Непутёвый Трифон Аристофанович : другие произведения.

Мир искусства

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  

Трифон Непутёвый.

МИР ИСКУССТВА.

Lege artis (по всем правилам искусства).

РАССКАЗ.

Горестная история.

  
  
   Действующие лица:
   Мамаша, 50 лет.
   Папаша, 50 лет.
   Доченька, 20 лет.
   Хриплый гнусавый голос
  
   Явление первое.
   Утро. Комната. Стол, стулья, кровать, телевизор, шкаф. На кровати спит Доченька. Всюду разбросаны её вещи. В комнату входит Мамаша в домашнем халате.
   Мамаша: Доченька, пора вставать.
   Доченька (ноющим голосом): Голова болит.
   Мамаша (гладит доченьку по больной голове): Сильно?
   Доченька (берёт пульт, включает телевизор, находит канал MTV, прибавляет звук): Сильно.
   Мамаша: Доченька, может, тогда не надо так громко...
   Доченька: Ничего. Яичницу мне сделай.
   Мамаша уходит на кухню. Доченька вылезает из кровати. Зевает. Одевается. Мамаша приносит тарелку с едой, чай и уходит. Доченька ест и смотрит телевизор. Входит Мамаша в деловом костюме.
   Мамаша: Доченька, я на работу ухожу. Ты мой рассказ прочитала?
   Доченька: Нет, конечно. Когда, где? В институте, что ли?
   Мамаша: Доченька, но ты уже месяц его читаешь...
   Доченька: Сказала, прочитаю - значит, прочитаю. Моё слово железное.
   Мамаша (жалобно): Там же всего только две странички. (Вздыхает.) Ладно, доченька, я ушла. Пока (уходит).
   Доченька доедает яичницу. Отодвигает тарелку. Недовольно бормочет сквозь зубы "доченька, доченька, достали". Собирает сумку. Входит заспанный Папаша.
   Папаша: Ты ещё не ушла?
   Доченька (язвительно): Нет, я уже давно ушла. Еду в метро.
   Папаша (смеётся): Остроумная. В меня.
   Доченька: Точно не в маму. У неё с юмором плохо. Вот (показывает на валяющиеся на стуле бумажки), рассказ написала.
   Папаша: Да, она говорила. Делать ей больше нечего.
   Доченька: Всё, я ушла. Покедова.
   Доченька уходит. Папаша ещё прибавляет звук в телевизоре. Выходит. Сразу же возвращается с тарелкой и чашкой. Берёт бумажки со стула. Сосредотачивается. Ест и читает.
  
   Явление второе.
   Вечер. Та же комната. Входит Мамаша в халате. Собирает со стола грязную посуду. Входит Папаша. Садится на стул. Кладёт ногу на ногу.
   Папаша: Прочитал я твой рассказ. Плохо. Скучно.
   Мамаша понуро опускает голову.
   Папаша (гордо продолжает): Для того, чтобы произведение литературы понравилось, там должен быть герой, которого читатель полюбит. Где у тебя такой герой? Нет у тебя такого героя. А ведь главное - это, как известно, чувство. Любое произведение искусства апеллирует именно к нашим чувствам. Захватить читателя, зажечь, так сказать, его сердце - это возможно только через полюбившегося читателю героя. Через катарсис. Знаешь, что такое катарсис?
   Мамаша: А я думала, нашего кота зовут Персик.
   Папаша: При чём тут Персик? Катарсис - это очищение.
   Мамаша: Я его помыла. Он чистый.
   Папаша: Кто?
   Мамаша: Кот Персик.
   Папаша: Оставь Персика в покое. Что ты за него прячешься! Я тебе пытаюсь объяснить задачи искусства. Кульминаци­ей в восприятии произведения искусства должно быть ощущение катарсиса, или состояния очищения души. Ты должна была поставить цель своим рассказом встряхнуть душу читателя и мощным потоком эмоций смыть то, что пряталось в подсознании, сжечь, так сказать, мусор на дне его души.
   Мамаша: Подожди, подожди. Я понимаю, зачем мне надо мыть Персика, даже если он об этом не просит. А читателя-то зачем мыть?
   Папаша: Я тебе сказал, оставь Персика в покое! (Продолжает.) А действие? Какое у тебя действие? Нет у тебя действия. Ни сквозного, ни, соответственно, контрсквозного. Никакого. А мысли? Где мысли? Если они и есть, то так глубоко зарыты, что их даже не видно. Да, у тебя не видно ни одной мысли!
   Мамаша: А кому они должны быть видны? И где? (Оглядывает себя.) На халате, вроде бы, дырок нет.
   Папаша: В голове у тебя дырка! А мысли при этом всё равно ни одной не видно. А слово, которое, как известно, есть оружие писателя? Как у тебя со словом? Извини, но ты использовала ненормативную лексику! Вот, страница два, строка восемнадцать. Я иногда и сам могу, но только если по делу! И не в произведении искусства! Что это такое?! А ты ещё ребёнку дала это читать, а там такое слово! Из-за этого слова твой рассказ и ты сама, как автор, становитесь неприятны и даже, не побоюсь этого слова, противны. Искусство - это праздник души. Вернее, оно должно быть праздником души, а у тебя что? Мат, быт, чернуха, тьфу! Где позитив? Где у тебя позитив, я тебя спрашиваю?
   Мамаша: Пози-тиф бывает пози-сыпной, пози-брюшной и пози-возвратный.
   Папаша: Всё у тебя каламбурчики какие-то! Слова в простоте не скажешь. Начиталась Венечки своего! Что вы на Гоголя молитесь, икону из него делаете? Он, между прочим, больной человек был, потому и мрачный. Литература должна быть жизнеутверждающей! Вот Тургенев, например. Поучилась бы у Тургенева!
   Мамаша: Это ты про Муму, что ли?
   Папаша: При чём тут Муму! Возьми "Отцы и дети", хотя бы...
   Входит Доченька.
   Доченька: Привет.
   Бросает сумку. Берёт пульт. Включает телевизор. Мамаша и Папаша на цыпочках выходят из комнаты. Доченька ложится на кровать, находит канал MTV, усиливает звук, смотрит телевизор.
  
   Явление третье.
   Поздний вечер. Кухня. На столе - гора посуды (вымытой). Одинокая Мамаша сидит, пригорюнившись, на табуретке у подножия горы, курит и разговаривает сама с собой.
   Мамаша (выдохнув очередной клуб дыма): Эх, никто меня не понимает!
   Хриплый гнусавый голос: Ну, и фигли ты пригорюнилась, красна девица?
   Мамаша (машинально-кокетливо): Какая там девица! Старушка. (Спохватившись.) Ой! Кто это? (Вскакивает, испуганно озирается.)
   Хриплый гнусавый голос: Да я это, я.
   Мамаша (подбегает к двери, возвращается, заглядывает под стол): Персик! Ты?
   Хриплый гнусавый голос: Ну, я, я, кто же ещё? Я же так и сказал. Мяу!
   Мамаша (недоверчиво): А ты что, говорить умеешь?
   Хриплый гнусавый голос: Мы, коты, много чего умеем. Вам, козлам, это и знать-то не обязательно.
   Мамаша (обиженно): Почему это мы - козлы?
   Хриплый гнусавый голос: Откуда я знаю? Может, от природы, а может, зараза какая. Хорошо хоть, что мы, коты, к ней невосприимчивы.
   Мамаша: Ну, не все же люди - козлы.
   Хриплый гнусавый голос: Почти все. А те, которые не козлы, так попрятались, что их и не видно. И нечего на правду обижаться.
   Мамаша: И мы с Папашей - тоже козлы?
   Хриплый гнусавый голос (подумав): Хорошо ещё, не сказала: за козла ответишь. А то с тебя станется. (Ещё подумав.) А Папаша наш - козёл. Самый натуральный. Да и сама ты немногим лучше.
   Мамаша (возмущённо): Ах ты, животное неблагодарное! Мы тебя кормим-поим, а ты...
   Хриплый гнусавый голос: Ишь, благодетели! Кормят-поят они меня, сказки на ночь рассказывают! Во-первых, кормите вы меня редко, мало и плохо. Во-вторых, заметь, я вам не дармоед какой-нибудь, я, слава Богу, свой кусок хлеба вполне отрабатываю.
   Мамаша (ехидно): И как же это ты, интересно, его отрабатываешь? Ты же мышей не ловишь!
   Хриплый гнусавый голос: Какие ещё мыши? У нас, слава Богу, не каменный век. Два тысячелетия от Рождества Христова прошли, ты не заметила? (Продолжает прерванную тираду.) А в-третьих, как говорил мой предок Кот Бегемот, нечего бедного кота каждым куском попрекать. Или что-то вроде этого.
   Мамаша: Я так и не поняла: чем же ты свой "Вискас" отрабатываешь? И при чём тут кот Бегемот?
   Хриплый гнусавый голос: Я от вашей халупы нечистую силу отгоняю. Это во-первых. А "Вискас" ваш гадость, это во-вторых, сами его попробуйте. И, наконец, в-третьих, Кот Бегемот - мой предок. Слушать надо, когда тебе говорят. Тем более, классику знать надо.
   Мамаша: А ты у нас, значит, знаток изящной словесности?
   Хриплый гнусавый голос: Да уж, грамоте, слава Богу, обучен. И почитываю кое-что иногда. Акунина недавно прочёл, вот и привязалось это: во-первых, во-вторых, в-третьих. И рассказ я твой давеча тоже прочёл.
   Мамаша (заинтересованно): Ну, и как? Понравилось?
   Хриплый гнусавый голос: Так себе рассказик, скажу тебе честно. Хотя и не хуже, чем та фигня, которую в журналах печатают. Немного даже получше, пожалуй. Ты хоть фразу иногда выстроить можешь. А Папаша наш, козёл, такую чушь молол, что я не усну теперь, пока не выговорюсь. Да и ты, как я уже говорил, немногим лучше. И рассказ твой никто всё равно не напечатает.
   Мамаша (сердито): Это почему это, интересно, не напечатают?
   Хриплый гнусавый голос: А ты журналы, которые вечно дома забываешь, сама хоть читала-то? Если читала, сразу понять должна. У нас публикациями кто заправляет? Дети лауреатов сталинских, внуки Брюсова, потомки Тургенева. Ты же не думаешь, будто они в литературе хоть что-то понимают. Им что Тютчев, что Фет, всё едино. Сухово-Кобылин не нужен, хватит и Островского. Они Шолохова от Солженицына не отличат. А Набоков им нравится, потому что их на нимфеток тянет.
   Мамаша (изумлённо): Да хрен с ним, с Набоковым! А Шолохов-то тебе чем не угодил?
   Хриплый гнусавый голос: Шолохов мне своей преданностью властям не угодил. А вот писал он просто замечательно, не то, что этот ваш нобелеат, который только и может, что русский язык насиловать.
   Мамаша: Что ты понимаешь, животное! Ты хоть знаешь, какую огромную роль он в нашей общественной жизни сыграл!
   Хриплый гнусавый голос: Сыграл, сыграл, не спорю. Только к литературе это никак не относится.
   Мамаша: А кто же тебе, ценителю, нравится? Ну, хотя бы из классики нашей.
   Хриплый гнусавый голос: А мне, имей в виду, многие нравятся. Гоголь, Достоевский, Лесков, Чехов, Булгаков. Толстой замечательный писатель был, Лев, естественно. Только не надо по "Воскресению" судить, ты лучше повести его почитай. А всяких Тургеневых и Набоковых мне даром не надо, и не подсовывайте даже.
   Мамаша: Суров ты, однако. А о современной литературе нашей что скажешь?
   Хриплый гнусавый голос: А что о ней говорить? Нету её, это даже Тузик соседский понимает. (Подумав.) А может, и есть, только печатать её никто не будет. Потому что козлы неграмотные. Они думают, что литератор должен привлекать к себе внимание, как самец-павиан в брачный период, то бишь визжать, бить себя в грудь и принимать нелепые позы. Вот и ищут себе авторов по своему образу и подобию.
   Мамаша: Это поэтому мой рассказ не напечатают?
   Хриплый гнусавый голос: Да при чём тут ты! Тоже мастерица нашлась, мать твою.
   Мамаша: Персик, не ругайся!
   Хриплый гнусавый голос: Вот я и говорю, чем ты лучше Папаши нашего. Два сапога пара. Ладно, заболтался я тут. Мне спать пора. Между прочим, чтоб ты знала, artis по латыни - искусство, arsis - искусственный. Так что кот Арсис - это искусственный кот. Фу, гадость какая!
   Мамаша: Это на каком же языке, интересно?
   Хриплый гнусавый голос: Да у вас все языки смешались! Вот и у меня уже язык смешался и глаза в кучку. Вредно мне столько болтать. Ладно, иди отсюда, я спать буду. И свет не забудь погасить (зевает).
   Мамаша: Ну, ты даёшь! Ладно, спи (уходит).
  
   Явление четвёртое.
   Утро. Снова комната. Доченька спит. Всюду разбросаны её вещи. В комнату входит Мамаша в домашнем халате.
   Мамаша: Доченька, пора вставать.
   Доченька (ноющим голосом): Голова болит.
   Мамаша (гладит доченьку по больной голове): Сильно?
   Доченька (берёт пульт, включает телевизор, прибавляет звук): Сильно.
   Мамаша: Доченька, может, тогда не надо так громко...
   Доченька: Ничего. Яичницу мне сделай.
   Мамаша уходит на кухню. Доченька вылезает из кровати. Зевает. Одевается. Мамаша приносит тарелку с едой, чай и уходит. Доченька ест и смотрит телевизор. Входит Мамаша в деловом костюме.
   Мамаша: Доченька, я на работу ухожу. Ты мой рассказ прочитала?
   Доченька: Нет, конечно. Когда, где? В институте, что ли?
   Мамаша: Доченька, но ты уже месяц его читаешь...
   Доченька: Сказала, прочитаю - значит, прочитаю. Моё слово железное.
   Мамаша (жалобно): Там же всего только две странички. И то меня папаша достал со своим катарсисом. (Вздыхает.) Ладно, доченька, я ушла. Пока (уходит).
   Доченька доедает яичницу. Отодвигает тарелку. Недовольно бормочет сквозь зубы "доченька, доченька, достали". Собирает сумку. Входит заспанный Папаша.
   Папаша: Ты ещё не ушла?
   Доченька (язвительно): Нет, я уже давно ушла. Сижу на лекции.
   Папаша (смеётся): Остроумная. В меня.
   Доченька: Точно не в маму. У неё с юмором плохо.
   Папаша (продолжает смеяться): И не только с юмором. Надо бы за ней проследить. А то совсем уже крыша поехала.
   Доченька: Да уж! Представляешь, она с Персиком по ночам разговаривает. Старческий маразм, наверное.
   Папаша: Какие слова знаешь! Молодец! Вся в меня.
   Доченька: В тебя, в тебя, успокойся.
   Папаша: Только насчёт маразма ты хватила всё-таки. Пятьдесят лет - это не возраст для старческого маразма. Рано. Это скорее климакс у неё.
   Доченька (возмущённо): Сам ты климакс. А мамочка наша ещё огого!
   Папаша: Что ты говоришь такое?! Как тебе не стыдно!
   Доченька (презрительно): Что ты понимаешь? Я же тебе говорю, что пятьдесят лет - это полный старческий маразм. Ладно, я ушла. Покедова. (Бормочет под нос.) Это я ещё мягко сказала. Пятьдесят лет - это не маразм даже, это уже глубокое постмаразматическое состояние. В смысле, полный катарсис. А то климакс, климакс... Климакс ему подавай! А за ней глаз да глаз нужен. Проследит он за ней, пинкертон фуев (фыркает).
   Папаша: Ты чего?
   Доченька: Покедова, говорю. (Продолжает бормотать.) Ладно, папочка, твои рога - твои проблемы. Только бы у меня кого не увела...
   Доченька уходит. Папаша ещё прибавляет звук в телевизоре. Выходит. Сразу же возвращается с тарелкой и чашкой. Берёт бумажки со стула. Сосредотачивается. Ест и смотрит телевизор.
  
  
  
  
  
  
  

ПТИЧИЙ ДВОР С ЭЛЕМЕТАМИ БАЗАРА.

  

Палехская миниатюра.

Автор признаёт, что никогда не бывал на птичьем дворе. Даже с элементами базара.

  
  
   Действующие лица:
   Сокол.
   Петух.
   Первая курица.
   Вторая курица.
   Жаворонок.
   Павлин.
   Неизвестный птиц.
   Светлый образ товарища Кукушкина всегда в наших сердцах.
  
  
   Явление первое.
   Пространство, огороженное частоколом. Слева видна некая клеть, справа выгоревшая полоска травы, посередине почему-то куча щебня. Возле этой кучи стоит Сокол с папкой под мышкой, озирается.
   Сокол (морщится): Фу! Ну и запах! (Поправляет узел галстука.) Ничего, привыкнем. А где народ?
   Как бы в ответ на его клёкот со стороны клети появляется Петух и начинает нарезать вокруг Сокола неторопливые круги, постепенно приближаясь к высокому гостю. Первым не выдерживает Сокол.
   Сокол: Ты местный?
   Петух (гордо): Естественно. А ты что за фрукт?
   Сокол: Ты мне тут не дерзи. Я Сокол.
   Петух (после паузы): Слышь, сокол, а чего ты на нашем дворе делаешь?
   Сокол: Прислали.
   Петух (удивлённо): Вместо меня?
   Сокол (презрительно): Ну, вот ещё! Кого ваши дела интересуют! (После паузы.) Хором руководить.
   Петух (изумлённо): Каким ещё хором?
   Сокол (пожимает плечами): Известно каким. Вашим, местным. Народным.
   Петух (теряет интерес к визитёру): А... Ну, тогда ладно. Руководи. (Вдруг, после паузы.) Погоди, погоди! Мы же, петухи, хором не поём.
   Сокол (пожимает плечами): Это я не в курсе. Может, курицы твои поют?
   Петух: Ты моих курочек не трожь! Никаким они хором не поют!
   Сокол: Я же сказал, я не в курсе. Товарищу Кукушкину виднее.
   Петух (встаёт по стойке смирно): Товарищу Кукушкину - кукареку!
   Сокол (изумлённо, фальцетом): Кукареку. (После паузы.) Ловко это у тебя получается!
   Петух (гордо): Ну.
   Сокол: От имени товарища Кукушкина объявляю тебе благодарность. Молодец, товарищ Петухов, так держать.
   Петух: Орлов.
   Сокол: Не понял.
   По ходу беседы из клети появляется Первая курица, затем к ней подтягивается Вторая. Обе они дружно, хотя и с переменным успехом, пытаются осмыслить происходящее.
   Петух: Фамилия моя - Орлов.
   Сокол: А... Это пожалуйста, это можно. Думаю, товарищ Кукушкин возражать не станет.
   Петух: Товарищу Кукушкину - кукареку!
   Сокол (фальцетом): Кукареку! (Прокашливается.) Молодец. Можешь идти. (Смотрит в сторону клети.) Хотя нет, постой. Что это у вас там за лозунги висят?
   Петух: Обычные лозунги. "2008 - год Семьи" и "Ударим яйценосностью по бездорожью и разгильдяйству!".
   Сокол (грозно): А где портрет товарища Кукушкина?
   Петух (без запинки): Портрет товарища Кукушкина всегда в наших сердцах! Товарищу Кукушкину - кукареку!
   Сокол (растроганно): Молодец! Приятно слышать!
   Петух (растроганно): Спасибо. Ты настоящий ценитель.
   Сокол (после паузы.): А портрет товарища Кукушкина всё-таки повесьте.
   Петух: Слушсь! (После паузы.) А портрет товарища Зайцева не надо повесить?
   Сокол (подозрительно): Какой ещё товарищ Зайцев? Ты головой думаешь или чем?
   Первая и Вторая курицы по-прежнему заняты осмыслением происходящего. Их хохолки напряжённо топорщатся, клювы приоткрыты.
   Петух (испуганно): Виноват! Всё сделаем, как положено. Сию минуту! (Уходит в сторону куриц, продолжающих постигать непростую окружающую действительность).
  
   Явление второе.
   Петух, двигаясь в сторону клети, подходит к курицам.
   Петух: У нас там на хозяйстве остался кто?
   Первая курица: Естественно. Кто-то остался. Мы, Пётр Петрович, своё дело знаем.
   Вторая курица: А что случилось?
   Петух: Да, ерунда. Фасад наш немного подновить надо.
   Первая курица: А-а.
   Вторая курица: А-а.
   Первая курица (показывает клювом в сторону Сокола): Пётр Петрович, а это кто?
   Петух: Это? Это мой новый зам по хоровому пению. От товарища Кукушкина. Сокол.
   Вторая курица: По какому вопросу?
   Петух: Дуры. Сказал же, по хоровому пению (уходит в клеть).
   Первая курица: Молодец всё-таки наш Пётр Петрович!
   Вторая курица: Да уж! Орёл!
   Подходит Сокол.
   Первая курица: Здравствуйте.
   Вторая курица: Здравствуйте.
   Сокол (небрежно): Привет.
   Первая курица (после паузы): А вы, значит, к нам?
   Вторая курица: По хоровому пению?
   Сокол (гордо): Вас уже проинформировали?
   Первая курица (гордо): А как же!
   Вторая курица (гордо): Да уж!
   Сокол (скромно): Ну, в общем, да.
   Первая курица: Спасибо.
   Вторая курица: Спасибо.
   Сокол (скромно): Это не мне спасибо. Это товарищу Кукушкину спасибо.
   Первая и Вторая курицы (хором): Товарищу Кукушкину - кудах-тах-тах!
   Сокол (морщится): Нет уж, знаете ли. У петуха вашего это лучше получается. Талант. А нам с вами придётся поработать над хоровым пением.
   Первая курица: С превеликим удовольствием.
   Вторая курица: А как же!
   Первая курица: Извините, а вопрос вам можно задать?
   Вторая курица: Да уж, извините.
   Сокол: Ничего-ничего. Пожалуйста, задавайте.
   Первая курица: Скажите, а вы и вправду сокол?
   Вторая курица: Настоящий живой сокол?
   Сокол: Ну, как вам сказать... (Гордо.) Я назначен товарищем Кукушкиным исполнять обязанности сокола.
   Первая и Вторая курицы (хором): Товарищу Кукушкину - кудах-тах-тах!
   Сокол: То-то же. Хотя у петуха вашего это куда лучше получается. Придётся мне с вами поработать, как следует (уходит в клеть).
   Первая курица (потягивается): Какой интересный мужчина!
   Вторая курица (потягивается): Да уж!
   Первая курица: Надо же! По хоровому пению!
   Вторая курица (решительно): Значит, будем заниматься хоровым пением.
   Первая курица: А как же! Давай ему по яичку снесём.
   Вторая курица: А как же?..
   Первая курица: Ничего. Посмотрим.
   Вторая курица: А он нас со своим товарищем Кукушкиным не затрахает?
   Первая курица: Да уж! Ну, ничего. Посмотрим.
  
   Явление третье.
   Раннее утро, чуть рассвело. На куче щебня - странная фигура в подпоясанной кушаком косоворотке, брюках-галифе и смазанных дёгтем кирзовых сапогах. Вы уже догадались, что так выглядит Жаворонок. Напротив него на полоске выгоревшей травы разместился Павлин, одетый в пёстрый джемпер свободного покроя и очень модные штиблеты, а вот штаны на нём, извините, отсутствуют.
   Павлин (хорошо поставленным бархатистым тенорком): Ты чего? Опять баламутишь?
   Жаворонок (нервно): Отвали. Я должен встретить Солнце.
   Павлин (лениво): А на хрена оно сдалось? Хочешь, я свой хвост распущу, это, скажу тебе, покруче всякого Солнца будет. Я Павлин - глядите, блин!
   Жаворонок (нервно): Стыдоба! Штаны бы лучше надел.
   Павлин (лениво): А на хрена? Мне так удобнее. Профессору Канарею, между прочим, мой прикид тоже понравился.
   Жаворонок (нервно): Канарейское засилье губит нашу культуру! Если бы не эти Канареи, наш восход уже наступил бы!
   Павлин (лениво): А тебе уже и так кто-то наступил. На голову.
   Жаворонок (с надрывом): Чур меня, чур! Уйди, проклятый канарейский приспешник! Не мешай! Солнце, взойди!
   Послушно восходит Солнце.
   Павлин (ехидно): Главное в нашем деле - вовремя предсказать неизбежное.
   Жаворонок (поёт): Ай-люли, восход-восход, Солнце ясное идёт. Самый главный из Ярил В небе дырку пробурил.
   Голос у него очень высокий (контр-сопрано), но на удивление приятный. В ответ скрипит дверь клети и оттуда появляется хмурый Сокол.
   Сокол: Что такое? Кто разрешил? Почему не хором? Который час? (Зевает.)
   Жаворонок (возмущённо): Ай-люли, восход-восход, я же ясно сказал.
   Сокол: Какой восход? С товарищем Кукушкиным согласовано? (Зевает.)
   Из дверей клети выскакивает заспанный Петух.
   Петух (хрипло): Товарищу Кукушкину - кукареку! Товарищу Кукушкину - кукареку! Товарищу Кукушкину - кукареку!
   Сокол (Петуху, умилённо): Нет, хорошо у тебя получается. Талант. (Жаворонку.) А ты и петь-то не умеешь, и текст у тебя дурацкий. Хором надо петь, хором. Солировать может только настоящий талант. Вот, как он, например. (Показывает на Петуха.) И то только с разрешения товарища Кукушкина. В крайнем случае, с моего-о-о-о (зевает).
   В углу двора появляется Неизвестный птиц.
   Жаворонок (Соколу, задыхаясь от негодования): Да ваш товарищ Кукушкин - вообще агент млекопитающих!
   Сокол (угрожающе): Что-о-о? (Возмущённо поворачивается, замечает Павлина.) А это ещё что за чучело с голой задницей?
   Павлин (лениво): Да ладно! Упадут цены на гуано, и совсем другие песни у вас пойдут.
   Сокол (рассвирепев): Что-о-о? Всех сгною!
   Неизвестный птиц (пожимает плечами): Ни фуя себе, сказал я себе. (Смотрит вверх и говорит буднично.) Маэстро, занавес!
   Занавес.
  
  
  
  
  
  

АССАМБЛЯЖ.

Страсти по ржавой железяке.

   Действующие лица:
   Баранов Юрий Петрович, сотрудник Комитета по общей культуре, самый главный специалист.
   Аичкова Анжела, сотрудник Комитета по общей культуре, главный специалист.
   Персюкевич Римма, сотрудник Комитета по общей культуре, ведущий специалист.
   Дима, дальний родственник некоторых сотрудников Комитета по общей культуре.
   Элла, сотрудник Комитета по общей культуре, подруга Анжелы.
   Девушка, сотрудник Комитета по общей культуре.
   Виктор Иванович, дежурный комендант.
   Первый рабочий.
   Второй рабочий.
   Начальник.
   Мужчина.
   Два мужика бомжеватого вида, ассистенты Мужчины.
   Женский голос.
   Мужской голос.
   Баранова Лариса Ивановна, жена Юрия Петровича.
   НЕЧТО.
  
  
   Явление первое.
   Комитет по общей культуре. Комната сотрудников. Четыре стола, один шкаф. Четыре телефонных аппарата, три компьютера. Три сотрудника - Юрий Петрович, Анжела и Римма. Они очень заняты: засыпают и просыпаются (строго по очереди); тот, кто не спит, отвечает на телефонные звонки. Римма, когда просыпается, ест. Анжела ест или поёт, как акын, обо всём, что видит и слышит, используя для этого популярные мелодии; периодически от её пения с Риммой случается беда - внеочередное пробуждение, и она с набитым ртом пытается подпевать подруге. Юрий Петрович тоже поёт (ему это очень нравится, и он не понимает, почему никто никогда ему не подпевает). Он старший по возрасту, иногда мучается бессонницей и слоняется по углам, как медведь-шатун, или наводит в берлоге порядок (перекладывает бумаги с одного места на другое) и чистоту (протирает все поверхности салфетками, смачиваемыми какой-то жидкостью из недр флакона, торжественно извлекаемого из недр стола).
   Звонит телефон.
   Анжела (берёт трубку): Аичкова. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку). Не звони мне, не звони В трудовые наши будни. Может быть, после полудня, Может быть, после полудня Успокоятся они.
   Римма (просыпается, рука сразу тянется за булочкой): Целый день звонят! Не надоело?
   Юрий Петрович (просыпается, зевает): Работа наша такая. Мы культуру защищаем от всяких там. (Поёт.) Кругом жульё, одно жульё, И мы - посередине.
   Римма: Замолчите сейчас же (засыпает, продолжая во сне что-то жевать).
   Анжела: Надоел! (Засыпает, продолжая во сне что-то напевать; потом всхрапывает и затихает.)
   Юрий Петрович: Вот так всегда. Сами поют, а мне запрещают. (Возмущённо.) Как будто я рыжий (хочет заснуть, но вспоминает, что его очередь бодрствовать, и неохотно открывает глаза). Да что я вам, Чубайс, что ли?
   Кто-то осторожно скребётся в дверь. Величаво входит Дима, его изрядное пузо сверху слегка прикрыто бородой.
   Дима: Салют! Это прачечная?
   Юрий Петрович (просыпается окончательно): Фуячечная. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи. (Пауза.) Галстук поправь.
   Дима (нащупывает ширинку, застёгивает): Спасибо. А то мне уже не видно из-за этой штуки (хлопает себя по пузу). Разве что в зеркало.
   Юрий Петрович (задумчиво): Зеркало, зеркало, зеркало... Зеркало... Девочек будить?
   Дима (скептически смотрит на сонное царство): На вопросы по сельскому хозяйству армянское радио не отвечает.
   Анжела (поёт во сне): На заре ты меня не буди (всхрапывает и затихает).
   Юрий Петрович: Вот видишь! Один я бодрствую. Слушай, а почему радио армянское? Один я тружусь, один я начеку. Слушай, а ты случайно не татарин? Нет, не татарин, хуже.
   Ты - незваный гость. Или званный?
   Дима (с обидой): Много званных, да мало избранных.
   Юрий Петрович (с интересом): А это откуда?
   Дима: Владимир Ильич Ленин. Том сорок четвёртый, страница сто восемнадцатая.
   Юрий Петрович (удовлетворённо): Значит, не знаешь. Так я и думал.
   Дима: Ветер дунул, и ты забыл, о чём ты думал.
   Юрий Петрович (с интересом): А это откуда? Сам сочинил?
   Дима: Нет, не я. Ты. Баранов Юрий Петрович. Том неизвестен, страница вырвана.
   Юрий Петрович: Сам ничего не знаешь, а всё шутки свои шутишь. Делать тебе нечего. (Звонит телефон.) Баранов. Комитет по общей культуре. (Пауза) Приём без записи (вешает трубку).
   Римма (просыпается, тянет руку за булочкой, замечает Диму): Анжела! Проснись! Анжела! Дима пришёл, дай ключи от той комнаты.
   Анжела (спросонок): Какие ключи? Зачем? А, сейчас. (Шарит рукой по столу в поисках ключей, поёт.) К нам припёрся Дед Мороз, Борода из ваты. В том, что пуз его подрос, Мы не виноваты.
   Дима: От Снегурочки слышу.
   Анжела (продолжает шарить по столу): Какой-то ты не добрый сегодня. Смотри, а то компьютера лишим. (Взволнованно.) Римма! Римма! Где ключи? Ты не видела? Петрович, ты мои ключи не брал?
   Римма (встаёт, подходит к столу Анжелы): Что, опять?
   Юрий Петрович (встаёт, подходит к столу Анжелы): Что, опять?
   Анжела: Только что вот здесь лежали. А теперь их нет! Опять! Барабашка!
   Юрий Петрович (возвращается к своему столу): Я никогда ничего не теряю, потому что у меня на столе порядок. Сейчас, я свои найду.
   Римма (заглядывает под стол, смотрит на столе, поднимает пачку бумаг): Вот же они!
   Анжела: Уф-ф! Слава Богу!
   Римма берёт со стола связку ключей, один снимает, связку отдаёт Анжеле, подходит к Диме, протягивает ему снятый ключ.
   Римма: Вот. Иди. Только учти, не долго, мы скоро домой пойдём.
   Дима (хватает ключ): А чай?
   Римма: Не наглей. Сам можешь сделать.
   Дима: А мне лениво.
   Юрий Петрович: Вот, нашёл. Я же говорил, я никогда ничего не теряю, у меня на столе всегда полный порядок, не то, что у вас.
   Анжела: Проснулся! Я свои уже давно нашла.
   Юрий Петрович (возмущённо): Это кто проснулся? Это вы спали, а не я.
   Римма и Анжела (вместе): Потому, что твоя очередь была.
   Юрий Петрович: При чём тут очередь? Просто я на рабочем месте никогда не сплю. В отличие от вас (засыпает).
   Дима: Всё, я пошёл. Только сделайте чаю бедному ребёнку (уходит).
   Анжела (Римме): Да ладно тебе, сделай, раз уж пригрели змея. Всё равно твоя очередь дежурить.
   Римма (укоризненно): Ты его совсем распускаешь.
   Анжела (устало): Никого я не распускаю. Я спать хочу (засыпает).
   Римма: Вот так всегда. А меня никто не жалеет (машинально берёт очередную булочку и начинает её сосредоточенно поглощать).
  
   Явление второе.
   Там же, спустя некоторое время. Телефон молчит. Анжела спит. Римма жуёт булочку. Внезапно просыпается Юрий Петрович.
   Юрий Петрович: Вот. Я же говорил: никогда не сплю на рабочем месте (потягивается). Так. Пора делом заняться. Что я забыл? Забыл, забыл, забыл. Зеркало, зеркало, он про зеркало что-то говорил.
   Римма (с набитым ртом): Кто?
   Юрий Петрович: Да Дима твой. Надо вспомнить. Работа есть работа. А, да! (Снимает трубку, набирает номер.) Виктор Иванович? Чего не заходишь? Ты бы пришёл. Я тут зеркало купил, его бы повесить надо. Зеркало, зеркало. Где зеркало?
   Анжела (сонно): Чего ищешь? Опять потерял что-то?
   Юрий Петрович: Я? Я ничего не теряю. Это вы всё теряете. А вот моя Лариса Ивановна ничего не теряет, только находит.
   Римма: Опять! Ларысу Иванну хочу?
   Анжела (просыпается): Ничего, пускай расскажет. Что там твоя Лариса Ивановна нашла?
   Римма: Известно что. Сокровище. Петровича нашего.
   Юрий Петрович (немного обиженно, но гордо): Что-что! Телефон она нашла. Крутой. Мобильник. В лесу под деревом. А перед этим Лариса Ивановна нашла большую золотую цепочку. Прямо в городе. На дороге лежала, представляете?
   Анжела: Кто? Лариса Ивановна?
   Юрий Петрович: При чём тут Лариса Ивановна? Не буду вам ничего рассказывать, если вы русский язык не понимаете.
   Анжела: Ты чего это, Петрович? Обиделся, что ли?
   Римма: Да, как это, Лариса Ивановна, и вдруг ни при чём? Вы же про неё рассказывали.
   Юрий Петрович (обиженно): Ну, и что? Рассказывал, а теперь не буду.
   Римма: Нет, Лариса Ивановна у вас молодец.
   Анжела: Надо же! Глазастая какая!
   Юрий Петрович (тает): Не глазастая, а наблюдательная. И умная.
   Римма: Прямо зависть берёт. Столько лет живёте, и такая любовь!
   Юрий Петрович: А вы как хотели? (Поёт.) И в судьбе моей всё по-прежнему, И в судьбе моей всё по-прежнему...
   Анжела: Это что-то. (Поёт) Она была Ларисою, пойду-ка я пописаю. (Встаёт.) Римма, ты со мной?
   Римма (тоже встаёт): А куда деваться? Пойдём.
   Анжела: Петрович, остаёшься за старшего.
   Выходят из комнаты.
   Юрий Петрович (поёт): Она была Анжелою, Сейчас я что-то сделаю. (Звонит телефон.) Баранов. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку, плавно встаёт, достаёт из шкафа зеркало, кладёт его на свой стол поверх бумаг, протирает).
   Возвращаются Анжела и Римма.
   Римма: Анжел, смотри, опять Петрович чего-то протирает.
   Анжела: Штаны, наверное.
   Юрий Петрович (продолжает протирать зеркало): Вот, зеркало купил. Сейчас придёт Виктор Иванович, повесит его. Куда его лучше повесить?
   Анжела: Кого? Виктора Ивановича?
   Римма (садится на своё место): Бедный Виктор Иванович! Замучили мы его! Каждый день о чём-нибудь просим. Юрий Петрович, это вы заставили Виктора Ивановича крючок в туалете присобачить?
   Юрий Петрович (любуется своим изображением в зеркале): Я не заставлял. Я попросил. Так удобнее. Есть куда теперь хоть полотенце повесить.
   Анжела (встаёт рядом с Юрием Петровичем): А зеркало зачем? Век бы на себя не смотрела!
   Римма (берёт булочку): Это точно. А я уже в зеркало не влезаю. Интересно, почему?
   Анжела (пожимает плечами): Возрастное, наверное. А может, на нервной почве.
   Юрий Петрович: А Лариса Ивановна у меня на диете сидит. Давайте, я у неё спрошу, как похудеть.
   Анжела и Римма: Не-е-ет! Только не это!
   Входит Элла.
   Элла: Всем привет. Анжелюсь, курить пойдём? У меня только пять секунд!
   Анжела: Идём, идём. (Подходит к своему столу, ищет.) У тебя зажигалка есть? Свою не найду никак.
   Элла: Есть, есть. Пошли.
   Римма: Есть, есть, снова есть (берёт ещё булочку). Похудеешь тут с вами. (Анжеле.) А ты в кармане смотрела?
   Анжела (лезет в карман): Действительно! Ох, Риммочка, что бы я без тебя делала! (Элле, вынимая сигарету из пачки.) Пошли.
   Элла: Петрович, признавайся, у кого зеркало спёр.
   Юрий Петрович (обиженно): И вовсе не спёр, а купил на свои деньги. А вы все деньги на табак переводите, о здоровье своём не заботитесь. (Вещает.) Здоровье - это главное, это наше всё! Каждое действие во вред здоровью - настоящий грех...
   Анжела (перебивает, поёт): От поучений Юрия Лечу я, словно фурия.
   Элла и Анжела уходят.
   Юрий Петрович: Фурия, фурия. Что это такое, интересно? Вы же, небось, сами не знаете. (Лезет в компьютер, ищет, читает.) Фурия - богиня, наказывающая человека за грехи. (Записывает на бумажке, бумажку вешает на стенку, радостно.) Вот! Вот вам ваша фурия, теперь хоть знать будете (засыпает).
   Римма меланхолически жуёт булочку.
  
   Явление третье.
   Входит Девушка, еле удерживающая в руках огромную стопку бумаг. Бумаги плюхаются на свободный стол. Девушка раскладывает бумаги по кучкам, достаёт из каждой кучки по два листа. Вяло подходит Римма, берёт листы по очереди, на одном расписывается и возвращает Девушке, другой откладывает себе.
   Римма (завершив процедуру, неласково): Всё?
   Девушка (лезет в карман, достаёт книжечку, открывает, говорит без выражения): Вот здесь ещё распишитесь.
   Римма (несколько раздражённо): А это ещё зачем? Я уже расписалась в получении!
   Девушка (тоже несколько раздражённо): Теперь надо в двух местах расписываться. Ещё один специальный журнал завели.
   Римма: Это ещё зачем?
   Девушка (недобро): Не знаю. Начальству видней.
   Римма (испуганно): Хорошо, хорошо, я же не спорю (расписывается в книжечке).
   Девушка уходит. Римма привычным жестом выбрасывает все оставленные бумаги в мусорную корзину и возвращается за свой стол. Проснувшийся Юрий Петрович занят: пристраивает зеркало, куда бы его положить, чтобы потом повесить.
   Юрий Петрович (отрываясь от своего увлекательного занятия): Кто приходил? Зачем?
   Римма (с набитым ртом): Да эта, из канцелярии. Бумаги принесла.
   Юрий Петрович: И где они?
   Римма (с набитым ртом, раздражённо): Где-где! В Караганде!
   Юрий Петрович: А как звать?
   Римма: Кого?
   Юрий Петрович: Тётку.
   Римма: Какую ещё тётку?
   Юрий Петрович: Ну, приходила которая.
   Римма (от возмущения перестаёт жевать): Какая тётка? Она тут в праправнучки некоторым годится. (Поёт с набитым ртом) Звалась она Глафирою, А может, просто Грушею, Сама я что-то скушаю, А вас не агитирую (дожёвывает булочку).
   Юрий Петрович: Римма, к твоему сведению, Глафира - это не Груша, а Глаша. Нечего тебе сочинять, если не умеешь. Пускай Анжела сочиняет, а тебе не дано.
   Римма (презрительно): Тоже мне, специалист!
   Юрий Петрович: Да. Я, между прочим, главный специалист. С большим стажем.
   Возвращается Анжела, садится за свой стол.
   Юрий Петрович: Ну, где там Виктор Иванович?
   Анжела: По коридору идёт. Я видела (засыпает).
   Звонит телефон.
   Римма (снимает трубку): Персюкевич. Комитет по общей культуре. (Пауза) Приём без записи (вешает трубку).
   Входит Виктор Иванович. В руках у него ящик с инструментами.
   Виктор Иванович: Здравствуйте, кого не видел.
   Юрий Петрович: Здравствуй, коли не шутишь. Смотри, какое я зеркало купил.
   Виктор Иванович: Ну, и чего? Обычное зеркало.
   Юрий Петрович: А подругам моим не нравится. Им всё сначала не нравится. Ничего, привыкнут и мне спасибо скажут.
   Виктор Иванович: Может, и скажут. Куда вешать-то?
   Юрий Петрович: Вот сюда давай. Ближе к двери.
   Виктор Иванович легко решает задачу, быстро собирает инструменты и уходит.
   Юрий Петрович (подождав, пока закроется дверь): Ты куда? Ты же его криво повесил! Уже сбежал. Что за люди! (Подходит к зеркалу, немного его поправляет, говорит своему отражению.) Вот теперь хорошо. Дело мастера боится, правду Лариса Ивановна говорит.
   Анжела (во сне): Адичка! Адичка!
   Юрий Петрович (прислушиваясь): Какой ещё Адичка? Твоего мужа Витей зовут.
   Анжела (не просыпаясь): Какой ещё Витя? Адичка! Адичка!
   Римма (Юрию Петровичу): Адичка - это собачка Анжелина. Такса. Сто раз вам говорили!
   Юрий Петрович (садится): Да? Не помню (засыпает).
   Римма (возмущённо): Эй, эй, что такое?! Сейчас не моя очередь!
   Юрий Петрович (не просыпаясь): И не моя.
   Римма (в недоумении хватается за булочку): А чья же тогда очередь?
  
   Явление четвёртое.
   Громкий стук в дверь. Юрий Петрович и Анжела просыпаются, даже Римма испуганно откладывает булочку. Входит Дима.
   Анжела (хватается за сердце): Ну, ты и напугал, злыдень!
   Дима (глумливо): А чего это вы такие пугливые?
   Анжела: Да ну тебя!
   Юрий Петрович: Чего припёрся? От работы отрываешь (засыпает).
   Римма: Ты уже всё?
   Дима (Римме): Размечталась! Курить пошёл, ключ вам пока отдаю, вдруг понадобится.
   Анжела: Да на хрена он нужен?
   Звонит телефон.
   Римма (снимает трубку, говорит без паузы): Персюкевич. Комитет по общей культуре. Приём без записи (длинная пауза). Извини, солнышко. Нет, солнышко, я не сплю (пауза). Да, солнышко.
   Дима (Анжеле): Ну, не знаю. Вдруг понадобится.
   Анжела: Если понадобится, мы у Петровича возьмём. Правда, Петрович?
   Юрий Петрович (просыпается): Нет, я не сплю. Я просто задумался. Сложная это всё-таки вещь - культура.
   Дима (глубокомысленно): Культура имеет много гитик.
   Римма (в трубку): Хорошо, солнышко. Как ты скажешь, солнышко. Конечно, солнышко.
   В кармане Димы звонит мобильный телефон.
   Дима (достаёт мобильник, щёлкает кнопкой, говорит в трубку): Да! Привет, убоище!
   Юрий Петрович: Гитики, гитики. Что это такое, интересно? Вы же, небось, сами не знаете. (Лезет в компьютер, ищет, говорит сокрушённо.) У меня компьютер завис.
   Анжела: Это от перенапряжения, любознательный ты наш.
   Юрий Петрович (покладисто): Да, я такой. Лариса Ивановна мне всегда об этом говорит. Вот видите, даже железка устала, а я работаю (потягивается). Ладно, нехай отдохнёт чуток. Минут десять (откидывается на стуле, засыпает).
   Звонит телефон.
   Анжела (берёт трубку): Аичкова. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку).
   Дима (в трубку): Хорошо, убоище. Ладно, убоище. Пока, убоище (прячет мобильник).
   Римма (в трубку): Ладно, солнышко. До свидания, солнышко (вешает трубку, блаженно жмурится).
   Дима: Не понимаю. Вот вам звонят, спрашивают про приём, а потом никто не приходит. Почему? У вас же приём без записи.
   Анжела: А потому и не приходят, что без записи. Не понимаешь ты нашего человека. Ему без записи неинтересно.
   Дима: Что, ни разу так никто и не пришёл?
   Анжела: Не знаю. При мне - ни разу. Надо будет Петровича спросить, когда проснётся. Он дольше меня работает.
   Римма (открывает глаза): Вот если бы по строгой записи, тогда бы пришли. А сказали бы, что за минуту опоздания - расстрел на месте, пол-Москвы бы прибежало. (Гордо.) Да, мы такие. Умом Россию не понять.
   Дима: Да уж, куда уж (уходит).
  
  
   Явление пятое.
   Громкий стук в дверь. Не дождавшись приглашения, входит мужчина неопределённого возраста и неопрятного вида. Распахивает дверь настежь. Два бомжеватых мужика торжественно вносят нечто, похожее на трубу. Водружают НЕЧТО на свободный стол и сразу уходят. Мужчина закрывает за ними дверь, подходит к столу, внимательно смотрит на НЕЧТО. Анжела, Римма и некстати разбуженный Юрий Петрович от удивления забывают текст. Звонит телефон.
   Анжела (берёт трубку): Ахрм! Алло! Здрасьте. (Берёт себя в руки.) Аичкова. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку).
   Юрий Петрович (Мужчине, строго): Кто вас сюда пропустил?
   Римма: Что за чёрт?
   Мужчина: Рад приветствовать настоящих специалистов по культуре!
   Юрий Петрович (возмущённо встаёт): Вы кто такой?
   Мужчина: Я? Художник. (Гордо.) Настоящий, независимый художник!
   Юрий Петрович (подходит к НЕЧТО): А это ещё что?
   Мужчина: Это? Произведение искусства. (Гордо.) Моё собственное!
   Юрий Петрович (во гневе): Почему оно такое грязное? Зачем эту мерзость на наш стол поставили? Мы за этим столом, между прочим, едим! Уберите эту гадость немедленно!
   Мужчина (ничуть не смутившись): Не судите поспешно. Одни произведения искусства понятны сразу, а другие требуют многократных просмотров. Вы как профессионалы в области культуры должны это хорошо понимать. Присмотритесь, и станет ясно, как много здесь смысла и содержания. Мы ведь с вами как профессионалы понимаем, что искусство обладает своей силой только благодаря причудливости и странности.
   Юрий Петрович (уже не гневно, но задумчиво): Возможно, возможно. Продолжайте.
   Мужчина: Не все восхищаются одним и тем же, и не все любят одно и то же!
   Юрий Петрович (с интересом): А это откуда? Кто сказал? (Возвращается к своему столу, записывает на бумажке.)
   Мужчина: Мой друг Гораций, художникам дозволено дерзать на всё, что угодно!
   Юрий Петрович: Значит, Гораций. Так и запишем (записывает, бумажку вешает на стенку, радостно.) Очень тонко замечено! Надо будет Ларису Ивановну просветить.
   Мужчина (поворачивается, видит зеркало, вскрикивает): Зеркало! Какое замечательное зеркало!
   Юрий Петрович (удивлённо, но с удовольствием): Вы так считаете?
   Мужчина: Круглое зеркало. Универсальный символ. Люблю все круглое. Иногда я даже специально рисую круг и долго смотрю на него.
   Юрий Петрович (просветлённо): Значит, вы художник!
   Мужчина (с достоинством): Конечно, я же так и представился! Теперь мы с вами друг друга поняли. Позвольте откланяться (уходит).
   Анжела (проснувшись): Что это было?
   Римма (проснувшись): Да, действительно. Мы ничего не поняли.
   Анжела: Кино и немцы.
   Юрий Петрович (взволнованно): Я и сам только сейчас начинаю понимать. В наши руки попал настоящий шедевр. (После паузы, тоскливо.) Кажется. Хорошо было бы с Ларисой Ивановной посоветоваться.
   Римма и Анжела пожимают плечами. Юрий Петрович задумчиво, но привычно достаёт салфетки и флакон, протирает ручку двери и поверхность стола вокруг НЕЧТО. Анжела утыкается в компьютер, Римма берёт очередную булочку.
   Анжела (глядя в компьютер): Ой! (Римме.) Смотри, что пишут!
   Римма (роняет недоеденную булочку): Где?
   Анжела (глядя в компьютер): В Ямблере.
   Юрий Петрович (сам себе): Нет, засмеёт меня Лариса Ивановна (садится на место).
   Римма (страдальчески глядит на упавшую булочку, недовольно): Ну?
   Анжела: Офигеть! Слушай! (Читает.) Счастье улыбнулось гардеробщице городского стадиона "Спартак" Марии Красновой. Убирая мусор, она случайно обнаружила комок переплетённой проволоки. Удивившись находке, она показала её своей дочери. Девочка стала чистить загадочный клубок, который заблестел, а потом распался на куски, и на стол неожиданно высыпались золотые украшения десятого века.
   Юрий Петрович: Это какая газета?
   Анжела: ТСН.
   Юрий Петрович: Не слышал о такой.
   Римма (продолжает скорбеть по упавшей булочке): Я тоже.
   Анжела (деловито): Сейчас посмотрю. Нашла. Газета "Телевидение. События. Новости". Сокращённо: ТСН. Издательство "Росчерк".
   Римма (с горечью): Всё понятно.
   Юрий Петрович: Что тебе понятно? Всегда тебе одной всё понятно (встаёт, подходит к НЕЧТО, присматривается).
   Римма (скептически): Думаете, золото? (Встаёт, подходит к НЕЧТО.) Ну, почистите, если хотите. Как дочка Марии Красновой.
   Анжела (быстро встаёт, подходит к общей группе, сильно трёт НЕЧТО пальцем): Нет, не блестит.
   Римма: Не всё то золото, что не блестит (понуро возвращается на своё место).
   Юрий Петрович (Анжеле): Руки помой!
   Анжела: Сейчас! Разбежалась! (Гордо возвращается на своё место.)
   Юрий Петрович: Нет, что за люди! Никакого понятия о стерильности! (Сокрушённо возвращается на своё место.)
   Римма берёт очередную булочку. Звонит телефон.
   Анжела: Чья очередь? Точно, не моя (засыпает).
   Римма: Не знаю. Поесть спокойно не дадут! (Откладывает булочку, вздыхает, берёт трубку.) Персюкевич. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку, засыпает).
   Юрий Петрович: Нет! Нет! Некогда спать, думать надо (задумывается).
  
   Явление шестое.
   Входит Элла.
   Элла (рассматривая НЕЧТО): Всем привет. Анжелюсь, курить пойдём? У меня только три секунды! (Всем.) Зачем вам эта ржавая грязная труба?
   Анжела (проснулась): Это ты у Петровича спроси (встаёт, берёт сигарету).
   Элла: Петрович, признавайся, зачем ты эту гадость спёр.
   Юрий Петрович: Это не гадость. Это (почтительно) произведение искусства. Нам его принесли. Мужчина такой...
   Элла: Какой?
   Юрий Петрович: Художник. Настоящий. Правда, фамилию не назвал.
   Элла: А может, он не художник?
   Юрий Петрович (строго): Ты ничего не понимаешь. Он даже выглядит, как настоящий художник. И говорит так...
   Элла: Как?
   Юрий Петрович: Как настоящий художник.
   Анжела подходит к НЕЧТО и внимательно его рассматривает.
   Элла: Ну, тогда всё понятно. Вы у нас специалист. А я так, библиотечных дел мастер.
   Анжела (задумчиво): Да нет, Петрович. Труба - она и есть труба.
   Римма (просыпается): Полная труба. А может, наоборот, пустая.
   Элла: Ладно, это вы без меня решите. Пошли, Анжелюсь!
   Элла и Анжела уходят.
   Римма: А чего это Анжелочка петь перестала?
   Юрий Петрович: Культурный шок. (Смотрит на НЕЧТО, разговаривает сам с собой.) А может, и труба. (Пауза.) А ведь фамилию свою не назвал, факт. Нет, хорошо, что я Ларисе Ивановне не позвонил и не рассказал. А ведь хотел. М-да.
   Звонит телефон.
   Римма (хватается за булочку): Я последняя разговаривала! Ваша очередь!
   Юрий Петрович (берёт трубку): Баранов. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи. (Разъединяется, смотрит на трубу.) Да нет, обычная труба, только грязная очень. Ну её, засмеют ещё. (Снимает трубку, набирает номер.) Виктор Иванович? Занят? Очень? Ты бы пришёл. Тут надо на помойку одну тяжёлую штуковину отнести. Только захвати пару ребят, один ты с ней не управишься. И побыстрее, ладно? (Вешает трубку, откидывается на спинку стула, бормочет.) Значит, дело твоё - труба!
   Входят Виктор Иванович и двое рабочих. Вошедшие останавливаются, принюхиваются.
   Виктор Иванович (кивает в сторону НЕЧТО): Это, что ли?
   Юрий Петрович: Быстро вы, однако! Молодцы. Это, это.
   Второй рабочий: А чем это у вас пахнет?
   Первый рабочий: Спиртом, вестимо.
   Юрий Петрович (торопливо): Это мы тут дезинфекцию проводили.
   Первый рабочий: Спиртом?
   Второй рабочий: Вы чего, совсем того?
   Юрий Петрович: Каким спиртом! У меня жидкость специальная.
   Первый рабочий (сглатывает): На спирту?
   Виктор Иванович: Разговорчики! К людям не приставать! Подняли и потащили!
   Втроём с трудом поднимают НЕЧТО.
   Первый рабочий: Эх, не хило! Не хил ассамбляж, однако. Ex nihilo nihil, как говорится.
   Виктор Иванович: Ты чего бормочешь?
   Первый рабочий: А, так. Лукреций Кар.
   Виктор Иванович: Не умничай. Понесли.
   Рабочие уносят НЕЧТО.
   Юрий Петрович (морщится им вслед): Прекратите ругаться. Никакой культуры у людей (достаёт салфетки и флакон, протирает стол).
   Входит Анжела.
   Анжела (глядя на пустой стол, удивлённо): А где наша труба?
   Юрий Петрович: Где-где! Где положено. На помойку унесли. Туда ей и дорога.
   Анжела (поёт): Причудливой была труба, но тяжела её судьба.
   Римма (декламирует): И я скажу всезнающему свету, Что вроде бы была она, и нету...
   Юрий Петрович (поёт громко и страстно): Мне немножко взгрустнулось Без тоски, без печали. В этот час прозвучали Слова твои. Расстаемся, я не в силах злиться, Виноваты в этом только ты и я...
  
   Явление седьмое.
   Жизнь продолжается. Анжела с головой ушла в Ямблер. Римма, как Юлий Цезарь, делает два дела: спит и жуёт во сне. Юрий Петрович грустит.
   Юрий Петрович: Как он сказал? Ансамбляж... Нет, не то. Ажсамбляж... Нет, не то. Как же он сказал?
   С треском и шипением включается местное радио.
   Радио: Вниманию всех сотрудников Комитета по общей культуре! Просьба оставаться на своих местах, не выходить из комнат в коридоры и холлы. В здании работают кинологи.
   Анжела: Опять учения. Надоело. Покурить теперь не удастся.
   Римма (просыпается): А я в буфет хотела сходить!
   Анжела: А я покурить хотела.
   Юрий Петрович: Нельзя. Курить вредно. И много есть - тоже. Вспомнил! Ассамбляж. (Лезет в компьютер.) О! Заработал! Сейчас посмотрю. Заодно и новости посмотрю, а то от жизни отстал.
   Римма: Зачем вам Интернет? У вас Лариса Ивановна есть.
   Юрий Петрович: Вот и хорошо. Ассамбляж, ассамбляж...
   Анжела: Это что же, и в туалет нельзя?
   Римма (в полусне): Совсем нас за людей не считают!
   Юрий Петрович: Вот, нашёл. Ассамбляж - это художественный объект, рельефный или трёхмерно-скульптурный, составленный из реальных предметов и их фрагментов... вот (записывает на бумажку). Сейчас только новости посмотрю и на стенку повешу.
   Анжела: Кого? Новости?
   Юрий Петрович (не слышит, изучает новости, громко вскрикивает): Ой! Смотрите!
   Анжела: Что такое?
   Римма: Что случилось?
   Юрий Петрович (растерянно): Смотрите, что здесь написано.
   Римма, Анжела (хором): Ну?
   Юрий Петрович (мрачно): Читаю. Из музея Зэ Ка Церетели...
   Римма (перебивает): Его что, посадили?
   Анжела: Кого?
   Римма: Церетели.
   Анжела: Почему?
   Римма: Ну, написано же, что он зэка.
   Юрий Петрович (мрачно): Вечно вы со своими глупостями! Никакой культуры у людей! Зэ Ка - это не зэка, а Зураб Константинович. Понятно? (Пауза.) Продолжаю. Из музея Зэ Ка Церетели исчез ассамбляж - последнее творение мастера. Смотрите, тут фотография есть этого ассамбляжа.
   Римма (протягивает руку за булочкой): Ну, и что?
   Юрий Петрович (мрачно): Нет, вы смотрите, смотрите.
   Римма и Анжела встают, подходят к Юрию Петровичу, смотрят.
   Анжела: Не может быть! Ни хрена себе!
   Римма: Так это же наша труба!
   Юрий Петрович (презрительно): Труба! Какая труба? Не труба, а ассамбляж! Никакой культуры у людей!
   Анжела: А мы его на помойку!
   Римма: Ой, как стыдно, как стыдно!
   Юрий Петрович (мрачно): Да уж, обмишурились, нечего сказать!
   Анжела: Чего причитать, звони Виктор Ивановичу. Пусть тащит наш ассамбляж обратно.
   Римма: И в музей надо звонить!
   Юрий Петрович (оживился): Правильно, правильно. Только как же он его нам обратно притащит, если из комнат выходить нельзя?
   Римма: Давайте я пока телефон музея поищу.
   Юрий Петрович: Да подожди ты со своим музеем! Ассамбляж сначала вернуть надо! Срочно! Позвоню-ка я Виктор Иванычу, авось, что-нибудь придумаем.
   Римма и Анжела, понурив головы, возвращаются на свои места.
   Юрий Петрович (снимает трубку, набирает номер): Виктор Иванович? Слава богу, ты на месте. Случилось. Бери своих ребят и бегом на помойку. Тащите эту штуковину назад. Нельзя выходить из комнаты? Так это же учения, сколько можно! Надоели. Не обращай внимания. Тут, дорогой, дело серьёзное, культура. Как это, если её уже там нет? Найди и принеси (вешает трубку). Уф! Асса, асса, ассамбляж (хватает бумажку, торжественно водружает её на стенку). Теперь и я буду знать, а не только Лариса Ивановна. (Анжеле и Римме, нервно.) Что же они не несут? (Вскакивает, подходит к Анжеле.) Ну, что, нашли телефон музея?
   Анжела: Петрович, ты чего? Ты же сам сказал подождать с музеем. Ты чего чудишь?
   Римма: Культурный шок.
   Анжела: Не, это его Лариса Ивановна с утра по голове сковородкой треснула.
   Римма: Хрен редьки не слаще.
   Юрий Петрович: Чего болтаете? Телефон музея лучше нашли бы.
   Римма: Лувра?
   Юрий Петрович (нервно ходит по комнате, бормочет): Культур-мультур...
   Анжела: Римм, не трогай его, он сегодня контуженный. Давай лучше телефон искать. Ты ищи в Ямблере, а я в Рандексе. (В сторону.) Может, ему ассамбляж на голову упал?
   С треском и шипением включается местное радио.
   Радио: Вниманию всех сотрудников Комитета по общей культуре! Работа кинологов окончена. Все могут свободно передвигаться по зданию. Спасибо за сознательность.
   Римма: Вовремя. У меня как раз булочки кончаются.
   Юрий Петрович: Ты что, какие булочки? Ты мне сначала телефон музея найди.
   Римма: Да я его сразу же нашла!
   Анжела: И я сразу нашла.
   Юрий Петрович (раздражённо): Ну, так чего молчите? Я же жду! Значит, так: дождёмся, когда принесут (произносит с видимым удовольствием) ас-сам-бляж и будем звонить в музей. И никаких булочек, пока с музеем не разберёмся.
   Римма (недовольно): А почему они не сказали, что это была учебная тревога?
   Анжела: И так понятно. (Поёт) Она была тревожною, но временной и ложною. (Пауза) Нет, не получается. Горло пересохло.
   Юрий Петрович: Мы же договорились: никаких булочек, пока с музеем не разобрались.
   Анжела: С кем это ты договорился, интересно?
   Римма (охотно поддерживает): Почему это вы всё за нас решаете?
   Юрий Петрович (не слышит): Ну, где же они? Где? Почему не несут? (Хватает трубку, набирает номер, ждёт.) Не подходит никто. Пойду посмотрю.
   Юрий Петрович бежит к двери, открывает её и сталкивается с подоспевшей Эллой.
   Элла: А вот и я! Всем привет. Анжелюсь, курить пойдём? У меня только две секунды!
   Анжела: Не могу сейчас, Эллюсь, извини. Мы очень заняты.
   Элла (с обидой): Нет, видали! Заняты они! Я сегодня больше не приду. Дежурю (уходит).
   Юрий Петрович (стоит в дверях): Хорошо, что ушла. Это из-за неё весь сыр-бор.
   Анжела: Какой ещё сыр-бор?
   Юрий Петрович (вглядывается в недра коридора): Ну, как же, это же она сказала, чтобы наш ассамбляж на помойку вынесли. Ещё трубой его назвала. (Радостно.) Несут, несут!
  
   Явление восьмое.
   Виктор Иванович и двое рабочих, запыхавшись, втаскивают НЕЧТО. Ставят на стол. Юрий Петрович подходит к своему столу, смотрит на экран компьютера, потом внимательно разглядывает НЕЧТО. Подходит ближе.
   Юрий Петрович: Фу! Ну и воняет.
   Виктор Иванович (с усмешкой): А как вы хотели? Из-за вашей штуковины такой сыр-бор получился!
   Анжела: Какой ещё сыр-бор?
   Виктор Иванович: Что за народ! Беда с вами. Всё проспали. Увидел её кто-то на помойке рядом с Комитетом. Сообщил, куда надо. Паника поднялась. Сапёров вызвали, кинологов.
   Анжела (испугавшись): Кинологов? Из-за ассамбляжа?
   Виктор Иванович: Ну, я и говорю. Полный ассамбляж получился. Выходим мы на улицу, еле вырвались, подходим к помойке, а там люди в форме, собаки опять же.
   Второй рабочий: Виктор Иванович, между прочим, вашу хреновину у них отбил с риском для жизни.
   Римма: А запах откуда?
   Анжела (принюхивается): Да уж...
   Виктор Иванович: А, мы уже принюхались. Это собачка пописала. Служебная.
   Юрий Петрович (назидательно.): Вот. Я всегда говорил. Собака в доме - это ужасно. (Подумав.) И кошка тоже.
   Римма: Юрий Петрович, вы бы его протёрли чем...
   Анжела: Кого? Собакина служебного?
   Виктор Иванович: Не советую. Она и меня-то чуть не тяпнула.
   Юрий Петрович: Ладно, ладно, всё. (Виктору Ивановичу, нетерпеливо.) Спасибо, Виктор Иванович, спасибо.
   Второй рабочий: А вы его чем протирать будете? Спиртом?
   Юрий Петрович (нервно): Каким ещё спиртом? Я же вам сказал, у меня жидкость есть специальная.
   Второй рабочий: Жалко.
   Первый рабочий (сглатывает): Ex nihilo nixil, как говорится.
   Виктор Иванович: Разговорчики! К людям не приставать! Пошли!
   Виктор Иванович и рабочие уходят.
   Юрий Петрович (протирая ассамбляж): Так, где у нас телефон музея?
   Римма: Где-где. В Караганде (откладывает недоеденную булочку, встаёт, подходит к Юрию Петровичу, протягивает бумажку с телефоном). Вот.
   Анжела: Риммочка, не расстраивайся. Сейчас договоримся с музеем, и можно в буфет. Когда ещё они приедут!
   Юрий Петрович: Да обождите вы со своим буфетом! Работа прежде всего (смотрит в бумажку, снимает трубку).
   Римма (возвращается на место): Громкую связь можно сделать?
   Юрий Петрович кладёт трубку на место, включает громкую связь, набирает номер.
   Женский голос: Але! Музей слушает.
   Юрий Петрович (ласково): Здравствуйте. Это вас Комитет по общей культуре беспокоит. Скажите, пожалуйста, можно Зураба Константиновича к телефону попросить?
   Женский голос: Фамилия?
   Юрий Петрович (немного опешил): Баранов.
   Женский голос: Не валяйте дурака. Ваша фамилия?
   Юрий Петрович (обиженно): Я же говорю, Баранов. Фамилия моя - Баранов.
   Женский голос: Организация какая?
   Юрий Петрович (обиженно): Я же говорю, Комитет по общей культуре.
   Женский голос: Ну, и что? Кто вам нужен?
   Юрий Петрович (обиженно): Я же говорю, попросите Зураба Константиновича.
   Женский голос: Кого? Зураба Константиновича? Самого? Хэ. Нет его сейчас.
   Юрий Петрович (нетерпеливо): А кто из ответственных сотрудников у вас есть?
   Женский голос: Из ответственных? Хэ. С дежурным администратором могу соединить. Ждите.
   Телефонные гудки.
   Мужской голос: Администратор музея Шедевров у телефона.
   Юрий Петрович (радостно): Шедевров? Здравствуйте. Вас беспокоит Комитет по общей культуре. Баранов. Главный специалист.
   Мужской голос (удивлённо): Простите, не понял. По общей культуре баранов?
   Юрий Петрович (гордо): Да, именно я. Баранов, главный специалист. К нам в Комитет поступила информация, что один из ваших шедевров пропал.
   Мужской голос: Из наших? Извините, у вас неправильная информация. Никто из наших, Баранов, никуда не пропадал, все на своих местах.
   Юрий Петрович (Римме и Анжеле, вполголоса): Он, кажется, плохо слышит. (Громко.) Я по поводу вашего пропавшего ассамбляжа.
   Мужской голос: А! Насчёт ассамбляжа! А чего это вы так поздно всполошились? Он уже нашёлся давно.
   Юрий Петрович: То есть как это нашёлся? Где?
   Мужской голос: У нас и нашёлся. В ящике для уменьшенного макета скульптуры Мухи-Цокотухи. Там у нас много всего лежало.
   Юрий Петрович: А что же тогда у нас?
   Мужской голос: А я откуда знаю!
   Юрий Петрович: Извините (даёт отбой, озадаченно смотрит на Римму и Анжелу).
   Анжела: Наверное, наш ассамбляж не церетелиевский, а какого-нибудь неизвестного.
   Римма: Неизвестного? Эрнста? А что, очень даже может быть.
   Юрий Петрович (оживился): А что, вполне возможно. (Анжеле.) Молодец, правильную идею подала. (Римме.) Ты не знаешь, какие у него размеры?
   Римма: У кого?
   Юрий Петрович: Да у Неизвестного твоего. Он как Церетели или всё-таки поменьше?
   Римма (неуверенно): Поменьше, наверное.
   Анжела: Уж точно не больше.
   Юрий Петрович: Да уж, зря мы внимания на размер не обратили. Хотя по фотографии в Интернете размер не определить.
   Анжела: При чём тут Интернет? Работу Церетели втроём не поднимешь.
   Юрий Петрович: Да, тут подъёмный кран нужен, и то не всякий. (С надеждой.) Может, Неизвестный всё-таки поменьше. (Решительно.) Давайте звонить Неизвестному.
   Римма (озирается): Нет, Церетели в нашей комнате не поместится.
   Юрий Петрович: Вот именно. Ищите телефон Неизвестного.
   Римма (жалобно): А в буфет когда?
   Анжела (жалобно): Я покурить собиралась.
   Юрий Петрович (сурово): Некогда. Потом. С Неизвестным разобраться надо. Найдите его телефон.
   Римма и Анжела быстро садятся за свои столы и ищут в Ямблере и Рандексе телефон Эрнста Неизвестного.
   Римма: Вот!
   Анжела: Нашла!
   Юрий Петрович: Так, хорошо. Теперь ваша очередь звонить.
   Анжела: Римма, звони ты. Это же ты про Неизвестного первая сказала.
   Римма: Нет, Анжелочка, это ты первая про него сказала.
   Анжела: Нет, Риммочка, я сказала про неизвестного скульптора, про Неизвестного Эрнста первая сказала ты. Так что звони.
   Римма (хватается за голову): Ой-ёй-ёй! Вот так всегда! Никто меня не жалеет (тянется за очередной булочкой, но их больше нет). Я в буфет хочу (плачет).
   Юрий Петрович (сурово): Работа прежде всего. Звони Неизвестному, а потом можешь и в буфет. Хотя много есть вредно. Лариса Ивановна мне всегда так говорит.
   Анжела: Она просто готовить не хочет.
   Юрий Петрович: Кто?
   Анжела: Лариса Ивановна твоя.
   Юрий Петрович (вскипает): Да как ты можешь такое говорить! Я всегда сам готовлю, Ларису Ивановну к плите не подпускаю! У неё, чтоб ты знала, здоровье слабое.
   Анжела: Значит, она на продуктах скупердяйничает.
   Юрий Петрович (грозно): Ты мою Ларису Ивановну не трожь! (Римме.) А ты почему до сих пор Неизвестному не позвонила?
   Римма (шмыгает носом): Сейчас. Я сразу не могу, мне к этой мысли привыкнуть надо.
   Юрий Петрович: И долго ты привыкать будешь?
   Римма (опять шмыгает носом): Сейчас. Только сосредоточусь. (Анжеле.) Шемякину ты звонить будешь!
   Анжела: Ну, и позвоню, если надо.
   Римма (дрожащей рукой снимает трубку, с трудом набирает номер, справляется и говорит сладким голосом): Здравствуйте, это вас беспокоит Комитет по общей культуре. Ведущий специалист Персюкевич. Вы не подскажете, Эрнст Иосифович сейчас в Москве? Нет? И вы тоже не в Москве? А где же? А, понятно. Это в Америке, значит. А Эрнста Иосифовича поблизости нет? А можно тогда спросить, у вас никакие работы в последнее время не пропадали? Ну, там ассамбляж какой-нибудь? Что? Эрнст Иосифович не занимается ассамбляжами? Жалко. Что? У вас только инвайронмент был? И он тоже не пропадал? Обидно. Извините. До свидания. Эрнсту Иосифовичу поклон (вешает трубку).
   Юрий Петрович (задумчиво): Как ты сказала? Инвайронмент? Это еще что? Мент какой-то. (Лезет в Интернет.) Так, вот, нашёл. Инвайронмент - обширная пространственная композиция, охватывающая зрителя наподобие реального окружения. Нет, не понял. Надо будет у Ларисы Ивановны спросить.
   Анжела: Мудрёно как-то. Я тоже не въехала. (Ласково.) Риммочка, а ты поняла?
   Римма (гордо шмыгает носом): Нет. Я тоже не поняла.
   Юрий Петрович: Вот видите, никто не понял. Одна Лариса Ивановна всё знает. В любом случае (показывает на НЕЧТО) это - не инвайронмент. Стало быть, глубокоуважаемый Эрнст Иосифович здесь ни при чём.
   Анжела: А кто же тогда при чём?
   Юрий Петрович (напряжённо): Похоже, что никто. (Снимает трубку, набирает номер) Виктор Иванович, дорогой! Да, ты мне очень нужен. И не один. Придёшь, скажу. (Вешает трубку.) Уф! Ну и денёк! Совсем замучался.
   Анжела: Да, у нас всегда так бывает. То густо, то пусто.
   Римма: Ну, сегодня вообще что-то особенное. Никогда такого не было. Просто аврал.
   Анжела: Да уж, заработались. Пора по домам.
   Римма (возмущённо): Как это - по домам? Я ещё даже в буфет не сходила.
   Звонит телефон.
   Анжела: Чья очередь?
   Римма: Не моя! Я последняя разговаривала.
   Анжела: Петрович, значит, твоя.
   Юрий Петрович: Да некогда! Хотя ладно. Работа есть работа. (Берёт трубку.) Баранов. Комитет по общей культуре. (Пауза.) Приём без записи (вешает трубку). Всё, на сегодня с меня хватит. (Потягивается.) Устал.
  
   Явление девятое.
   Входит Девушка, еле удерживающая в руках огромную стопку бумаг. Останавливается, недоумённо смотрит на НЕЧТО.
   Девушка (после короткой паузы): Долго я буду ждать?
   Анжела (не оборачиваясь): А в чём дело?
   Девушка (раздражённо): Как это в чём? Куда мне бумаги класть?
   Анжела (тоже раздражённо): А неужели некуда?
   Римма: Вот именно.
   Девушка принюхивается, морщится. Бумаги плюхаются на стул, сиротливо стоящий за НЕЧТО. Девушка нагибается и совершает какие-то телодвижения, смысл которых это самое НЕЧТО совершенно скрывает от посторонних взглядов. Надо полагать, Девушке каким-то образом удаётся разложить бумаги по кучкам на ограниченном пространстве стула, и она выпрямляется с чувством исполненного долга. Мрачно подходит Анжела, озирается, хватает со стола Юрия Петровича папку с крупной чёрной надписью "ДЕЛО N" на обложке.
   Юрий Петрович (возмущённо): Э-э-э!
   Анжела (по-прежнему раздражённо): Переживёшь.
   Римма: Вот именно.
   Анжела (Юрию Петровичу): Где там твои рабочие запропастились, в конце концов? Римма: Вот именно.
   Юрий Петрович (возмущённо): Да ладно вам! Идут уже.
   Анжела (Девушке): Я жду.
   Девушка: Ну, знаете ли! (Нагибается, совершает телодвижения, разгибается с двумя листами в руках, передаёт их Анжеле, морщится.)
   Анжела (берёт листы, один засовывает под папку, второй кладёт сверху): Римма, дай мне ручку. (Пауза.) Пожалуйста.
   Римма вяло встаёт, подходит к Анжеле, протягивает ей ручку, и столь же вяло, даже не взглянув на Девушку, возвращается на своё место. Анжела расписывается на верхнем листе, возвращает его Девушке. Та нагибается, совершает телодвижения, разгибается с двумя новыми листами, передаёт их Анжеле. Анжела берёт листы, один засовывает под папку, второй кладёт сверху, расписывается, возвращает его Девушке. Этот процесс повторяется несколько раз, затем Девушка разгибается с пустыми руками.
   Анжела (сухо): Всё?
   Девушка: Нет (лезет в карман, достаёт книжечку, открывает, говорит без выражения). Вот здесь ещё распишитесь.
   Анжела (снова раздражается): А это ещё зачем? Я уже расписалась в получении!
   Девушка (недобро): Теперь надо в двух местах расписываться. Ещё один специальный журнал завели.
   Анжела: Зачем?
   Римма: Вот именно - зачем?
   Девушка (сквозь зубы): Начальству видней.
   Анжела пожимает плечами, расписывается. Девушка возвращает книжечку на место, нагибается, совершает телодвижения, с трудом разгибается со стопкой оставшихся бумаг. Уходит, что-то бормоча себе под нос.
   Анжела: Вечно они что-нибудь придумают! Просто издевательство какое-то (смотрит на папку, бросает её на стол Юрия Петровича, оставленные бумаги привычным жестом выбрасывает в мусорную корзину и возвращается за свой стол).
   Римма: До чего же она злая! Вот раньше Леночка была...
   Анжела: А Леночка теперь на первом этаже, письма принимает.
   Римма: Вот-вот. А нам эта грымза бумаги приносит! Ладно, я пошла в буфет (встаёт).
   Анжела: Поскорей бы эту железяку забрали!
   Входят Виктор Иванович и ещё двое рабочих.
   Виктор Иванович: Ну, что у нас ещё?
   Юрий Петрович (лебезит): Виктор Иванович, дорогой, прости. Достали мы тебя сегодня, я понимаю. Только надо это (показывает на НЕЧТО) опять унести. Куда хочешь. С глаз долой, из сердца вон. Не сердись.
   Виктор Иванович: Вы чего, ребята, охренели совсем?
   Второй рабочий: Виктор Иванович, если вы не против, я бы этот металлолом себе забрал.
   Виктор Иванович: Да на хрена он тебе сдался? Даже загнать нельзя, нет таких дураков.
   Второй рабочий: Ну, не знаю. Может, в хозяйстве на что пригодится. Только я её один вниз спустить не смогу. Поможете?
   Виктор Иванович (вздыхает): Хрен с тобой, бери. Поможем.
   Они с трудом поднимают НЕЧТО.
   Второй рабочий: Тяжёлый, сволочь!
   Первый рабочий: Эх, не хило, не хило...
   Анжела (поёт с чувством): Ах, ассамбляж, ассамбляж, ассамбляж! Весь непонятный и очень громоздкий, Ржавый, и грязный, к тому же не наш... В следующий раз захватите повозки.
   Виктор Иванович и рабочие утаскивают НЕЧТО. Юрий Петрович быстро закрывает за ними дверь и бросается протирать стол.
  
  
   Явление десятое.
   Из коридора слышны крики, шум, ругань. Распахивается дверь. Влетает Мужчина. У него подбиты оба глаза; под одним фингал, второй пока только заплыл - тут, похоже, поработали совсем недавно. Дверь остаётся открытой.
   Мужчина (в коридор): Да подождите вы, я сейчас разберусь. (Анжеле и Римме.) Целую ваши изящные ручки. (Юрию Петровичу.) Я не понял, куда это моё произведение тащат? Они говорят, это вы распорядились!
   Юрий Петрович: А что ещё я должен делать с вашей грязной трубой? Вы не сказали, кто вы, не сказали, откуда. Короче, не представились и даже не сказали, зачем вы нам всё это оставляете.
   Мужчина: Позвольте, вы не правы. Я сказал, что я - художник. Что ещё нужно?
   Юрий Петрович: Как что? Фамилия, имя, отчество и так далее.
   Мужчина: А оставил я вам своё произведение, чтобы вы к нему присмотрелись. Разве я вам этого не говорил?
   Юрий Петрович (обескуражено): Говорили.
   Мужчина: Ну, вот, видите? Так что дайте вашим мужикам указание вернуть, меня они не слушают. Один у них вообще остряк, говорит, ему в хозяйстве пригодится.
   Виктор Иванович (заглядывает в дверь): Ну, что? Уносим?
   Юрий Петрович (задумчиво): Подожди, не гони. Дай разобраться. (Мужчине, разглядев фингалы, строго.) Что это с вами?
   Мужчина: Вы же понимаете, как трудно в наше время культурному человеку. Такому, как мы.
   Юрий Петрович (сочувственно): И кто это вас так?
   Мужчина: Отморозки какие-то. Менты. А может, подростки. Хулиганы. Не помню. Я за женщину заступился, хрупкую и прекрасную, как сидящие здесь леди. А меня вот избили, деньги до копейки отобрали (проникающе глядит на Юрия Петровича; тот, просветлев лицом, лезет в карман за бумажником).
   Виктор Иванович (в дверях): Ну-ну.
   Мужчина (не обращая внимания на Виктора Ивановича, продолжает): Челюсть нижнюю мне, значит, в трёх местах сломали. Ну, там ещё пару костей, по мелочи. Я только что из-под капельницы сбежал.
   Юрий Петрович (ещё сочувственнее): Ох, бедолага! Тебе же, наверное, стоять тяжело (вскакивает с бумажником в руках, придвигает Мужчине свободный стул). Ты садись, садись. Посидишь у нас, отдохнёшь (смотрит на свой бумажник). Сколько тебе нужно на первое время?
   Виктор Иванович (в дверях): Ну, дела! Гипноз!
   Мужчина (небрежно): Да не в этом дело! Менты эти, когда меня били, они как говорили? Мы тебя бьём за то, что ты такой культурный и воспитанный.
   Юрий Петрович (сокрушённо): Вот сволочи! (Виктору Ивановичу.) Тащите его назад.
   Анжела: Кого?
   Юрий Петрович (Анжеле, раздражённо): Ты что, не понимаешь, что ли? Ассамбляж. (Виктору Петровичу.) Тащите, тащите, нечего здесь стоять. (Мужчине.) Так сколько тебе нужно на первое время?
   Мужчина: Ну, тыщонки три. Четыре, пять, шесть. Не важно.
   Анжела открывает рот, Римма всплёскивает руками. Виктор Иванович качает головой.
   Мужчина: Вы же понимаете, как трудно сейчас культурному человеку. Такому, как мы.
   Второй рабочий (из коридора): Что за дела? Отдали мне эту железку, а теперь отнимают?
   Виктор Иванович: Разговорчики! К людям не приставать! Понесли обратно!
   Рабочие и Виктор Иванович втаскивают НЕЧТО обратно и ставят на стол.
   Мужчина (Второму рабочему, с интересом): Значит, вам это понравилось?
   Второй рабочий (хмуро): В хозяйстве всё пригодится.
   Мужчина (теряет интерес): А-а.
   Второй рабочий (бурчит): То отдали, то отнимают. То на помойку, то с помойки.
   Мужчина (изумлённо): На помойку? Произведение искусства?
   Виктор Иванович: Конечно, на помойку. Там ей самое место.
   Юрий Петрович (возмущённо): Много вы понимаете! Вот ему (показывает на Второго рабочего) тоже понравилось.
   Второй рабочий (испуганно): Только по хозяйству.
   Мужчина: Ну и что, что по хозяйству? Не все восхищаются одним и тем же, и не все любят одно и то же.
   Юрий Петрович: Знаю. Гораций.
   Мужчина: Церетели, между прочим, тоже понравилось. А ты мне, между прочим, взаймы обещал (буравит Юрия Петровича взглядом).
   Юрий Петрович: Да-да. Конечно-конечно. Сейчас-сейчас.
   Анжела (в ужасе): Как? Церетели?
   Римма (в ужасе): Опять Церетели?
   Мужчина (гордо): Да. Он у себя в музее копию установил. Увеличенную. Её даже украсть хотели!
   Первый рабочий: Ех nihilo nihil.
   Мужчина (с восторгом): Вы знаете латынь? Удивительно! Как говорил мой друг, у нас каждый алкаш может преподавать латынь...
   Первый рабочий: Не латынь, а французский.
   Мужчина: Откуда вы знаете?
   Первый рабочий (пожимает плечами): Довлатов. Записные книжки.
   Второй рабочий (Мужчине): Сам ты алкаш!
   Мужчина (гордо): Я в завязке!
   Первый рабочий (с достоинством): Не надо меня защищать! (Усмехается.) Мудрость, как говорится, часто скрывается под лохмотьями.
   Юрий Петрович (заинтересовавшись): Кто это сказал? Надо бы записать.
   Первый рабочий: Цецилий Стаций. Римский комедиограф.
   Юрий Петрович: Знаю, что комедиограф. (Виктору Ивановичу.) Вы, собственно, можете идти. Извините, что зря побеспокоил.
   Второй рабочий: Блин! Сначала отдали, потом забрали. Туда-сюда, туда-сюда.
   Виктор Иванович: Разговорчики! Пошли!
   Виктор Иванович и рабочие уходят.
  
   Явление одиннадцатое.
   Мужчина небрежно прячет в карман безвозмездную ссуду от Юрия Петровича, а другой рукой ласково поглаживает стоящее на столе НЕЧТО. Анжела и Римма со своих рабочих мест с ужасом взирают на происходящее.
   Анжела (встрепенувшись): Между прочим, в Интернете написали, что этот ассамбляж - последнее творение Церетели. (Мужчине.) А совсем не ваше.
   Мужчина: Дорогуша, вы такая наивная! Неужели вы верите всему, что написано?
   Юрий Петрович: Вот именно (режет круги вокруг НЕЧТО, словно молодой кот вокруг блюдца со сметаной).
   Мужчина (Юрию Петровичу, с чувством): Спасибо тебе, друг!
   Юрий Петрович (смущаясь): А можно, я куплю у тебя этот ассамбляж? За отдельную плату, конечно. Уж больно он мне нравится.
   Мужчина: Нет! Извини, друг, искусство не продаётся.
   Юрий Петрович (со слезами на глазах): Как это верно! Как глубоко!
   Римма: Культурный шок!
   Анжела: Кино и немцы!
   Юрий Петрович (не слышит, разглядывает НЕЧТО): Нет, в этом определённо что-то есть. Настоящий талант! Как он мне нравится!
   Анжела: Кто?
   Юрий Петрович (не слышит): Нет, попадаются ещё истинные самородки! Как же он мне нравится!
   Мужчина (оборачивается, видит зеркало): Как оно мне нравится! Всё за него отдал бы!
   Юрий Петрович (навострив уши): Всё? И даже ассамбляж?
   Мужчина (после непродолжительного раздумья, не отрываясь от зеркала): Пожалуй.
   Юрий Петрович: Ты не шутишь?
   Мужчина: Мы, творцы, всегда говорим серьёзно.
   Юрий Петрович: По рукам? Снимаю зеркало?
   Мужчина (решительно): Давай.
   Анжела и Римма (синхронно): Ой!
   Юрий Петрович снимает зеркало, достаёт из шкафа упаковку, тщательно упаковывает зеркало и торжественно вручает его Мужчине.
   Мужчина: Спасибо тебе, друг. Я из него такой ассамбляж сделаю, закачаешься! Церетели на своём Петре от зависти повесится. (Оборачивается к Римме и Анжеле.) Всё. Позвольте откланяться, дорогие дамы, целую ваши прелестные ручки. (Оборачивается к Юрию Петровичу.) Прощай, друг! (Уходит.)
   Юрий Петрович (ему вслед, смахивая слезу): Прощай, друг! (Анжеле и Римме.) Вы слышали: художник назвал меня своим другом! Самородок! Гений! (Осекается.) Ой! Я же его фамилию спросить забыл.
   Римма: Да Винчи!
   Анжела: Кот Да Винчи.
   Юрий Петрович: Сами вы не довинченные. А он гений! Рафаэль!
   Входит Дима.
   Дима: Кто тут гений чистой красоты, кроме меня? И где мой чай?
   Анжела: Да подожди ты, не до тебя тут! Слышь, Петрович, а зеркало разве было твоё?
   Римма (поддакивает): Вот именно. Зеркало было общее.
   Дима: Не понял.
   Анжела: Общее.
   Римма: Значит, и ассамбляж общий!
   Юрий Петрович: Неправда! Я это зеркало на свои личные деньги купил.
   Анжела: Жалко. А то распилили бы ассамбляж на три части!
   Дима: Какой ассамбляж?
   Римма: Глаза разуй.
   Анжела: Да вот же он, на столе стоит. У тебя под носом.
   Юрий Петрович: Не знаешь, так помалкивай.
   Дима (ошарашено): Чего это я не знаю?
   Юрий Петрович: Элементарных вещей: что такое ассамбляж. Все знают, а ты нет.
   Дима (рассматривает НЕЧТО): Зачем?
   Римма: Что зачем?
   Дима (показывает на НЕЧТО): Вот это - зачем? И почему оно так воняет?
   Анжела: А, это собачка пописала.
   Дима: Глупая, однако, собачка. Я бы на её месте этим не ограничился.
   Юрий Петрович: Если произведение искусства вызывает вопрос "зачем", значит, это уже не произведение искусства.
   Анжела: Выходит, это не произведение искусства?
   Юрий Петрович (морщится): Ну, какие же вы все некультурные!
   Дима: Произведение искусства не должно вызывать вопрос, чем оно воняет?
   Римма: Вот именно.
   Юрий Петрович (возмущённо): А ты не поддакивай. Лично у меня вопроса "зачем" не возникает. Не все способны увидеть и понять подлинное произведение искусства!
   Римма: Так ведь и мы не сразу...
   Дима: В упор не вижу.
   Юрий Петрович: Ты что, специалист?
   Дима: А тут специалист не нужен. И так всё ясно.
   Юрий Петрович: Это тебе всегда всё ясно. А здесь произведение искусства, настоящий мастер делал.
   Дима (смотрит на Анжелу и Римму, те переглядываются и пожимают плечами): Ясно. Мастер художественного свиста.
   Юрий Петрович: Откуда ты знаешь?
   Дима: От верблюда. Значит, вопроса, чем оно воняет, у тебя не возникает?
   Юрий Петрович: Не цепляйся к мелочам. И запомни, что это - не это. Это ассамбляж. А ассамбляж сложен для восприятия. Требуется время. Даже для того зрителя, который способен понять прекрасное. А ты не способен. Ты даже не знаешь, что такое прекрасное!
   Римма (горестно): Булочки мои, булочки!
   Анжела (поёт): Она была прекрасною, И это я отпраздную.
   Юрий Петрович: Не это, а ассамбляж. Сколько раз можно повторять!
   Дима: Кстати, о прекрасном. Где мой чай? Забыли. (Вздыхает.) Забыли обо мне, бросили. Никому я не нужен. Никто обо мне не вспомнил, даже когда бомбы посыпались.
   Юрий Петрович: Какие ещё бомбы?
   Дима: Ну, как же! У вас же авианалёт был.
   Юрий Петрович: Какой ещё авианалёт?
   Дима: Может, и тревоги у вас не было?
   Анжела (фыркает): Ты хоть знаешь, из-за чего тревога была?
   Дима (печально): Знаю. Разгадка в том, что вы мне чай не сделали. Всё прогрессивное человечество забило тревогу, потому что я есть главная общечеловеческая ценность.
   Римма: Ты есть главное общечеловеческое трепло.
   Юрий Петрович: Язык без костей.
   Анжела: Разуй глаза. Вот же твой чай стоит, скажи Риммочке спасибо.
   Дима: Каюсь. Беру свои слова взад. Частично (подходит к Римминому столу, хватает громадную чашку и осушает её в два приёма). Спасибо, Римка, ты настоящая миланка.
   Юрий Петрович: Холодный чай пить вредно. Моя Лариса Ивановна...
   Анжела: Да, кстати. А что твоя Лариса Ивановна сказала по поводу ассамбляжа?
   Юрий Петрович (горестно): Ой! Лариса Ивановна! Я же совсем забыл про Ларису Ивановну! (Нерешительно.) Пора с ней посоветоваться. Похвастаться. (Хватает трубку, набирает номер.) Алло, Ларочка! Это я. У нас сегодня такой день! Представляешь, я тут по случаю приобрёл ассамбляж работы неизвестного скульптора. У Церетели копия, а у меня - оригинал. Представляешь? (Жалобно смотрит на трубку, потом на Анжелу, на Римму, на Диму.) Что такое? Никогда этого не было. Она трубку бросила. (После паузы.) Может, обиделась, что я с ней заранее не посоветовался? (После паузы.) А может, просто разъединило? (Снимает трубку, набирает номер, ждёт.) Нет, никто не подходит.
   Дима: Девчонки, а тревога-то из-за чего была?
   Римма: Да всё из-за ассамбляжа нашего.
   Анжела: Петрович его на помойку отправил.
   Римма: А кто-то увидел и вызвал сапёров.
   Анжела: И кинологов с собаками.
   Юрий Петрович: Болтушки. Сплетницы. Что было, то прошло.
   Дима: Она была собакою, Схожу-ка я, покакаю?
   Анжела: Тьфу на тебя!
   Римма: Дурак!
   Анжела: Ты всё сделал?
   Римма: Ключ не забудь отдать.
   Анжела: Ты дверь закрыл?
   Римма: Ты компьютер выключил?
   Дима: Всё, всё, сдаюсь. Вас двое, а я один (подходит к Анжеле, отдаёт ключ). Спасибо тебе, Анюта, за любовь и ласку. А тебе, Римка, за чай. Всё я сделал, выключил, запер. Потому что я андел.
   Анжела: Да уж, андел. Чтобы Петровича нашего больше не обижал!
   Юрий Петрович (мыслит вслух): И чего она обиделась? Он же самородок. Гений.
  
   Явление двенадцатое.
   Входит Начальник.
   Начальник: Кто звал меня? Ты, Петрович?
   Юрий Петрович, Анжела, Римма, Дима (хором): Здравствуйте, Гений Герасимович!
   Начальник: Привет, работнички! (Подходит к Диме, они здороваются за руку.) Какими судьбами в наши края?
   Дима: Пролётом. Из Вологды в Керчь.
   Начальник: Пролетая над гнездом кукушки. Понятно. Всё тип-топ?
   Дима: Йес.
   Начальник: Заходи к нам ещё.
   Дима: Намёк понял. Улетучиваюсь.
   Дима прощается за руку с Начальником и Юрием Петровичем, машет рукой Анжеле и Римме, берёт под козырёк, улетучивается.
   Начальник: Он не обиделся?
   Анжела и Римма (дуэтом): Нет, что вы, Гений Герасимович.
   Начальник: Я тоже думаю, что он всё понял. А вы?
   Анжела (делает большие глаза): Что мы должны были понять, Гений Герасимович?
   Начальник: Ох, работнички! Значит, трудимся? Никто не спит на рабочем месте?
   Юрий Петрович: Что вы, Гений Герасимович, как можно! Мы вообще никогда не спим.
   Начальник: Ну, Петрович, ты хватил!
   Юрий Петрович (смутился): Я в смысле, Гений Герасимович, что мы на работе не спим.
   Начальник: Да уж, Петрович. Особенно ты. Только храпишь и брыкаешься.
   Юрий Петрович: Я никогда не брыкаюсь. Спросите у Ларисы Ивановны, она подтвердит.
   Анжела (бросается на выручку): Гений Герасимович, мы не спали. Это на нас та мымра настучала, которая бумаги разносит? Врёт она всё!
   Римма: Это поклёп, Гений Герасимович. Вот скажите, когда вы вошли, разве мы спали?
   Начальник: Как всё запущено! (Рассматривает НЕЧТО, подходит к нему вплотную.) Это ещё что такое?
   Юрий Петрович (волнуясь): Ассамбляж, Гений Герасимович. Произведение искусства.
   Начальник: Сам ты... бляж. Это из-за такой херни такой шум поднялся? Меня аж из главка вытащили, чтобы я вам мозги вправил. Петрович, у тебя мозги есть? Или их твоя Лариса Ивановна давно с горошком съела? Вы что, офуели совсем? Вот тебе, Петрович, за что зарплату платят?
   Юрий Петрович: Так... за работу, Гений Герасимович.
   Начальник: А работа твоя в чём заключается, интересно?
   Юрий Петрович: Ну, это... Насчёт культуры.
   Начальник: Вы хоть понимаете, какой из-за вас тарарам поднялся? ФСБ, МЧС, кинологи, сапёры. Сначала всех вас уволить велели. Хорошо, там, наверху (кивает на потолок) тоже не звери. Так что легко отделались. Но чтобы это в первый и последний раз. Уволю, на хрен!
   Анжела, Римма, Юрий Петрович (нестройным хором): Спасибо, Гений Герасимович!
   Начальник: Значит, так. На сегодня всем троим по выговору, и херню эту убрать отсюда немедленно.
   Юрий Петрович: Гений Герасимович, а можно, я её домой заберу? Только с Ларисой Ивановной созвонюсь.
   Начальник: Я тебе покажу Ларису Ивановну! Выкинуть к едреней фене! Немедленно, пока я здесь. Звоните Виктор Ивановичу.
   Юрий Петрович (умоляюще): Гений Герасимович, может, вы сами Виктору Ивановичу позвоните? А то нам неудобно.
   Начальник: Неудобно ему! Скажи уж честно, Петрович, что сегодня ты Виктор Иваныча достал. Не юли, побудь мужиком хоть раз в жизни.
   Юрий Петрович: Ну, достал, наверное, немного. Ну, получилось так. Случайно вышло. Я не хотел, Гений Герасимович, честное слово.
   Начальник: Ну, немного, ну, случайно. Что мне с тобой делать, Петрович?
   Юрий Петрович: Гений Герасимович, делайте со мной, что хотите, только, позвоните сами Виктору Ивановичу, я вас очень прошу.
   Начальник: Слышали, девушки? Петрович у нас уже на всё согласен. Жалко, ориентация у меня не та, а то бы воспользовался обязательно.
   Юрий Петрович (противным голосом): А как ваша Фоня поживает?
   Начальник: Фонечка? Замечательно. Привет тебе передаёт. А что это ты вдруг о Фонечке вспомнил? Зубы мне заговариваешь? Анжел, он у тебя часто спрашивает, как твой Адичка поживает?
   Анжела: Да он даже запомнить не может, как его зовут. С Витей всё время путает.
   Начальник: Понятно. С тобой, Петрович, всё понятно. Избирательный склероз у тебя.
   Юрий Петрович: Гений Герасимович, зачем вы надо мной всё время издеваетесь?
   Начальник: А ты этого что, не заслужил? Говори, Петрович, говори.
   Юрий Петрович (понуро): Вам виднее, Гений Герасимович.
   Начальник (махнув рукой): Ладно, чёрт с тобой, Петрович, живи. Не будешь больше из себя Гуггенхайма строить?
   Юрий Петрович: Кого?
   Начальник: Дикий ты, Петрович, насчёт культуры, как ты говоришь. Ладно, запоминай: Гуггенхайм. Римма, знаешь, кто такой Гуггенхайм?
   Римма: Знаю, Гений Герасимович.
   Начальник: Тогда Петровичу не говори. Пусть найдёт в Интернете, выпишет на бумажку и повесит на стенку. Петрович, тебе задание понятно?
   Юрий Петрович: Понятно, Гений Герасимович.
   Начальник: Тогда ладно. Давай мне трубку и набирай Виктор Иваныча.
   Юрий Петрович: Гений Герасимович, спасибо вам огромное. Вы меня спасли просто (снимает телефонную трубку, суёт её начальнику, быстро набирает номер).
   Начальник: Смотри, Петрович, последний раз выручаю. (В трубку.) Привет, Виктор Иванович. Узнал? Значит, так. Быстро бери своих орлов и поднимайся к нам. Надо одну фуёвину быстро на помойку вынести. Не понял. Сколько нужно, столько и можно. Ты у нас человек военный, должен знать: приказы не обсуждаются. Действуй (бросает трубку на рычаг). Что бы вы без меня делали?
   Юрий Петрович (радостно): На пенсию бы ушёл.
   Начальник: Не ври, Петрович. Никогда ты на пенсию добровольно не уйдёшь. Ладно, теперь серьёзно. Первое. Работа ваша заключается в том, что вы отвечаете на звонки и составляете для меня сводки. Больше ничего, никакой самодеятельности. А современным искусством... хм... пускай этим дерьмом Мовшович занимается. У него для этого отдел целый. Такие же дерьмоеды, как вы. Понятно?
   Юрий Петрович, Римма, Анжела (нестройным хором): Понятно.
   Начальник: Второе. С завтрашнего дня в Комитете вводится пропускной режим. Вашими молитвами, между прочим. Никто с улицы больше сюда не попадёт. Если ждёте кого-то в гости, заказывайте ему пропуск. От моего имени, естественно. У посетителя при себе должен быть паспорт, иначе не пустят. Понятно?
   Юрий Петрович, Анжела, Римма: Понятно.
   Начальник: Вроде бы пока всё. Петрович, ты чего ёрзаешь? В сортир хочешь?
   Юрий Петрович: Мне, Гений Герасимович, не в сортир. Мне срочно в бухгалтерию надо. Начальник: Ты что мне лапшу на уши вешаешь? Дезертировать хочешь, трус?
   Юрий Петрович: Гений Герасимович, ну, отпустите, пожалуйста.
   Начальник: Эх, не мужик ты, Петрович. Ладно, иди. Хоть в бухгалтерию, хоть в сортир. Уйди с глаз моих!
   Анжела (деловито): Петрович, ты бы в бухгалтерии выяснил заодно, когда нам премию давать будут.
   Начальник: Какая премия? Не заслужили вы никакой премии, работнички фуевы. (Юрию Петровичу.) Я кому сказал, сгинь!
   Юрий Петрович испаряется.
   Римма: Гений Герасимович, а можно я в буфет схожу?
   Начальник (смотрит на часы): Ты что, от Петровича маразмом заразилась? Буфет давно закрыт. Ты себе булочкопровод проведи, прямо на рабочее место. Попроси Петровича, он у нас рукастый, а делать ему всё равно нечего.
   Анжела: Гений Герасимович, а можно я у вас спрошу кое-что?
   Начальник: Ну, попробуй.
   Анжела: Вот нам всё время звонят...
   Начальник: Короче!
   Анжела: Мы им говорим, что приём без записи...
   Начальник: Короче!
   Анжела: Гений Герасимович, а на этот приём кто-нибудь приходит?
   Начальник: Понятия не имею. Приёмом у нас кто занимается? Митрофанов. Вот у него и спрашивай. А мне без разницы. Да и тебе тоже. Понятно? Ещё вопросы есть? Нет? Тогда я у тебя спрошу. Чего это ты сегодня не поёшь?
   Анжела: Устала, Гений Герасимович. День был очень тяжёлый.
   Начальник (усмехается): Ну-ну. От чего это ты, интересно, устала? Просто физическая подготовка у тебя фуёвая. Потому что куришь много.
   Анжела: А можно, я как раз покурить схожу?
   Начальник: Можно, если меня угостишь.
   Анжела, Римма (дуэтом): Гений Герасимович, вы же не курите!
   Начальник: Не курил. Пока меня с совещания в главке за ваши подвиги не выдернули.
   Анжела (расплывается): Ой, конечно, Гений Герасимович! Пойдёмте.
   Римма: А можно я с вами пойду?
   Начальник: Ты-то с чего закурила?
   Римма: Нет-нет, Гений Герасимович. Я рядом постою. За компанию.
   Начальник: За компанию? Тогда ладно, пошли. Подожди, а если Виктор Иваныч придёт?
   Анжела: А они всё равно мимо курилки пойдут. Мы их увидим.
   Начальник: Убедили. Будем Виктор Иваныча вместе в курилке ждать.
   Начальник уходит, сопровождаемый с двух сторон Анжелой и Риммой.
   НЕЧТО: Виктор Иваныч, опять Виктор Иваныч. Задолбали, блин! Заржаветь спокойно не дадут (переворачивается на другой бок и затихает).
  
   Явление тринадцатое.
   Входит целая толпа: Начальник, Анжела, Римма, Виктор Иванович и двое рабочих.
   Виктор Иванович: Вы меня, девушки, извините, конечно, но Петровичу вашему так и передайте: я ему яйца оборву и уши в жопу засуну.
   Начальник: Пиши заявление на моё имя.
   Виктор Иванович: Какое заявление?
   Начальник: Я, такой-то, такой-то, обязуюсь произвести следующие действия: оторвать яйца Баранову Юрию Петровичу и засунуть ему уши в жопу.
   Виктор Иванович: Шутите всё, Гений Герасимович.
   Начальник: Наоборот, всё очень серьёзно. Я наложу резолюцию "согласен" и подмахну тебе представление на внеочередную премию в особо крупном размере. Но только в случае качественного выполнения работ.
   Виктор Иванович: Каких работ?
   Начальник: По отрыванию яиц и засовыванию ушей в жопу. В разумный срок. Чтобы так не копался, как сегодня.
   Анжела и Римма хихикают.
   Виктор Иванович: Извините, Гений Герасимович. Архаровцы мои подвели немного.
   Начальник: Ничего себе, немного. Полчаса вас ждали. Ладно, проехали. Только уносите побыстрей, а то воняет.
   Второй рабочий: Не беспокойтесь, Гений Герасимович. Сейчас всё сделаем в лучшем виде.
   Первый рабочий: А надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто.
   Виктор Иванович: Разговорчики! Понесли. (С усмешкой.) Сам ты брат Елдырин.
   Первый рабочий (пожимает плечами): Все мы немного хамелеоны.
   Виктор Иванович и рабочие из последних сил уносят НЕЧТО.
   Начальник: Слава Богу, хоть этот вопрос закрыли. Всё, я пошёл. Комнату проветрить не забудьте. Труба-то, надо полагать, канализационная.
   Входит Юрий Петрович.
   Начальник: Ты где прятался?
   Юрий Петрович: Я не прятался. Я в бухгалтерии был.
   Начальник (смотрит на часы): Ты что мне лапшу на уши вешаешь? Бухгалтерия давно закрыта. Трус ты, Петрович, а не мужик. Как только Лариса Ивановна твоя тебя терпит?
   Юрий Петрович: Ничего я не прятался.
   Начальник: Всё, пока. Закрывайте свой детский сад.
   Анжела, Римма (дуэтом): До завтра, Гений Герасимович.
   Юрий Петрович (мрачно): До завтра. Только ни от кого я не прятался.
   Начальник уходит.
   Юрий Петрович: Вы идите, девочки, идите.
   Анжела: А ты?
   Римма: А вы?
   Юрий Петрович: Мне ещё поработать надо (садится на своё место).
   Анжела (открывает окно): Тебе, Петрович, между прочим, обещали яйца оторвать.
   Римма: И уши в жопу засунуть.
   Юрий Петрович: Ничего. На меня где сядешь, там и слезешь.
   Анжела: Ну да! А прохиндей этот со своим металлоломом кого обдурил?
   Юрий Петрович: Никто меня не обдуривал.
   Анжела: А кто ему зеркало отдал? И ещё денег дал?
   Юрий Петрович: Я ему взаймы дал.
   Римма: Кому? Вы даже фамилии его не знаете.
   Юрий Петрович: Ну, и что?
   Анжела: Я же говорю, обдурил. Прохиндей.
   Юрий Петрович (безапелляционно): Ты ничего не понимаешь. Настоящий художник. Талант!
   Римма: Да он же всё врёт!
   Юрий Петрович: Откуда ты знаешь? (Подумав.) Ну, привирает немного. И что с того? Он же художник. Это тебе не пьески непутёвые строчить.
   Анжела: Ну, Петрович! Кино и немцы!
   Римма: Да уж! И на старуху бывает проруха.
   Юрий Петрович (поёт): Всё работа, работа, работа, Целых восемь часов работы. Мы сидим, озверели от пота, Что поделать, такое болото.
   Анжела (поёт): Из болота тащить это что-то - Вот такая у Юры работа.
  
   Явление четырнадцатое.
   Там же, спустя некоторое время. Юрий Петрович один. Не спит. Тянет руку к телефону и отдёргивает её назад.
   Юрий Петрович (мыслит вслух): Нет, я не понимаю. За что она на меня обиделась?
   Входит Лариса Ивановна.
   Лариса Ивановна: Ну?
   Юрий Петрович (обрадовался): Ларочка! А я дозвониться не могу! Волнуюсь.
   Лариса Ивановна: Так. Ты мне зубы не заговаривай. Где ассамбляж?
   Юрий Петрович (растерялся): Ассамбляж... Ээ... Какой ассамбляж?
   Лариса Ивановна: Ты что, старый пень, совсем спятил? Я так и знала, что тебе ничего доверить нельзя! Тут же из дома выскочила, буквально, в чём была, и сюда бросилась. Только грузовик не сразу поймала. Ну? Где ассамбляж, насчёт которого ты мне звонил? Работы Эрнста Неизвестного?
   Немая сцена.
  
  
  
  
  
   33
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"