Первой включается пиликалка у соседей внизу. Стены у нас прочные, а вот в перекрытиях дыры, и порой я отлично слышу, что творится подо мной и надо мной. Потом в сладкий утренний сон врывается занудливая мелодия из трех нот, которую играет в спальне родителей старенький мамин мобильник. И наконец, минут через десять, меня терзает музыка из старого фильма - я выбрал ту, которую мне наименее противно слышать по утрам.
Но, если даже молчат будильники, меня всё равно будят.
- Ты так весь выходной проспишь, - это папа сунул нос в комнату. - Тринадцать лет, а никакой самоорганизации, - а это он в отдалении, значит, уже маме. - А ты говоришь - школа не нужна.
При чём тут школа, если выходной?
Выходной!
Я сел, прогоняя желание упасть обратно. Натянул брюки. Вывалился из комнаты, как мишка из берлоги. Постоял, жмурясь.
И - лучами в глаза через кухонное окно - яркое утро. С чудесным запахом летней росы, травы, черёмухи. Пятна солнца на стене. Верхушки тополей, как пухлые кусты. Внизу у ворот уже собираются люди. Там же, где каждое утро толпится заводская смена. Но сегодня людей гораздо больше.
Мама как раз ставила на стол сливки - я их чуть не пролил.
- Куда ты! Поешь!
- Ладно, мам, - я ухватил с тарелки гренок и сунул в рот. - Я вас внизу подожду.
Я бежал по лестнице, и за каждым окном, за каждой незапертой дверью тоже было солнце. А за дверью подъезда - душистое тепло.
А у двери, у доски объявлений, стоял Сашка.
Стоял и внимательно изучал график дежурств по уборке территории и список цен на продукты, принятый последним постановлением правления. Как будто в жизни не читал ничего интереснее. Я даже не сразу узнал его, он был не в форме, а обычной одежде.
- Сашка, - шагнул я к нему. - Ты чего?
Он оторвался от объявлений и посмотрел на меня так, что спрашивать расхотелось. Но я всё-таки сказал:
-Светку ждёшь, да? Она ведь вот-вот должна приехать?
Он опять зыркнул на меня, и я прикусил язык. Но не мог же я так уйти!
- Пойдём, Саш, - потянул я его. - Что ты тут один стоишь.
- Угу, - промычал он. И пошёл - не к воротам, в другую сторону. Я, подумав, за ним. На лифте углового подъезда мы поднялись на технический этаж и оттуда - на крышу. Сюда, вообще-то, никого не пускают, кроме охраны. Под ветряком курил Павел Громов, Сашка коротко поговорил с ним и пошёл в дежурку, а Павел - к лестнице, ведущей вниз. Он покосился на меня, но промолчал.
Сашка сидел в дежурке, мрачно смотрел на меня и тоже ничего не говорил. Из смотровой щели, узкого окошка во внешней стене, падал солнечный луч, и я подставил под него ладонь.
- Не подходи, - одёрнул Сашка. - Увидят твой картуз и...- он не сказал, что 'и'. - Что этим сволочам перемирие. Хочешь - смотри через оптику.
Он подвинулся вместе со стулом, и я посмотрел через окуляры. Режуще блестели крыши. Под стеной нашего дома стоял мусоровоз. Было не очень интересно, будто через компьютер видео глядишь, только качество хуже. Я вышел из дежурки и стал смотреть вниз, во двор. Отсюда намного выше, чем с нашего шестого этажа.
- Не приедет Светка, - сказал вдруг Сашка мне в затылок. Я не заметил, как он подошёл. - Она замуж вышла. За какого-то врачишку. Любовь там у них.
- А у ва... - я не договорил, заткнулся. А Сашка что же? Я помнил, как мы с ним разговаривали, когда Сашка вернулся из училища полгода назад, и он сказал мне, что большой мир - это здорово, но есть ещё родной дом, есть мать и невеста. А невеста...
- Как же так, - сказал я. - Её же мы посылали учиться, и медсёстры нужны...
- Вроде бы, нам будет компенсацию выплачивать, - сказал Сашка. - Это неинтересно. Я за Пашку подежурю, а ты иди.
Я посмотрел вниз. Люди, казавшиеся малюсенькими с высоты, толпились у выхода, и первая партия уже втягивалась в шлюз. Родители меня, наверное, потеряли...
- Иди, иди, - сказал Сашка. - Выходной же.
Я пошёл.
Наверное, в свой самый первый выходной я удивлялся, как много на улице асфальта и как мало зелени. Я был маленький и не всё помню. Помню, как отец отсчитал семь этажей снизу вверх по стене со слепыми квадратами окон, тогда ещё не закрытыми комбинированной броней с отражающим слоем. Отсчитал, и сказал, что там за стеной мы и живём, и я не поверил. Еще помню, как до рёва пугался чужих. Сейчас мне тоже было странно видеть незнакомых людей, но сильнее было ощущение своих. Свои, родные люди были рядом, и я - один из них. Мы шли сплошной колонной, а чужие - в отдалении, иногда навстречу или поперек улицы, но большинство - в одну сторону с нами. Я так крутил головой, что отец поймал мое плечо, улыбнувшись углом рта. Но я не волновался, я просто искал Ники.
Прежде родители любили мне рассказывать о том, что было до. И как начиналась нынешняя жизнь. Как начали огораживать дворы, и кто-то кинул мусор через чужой забор, а его облили с балкона помоями, и кто-то обмазывал электронный замок фекалиями в отместку за то, что ему пришлось обходить кругом огромный дом, а в другой раз к замку подвели ток. А стреляли поначалу по машинам, чтобы их поджечь - отвоёвывали места для стоянок. Я так и не понял, зачем нужно было столько стоянок, и давно знал наизусть все истории. А сейчас мы просто шли.
Мы шли пешком, потому что идти было недалеко. Автобус вёз только разобранную торговую палатку, заранее приготовленные продукты и ребят, которые должны были в ней работать - их тоже выбрали заранее.
Это не был обычный выходной, когда Дом абонирует театр или стадион. Два раза в год городская администрация устраивает праздник, и в этот день объявляется перемирие. И каждый раз бывает что-нибудь новенькое.
Когда установили палатки, и воздух запах попкорном и шашлыком, а потом догорел, рассыпая искры, макет ракетной установки, символ былых войн - праздник вошёл в полную силу. Толпа, пестревшая шариками, флажками, детскими панамками и значками города, смешалась, и это уже не были свои и чужие - просто люди, очень много людей.
- Я на аттракционы, - сказал я. Мама хотела, по привычке, меня остановить, но папа махнул рукой.
- Что ты нервничаешь, сегодня выходной. Дай парню свободу.
Он стоял у входа на американские горы, как мы и договаривались. Единственный подросток моих лет с лемуром-роботом. У меня такого никогда не было, это дорогие игрушки. В лемурчика, или мышку, или игуану встраивают тепловой датчик, и они ползают по одежде хозяина в поисках точки тела с заданной температурой. Игрушку я узнал по описанию, а вот Ники не очень-то был на себя похож. С оттопыренными ушами и прыщавый. Но ведь не только я умею фотошопить?
- Ники? - спросил я нерешительно.
- Станчо, - сказал он и заулыбался. - А я тебя раньше узнал. Картуз у тебя потрясный.
- Это бейсболка, - сказал я обиженно и захохотал. - Пошли кататься.
- А потом в тир...
Мне стало легко. Я знал наперёд, чего он хочет. Того же, чего и я, вот чего. Через десять минут он уже не казался непохожим на себя. Мы ведь два года знакомы, пускай в сети. А живем в соседних домах. Но другим о нашей дружбе совсем незачем знать.
Как здорово было, что мы увиделись!
Как здорово было.
Я не заметил, когда это началось. Во всяком случае, появившийся откуда-то отряд милиции отреагировал быстрей меня. Когда я смотрел ролики о похожих событиях, всё было яснее. Близкий крик заглушил музыку, а толпу уже рассекала цепь особого подразделения. Музыка смолкла, послышались пропущенные через усилитель призывы не поддаваться панике, спокойно собраться у своих автобусов.
Паника всё равно началась. Когда послышались выстрелы. Народ заметался, предусмотрительные, захватившие с собой респираторы, быстро надевали их - я вспомнил, как родители спорили вчера, брать ли респираторы, и сразу забыл. Мы с Ники оказались прижатыми к стене дома. Мимо проползла водомет-машина, медленно раздвигавшая толпу, спрыгнувший с неё спецназовец мельком взглянул на нас и вдруг вернулся.
- Из какого дома? - крикнул он, перекрикивая взрывы. Трудно было разобрать, взрывпакеты или светошумовые гранаты.
- Родонитовая, десять, - ответил я. Бледный Ники не разжимал губ, и я добавил: - У нас один автобус, уже уехал, наверно.
И прежде, чем мы опомнились, другой дядька в камуфляжной форме запихнул нас в автобус с пищавшими детьми. Чужой автобус! Как всё перемешалось.
Но мы хотя бы ехали недолго.
Под косыми взглядами чужих мамаш мы вывалились через приоткрывшуюся дверь, я с облегчением узнал стену дома и вход, у которого толпились наши.
- Спишемся, - начал я. - Если вы не шарахнете опять по нашей базовой станции...
И услышал над ухом:
- Из какого дома?
Этот патрульный тоже был бдителен. И тоже решил, что мы из одного дома, как же иначе?
- Домой. Быстро! Это вам не перед родителями комплексы демонстрировать.
Опомнившись, я потащил Ники к нашим воротам. Думал, он отстанет. Но дотошный патрульный шёл за нами по пятам и буквально затолкал в шлюз.
И, только оказавшись за воротами, я спохватился, что же мы делаем. Ну признались сразу, ну, наврали бы, что встретились случайно. Ники, видно, тоже спохватился, потому что попытался спрятаться за моей спиной. Спрячешься тут, ага! Если б я ещё был нашей соседкой по лестничной площадке - у той талия, как у маленького бегемота. И я думал - сейчас его заметят... лучше бы нас в самом деле поймали и всыпали.
Но помог случай.
Сыграла несколько нот сигнализация, и тут же смолкла. Словно в ответ на это стоявшая впереди Нинка Клюева вдруг ойкнула и схватилась за живот, выпирающий из комбинезона. И половина людей уставилась на шлюзового дежурного, который связался с постом на крыше и выяснял, что значит такое поведение системы защиты. А вторая половина смотрела, как женщины Нинку ведут в сторону медпункта. В этом здании когда-то был большой, на много домов, детсад, а теперь - и школа, и парикмахерская, и ещё много чего. Ну, и медпункт, у нас и акушер есть. А я быстро потянул Ники в другую сторону, за котельную и на детскую площадку. Вроде бы никто нас не заметил.
Мы укрылись в деревянной башенке. Ники всё молчал и только смотрел на меня, и держал, как живого, своего лемурчика. А я думал о том, что оставаться тут нельзя. Скоро площадку заполнит малышня, и взрослые дружно вылезут из квартир обсудить события утра, тётки сядут в открытой беседке среди сирени, мужики - с пивом за столом. Если только не объявят домашний режим. А если объявят - что же нам, навсегда тут спрятаться?
Я отдал Ники свою ветровку и свою знаменитую алую бейсболку и объяснил ему, где каморка, в которой хранится дворницкий инвентарь, и как легко туда попасть - она не запирается, а висячий замок - для доверчивых малышей. Он переспрашивал, я злился, наконец, остался один и ждал - боялся сразу выйти. И как только вышел - меня встревоженно окликнули вернувшиеся родители.
Несколько раз за вечер я бегал во двор. Там было шумно. Прошёл дождь, но люди не расходились по квартирам - было весело и тесно под навесами и на балконах нижних этажей, и от разговоров гудел воздух. Никто из наших серьёзно не пострадал. Стало известно, кто начал заварушку. Один дом, далёкий от нашего, пальнул над водосборником соседей. Пальнул не запрещенной кишечной палочкой, - простым фенолфталеином. И теперь кто-то из них имел наглость похвастаться этим на празднике. Только когда стемнело, я пробрался к Ники, принёс ему бутербродов и кефир, который стянул со стола на кухне.
- Я пойду, - сказал Ники, нервно поедая колбасу.
- Как?
- Через мусорку.
Я открыл рот и закрыл. Через мусоропровод ненадёжно, но как ещё? Как Ники думает вылезать из мусоровоза, я не спросил. До утра мусоровоза не будет, но он сказал, что пойдёт сейчас. Видно, здорово перенервничал парень. Ещё бы.
- Возьми, - перед люком мусоропровода он протянул мне лемура.
- Они нежные. А мне до утра сидеть в... в сырости. Отдашь, если увидимся.
- Через полгода?!
- Меняй ему батарейки, - попросил Ники. - Он с восьми лет у меня.
И отважно протиснулся в вонючий люк.
Я опустил заслонку и подумал, что так и не узнал его настоящего имени.
Лемур был довольно лёгкий, с мягкой шкуркой. Славный такой. И, как оказалось, проворный. Размякший после ванны, я сунулся было на кухню - узнать как там дело с ужином - и увидел старшего по подъезду. И своего лемура увидел там же. Одновременно с Петром Ильичем.
- Сегодня на празднике купил
и? - спросил Петр Ильич, поднимая игрушку с пола (лемур изогнулся, как живой). - Через наш магазин такая штука точно не проходила.
Он повертел лемура, погладил. И спросил изменившимся голосом:
- Сертификат-то есть?
Он перевернул робота кверху брюхом и быстрым движением раскрыл брюшную полость. Я увидел, как отец и Петр Ильич замерли, уставившись сначала на лемура, а потом друг на друга. Петр Ильич остановил руку отца.
- Нет, - сказал отец. - Не здесь.
- Здесь, - приказал Петр Ильич. - Некогда. Прекрати...
Он решительно и осторожно вытащил что-то из брюха робота. И только тут до меня дошло, что всё это значит.
Отец перевёл взгляд на дверь, в которой я так и маячил болваном. Я никогда не видел у него таких глаз.
- Стас, - позвал он. - Иди, посмотри.
И показал мне большой заряд - достаточный, чтоб разворотить газовую плиту, линию задержки и второй заряд, хорошо защищенный и маленький - только чтобы поджечь скопившийся газ. А вместо теплового датчика - стандартный газоанализатор.
Утро начинается со звонков будильников. Пугавшие меня в детстве громкие выстрелы отошли в прошлое. Современные системы нападения практически бесшумны.
Зато детей ещё в садике учат, что ни в коем случае нельзя подбирать в городе игрушки.
Вчера я сказал, что мне подарил игрушку один мальчик в городе, я принёс её и спрятал во дворе до темноты. Отец ничего не ответил мне на эту бредятину. Он вообще со мной больше не разговаривал.
Я проснулся до будильников. Долго валялся, пока не задвигались в своей комнате родители, и тогда тихонько улизнул во двор. Спрятаться в башенке на детской площадке. Сидеть и представлять себя маленьким...
Выскочил из подъезда и остолбенел. Несмотря на раннее время, там уже собралась толпа. Как стена.
- Подойди, Стас, - велел Петр Ильич.
Я подошёл. Не только потому, что деваться некуда. Там стоял Ники. Вид у него был... соответствующий. Какой и должен быть у человека, просидевшего десять часов в помойке. Ну и запах, конечно, тоже. На плече присохли овощные очистки, и за это плечо держался человек в милицейской форме.
- Стас, это и есть тот мальчик, который дал тебе взрывное устройство?
Все смотрели на меня. А я видел только Ники.
- Извини, Станчо, - сказал Ники.
Как просто в сети все недоразумения уладить простым 'извини'.
Потом я смотрел, как уводят Ники.
- Куда его? - спросил я.
- Домой, - сказал Петр Ильич. - Куда ещё вас, сопляков. Ступай в школу.
Ни в какую школу я, конечно же, не пошёл. Я сбежал на крышу, где опять дежурил Сашка. Перед Сашкой тоже было стыдно, но во дворе просто нет мест, где можно надолго спрятаться. А Сашка никогда не задирал передо мной нос. Ни оттого, что он старше почти на четыре года, ни потому, что у него была своя солнечная комната и маленький сад на выходящей во двор лоджии.
Я подставил ладонь под падавший из щели солнечный луч.
- Уберись, - сухо бросил Сашка.
За смотровой щелью лежал большой мир. И этот мир был - не для меня. Я несовершеннолетний, и мне придётся как-то жить здесь. Несовершеннолетним не грозит ответственность. Другое дело - моим родителям.
- Ничего не будет твоим родителям, - с досадой сказал Сашка. - Дурак ты. Они давным-давно знают о твоей дружбе с мальчиком из пятидесятого. Если тебе интересно.
Слово 'дружбу' он произнёс с непередаваемым выражением.
- А Ники? - глупо спросил я. Я и вправду идиот.
- А что - Ники? Год назад мы у них перехватили контракт с заводом. Если бы твои родители сидели без работы, неизвестно, как бы ты сейчас рассуждал?
- Мои родители работают удалённо, - зачем-то сообщил я.
- Свинство, - сказал Сашка. Я не понял, про кого он, мне было всё равно. Но Сашка уточнил:
- Свинство втягивать пацанов.
- Зачем? - спросил я опять. - Чтобы поймать пятидесятый на противоправных действиях? Так сложно?
- Твой Ники тоже не ушёл просто так, - неохотно сказал Сашка.
- Что?
- То, - ответил Сашка. Повернулся и посмотрел мне в глаза. - Ты пил молоко, которое ему отнёс? Неужели вместе пили, из горла?
- Это кефир был, а не молоко, - поправил я. И только тогда мне стало на миг страшно. Потом - гадко. Нет, я не пил с Ники из одного пакета. Я вообще терпеть не могу кефир. Даже совсем маленьким не пил такое. Родители-то знают.
- Не старайся, - сообщил Сашка. - Второй раз тебя родители в такое дерьмо не пустят. И один-то раз... я бы, своего сына...
Я его больше не слушал. Вытащил коробочку старого, медлительного айфона. Не выдержал, кинулся вниз, домой, - ни на кого больше не обращая внимания. Заперся в своей комнате.
Верный компьютер никогда не сбоил. Вот только Ники в сети не было.
И ответа не было. И выхода. Были четыре этажа сверху, глухая стена по периметру и маленький, слишком маленький кусок неба над нашим двором...