Нестерова Надежда Александровна. Тб 62

ТБ-62

Годы как шаги: их не считают, но проходят.

-1-

365 шагов

- Перегорела! Ах ты черт! - в кепке недовольно сплюнул.

- Не заблужусь -- хмыкнула я.

Да, здесь-то я точно никогда не заблужусь... С закрытыми глазами могу пройти по лоснящимся грязью клеточкам потрескавшейся от чьих-то каблуков плитки. Ровно 8 шагов. Глаза очень сильно болят.

- Мда, надо лампочку делать, конечно, - пробормотал который в кепке. Дальше я уже не расслышала.

***

Лестница у нас в доме ужасная: старая, со скрипучими перилами, ступеньки черные в серый горошек от прилипших жвачек. И еще я страшно боюсь высоты, поэтому мне становится невыносимо, когда я спускаюсь ниже третьей ступеньки. Но каждый день приходится 43 преодолевать.

Наконец желанный выход. Улица встречает дождем, дождинки острые и жгучие, и от них почему-то жутко хочется плакать. Впрочем не только от них. У асфальта открылись язвы от луж, каблуки радостно утопают в осенней грязи. Скучно до смерти.

***

Мое любимое занятие -- считать шаги. Это так вошло в привычку, что куда бы я ни шла, я скорее машинально считаю, считаю... Мне совсем не страшно ошибиться: одним шагом больше, одним меньше, ведь главное не количество, а конечная точка пути. Впрочем я отвлекаюсь.

***

До остановки от дома 124 шага. Среднее количество, выверенное за n-нное число лет, выхоженных по язвенному асфальту. Две перекладинки со слезшей краской кислотно-зеленого цвета, на которых черной гелевой ручкой выскоблено: СОНЯ + РОМА. Черные, изъеденные солью, мокрошнурочные ботинки сердито хлюпают, ударяясь пятками о ножки скамейки.

Я ищу сигареты. Вытаскиваю промокшую пачку "Примы", подозрительно озираюсь в поиске каких-нибудь дальних знакомых. Никого. К счастью.

***

В дыму сигаретном рождаются мысли.

Какой-то очкастый и прыщавый со счастливой приторной улыбкой дарит черноволосой еле живую красную розу. Красная роза -- символ любви.

А вот и троллейбус. Очкастый неуверенно держит за руку черноволосую, та любуется полудохлой розой. И оба с выражением той невыразимой прелести счастья первой любви входят в троллейбус. За ними мокрошнурочные черные ботинки с лавочки, потом еще черные ботинки, замшевые полусапожки, еще ботинки и чьи-то поношенные грязные кеды. Двери жалобно взвизгивают, и дождливое московское утро сменяется грязными окнами 62 троллейбуса. Люди в длинных дождевиках, в легких джинсовках, в кожаных перчатках, с ощетинившимися зонтиками, с удивительно похожими пресными дождливыми лицами, изъеденными усталостью и заботами.

***

Я все больше растворяюсь в них, чувствую, как сама неотвратимо на них похожа. Во рту горечь от дешевых сигарет и от так некстати начавшейся осени.

***

По запотевшим стеклам троллейбуса стекают струйки дождя. Механический голос монотонно объявляет остановки. Под ногами шатается круг резинового уродливого пола. Наконец, за окнами троллейбуса появляются знакомые силуэты серых хрущевских пятиэтажек с вечно мрачными рассохшимися от снега и ветра окнами, жалобно греющимися тусклым желтым светом лампочек. Пасти дверей хищно открываются, выпуская наружу поток усталых серых пассажиров. Дождь быстро берет власть над городом. Унылые тучи длинными караванами уходят на восток.

"Крупная шайка воров поймана в Уфимской области" - красным шрифтом печатными буквами. Газета "Мегаполис" N21 висит на витрине старенького обшарпанного киоска Союзпечати. Круглоочкастая дама живо интересуется свежими сплетнями, покупает несколько желтых газетенок и, довольно рассматривая шокирующие снимки на обложке, уходит.

***

Каблуки стучат по асфальту. Звенит дождь. Протащившись 10 минут на 62 троллейбусе, единственным ездящим до моей остановки, мне осталось сделать еще 180 шагов, чтобы дойти до черной кованой решетки ворот и толкнуть массивную дверь. У меня такое ощущение, что я никогда не сделаю эти 180 шагов, что я никогда не дойду... В горле першит, в воздухе пахнет чем-то приторным вроде шоколада или прелой листвы. Мне становится не по себе, как только я вспоминаю конечную цель своего маршрута. Но все высчитано за десять лет, мне приходится идти. Улица гудит, стонут автомобили, подмигивают светофоры... Еще совсем немного.

-2-

Старое, однако кровоточащее.

Допустим, вы не виделись с другом полгода.

И вот вы случайно встретились. Вы помните

его лицо, характер, привычки...

Такое же с несчастной любовью. Отсюда ло-

гический вывод: время не лечит.

***

В жизни все не как в математике. Один + один чаще бывает не два, а три, ноль, или даже четыре. И тогда жизнь превращается в дурацкую лотерею с поиском своего шарика, однако, когда он все же находится, выясняется, что совсем тот он, который тебе нужен, невыигрышный... И больно от этого, и грустно.

Дверь всхлипнула, старая люстра покачнулась как тело висельника на ветру, и я пришла... Он сидит на подоконнике, пальцы его бряцают до боли знакомое:

"Красная, красная кровь

Через час уже просто земля..."

Она, у которой вся рука в кольцах, сидит рядом с ним. Кровь у меня закипает, в сердце словно вонзается что-то острое, режущее глаза, похожее на слепую ревность. Его голос я очень давно помню: каждую интонацию, каждый перелив, каждый смешок. Как будто миллион лет была с ним знакома. Как будто все они, нас окружающие, живут только сейчас и сегодня, живут свежими "Мегаполисами", красными розами, переживают за перегоревшие лампочки и думают о покупке новых ботинок. А мы с ним как будто бы жили столько, сколько дышит и ворочается Вселенная, будто существовали мы вечно в разных обличьях и недавно встретились в сегодняшних.

Рука ее в кольцах обвивает его загорелую шею. Он поет и улыбается ей, а ее прекрасно причесанные белые волосы спят змеями на его плече.

Один перстень у нее в форме красной розы, на другом дельфин (она, кажется, говорила, что приехала с моря, из Франции или Италии), на руке у нее браслет с шипами, на шее кулон с красным Кремлем. "Я очен лублу Москву. Этот город великий князь Долгорук основать Москву", - любила она рассказывать ему и подругам. Фразы она будто бы вытачивала, аккуратно и медленно ковала неподатливые русские слоги в сложные слова, лихорадочно вспоминала выученные предложения из учебника истории про "князь Долгорук". Он тогда терпеливо слушал и исправлял "очен" на "очень" и "Маськвэу" на "Москву", и она, как прилежная ученица, произносила "Москвэу" и обещала избавиться от коробящего "вэу" и весело рассказывала про мадам Ле Мон, позабывшую дома очки и ткнувшую как-то полного месье в живот, выбрав его в качестве опоры. Все смеялись.

В горле пересыхает, и я чувствую, что надо подойти, спросить хоть что-то, услышать его ломаный голос, обращенный ко мне.

- Привет, сколько времени? - это единственное, что я нахожу силы произнести. Он смотрит на свои часы, страшно знакомые, по которым когда-то потеряв счет дням, мы лихорадочно соображали, четыре ли сейчас утра или дня. Теперь эти жестокие часы мерят их встречи.

Господи, как я ей завидую. Она ведь каждую секунду может смотреть на него, знать, что он рядом, распознавать его глаза среди тысяч таких же, держать его за руку, шептать на ухо: "Я очень тебя лублу". Ей осталось совсем немного в обучении русскому: смягчать согласные перед никак неподдающейся буквой "ю".

***

- Восемь. Тридцать, - я слышу его голос, обращенный ко мне. Тепло разливается масляными пятнами по продрогшему от долгого расставания телу. Одной рукой он водит по струнам, другой чуть слышно постукивает по подоконнику. Я ощущаю, как предательские слезы медленно скатываются по смертельно бледному, изуродованному светом люстры лицу.

К счастью, в этот момент врывается стайка щебечущих девочек, которые переключают на себя его рассеянный и грустный взгляд. Одна из них -- Анастасия в длинном белом платье, высокая, с прекрасной осанкой, с каштановыми вьющимися волосами до плеч, прямым долгим взглядом умных серых глаз. Она возвышается над подругами, стоя на кафедре. Я машинально подхожу к ним.

- Не расстраивайся, все поправимо, - говорит одна из них, пухленькая с кудрявыми волосами, - Ты еще будешь счастлива, вот увидишь.

Хрустят пальцы, сжимаемые в кулак, нервы раскаляются до предела, и начинают раздражать и улыбки девочек, и красивое лицо Анастасии, и ядовитый свет люстры, и потолок с потрескавшейся кожей, и клеенчатый пол. Выбегая оттуда, слышу как во сне слова Анастасии: "Забыть очень легко. Главное помнить, что время лечит и уповать на время".

***

Я сижу на подоконнике и нервно курю "Приму". ... В дыму сигаретном рождаются мысли... Вот странно, сколько всего было открыто в последние годы: и бомбы, и лекарства против неизлечимых болезней, и космос покорен...

А самое главное не найдено. Нет, не было, и никогда не будет лекарства от любви. Болезнь эта не проходит с годами и не поддается научному объяснению. И в хваленом XXI веке все остается также, как в XIX, XV, I...

-3-

365 шагов обратно

Дорога домой всегда длинная.

Но если ты со мной, я выдержу.

Но ты не со мной.

***

Позвонить, позвонить надо, непременно, обязательно, срочно позвонить! Да, да, это выход -- шепчут губы, повторяя знакомые цифры: 623-65-12. Дозвониться во что бы то ни стало, прямо сейчас! Все изменится...

Дождь неумолимо хлещет по крышам, по стеклам, по серым хрущевкам, по лицу и замерзшим рукам. Я медленно и нехотя плетусь до остановки. Дрожащими руками достаю мобильный, набираю цифры, и на запотевшем экране высвечивается знакомый любимый профиль. Гудок... Визжат машины, смеются две каких-то девочки у киоска. Еще один... Какой-то в круглых очках тянет: "Нуу...". И женщина, идущая рядом с ним, видимо жена, передразнивая, отрезает: "Что ну? Что ну? Баранки гну". Третий, четвертый, пятый. Шестой...

- Да, я Вас слушаю.

У меня перехватывает от страха дыхание.

- Позо... Позовите, пожалуйста. Позовите его.

- Кого вам надо, девушка?

- Его... Голос, улыбка. Часы. Часы? Джинсы, гитара, глаза серые...

Отрезало. На том конце провода гудки. Не поняли ничего. Положили трубку. Я поскальзываюсь и чуть не падаю под натиском огромного портфеля, которым размахивает мужчина, бегущий за троллейбусом. Ой, 62! Мой. Я еле впрыгиваю на заднюю подножку, двери сердито хлюпают, и вот опять, опять, опять... Опять мокрошнурочные ботинки, опять замшевые сапоги, опять черные плащи и серые куртки, опять тусклые, ничего не выражающие глаза. Опять долгие десять минут и поломанная жизнь.

Если поехать в другую сторону на этом троллейбусе, не доехать три остановки до конца, пробежать по залитой солнцем пыльной дорожке, промчаться по маленькой детской площадке, едва не сшибить кучу радостных и беззаботных ребятишек, а затем молнией проскочить два квартала вниз, постучаться в левое окошко, закрытое ситцевыми занавесками... Там он...

Щелкают двери, я выхожу. Опять СОНЯ+РОМА, вечный непрекращающийся дождь, промочивший меня до нитки, опять окурки возле оплеванной ржавой мусорки, опять язвенный асфальт и опять шаги, шаги, шаги...

Я бреду мимо дорогого кафе, набитого поздними продрогшими посетителями, сверкающими черными пятнами на ярком свете. Молодой человек, сидящий у окна, пьет из микроскопической чашечки кофе, грустно смотрит на засохшую розу в стакане на столе. Похоже он также несчастлив в этот долгий осенний день.

Оставшиеся 124 шага преодолеваются трудно, с учетом того, что фонари не горят, почти все разбиты, и дождь в неистовой злобе мечет крупные капли под ноги.

Преодолев 43 ступеньки, оказываюсь на знакомой лестничной клетке. У двери возится который в кепке.

- Что за черт такой, а? Забыл ведь лампочку новую купить!

- Пап, дай я открою, - умелым движением проворачиваю ключ в замке, дверь неохотно и уныло распахивается.

***

- Девушка, это какой троллейбус, не подскажете?

- 62, - сквозь зубы бормочу я.

Мартовское пасмурное утро хмуро глядит в запотевшие окна, и жалобно стонет старый троллейбус, медленно поворачивая колеса, в который раз проезжая по знакомому маршруту, которому нет конца и нет начала.

2006 г.

Оставить комментарий © Copyright Нестерова Надежда Александровна (charlottecorday@yandex.ru) Размещен: 29/12/2015, изменен: 29/12/2015. 14k. Статистика. Статья: Проза Отношения Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Когда кажется, что прошел один день, а на самом деле вся жизнь..

Нестерова Надежда Александровна : другие произведения.

Тб 62