Аннотация: "Бессмысленный номер". (Роман). Книга повествует о не задачливом Аркадии, плывущем по течению Бытия. Аркадий ощущает себя сиротливо оторванным от социума. Жизнь представляется ему эдаким Полем Чудес, где кто-то проигрывает и кто-то побеждает, кто-то приходит в студию и кто-то уходит из нее, а всем процессом управляет невидимый Якубович ( Бог, судьба, карма). Мысли о том, что он тоже является безымянным винтиком машины социума нагнетают в сердце Аркадия щемящую тоску. Герой никак не может понять, кто он в этой жизни. И согревает его лишь теплый огонек ћостаточного романтизмаЋ. Аркадий - образ собирательный, но похоже на 80% сотканный из личной биографии автора. В общем, Вам судить, займет ли эта книга достойное место на полке рядом с шедеврами Пелевина и Мураками.
Часть 3
Китайская стена
Жить надеждой на возвращение Анжелики все равно, что шевелить прошлогоднюю листву в поисках нового и красивого. Бесполезное занятие. Это Аркадий наконец-то начал осознавать. Для начала он обзвонил свои старые порочные и не очень связи. Бестолку. Прошлое было уже кем-то аккуратно собрано в кучу и сожжено. Примерно как листья.
Анжелика стала для него чем-то вроде закрытой темой. Табу, короче. Да и слава Богу. После всех тех жизненных переплетений прошел почти год. В зеркале отражался все тот же Аркадий. Только чуть больше поседевший и с едва уловимой печалью в глазах. Нельзя сказать, что Аркадий не изменился.
Вокруг было много красивых милых девушек, но между ними и Аркадием появилась стена, невидимая, неощутимая на ощупь, но крепкая и непробиваемая. Калошин никогда не бывал в Китае, но это чудо света сейчас не давало ему покоя. Он не мог ни с кем познакомиться. Раньше это было простое дело. Но не сейчас. Казалось, миллионы кирпичей этой стены отгородили от того, что раньше было доступно и легко достижимо. Красивые лица и ноги женщин стали сейчас чем-то вроде рекламных плакатов. Взгляд с тела красавицы перемещался то вниз, то вверх и неизбежно останавливался на глазах. И почти у всех отражался, искрился и переливался зеленым, как навозная муха, навязчивый шершавый американский доллар. По всему становилось понятно, что она очень любит деньги и все, что с ними связано. Хоть бы капля лирики в глазах. Нет. Одна проза. Американская. Знакомство на улице стало для Аркадия серьезной проблемой. Сразу в уме всплывали какие-то дурацкие фразы вроде "общественное порицание" и "антиобщественное поведение". Беспокойство имело основание. Все, с кем пытался поговорить по душам, быстро обрубали его зыбкие посылы. Такое ощущение, что все девушки, встречающиеся ему, были безнадежно пропитаны общественным мнением. Аркадий плевал на это бесформенное, как амеба, понятие. Возможно, он был слишком нищ для неприступных гражданок своей страны. Матерных слов и всякого рода непристойностей он не произносил. Напротив, вел себя интеллигентно, и иногда заумно выражался.
Порой у Аркадия складывалось мнение, что он пропустил старт в погоне за большими деньгами. Аутсайдеры, похоже, никого не интересовали. Едва девушка узнавала, что он работает вахтером, как ее интерес ослабевал и тон становился осторожным и безразличным. Нестыковка в их сознании: взрослый, здоровый мужик и ... вахтер. В общем, пустые знакомства.
--
Трогательно, - однажды заметил Аркадий.
Девушка с недоверием покосилась на него, предубедительно отодвигаясь на 30-40 см. Никого и ничего трогать Аркадий вовсе не собирался. Он оглядел ее туфли с чрезвычайно острыми носами на ее красивых ногах. После случайного прочтения небольшой статьи в одной газете вроде "Моя семья" о женской самообороне ему было не по себе, ожидая прямого удара в пах. Еще советуют бить острым каблуком-шпилькой в глаз. Он не имел к девушке никаких откровенно пошлых мыслей, но желтая пресса сделала свое дело. Когда они шли рядом, он никак не мог расслабиться и сосредоточиться на разговоре, тупо глядя на ее красивое средство самообороны, элегантно цокающее по асфальту. В общем, ни к чему не приводящее знакомство - "пустоцвет".
"А, может, дело в моем возрасте?" - не понимал Аркадий. Его седые виски превращали его в как минимум дважды женатого мужика.
Перед глазами опять вырастали крепкие надежные кирпичи китайской стены. На стене сидела Анжелика и улыбалась своей недоступной и странной улыбкой.
Радикально претерпели изменения его взгляды на веру и религию. Отдадим должное - Аркадий был начитанным, современным человеком. Он знал, например, когда включат центральное отопление, как очистить подошву утюга, как правильно травить тараканов и избавиться от колорадского жука. Короче, масса бесполезной и пустой дребедени, которой забивает нам мозги телевизор и газеты. Но все же определенные вопросы ставили его в тупик. Один из таких вопросов - было враждебное отношение религий друг к другу. Несмотря на военное прошлое, Аркадий пришел к пацифистским идеям, вырастающим на всеобщей любви. Хиппи он симпатизировал. Жаль, что их время ушло, похоже безвозвратно. Один знакомый священник из монастыря на фривольный расклад буддистских установок друга Калошина произнес: "Жаль, что твой друг не проникся христианством. Буддизм - это язычество. Истина ведь одна?" Трудно было не согласиться. Но жизнь Аркадия все больше убеждала, что истина - понятие весьма зыбкое и неустойчивое. Иногда аморфное, как теория Вселенной. Сегодня ты еретик - Коперник, Джордано Бруно. А завтра церковь слушает прогноз погоды на FM-станциях, доставленный с помощью спутников и "чатится" на христианских сайтах. А ведь людей сжигали на кострах! Страшное дело - истина. Наверное не зря Аркадий недолюбливал Митасова с его прямолинейной стопроцентной уверенностью и упрощенностью во всем. Даже в коммунистических идеалах. Да и не только Митасов. Аркадий сгруппировал таких людей в определенный тип. Уж с ними никаких дел. Хотя и дел то он проворачивал в последнее время немного. Все чаще рисовал вечерами и пил.
Нужно заметить к буддизму у Аркадия были определенные симпатии. Даже просто из-за того, что Далай Лама XIV не выступает с нападками на другие существующие религии. Знакомый Аркадия недавно ездил в Индию и Непал. Привез оттуда массу впечатлений и идей.
.Некоторые были очень близки Калошину. Допустим, что жизнь - это страдание. Или закон причины и следствия.В последнее время он на своей жизни ощутил эти благородные истины.
"...и там они все с добрыми открытыми глазами, все улыбаются", - вспомнил Аркадий свой диалог со священником. "Улыбаются, а потом нож в спину", - ответил тогда священник.
Колошин представил Далай Ламу пытающегося вонзить нож в спину священнику. Бред какой-то!
И как ни пытался Аркадий примирить буддизм и христианство, разобраться в том, что Бог един (с этим священник согласился) ничего не получалось. Слишком большая пропасть. Как когда-то между коммунизмом и капитализмом. Ситуация похожая на ту, когда старый ветеран ненавидит открытой яростью всех немцев несмотря на годы. Некоторые не разрешают перезахоронить останки немецких солдат. Страшное дело - идея. И у каждого своя истина. Почему не прав тот немец, чей дед или прадед погиб у нас в Белоруссии под Барановичами, пытаясь оставить о нем память? Аркадий этого не понимал. Но он понимал и ветеранов. Двоякость, дуализм или что там еще... Как говаривал "возвращенец" из монастыря: "Не все так просто. Не все..."
И еще Аркадий искренне не понимал, как могли вообще выжить люди до христианства 2000 лет назад. Он не верил, что не было честных и святых людей.Иначе не появилось бы христианство. Если все были заодно с демонами и нечистой, то чисто логически не могли выжить греховные буддисты, жившие 4000 лет назад. Одно из другого вырастает. Из дерьма хорошего ничего не родится. Не согласиться сложно. Во всех нас и в христианстве живут языческие (странный термин) корни. Пускай. Но это лучше чем агрессия Бен-Ладена или Басаева. Это успокаивало Аркадия. Он оставался размышляющим пацифистом. И еще ему нравился христианский хор монахов и буддийская восточная музыка. Он не доверял священникам на "джипах" и озлобленным фанатикам.
Маршрутка - признак нового времени стояла на остановке. Аркадий ехал домой. Стемнело. Ночь приносит спокойствие и размеренность в суматошные будни. Пришлось ждать людей из метро. Пол двенадцатого. Наконец поползли струйки задержавшихся граждан, спешащих на кухню и к дивану. Машина тронулась.
--
Погоняй, савраска! С ветерком! - весело сообщил дядька водитель похожий на Папанова, - Все рассчитались?
Впереди расположилась семья. Им лет по сорок. На коленях две девчонки. Простые дети и все. Близняшки. Муж и жена. Семья. А у Аркадия нет семьи. Так получилось.
--
Точно все рассчитались? У меня касса не бьет!
--
Тут все честные. Поехали! - подтвердил муж. - Кассу потом подобьешь.
--
А ты откуда такой? У нас так не говорят.
Микроавтобус заскользил по своему маршруту.
--
Из Дагестана.
"А не похож на черного. Обычный. Наверное военный", - прикинул Аркадий.
--
А люк- то закройте. Детишек простудите, - не унимался водитель. По всему видно - общительный, или рейс последний. Обычно таксисты молчат. Редко кто выдавит слов больше, чем на пальцах рук. Или в крайнем случае еще и ног.
--
А они у меня закаленные.
Люк закрывают. Дорога имеет свойство заканчиваться.
--
Нам здесь остановите, - говорил отец и будит задремавших близняшек.
Водитель притормаживает.
--
Спасибо, - недружно отвечает половина народа, покидая маршрутку. Семья тоже выходит.
--
Что б у вас удачно все было! И девчонки пусть растут хорошо!
--
Спасибо, брат!
Машина движется дальше. Все довольны. По крайней мере в людях еще есть хорошее. А может просто пятница. Народ расслабляется. Пятница - день водителя. Аркадий добрался до своей квартиры. Поел и уснул. Обычный заурядный день разбавленный ненужной суетой.
Утром Аркадий находился в размышлениях о своих чувствах. Было ощущение, что их он накрыл большим фанерным щитом. Ни капли света. Что бы ни один луч не касался его обнаженной, как черепаха без панциря, души.
Надю он знал уже второй год. Вечером встретились. Она была журналисткой. Личность неординарная. Как и все журналисты слегка эгоистичная, но бесконечно милая. Общаться с другими было слишком тоскливо. Кругом одни менеджеры, экономисты и бухгалтерши. Тоска! Она кое-что знала о жизни. Он тоже. Так и познакомились. Да, она была хороша. Встретились в парке. Дождь смыл всю грязь и сделал всех чище и проще. Редкий осенний затяжной дождь. Она промокла и дрожала. Попросила обнять. Аркадий обнял ее. Было здорово. С ней легко как-то.
"Мы собираемся потрещать", - сказала она как-то о их встречах с Аркадием своей подружке.
"Трещать" с ней классно. Бывает ни о чем. О кино, о ее работе, о жизни... Бывает просто интересный собеседник. Их не бывает много. Женщин обычно оценивают снизу вверх, а иногда сзади. А с ней было не так. Просто говорили. Пили пиво. Аркадию не хватало хорошего общения. Что это такое? Наверно искренность. Стремление к ней, когда врать не нужно и не хочется. Расставаясь, Аркадий поцеловал ее в щеку. В последний раз он целовал женщину почти год назад. Странное чувство. Здорово!
Вечер как вечер. Один дома. Аркадий пил пиво. Включил радио. Время вытекало через музыку. Оно капало. Иногда лилось липкое, но любимое, ощутимое своей реальностью тикающими китайскими часами и танцующими лучами уличного фонаря,облизывающими стену комнаты.
"Оно действительно может и капать, и течь. Похоже на жидкость, вроде пива. Мы дети своего времени, запутавшиеся и все же стремящиеся к чему-то. Громкие, пьяные, иногда голодные, все чего-то ищем. Пока живем. А скорее живем, потому что ищем. Ищем свою дорогу", - размышлял Аркадий.
--
Наше время пришло, потому что мы правы, - донеслась очередная глупость из "ящика". Немцов и Хакамада на концерте в Питере кричат в микрофон.
"Нет, явно что-то поменялось... Чиж поет слащавые песни на концерте правых. Это ж сколько денег нужно перед выборами выбросить, чтобы провести такой концерт?" - задумался Калошин.
Стадо, похожее на баранов, неохотно кричит, пытаясь подпеть Немцову: "Россия - ты права! О-о-о!"
"Блевать хочется. Шевчук молодец, что не лезет в это дерьмо. Почему они решили, что их время пришло? Времени по-моему все равно. Оно само по себе ходит. Может и ко мне забредет. Мое время - дурацкое словосочетание" - Аркадий в последнее время настороженно относился и к правым, и к левым. Политика - грязь. Зайдешь спереди - вроде правый, обойдешь с тыла - похож на левого. Парадокс. Очередная табличка с бессмысленным номером.
Аркадий поплелся на кухню. Заварил зеленый чай. Выключил телевизор. Включил для страховки радио. Оно должно разбудить гимном в 6.00. Завтра на дежурство. От нечего делать пришлось слушать его.
--
Першае месца заняла песня Iгара Мацюшкевiча "Мае каханне".
--
О-о-о! - загремел припев, чем-то перекликающийся то ли с Децелом, то ли с растаманами, - каханне...
Получалось, что белорусскому народу, кроме как заняться любовью сегодня ничего не предлагалось и не оставалось. В песне угадывался глубокий демографический вопрос. Проблема больших городов. И верно, чем больше люди стремятся жить комфортно, тем меньше желание заводить детей.
"Глубоко дофилософствовал! - про себя усмехнулся Аркадий. Детей он также не завел. С кем было это делать?
Нелегкая для слуха музыка закончилась. Калошин закутался поглубже в одеяло.
--
Зараз 23 гадзiны 47 хвiлiн, - объявил диктор. С хвiлiнами, а тем более с гадзiнамi было все понятно. По всему получалось, что придется терпеть этот напор белорусского поп-арта еще ровно 13 минут. Аркадий почесал затылок. Число было не из лучших. Продолжил "мэтр" Маналогавiч о чем-то о том, что "плачет рояль".
-Если уж рояль заплакал, то и я не железный. Ага, еще оказалось "бродит от счастья поэт".
Теперь становилось непонятно, что нужно было этому поэту. То ли он убегает от счастья, то ли добился успеха. Нелегкое это дело засыпать под родную музыку. Пришлось еще немного потерпеть. Наконец, радио пропикало пять раз и замолчало. Аркадий облегченно окунулся в океан тишины, которая, к счастью, всегда звучит одинаково красиво.
Во сне поэт ходил с горящей свечкой, держа ее в вытянутой руке. В другой руке почему-то он сжимал строительный шпатель. Рояль истекал слезами, но поэту, похоже, до него не было никакого дела. Он искал свое счастье. А оно стояло в соседнем подъезде и нагло хихикало, оскалив зубы.
--
Черный день выдался, - произнес Аркадий проснувшись, глядя на серые хмурые облака. Болела голова. Встал Аркадий безо всякого удовольствия. Почему-то не давали покоя обрывки сна. Из них вываливались лишь пошлые "сиськи супер-стар" в исполнении "Аварии", переодетых в народные костюмы Надежды Бабкиной, и песня "Мастер интимного дела" в исполнении человека, похожего усами на Маналогавiча.
Калошин почистил зубы, нарезал бутерброды и побежал на остановку. В набитом людьми автобусе он обратил внимание на двух молоденьких монашек. Тоже птички ранние. Аркадий наблюдал за ними, уютно пристроившись на заднем сидении.
"Все-таки секс играет свою роль в жизни, - размышлял Калошин, глядя на этих бледных, набожных и словно чего-то лишенных женщин в черных платьях. Было очевидно, что внутренняя гармония имеется, но чего-то явно не хватает. Диковатые, блестящие глаза, бегающие, но не злой взгляд. - Наверное, природа не зря впечатала секс в наше существование. И уже спорный вопрос, что любовь физическая - чисто животный инстинкт."
Аркадий почему-то представил изворотливых собачек. Что-то здесь не так. Сколько лет человечеству, а люди так и не смогли общаться только по душам. Обязательно находился мужик, загребающий в свои объятия податливое и не очень женское тело. Хорошо, если только женское. Аркадий не относился к "голубым" симпатиям. Просто принимал это как часть многогранной жизни. У них ведь свои причины и следствия. Им самим ответ держать. Пусть трахают друг друга никому не мешая. Аркадий вспомнил, что в сумке лежит последний номер молодежной газеты. Достал его и начал листать. По всему выходило, что коллектив разгребал мутные воды городской грязи без сна и отдыха. Грамматические ошибки и прочие нестыковки. Но был кураж, было движение. Калошин углубился в чтение колонки редактора.
Над Аркадием повисло тучное немолодое лицо с бегающими глазками. Сомнений в принадлежности к контролерам не оставалось. Взгляд был тяжелым и вполне "официальным". Капитуляция приближалась молчаливо и неизбежно.
--
И што у вас? - с издевательской учтивостью произнес "контролирующий орган".
Аркадий машинально полез в задний карман джинсов и извлек два повидавших жизнь талона, соединенных как сиамские братья перфорированной полоской.
--
Должно мне когда-нибудь повезти! - отчаянно надеялся на лучшее Калошин. Обычно ему не везло. Бывало или сосиски перед пивом заканчиваются, или пиво перед сосисками. А однажды, когда он покупал сметану наразвес (такая традиция еще сохранилась до наших времен в некоторых городах), весы высветили 666 грамм. Чертовщина какая-то.
"Контролирующий орган" внимательно начала вертеть бумажки с дырками. На его лице стали зарождаться искры победы.
--
И где вы его пробивали?
--
Вон там, у передней двери, - густо покраснел Аркадий. Стоит заметить, что врать у него получалось плохо.
--
Вася, сделай "контрольку", - проорал страж своему, не менее колоритному коллеге.
Вскоре "контролька" оказалась в огромных лапах кондуктора. Он наверняка не принадлежал к категории доверчивых и милых граждан. "Контролькой" оказался обычный клочок желтовато-серой бумаги в редкую полоску.
"Видимо, вырезают из старых, пожелтевших бухгалтерских тетрадей. Не зря Аркадий недолюбливал бухгалтеров. Что-то нечестное было в самом слове", - промелькнуло у Аркадия.
Желто-серая бумажка подло не хотела быть похожей на "левый" талон. Сходство у них было не больше, чем у Армена Джигарханяна с Ноной Мордюковой. Другое дело - "правый" сиамский близнец. В нем было пробуравлено пять отверстий в виде креста. Уловив сходство, Аркадий стал снова испытывать теплые чувства к крестам и христианству со всеми его сектантскими ответвлениями. На "контрольке" просматривался точно такой же крест. Разница была лишь в одном отверстии по центру.
Торопиться им было некуда. Они на работе. На следующей остановке Аркадия вывели под руки. Он не сопротивлялся, лишь ловил прощальные взгляды сочувствующих пассажиров.
"Толстый" почему-то перестал испытывать эйфорию от своего "улова".
--
Давайте, я все-таки ручкой помечу, - подозрительно вежливо предложил он.
Аркадий приветствовал его досканальный подход к своему делу. Все-таки он уважал профессионализм. Даже интересно стало. Кондуктор достал дешевую прозрачную из синей пластмассы китайскую ручку и стал аккуратно обводить ровные кружки вокруг "пробоин".
"Какая суровая основательность в движениях, - почему-то заметил Калошин. - Такие основательные кружки. Такой же основательный человек. Наверное, он любит хорошо поесть. Об этом красноречиво говорили его здоровые, как свежеиспеченные мамины булочки, щеки".
Аркадий с утра обычно перебивался чашкой кофе и сушками. Живот неприятно громко заурчал. Засунув руку в карман, нащупал деньги. Все на месте. Для таких кондукторов денег не жалко за их искреннюю обостренную борьбу за справедливость. Калошин достал синюю купюру. "Толстый", казалось, не заметил этого движения. Он был увлечен. Сложив две "непримиримые" потрепанные бумажки одна на одну, он поднял их к солнцу и жадно вглядывался в странный рисунок. Почти интимный процесс. Почему-то у Аркадия на языке в этот момент завертелось слово "соосность", но произносить его вслух он не стал. И так виноват, дальше некуда. Идущие мимо школьники с невообразимого объема рюкзаками с неподдельным интересом наблюдали за происходящим.
--
Не бьет, браток, - с растущей долей сочувствия подытожил "толстый". Все аргументы в оправдание были исчерпаны.
Расчет происходил совершенно безмолвно.
--
А с крестами, товарищ, поосторожнее - напоследок добавил кондуктор.
Аркадий молча кивнул. Всего лишь одна отсутствующая дырка в центре креста. Почему-то вспомнился Якубович, который за одну неверно отгаданную букву в слове-задании ни за что не отдал бы суперприз. "Служба такая..." - как говорил господин Воробьянинов.
Вечером позвонил Якубович.
--
Ты что там, совсем страх потерял? Почему лезешь куда не следует! С крестами не шутят! Возможно, скоро приеду. Будь осторожен... - в трубке забарабанили торопливые короткие гудки.
Аркадий нечего не успел сказать в свое оправдание и вообще что-нибудь понять. Получалось одно: Якубович откуда-то узнал про крест. И еще понятно, что он приезжает. Зачем? Непонятно...
--
Это и есть феминизм, - размышлял Аркадий, глядя из окна автобуса на белокурую красавицу за рулем.. Такие раньше ездили на пассажирском сидении справа.
Калошин опасался красивых, холеных женщин и дорогих, но не менее холодных чем их дорогие машины. Эти женщины блестят как молдинги "мерседесов". Обычно в голове у них хорошо приживаются такие автомобили, а чувствам мало остается места.
--
Не люблю я этово! - кто-то прервал ход мысли Аркадия.
На переднем сидении, колыхаясь в такт движения автобуса, сидело два совершенно пьяных тела. У одного в ушах торчали дешевые, за 1 доллар, наушники из ларька. На вид ему лет 40. Но не исключено, что ему около 30. Довольно пропитое невыразительное лицо. Длинный нос, мутные глаза, непослушные, торчащие вверх как у двоечника, светлые волосы. Наушник периодически выпадал из его левого оттопыренного уха. Черная "дутая" куртка из болоньи с оранжевой изнанкой выдавала его невысокий заработок. Когда-то лет 10 назад у Аркадия тоже была такая же. На втором была бархатная куртка синего цвета с непонятного происхождения продольным белым пятном на спине. Второй держал в руках бутылку "Крыницы". Она кочевала от одного рта к другому. Оба делали пару глотков, после чего их движения становились более бестолковыми и трудно управляемыми. Их общение напомнило Аркадию первые опыты жизни маленьких детей. В знак благодарности за пиво первый пытался почему-то засунуть в правое ухо соседа свой наушник.
--
Не люблю я этово-о! Му-у-у-зыка па-аршивая, - похоже, второй не был ценителем попсовых станций. Он пытался свободной от пива рукой отмахиваться от назойливого "брата".
Первый не оставлял попыток прицепить наушники на чужие уши. Похоже, второй смирился.
--
Н-е-е-т, ты пос-с-слушай!
--
Н-а-а, ры-ыбу, - икнул второй с присущей ему простотой строителя, протягивая пачку.
Между двумя головами, объединенных паршивой музыкой из наушников, возникли две мертвые засушенные рыбки.
"Корюшка, - проанализировал Аркадий. - Все-таки печальный финал этих рыбок: быть съеденными двумя пьяными строителями в такое унылое и невыразительное утро."
Печальные точки глаз рыбок, казалось, смотрели с укором на Аркадия. Еще мгновение и одна отправилась в свое последнее плаванье, исчезнув в глубине невыразительного рта первого. Пивная струя унесла вскоре и вторую рыбку.
--
Коля, а-а ск-коро мы при-и-едем?
--
Да си-иди, короче. Слу-ушай м-у-у-зыку.
На повороте Коля, как и следовало ожидать, согласно законам центробежной силы, полетел вправо и, преодолев незатейливую траекторию, шлепнулся на пол автобуса. Лицо его по странному стечению обстоятельств оказалось между ног сидящей сбоку девушки. Пассажиры оживились. Автобус выровнял курс. Коля на мгновение покраснел и предпринял отчаянную попытку оторваться от женского лона. Он, похоже, не был тайным эротоманом и, видимо, осознал, что его фривольный непроизвольный "полет шмеля" был с интересом рассмотрен и уже начал обсуждаться ближайшим окружением.
--
Я не хотел! Простите меня!
Далее последовала бесконечная череда пьяных слов извинений.
"Лучше бы захотел, - почему-то подумал Аркадий, глядя на пышущую молодостью студентку."
Коля уселся на свое место. Гордо вставил выпавший наушник в ухо и начал гасить стыд пенными остатками пива. Наушник по-прежнему предательски выпадал из его левого уха. Напарник с уважением и сочувствием похлопал Колю по запачканному плечу. Выходя из автобуса, совершая броуновское движение, Коля приложил правую, свободную от пива руку к груди, и на весь автобус сердечно извинился перед дамой, напоследок почему-то все-таки назвав ее блядью. Скорее всего просто для связки слов. Такое встречается у водителей-дальнобойщиков, сварщиков-фрезеровщиков и столяров-краснодеревщиков. Коля принадлежал к категории сварщиков. И еще неудачников. Надо заметить, что мужское население страны в основном делилось на преуспевающих и неудачников. Неудачники перебивались небольшими зарплатами. Охотно халтурили, с удовольствием воровали и молча испытывали классовую ненависть к роскошным иномаркам. Водку они пили редко. Чаше чернила. Прилюдно ругались для собственной значимости и удовольствия матом. И ездили в Москву на заработки. Гастербайтеры. Почему-то их так называют москвичи. Коля ехал домой из Москвы. Москвичи не любят работать. Еврей с лопатой - это уже анекдот. Получалось, что Москва сплошь заселена евреями...Эх, Москва !Звонят колокола !Куда ты катишься? На дикий запад!Притормози!..
Люди на платформе скучали в ожидании электрички.
"Интересно, как давно играла в настольный теннис эта дама". - Аркадий смотрел на немолодую уже женщину в синей униформе с круглым красным сигнальным флажком-ракеткой.
"Наверное, этими флажками можно неплохо играть в теннис. - Калошин представил, как две женщины в синем отчаянно перебрасывают белый шарик через свой строгий канцелярский стол желанных времен застоя.
"А любит ли она стихи? - пытался найти в чрезмерно строгом женском лице намеки на тонкую душу, -похоже так же как и настольный теннис. Давно и необратимо".
Серьезный люд упорно штурмовал следующую электричку. Суета... Время такое суетное. Утро. Недосмотренные сны. Недолюбленные жены. Недолеченный бронхит. Недоделанные уроки. Недочитанные книги. Несочиненные стихи. Невоспитанные тинейджеры. Утро. Суета...
Женщина в синем положила "ракетку" на стол поправив юбку села и открыла на заложенной странице потрепанный томик Бродского. Жаль, но Аркадий этого уже не видел.Поезд подвозил его к нужной станции...
Небо было светло-серого, как пепел, цвета. Солнце спряталось за плотную завесу недобрых облаков. Аркадий забрел на Комаровку. Он шел туда, где было людно. Мелькали лица. Впереди звучала громко музыка.
"Ага. Это что-то восточное". - Аркадий двинулся на звук.
То, что он увидел поразило его своим абсурдом и зрелищностью. Организованно шли кришнаиты. По всему видно, громкий и веселый был мужик по имени Кришна. Толпа поравнялась с Калошиным. Мимо него проползла гусеница ликующих, машущих и поющих. Признаться зрелище не для слабонервных. Взгляд Аркадия нашел среди девушек в сари свою соседку по району. Молоденькая блондинка с добрым, немного испуганным лицом, похожим на кролика. Через весь лоб от носа до волос была прочерчена белая полоса. Такие полосы были нарисованы у всех девушек. Две девушки, идущие по бокам процессии, одаривали проходящих подарками. То ли конфеты, то ли орехи. У них это называется "просат". Прохожие в основной массе отказывались от халявы, но интереса не теряли. Особенно странно смотрелась на наших славянских девушках их одежда. Короче, праздник у них какой-то. Вроде крестин Кришны или что-то в этом роде. Глядя на ошалевшие от эйфории лица, Аркадию стало не по себе. Жутко. Это пахло фанатизмом. Как-то дико смотрелись они среди молчаливо послушных безразличных белорусов, завершавших наполнение своих безразмерных сумок пищевым сырьем.
"Ну, не знаю, может он в самом деле помогает этот Кришна. Хотя по-моему просто фанатизм и тусовка. Клуб по интересам. А что у меня? Один. В моей тусовке один человек. Это - я. По крайне мере неконфликтно. Спорить с самим собой нелегко, но можно", - провожал взглядом странных людей Аркадий.
Домой решил ехать на маршрутке. Сел в просторный желтый микроавтобус, призывающий почему-то отдать свой голос за НТС. Мобильно жить не запретишь.
Через плечо Аркадия протянулась ухоженная женская рука, зажимающая тысячную купюру. Водитель ловко, на ходу отсчитал четыре светлые бумажки и свернув их в трубочку, отдал даме.
"Как странно все-таки устроен мир. Мы привыкли отличать одни бумажки от других. За любую услугу идут бумажки разного цвета. А это всего лишь бумага, которой наверное повезло больше чем туалетной".
Двигатель набирал обороты. Жизнь подобно маршрутке скользила, мигая то левыми, то правыми поворотами судьбы, оставляя за бортом ненужные, неизвестные чужие фигуры. Среди них попадались весьма красивые. Возможно, скоро они станут мамами. И у них будет тоже своя дорога, своя маршрутка. Временное пристанище для тела.
Стемнело. Огни в домах превращали город в подобие новогодней елки. Где-то погаснет, где-то вспыхнет. Луна боязливо пряталась за прямые углы многоэтажек. Явно скромничая она почему-то не спешила осветить этот город а лишь неохотно и лениво ползла по горизонту, изливая непонятный желтый свет. Похоже, ей нездоровилось в городском смоге. Аркадий зашел в квартиру, включил свет, осмотрелся. Мир вокруг оказался насквозь пропитан различного рода волнами, короткими и длинными. Казалось, он ощущает их присутствие. Вот полетела самодовольная волна к соседскому "Грюндику", неся модулированные женские и мужские достоинства вперемешку с хорошей мебелью и терпким запахом секса. Канал для взрослых.
А вот заструилась легкая как ветер, но напористая волна на мобильный к соседке сверху.
"А что происходит с волнами после того, как они сделают свое дело? А куда им деваться? Ага. Вот именно, умирает. Нажал красную кнопку и все. Наверное волны тоже умирают" - от таких мыслей Аркадию стало немного грустно. Древнерусской тоской.
Калошин посмотрел на телефон. В нем теплилась жизнь. Мобильник нахально подмигивал ему зеленым огоньком.
"Ведь в телефоне важен не сам корпус, детали, а то, что он делает. Превращает в дребезжание мембраны электрические сигналы. Прикладывая к уху свою любимую "навернутую" мобилу, человек и не задумывается, что в этот момент абсолютно любой телефон совершает одно и то же шевеление мембраны. В чем-то телефон похож на человека. Пока он работает, есть движение. Но стоит ему сломаться, разрядиться, и его покидает "душа". В общем... гаснут огоньки. А пока шевелим каждый свою мембрану...
Аркадий выпустил на свободу волну из своего мобильника, набрав знакомый номер телефона Анжелики. На другом конце города ее красивые длинные пальцы приложили трубку к ее милому уху с маленькой золотой сережкой. Калошин это прочувствовал всей своей сущностью.
--
Алло! Алло? Слушаю... Кто это?
Аркадий нажал на кнопку отбоя. Волна напоследок помахала ему своим электрическим хвостом-синусоидой, метнулась к той, которую он не мог забыть до сих пор.
"Хорошо ей, этой волне. Сейчас она, умирая, прикоснется к ее уху и закончит свой век короткими гудками."
Аркадий замыслил нехорошее. Трансцедентальный грех. Убийство своего телефона. Впереди предстояла процедура похорон и этой последней волне, последней надежде. Как хоронят волны он представлял смутно.
"Может, их бросают в набегающие волны мирового океана? Или традиционно закапывают в земле?"
Он решил похоронить эту последнюю волну, отпустив ее на волю вместе с телефоном. Он стал на табуретку, открыл форточку и бросил вдаль свое уже изрядно устаревшее средство связи стандарта NMT. Труба, совершив последний полет, шумно ударилась о ствол растущей под окнами сосны и шлепнулась на землю, теряя навсегда невостребованное прошлое и будущее.
Аркадий включил телевизор. Невидимые волны телеэфира начали свое гнусное дело. Он остановился на новостях, так как более усваиваемого он не нашел среди сериалов и тайной жизни жучков-паучков с Зативахиным.
--
В нашем городе прошло новое соревнование по метанию мобильных телефонов на расстояние. Победила Светлана Табличная с наилучшим результатом 61,2 метра, что не дотягивает до мирового рекорда всего 2,5 метра, - захлебываясь от счастья и ощущения праздника тараторила молодая журналистка из новостей. - Победители получат призы: новые мобильные телефоны от генерального спонсора шоу фирмы "НТС".
Аркадий вспомнил почему -то о Наде. Где и с кем она сейчас убивает свое время? Звонить ей не стал.Неоткуда. И поздно.
"Похоже, сегодня весь мир сговорился. Аркадий уже не удивлялся, что не только ему приходят в голову такие варварские искушения. Он накинул пальто, спустился вниз и решил предать тело мобильника старой христианской традиции.
"Убиенный" неуклюже лежал на снегу, разбросав свое исковерканное тело. Мобила превратилась в жалкую переломанную смесь пластмассы, проводов, металла. По застывшему дисплею шла паутина черных трещин. Копать в подмерзшем снегу было тяжело. Кожа на руках покраснела. Пальцы перестали ощущать холод. Аркадий сел на колени, посмотрел на проделанную работу и прочитал про себя нечто вроде молитвы - пожелания простить его за столь раннюю смерть.
--
Спи спокойно. Теперь тебя больше не потревожат похотливые женщины - В голове почему-то всплыл как поплавок из глубины, образ Анжелики.
Аркадий вернулся домой уставший с ощущением того, что потерял верного друга. Утешала только одна мысль, что теперь ему незачем напрягаться, пытаться угодить своему хозяину, краснеть ото лжи, пропитавшей социум. Теперь ему нет нужды терпеть этот несовершенный жестокий цикл зарядки-разрядки, прислоняясь к своим и чужим розеткам сетевого питания.
--
Спи спокойно. Родина Вас не забудет, - повторил Аркадий.
В далекой Норвегии не переставая шла обычная круглосуточная сборка новых блестящих маленьких телефонов "Нокиа".
Аркадий подумал о родине погибшего. Возможно, это была Корея. Это уж лучше, чем Китай. Он прожил с ним бок о бок почти год, но оказывается знал о нем так мало.
"Если Корея, это хорошо. Значит корни у тебя буддийские. И не дай Бог, родиться снова трезвонящим телефоном в следующей жизни".
Представить будущую жизнь телефона оказалось задачей не из легких. В голове кружились пошлые соковыжималки, электрочайники и пьезозажигалки.
"Ладно, рождайся чем угодно, лишь бы подальше от человеческих эмоций, их ртов и ушей".
Луна наконец-то вырвалась на свободу и уже светила своим холодным почти электрическим светом. Где-то в далекой Испании на конвейре ОТК самостоятельно включился цветной телевизор "Сони". Мастер удивился, подошел к нему и нажал кнопку "OFF".
Аркадий смотрел в окно. Один и тот же пейзаж. Разве что сосны наверняка подросли на миллиметр - другой. Но несовершенному человеческому глазу Калошина это было неуловимо. Возле магазина горел фонарь. Вид у него был задумчивый и не оптимистичный. Да и откуда радость, если каждый день приходится разбрасывать непоседливые, как цыгане, фотоны в одном и том же направлении. Каждый день, точнее каждую ночь. Изо дня в день, из ночи в ночь.
--
С ума можно сойти, - думал фонарь. - Каждый день нужно бросать свет на крышу трех соседних домов, на северную стену Военторга и на ряд немолодых высоких сосен. Кругом одна статичность. Людям нравится статичность. А я ее ненавижу. Они женятся в поисках этой противной и серой, как цемент, стабильности. Странные они".
Фонарю казалось, что все вокруг убого и неправильно. Ничего не меняется. На расстоянии 50 метров от него стояли такие же железобетонные фонари. Не хуже, не лучше. Жизнь у них тоже начиналась ночью. Если это можно назвать жизнью. Фонарь догадывался, что не все так однообразно и неподвижно. Жаль, что его обычно выключали, как только начинался светиться горизонт. Он видел, как странный диск, похожий чем-то на него, но гораздо более сильный, уверенный и жизнерадостный выползает каждое утро. Обидно, что происходящее дальше фонарь почти никогда не видел. Он представлял, сколько у этого диска должно быть новых ощущений, сколько движения, силы, тепла и света. По его скромным подсчетам, даже работой всех фонарей его родного Первомайского района не переплюнуть этот уверенный в себе диск. Как все-таки жаль, что его безжалостно выключает чья-то рука. Правда, однажды случилось невообразимое. Пьяный электрик ЖЭСа Иваныч в день аванса попутал фазы. В итоге ночью фонари спали, а днем, жмурясь и удивляясь, он увидел наконец-то совсем другую жизнь. После он узнал, что этот диск называют Солнце. А у него был всего лишь инвентарный номер 000853, набитый на ржавеющей металлической бирке и обозначенный на крупномасштабном плане в кабинете главного инженера ЖЭСа. Без сомнения, этот номер был абсолютно бессмысленным. Больше о нем никто ничего не знал. То ли дело Солнце! Как звучит! И знаю его все. Даже электрик из ЖЭСа.
"Интересно, есть ли у Солнца свой Иваныч? Скорее всего есть", - подумал фонарь.
Фонарь отдал бы все, чтобы хоть на час стать этим загадочным Солнцем. Но не судьба. Знал бы Иваныч, тот самый электрик о мыслях фонаря. Он бы уж наверняка разбил бы в пыль его лампочку в два счета. Чтобы не выделывался.
"Неужели каждый фонарь мечтает стать Солнцем. Как каждая девочка хочет стать женщиной-мамой, - подумало искусственное светило, - природный инстинкт, что ли?"
Еще фонарь любил подсматривать в окна. Иногда получалось посмотреть фильмы на 4 этаже. И названия встречались интересные. К примеру, "Улицы разбитых фонарей".
--
Это ж надо целую улицу раздолбали, - не понимал он.
Аркадий по-прежнему сидел рассеянно уставившись в окно. Первые лучи проснувшегося Солнца игриво защекотали верхушки самых высоких сосен. Он видел, как погас на улице ближайший фонарь, погрузив на время дремлющий район в сумерки. Лампочка, еще недавно балующая улицу холодным красновато-желтым светом вдруг потускнела и печально погасла как глаз поверженного Терминатора.
Калошину показалось, что она хотела напоследок сказать какую-то свою страшную тайну, но, видимо, не успела. Вчерашний день у электрика Иваныча прошел на редкость спокойно, без спиртного. Вчера не было ни Дня энергетика, ни христианского праздника, ни какого-нибудь дня рождения, кои случаются у электриков значительно чаше, чем у остальных обитателей городского "зоопарка".