"А вот какая, к примеру, может быть мечта у нашей Розы Петровны?" - любил озадачить сотрудников Небольшого театра его директор П.С. Полный. И сам же отвечал: "А никакой! Потому как Роза Петровна женщина низменная и мечтать ей не дано свыше. Да она не человек вовсе! Так... Акакий Акакиевич".
Новичков в труппе поначалу удивляло ревностное внимание директора Полного к скромной персоне Розы Петровны - женщины почти пожилой и невзрачной, как внешне, так и по должности. Подумаешь, важная птица... Костюмерша. Всего лишь. Однако новички ошибались, а директор Полный лукавил - Роза Петровна была для Небольшого театра значимее, чем колонны на фасаде или бархатный занавес, списанный когда-то из питерского БДТ, и, может быть, поважнее даже чеховской "Чайки" в репертуаре, на которую, впрочем, местные жители не ходили, предпочитая отсыпаться дома и за бесплатно.
Ценна Роза Петровна была тем, что выдавала в долг коллегам различные суммы - под невеликие проценты. Тем и жила. Одалживался у Розы Петровны и директор Полный - правда, без комиссии, лишь по этой причине он мирился с нелегальным бизнесом в своем культурном учреждении. Но все равно не упускал ни единого случая, чтобы не побрюзжать в адрес кредиторши. Особенно любил он ее попрекнуть отсутствием мечты, на что Роза Петровна лишь грустно улыбалась и удалялась в свою тесную каморку, чтоб заштопать очередную мантию.
Остальные звали ее Старухой-процентщицей, откровенно завидовали, не понимая, для кого копит - ни детей, ни мужа у нее отродясь не было. И зло шутили - мол, найдется и на ее век свой Раскольников.
Несмотря ни на что, Роза Петровна жила и здравствовала, а за полгода до своего 55-летия устроила Небольшому театру непредвиденный коллапс, когда потребовала в три дня вернуть выданные ранее кредиты. Директор Полный, скрипя сердцем и вставными челюстями, возвращал долг последним. В обмен на купюры Роза Петровна протянула ему лист бумаги: "Прошу уволить меня по собственному желанию".
- Роза Петровна, голубушка! - взмолился директор Полный. - Вам же до пенсии рукой подать. Вас вообще-то и после юбилея никто трогать не собирался. Работайте себе на здоровье!
- Не могу, - отрезала Роза Петровна.
Директор Полный засеменил за бывшей подчиненной.
- Может у вас проблемы? Давайте призовем на помощь коллектив, давайте я подключусь...
- Вы? - посмотрела на директора Роза Петровна. Во взгляде этом смешались усмешка и презрение. Директор Полный от изумления застыл - боже, да она Ермолова! Стало ему вдруг так грустно, так тоскливо оттого, что в этом драном Небольшом театре костюмерша оказалась талантливее примадонны Щучкиной, приходящейся директору штатной любовницей. Эта мысль так резко пронзила Полного, что захотелось ему бросить все это искусство к чертовой матери и уйти в народ. Он распростер объятья, чтобы заключить в них Розу Петровну, открывшую ему глаза на бесполезность существования, но обнаружил, что находится в кабинете один. Директор Полный опустился без сил на ветхую кушетку и заплакал. Когда слезы просохли, он достал из тайничка бутылку беленькой и ушел в запой, именуемый в его среде "творческим".
Первой о том, что Роза Петровна улетает в Италию, узнала примадонна Щучкина - проболталась подруга из ОВИРа, где бывшая костюмерша оформляла загранпаспорт. Новость быстро распространилась по Небольшому театру. Генеральный прогон "Гамлета" превратился в несанкционированный диспут на международную тему, где Щучкина неожиданно залилась слезами, вспомнив, что единственным заграничным городом, который ей довелось посетить в жизни, был и остается украинский Трускавец, куда они с директором Полным ездили на пару еще в правление Брежнева.
На перроне собралась вся труппа Небольшого, чему немало подивилась Роза Петровна. Обошлось без транспарантов, слез и охапок цветов, но ей все равно было приятно. Возглавляла процессию примадонна Щучкина.
Поезд давно унес Розу Петровну за горизонт, а Щучкина стояла как вкопанная, глядя ему вслед. "Как же так", - никак не могла понять она. - "Даже я, и то из Трускавца обратно, а тут Италия..."
Красивый, как бог Гермес, итальянец подхватил Розу Петровну под руки и усадил ее на обитую красным бархатом скамейку. Гондола мягко покачнулась от набежавшей волны. Роза Петровна закрыла глаза и вслушалась. Венеция... Такой она себе ее и представляла. Пахнущая свежей рыбой, старым деревом и мужчинами. Самый красивый из них упирался сильными ногами в края гондолы и уносил ее в мечту. "Гермес", - повторила уже вслух Роза Петровна, любуясь идеальным телом провожатого.
- Ноу, синьора, - покачал головой гондольер. - Гвидо! - похлопал он себя по груди. И запел. Голос его был так же красив, как и лицо.
Розе Петровне вспомнился директор Полный, его слова "...мечтать ей не дано". Глупец! Она мечтала... Всегда. Всю жизнь. Чтобы вот так - именно в Венеции, качаясь на волнах, и с красивым мужчиной, который будет петь только для нее. Роза Петровна счастливо вздохнула и вознеслась вверх, к звездам Венеции... А красавец Гвидо плыл и пел о любви, не подозревая о том, что совсем скоро он будет проклинать на своем певучем языке эту чертову русскую, которой приспичило окочуриться именно в его лодке.