Я живу в корабле. Если вы подумали, что в том, который плавает по воде, то не поняли меня. В Питере "кораблями" называют старые советские девятиэтажки самой дешёвой модификации. Лилипутские кухни и комнаты с "картонными" стенами, сквозь которые слышен любой соседский шорох, а кашель соседа по ночам подобен запуску реактивного двигателя на Байконуре. Нинель мне объяснила, что "корабли" назвали "кораблями" из-за узких сплошных рядов окон по стенам, чем-то напоминающих иллюминаторы на океанских лайнерах.
Мне повезло. В моей комнатке, "четырнашке", окна нормальные, большие, но в соседней лилипутской кухне уже окна-иллюминаторы. А ещё есть соседи по трёхкомнатной квартире - алкоголичка-мать, тридцатилетний сын-тунеядец-наркоман и, приходящая иногда, его, такая же, "жена". "Повезло!"
Каким образом я из нормальной просторной светлой квартиры в Москве попал в "конуру" в Питере, отдельный разговор. Но моя история начинается именно в северной столице.
В то время Макс ещё не соорудил свой первый испытательный прибор подключения к тёмной массе вселенной, и не вывел первые постулаты своего знаменитого закона. Поэтому цепь, последовавших за этим, таинственных, так до конца мною и не понятых, событий, могла присниться мне, разве что, в страшном сне.
- Слышал о тёмной материи? - Макс посмотрел мне в глаза настолько пронзительно, сколько смог после полбутылки водки.
- Это то, что в ЦЕРНЕ ищут, типа бозона Хиггса? - Прищурился я.
Вопросительная пьяная рожа Макса сменилась на удивлённую интеллигентскую:
- Признаться, Алексей, я думал о вас гораздо хуже, чем до нашего сегодняшнего разговора. - Лёха - Дай пять!
Мы обнялись по-родственному и абсолютно целомудренно. Макс - мой коллега по работе. Мы с ним развозим корма для домашних животных по Питеру. Типа доставщики пиццы для кошечек и собачек. Работа непыльная, много свободного времени. Я вот культурно люблю отдыхать с водочкой, а Макс всё время чего-нибудь выдумывает, характер такой.
В тот день мы с ним получили премию от интернет-магазина, на который трудимся, ну и, как обычно, решили отметить это в моей комнатушке.
- Лёх! Ты мне нужен для экспериментов! - Макс тем вечером, когда мы "случайно" нажрались "Смирновки ? 21", был дьявольски циничен. - Да, да, типа хомячка для опытов!
Я не был шокирован. Потому что Макс обратился по адресу. По жизни я всегда был человеком несколько авантюрным и, даже, в чём-то, отчаянным. Если бы знал тогда, во что вляпываюсь.
- Значит, я буду типа спасителем человечества? - Спросил я Макса с маской наива на лице.
- Ну-у. - Он немного задумался и замычал. - Если и не спасителем, то героем точно.
"Йес!" - Подумал я. Вот оно! То, что я ждал все свои долгие, бесцельно прожитые, годы! Я всегда чувствовал, что создан для чего-то такого, грандиозного, что для чего-то нужен госпоже истории!
Макс начал излагать суть своего открытия. Но, так как он был слишком пьян, то я не буду вам приводить здесь его рассказ полностью. Расскажу вкратце только суть, опуская ненужные заумные научные выкладки, густо сдобренные алкогольным отравлением и приближением всё того же самого Бозона Хиггса.
- Ты понимаешь, Алекс, мы сейчас все темпорально замаскированы в кармане времени, только этого пока ещё никто не заметил. Заметил только я.
- Это как? - Промычал я в ответ, разливая прозрачную, почти маслянистую жидкость по стопкам на своём раскладном туристском столике посреди комнаты. - Что, разве конец света уже произошёл?
- Нет, просто мир раздвоился, наш родной застыл, а мы теперь живём не в нашем, а в, зародившемся в результате первого полноценного запуска андронного коллайдера в Швейцарии, ответвлении. И живём теперь как бы в сторону от основного пути.
После этой фразы мы с ним хлопнули ещё по стопочке, и его понесло. Привожу частично его пьяный бред:
- То, что ОНИ открывают в ЦЕРНЕ, мною уже давно открыто, Лёх! Блин! Ёпрст! Столько денег зазря тратят, уроды. Чего тут открывать, элементарно, Ватсон, скрытая масса вселенной. Понимаешь, ОН препятствует распространению электромагнитных волн, но создаёт гравитацию.
- Кто он? - Вклинился я.
- Кто, кто! Бозон Хиггса! Тебе с ним ещё предстоит встретиться! - И тут он на меня посмотрел уже совсем безумными глазами. Я даже подумал, что оставшиесясто грамм Смирновки уже не стоит с ним допивать. Допью лучше сам, когда он уйдёт.
- Я не дурак! - Решил выпендриться я. - Все говорят, что Бозон Хиггса это частица Бога.
- Ты Лёх, всё-таки, дурак! - Перебил меня Макс. - Если бы ты знал, что это за частица! Эйнштейн тогда отбросил свой член... дополнительный из уравнения и, как всегда, ошибся. Жизнь - это сама Вселенная. Дураки те, которые ищут жизнь в аминокислотных нуклеиновых цепочках! Жизнь начинается гораздо раньше. Когда Бозон Хиггса "пялит" тёмную материю! Параллельно возрастанию в человеке разумности шла и эволюция тёмного разума, скрытого разума, или, как я это называю, отключенного разума. Почему об этом до сих пор никто не догадался, понятия не имею. Я ж понимаю, что не гений какой-то. Сознание надо отключать, но не до конца... чтобы видеть тёмную материю.
Меня всё это начинало забавлять. Я же знал, что у Макса, по определению, белочки пока быть не может. Я ему ещё не совсем поверил тогда, подумал, что на него просто так Смирновка действует. И ещё. Меня всё время почему-то забавляли все эти маленькие невидимые штучки, протоны, нейтроны, кварки, нейтрино.
В общем, если учесть, что это была моя любимая тема, вы меня легко поймёте, что я согласился. Тем более Макс слишком многого и не просил. Снял со своего запястья часы, обыкновенные кварцевые, сделанные под "LOUIS EDWARD" из Парижа, и привезённые из Таиланда, где были куплены им рублей за триста в переводе на наши деньги.
- Я их немного переделал! - Сказал он. - Ты всё равно не поймёшь как. Но теперь эти часы вроде компаса, и указывают на присутствие тёмной массы, или тёмной энергии.
- А зачем они нам? - Вскрикнул я заворожённо с усмешкой.
- Вот! Вот! - Макс совсем распалился. - Они нам нужны для того, чтобы вернуть ход истории в нужное русло.
- А может быть наше новое русло лучше, чем старое? - Ну, должен же я был хоть чуть-чуть изобразить из себя умного.
Макс застыл с выпученными глазами, и просидел так целую минуту.
- А жена твоя где? - Спросил он неожиданно спустя минуту.
- Мы это, разбежались. Не беспокойся, она не помешает.
- Да дело не в этом. - Макс сказал это очень зловеще. - Дело в том, что ты можешь погибнуть, а родственники в этом деле, как отягощающее звено. Я не знаю, как среагирует тёмная масса на твоё прикосновение. Вдруг ты испаришься?
- А ЕГО я увижу?
- Кого ЕГО? - Непонимающе уставился на меня Макс.
- Как КОГО?! БОГА конечно!
- Откуда я знаю? Это неважно! Мы же все когда-нибудь его увидим.
Короче, дело состояло в том, что мне периодически надо будет отправляться в наше застывшее русло, и, своим присутствием в нём продвигать его вперёд, оживлять, расшатывать. Чтобы, наконец, оно заработало, и вновь стало основным.
Да уж! Макс никогда со мной не церемонился...
(конец первого отрывка)
(второй отрывок)
Баграм, предместья Кабула, Афганистан. Как такое может быть, не знаю.
Я в грязном выцветшем, бывшем зелёном, бушлате, и бронежилете такого же оттенка. Тяжело, но не жарко. Март в горах холоден. Снега нет. Кругом одна только глина, разбухшая от постоянных дождей, покрытая огромными трещинами, но всё равно крепкая. Ноги в ней почти не вязнут.
Как в подобной лунной местности, без клочка растительности, могут жить люди, не понимаю. Но дувал есть. Глиняные стены и дома, квадратные, но всё равно бесформенные, сливающиеся в какой-то фантастический муравейник. У меня в руках АК-74, грозное оружие от Михаила Тимофеевича, пули со смещённым центром тяжести, вроде бы запрещённые во всём мире, но в нашем полку это основное оружие.
Я "дух бесплотный", новобранец, даже ещё не "молодой", недавно прибывший из Ашхабадской учебки. Впереди меня шустрит Дормидонтов, старший сержант. Именно шустрит, потому что пока в кишлак ещё не зашла рота, можно успеть сорвать самые лучшие сливки в брошенных афганцами домах.
У опытного "дедушки" Дормидонтова в руках не АК-74, а АКМ. У него калибр побольше и патроны обычные, не изменяющие своей траектории от встречи с препятствием. Кроме того, у него на стволе надет ПБС (прибор бесшумной стрельбы). Благодаря этому он ловко и почти бесшумно сшибает навесные замки с домов афганских домов, заходит в них и собирает любое ценное барахло.
По сюжету я не понимаю, что происходит, и увлекаюсь игрой. Совсем забываю про свои часы на левом запястье. Мне перепадает после Дормидонтова немногое, но кое-что есть. Швейцарская бензиновая потрёпанная зажигалка, кулёк прозрачных разноцветных леденцов с райским вкусом, кажется французских, пачка ментоловых сигарет "More".
Дормидонтов на моих глазах быстро прячет в свой огромный рюкзак небольшую японскую стереомагнитолу, какие-то блестящие безделушки с комода, пачку сахара-рафинада и ещё что-то, чего я не успел даже разглядеть. Афганцы убежали из кишлака и попрятались в спешке, сигнал о том, что "шурави" едут в "гости" поступил, очевидно, слишком поздно. Ценные вещи прятать было некогда.
Мне кажется несправедливым, что Дормидонтов забирает все сливки. И, после того, как вся рота заходит в "дувал", и происходит разбивка роты на пары для более эффективной зачистки кишлака, выбираю себе соратника "почмошнее" из таких же "духов", как я.
С Макеевым мы лучше понимаем друг друга, перемигиваемся и почти не разговариваем. Всем давно ясно, что в "дувале" никаких "душманов" уже нет. Если и были, то смотались. Надо использовать момент и "намародёрить" побольше. Мы подходим с Макеевым к закрытой двери во двор одного из домов. Здесь замок не навесной, а дорогой врезной, под золото, автоматический с ручкой. Сдуру шмаляю из своего Калаша в замок. Шуму много, но я, почему-то, не боюсь. Интересно, что подумают отцы-командиры?
В пластине замка появляется маленькое круглое отверстие. Конечно, ведь это всего лишь калибр 5,45. Но ручка сразу дверь открывает. Задняя часть замка разворочена вдрызг. Пуля со смещённым центром тяжести при моём выстреле закувыркалась внутри замка и выпустила его "кишки" наружу.
Как полный идиот, захожу во двор. Макеев остаётся на "стрёме" у калитки. Мой автомат снят с предохранителя и пахнет порохом, я держу его наизготове. Медленно продвигаюсь по двору с, завернутыми в тряпки, непонятными кустиками к двухэтажному дому. Почему то у меня полная уверенность, что "духов" здесь нет. Открываю скрипучую деревенскую дверь первого этажа. Ковры, ковры, мебели никакой. Естественно, ведь это же афганская мусульманская деревня. Посреди комнаты на ковре выложен большой круг из домашней обуви, очевидно в доме много женщин и детей. Но никого не видно. Все попрятались.
Не захожу в комнату. Люди меня не интересуют. Да и вообще непонятно, что меня интересует. Вроде бы, я должен "духов" по углам и ямам искать, под пулю подставляться, но инструктажа никакого не получал. Я решаю подняться по деревянной лестнице на веранду второго этажа. Поднимаюсь, вижу в конце веранды деревянную дверь с навесным амбарным замком. Почему-то понимаю, что мне надо идти и открыть её. Иду.
И тут меня кто-то легко трогает сзади за локоть. Оборачиваюсь и вижу пожилую афганку в чёрных одеждах, видна только верхняя часть лица с глазами. Она что-то говорит мне на своём языке, убеждает, но я ничего не понимаю. Тогда она протягивает мне руку, в которой зажаты деньги, тридцать пять афганей.
"Хорошо, что не тридцать" - Думаю своим настоящим сознанием, бессильном физически в данной ситуации. Беру взятку, ретируюсь со двора этого дома.
Во время сбора роты после зачистки "дувала", старшина Азимов, понюхав ствол моего Калаша, даёт мне по морде. Все остальные "духи бесплотные" тоже получают по морде. Потому что сегодня все оторвались по полной. Только "дедушки" остались безнаказанными, им положено.
Старлей Данияров зачитывает перед ротой строжайший выговор за бардак и мародёрство, грозится перетрясти у всех рюкзаки. Но до этого не доходит. В этот момент приводят связанного старика-душмана, с которым Данияров долго что-то выясняет то ли по таджикски, то ли по казахски.
Но меня это уже не интересует. Вечером я отдаю свои тридцать пять афганей Макееву, и через час меня приглашают в компанию покурить "чарс". Неумело делаю свои две-три затяжки, задыхаюсь удушливым кашлем, запиваю водой. Потом долго сижу в палатке у печки-буржуйки с закрытыми глазами и смотрю в глазах калейдоскоп из цветных геометрических фигур, пляшущих неимоверные дикие пляски.
Потом иду гулять по территории полка, пиная сапогом комки земли и пулемётные ленты, валяющиеся на каждом шагу. Мои ноги далеко внизу, непонятно, как я могу ими двигать, потому что голова моя, как воздушный шарик болтается высоко в ночных облаках, рядом с, зависшей на парашюте, осветительной бомбой. Марихуана неимоверно меня веселит. Зачем-то потом залезаю в свой БТР на техзоне, достаю из личного бардачка гранату Ф-1.
Иду потом в самую глухую часть территории нашего полка, сзади техзоны, срываю чеку, кладу "лимонку" перед собой на землю, не хочу, чтобы руку оторвало. Осталось четыре секунды от моей никчемной жизни. Я их считаю. Интересно, кто же, всё-таки, прятался за деревянной дверью с навесным амбарным замком? Смотрю в звёздное чистое Кабульское небо, сегодня спокойное от трассеров, и на моих глазах звёзды с каждым тиком метронома тускнеют, а небо опускается мне на голову, как шапка, окутывает меня своей мягкой и тёплой темнотой. Взрыв слышу приглушённо и понимаю, что он уже не сможет причинить мне никакого вреда. Потому что и без всяких часов Макса я нашёл тёмную материю.
Повезло! Если не считать неприглядную картину...
(конец второго отрывка)
(третий отрывок)
Старший писарь почтовой службы Комарницкий занимался перлюстрацией солдатских и даже офицерских писем в одном из неприметных домов на улице Ленина в городе Ташкенте. Ему приходилось работать за двоих, потому что лейтенант Куватов, его непосредственный начальник, вместо того, чтобы помогать ему принимать решения, и проверять письма хотя бы офицеров, почти постоянно был в непотребном состоянии. Пьянствовал и шлялся по ташкентским девкам. " Младший сержант Комарницкий!" - Любил говорить Куватов, когда изредка появлялся в заваленном мешками писем, складском полуподвальном помещении почты. - "Родина вам доверила своё самое драгоценное дело! Следить за честью наших военнослужащих! Ближайшие полтора года вы должны забыть о всяких личных делах и помыслах, и, как говорил великий Ленин, работать, работать и ещё раз работать!"
И Комарницкий работал. Работал почти круглосуточно, даже за троих, спал здесь же, на импровизированном топчане, сделанном тоже из мешков с письмами. Жарил тушёнку из пайка на электрической плитке прямо в банке, варил чай и кофе со сгущёнкой в кастрюльке, потому что не было чайника, и ни на что не жаловался. Ведь это была "лафа".
"Лафа" потому, что он, благодаря пропойце Куватову, был предоставлен самому себе. Он был освобождён от всех, привычных для любого советского призывника, обязанностей - строевой подготовки, кухонных нарядов, строительства кирпичных стен на дачах офицеров вместо сна, под палящим южным солнцем, истекая потом, полевых работ на приусадебных участках местных "бабаев", купивших у командира части подешёвке рабсилу. А, главное, он был освобождён от казармы. От этой вонючей бани с клопами, вшами и раскиданными всюду почерневшими портянками. Он был избавлен от уродов "дембелей" и "дедушек", неуёмных в своих фантазиях в деле издевательства над молодыми солдатами.
В основном Комарницкому приходилось читать в письмах всякую любовную чушь с заголовками "Привет с афганской войны!", "Пишу из кабины горящего БТРа". Потому что суровые вояки-афганцы в своих письмах любимым девушкам и матерям превращались в ласковых и пушистых котят, гнали целые страницы "муси-пуси" и размусоливали розовые сопли. Чутьё подсказывало Комарницкому, что самые "пушистые" письма, очевидно, принадлежали самым отъявленным головорезам из десантуры, "косившим" мирное и немирное афганское население без разбора при любом удобном случае. Такие письма он, конечно, читал только по диагонали. Его опытный глаз был натренирован на определённые "якорные" слова, типа "Нато", "советское руководство", "коммунист", "партия", "комсомолец", "жалоба", "начальник", "воровство", "заложник", "людоедство", "наркомания", "пытки", "убийство" и т.д.
Иногда Комарницкий "пропускал" целые мешки писем, почти не читая. Потому что нельзя было слишком захламлять помещение. Один раз даже вытащил пару мешков на помойку, усердно, для заметания следов, оттащив их за несколько кварталов от места своей дислокации. Куватов строго-настрого запретил Комарницкому покидать свой полуподвал, но надо же было как-то продвигать почтовый поток вперёд? Чутьё подсказывало Комарницкому, что именно в этих мешках был какой-то компромат на советскую власть, но прочесть их ему было не под силу. Элементарно не хватало времени и возможности.
Бывали и жалобные письма на имя Министра обороны, Генштаба, и даже на имя Юрия Андропова. Где-то кого-то случайно убили не того, где-то деды забили насмерть молодого, нажравшись "кишмишовки", афганской самогонки, которую для советских солдат гнали в Афгане многие местные предприниматели, где-то изнасиловали местных, но не приняли меры по зачистке, полно всякой муры. Такие письма должен был оценивать лейтенант Куватов. Но, так как начальника никогда не было рядом, Комарницкий такие письма, следуя Куватовской инструкции, заботливо сжигал в, специально для этого устроенной, "буржуйке" в углу. Зачем отцам коммунистической Родины знать про всякие дурацкие нелепицы на местах, "лес рубят, щепки летят". Партия должна твёрдо следовать своим курсом, не отвлекаясь на немногочисленных моральных уродов.
Распечатав следующее письмо, затянувшись очередной безфильтровой сигаретой "Памир" (дешёвые овальные сигареты выдавались в Афгане солдатне бесплатно, а Комарницкий, хоть и сидел в Ташкенте, но считался афганцем и получал положенный дополнительный паёк, Куватов ещё подколол его как-то раз - "Что за гадость ты куришь?"), то сразу не понял, в чём дело. Вроде бы всё ясно, очередной урод решил, что понимает больше остальных, слишком по идиотски читались следующие строки:
"Генеральному секретарю ЦК КПСС, Юрию Владимировичу Андропову:
Я, Фёдоров Олег Владимирович, 1962 года рождения, прописанный в городе Владимире, улица Лакина, дом 147, квартира 13, прохожу воинскую службу в мотострелковом полку N 180, в городе Кабуле, в Афганистане, начальником радиостанции малой мощности в роте связи, обращаюсь к вам, Юрий Владимирович, со своими нелёгкими мыслями.
Прослужив полгода, я пришёл к выводу, что присутствие советских войск в ДРА не имеет смысла и приносит советскому народу одни бедствия. Любой порок, присущий военнослужащим в войсках на территории Союза, в Афганистане принимает самые извращённые формы. Например, дедовщина и воровство, бандитизм и сексуальные извращения, одним словом - происходит предательство самих основ коммунистического сознания. Несправедливая война в ДРА извращает сознание советских военнослужащих, потому что у них здесь нет ЦЕЛИ. К тому же, данная оккупация мусульманской республики стоит слишком дорого для нашей страны. Не лучше ли наполнить полки наших социалистических магазинов нормальными продуктами питания, мясом, колбасой, сыром, маслом? У нас в городе Владимире в магазинах на полках стоит только кабачковая икра, однообразным рядом во всю ширь витрин. А не растрачивать народные закрома на захватнические войны, позорящие нас в глазах мировой общественности?
Даже мне, простому солдату, совершенно ясно, что мы в ДРА оккупанты. Мы не нужны афганскому народу. Мы здесь по ошибке!
Я понимаю, что армии нужно воевать, чтобы не зачахнуть в казармах, надо на ком то испытывать новое вооружение типа вакуумных бомб, "Шилок" и "Градов", но, не забываем ли мы, что одна из коммунистических заповедей - гуманизм?! Что нельзя эти чудовищные средства уничтожения испытывать на живых людях? Даже, если эти люди не хотят строить у себя на родине социализм. Даже если существует опасность американского влияния на регион.
Как истинный комсомолец, как сын коммуниста, прошу вас Юрий Владимирович, пересмотреть вопрос о присутствии советских войск в Афганистане и принять меры по их выводу из республики на родину, в Союз, на места постоянной дислокации. История, наши матери и отцы, наши невесты и жёны, наши будущие сыновья и дочери вас не забудут!
С уважением, Фёдоров Олег."
У Комарницкого волосы встали дыбом. Такой наглости ему встречать ещё не приходилось. "В топку!". Он надорвал письмо, скомкал, и бросил в ведро для растопки буржуйки. "Надо будет обязательно сообщить об этом Фёдорове Куватову!" - Подумал он. - "Теперь заварить чайку и успокоиться."
Комарницкий вскочил со своей служебной табуретки и начал хлопотать над ужином, как вдруг зазвонил телефон. У "Комара" чуть ноги не подкосились от ужаса, и пробил холодный пот. Это звонил не просто телефон. Это звонила "вертушка" красного цвета с гербом на наборном диске. За всю свою годичную службу она не звонила ни разу, если не считать, что лейтенант Куватов несколько раз докладывал по ней в какую-то службу Генштаба статистику по почте из ДРА, количестве жалоб и доносов, процентном отношении склонных к суициду, самострелам, и списки выявленных неблагонадёжных лиц.
- Я слушаю! - Подскочил он немедля к аппарату. Ведь именно для таких случаев Куватов разрешал ему здесь жить, "отмазал" от Афгана и казармы, сделал его службу легкой и безоблачной.
- Говорит полковник Бозон, Комитет государственной безопасности! Кто у аппарата? - Бас звонившего неизвестного уничтожающе давил на барабанные перепонки Комарницкого, и был, почему то, совершенно невыносим.
- Старший писарь Ташкентской гарнизонной станции фельдъегерско-почтовой связи, подотдел перлюстрации Комарницкий! Здравия желаю!
- Очень хорошо! ... Ты что же делаешь, сынок?! Зачем солдатскую корреспонденцию жжёшь? - Бас неведомого Бозона стал мягче и вкрадчивее.
- Так я же п-приказ исполняю, лейтенанта Куватова! - В голове Комарницкого всё мгновенно перемешалось и спуталось.
- Кар-роче! - Продолжил полковник Бозон, опять командирским тоном. - Письмо Фёдорова достань из ведра, подклей где надо, запечатай, и отправь по указанному адресу! Ты понял сынок?
- Так точно, товарищ полковник! Будет сделано!
- Я уверен, сынок, что будет сделано! Иначе закончится твоя райская житуха на солдатских слезах... в Афган поедешь, в Паншер, твою мать! Будешь у меня живым щитом впереди десантуры идти...
Комарницкий готов был поклясться, что связь уже прервалась, поскольку в трубке пошли короткие гудки. Но вдруг опять возник голос Бозона:
- Да! Ещё Куватову об этом инцинденте ничего не докладывай, а то яйца оторву!
Вспотевший от напряжения Комарницкий тяжело дышал, вцепившись в телефонную трубку посреди полуподвального помещения в одном из домов по улице Ленина советского города Ташкента, неподалёку от Иосифо-Георгиевского собора и дворца Великого князя Николая Константиновича Романова на перекрестке улиц Карла Маркса и Ленина. Он понял, что ему доверили какую-то особо важную государственную тайну, которую даже Куватову знать не положено. Он сохранит её во что бы то ни стало...
(конец третьего отрывка)
(четвёртый отрывок)
Метрах в десяти от меня что-то странно прожужжало. Я не сразу догадался, что это была снайперская пуля на излёте. Кто-то снизу, из Чарикарской долины пытался меня достать. Но сопка слишком высока и обычная снайперская винтовка не "достаёт". Начштаба Крамаренко правильно сделал, что загнал мой связной бронетранспортёр, БТР, на самую верхушку покатой высокой горы, которая, как труба торчала посреди Чарикарской долины. Для "духов" я здесь недоступен , если только американскую управляемую ракету, "Стингер", конечно, на меня не пожалеют, связь отличная, всё на виду. Настоящий театр военных действий.
Совсем недалеко, километрах в трёх, у себя под ногами, из-за удивительной прозрачности горного воздуха, прямо, как у себя на ладони, я увидел нашу колонну из нескольких боевых машин десанта, БМД, и БТРа. Они двигались мимо небольшого кишлака, как вдруг из "дувала" раздалось пару-тройку жалких хлопков. Кто-то в наших выстрелил, похоже, что из простого охотничьего ружья.
Колонна сразу остановилась, БМДшки повернули свои стволы в сторону дувала и начали, как осы, жалить его длинными оранжевыми 73-миллиметровыми трассерами по всему периметру. Минут через пять в сторону кишлака, выбравшись из "брони", метнулось несколько десятков наших из десантуры. Как в кино, они кувыркались, стреляли на ходу из автоматов и одноразовых гранатомётов, "мух". "Будет не так, как под Баграмом," - подумал я. - "Шмоном не обойдётся! За такой спектакль они возьмут с "дехкан" подороже.
Я задумался о том, смог ли бы я в такой ситуации, как неизвестный смельчак из дувала, шмальнуть в сторону военной колонны из ружья, вложив в этот выстрел всю ненависть к захватчикам моей родной земли и боль от смертей моих близких и родных? Вопрос сложный. Меня пока никто не завоёвывал и близких не убивал, я ещё не готов, я просто пацан.
А вот и "вертушки" прилетели, но уже с другой стороны сопки. Ми-24, "Крокодилы". Зависли, и начали утюжить НАРами, неуправляемыми авиационными ракетами, кишлак с другой стороны сопки. "Да что же это такое!" - мне стало не по себе. - "Всё без меня произойдёт! Проторчим тут с Макеевым на горе без всякого дела! Чёртов Крамаренко!"
Я пошёл менять у радиостанции Макеева с испорченным настроением. В пехоте хоть что-то происходило, а здесь...
- Что нового? - спросил я Макешу, когда влез в "броню".
- Ничего! Наша помощь никому не нужна .... И хорошо.
- Хорошо-то, хорошо! Да ничего хорошего! - ответил ему я, пропуская наружу. - Так можно и коньки от тоски отбросить!
- Точно. - промямлил он мне в ответ и исчез из просвета люка.
Я прилег на лавке перед своей основной рабочей радиостанцией Р-130, гипнотизируя круглую ручку настройки частоты, надел наушники. Через пару минут закрыл глаза. Сказывались две предыдущие бессонные ночи. Ничего, моя голова приучена просыпаться при малейшем щелчке в эфире. Тёмная материя начала обволакивать меня, толкая и выталкивая куда-то вбок. Она, очевидно, хотела меня вернуть в своё русло. Сразу возник сверхбыстрый сон. Я с несколькими нашими солдатами лежу на броне боевой машины пехоты, БМП, в бронежилете, с рюкзаком и автоматом. Наша колонна из десяти БМП и БТРов двигается по горному серпантину в сторону Джелалабада. На выхлопной сетке БМПшки "жарится" несколько банок тушёнки, сейчас будем "хавать". "Кусок", прапорщик Дормидонтов, развлекается на соседней БМПшке, периодически постреливает из автоматического станкового гранатомёта по окрестностям, выманивая душманов. Гранаты попадают то в склоны скал, то в возделанные, кем-то, заброшенные поля, то в заброшенные хижины. То и дело, внизу гор, в небольшом русле пересохшей реки попадаются обгоревшие мёртвые остовы грузовиков и БТРов. "Не боись, Олежа!" - говорит мне лежащий рядом Макеев. - "Мы едем в Джелалабад! Там тепло. Там "зелёнка". Апельсинов наедимся! Тропики!" Говоря это, Макеша втыкает свой штык-нож в одну из банок с тушёнкой, та шипит и истекает поджаренным жиром...
- Кто-нибудь слышит меня? - слабо раздалось в наушниках.
Я вздрогнул, и ответил не сразу. Позывной с нарушением, без кодировки, мало ли кто это, может быть это радиоигра противника.
- Я слышу! - решился ответить тоже инкогнито. В случае чего отбрехаюсь.
- Кто ты?
- А ты кто?
- Послушай, братишка! - неизвестный заторопился и разволновался, - Я не знаю, как у вас там по связи положено разговаривать, я не радист, я комроты, мои девчонки по окопам плашмя лежат, зарываются в положении лёжа, потому что рядом "геноциды" ложатся (он имел в виду гаубичные снаряды), это только наши могут быть, кто лупит, не знаю, вот сейчас прямо рядом со мной рвануло, помоги быстрее, братишка, пожалуйста, какой идиот им такие координаты даёт, что нас сейчас в землю зароет...
Я изумился. Вот это да! Однажды я несколько ночей стоял со своим БТРом рядом с гаубичной батареей, "Геноцидами". Это было что-то! Я возненавидел "богов войны" за их адский грохот, сотрясание почвы и бессонные ночи. Можно было представить, что делали с пространством и временем гаубичные снаряды в конце их полёта! Там просто ничего, наверное, не оставалось, там всё разлеталось на элементарные частицы и переходило в разряд тёмной материи.
- Понял вас! Чем можете подтвердить свои слова? Вашей роте давали позывной?
- Ничего нам не давали. Думали, что не понадобится. Помоги, братишка! Век не забуду! Сейчас нас накроет! Помоги!
- Хорошо, попробую, но у меня нет таких полномочий!
- Чайка, Чайка, я Бизон! Прошу разрешения на защищённый режим связи, экстренная ситуация!
- Ты что там, Бизон! Офонарел? Какой тебе защищённый режим? Что случилось?
- Тут кое-кто из наших жалуется, что наши "стволы" работают не по "духам", а по ним.
- А почему я его не слышу?
- Откуда я знаю! Может быть, вы с другой стороны сопки.
- Какой у него позывной?
- У них нет позывного, не давали, связиста тоже нет.
- Координат тоже нет?
- Сейчас спрошу.
- Не вздумай, болван! Если он скажет, то все "духи" узнают, где он. А вдруг это "радиоигра", и "душман" хочет от себя огонь отвести?
- Что же делать? Я чувствую, что наши ребята, на самом деле.
- Хорошо, сейчас посоветуюсь. Будь на связи.
Я застыл наготове перед радиостанцией, не замечая, как побелели мои пальцы, сжимающие приёмо-передающее устройство.
- Братишка! Ты здесь? - неведомый голос стал совсем жалобным. - Нас сейчас накроет! "Подарки" ложатся всё ближе и ближе, рожай что-нибудь быстрее ...
- Держитесь! Я сообщил о Вас!
- Сообщил? Молодец какой! А что нам прикажешь делать? У меня уже картинки из прошлого перед глазами крутятся. Одна надежда на тебя, братишка, плюнь на полномочия, сделай что-нибудь, ты у меня сейчас как ангел, только на тебя надежда. Ты же не хочешь сны про "двухсотых" до конца жизни смотреть?! Давай, братишка...
Я почувствовал, как мой полубокс на голове топорщится, а кожа под ним неприятно холодеет. Вот оно! Надо что-то делать! Ребята сейчас могут погибнуть, если я что-то не придумаю. Не было печали! Черти накачали!
- Орёл, Орёл, я Бизон! Срочно ответьте! ... Орёл, Орёл, я Бизон!
Это был позывной личного радиста начальника штаба Крамаренко. Бессрочные наряды вне очереди, а, может быть, и "губа", были мне уже обеспечены. Я не имел права выходить на "Орла" напрямую, да ещё и по открытой связи.
Кроме того, мне ещё никто и не собирался отвечать! Я словно чувствовал, как тёмная материя забралась в радиоэфир и превратила его в кисель, бесформенную тупую массу, неспособную передавать информацию. "Где же Бозон?" - подумал я. - "Ты нужен сейчас, как никогда!"
- Бозон, Бозон, я Бизон! - попробовал я. Чутьё подсказывало мне, надо работать в эфире не переставая. Главное, не молчать, надо "раскочегарить" мёртвый эфир. - Чайка, Чайка, я Бозон! Как дела наши скорбные?
- Бизон, Бизон, я Чайка! Ты чё, не "шаришь"? Не волнуйся, я всё передал. Затухни!
- Орёл, Орёл, я Бозон! ...
- Фёдоров! Ты у меня на "губе" сгниёшь, сортиры будешь чистить до самого дембеля! Что в эфире устроил, "ЧМО"?!
Я узнал голос начальника штаба Крамаренко. Теперь всё, это точно "залёт"! Пан, или пропал!
- Товарищ нач... Орёл! Наших ребят сейчас "геноцидами" накроет! Только я их слышу! Снаряды ложатся совсем рядом с ними!
- Так! Хорошо! ... Выключил "геноцидов" ... А сейчас?
- Братишка, Братишка, ты где? - у меня всё сжалось внутри от напряжения. - Братишка, ответьте Бизону!
Братишка молчал. Прошла тяжёлая минута.
- Бизон, я Орёл! Где ответ по "подаркам"? Ты понимаешь, что под суд пойдёшь? "Геноциды" уже пять минут по твоей милости не работают! "Коробочки" ждут, "Птички" ждут, все ждут!
- Орёл, Орёл, я Бизон! Жду ответа от братишки!
- Даю ещё пять минут и запускаю "стволы". А ты идёшь на зону, понял, Бизон-муфлон?!
Теперь с меня уже пот тёк градом.
- Бизон, Бизон, я Бозон! Что ты хотел?
От неожиданности я подскочил на месте и набил шишку на голове об верхнюю броню.
Удивительно, но бас Бозона был очень натурален, как в жизни, несмотря на то, что голоса всех остальных проходили по связи усечёнными по частоте звука.
- Мне нужна помощь!
- С чего бы я тебе должен помогать? Ты вообще здесь лишний, сынок! Тебя здесь быть не должно!
- Но, коли, я, всё-таки, здесь. Помоги! Пожалуйста! Бозончик!
- Помощи не требуется. Ты и сам всё сделал!
- Бизон, Бизон, я Орёл! Ты с кем там треплешься в эфире? Я тебя расстреляю, молокосос! Я тебя в порошок сотру, мать твою!
И сразу одновременно:
- Спасибо, братишка! Я твой вечный должник! "Подарки" прекратились. Я капитан Данияров! Доложи, если что, спасибо!
Всё в эфире буквально взорвалось и ожило. Я доложил Крамаренко о Даниярове и тот успокоился. Даже похвалил. На этот раз, очевидно, на губу пойду не я, а кто-то из "пушкарей". Братишка продолжал что-то рассказывать счастливым голосом, Орёл завёл долгую связь с Чайкой по защищённой связи. Бозон связался с какой-то канарейкой, он "пялил" эфир:
- Канарейка, я Бозон! Доложите общую обстановку по Чарикарскому рейду! Я слышал, что моих ребят, козлы, чуть не завалили? Приеду и расстреляю тебя, Канарейка, перед строем, мать твою в дышло!
- Какой "Канарейка", гаварит Ахмад Шах Масуд! Шурави, пашёль вон из Чарикара, я иду к тибе из Панджшера! Базон, "двухсотым" дамой поедишь. Ты падажди миня...
- Ахмад! Моджахед долбанный! Жду не дождусь тебя в Чарикаре, подгузников побольше захвати...
И одновременно ещё несколько голосов вклинилось в эфир. Началась вакханалия сразу по всем частотам, духи тоже начали "работать", стараясь помешать оперативной связи наших войск. Я передавал сведения от одних наших к другим, потому что, оказалось, что многие могли связываться только через меня. Вот почему было долгое молчание в эфире. Никто не мог связаться со штабом, и все решили, что рейд пройдёт без связи.
В люке появилось страшно удивлённое лицо Макеева.
- Залезай! - крикнул я. - Работы невпроворот по всем каналам!
Макеев начал забираться в люк, но тут же растёкся по пути в бесформенную лужу, его "хэбэ", гимнастёрка, раздулась и расползлась под стойкой с радиостанциями. Броня БТРа вдруг стала вязкой и прогибающейся вовнутрь, стойка с радиостанциями пошла прозрачностью настолько, что я даже разглядел поток электронов по проводам. Они непрерывной рекой перетекали с одной атомной орбиты на другую, стремясь удрать от бозонов Хиггса, которые неслись за ними следом напрямую, сквозь орбиты, сквозь атомные ядра, и страшно клацали своими челюстями. Бозоны "пялили" потемневшую материю, разгоняли её и заставляли работать.
"Нас что, достало "Стингером"!" - подумал я...
(конец четвёртого отрывка)
(отрывок пятый)
На улице Урицкого, находящейся в старинном русском городе Владимире, возле железнодорожного вокзала, прямо под горой с древним Богородице-Рождественским монастырём, в котором когда-то был похоронен сам Александр Невский, бывший, в своё время, в течении 11 лет Великим князем Владимирским, в десяти минутах ходьбы от знаменитого "Владимирского централа" на Большой Нижегородской, расположено старинное двухэтажное обшарпанное здание позапрошлого века. Это филиал областного государственного архива с губернскими хозяйственными и прочими документами 16-19 веков. В нём, в 70-80 годы прошлого века, находилась ещё и фотолаборатория микрофильмирования, занимавшаяся переводом особо важных исторических документов на фотоплёнку. В этой лаборатории оператором машины микрофильмирования до призыва в советскую армию работал Олег Фёдоров.
Зоя Николаевна, замначальника облгосархива, пришла утром в понедельник на работу именно в это здание архива, а не в главное здание, расположенное недалеко от "дворца" областного комитета партии и администрации, потому что ей нужно было работать по статье в областную партийную газету "Призыв", про влияние "народничества" на сельскую глубинку Владимирской губернии.
Какое же было удивление Зои Николаевны, когда она, докуривая "Шипку", скользнула нечаянно взглядом по обшарпанной стене архива и обнаружила там надпись, нацарапанную камнем не очень чётко, но весьма заметно: "Привет коллегам! Это я, Олег, проездом из Афганистана в Ливан."
Не очень чётко ещё осознавая, что именно произошло, Зоя Николаевна, слегка пошатнувшись, выплюнула окурок в талый мартовский снежок, аккуратно затоптала его дефицитным польским сапожком и вошла в здание. Через десять минут из тех же дверей выскочил лысоватый дядька с фотоаппаратом и подставкой-треногой, и кропотливо заснял надпись на стене с разных ракурсов и с разными фильтрами.
Света Невская со своей подругой, Олей Одинцовой, сидели в кинотеатре "Художественный", в городе Владимире, на последнем ряду. Шёл фильм с Гундаревой и Проскуриным в главной роли, "Однажды двадцать лет спустя". Обе плакали. У Светы жених Олег был в армии, исполнял интернациональный долг в демократической республике Афганистан. А Оля, как лучшая подруга, пустила со Светой слезу за компанию.
Света, следя за действием фильма, представляла, будто это она с Олегом, как главная героиня фильма, имеет с Олегом столько много ... детей. И как всё у них замечательно в будущей совместной жизни, любовь и дружба, вся семья заодно. И, самое главное, начало всему этому уже положено. Она на восьмом месяце, беременность проходит нормально, врачиха улыбаясь, говорила, что с таким здоровьем, как у неё, Светы, и десятерых родить можно.
В этот момент фильм неожиданно прекратился на самом интересном месте, в зале зажёгся верхний яркий свет. У двух входов и двух выходов кинозала появились несколько человек в милицейской форме и в штатском. "Извините товарищи!" - сказал кто-то зычно и чётко, по-военному. - Проверка документов!"
Света и Оля ничуть не удивились. В последнее время, при правлении Юрия Владимировича Андропова, такие проверки документов стали обычным делом. Это делалось с целью выявления лодырей и бездельников, которые, вместо того, чтобы трудиться социалистическим сознательным трудом на своих закреплённых предприятиях, заводах и фабриках, просиживали штаны и юбки в киношках, или ресторанах. Это делалось с целью повысить производительность труда отдельно взятого советского человека, и с целью наведения порядка в стране, расхлябанной и запущенной после очень долгого периода правления страной Леонидом Ильичом Брежневым, известного теперь всем в стране, как период "застоя". Каждый день в новостях по сто раз говорили обо всех этих делах.
Когда человек в штатском проверил документы Светы, он строго сказал: - "Пройдемте с нами, пожалуйста, Светлана Викторовна!"
Сердце Светы йокнуло, но она автоматически вскочила со своего места и послушно пошла за неизвестным. Оля осталась на своём месте, в ужасе и непонимании, зажав себе рот руками.
Вокруг слышались тихие разговоры:
- А вы что здесь делаете в рабочее время?
- Я на больничном!
- На больничном дома болеть надо! Пройдёмте!
- А вы где работаете?
- Я пока не работаю. Не могу найти работу по специальности...
- Пройдёмте, разберёмся!
Надежда Васильевна заканчивала заметку за столом в редакции областной газеты "Призыв", органа областного комитета партии, когда её отвлёк импозантный Валентин Георгиевич, начальник спортивного отдела, ходивший всегда на работу в наимоднейшем и жутко дефицитном импортном костюме "Адидас" подчёркивая этим, что он особенный, и партийный дресс-код его не касается.
- Наденька! У нас сегодня в редакционном кинозале закрытый просмотр нового фильма Тарковского "Сталкер". В городе ещё никто не видел. Вы не пойдёте?
- Не пойду! - Простите, у меня дома очень много разных дел...
Если сказать по правде, у Надежды Васильевны не было дома почти никаких дел. Дело в том, что она долго не получала писем от сына Олега. И у неё болела материнская душа. Она не хотела развлечений.
Личная жизнь, конечно, неустроенна. Она разведёнка. А Валентин Георгиевич завидный жених. У него мать заведующая книжным магазином. И душка Валя, как его часто называли редакционные дамы, частенько их баловал какими-нибудь читабельными книжками от матушки, страшным дефицитом. Потому что свободно в книжных магазинах продавались только собрания сочинений Ленина, Маркса, Энгельса и другая партийная литература. Особо Надежда Васильевна гордилась в своей книжной коллекции, приобретёнными у Валентина Георгиевича, почти по госцене, "Мастером и Маргаритой" и четырёхтомником Монтеня. Все подруги намекали Наде, что Валя к ней неровно дышит, но ей сейчас было совсем не до этого. У неё была чёрная полоса жизни. Единственный сын попал в Афганистан.
Вот она ДУРА! ДУРА! ДУРА! Все подруги говорили ей, что надо было сына "отмазать". Ведь она не хухры-мухры, член партии, член бюро партийной организации областной партийной газеты. Олежку ни за что не послали бы в Афганистан, тем более, он у неё единственный сын, и, кажется, было насчёт этого какое-то закрытое постановление партии.... Послали бы куда-нибудь недалеко, не дальше соседней области, а то и вообще во Владимирскую, танковую часть, например. Приходил бы по выходным домой...
Надежда Васильевна вдруг разревелась, как девчонка, внимательно глядя Вале в глаза, ища в его глазах мужскую поддержку. Но Валентин Георгиевич, не понявший, что случилось, испуганно выскочил за дверь.
Вслед за неожиданно выскочившим за дверь Валентином Георгиевичем, в небольшую редакционную комнатку втиснулось двое крупных мужчин в элегантных серых костюмах, при галстуках.
- Вы Надежда Васильевна Фёдорова?
- Д-да! - умело остановила свой рёв Надя. - Что вам угодно?
- Мы ищем вашего сына, Олега! Скажите правду, где он сейчас находится, вы же коммунистка...
У Надежды Васильевны неожиданно помутнело в глазах, она поползла со скрипучего редакционного стула вниз, ничего не понимая. Где-то вдалеке, в темноте, зажглась лампочка, а вокруг сгустилась вселенская тьма, какая-то неожиданно плотная и тягучая. "Держи её быстрее, дурак, а то вдруг расшибётся!" - это были последние звуки из потустороннего мира, которые она услышала перед тем, как упасть в обморок...
(конец пятого отрывка)
(шестой отрывок)
- Что у нас по школе "молодых экономистов? - Спросил Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов, среди знакомых просто "ЮВ", у Громыко Андрея Андреевича.
- Всё в порядке, Юрий Владимирович, - Организовали в Австрии учебный центр для тайной подготовки "молодых экономистов" (МИПСА), под Веной. Прямо под носом у ЦРУ-шников. Не придерутся. Мы просто перенимаем у империалистов успешный опыт по ведению госхозяйства!
Члены политбюро рассмеялись открыто и душевно. Даже ЮВ, обычно подтянутый и серьёзный, позволил себе улыбнуться за компанию с товарищами.
- В группу вошли Гайдар Е.Т., Чубайс А.Б. ...
- Не надо нам перечислять этих мальчиков, всё равно их никто не знает. - Перебил ЮВ. - Эти молодые экономисты скоро нам очень пригодятся, когда начнём реформировать нашу экономику. Да, Михаил Сергеевич?
Молодой Михаил Сергеевич Горбачёв, ещё новенький в Политбюро ЦК КПСС, от неожиданности подскочил на стуле, чем вызвал новую причину для здорового смеха товарищей.
- Ничего-ничего, привыкнешь Миша! Присаживайся, твоё время ещё не пришло! - ЮВ жестом успокоил присутствовавших. - Какие вопросы накопились у нас по Афганистану?
Взял слово министр обороны Устинов Дмитрий Фёдорович:
- В последнее время ни шатко, ни валко! Народная армия Афганистана воевать с моджахедами не хочет, а сами мы не можем вести активные боевые действия. Связаны по рукам и ногам.
- Конечно, связаны! - Вдруг начал говорить Гришин Виктор Васильевич. - Заводили же наших мальчиков на пару-тройку месяцев, а во что вылилось?! По моим сведениям даже простые солдаты чувствуют, что находятся там и воюют несправедливо, а командиры просто делают вид, что ведут активные боевые действия. Элементарный саботаж. Что людям делать, когда надо выполнять заведомо несправедливые приказы?
- Ты эту пропаганду брось! - ЮВ нахмурился. - Решение мы принимали вместе. Теперь нечего с больной головы на здоровую перекладывать, ты тоже подписал расширенное постановление политбюро. Я уверен, что наши ребята в Афгане воюют честно, за Родину...
- Скажи ещё за Сталина, Юра! - Съязвил, перебивая, Гришин. - Ну и что, подписал. Но теперь-то уже ясно, что мы всё там просрали! Где твоё хвалёное КГБ и разведка? Или ты думаешь, что, если тебе приспичило повоевать, то можно собрать своих "подлиз", Громыко и Устинова, и водить Политбюро за нос, то ошибаешься! Нарушен Устав партии! Я никогда не устану поднимать этот вопрос! Это политическая ошибка! Пора выводить контингент! Из всех арабских стран, Афганистан всегда был для нас самой дружественной страной, а теперь... - Гришин, запретивший в стране каратэ, после смерти Суслова "возглавил" оппозицию либерализму в политбюро, и Андропову приходилось к нему прислушиваться.
Громыко Андрей Андреевич и Устинов Дмитрий Фёдорович привскочили от возмущения на своих местах, но Андропов их усадил своим властным жестом.
- А ты хочешь, чтобы США зашли в Афганистан и "Першингов" (американская твердотопливная двухступенчатая баллистическая ракета средней дальности) у нас под жопой наставили? Сам, что ли, не знаешь обстановку?!
- Можно обойтись политическими мерами воздействия, и за что у нас КГБ свой хлеб ест? Вот моё мнение! - Именно Гришин должен был стать после смерти Брежнева Л.И. генеральным секретарём ЦК КПСС, но Андропов его переиграл, потому что Леонид Ильич скончался не вовремя и скоропостижно. "Наезд" Гришина на КГБ (бывшее родное ведомство Андропова) был обусловлен их с ЮВом противостоянием.
- Да всё, хватит! - ЮВ громко хлопнул ладонью по дубовой полированной столешнице. - Дело сделано! Не будем теперь причитать здесь, как бабка с дедкой! Вместе будем выкарабкиваться!
- Это правда, от служащих в ограниченном контингенте начало приходить больше писем... - Неуверенно начал Устинов. - ...Несогласных со своим пребыванием в ДРА, с просьбой перевести на службу в Союзе. Даже от простых солдат срочников. Вот, например, письмо сержанта Фёдорова:
"Генеральному секретарю ЦК КПСС, Юрию Владимировичу Андропову и министру обороны Устинову Д.Ф.:
Я, Фёдоров Олег Владимирович, 1962 года рождения, прописанный в городе Владимире, улица Лакина, дом 147, квартира 13, прохожу воинскую службу в мотострелковом полку N 180, в городе Кабуле, в Афганистане, начальником радиостанции малой мощности в роте связи, обращаюсь к вам, Юрий Владимирович, со своими нелёгкими мыслями.
Прослужив полгода, я пришёл к выводу, что присутствие советских войск в ДРА не имеет смысла и приносит советскому народу одни бедствия. Любой порок, присущий военнослужащим в войсках на территории Союза, в Афганистане принимает самые извращённые формы. Например, дедовщина и воровство, бандитизм и сексуальные извращения, одним словом - происходит предательство самих основ коммунистического сознания. Несправедливая война в ДРА извращает сознание советских военнослужащих, потому что у них здесь нет ЦЕЛИ. К тому же, данная оккупация мусульманской республики стоит слишком дорого для нашей страны. Не лучше ли наполнить полки наших социалистических магазинов нормальными продуктами питания, мясом, колбасой, сыром, маслом? У нас в городе Владимире в магазинах на полках стоит только кабачковая икра, однообразным рядом во всю ширь витрин. А не растрачивать народные закрома на захватнические войны, позорящие нас в глазах мировой общественности?
Даже мне, простому солдату, совершенно ясно, что мы в ДРА оккупанты. Мы не нужны афганскому народу. Мы здесь по ошибке!
Я понимаю, что армии нужно воевать, чтобы не зачахнуть в казармах, надо на ком то испытывать новое вооружение типа вакуумных бомб, "Шилок" и "Градов", но, не забываем ли мы, что одна из коммунистических заповедей - гуманизм?! Что нельзя эти чудовищные средства уничтожения испытывать на живых людях? Даже, если эти люди не хотят строить у себя на родине социализм. Даже если существует опасность американского влияния на регион.
Как истинный комсомолец, как сын коммуниста, прошу вас Юрий Владимирович, пересмотреть вопрос о присутствии советских войск в Афганистане и принять меры по их выводу из республики на родину, в Союз, на места постоянной дислокации. История, наши матери и отцы, наши невесты и жёны, наши будущие сыновья и дочери вас не забудут!