-- Кто может сравни-иться с Матильдой мое-е-ей, сверкающей... там-пам-парам... -- Теренс придал галстуку-бабочке идеальный наклон. Горизонтальная посадка с лёгким -- очень лёгким! -- углом влево.
У Инессы голубые глаза, туманный взгляд русалки. Она всегда так рассеяна, и её платочек порхает на паркет всякий раз, когда рядом есть мужчина.
Но теперь... теперь для неё существует только Теренс. Он помнил момент, когда это произошло.
Он помнил, как отворилась перед ним дверь. Створки бесшумно распахнулись, и музыкальный вихрь вальса Штрауса мягко толкнул его фрачную грудь. Возник, будто его включили, гул голосов, тонкий звон бокалов, шуршание подошв по паркету.
Она стояла посреди зала. Она сияла, как свеча. Бледными призраками показались ему фигуры таких же, как он, мужчин во фраках. Их всегда было много вокруг Инессы, и всегда кто-то -- но не Теренс -- пользовался вниманием хозяйки.
Глаза их встретились, и он пошёл прямо к ней. Чёрно-белые фигуры расступились, рассыпались, как осколки зеркал. А может, и не было никого, и это лишь тени самого Теренса кружили возле тонкого пламени Инессы?
Она уронила платок, и Теренс поймал его на лету.
-- Благодарю, -- Инесса взглянула ему в лицо, и он увидел своё отражение в её зрачках. Через кружевной комочек в ладони почувствовал, как дрогнули её пальцы. -- Вы видели мои орхидеи?
-- Орхидеи, -- повторил он, чтобы почувствовать вкус этого слова.
-- Они уже расцвели. -- Инесса улыбнулась. Теренс ощутил, как заныло там, где должно быть сердце. Такого с ним ещё никогда не случалось.
Потом они танцевали -- о, всего один танец, ведь книжка Инессы давно расписана -- и он легко прикасался к её телу, прикрытому только слоем ткани.
Она ещё лишь раз взглянула ему в глаза, когда он отвёл её на место. К чему слова?
После танца он стоял среди гостей и знал, что она знает, что он знает. Потом он ушёл, и музыка вальса провожала его до двери.
На другой день она повела его в оранжерею, посмотреть орхидеи. Теренс шёл за ней между рядов горшочков, где сидели цветы. Инесса провела его до стены, сплошь стеклянной, матовой от влажного тепла.
-- Вот эта моя любимая, -- она тронула хрупкий лепесток. Бледно-лиловая, в чернильных крапинках, бабочка цветка легко качнулась. -- Жаль, я не могу подарить её вам. Она не годится для бутоньерки.
-- Почему? -- глухо пробормотал Теренс, взяв пальцы Инессы и медленно поднеся к губам. -- Она так похожа на вас.
-- Цветок тут же рассыплется. Вы получите лишь обломки. Жалкий стержень с крошевом лепестков.
Он наклонился к поднятому в ожидании бледному лицу. Прикрытые голубые веки её трепетали, как лепестки, дрожали розовые губы.
Теренс легко прикоснулся к ним губами, а орхидеи смотрели на них сотнями глаз.
-- Она только взглянет, как молнией ранит... -- он повернулся, в последний раз оглядев себя в зеркале.
Сегодня он скажет ей всё. Как глупо скрывать то, что ясно им обоим. Пусть это разорвёт ему сердце. Он не может так больше.
Дверь распахнулась, как всегда, бесшумно. Тишина. Без музыки эти стены казались голыми, воздух -- бестелесным. Теренс шагнул внутрь.
Она была одна в пустом зале. Полупрозрачные тела свечей медленно оплывали, их огоньки множились в огромных зеркалах, бросали блики на янтарный паркет.
Инесса следила за ним неподвижным взглядом, пока он шёл к ней. Её маленькие руки были сложены на поясе, крохотные бриллианты серёжек сердито блестели.
-- Я здесь, -- просто сказал Теренс.
-- Я здесь, -- ответила она, и он впервые не понял выражения её лица.
Инесса положила пальчики ему на плечо. Они танцевали в пустом зале, и вместе с ними беззвучно кружились их чёрно-белые отражения.
Наконец он остановился, и она, часто дыша, повисла на его руке. Платье закрутилось у его ног белой пеной. Теренс держал Инессу за плечи и слышал, как стучит её сердце.
-- Пойдём. -- Она взяла его за руку и повела за собой, как ребёнка.
Они прошли через оранжерею, и их шаги гулко отдавались от низкого потолка и прозрачных стен. Теренс закрыл глаза и позволил вести себя, чувствуя твёрдые, холодные пальчики в своей ладони.
Она остановилась. Он открыл глаза.
Белые занавеси на окнах. Большое зеркало спрятано под кружевной шалью. Массивная картина над бюро красного дерева затянута белой кисеёй, золото рамы тускло светит сквозь полупрозрачную ткань. Полог у кровати откинут, ложе застелено чёрным, атласные складки спадают до пола, лежат непроницаемой тенью на белом ковре.
Инесса подняла руки к высокой причёске, вытянула шпильку, тряхнула головой.
-- Я хотел сказать... -- он смотрел на смоляные локоны, распавшиеся прядками на жемчужной груди.
-- Я знаю. -- Голос Инессы звенел, глаза влажно блестели, но она не смеялась. -- Не надо. Если ты скажешь, я не смогу сделать это.
Она присела на чёрный атлас покрывала. Теренсу она показалась птичкой, маленькой испуганной птицей, которая вот-вот улетит.
-- Тот, кто сотворил это с нами, хотел досмотреть спектакль до конца. -- Она поднесла ладонь к горлу, глаза её, не отрываясь, смотрели на мужчину. -- Мы хорошо отыграли свои роли, правда?
-- Я не играл, -- шепнул Теренс. Опять заныло там, где сердце, на этот раз невыносимо.
-- Я играла. Вначале. Но теперь не хочу. Прости, любимый. Не могу сделать это. Смотреть, чем всё закончится. Не хочу быть раскрошенной орхидеей. Ты не увидишь меня такой.
Он не заметил её движения. Крохотная красная точка появилась на белой коже, там, где был чёрный локон. Через мгновение точка превратилась в каплю, и алая струйка побежала вниз, подгоняя себя быстрыми толчками.
Теренс подхватил её, взял лицо Инессы в ладони. Она смотрела на него пристально, напряжённо, потом судорожно вздохнула, и он увидел, что её больше нет.
Он бережно опустил тело женщины на кровать, сложил на груди тонкие руки. Шпилька выкатилась из холодных маленьких пальцев. Он поднял шпильку и какое-то время рассматривал длинную, украшенную на верхушке крохотным бриллиантом металлическую иглу. Кончик её был погнут, будто воткнулся во что-то твёрдое.
Потом Теренс развернулся и ушёл, не оглядываясь.
Дверь захлопнулась за его спиной. Исчезли отзвуки шагов по паркету, аромат цветов и шорох портьер.
Он стоял в гулкой пустоте синего кокона. Стенки огромного пузыря слабо светились. Пурпурные прожилки в их полупрозрачной глубине ритмично пульсировали, перегоняя тёмного цвета жидкость.
Теренс протянул руку, и синяя плёнка перед ним съёжилась, разошлась в стороны, образовав неровную, диаметром с футбольный мяч, диафрагму.
Оттуда быстро высунулось нечто, похожее на клешню, схватило человека и утянуло за собой. Диафрагма схлопнулась с влажным шлепком.
Клешня покачала Теренса и утвердила в центре круглой кабины. Он отёр мокрое лицо ладонью. Ещё один пузырь, больше размером. Вогнутые стены прозрачные, и видно, как внизу, на головокружительной высоте, проплывает огрызок полуострова Калифорния. Как с обманчивой медлительностью ползёт по земле тень от кабины -- одной из многих, соединённых в гигантскую виноградную гроздь.
-- Что ты сделал, человек? -- силуэт существа, что сидело в странном высоком кресле, казался угольно-чёрным. Голос его был сух, как будто старые жернова медленно перетирали каменную крошку.
-- Я ничего не сделал, -- Теренс попытался вдохнуть глубже. В груди будто засел тупой гвоздь.
-- Она умерла, -- бесстрастно отметило существо. Чёрный силуэт придвинулся, склонился со своего насеста. -- Самка человека убила себя. Почему?
Теперь Теренс мог видеть его ясно. Овальное хитиновое тело, всё в сочленениях поперечных пластин. Суставчатые конечности, телескопическая шея, на которой сидела рогатая голова с тремя выпуклыми глазами цвета ультрамарин.
-- Наверное, она не хотела жить, -- в груди болело всё сильнее. Там, где раньше было сердце.
-- Всё живое жаждет жизни, -- скрипнул голос. -- Даже такое, как ты. Я подобрал ваши тела, я починил их, вернул основные функции. Вдохнул в вас жизнь.
Рогатая голова обернулась к стене, чёрная клешня щёлкнула. Вогнутая поверхность пузыря помутнела, на ней появились картинки. Кадры новостей, обрывки мюзиклов, сцены из фильмов... Теренс видел, как снова и снова летит над проливом вертолёт президента. Как вновь и вновь он превращается в дымный клубок и разлетается огненными брызгами. Последние кадры, конец мирной жизни. Потом были только смерть и ад.
-- Ваша планета погибла. Теперь это наша сырьевая база, -- заскрежетало существо. -- Я, командор первой грозди Чернокрылых, люблю искусство. Это моё хобби, разрешённое законом. Культура землян пропитана любовью. Ты -- идеальный экземпляр. Твоя самка была идеальна. Запись вашей решающей встречи стала бы украшением моей коллекции. Она умерла. Почему?
Теренс отвёл взгляд от обугленных остатков Калифорнии. Инопланетянин смотрел на него в упор, три его ультрамариновых глаза съехались к середине рогатого лба.
-- Орхидею нельзя починить, -- сказал человек, глядя в центр синего треугольника. -- Вы можете вставить в стебель стальной костыль, но цвести она не будет.
-- Ты лжёш-шь! -- крохотная диафрагма на голове инопланетянина выпустила струйку сизого пара. Теренс ощутил приторный запах перегноя, будто внутри существа бурлила компостная яма. -- Я найду тебе новую самку. Ты сделаешь, как надо!
-- Да, -- шепнул Теренс.
Боль в груди взорвалась, будто лопнул раскалённый гвоздь. Он глубоко вздохнул и поправил бутоньерку. Лиловая бабочка орхидеи, сорванная в выстуженной Инессой оранжерее, рассыпалась в его пальцах, оставив стальную иглу. Шпилька метнулась вперёд, воткнулась в центр горящего ультрамарином треугольника. Холодный металл полностью вошёл в кружок диафрагмы, оставив на рогатом лбу крохотную каплю бриллианта.
В глазах крутящейся в падении, уже мёртвой головы, отразился пузырь кабины. За его прозрачными стенками метался уродливый силуэт, колотясь о всполохи амурных сцен. Потом чужая виноградная гроздь лопнула и растеклась чёрной кляксой в пустоте небес.