Но, вокруг никого. И вокруг тишина. И опять-таки страх...
И страх, напрягаясь в тугих сухожилиях, тяжело обнимает грудь. А в стеклянных глазах грубый страх черной вспышкой сияет, и ты понимаешь, что это последний твой ход. Но ты продолжаешь идти вперед. Здесь можно бежать, но лучше ползти, если хочешь летать. Впереди только страх. Назад не смотри.
А страх здесь живой...
Страх здесь живее музыки ветра, который блуждает по пустым водостокам мертвого города. Страх здесь живее, чем взгляд тонущей псины, живее, чем плач палача. Отдайте страху часть светлой надежды, и он заберется под ногти, просочится в суставы, завоюет сознание.
Где-то впереди раздался выдох, такой тяжелый, что кажется, будто вырвалось на волю многоликое зло. И Егор осознал, что, войдя в лабиринт, он совершил последнюю свою ошибку. Господи, как страшно здесь. И темно. Никогда еще не видал Егор такой пронзительной тьмы.
На ощупь Егор медленно шел по туннелю туда, откуда доносились вопли и плач миллионов пойманных душ. Они плыли издалека, и липкое эхо подхватывало их, и они блуждали, натыкаясь на препятствия стен, отражались и, проникая в центр сознания мучили и терзали. Может, это не стоны, может вовсе не плач, но так уж выходит, что слышишь такое и постигаешь течение мыслей в пространстве немом таком же огромном как незаконченный сон. Бесформенное воображение невольно лепило из вибрации слышимых звуков проявление невидимых мук. Господи, как страшно здесь. И темно.
Полная темнота, - лишь пальцы чувствуют шершавую поверхность стены.
Душно.
Вверх, вниз, вправо, влево - тьма. Каждый сантиметр пути - страх. Каждая секунда пути - страх. Мысль - страх. Память - страх. Страх - страх.
Пальцы рук нащупали угол стены. Поворот. Ступени вниз. Каждый шаг труден. Стоны и плач текут снизу вверх. Постойте. Прислушайтесь. Слышите? Крик чьей-то боли отправился в путь. Приближаясь, он начал менять свой образ мрачной печали на образ печального мрака. Детский плач разбитого колена, балансируя на атомах темноты, приближаясь, перетекал в боль утраты юношеской любви, преображался в зрелый ужас тоски и уже ненавидел себя самого. Слезами старческого одиночества, ужас крутился вокруг Егора. Егор слышал эту агонию, чувствовал ее рядом с собой, знал о ней, так много, так явно, что казалось, будто смертное ложе его теплой души находится внутри зябкого тела. Озноб тронул шею и грудь. Рука машинально скомкала воздух.
- Нет, - шепнул чей-то голос. - Не прогоняй меня.
- Кто здесь?
- Неужели ты не узнаешь самого себя? - плыли слова призрака. - Позволь мне остаться с собой.
- Позволяю, - не думая, ответил Егор, и даже чуть не упал от головокружения.
Должен был Егор почувствовать какие-то перемены в глубине своих мыслей, но не было их; ни перемен, ни мыслей. И только туннель этот ведущий куда-то перед глазами как черная пасть висит неподвижно.
А потом вдруг Егор опомнился, словно проснулся во сне, и стало ясно ему, что душа-то его вернулась обратно в тело. Но туннель никуда не исчез. Света со свом фотоаппаратом не появилась. И Егор пошел вперед на шорохи и голоса.
Крик чей-то знакомый отправился в путь, словно оторвался от кого-то и уже через миг он летал вокруг: - Милый, ты же знаешь, как я люблю тебя.
Кто-то кричал издалека: - Это не кино. Это не кино.
Солнечное сплетение дернулось, подталкивая к горлу сгусток желчи. Домыслы странно сцепились, сплелись с памятью, но не душили, а только мелькали тусклыми искрами и гасли, таяли.
Ступени закончились не большим залом. Здесь было чуть светлее, чем в туннеле. Свет, едва видимый проникал в этот зал из коридоров тусклых и разноцветных. С потолка смотрел собранный из разноцветных камней мозаичный глаз. Чудовищная мозаика вдавливала в пол своим взглядом. Невыносимо было стоять под этим всевидящим оком. Взгляд словно копался в душе, выворачивая на изнанку все самое сокровенное: - "Не ищи меня", "Милый, ты же знаешь, как я люблю тебя", "Почем твое счастье", "Это не кино", "Пусть это письмо защищает тебя". Нужно скорее убраться отсюда, спрятаться, забыться. Но куда? Как?
Обливаясь потом, Егор, перебирая ватными ногами, как пьяный ввалился в бледно-зеленый коридор. Страх исчез куда-то.
С каждым шагом Егор переставал воспринимать этот коридор в том его смысле, в котором воспринимаются коридоры. Теперь здесь не было стен, потолка, пола. Свет болотный лился отовсюду. Чем дальше Егор продвигался вперед, тем ярче становился свет. Егор шел, и словно засыпая на ходу, в полу бредовом состоянии коверкал анализ происходящего. Он, как будто не понимал, где находится, и изо всех сил старался вспомнить кто он такой, откуда пришел, и что делает здесь. Внезапно яркая вспышка включила его словно робота электрический ток. Егор осознал себя. Память вернулась. Вернулся шок.
- Что за чертовщина, - сорвалось, когда он увидел человека завернутого в кожаный плащ черного цвета и со шляпою черной на голове. Глаза незнакомца были спрятаны за черными очками, словно он слепой.
- И незачем так ругаться, - сказал незнакомец.
Опасаясь всего на свете, Егор стал обходить его, чтобы рассмотреть не приближаясь. Незнакомец поднял руки вверх, повернулся на триста шестьдесят градусов и, демонстрируя себя, сказал:
- Я безоружен.
Незнакомец скинул плащ и замер. Он стоял в белом парадном мундире капитана первого ранга и спрашивал с отеческой твердостью:
- Ты прячешься от меня?
Егор ему отвечал в пол голоса:
- Возможно.
- Меня удивляет иногда человеческая неопределенность. Конкретнее, пожалуйста. И яснее. Извольте.
- Нет. Хотя, наверное, да, - отвечал Егор. Что-то в его мыслях запуталось. Ясность мышления притупилась.
И незнакомец сказал:
- Ясность вернется.
- Что тебе нужно? - наконец, спросил Егор. - И, где я нахожусь?
- Вот видишь! - рассмеялся незнакомец. - Можешь, когда хочешь! Конкретный вопрос это хороший вопрос. Заметь, к тебе вернулась ясность мышления. Вуаля. На твой вопрос, что мне нужно от тебя, я пока не стану отвечать. Зато отвечу на другой. Ты хочешь знать, где ты находишься? О, это не простое место. Это мой дом. Я здесь живу.
Он выдержал паузу, затем щелкнул пальцами и добавил легко и непринужденно:
- А еще я живу здесь.
Все изменилось вокруг. Теперь они в сумерках стояли и смотрели на статую свободы. Незнакомец снова щелкнул пальцами и произнес:
- И здесь я живу.
Теперь они смотрели на Эйфелеву башню.
- Я живу везде, - говорил незнакомец и с каждым следующим щелчком показывал Егору что-то новое. То перед Егором появлялись Египетские пирамиды, то пирамиды Майя, то появлялись трущобы в странах третьего мира, то роскошные виллы на Гавайских островах. Перед Егором проносились видения, в которых незнакомец демонстрировал уродство человеческого духа рядом с вычурной красотой архитектурного великолепия, силу человеческого разума рядом с невыносимой стойкостью систематического алкоголизма. Незнакомец показывал Егору многое: то храм то бордель, то роддом то морг. Егор смотрел и молчал. Говорил незнакомец: - Я живу среди этого. Это мой мир.
Егор увидел перед собой ворота. Сверху была табличка "оставь надежду всяк сюда входящий".
- Прогуляемся? - спросил незнакомец.
- Почему бы и нет?
- Тогда вперед.
Егор в сопровождении незнакомца прошел через ворота и остановился на вытоптанной площадке. Со всех сторон, демонстрируя мистическую силу власти, громоздились сторожевые вышки, и заборы из колючей проволоки - концентрационный лагерь.
- Но это же...?!
- ДА, - заметил незнакомец, - АД, если хочешь.
Незнакомец опустил свою руку на плече Егора и сказал:
- Спроси?
- Кто ты?
- Я люблю конкретику, - расхохотался незнакомец. Незнакомец поднял голову к небу, и словно читая молитву, произнес, соглашаясь с самим собой: - В разные времена меня называли по-разному. Меня называли Сатана. Меня называли черт, Люцифер, Вельзевул. Меня называли Хенрих Крамер, который написал руководство для охотников на ведьм, меня называли дьявол и Воланд, Джордано Бруно и Мефистофель, Парацельс и Кассандра, Демиург и Легион, Торквемада и Клод Фролло. Меня называли по-разному, Блавацкая и Руднев, а теперь мое имя Егор. И пускай оно не пугает тебя.
Дьявол принял образ самого Егора. Он снял солнце защитные очки и со словами: - Ну, как, тебе нравится? - протянул их своему новому другу.
Егор не смел посмотреть ему в глаза.
Сатана говорил:
- Черные очки слепого путника обкрадывают взгляды, но указывают дорогу. Одень их, и тебе станет легче жить. Не видь ты половину того, что видно тебе и, мир бы превратиться в законченную модель, пустую и безнадежную. И тогда не нужно будет тебе размышлять о душе своей и своем предназначении. Просто отдай мне добровольно душу, надень очки и тебя отпустят навсегда твои домыслы, замыслы, вымыслы, противоречия, ясность и иллюзии. Стань свободным от предрассудков. Освободись от свободы. Возьми очки. Ну же! Поверь, так живут почти все. Повесь на глаза шоры. Стань пустым, как многие. Смотри на мир как все. И пойдем со мной. Я тебе покажу единственный выход. Ты согласен? - спрашивал дьявол, имеющий образ Егора.
И Егор ему отвечал как себе:
- Я не надену твои очки слепого путника. Пусть их носят другие. Только не я.
Дьявол раздавил очки ногой и сказал:
- И не жаль тебе других? Им тоже не сладко.
- Каждый сам выбирает путь. - Ответил Егор.
А, дьявол возразил:
- Если только этот путь не навязан обманом.
Потом дьявол опять улыбнулся и сказал, но уже в пол голоса, осторожно:
- Ты мне нравишься. Мне нравятся такие люди как ты. Другие же, подобные Фаусту не слишком мне интересны, ибо ждали они меня. Люди вроде тебя интересны мне потому, что они составляют основу моей силы. Моя сила заключается не в тех, кто готов на все, дабы со мной встретиться, а именно в тех, кто не желает моего участия в своей жизни. Отказываясь от моей помощи, ты делаешь меня сильней. Я чувствую в себе такую мощь благодаря тебе, что самому страшно делается. Если я начинаю помогать, то поверь, моя помощь очевидна. Ты можешь меня ослабить, приняв мое предложение. Смотри, как хорошо получается для твоих морально этических принципов - ослабив меня, ты поможешь другим, и вдобавок у тебя наладится жизнь. У кого в жизни все окей если даже он в болте квакает, и кому не о чем беспокоиться в силу своей внутренней пустоты, поверь - они со мной. Вот ты, к примеру, мне нравишься. Я бы мог помочь тебе по настоящему. Тем более, что уже я тебе помогал, пока твоя душа у меня находилась. Чего ты хочешь?
Егор сделал вид, что не понял его. Дьявол покачал головой и улыбнулся.
Егор с предельной ясностью осознал, что видит самого дьявола, который носит его лицо. И говорит этот дьявол речи, достойные уважения. О, это были ужасные минуты. Ноги начали подкашиваться. Егор готов был рухнуть на землю. Но Сатана, меняя мужское начало женским, так ласково и приветливо улыбнулся глазами жрицы любви, что Егор нашел шаткое равновесие чувств и продолжил свой разговор:
- Я поражен. Ты вовсе не такой, каким я тебя представлял.
- Что, не такой уродливый, как на картинах? - спрашивала жрица тантрических ритуалов, сексуальных мистерий.
Она прямо сейчас готова была танцевать, соблазняя развратных шейхов, девственных офицеров и непорочных монахов. Но, она занята разговором, а не развратом и, Егор отвечает ей:
- В общем да, - говорит он. - Если ты дьявол, то надо сказать от совершенства ты ушел не далеко. Ты красив. Или красива. Как будет угодно. Но это так.
- Ну, не говори. Не льсти мне. Чаще всего я выгляжу как злодей. Хотя...у Врубеля я достаточно привлекателен в обличие мыслителя. Однако личину мысли нельзя даже близко поставить рядом с совершенством. Мысль ничтожна. Так что не льсти мне. Не нужны мне эти жертвы. Я не есть совершенство. А в остальном, ты прав. Зачастую меня рисуют настоящим злодеем с видом чудовища. Но это не так. Наверное, ты бы хотел, чтобы у меня были рога и копыта, а по земле волочился хвост. Ха! Это же смешно!!! У меня пока хватает двуногого материала. Мне больше нравится вид ребенка с умным лицом, который в силу своего эгоизма заставляет страдать свою мать. Зло приходит в обличье добродетели. Ты разве не знал?
Дьявол преобразился в мальчишку лет шести. У него были большие голубые глаза и светлые, длинные, зачесаны назад волосы. Малыш улыбнулся.
- Ты сказал, что тебя зовут Сатана, - утвердительно произнес Егор. - Это я могу понять. - Потом он спросил: - Почему Хенрих?
- Я тебе объясню, - говорил мальчик, заглядывая в глаза Егору с детским восторгом. - Дело в том, что однажды я написал бессмертное произведение "молот ведьм", - продолжал говорить он, почти уже касаясь Егора своими детскими пальцами. - Как ты думаешь, скольких я тогда поимел священнослужителей и простых смертных? Многих. Очень многих.
- А Джордано Бруно? Почему он?
Егор был не в силах оторваться от ясных очей Люцифера. Но слишком долго это продолжаться не может. Было выше человеческих сил так глубоко смотреть в его сущность. В конце концов, это же не глаза преданной собаки. А Мефистофель виляя хвостом продолжал говорить:
- Тебе все равно не понять. И моя сущность здесь не имеет значения. А зовут меня Джордано Бруно лишь потому, что его посчитали богохульником. А это, знаешь ли, карается смертью. Или ты не согласен? Если так, то тебя ожидает костер. Меня называют Воланд потому, что дали мне это имя, впрочем, как и все остальные имена. В ком-то я проявляюсь больше, в ком-то меньше. Кто пускает меня в мир через себя, кто держит при себе. Очень не многие воюют со мной. Глупцы! Воюя со мной, они уже меня утверждают. И лишь не многие из тех, кто рискнул родиться на этой планете, не в моей власти. Они кстати на счету, как у Бога, так и у меня. Я уважаю их. И тебя я уважаю. Ты один из немногих. А, знаешь, что сказал Петрарка? - спрашивал Мефистофель, превращаясь из пуделя в мальчика лет шести с голубыми глазами и светлыми волосами, зачесанными назад.
- Нет. Я не знаю, что сказал Петрарка.
- Петрарка сказал: - "я - пока еще один из многих, хоть и неотступно стараюсь всеми силами стать одним из немногих". Он был не дураком. Еще был интересным один человек - Иисус Христос, но это отдельная тема. Впрочем, я скажу, что царь царей, как прозвали его евреи, должен был, по их мнению, устроить восстание и пролить кровь римлян. Однако вместо этого он пожелал пролить собственную кровь и подобно Сократу увековечить свое учение ценой собственной жизни.
- Но, и Бруно тоже пошел на костер добровольно, - возмутился Егор.
- Подобный жест не обязывает учение, и тем более он не обязывает учителя стать проводником веры. Будда не убил себя образом жизни аскета. Близость смерти натолкнула его на мысль о серединном пути. А возьми Магомета. Ты разве не видишь, что вера становится нужной, когда остро начинаешь осознавать, что ее нет. Тут, как в бизнесе, если ты понял, что хочет от тебя человек, и если ты ему это предложил, то все будет в ажуре. Из-за такого положения вещей иногда мне бывает так грустно, что хочется плакать.
Щеки и нос малыша покраснели, из глаз его покатились слезы. Никогда раньше Егор не видел, как рождаются в больших глазах детские слезы. В этот процесс была вложена такая мощь, такое смятение, такая глубина, что невольно немеешь, когда хочешь спросить; глохнешь, когда хочешь услышать; живешь, когда хочешь умереть.
- Мне плевать на любого из вас, - говорил дьявол, и слезы его рождались. - Но видит Бог, мне никогда не понять, что такое человеческая душа. Мне никогда не понять что такое любовь. А, я хочу, - совсем уже раскапризничался пацан, - хочу. Дайте мне попробовать любовь. Полюбите меня. Позвольте мне полюбить кого-нибудь.
Тут он начал громко реветь. Егор был поражен. Ему захотелось успокоить мальчишку. И в то же время... как это все нелепо!?
Малыш вдруг остановился, перестал плакать и от души рассмеялся. Он просто светился от счастья.
- Я сейчас тебе кое, что расскажу, - сказал он. - Главное придай этому, как можно больше значения. Пригодится. Я посмотрел бы с улыбкой на того, кто скажет, что мир нормален. Я больше чем уверен, что таких болванов наберется не мало. То, что я тебе сейчас расскажу это твои мысли, папа. Посуди сам папа, - говорил ребенок, а Егор слушал и не верил, что Сатана его называет папой. - Тому, кто видел мир без предрассудков, он уже кажется самым чудовищным из всех нераскрытых обманов. А первоклассный, элитарный маразм, сконцентрированный в бездарном переплетении нейронов человеческого мозга это самый безнадежный эксперимент. Все возможные качества человеческой психики, все процессы возникающие в сознании человека - это безотходное производство заблуждений. Сознание - вообще гигантский завод. Тупой рабочий повернет нужный рубильник, и технологический процесс начнет свое грязное дело. Электричество напряжется в межнейронных цепях, конструкторские бюро приступят к проектированию таких чувств, как страх, любовь, ненависть, грусть, тоска, счастье... Курьеры и электронная почта засуетятся, передавая, схемы и чертежи рабочим, которые обработают заготовки, небрежно отполируют, и отправят детали в сборочные цеха. Грубый мастер соберет механизм готовой натуры человека, и несовершенный агрегат развалится на испытательном стенде жизненных ситуаций. Обломки переплавят и запустят процесс по-новому. Я смеюсь сквозь слезы. Каждый, кто расценивает свое рождение, как самое важное событие - безнадежен. Счастье его лишь в том, что он не знает этого. Хуже обстоит дело с теми, кто догадывается о своей безнадежности. Потому что кто опускается на колени или стоит в полный рост ничего не стоит и не значит, в жизни не существует чего-то, что может быть важнее другого. А знаешь почему? Потому что все умирают. Обернись к смерти и спроси у нее, - в чем смысл жизни? Как ты думаешь, что она ответит тебе? Смерть рассмеется тебе в глаза и потянет за руку.
Единственное, что стоит внимания это - контроль заблуждений: отслеживание самого себя, корректировка инженерной мысли, усовершенствование технологий, перепрофилирование рабочего состава, обучение новых кадров, а так же шпионаж за конкурирующими заводами, вербовка административных лидеров, диверсии и саботаж вплоть до вывода из строя коммуникативных сетей противника, ложных тревог в системе охраны и, наконец, безоговорочной капитуляции генералитета.
Дьявол поднялся над землей и продолжил говорить, улыбаясь со слезами на глазах.
- Я плачу от смеха и смеюсь сквозь слезы, - говорил он. - Мышиная возня за право назваться лучшим заводом однажды начнет восприниматься тобой, как абсурдный поединок между водой и водой, небом и небом или любовью и любовью, или хотя бы любовью и ненавистью, счастьем и горем: - все едино. Глупо устраивать состязание между хромыми черепахами на трассе длиной в бесконечность. Неважно, если даже дикие лошади выступят против улиток, победителей не будет, а судить будет смерть. Можно дотронуться до косы собственной смерти и, слегка надрезав ложное чувство неуязвимости, набросать новую схему отношения к миру. Личные претензии к Богу или судьбе это - нелепые обвинения, посылаемые кусту розы за то, что шипы колются больно, а не нежно. Оскорбленное самолюбие ни, что иное, как крик о помощи в безлюдной пустыне. Невозмутимое чувство собственной правоты больше похоже на ледяную статую правосудия оставленную под солнцем, чья талая вода поможет взойти в пустыне кусту розы с ядовитыми зубами вместо шипов. Почему изумляешься этим словам? - Сажу - не должно быть тайн, должна быть таинственность. Спросишь - Что за спиной? Отвечу - тяжелая ноша памяти. Спросишь - что позади? Отвечу - исток. Спросят - кто ты? Ответь - свет. Спросят - где ты? Ответь - во мраке. Скажут - ты скушен. Ответь - ну и что. Скажут - ты весел. Ответь - что из этого? Подумаешь - зачем? Реши для себя - придумаю, когда придет нужное время. Подумаешь - что дальше? Реши для себя - какая разница. Увидишь закат, - вспомни о восходе. Услышишь звон колокольчика, - воскреси в памяти гром. Почувствуешь раскаленное солнце, - вспомни о влажном дыхании леса. Сожмешь пальцы в кулак, - посмотри внимательно. Вдохнешь для слова, - выбери момент. Почувствуешь цепи, - останься свободным. Познаешь любовь, - не жди и не требуй. Почувствуешь печаль, - рассмейся. Если время, - то вечность. Если мир, - то полностью. Если бежать, - то быстро. Если дышать, - то ровно. Если писать, - то верно. Если читать, - то слово. Если вникать, - то в смысл. Если жить, - то долго. Если долго, - то будь счастлив.
На это Егор сказал дьяволу:
- Отпусти души людей, которые попали в кадр камеры, и, они станут счастливыми.
Дьявол рассмеялся:
- Счастливыми? Вот уж глупость наивная. Кстати, наивная глупость и делает их счастливыми. А, души их я отпустить не могу, не имею права. Пусть люди сами приходят ко мне. Как ты. А я подумаю еще, отдавать им или нет. Подумаю. Кстати ты знаешь, что в Тибетской книге мертвых эти коридоры, в одном из которых ты находишься сейчас, называются коридорами БОРДО. И вообще, в прошлом своем воплощении ты уже получил посвящение в Шамбале. Ты не помнишь? Жаль. Но, не расстраивайся ты. Со многими бывает так. А посвящение, тем не менее, обязывает тебя к выполнению определенных миссий. А миссию в прошлом воплощении ты не выполнил, не смог. Перенес ее сюда, в эту свою жизнь из прошлой. Отсюда в этой твоей жизни проблемы с войною которую ты ненавидишь, с домыслами твоими, с пьянкой которая остафачила тебе до беспредела. Я знаю этих дельцов из Шамбалы. Задание подкинут серьезное, а силу не дадут такую, чтобы легко можно было решить все. Тебе лучше вспомнить, свое посвящение. И сделать это нужно тебе в этой жизни. И тогда ты исполнишь свое предназначение. И станешь тем, кем являешься на самом деле. Поверь, каждый человек по природе своей имеет больше чем просто тело с болезнями, силой и мыслями.
- Ты меня окончательно запутал, - сказал Егор.
А, дьявол улыбнулся и сказал, что на то он и дьявол, чтобы путать таких болванов.
Дьявол сказал:
- Кстати, ты знаешь, что, и Светлана твоя имеет определенное посвящение, и что она так же, как ты все забыла и ничего не сделала. Поэтому в этой жизни у нее героин как тормоз присутствует и тюрьма как злость. Вот так. Понял? Вы нашли друг друга. Два изгоя. Ха. Тоже мне - тигры!?
- Вот здесь поподробнее, пожалуйста, - почти с вызовом сказал Егор.
А, дьявол опять улыбнулся и сказал, что больше он не хочет говорить. Он сказал только, что ему и самому интересно, что из этого получится.
- Могу только добавить, - сказал дьявол, - что Света твоя посвящение получила не в Шамбале. Вы с ней разными дорогами идете, но вместе и к одной цели. Вот так. Любовь - дело тонкое, а предназначение - опасное.
Дьявол еще сказал:
- Знаю одного психиатра Григория Бейтсона. Он выдвинул теорию двойного узла. Согласно Бейтсону существуют основные предпосылки, которые приводят ребенка к двойному узлу и могут довести его до шизофрении, если он общается с матерью-шизофреничкой. Во-первых, ребенок зависит от матери и ему очень важна информация, поступающая от нее. Во-вторых, ребенок получает от матери противоречивую информацию. В-третьих, ребенок лишен возможности задавать матери вопросы, которые могли бы разрешить противоречия. В-четвертых, ребенок не может выйти из игры. И ребенок тоже становится шизофреником. Ничего не напоминает? Домыслы твои! Вот так. Но, могу сказать еще кое-что: - если слово "мать", заменить словом "мир", а слово "ребенок" словом "человек", то двойной узел затягивается на шее всего человечества. Все человечество больно. Приблизительно так: человек зависит от мира, и ему очень важно точно оценивать идущие от мира сообщения. Но, человеческий разум получает противоречивую информацию. А, еще человеческий разум не способен установить прямое сообщение с миром, потому что мир человека это - его интерпретации. И потом, человек не может выйти из игры, оставаясь при этом живым человеком. Коперник вообще сказал, что земля крутится вокруг солнца. НО, мы-то с земли видим, что солнце крутится. Противоречиво выглядит заявление Коперника. Человечество чуть не спятило потеряв устойчивость и перестав быть центром вселенной. Эстафету по затягиванию двойных узлов перехватил Чарльз Дарвин, сказав, что человек произошел от обезьяны. И человек превратился в обычного хищника. А Фрейд вообще сознание закрутил вокруг ширинки. Люди - шизофреники.
- Ты лучше скажи мне кто такой Артюхин?
Дьявол улыбнулся и принял образ Артюхина. Он поклонился в пол тона, но взгляда своего хитрого не опустил и представился:
- Артюхин Михал Дмитрич.
- Зачем ты делал это? Чтобы мы со Светой встретились снова? - спрашивал Егор. - Это ты подстроил.
Дьявол смеялся раскатистым басом, превращаясь в адвоката. Закончив свое превращение он сказал, что не желает отвечать на дурацкие вопросы. А потом он сказал:
- Возвращайся к Свете. И помни, что я больше не буду тебе помогать. Душу свою ты забрал. И я тебе больше не помощник. Пускай тебе Бог помогает. Но ему, на тебя плевать. Как и на всех остальных.
- А, как же посвящение из ШАМБАЛЫ? - спросил Егор.
- Вспомни его для начала. И попроси помощи у монахов. Но только им доказательства нужны, что ты готов для работы. Работай над собой. И однажды ты поймешь, кем являешься на самом деле. Вот еще, что: обычно пытаясь развязывать такие узлы, люди их сильнее затягивают. На то он и двойной узел. Но ты не обычный человек. Ты побывал у меня в гостях, мы с тобой мило побеседовали, и я отдал тебе душу. П