Солнце палило от души, не жалея сил. Плавились только-только выросшие листья, изнемогали травы, морщилась земля. Лето наступало полным ходом, сжигая за собой все мосты. Казалось, не было ни весны, ни зимы-всегда была эта солнечная жара, и жужжащие пчелы, и кусачие комары.
В лес! Скорее в лес-там тень, там мягко бьют по лицу листья, и травы ласкают ноги в босоножках. Вылететь к ручью, сесть под плакучей ивой или дубом, плюхнув босые ноги в веселую воду. Здесь можно откинуть голову на мощный, все понимающий ствол и вволю выплакаться. А на улице слезы могут вскипеть и обжечь лицо. Можно удобно устроиться, сложить руки на груди и запеть, а листья будут аплодировать - они слышат, как поет душа, а не срывающийся на фальшь голос. Можно уснуть, доверчиво приклонив голову к мощному корню-никто не защитит тебя лучше, чем эта земля. Жара укроет одеялом, а голова будет в тени древесных снов. Вода в корнях будет петь колыбельную песню, и во сне деревья будут ходить хороводом и обсуждать последние новости - дождь, прошедший недавно, захаживающего в гости ленивого дятла и трудолюбивую белочку, все никак не могущую найти себе гнездо.
Только здесь я не буду одна. Говорят - найдешь опору в человеке-станешь рабом, найдешь опору в идее-станешь фанатиком, найдешь опору в себе-станешь эгоистом. Позволю себе дополнить. Найдешь опору в мире-станешь его частью. Найдешь опору в самой жизни - станешь бессмертным, потому что прекратишь убивать время. Только течение жизни постоянно и переменчиво одновременно. То это спокойная рябь на воде - ты проходишь эти дни-и как будто стоишь на месте. То это буря - ты захлебываешься, барахтаешься-и неясно, то ли это морские соленые брызги, то ли это слезы, вызванные страхом смерти.Иногда ты подныриваешь под идущую в наступление волну-и она оказывается неожиданно ласковой и теплой, и выносит тебя к незнакомым берегам, лесам, озерам, городам. К новым знаниям, новым людям. Главное-найти нужную. А то можно попасть в водоворот похожих лиц, повторяющихся событий, от которых кружится голова. И ты начинаешь забывать даже то, что твердо знала. Единственное, что помнится -что ты одна, одна, одна. Вот что интересно-внутри меня так много-чувств, мечтаний, образов, ненаписанных рассказов и стихов. А снаружи я одна, и всегда одинаковая-два глаза, два уха, нос и рот, и встрепанные темные волосы. Тоже много черт - а воспринимаются как нечто целое. Каждый человек состоит из нереального количества множеств-и при этом один-одинешенек. Бывет, правда,люди, которые одни вдвоем. Вонннегут называл это "бирассом" - спаренной лодкой. Она плывет в одном направлении, и обе половинки знают куда и зачем. И разбиваются о подводные камни тоже одновременно. Никто не будет никогда знать, как жили и что думали эти двое-хотя мысли у них были -одни на двоих. Счастливые... Таким лодкам никто не нужен. Но они и не растут, не меняются. Изменение есть страдание, и одиночные одиночества страдают всегда. Зато, может быть, когда -нибудь вырастут настолько, что станут лесом, в который будут прибегать одиночества поменьше.
Ох, прорваться бы мне куда-нибудь! Там есть настоящие леса - с совами, оленями, волками и медведями-их может быть и не видно, но присутствие живых существ очень сильно меняет лес. Там есть море без плавающих полиэтиленовых кульков и волнорезов. Там, на Кудыкиных горках, за Лысой Горой и Лукоморьем. И там меня ждут. Я знаю, что ждут очень давно. И все никак не дождутся, и сердятся, и напряженно смотрят, как скользит тень от солнца по направлению к закату. Стройный всадник на коричневом коне, вытянушийся, как на карауле, напряженно смотрит вдаль. Его голову охватывает плетная повязка коричневого цвета с желтоватыми узелками, через которую пробиваются непослушные пшеничные волосы. На нем глухой серый плащ-под ним не видно ослепительно белых одежд. Я не помню его лица-только помню грустный, пытливый взгляд, который хочется пить. Он - источник доброты, музыки, струящегося, мягкого света. И я ему нужна. Он сможет простить мои ошибки и бесшабашные заплывы в неизвестное. Может быть. Мне повезло-я его видела. Отдала бы все, за то, чтобы увидеть еще раз.Я его не знаю, только чувствую, что у него в душе. Не знаю, умеет ли он прощать. Наверно, умеет. Но если я не появлюсь до захода солнца, он вынужден будет уехать. И больше не вернется на этот пост. И я появлюсь при свете тонкого месяца на этой поляне, зябко кутаясь в свой плащ, напряженно вглядываясь вдаль. Потом пойду вперед, выглядывая следы подков. Шагну на протоптанную дорожку. И пойду вслед за луной. Она будет то толстеть, то круглеть, и солнце будет палить, а потом станет тусклым и зимним. И когда лес превратится в белый замок, я сяду на землю и превращусь в сугроб, по которому будут скатываться льдинки. Он приедет на это место-и я не знаю, что будет дальше. Возможно, стану достопримечательностью - это место никогда не растает, и будет таким же холодным, сверкающим и на жарком июньском солнце. А может, и растаю - если он положит на шапку снега руку. Но волосы у меня так и останутся серебристо-седыми.