Москва, 2035 год, пахло иначе. Не тем знакомым с детства коктейлем из выхлопных газов, бензина и сладковатой дымки от осенних костров, а чем-то стерильным, озонированным, как в операционной. Небо над Садовым кольцом бороздили бесшумные такси-дроны, а на месте снесенного блошиного рынка у метро высился хромированный шпиль "Бюро Хронологических Путешествий" - БХП. Место, где продавали самый дорогой и невозможный товар - прошлое.
Валерий Светлов, он же Валерик, смотрел на здание Бюро, прислонившись лбом к прохладному стеклу дешевой кофейни. В кармане его потертых джинс лежала последняя пятитысячная купюра, а в горле стоял знакомый перегар, который не могла перебить даже горькая арабика. Ему было семьдесят один, но выглядел он на все восемьдесят пять. Седая щетина, впалая грудь, руки с мелкой дрожью - классический портрет московского алкаша, одного из многих. Но когда-то, очень давно, у него была другая жизнь. Или, точнее, могла бы быть.
Он не стал писателем. Роман о детстве, о друзьях, о дворе в Дорогомилово, который он мечтал написать, так и остался парой десятков черновых страниц, пожелтевших в ящике стола, который он давно уже заложил пустыми бутылками. Вместо литературных премий его ждали заслуженные медали - "За трудовую доблесть" на заводе, откуда его выперли в девяностые, а потом долгая, бессвязная дорога вниз: курьер, грузчик, сторож, а затем и просто "человек без определенного рода занятий". Друзья детства - Серёга и Андрюха - растворились во времени, как и его мечты. Один долго болел и умер в нищете, про другого говорили, что уехал и "круто устроился". Валерик не искал их. Стыдно было.
Но теперь у него был шанс. Последний, отчаянный, сумасшедший.
Машину времени или хронотрон он впервые увидел по теленовостям, когда ее представлял сам изобретатель, сухой, подтянутый академик с глазами, горящими холодным фанатичным светом. Устройство не было похоже на фантазии Герберта Уэллса или Роберта Земекиса. Это была не карета с рычагами и не автомобиль "ДеЛореан".
"Хронос-капсула" напоминала скорее аппарат для МРТ, помещенный в центр гигантской, сияющей люминесцентным светом сферы. Сама сфера, "Стабилизатор Континуума", как ее величали, была опутана сверхпроводящими катушками, которые при работе гудели низким, едва слышным, но пронизывающим до костей басом. Внутри сферы, по словам академика, создавалось локальное поле темпорального сдвига. Физику Валерик не понимал, да ему было и неважно. Важна была суть: ты входишь в капсулу, операторы настраивают координаты - год, месяц, день, даже примерное место - и тебя выдергивают из настоящего, как гвоздь из стены, и вставляют в прошлое.
Путешественник не становился призраком. Он оставался собой, в своей плоти и крови, с парой часов на запястье и с тем, что смог пронести. Но был нюанс, о котором трубили все СМИ: "Эффект Бабочки - миф!". БХП гарантировало, что прошлое - это не хрупкий сосуд, а прочный, инертный монолит. Небольшие изменения - разговор с самим собой, предупреждение о какой-то мелкой ошибке - не могли изменить ход истории. Прошлое, якобы, обладало иммунитетом, "хроно-плацебо", и самоустраняло мелкие парадоксы. Валерику было плевать на парадоксы. Он хотел поговорить с собой. С тем пятнадцатилетним пацаном, у которого еще все впереди.
Деньги на один билет в один конец - в 1979-й - он собрал, продавая по копейкам последние пожитки, влезая в долги к таким же, как он, и, в конце концов, продал свою однушку в Выхино, сохранил лишь единственную ценность - потрепанный томик Стругацких с дарственной надписью от отца. Ему хватило только на "эконом-переход" - без гарантии точного места прибытия и без обратного билета. Обратного пути не было. Он либо останется там, в своем золотом 1979-м, либо... Он не думал о "либо".
Дверь Бюро была тяжелой, стеклянной, и она беззвучно отъехала в сторону, впустив его в царство стерильного воздуха и приглушенного света. Консьерж в безупречной форме бросил на него беглый, ничего не выражающий взгляд. Валерик прошел к стойке, чувствуя, как его поношенные кеды скрипят по идеальному глянцевому полу.
- Валерий Светлов, - прохрипел он, доставая смятый конверт с деньгами и распечаткой брони. - У меня переход. В семьдесят девятый.
Девушка-администратор с лицом куклы уточнила тонким голосом:
- Односторонний, пакет "Эконом", без возврата. Подтверждаете?
- Подтверждаю.
Он подписал гору бумаг, где его предупреждали о всех мыслимых и немыслимых рисках, от "временной лихорадки" до "непреднамеренного фазового расслоения материи". Он ставил крестики, не вникая. Его вела одна лишь мысль, навязчивая и спасительная: найти Серёгу и Андрюху. Увидеть их живыми, молодыми, еще не сломленными. И сказать себе, тому, задумчивому мальчишке с тетрадкой стихов в рюкзаке: "Не пей, Валера. Никогда не пей. И пиши. Ради всего святого, просто пиши".
Его повели по длинному белому коридору. В конце, за бронированным стеклом, сияла та самая сфера. Она была огромной, и гул, исходящий от нее, заставлял вибрировать кости. Его переодели в просторный комбинезон из серебристой ткани, провели медосмотр, результаты которого медсестра смотрела с легкой брезгливостью.
- Физические показатели ниже минимального порога, - констатировала она. - Но для "Эконома" сойдет.
Валерий Светлов, стоя перед порталом капсулы, механически перебирал в памяти скучный, заученный до автоматизма инструктаж, который ему дали в Бюро. Эти слова теперь определяли его судьбу.
Основной принцип: Перемещение не является классическим "путешествием вдоль временной оси". Вместо этого между точкой настоящего (Хронотрон в Бюро) и точкой прошлого (целевой район Дорогомилово, 1979 г.) устанавливается квантово-запутанный временной канал.
Процесс установки канала:
1. Синхронизация. Мощнейшие вычислительные кластеры Бюро, используя данные исторических архивов, геодезических съемок и даже свидетельств очевидцев, рассчитывают точные темпоральные координаты. Погрешность в расчетах и является причиной неточности позиционирования ("плюс-минус два километра").
2. "Зондирование" и маркировка. Перед отправкой живого объекта в канал на долю микросекунды посылается пучок тахионов - частиц, движущихся быстрее света. Этот луч "прощупывает" и маркирует путь в прошлом, создавая устойчивый коридор. Без этой маркировки объект потеряется в хрональных потоках, как корабль без навигационных звезд.
3. Стабилизация. Вокруг целевой точки в прошлом дистанционно, через канал, создается область стабильности - Пространственно-Временной Пузырь (ПВП). Это сфера диаметром примерно 500 метров, внутри которой физические законы и течение времени синхронизированы с точкой прибытия. По сути, это "островок" 1979 года, изолированный от потенциальных парадоксов. Этот "пузырь" смещается вместе с передвижением обьекта. За его пределами - нестабильная хрональная пена, наблюдать которую можно лишь как искаженный, мерцающий мираж.
Критическое условие: Для поддержания канала и ПВП Хронотрон-приемник должен быть физически развернут и активирован в конечной точке. Хронотрон-передатчик в 2035 году он представляет собой гигантскую сферу. В 1979 году это мог быть замаскированный объект или даже подземная установка, работающая в режиме скрытности. Обычно его маскировали под трансформаторную будку. Именно он является "якорем", удерживающим путешественника в прошлом.
Режим работы и риски:
Стандартный режим: Канал поддерживается в стабильном состоянии в течение 4 часов.
Обрыв связи: При потере связи с Хронотроном-приемником (его уничтожение, сбой питания, выход за границу ПВП) канал коллапсирует. ПВП исчезает.
Последствия: Объект, лишенный "якоря" в своем времени, подвергается немедленному хроно-распаду. Его атомарные связи, лишенные темпоральной поддержки из будущего, моментально теряют когерентность. Материя переходит в состояние темпоральной пены и диссоциирует с выделением огромного количества энергии. В терминах Бюро: "Мгновенное испарение".
Инструктор в Бюро, глядя на бледное лицо Валерия, добавил с казенной бесстрастностью:
- Феномен изучался на подопытных организмах. В ста случаях из ста разрыв связи с Хронотроном приводил к полной аннигиляции тестового субъекта в пределах 0.0003 секунды. Следов не остается. Что происходит с сознанием в этот момент, достоверно неизвестно. Гипотезы варьируются от полного стирания до вечного застревания в нелинейном времени. Практических случаев с людьми, к счастью, не было. Все добровольцы возвращались до истечения стандартного режима.
Валерик сглотнул. У него не было обратного билета. Его "стандартный режим" истекал через 4 часа после прибытия. А дальше - вечность или ничто, описанная сухим научным языком. Он купил не просто билет в прошлое. Он купил билет с таймером на самоуничтожение.
И теперь, словно глядя в спину самому себе, он понимал, что эти четыре часа - вся его оставшаяся жизнь.
Внутри было тесно, как в гробу. Пластиковое кресло, экран с бегущими цифрами, и ничего больше.
- Координаты установлены: 15 мая 1979 года, Москва, Киевский район, 1-я Бородинская улица - раздался голос из динамика. - Погрешность по локации - плюс-минус два километра. Пристегнитесь. Процесс необратим. Удачи.
Дверь закрылась с тихим шипением. Валерик закрыл глаза, вспомнив запах сирени в своем дворе, вкус газировки "Буратино" и смех Серёги. В ушах зазвенело, гул аппарата перешел в оглушительный рев, все тело пронзила боль, будто его разрывали на молекулы. Он вскрикнул, но звука не было. Только бешено кружащаяся тьма, в которой мелькали обрывки лиц, голосов, воспоминаний.
А потом все стихло.
Он почувствовал запах. Теплый, пыльный, знакомый до слез. Запах нагретого асфальта, цветущих лип и... жареных пирожков. Гул сменился отдаленным гулом троллейбуса и детскими криками.
Валерик Светлов медленно открыл глаза.
Он сидел на скамейке. Не той, футуристической, из 2035 года, а на старой, деревянной, покрашенной зелёной краской. Перед ним был знакомый до боли двор. Тот самый. Дорогомилово. А через дорогу возвышалась типовая школа из красного кирпича.
Реальность удивила его. На его бывших дрожащих, коленях лежали не покрытые старческими пятнами руки, а молодые, сильные. Он поднес их к лицу. Кожа была упругой, морщин не было. Валерик полностью преобразился. Произошло замещение субъекта, о чем Валерика предупреждали в будущем, обратной дороги не было. На нем был его старый школьный пиджак, а в кармане что-то тяжелое. Он засунул руку внутрь и вытащил потрепанный томик Стругацких. Тот самый.
Из-за угла послышался звонкий, юный голос:
- Валерик! Светлов! Куда пропал, лопух? Бежим на стройку, Серёга сказал, там снаряд нашли!
Это был голос Андрюхи.
Валерик встал, пошатнувшись. Он был здесь. В 1979-м. Он был пятнадцатилетним. Но в его глазах, молодых и ясных, горел огонек семидесятилетней усталости, боли и последней, отчаянной надежды.
Его миссия начиналась.
Часть вторая
Голос Андрюхи прозвучал как выстрел, от которого сжалось не молодое, а старое, изношенное сердце в груди пятнадцатилетнего Валерия. Он обернулся.
И увидел его. Андрей, весь в движении, кепка набекрень, лицо разгоряченное, в глазах - озорной, беспокойный огонь, который Валерик не видел больше полувека. За ним, чуть поодаль, семенил, застегивая на ходу куртку, Серёга - долговязый, веснушчатый, в очках с добрыми, подслеповато-растерянными глазами.
- Чего встал как вкопанный? - Андрей уже подбежал к нему, хлопнул по плечу. Прикосновение было живым, твердым, реальным. Валерик почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. - Реально, снаряд! Немецкий, с войны! Ребята с третьего подъезда откопали, когда в котловане для гаража копали. Милицию уже вызвали, сейчас всё оцепят!
Валерик не мог оторвать от них глаз. Они были призраками, но такими плотными, такими настоящими, что пахло от них потом и яблоками (должно быть, лезли в чужой сад), а от их джинсов и курток - дешевым табаком "Прима".
- Давайте, бегом! - Серёга кивнул ему, и в его голосе не было и тени той хриплой хроники, того кашля, который годами выедал его легкие в сырой комнатке коммуналки.
Они побежали. Ноги Валерия, сильные и послушные, несли его легко, как тогда. Он забыл, каково это - не чувствовать каждую кость, каждый сустав. Двор мелькал вокруг, как оживший кадр из забытого фильма: девочки прыгают в "классики", нарисованные мелом на асфальте; с третьего этажа доносится хриплый голос Высоцкого: "И не снизойдет благодать..."; старушки на скамейке щелкают семечки, с интересом провожая их взглядом; где-то лает беспризорный Шарик; а из открытых форточек пахнет котлетами и тушеной капустой.
Они выскочили за пределы двора и помчались по улице. Москва 1979 года обрушилась на Валерия всеми чувствами сразу. Уши гудели от "москвичей" и автобусов. В воздухе висела знакомая, неповторимая смесь выхлопа, пыли и аромата свежего хлеба из сухарной фабрики. Мимо пронеслась "Волга" ГАЗ-24 цвета "слоновая кость", затем синяя "копейка" - ВАЗ-2101. На остановке висел плакат: "Вся страна готовится к Олимпиаде-80!" Валерик с горькой улыбкой подумал, он-то знает, какой она, этот Олимпиада, будет на самом деле, и что будет после. Обещали коммунизм, а сделали Олимпиаду.
Стройка была рядом, за двумя пятиэтажными "хрущевками". Недостроенный гаражный кооператив, огромный котлован, поросший бурьяном. Уже собралась кучка пацанов, человек двадцать, все возбужденно кричали, толкаясь у самого края.
Они протиснулись вперед. На дне котлована, в свежевырытой яме, тускло поблескивал ржавый, покрытый землей цилиндр длиной с руку. Снаряд. Или авиабомба. Валерик на мгновение забыл, зачем он здесь. Этот снаряд был частью его детства, такой же реальной, как Серёга и Андрей. Он помнил этот день. Помнил, как милиция оцепила площадку, как приехали саперы, как все мальчишки с замиранием сердца ждали развязки.
"Не пей, Валера. И пиши". Миссия. Он должен был сказать это. Себе.
Он огляделся. И увидел. Себя.
Тот стоял чуть в стороне, прислонившись к стволу старого клена. Невысокий, худощавый пацан в таком же пиджаке, с сумкой "Lada" на плече. В руках он держал раскрытую книгу - тот самый томик Стругацких. Он не смотрел на снаряд с таким азартом, как другие. Его взгляд был отрешенным, он смотрел куда-то поверх голов, в свое будущее, о котором так мечтал. В сумке у него лежала та самая тетрадка со стихами и началом романа. Серёга и Андрюха молодого Валерика из 1979 не заметили, они стояли с другой стороны котлована.
Сердце Валерия-старика заколотилось в груди Валерия-юноши. Вот он. Тот, кому можно все изменить. Когда Андрей с Серёгой стали обходить толпу, Валера из 2035 спрятался за спины зевак, наблюдая издали за своим двойником.
- Светлов! А тебе не страшно? - крикнул Андрей Валерику. - Может, рвануть?
Тот, молодой Валера, оторвался от книги, улыбнулся смущенной, кроткой улыбкой.
- Подождем саперов. Интересно же.
Валерик-путешественник хотел сделал шаг к нему. Ноги были ватными. Но он опасался ситуации, если ребята увидят их обоих. Что сказать? Как начать? "Привет, я это ты, но из будущего"? Его сочтут психом. Или, что хуже, придурком, который хочет неумело подшутить. И ничего не получится.
В этот момент с визгом тормозов подъехал уазик, и из него вышли два милиционера в синей форме. Один из них, усатый старшина, привычным движением отстегнул кобуру.
- Ну-ка, разойдись, орлы! Быстро! Всем отойти от ямы! Кто нашел?
Началась суматоха. Пацаны, напуганные и недовольные, стали отходить назад. Серёга и Андрей решили залезть на бетонный забор, чтобы оттуда наблюдать за происходящим. Валерик-путешественник воспользовался моментом и оказался рядом со своим двойником.
Тот посмотрел на него с легким удивлением. Они были одного роста, одного телосложения. Почти близнецы.
- Ты из какой школы? - спросил молодой Валера. - Я тебя вроде где-то видел. Знакомое лицо.
Валерик-путешественник попытался говорить тем же, легким мальчишеским голосом, но получилось хрипло и старчески:
- Я... я не отсюда. Мне нужно тебе кое-что сказать.
- Мне? - молодой Валера нахмурился, словно почуяв неладное.
- Слушай... - путешественник схватил его за локоть. Прикосновение к самому себе было самым странным ощущением в его жизни. - Ты должен... ты должен писать. Понимаешь? Не бросай эту тетрадку. Никогда.
Глаза молодого Валеры округлились от изумления и страха.
- Ты о чем? Какую тетрадку? Ты кто вообще?
- И запомни, - голос путешественника сорвался, в нем зазвучала вся боль его прожитых лет, - не пей. Никогда, слышишь? Ни грамма. Ни водки, ни пива. Никогда. Это губит все.
Молодой Валера вырвал руку. Он смотрел на незнакомца как на ненормального.
- Ты пьяный, что ли? Отстань от меня.
Он резко развернулся и пошел прочь, к Андрею и Серёге, которые уже звали его.
Валерик-путешественник остался стоять один. Первая попытка провалилась. Его не услышали. Отнесли к чудачествам незнакомого психа. Отчаяние, холодное и липкое, подкатило к горлу. Он сунул руку в карман пиджака и нащупал твердый корешок книги. Его талисман. Томик Стругацких.
И тут его осенило. Он вытащил книгу. На форзаце, как он и знал, была дарственная надпись от отца, умершего за три года до этого: "Сыну моему, Валерию. Пусть эта книга научит тебя отличать свет от тьмы. 1976 г."
Он побежал за своим двойником, который уже почти догнал друзей.
- Постой!
Молодой Валера обернулся с раздражением.
- Чего тебе еще?
- Держи, - путешественник сунул ему в руки книгу. - Прочти. И... посмотри на надпись.
Молодой Валера машинально взял книгу. Он посмотрел на корешок, на обложку. Потом открыл ее. Его лицо изменилось. Он посмотрел на надпись, потом на незнакомца, потом снова на надпись. Его собственная книга была дома, в ящике стола. Эта была идентична. Совершенно. Такие же потертости, та же заломленная страница... Но это была не его книга.
- Это... это же моя... - прошептал он. - Как?
- Она твоя, - тихо сказал путешественник. - Из другого времени. Я принес ее тебе. Как доказательство. Я - это ты. Только старый. Очень старый и несчастный. И я пришел, чтобы ты не стал мной.
В глазах молодого Валеры читался ужас, недоверие, но уже не насмешка. Зерно сомнения было посеяно. Он сжал книгу в руках, как якорь спасения в этом внезапно пошатнувшемся мире.
Вдалеке завыла сирена - подъезжали саперы. Андрей крикнул: "Валера, иди сюда, щас самое интересное начнется!"
Молодой Валера медленно кивнул в сторону друзей, не отрывая глаз от двойника.
- Я... я понял.
- Запомни, - в последний раз, уже уходя, сказал путешественник. - Твои друзья... они самые лучшие. Цени их. И пиши. Каждый день.
Он отступил в тень клена, оставив молодого себя одного с книгой в руках и с хаосом в голове. Первый шаг был сделан. Он не знал, сработает ли это. Не знал, не нарушил ли он хрупкое равновесие, несмотря на все заверения Бюро. Но он был здесь. Он дышал воздухом своего детства. Он видел их живыми.
Саперы начали работу. Толпа замерла в ожидании. Валерик-путешественник смотрел на спины трех мальчишек - Серёги, Андрюхи и самого себя - и впервые за много-много лет в его старой душе шевельнулось что-то похожее на мир. Пусть даже этот мир был обреченным. Он был здесь и сейчас. Он надеялся что это было начало.
Часть третья
Саперы, ловко и буднично обезвредив угрозу десятилетий, погрузили ржавый цилиндр в кузов с песком армейского ГАЗ-66. Машина, пыхтя дизелем, медленно тронулась с места. Магия происшествия рассеялась, и толпа мальчишек, немного разочарованно, начала расходиться.
- Ну что, пошли? - Андрюха вытер рукавом потный лоб. - В клуб! Говорят, "Пираты XX века"!
-Ага, - кивнул Серёга. - Только давайте быстрее, можем опоздать.
Валерик из 2035 видел, как его молодое "я", все еще сжимая в руках тот самый томик Стругацких, кивнуло друзьям.
- Вы идите, я вас догоню. Мне... надо домой зайти.
Он видел понимающий взгляд, мелькнувший в глазах юного Валеры. Тот, кажется, наконец что-то понял.
Их пути разошлись. Друзья зашагали в сторону Киевского вокзала, а путешественник из будущего повернул вглубь знакомых, до боли родных улиц Дорогомилова. Он шел, и каждый кирпич, каждое дерево отзывалось в нем эхом. Вот гастроном, где он впервые купил "шипучку"; вот забор, на котором они с Серёгой написали мелом дурацкое слово; вот почта, откуда он отправлял письма своим друзьям на Азовском море.
И вот он - его двор.
Он замер у калитки, сердце заколотилось с такой силой, что он боялся, что оно разорвет его грудь. А потом он увидел Ее.
Мама. Молодая. Ей нет и сорока. На ней простое домашнее платье, на голове - цветастый платок. Она вышла на балкон второго этажа вытряхнуть половик. Солнце золотило ее волосы, выбившиеся из-под платка. Она что-то напевала себе под нос, беззаботно и легко.
Валерику перехватило дыхание. Он впитывал в себя каждый ее жест, каждый поворот головы. Он забыл, каково это - видеть ее не на пожелтевшей фотографии, не во сне, а живую, дышащую. Он видел легкую улыбку на ее лице, которой не было в его воспоминаниях последних лет, полных забот о нем, о спивающемся сыне. Здесь, сейчас, она была счастлива. Она жила своей жизнью, в которой еще не было его провала.
Он простоял так, может, минуту, может, час. Пока она не закончила и не ушла внутрь квартиры. Он не посмел подойти. Не посмел нарушить этот хрупкий, совершенный миг. Этого было достаточно. Этого хватило бы, чтобы простить все горечи его неудавшейся жизни.
Он побрел дальше, ведомый памятью. Он просидел на берегу Москвы-реки, смотрел на проплывающие баржи. Зашел в свой старый сквер, где впервые поцеловался с Людкой из параллельного класса. Он проживал заново самые светлые моменты, которые сам же когда-то затоптал в грязь и водку.
И все это время он чувствовал, как на его запястье, где когда-то были часы, тикали невидимые стрелки. Четыре часа. Его четыре часа.
Когда время почти истекло, он оказался у Клуба имени Горбунова. У входа толпилась молодежь, слышались возбужденные голоса, смех. Он знал, что встретит его здесь.
И он появился. Юный Валера, запыхавшийся, с всклокоченными волосами. Он остановился, увидев своего двойника. Они стояли друг напротив друга, разделенные полувеком, но соединенные одной душой. В глазах юноши уже не было страха, только глубокая, сосредоточенная серьезность и... надежда.
И тут Валерик-путешественник почувствовал это. Не боль, не звук. Странную, нарастающую вибрацию извне. Мир вокруг него не дрогнул, но словно потерял какую-то фундаментальную опору. Он понял - канал закрывается. Хронотрон-приемник отключили. Его "якорь" исчез.
Но вместо обещанного небытия или распада его охватило иное, совершенно неописуемое ощущение. Он почувствовал, как не его тело, а сама сумма его воспоминаний, вся горечь семидесяти лет, весь груз ошибок и сожалений, хлынула мощным, неудержимым потоком - но не в никуда, а в единственную возможную точку притяжения. В него самого, стоящего в двух шагах.
Это было не уничтожение. Это был акт слияния.
Юный Валера, смотревший на двойника, вдруг вздрогнул и схватился за виски. В его сознание, как удар молота, ворвалась чужая, но до жути знакомая жизнь. Он увидел сны насквозь пропотевшего матраса в вонючей комнате, вкус дешевого самогона, леденящий холод одиночества в новогоднюю ночь. Он почувствовал, как дрожат старческие, трясущиеся руки, и пронзительную боль от известия о смерти матери, которую он так и не смог проводить достойно. Это был не просто набор фактов. Это был опыт, выжженный в самой душе, со всей его болью, стыдом и отчаянием.
Взгляд юноши на мгновение помутнел, и в его глазах, ясных и молодых, вспыхнул и тут же погас отблеск семидесятилетней усталости. Он не просто понял умом - он вспомнил. Вспомнил всю свою неудавшуюся жизнь, как будто прожил ее в одно мгновение.
А Валерик-путешественник, передав эту ношу, почувствовал, как его сознание, его "я", тает, как сахар в стакане горячего чая. Не умирая, а возвращаясь домой. Он посмотрел на самого себя в последний раз и попытался улыбнуться. Ободряюще. Исчезая, он оставлял не пустоту, а наследие. Не предупреждение, а знание.
А потом его не стало. Не было вспышки, не было звука. Он просто растворился в воздухе, как мираж, как струйка дыма на ветру.
Юный Валера замер, глядя на пустое место. В его голове теперь жили два потока памяти, сплетаясь в единое целое. Он был пятнадцатилетним пареньком, и в то же время он был тем стариком, который только что исчез. Он знал, что произошло. Они не стерли его, они дополнили его. Слияние было не разрушением, а исцелением разорванной надвое души.
"Он не исчез... он во мне, - с потрясающей ясностью подумал он. - Исчезновение старика не было концом. Это было жертвоприношение. Это был второй шанс. Начать все с чистого листа. Не повторить его ошибок. Не повторить моих ошибок".
Юный Валера замер, глядя на пустое место. В голове у него пронеслись слова из инструктажа в Бюро, которые он прочел в той самой книге: "При обрыве канала материя путешественника подвергается мгновенной темпоральной диссоциации".
"Исчез, - чисто, без паники, подумал он. - Так же, как и говорили. Испарился".
Но странным образом, это зрелище не вызвало в нем ужаса. Напротив, он почувствовал невероятную, давящую и в то же время освобождающую тяжесть ответственности. Этот человек, он сам, пришел из самого ада, чтобы подарить ему этот шанс. Исчезновение старика не было концом. Это было жертвоприношение. Это был второй шанс. Начать все с чистого листа. Не повторить его ошибок.
- Ну ты где ходишь, Валера! - Раздался рядом звонкий голос. Андрюха, красный от бега, схватил его за рукав. - Серёга уже билеты берет, мы чуть не опоздали!
Юный Валера обернулся от пустого места к живому, настоящему другу. Он посмотрел на его озорное, взволнованное лицо, на толпу у входа в клуб, на яркую афишу "Пираты XX века". Он чувствовал в кармане твердый корешок книги и в груди - жаркое, новое, еще не осознанное до конца решение.
- Идем, - твердо сказал он Андрею. - Бежим.
Они повернулись и побежали в старый клуб, в гулкий вестибюль, в толпу пахнущую духами и табаком, в свое будущее. До сеанса оставалось пять минут. До начала новой жизни - вся жизнь.