Аннотация: Финальная версия. Если кто читал АЗИМУТ - здесь правка. Принят к публикации: Украина, США. Как-то так...
Александр Неуймин
КОШКИ ШРЁДИНГЕРА
Сегодня я встретил троих -- бабу и двух щенят....
Овчарки твари сильные, вот только пока не вырастут -- дурные, всё бы им играть. Невнимательные, короче. Так что, мелочь эту я ножом положил. Точнее, штыком.
Штык -- тот, что Хромой мне в картишки продул -- ой как славно для этого дела подходит. Штык старый, ещё до катастрофы деланный. Где его Хромой нарыл, загадка. Впрочем, я не Старик, чтобы в отгадки играть.
Хромому с картами отродясь не пёрло. Все это знают. И я знаю. И сам Хромой знает. Так чего лезешь -- если знаешь? Отыграться? Это мы завсегда пожалуйста. Как говорится, "вам у нас везде". Хромой, конечно, тот ещё лох, а вот штык у него хороший... был. Теперь у меня, стало быть, есть. Лезвие широкое и длинное, чуть не в локоть. Заточка двусторонняя. Кровоток аккуратный. Хромой тогда долго злился, всё ходил да бубнил, дескать, Ходок его обманул. Ходок -- это я, значит. Да только чихать я хотел на всякий там бубнёж. Башкой нужно думать, а не задницей, когда играть садишься.
Грамотный, в общем, штык мне достался. Я, как только их хоронушку нашёл, так сразу и подумал: "Вот сейчас мою обновку и опробуем".
Первый даже ощериться не успел. Он у самых дверей стоял, я ему горло и взрезал.
Второй пошустрей оказался. Пошёл на меня боком, глаза бешеные, слюна каплет. Ну, урод уродом, я вам доложу. Я арбалет взводить, а механику мою как заговорили. Потом эта нечисть прыгнула.
Тут честно скажу, не до смеха мне стало. Я чуть присел, да принял этого шустрого на "пёрышко". Тварь от боли, видать, обезумела -- как взвоет, хоть уши затыкай. Я же ножик свой поглубже ему в потроха засунул, да ногой уродца в угол отпихнул -- пущай там досдыхает. Кровищи было. Ладони скользкие, я их об себя отёр.
Хоронушку я минут за пять обшарил. Там и тайников-то толком не было. Так, панелькой какой-то трещинку прикрыли и всё. Быстренько вещички в рюкзачок покидал -- и ходу. А кого мне дожидаться? Разве что крыс. А на фиг мне их крысы нужны? Крыс у нас и своих хватает.
Жрать вот охота, это да. А до дома ещё о-го-го. Двенадцать ярусов -- это вам не со щенятами воевать. Двенадцать ярусов -- это дня два ходу.
Всё, что ли?
А вот и нет. Не всё.
Баба ещё осталась. Кто-то её раньше меня, видать, достал. Вон, вся кровью перемазана. Эх, прав Старик, нехорошо это -- баб бить. Хлипкие они какие-то. Одно слово -- женщины. Я таким не промышляю без особой нужды. Противно мне.
Да и странная она. Вот и овчарки при ней были, а на Псарку не похожа. Псарки -- они все здоровенные, оно и понятно, в жратве у них недостатка нет. Эта же тощая какая-то, да хилая. Видать шастала тут, да Псарке какой попалась. Вот дурёху эту подранили, да в хоронушку притащили. Зачем? А откуда я знаю? Может этим самым овчаркам на корм, такое на нижних ярусах сплошь и рядом...
Однако дело-то сделано, идти пора.
Я уже и ушёл из хоронушки почти, когда что-то ёкнуло во мне.
Баба, вроде как, и не совсем преставилась.
Жалостливо мне стало. Добить бы надо.
Я даже ножик свой обратно расчехлил. Тут эта зараза глаза раскрыла. Видели б вы эти глаза... Нет, не могу я так. Она же меня сейчас и не видит, наверное. Кто я для неё, так -- тень мутная. Она, может, помощи ждёт, а я тут с ножом. Плюнул я в результате на все наставления, вроде тех, что с нижних ярусов никого к нам тащить не след без особого на то распоряжения. Плюнул да и взвалил горемычную на плечо. Теперь, значит, два с половиной дня ходу у меня будет...
***
Часа через три ноша моя очнулась.
Я даже сначала не понял, что случилось. Вроде шёл себе да шёл. Потел, понятное дело, а как тут не потеть, когда на плече килограммов сорок болтается. Хорошо ещё баба мне мелкая попалась. А вот, допустим, взять хоть мою Верку, протащил бы я её столько без передыху? Конечно, нет. Верка у меня о-го-го. А эта, хоть и костлявая, а с каждым подъемом словно тяжелей и тяжелей становилась. На кой, спрашивается, я её вообще тащу? Одна морока...
Вот пока я мысли свои думал, тварь эта коленом мне под дых и засадила. И как только изловчилась, падла?
Я от злости её прямо на пол и жахнул. Ну, думаю, теперь точно пришиб. Хотя нет, живёхонька, зараза.
Она, как на полу оказалась, к стенке отползла, сразу и сникла. Видать, хорошо я её приложил. Лишь голову приподняла да вновь на меня своими глазищами уставилась. А глаза, доложу я вам, словно... ну, это... не знаю, с чем и сравнить. Нет у нас наверху таких ни у кого. Цвет у этих глаз невозможный. Вот, самое то словечко подобралось. Я такой цвет только на картинке одной в церкви нашей и видел. У Спасителя нашего такие глаза -- чистые да светлые. И скажите мне на милость, ну как такую обидеть, если она на меня глазами Спасителя смотрит? Никак нельзя. Выругался я тихо да уселся на корточки рядом с пленницей своей.
-- Жрать хочешь?
Она молчит, не отвечает. А мне, собственно, её ответы и ни к чему. Я и без ответов проживу неплохо, будьте уверены.
Однако, раз предложил, нужно и дело делать. Достал я из подсумка краюху хлебную да фляжку. Сам сперва откусил, мол, не отравлено. Рубай безбоязненно, коль голодная. Она лишь презрительно фыркнула и отвернулась. Дескать, не надо нам вашего, давитесь сами.
-- Ну и дура, -- я из фляги глотнул. Эх, хороша водица. У нас наверху такой не сыщешь. Я здесь, на десятом уровне, источник один знаю. Ушастый ещё пока живой был, по большому секрету мне показал. Хвала ему, да разнесётся по ярусам имя Ушастого громким эхом.
-- Что? -- Баба нехотя взглянула и покосилась голодно на фляжку.
Впрочем, какая баба. Девка в самом соку, молодая да дурная.
-- Ага, -- говорю. -- Без жратвы мы ещё можем, а без питья тяжко?
-- Сволочь, -- она глазами своими сверкнула и вновь лицо отвернула.
-- Чего это? -- не понял я. Ей, значит, воду предлагают, а она бранится.
-- Твари вы все, "верхние"! Уроды и твари...
Я чуть хлебом не подавился:
-- Чего это? У нас, знаешь ли, с этим строго. Чуть какое подозрение на рецессию или там скудоумие, всё. В расход.
-- Я и говорю, уроды, -- буркнула девка. -- Вам бы только в расход. Вцепились в свой реактор, а элементарных понятий о защите, наверное, и нет.
Тут я весь подобрался. Ой, не простая мне девка досталась. Однако теперь её точно резать придётся. Штык свой достаю, что ж, прости девка, беру грех на душу.
Она вновь на меня взглянула:
-- Ты вот мне скажи, многих у вас в расход пускают?
Вот тебе и вопрос. Это, скажу я вам, всем вопросам вопрос. У меня, можно сказать, из-за этого вопроса самое недопонимание в семье и есть. Здесь в чём дело, Верка у меня наотрез рожать отказывается. Как только случится ей понести, она в лазарет. Там для таких вот нужд, всегда отвар синего мха наготовлен. А после отвара того... о беременности сразу и забыть можно. Впрочем, это и без меня каждому известно. И всех причин -- страх. Верка у меня сама в лазарете служит, навидалась там всякого. Бывало, провозится с роженицей, а потом сама не своя возвращается. Хотя, может и зря боится. Лазарет от реактора далеко расположен, жилище наше, почитай, у самого выхода с яруса обосновалось. Опять же, я всё больше по низам лазаю, а здесь, как известно, излучения и нет вовсе. Хотя... уверенным быть нельзя. Так что вопрос девка задала тот ещё. Но ответил я достойно. Мне, по крайней мере, так показалось:
-- Сколько нужно, столько и пускают.
-- Значит много, -- грустно отозвалась пленница. -- И с каждым годом, наверное, всё больше?
-- Слушай, откуда ты такая осведомленная взялась? -- честно признаться, мне этот разговор окончательно перестал нравиться. -- И про реактор тебе известно, и вообще... Интересная ты штучка. Думаю, Старику с Настоятелем будет о чём тебя поспрашивать...
Девка дернулась, словно я ей на самое ухо крикнул, хотя нормально говорил, без лишнего шума.
-- Что ты сказал? Старик ещё жив?!
-- Жив, старый пень, -- ухмыльнулся я. -- Ползает по ярусу потихоньку.
Тут я подскочил как ужаленный:
-- Погоди, а тебе-то что? Откуда про нашего Старика знаешь?
Девка тоже на ноги вскочила, глаза бешеные, даже искры сыплются.
-- Не твоего ума дело! -- орёт на меня, а сама от боли морщится. Думает, незаметно, но я-то вижу.
-- Поговори мне тут, -- рычу, а сам арбалетиком демонстративно поигрываю. И пусть не взведён, девка об этом не знает.
Она, как арбалет увидала, пыл свой поубавила:
-- Мне со Стариком вашим очень встретиться нужно, -- помялась немного, но продолжила. -- У меня к нему весточка.
-- И кто же это, интересно, Старику весточки с нижних ярусов шлёт? -- ехидно поинтересовался я.
Девка подняла на меня глаза и тихо ответила. Настолько тихо, что мне сначала даже подумалось -- ослышался. Нет, ну где же это видано, чтоб от мертвецов весточки передавали?
***
Уже позже, когда мы вступили на ярус рыбарей, я вновь вздрогнул от накатившего воспоминания -- как пленница моя тихо шепчет разбитыми в давешней драке губами: "Ушастый велел Старику кланяться и напомнить, что время пришло должок возвращать".
Мне аж зябко стало.
Впрочем, после того как я девку в церковный карцер определил, вроде и полегчало. Теперь это не моя забота. Я кто есть? Я -- Ходок. Мое дело вниз ходить, вещички для жизни повседневной нужные домой доставлять. А коль выдастся, как нынче, щеней на штык посадить, так за это мне отдельная честь и хвала, от мужиков наших уважение, а от баб -- взгляды блудливые. Вот так-то.
А что до девки этой непонятной, так и чёрт с ней, что я девок не видел? Вытащил её, можно сказать, спас, пусть спасибо скажет при случае. Хотя от таких дождёшься...
Так что, оставшись один, вздохнул я с явным облегчением.
Всё, дома!
***
Наш ярус самый правильный -- потому, что наш, а не их. И ещё потому, что первый, верхний в смысле.
Вот же чёрт! Вечно так. Начнёшь чего-нибудь объяснять, вроде и просто всё, с детства понятно, а мысли вдруг заскачут, что твои блохи. Сам вконец смешаешься и других запутаешь. Будут потом на тебя коситься да за глаза рецессивным обзывать.
Короче, нечего тут рассусоливать. Ярус у нас самый лучший, и баста!
Сами посудите. Всё по уму устроено, и школа есть. А лазарет один чего стоит? Или чинильни, где мастеровые разные хитрости для охотников справляют. Арбалетик мой как раз из одной такой чинильни и вышел.
Я поначалу хотел туда заглянуть, пожаловаться, мол, что за хрень? Потом передумал. Чего, спрашивается, людей среди ночи поднимать-то? Да и самому напервой глянуть следует. Вдруг там мелочь какая, мужики на смех поднимут.
Не, сами разберемся. Дело-то, знамо, не хитрое...
Так что не стал я на второй развязке сворачивать, на четвертой повернул, туда, где гидропоника. Домой повернул. А дома, как говорится ,-- и воздух слаще, и баба мягче.
Дошлёпал я, значит. Вот и славно.
Дверь отворил, слышу на кухне грохот да ругань. Не иначе Верка по хозяйству хлопочет.
Баба моя ничем от той синеглазой, что со щенятами была, вроде и не отличается. Тоже -- дура непрошибаемая. Однако своя, а оттого любимая и родная. Другую искать я не намерен, и не уговаривайте. Не, ну не зря же Старик говорит: "Бабу на бабу поменять -- всё одно, что носки нестиранные с ноги на ногу переодеть. Процесс вроде есть, а толку чуть".
Ладно, хватит уже о бабах.
Притаранился я, значит, до дома и, как положено, сразу к столу. Снимаю с арбалета тетиву. Завтра день отдыха, вот и проверю верного друга. Механизм взвода -- штука вроде и несложная, но уж больно капризная. Мне, конечно, её капризы "до лампочки", но жить-то хочется. Ладно, это всё завтра. Сейчас пожрать и баиньки...
Покряхтывая от усердия, на пороге нарисовался Старик.
-- Мир дому вашему.
Вот же старый хрен, молвит, что твой лектор.
Верка моя таких гостей любит. А верно мыслит, хоть и баба. Такого гостя -- накорми, напои, да спать уложи, он тебе всю военную тактику-стратегию и выдаст.
-- Ну, что, Ходок, как сходил? -- Старик даже на табурет усаживается медленно, словно нехотя. А чего такого? И пусть медленно -- ему простительно. Старик, он старик и есть. Сколько ему там лет? Лично мне иногда кажется, что он старше, чем сами ярусы. Но то, что он самый старый человек из всех, кого я знаю, это уж точно. Тут и к гадалке не ходи. Сел. Глаза из-под бровей своих косматых на меня таращит:
-- Чем порадуешь?
Я только вздыхаю. Нанялся я этого старпёра радовать? Нет, конечно. А раз не нанялся, вот пусть старуха какая его и радует. Впрочем, никакой старухи у Старика нет. Может и была когда, лично я не припомню. Однако не возражаю насчёт "порадовать". Это у нас со Стариком такой обряд... или ритуал, кто их отличит? Лично я не берусь, да и без интересу мне это. Что, трудно мне ответить? Нет.
-- Верка! -- ору что есть мочи.
Зачем ору? Опять же -- положено. А кем положено, непонятно. Вот знаю же, что она -- баба моя, в соседней комнате, а всё одно ору, голос свой, значит, кажу. А голос у меня, признаюсь, так себе, ну ни в коем разе не командирский. Ну, думаю, сейчас полегчает. А в ответ...
-- Чего тебе? -- Жена выглядывает из-за кособоко закреплённого полотнища. -- Всё нормально?
-- А то! -- развязываю рюкзак. -- Иди сюда. Глянь, может чего нужно для дому, а то этот старый пень всё готов в свою нору утащить.
Старик лыбится, мол не для себя, для всех стараюсь.
Верка, демонстративно хмурясь, косится на появляющиеся на столе предметы.
Вот диски пластмассовые, музыка на них, наверное, какая-то. По мне, так девки те, что кругляши эти зеркальцами приспосабливают, правильно делают. Толку в той музыке? Да и слушать её только в церкви можно. Вертушки, что диски играют, лишь там и остались.
Верка из кучки один кругляш выбрала, тот, на котором царапин поменьше, остальные к Старику поближе пододвинула. А и правильно, пусть потешится.
Так, что у нас ещё?
Ага. Я такую хрень уже встречал, "коммуникатор" называется. Это я сразу от старика подальше задвинул. Ишь, как у него глазки заблестели. Нет уж. Такую штуку на рынке можно хорошо обменять. Перебьётся, значит.
Старик обиделся, засопел даже. Ладно уж, сейчас я его утешу.
В глаза старому смотрю и медленно выкладываю на стол перехваченную бечёвкой папку.
-- На. Держи свои книжки.
Старик папку у меня из рук выхватил, дрожащими пальцами узелочки развязывает. Ну умора, честное слово. Бумага -- оно, конечно, хорошо. Да только я ей одно применение знаю -- в уборной. Грамоте мы не обучены.
-- Вот спасибо, вот уважил! -- Старик с узелками борьбу прекратил, папку к себе жмёт. -- Пойду я, пожалуй, дел ещё... да и тебе отдохнуть небось охота? Ну, давайте.
Сказал и к дверям.
Да уж, шустрый у нас дедок. Сколько ж ему лет всё-таки?
Тут меня словно изнутри что толкнуло. Вот же, святые копатели! Главное чуть и позабыл.
-- Слышь, старый, я тут девку одну с нижних ярусов притащил, -- Старик так в дверях и замер, Верка грозно так на меня глянула, мол, что за девка?
Видя, что супружница напряглась, я поспешно пояснил:
-- Шальная девка, я на неё на двенадцатом наткнулся. При ней два щенка было, так я их того... а девку пожалел, значит.
-- А мне что с того? -- Старик вновь потянулся к двери. -- Стар я уже до девок любопытствовать. Пущай молодые этим тешатся.
Дверь открывает и за порог.
-- Как знаешь, -- нехотя вставляю я. -- Вот только девка на голову больной оказалась, а может я перестарался, когда щеней резал. Да только говорит она, что послание к тебе от Ушастого имеет...
Старик обратно в комнату прошаркал.
-- И куда ты её определил, говоришь?
-- А ничего такого я и не говорил, -- отвечаю, а сам довольный, как крот обожравшийся. -- Куда положено, туда и отвел. Сдал приживалкам церковным, велел Настоятеля ждать, ну, или тебя. Кто, значит, раньше прискачет, тому и передать пленницу...
Не дослушав, Старик свалил из моей халупы. Резво так свалил, только дверь бабахнула.
Верка сзади подошла, к спине прижалась:
-- Вернулся. Живой.
А губы у моей жены мягкие, тёплые. Родные. И так мне хорошо стало, братцы, словно цельную бадью фасоли навернул.
-- Ясен пень, живой. Фигли мне сделается?
***
День этот, чтоб ему пусто было, я на всю жизнь запомню, и неважно, сколько мне там Спасителем отмерено.
Утром я и представить себе не мог, чем этот денёк для меня закончится...
Для начала в раздаточную заглянули. Верка настояла. Звонко смеясь, всё тараторила, что голодная, как взрослый овчар. Я не возражал, пожрать, так пожрать. Хотя, что до меня, так лучше на торговую площадку к рыбарям спуститься. Там жратва дешевле, да и свежее будет. Хрен их знает, чего они там в раздаточной накашеварят. Тут ведь дело такое, как попадёшь.
Опять же, я товара вчерашнего для обмена прихватил. И диски зеркальные, и коммуникатор -- на него, дружочка, у меня особые надежды были. Вещь-то редкая, а значит, дорогая. Хорошо сторгуюсь -- месяца на два хватит, если не сильно кутить. Впрочем, торговаться можно и на сытый желудок, иногда это даже выгоднее -- сытая степенность благостно на торговцев действует.
Небольшая уныло-серого цвета вывеска хмуро сообщала, что сегодня четверг -- рыбный день. Впрочем, у нас всегда четверг, и всегда рыбный день. Бывает, конечно, что начальство расщедрится на консервированную фасоль, но это редко. За последние два года такое празднество лишь трижды случалось, в День данного отпора, да когда реактор на тестирование вставал и перегородки между ярусами опустились. Вот, почитай, и всё. Так что, кроме рыбы, у нас и столоваться нечем. Хотя на торжище можно и грибов прикупить, и крыску аль крота какого пожирнее. Хотя, положа руку на сердце, я этих тварей не слишком жалую. Брезгливо мне как-то. Как представлю себе, где они там ползать могли, бр-р-р, аж дрожь берет. Нет, я уж лучше по рыбке. Вкусная она, опять же -- фосфор. Старик говорит, что для мозгов очень полезно.
Только мы с подносами за столом расположились, к нам Хромой приковылял.
-- Здравствуй Ходок, как сходил? -- это он просто так спрашивает. Знаем мы, чего ему нужно.
-- Хорошо, -- говорю, -- сходил. -- И рюкзачок полным-полнёшенек, и сам живой. Так что хорошо сходил.
Хромой мнётся, не может никак придумать, чего бы ещё спросить. Я ему подсобить решил:
-- Ножик твой очень даже пригодился. Хороший ты мне ножик проиграл, спасибо тебе, -- Хромой морщится, словно слизняка проглотил. Неприятно ему про ножик-то слушать. А мне весело. Ничего, пусть дурилка поморщится, может, и поумнеет. Хотя это вряд ли. Живет дураком, дураком и околеет. Верка моя молчит. Вот это правильно, она у меня баба умная, знает своё место. Когда мужчина с мужчиной беседуют, даже с таким, как Хромой, бабе молчать следует.
-- Может, отдашь ножик-то, -- начинает гундеть хромоножка наша, -- мне же его Настоятель подарил. Спросит меня: "Слышь, Хромой, а где мой подарочек? Дай-ка глянуть, давненько я его не видел", что мне ответить?
"Вот так новость, штык-то мой любимый, оказывается, дареный. Да не кем-нибудь, самим батюшкой. Надо будет на заметку взять", -- это я так думаю, а вслух продолжаю потешаться:
-- Ну, если так, скажи батюшке правду. Хотя он вряд ли такой поступок угодным Спасителю зачтёт.
-- Это уж точно, -- мямлит Хромой. -- За такое по головке не погладят. Отдай, а?
-- Э, нет. Так не получится. Что же мне с тобой делать? -- делаю задумчивое лицо. Хромой напряжённо смотрит на меня. Ждёт. Тут я и выдаю. -- Слушай, а может, ты отыграться хочешь?
Тут Верка моя встряла, будь она неладна. Осторожненько из-за стола поднимается, глаза в пол. Сама кротость, блин.
-- Милый, нам пора.
Сказала -- и выходит. Я чуть не плюнул от досады. Вот же здрасте вам. Придётся теперь идти. Эх, сорвалось. Я же вижу, Хромой завелся, его бы сейчас как мальца сделал. А тут... ну, да ладно.
Догнал супругу я уже в тоннеле:
-- Куда это, -- спрашиваю, -- спешим?
-- Знаешь, Ходок... Я вот думаю, а тебе не стыдно?
-- Ты о чём это?
-- Видишь же, Хромой словно дитё малое? Он тебе постоянно проигрывает.
Я только плечами пожал:
-- Что с того? Я же для дома, так сказать, для семьи стараюсь.
-- Да пойми ты, у других забирать -- себе счастья не прибавить.
Что тут ответишь? Странная она у меня. Липнут ко мне странные эти, что супружница, что деваха вчерашняя.
Додумать эту анормальность мне не дал какой-то пострел. Подбежал, запыхался весь, видать, сильно спешил. За рукав меня дёргает, а сам тараторит -- дескать, Старик срочно в церковь звал.
Я лишь вздыхаю. Вот и всё, вот и накрылся свободный денёк. На жену глянул:
-- Ты как?
-- Я с тобой, посижу тихонечко в уголке подожду. Может, обойдётся и не зашлют тебя никуда, ведь только вчера вернулся.
Как же, обойдётся. Коль Старик пострела пригнал, а не сам пришаркал, точно не обойдётся. И к гадалке не ходи.
***
Я как за алтарь пробрался, так и замер. Верка мне в спину врезалась, засуетилась сразу, через плечо заглядывает. Интересно ей, что там я такого увидал. А я знай себе, стою да любуюсь.
-- Ничего себе идиллия! -- говорю. -- Они тут, понимаешь, чаи гоняют. Прямо святая троица.
Верка наконец не выдержала, меня внутрь втолкнула, сама перекрестилась и следом юркнула.
Посмотреть действительно было на что. За столом чинно восседали Старик и Настоятель, а напротив расположилась моя давешняя девка. Сейчас она, облокотившись на стол, что-то яростно доказывала старцам.
Как только нас заметили, все трое вмиг заткнулись, да на нас уставились. Я чуть не заржал, лица у собеседников были такие, словно мы с Веркой их за воровством фасоли застукали. Фасоль?! Ого! На столе данный продукт присутствовал, аж три банки. По одной, значит, на брата. Красиво живём. Вот эти банки меня более всего и доконали Я поближе к нашей троице подошёл. Молчат. А мне что? Мы люди не гордые. Скамью отодвигаю -- и за стол. Уселся я, значит, и вкрадчиво так спрашиваю:
-- А скажите мне, батюшка, чревоугодие -- это грех?
Спрашиваю, а сам ложку со стола беру и из ближайшей ко мне банки черпаю. Скажу честно, черпаю от души. Верка в спину меня тычет, дескать, ты чего? Совсем одичал в своих походах?
Настоятель внимательно проследил, как я тщательно пережевал редкое кушанье, не менее тщательно облизал ложку и демонстративно отложил её в сторону.
-- Нет, Ходок, это не грех. Вот наглость -- это грех, притом частенько так случается, что и смертный.
-- Надо же, -- я делаю максимально удивлённое лицо, -- а я всегда думал, что наглость -- это второе счастье.
-- Ты ошибался, сын мой.
Неожиданно батюшка хлопнул Старика по плечу и расхохотался:
-- Да, дружище, не прогадал ты. Преемничка себе достойного вырастил.
-- Я тут, собственно, и ни при чём, он и сам не промах. -- Старик из-под густых бровей зыркнул в мою сторону. -- В одном ты прав, Настоятель, будет на кого знания наши оставить. Этот прохиндей и сохранит, и приумножит.
Я от такой душевной обстановки даже расслабился. Как выяснилось, зря.
-- Да вы что, старые, совсем из ума выжили? -- вскричала синеглазая. -- Вы слушаете, что я вам тут столько времени талдычу?
-- Ты девка, того, не заводись, -- одёрнул мою вчерашнюю пленницу Старик. -- Чай, тут не дурачки собрались. Ты сказала, мы подумали.
-- Ходока вон позвали, -- вставил свою толику Настоятель.
-- Точно, -- согласился Старик. -- Сейчас и поспрошаем Ходока нашего, не зря же он казённую фасоль тут наворачивал.
-- Прям так и наворачивал, -- я искренне возмутился. -- И съел-то всего ложку...
-- Но ведь съел? -- Старик дождался моего невнятного кивка и продолжил. -- Ну, а раз съел, так сиди теперь и молчи, пока старшие не спросят. Переваривай.
Я, кстати, всегда догоняю быстро и шуточки от серьёзного разговора отличить могу. Велели заткнуться, будет исполнено. Посидим послушаем.
Впрочем, как вскоре выяснилось, слушать здесь как раз намеревались меня.
Старик с Настоятелем довольно дотошно интересовались, не заметил ли чего-нибудь подозрительного в поведении рыбарей. О чём говорят на рыбацких ярусах, свежая ли рыба продавалась. Я отвечал честно. Ничего не заметил, как и всегда: говорят о бабах, рыба -- свежая. Много ещё чего около этого и спрашивалось, и отвечалось. Я всё никак понять не мог, чего там наши старцы темнят, словно сболтнуть чего лишнего боятся.
Наконец Старик, удовлетворенно щурясь, отстал от меня, горемычного. Я только теперь заметил, что у меня от всех этих вопросов-ответов в горле пересохло.
-- Попить есть чего? -- осторожно осведомился я у Настоятеля.
-- И попить есть, и выпить, -- Настоятель, с самым серьёзным выражением лица, оглядел меня с ног до головы. -- Последнее тебе не помешает, мятый ты какой-то сегодня.
Верка, стоя у меня за спиной, ехидно прыснула, дескать -- так и есть.
-- Так что видишь, Наденька, зря все твои опаски. Никто у нас за спиной дрын не ошкуривает. -- Настоятель ласково потрепал девку по плечу.
"Значит, ты у нас Наденька", -- по привычке отметил я. Что ж, запомним. И имя, и интонацию, с которой имя названо было.
Наденька молча встала из-за стола, отошла чуть в сторону и встала так, чтобы видеть всю нашу компанию разом. И лишь после этого заговорила:
-- Ушастый предупреждал, что вы, скорее всего, мне не поверите. Он говорил, -- теперь она обращалась лишь к Старику, -- точнее просил...
Деваха стушевалась, казалось, ей тяжело давалось каждое слово. В комнате повисла тягостная недосказанность. Я посмотрел на стариков, казалось, оба окаменели. Если честно, мне это уже порядком наскучило.
-- Да вы сегодня договорились, что ли, все в недомолвки играть?
Наденька вздрогнула. Я прямо почувствовал, как лопнуло висевшее в комнате напряжение. Хлоп -- и нет его, словно рыбий пузырь в огонь бросили.
-- Ушастый перед самой смертью потребовал никогда не винить тебя в смерти мамы.
Разинув от удивления рот, я обернулся и посмотрел на Старика. Таким я его никогда не видел, я вдруг отчетливо понял, что он действительно очень стар. Казалось, из него только что выпустили весь воздух. Но Наденька, словно не замечая разительных перемен, продолжала вколачивать свои "гвозди-слова" в крышку стариковского гроба.
-- Так знай, я не виню тебя, -- деваха чуть помедлила, а затем бросила старику прямо в лицо особенно едкое, -- я не виню тебя, дедуля.
***
Да уж, разговорчик у нас вывернулся странный. Это что же получается? Если я Надежде сейчас поверю, как жить-то дальше, если кругом сплошная ложь?
Ладно. Высказался так высказался. Вроде как полегчать должно, а нет, не легчает, вот же подлючая жизнь.
Бред! Всё, что сегодня происходит, это просто бредятина.
Холодная вода хоть немного, но помогла рассеяться царящему в моей голове сумбуру. Наскоро промокнув лицо какой-то тряпицей, я вернулся в комнату.
-- Знаете, видимо, я совсем тупой, но какого хрена нам с детства вдалбливали, что всё окружающее -- это элитное бомбоубежище? Что мы -- последняя надежда человечества? Что нам предстоит стать новыми Адамами и Евами?
-- Это всё он придумал, -- Настоятель кивнул в сторону Старика. -- Уверял ещё меня, что только так мы сможем взрастить поколение с нужным балансом самоуважения и социальной ответственности.
-- Точно, -- усмехнулся Старик. -- Была такая мыслишка, каюсь. Но уж очень хотелось построить мне Город Солнца в отдельно взятом болоте.
-- Чего построить? -- не понял я.
-- Да теперь неважно, -- отмахнулся Старик. -- Благими намереньями, как говорится. Надеюсь, вы нас простите, мы тогда молодые были.
Старик помолчал, за него завершил мысль Настоятель:
-- Молодые, это ты верно заметил. Молодые и непозволительно глупые.
И было так...
***
В чьей гениальной голове родился план опробовать систему жизнеобеспечения объекта "Сигма" на заключённых, ни Ковалёву, ни Мальцеву известно не было. Учёных просто поставили перед фактом -- Родине нужны добровольцы. Родина подумала и решила, что Ковалёв и Мальцев идеально подходят на эту роль. Оба не бездари, но и звёзд с неба не хватали. У каждого на счету докторская степень и полное отсутствие личной жизни. Мальцев к тому времени уже год, как разведён, а Ковалёв, так тот вообще не удосужился омрачить свою биографию узами Гименея. К тому же перспектива, честно сказать, просто завораживала.
В случае успешного завершения проекта каждому был обещан солидный грант и лаборатория в Подмосковье для реализации любого проекта на собственное усмотрение. А восемь лет, да что такое восемь лет, когда тебе чуть больше тридцати?
Будущие академики строили планы на будущее, Родина одобрительно подбадривала учёных в этом невинном занятии.
В любой большой стране всегда найдутся и богатства, от которых ломятся недра, и сами недра. Родина была очень большой страной. На протяжении более чем ста лет в горах, которые на ближайшие годы должны были приютить "Сигму", велась добыча изумрудов.
Секрет этот Родина хранила очень ревностно. Широкой публике было известно лишь одно -- "Малышевское" изумрудно-бериллиевое месторождение. О втором же знали лишь посвящённые. Сменялись политические режимы и правительства, а старые горы так и были одним из самых больших секретов. Притом секрет этот был известен ещё более узкому кругу, чем тот, в котором знали о военных базах на Луне. Да что и говорить, Родина была очень рачительной хозяйкой и никогда не складывала все яйца в одну корзину.
Лишь прибыв на место, Мальцев и Ковалёв смогли в полной мере оценить размах строительства, а заодно и что наряду с системой жизнеобеспечения на "Сигме" будет проходить испытание и новейший ядерный реактор.
На первом же совещании молодым ученым, уже успевшим к тому времени стать закадычными приятелями, был представлен невысокий светловолосый юноша. Голубоглазый гений из Новосибирска, чуть заикаясь, постарался донести до своих коллег основные принципы работы реактора. По его словам, в отличие от своих нестабильных предшественников, сырьем для которых служил обогащенный плутоний, его детище использует для получения энергии совершенно новый для современной науки принцип -- аннигиляцию.
Наибольшей трудностью при подготовке объекта к запуску стала проблема общей герметизации ярусов. Все стены, полы и своды были покрыты особым полимером, который, помимо невероятной прочности, обладал целым рядом полезных для Родины свойств. Среди этих достоинств -- и практически стопроцентная непроницаемость. В настоящий момент объект был практически полностью готов к эксплуатации.
На язвительный вопрос Мальцева: "Не пытается ли юноша презентовать им вечный двигатель?" молодой человек ответил, что различия, разумеется, есть, но суть профессор уловил.
Уже вечером, распивая привезённую из Москвы нестандартно большую бутылку "Столичной", Ковалёв вновь поддел Мальцева:
-- А паренёк-то не промах. Такому ухарю палец в рот не клади. Как он тебя уел?
-- Что есть, то есть, -- согласился Мальцев. -- Парнишка далеко пойдёт... Слышишь, Погодин, это я о тебе.
Задремавший к этому моменту юноша, услыхав свою фамилию, встрепенулся:
-- Ну, прекратите уже, товарищи. Честное слово, даже неловко. Просто я, когда увлекаюсь, не всегда думаю, что отвечаю. Точнее, что ответить -- это я думаю, а вот как ответить, с этим промашки случаются.
-- Да ты не смущайся, дружище. -- Мальцев одобрительно потрепал парнишку по плечу. -- Я думаю, мы сработаемся. Как считаешь, Ковалёв, я прав?
-- А то, -- усмехнулся Ковалёв, попыхивая импортным "Пегасом", -- Чтоб такие молодцы, как мы, да не сработались. Я в такую казуистику не верю!
***
Последние грузовики покинули территорию объекта, и створки шлюза начали медленно смыкаться.
Ковалёв, преисполненный чувством нешуточной торжественности, коснулся клавиши системы общего оповещения:
-- Товарищи! Соратники и друзья! Я искренне благодарен всему нашему многонациональному народу и лично товарищу Первому Секретарю за оказанное мне доверие и предоставленную возможность стать руководителем этого проекта. Особенно отрадно, что дело мы своё начинаем в канун славного тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Я верю, те высоты, которых вскоре достигнет наша наука, послужат делу всеобщей победы прогрессивного человечества. Удачи нам всем! Ура, товарищи!
Эхо испуганной птахой метнулось по многокилометровым коридорам и тоннелям "Сигмы".
Блокировав все каналы внешней связи, Ковалёв дал команду на полную герметизацию объекта.
Не отрывая взгляда от показаний датчиков, Мальцев отрапортовал:
-- Первая стадия завершена. Контур замкнут. Все приборы и устройства работают в штатном режиме.
-- Центральный, принято, -- Ковалёв быстро перекрестился. -- Господи, спаси и сохрани.
Мальцев улыбнулся, он уже успел познакомиться с этой небольшой странностью Ковалёва. Ничего, от общего дела не убудет, да и лишним не окажется.
-- Погодин, как там у тебя? -- Ковалёв немного тревожился за парня. Хотя постоянно убеждал себя в том, что тревоги напрасны.
-- Реакторная на связи, у меня всё в полном порядке.
-- Принято, -- Ковалёв бегло прошёлся по списку. -- Всем постам! Готовность номер один. Последний отчёт в порядке нумерации.
-- Служба биологического контроля, ярусы со второго по четвёртый, готов.