, Татьяна бросилась вон из квартиры, отчаянно стуча каблучками. И тут же вернулась, вся в слезах.
– Не дали другой бланк, не разрешили переделать список, – захлёбываясь слезами, сообщила она Лере о своей неудаче.
– Вот видишь, они там, на контейнерной станции, не хотят, чтобы ты исправила допущенную ошибку. Это о многом говорит.