Я не помню, чем всё заканчивается, но когда начинается, я слышу звуки. Слышу удары своего сердца, что кажутся ленивыми и почти пугающими. Слышу дыхание, ровное и ритмичное, и это похоже на странную, позабытую мной мелодию. Я открываю глаза, но яркий свет заставляет меня закрыть их вновь. Это больно.
Я издаю звук, похожий на шипение.
– С пробуждением, – произносит кто-то уверенным тоном. – И не волнуйтесь насчёт глаз. Им нужно привыкнуть к нагрузкам после долгого криосна. Первое время глаза будет жечь, но это скоро пройдёт.
Я заставляю себя снова открыть глаза и повернуть голову в бок. Движение выходит с трудом, будто я – завалявшийся механизм. Справа от меня сидит доктор, но мне не видно его лица. Освещение кажется слишком ярким, и всё, что я вижу – это цветные блики.
– Помимо усталости и проблем со зрением вы чувствуете какой-либо дискомфорт? Присутствует острая боль при дыхании или покалывание в боках? Вы можете пошевелить пальцами ног?
Я молча опускаю глаза и вижу свои руки. Вытягиваю их вперёд, сжимаю и разжимаю пальцы, разглядывая их. Касаюсь выступающих вен и прощупываю родинки, пытаясь припомнить тактильные ощущения. Мои мышцы кажутся застывшими, неживыми, словно я – не я, и эти руки мне не принадлежат. Они кажутся мне чужими.
Я замечаю тонкую светлую полосу – шрам – но не помню, откуда она взялась. Тут я понимаю, что даже не помню, как выглядит моё лицо. Я напрягаю мозг, пытаясь воссоздать в памяти последние воспоминания. Ничего.
Я снова оборачиваюсь к доктору и задаю лишь один вопрос.
– Кто я?
Мой голос звучит хрипло, сухо, и он больше похож на скрежет. В горле тут же ощущается боль.
На лице доктора мелькает нечто, похожее на улыбку. Он придвигается ближе и говорит:
– Простите, но я не могу ответить на этот вопрос. Вы должны прийти к ответу сами.
Я не понимаю, что это значит.
***
Последующие три недели я провожу в медицинском отсеке. Меня вытаскивают из криокапсулы и переводят в палату для реабилитации. Первые дня проходят, словно в тумане, не оставляя ничего в моей странной памяти. Я слишком слаб, и я должен привыкнуть к жизни вне искусственной оболочки, а это оказывается не так уж просто. Мне не хватает сил, и я то просыпаюсь, то вновь погружаюсь в сон. Моё тело отказывается работать.
Впрочем, мне вскоре становится лучше. Слабость постепенно уходит, и я впервые сажусь на кровати, а вскоре перехожу на стандартный режим питания. Врач оказывается прав. Моё зрение с каждым днем становится чётче. Свет больше не кажется таким ярким, неделю спустя рябь уходит, и предметы обретают свои настоящие формы.
Разработка мышц – отдельная тема. Меня посещает целая группа реаниматологов, помогающих сделать первые шаги в моей новой жизни. Это сбивает с толку, но они говорят, что всё в порядке. Мои мышцы провели в бездействии слишком долго, и сейчас им нужно время, чтобы всё вспомнить.
– Это похоже на реабилитацию после комы, – заявляет один из врачей. Он идёт рядом, пока я неуклюже вышагиваю по коридору. – Ваше тело вам не принадлежало, и нужно заново к нему привыкнуть.
В этой фразе есть что-то большее, что-то, что я не могу понять, и это пугает меня. Но я не задаю вопросов. Мне хочется спросить, вспомнит ли моя память всё то, что вспоминает тело, однако я знаю, что не получу ответа. Все вокруг продолжают твердить одно и то же.
Ответы на вопросы я должен найти сам.
Впрочем, мне охотно рассказывают о настоящем и будущем. Я узнаю, что мы находимся на борту огромного судна, «Корабля поколений», что дрейфует в космосе давным-давно. Мы уснули на Земле, сбегая от смерти, а теперь просыпаемся здесь, чтобы в будущем начать строительство нового дома. Мне говорят о том, что корабль огромен, что он словно большой город, и медицинский отсек – лишь малая его часть. «Корабль Поколений» – это рай, в котором мы ждём новой, счастливой жизни, и моё пребывание здесь даст ответы на все вопросы.
По крайней мере, мне хочется в это верить. Я чувствую, что должен во что-то верить. Если я вообще что-то чувствую.
***
Три недели остаются позади, и сегодня – мой выход в большой мир. Ноги ещё кажутся мне чужими, а тело – тяжёлым, но мне больше нельзя оставаться в больнице. Я начну исследовать корабль, но буду возвращаться к врачам для нового курса лечения.
Перед уходом мне разрешают подобрать себе одежду. Я выбираю то, что считаю удобным, и напоследок облачаюсь в длинный плащ. Он не входит в моё понятие практичности, но плащ что-то напоминает мне, и в нём комфортно – если я действительно помню, что такое комфорт.
– Неплохо, – заявляет медбрат, разглядывая меня с головы до пят. Он будет сопровождать меня к выходу из отсека. – Осталось лишь добавить пару деталей…
В одной руке у него устройство с компактным экраном, и я смутно припоминаю, что это мультикомпьютер. Во второй – нашивка, которую он без спроса прикрепляет к моему плащу.
– В компьютере есть все карты, с ним ты нигде не заблудишься, – поясняет он прежде, чем я открываю рот. – Там же адреса всех мест, где ты сможешь остановиться на первое время. В течение месяца ты можешь передвигаться из одного квартала в другой, выбирая себе новый дом. А сегодня просто выбери тот, что окажется ближе всего. Это – хорошее начало.
Я вглядываюсь в набор цифр и букв. Он кажется мне знакомым.
– Какой это язык? – спрашиваю я, проводя пальцами по нашивке.
Медбрат качает головой и тихо смеется.
– Нет, приятель, так дело не пойдёт. Ты же знаешь правила. Ответы ты ищешь сам.
Мы пересекаем сеть длинных белоснежных коридоров. Они – туннели из яркого света, как граница между новой и старой жизнью. Я делаю глубокий вдох, чувствуя, что ладони становятся мокрыми, и я вытираю их о свой новый плащ.
Проходит целая вечность прежде, чем мы встречаем толпу людей. Они не принадлежат к одной группе, и каждый участник нелепо выделяется на фоне другого. Единственное, что объединяет этих людей – их поникшие лица.
– Кто это? – спрашиваю я, провожая их взглядом. Я должен перестать смотреть, но как это сделать?
– Это те, кто идёт назад, – отвечает медбрат с невозмутимым видом.
Я хмурюсь.
– Назад?
– Да, – парень прячет руки в карманы. Его шаги почти ленивы. – Они идут сюда, чтобы подвергнуться повторной заморозке. Их ждёт криосон. Такое часто бывает.
Мне сложно это понять. Если корабль – это рай, то зачем люди бегут отсюда?
Мы останавливаемся возле широкой двери, в верхней части которой размещено небольшое окно.
– Пришли. Дом, милый дом, – говорит медбрат, но я его больше не слышу. Вместо этого я делаю последний шаг и заглядываю в окно. Это – моё первое воспоминание о новом доме, о начале, которое я должен запомнить.
Когда мне рассказывали о бесконечных улицах, я не мог себе это представить. Я не верил рассказам врачей о том, что корабль – отдельный мир, населенный миллионами других людей. Теперь я это вижу: за широким стеклом расположен целый мегаполис. Широкие улицы с толпами людей, вышагивающих по тротуарам. Моё сердце тут же уходит в галоп, отдаваясь в висках громким гулом. К мокрым ладоням добавляются тяжёлые капли пота на лбу. Воздух теряет свой вкус.
– Я туда не пойду, – заявляю я, делая шаг назад. Мой плащ издаёт тихий шелест.
Медбрат хмурится.
– Это почему же?
Разве он не понимает?
– Там… там же люди.
И их так много. Что, если все будут смотреть на меня? Что мне делать? Я ведь даже не знаю, с чего начать. Я оставил всё в своей чёртовой жизни. Я – чистый лист, я знаю лишь то, что мне страшно.
Заметив это, медбрат заливается смехом.
– Не волнуйся, дружище,– он хлопает меня по плечу. – Это пройдёт, а если и нет - социофобия не редкость ни на Земле, ни в космосе.
Он хочет сказать, что этот страх – часть моих воспоминаний?
Прежде, чем я успеваю опомниться, медбрат открывает дверь и подталкивает меня к выходу. Я делаю глубокий вдох. Это – начало. Это – первый шаг в новую жизнь.
Я делаю шаг вперёд. Мое сердцебиение учащается, становясь почти болезненным. Я не могу дышать, и новый вдох кажется горьким. Мне кажется, что все на меня смотрят, но, осмотревшись по сторонам, я понимаю, что это не так. Толпа рассыпается на отдельных людей, каждый из которых занят своими мыслями. Им нет до меня дела. Я – лишь мелкая деталь в большом механизме улицы.
Это придаёт мне уверенности, и вскоре я успокаиваюсь, а сердцебиение переходит в обычный ритм. Я делаю новый шаг, затем ещё и ещё, и вскоре смешиваюсь с толпой и теперь озираюсь по сторонам, изучая улицы. Я должен потеряться, чтобы найтись вновь.
Я перехожу из одной улицы в другую, продолжая движение, и не замечаю, как постепенно ставлюсь частью общего потока. Былой страх теперь кажется мне абсурдным. Я – часть огромной стихии. Одна улица сменяется другой, а новый квартал совсем не похож на старый. Я словно перемещаюсь из страны в страну, изучая новый бескрайний мир. На одном переулке царит день, и искусственный свет обжигает мне кожу. За ним – разноцветные сумерки, и буйство насыщенных красок пробуждает мои забытые чувства.
Наконец, я выбираю квартал, где царит ночь. Мерцания звёзд здесь совсем не видно – его заменили неоновые вывески и бесконечные потоки рекламы. Почему-то это всё успокаивает меня, и я тщательно исследую квартал, словно пытаясь отыскать что-то.
Ноги сами приводят меня к небольшому бару, и я занимаю место за стойкой. Я даже не знаю, что выбрать, но бармен тут же предлагает свои варианты. Он услужлив, но в то же время немногословен. Он – идеальный слушатель.
– А у вас здесь уютно, и меня даже тянет на разговор, – признаюсь я, совершая очередной глоток. Напиток кажется горьким. – Вы как тот бармен из «Сияния»… – я хмурюсь. – Простите, я сам не знаю, что говорю. Даже не помню, что это может значить.
Бармен дарит мне понимающую улыбку.
– Так вы, выходит, уже нашли себя?
Он рассматривает нашивку на моём плаще. Я качаю головой.
– Я всё ещё ищу ответы.
– Что ж, не волнуйтесь, – все стаканы давно уже чистые, но бармен продолжает полировать их, – ещё есть время. Не сомневаюсь, у вас появится какая-нибудь интересная история, связанная с прошлым.
– Неужели?
Напиток больше не чувствуется горьким. Улыбка бармена кажется мне кривой.
– О, да. Поверьте, за годы, проведенные здесь, я повидал всякое. Чего стоила история с киборгом… такое не каждый день услышишь.
Прищурившись, я изучаю бармена. Похоже, я, наконец, понимаю, что он тут делает. Этот бар не более, чем тоска по прошлому, но не в этом дело. Возможно, это место – приют таких же потерянных душ, как и я, а бармен – тот самый странник, что поможет перейти на другой берег.
Вспомнив упоминание про киборга, я перевожу взгляд на свои руки. Прошло три недели, а они по-прежнему кажутся мне чужими.
Слова врача тут же всплывают в моей новой памяти.
Ваше тело вам не принадлежало, и нужно заново привыкнуть к нему.
Так, может, в этом всё дело, и с самого начала я был прав? Я продолжаю рассматривать свои руки. Это тело не моё. Оно мне не принадлежит. Эти пальцы меня не слушают. Киборги…
Есть только один способ узнать всю правду. Подняв глаза, я смотрю на бармена, ожидая его поддержки. Его кривая усмешка кажется мне хорошим знаком.
Я улыбаюсь в ответ, приподнимаю стакан и, замахнувшись, разбиваю его о барную стойку.
***
Когда я открываю глаза, то тут же осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, где нахожусь. Это несложно. Я лежу на кровати в медицинском отсеке, и мои руки скованы упругими бинтами.
– Отвечая на ваш вероятный вопрос – вы человек на все сто процентов, – произносит кто-то.
Повернувшись, я замечаю врача, того самого, что когда-то вывел меня из криосна. Он выглядит уставшим и не таким уверенным, как прежде.
Я понимаю, о чём идёт речь – на этот раз память меня не подводит. Сбитый с толку словами бармена, я решил проверить его теорию о киборгах, и, поддавшись внезапному порыву, схватил осколки стекла и принялся вскрывать кожу в надежде нащупать пластины. Казалось, ещё немного – и я услышу их скрежет.
– Сказать по правде, я считал, что вы окажетесь умнее, – продолжает врач. – Ваша вера в искусственные части тела выглядит совсем нелогичной. Если ваше тело механическое, зачем нам хранить его в криокапсуле? Или вы думаете, что это тоже часть какого-то плана?
Я тяжело вздыхаю. Я смущен, и мне по-настоящему стыдно. Однако…
– Но я по-прежнему не знаю, кто я. В чём же моя история? – в моём голосе играет отчаяние. – Объясните мне. Я ничего не понимаю…
Доктор поднимается с места.
– Простите, но я не имею права разглашать информацию о вашем прошлом. Это часть сделки, на которую вы пошли, чтобы оказаться здесь.
Он уходит прежде, чем я успеваю задать вопросы. Что это вообще должно значить?
– Должно быть, вы пожалели бы о своём решении… если бы запомнили его, – вдруг вставляет замечание медсестра, что поправляет мне капельницу. Она кажется мне сущим ребёнком.
– О чём это вы?
– О том соглашении, что упоминал доктор.
Я чувствую, что она знает всё, что мне нужно, и с жадностью цепляюсь за этот разговор.
– Вы знаете, что со мной произошло? Почему я ничего не помню? – один вопрос следует за другим, и я не могу остановиться. – Что тут вообще…
Медсестра качает головой.
– Вы же знаете. Правила…
– Пожалуйста, – в отчаянии шепчу я. Я больше не могу выносить это. – Скажите мне. Скажите, что со мной происходит.
Девушка выдерживает мой пристальный взгляд, затем украдкой смотрит на закрытую дверь.
– Я не имею права рассказывать всё напрямую, – её взгляд по-прежнему прикован к двери. – Но если вы поймете всё сами – это ведь не обман?
Я суетливо киваю. Я готов поддержать любую её идею.
Вздохнув, медсестра поворачивается ко мне.
- Что, если амнезия – это не последствие криосна? Что, если это часть общего плана?
Плана? Я продолжаю смотреть на неё в удивлении, ожидая пояснений. Но их больше нет. Я должен найти ответ сам.
Я постоянно задаю вопросы о своём прошлом, но не получаю никаких ответов. Все делают вид, будто это не имеет значения, будто прошлое – не более, чем отслуживший своё орган. Никто не переживает по этому поводу, всех волнует лишь настоящее, и никто не испытывает ко мне жалости. Все делают вид, будто это нормально, будто это спланировано, будто это…
– Отсутствие памяти – это и есть часть сделки? – спрашиваю я. – Это то, как я вошёл в состав пассажиров?
Медсестра выдыхает и кивает головой. Мне становится тошно. Я не уверен, что хочу слушать то, что она хочет сказать.
Но она говорит, а я не могу не слушать.
– Когда корабль готовился к отлёту, организаторы миссии сделали всё, чтобы собрать команду. Помимо исследователей и учёных, туда входили разные группы лиц, включая тех, кто не особо приживался в своём мире. Социофобы, люди, потерянные в виртуальной реальности – перечислять список можно целую вечность…
Слова медбрата снова врезаются в память.
Это пройдёт, а если и нет - социофобия не редкость ни на Земле, ни в космосе.
– Такие люди были готовы пойти на всё, чтобы покинуть планету. Они считали, что это решит все их проблемы, и тогда компания предложила им сделку.
– Стереть память перед отлётом, – тихо бормочу я, скорее, себе, чем ей.
Медсестра кивает.
– По их мнению, прошлое – слишком тяжёлый груз, а в новом будущем он не нужен. Даже выйдя из криосна, люди оборачиваются назад, в то время как их дома больше не существует. Компания решила, что без воспоминаний строить новое будущее будет гораздо проще…
Так вот, почему все старались молчать об этом. Это часть общего эксперимента, который я выбрал для себя сам.
Я в отчаянии перевожу взгляд на девушку.
– Откуда вы всё это знаете?
Мне всё ещё трудно в это поверить. Я не хочу ей верить. Быть может, это лишь плохой сон?
– Ваш плащ. Я видела нашивку, когда вас привезли, – поясняет медсестра, отчего мне становится только хуже. Реальность тянет меня на дно.
Вот оно что. Выходит, вся моя история заключена лишь в наборе символов. Я отвожу взгляд и закрываю глаза. Дышать становится совсем трудно. Теперь я понимаю, почему те люди мечтали вернуться обратно в свои криокамеры. Мне бы тоже этого хотелось. Лишь бы больше ничего не чувствовать.
Но я всё ещё чувствую. Я замечаю, как медсестра касается моей забинтованной руки. Её прикосновение кажется тёплым.
– Не переживайте, всё обязательно наладится, – она выдерживает паузу, пытаясь подобрать правильные слова. – В конце концов, вы ведь об этом мечтали, верно? Вы всё ещё можете стать счастливым. Начать жизнь с чистого листа…
Чистый лист. Я вздыхаю и обречённо киваю головой. Я не знаю, кто я и откуда прибыл. Я не помню, кем я был, и не знаю, кем могу стать. Я – чистый холст, лишённых красок. Мне придётся начать жизнь сначала, хочу я этого или нет... Но стану ли я счастливее?