Ветер срывал листья с деревьев, мимолётно игрался с ними и равнодушно отбрасывал под ноги редким путникам. Лирт ёжился, кутаясь в плащ, но холод пробирался под одежду и обвивал тело длинными холодным руками. Листья шелестели под сапогами, словно вознося еле слышные мольбы к небу, которое - чего уж скрывать - и на крики-то не обращало внимания...
Он шел в город с севера, и быстро обретающая плотность тень шагала по левую руку. Возле очередной лужи долгий приступ кашля заставил его согнуться - из тёмного зеркала воды смотрел сутулый старик с жутким шрамом на левой, незрячей, половине лица. Длинные волосы цвета перца с солью были небрежно связаны в хвост - несколько выбившихся сальных прядей тонкими сосульками свисали над ушами. Только антрацитово-чёрный глаз цепко, совсем не по стариковски, смотрел с правой, иссечённой морщинами половины лица. "Натуральный шпион Тьмы" - раздражённо подумал Лирт и плюнул на своего двойника. Вязкая слюна, окрашенная в рубин сгустками крови, звонко цокнула о воду, и отражение мелко задрожало - впрочем, Лирт дрожал и сам. Давний холод севера въелся в кости и возвращался при любом намёке на непогоду, возвращался ознобом и сотнями мелких буравчиков, вгрызающихся в суставы. Старик несколько раз вздохнул, исторгая из лёгких остатки хриплого кашля, накинул тяжёлый шерстяной капюшон, пропахший давно не мытыми волосами и гарью лесных костров, и зашагал вновь, отсукивая шаги массивным посохом - а иногда и тяжело опираясь на него, когда в очередной раз решала закапризничать искривленная нога.
Снова он остановился уже неподалёку от города, показались ворота и крохотные фигурки стражников - как обычно усиленный к вечеру ветеранами наряд. Солнце уже наполовину закатилось и его тень была длинной-длинной. "Длиннее, чем моя жизнь" - мрачно усмехнулся Лирт. Он сел, прислонившись к придорожному камню, пережидая приступ дрожливой слабости. Ветер немного утих, зато с востока медленно, но неудержимо накатывала серая лавина, затянувшая окоём. "Дождь. Надо идти." - мысли были тяжёлые и шершавые, как валуны. Впрочем, даже не будь дождя - ворота скоро закроют. Он вдруг встрепенулся и суетливо зашарил под одеждой, на левой стороне груди. Со стороны могло показаться, что у старого бродяги вдруг прихватило сёрдце - но на самом деле от сердца как раз отлегло: Лирт торопливо оглянулся, но не увидев никого ближе казавшихся муравьями стражников, разжал руку: на грязной ладони лежал камень, такой же черноты, как и единственный глаз Лирта.
Чёрный алмаз Ард-Лири - когда-то, во время прадеда Лирта, за него предлагали столько, что можно было спокойно купить весь этот город, к которому он так терпеливо и упорно шел. Да и сам Лирт...
Впрочем, нет. Тот молодой и счастливый Лирт-Ард-Лири, который предпочёл бежать, а не откупиться, когда кольцо загонщиков стягивалось вокруг юнцов, решивших сыграть свою партию в большой игре, давно мёртв - и предан анафеме, как еретик. Мёртв Лири-Лири, самый неуловимый из всех, кто шалил на Южном тракте - он умер ещё тогда, когда капитан этой проклятой дырявой лоханки, Добрый Лу криво усмехнулся и сказал - "С каждого, а не за всю ватагу". Смешно - только глупцы верят, что разбой приносит несусветные богатства - большинству не достаётся и деревянного костюма. Добрый Лу не был глупцом, просто морских волков было три десятка, а их - девять с половиной, считая и Бигера, которому арбалетный болт прошиб грудь. Они тянули девять соломинок - Бигер сразу мотнул головой - и Хмурый Кеарг, которого Лири-Лири полдня тащил на себе в их последнем(а точнее - предпоследнем) по настоящему жарком деле, вытянул короткую. А потом вдруг впервые на памяти Лири-Лири улыбнулся и сказал "-Прощай. Я рад, что успел отдать долг." протянув ему жёлтую, чуть кривоватую соломинку.
Лири-Лири до боли сжал кулак в кармане - под подкладкой лежал чёрный камень, на который можно было купить целый город... Целый город, или девять коротких жёлтых соломинок. Вот тогда умер и неуловимый Лири-Лири, гроза караванщиков.
... А с Добрым Лу он рассчитался чуть позже - тот думал, что раз они так далеко от жилых мест, одинокий пассажир не рискнёт шалить. Но у мёртвого Лири-Лири оставались кое-какие долги на этом свете, а долги платить он умел. Команда не слишком горевала, когда Лу вдруг подскользнулся на палубе, упав на собственный нож. И никто не стал преследовать исчезнувшего пассажира, никого не озаботил даже тот факт, что Добрый Лу перед несчастным случаем зачем-то отрезал себе язык и выколол глаза - мало-ли, какие причуды бывают у людей?
Впрочем, мёртвый Лири-Лири предочёл бы иметь в загонщиках всю команду "Отзывчивой Русалки", а не тех тварей, что встали на его след. Он никогда не желал вспоминать тот бег, бег по грани жизни и смерти. Вряд ли живой человек способен спать на снегу урывками по несколько минут, пока тело не успеет закоченеть, и жрать сырое мясо на бегу, и добывать его тоже на бегу - но Лири-Лири был уже мёртв, это его и спасло. Вы не знаете, что головы мелких грызунов очень легко разгрызть? А Лири-Лири знает - но знает ли кто, где теперь сам Лири-Лири: из Мёртвых земель он не вышел, а Лирт никогда не расскажет, в каких тайниках души он похоронен...
И где теперь Лирард-охотник? Угрюмый, бесстрастный и неразговорчивый - н
о куда более осторожный, чем Лири-Лири и, уж конечно - чем Лирт-Ард.
Лирард никогда не был врагом Инквизиции - почти пять лет он охотился землях монастыря Благочестия, как положенно, отдавая святым братьям три четверти добычи. Отец-предстоятель, сам большой любитель почесать язык, благоволил к не болтливому и почтительному охотнику, истовому в вере - а что поисковые отряды Инквизиции исчезают в окрестностях, так места глухие, да и в окрестных деревнях одни "проклятые еретики", как выражался Предстоятель.
Но - и осторожный Лирард однажды просчитался. И когда отряд карателей, отправленный разжечь новый большой костёр на смену только осевшей золе Брастока, обнаружил в гнезде еретиков одну лишь случайно забытую, остервенело грызущую привязь собаку - тут и припомнились молчаливому охотнику все случаи, когда слышал он - или мог слышать- слова, для чужих ушей не предназначенные, привычной тенью мелькая во дворе монастыря... "- Сам понимаешь - с Инквизицией не мне спорить - сказал предстоятель, незлобивый, в общем-то человек - Был бы ты состоятелен... Очень златолюбив брат Ацер - хотя и чутьё у него на еретиков отменное... Молись о суде Единого, истово молись, сын мой!"
О чём думал охотник Лирард, сидя в тесной келье, превращённой одиночную камеру и видя, как клепсидра отсчитывает капли оставшихся ему минут? Лирт помнил лишь о том, что ночь длилась очень долго, а капли падали очень быстро, но о чёрном камне охотник не думал.
И было утро. И был суд.
Суд Единого - всегда интересное зрелище, но не для судимого. Впрочем, самому Лирарду тоже было интересно, что его ждёт. Самое распространённое Испытание Водой исключалалось - единственным глубоким водоёмом в округе был монастырский колодец, а он явно не подходил для такой цели: ладно, если испытуемый выплывет - а если утонет? Придётся отныне святым братьям пить воду, в которой утонул еретик (Лирард ещё подумал краем сознания, что непрстительной ошибкой со стороны Инквизиции является обьявлять невинными выплывших, а не наоборот - и сам вздрогнул от этой мысли).
Воды не было. Был медведь. У Лирарда был дрянной нож.
У медведя - недельный пост. По мнению инквизитора второго ранга Ацера это уравновешивало шансы.
Охотника Лирарда не стало там, на том дворе монастыря. Остался Лирт - половина лица(но Лирта это мало тревожит - ему незачем кому-то нравиться) и одна здоровая нога(но Лирту незачем и неоткого бегать). А Лирард, неподалёку от Лири-Лири, и если бы они оба были живы, то вероятно нашли бы о чём поговорить: бесшабашный разбойник, носящй в подкладке одежды очень тяжёлый камень весом в целых девять соломинок и знающий, как хрустят на зубах головы снежных мышей и хитрый охотник, умевший разменять немного кожи и пару сухожилий на большого медведя и маленькую деревню.
...закатный луч окрасил кровью чёрный камень, стоящий целый город. Или
счастье и покой Лирта-Ард-Лири. Или девять соломинок Лири-Лири. Или здоровую ногу и лицо Лирарда. Но чёрный алмаз лежал на грязной ладони бродяги Лирта, которому ничего из этого уже не было нужно.
...От города донёсся гулкий распев вечернего колокола. Застывший в грёзах старик встрепенулся, ещё раз окинул взглядом окрестности и, быстро сунув камень запазуху, зашагал к воротам, всё чаще налегая на посох. Солнце почти село - нужно было спешить.
...Он всё равно не успел бы - до ворот оставалось ещё полсотни шагов, когда солнце окончательно закатилось - но седоусый капрал мотнул головой юнцу, налёгшему на ворот барабана - видать пожалел калеку. Лирт неловко протиснулся меж замершими створками и через минуту они встретились за его спиной, глухим ударом возвещая жителям города, что нечисть не прервёт их ночной отдых.
- Капюшон скинь - молодой ещё инквизитор с усталым лицом внимательно смотрел на него. На нечисть бродяга не походил, но Зло, что приходит с севера, способно вырядиться в любую одежду - потому и отправлял Ордо Стратиус своих сынов нести вахту на воротах, плечём к плечу с грубыми солдатами. Впрочем не только от нечисти берёг орден покой жителей, ох, не только...
- Веруешь ли ты в благость Единого Света, извечного и животворного? - инквизитор пристально вглядывался в обезображенное лицо, увидев которое даже привычные ко всему стражи вздогнули - в мерцающем багрянце спешно зажигемых факелов было ещё менее привлекательно, чем при свете дня.
- Верую в Свет, живу под Светом и несу Свет в сердце своём - ответил бродяга, почтительно склонив голову. Инквизитор кивнул и улыбнулся - смиренный старик явно не был одним из еретиков, которые предпочитали умереть, но не предать свою веру... либо своё безверие.
- Да не оставит тебя сияние Его - он осенил путника святым символом круга и отступил за спины стражников.
Стражники не были столь придирчивы: старый бродяга - это не толстый гость из Халифата, с которого можно получить кое-что и для своего кармана, помимо торгового мыта. Капрал лишь спросил, надолго ли убогий забрёл в последний оплот Света, да напомнил, что попрошайничать в городе запрещено. Лирт, всё так-же, не поднимая глаз, ответил, что идёт к родственникам, в Южный Порт, через слово величая стражника "Милсдарем Капитаном", отчего старый вояка заметно подобрел - о, Лирт умел подбирать ключики к сердцам людей, наделенных толикой власти. Это благородному Лирту-Ард-Лири, наследнику древнего малохского рода, претила древняя наука лести и смирения, да беспечный Лири-Лири мог позволить себе не гнуть спину в поклонах(Лирт часто думал - как могла сложиться их судьба в ином случае?) - охотник Лирард уже знал толк в показном смирении, а старый Лирт и вовсе бы не выжил без такого полезного навыка.
- Шег - проводишь старика до трактира - бросил капрал молодому стражнику, с едва пробившимися пшеничного цвета усиками - да скажешь пузатому Айрну, чтоб прислал горячего вина со специями - ночь будет не слишком тёплой. И смотри, не заблудись - а то опять ищи тебя в Красных Фонарях - закончил он под общий хохот.
Они шли по кривым улочкам и чадящее пламя факела порождало мириады юрких теней, шмыгающих из под ног. Стражник, сначала неприязненно косившийся на стороннего свидетеля шуток над своей невеликой персоной, вскоре оттаял - старик, вновь скрывший безобразное лицо под капюшоном, так почтительно называл его "господином стражем" и так неловко переваливался, тяжело припадая к посоху в старании угнаться за более молодой парой ног, что не загрубевший ещё юноша сбавил шаг и разговорился:
- Не, командир у нас мужик хороший. Грубоват бывает, но не обидит лишний раз. И вино вот сейчас на всех берёт - а сам понимаешь, каково на привратной башне стоять в такую ночь. Сам-то капрал, на башню не полезет(да и что увидишь в такую темень - эвон, как затянуло-то, ни одной звёздочки), однако о своих заботится. Вот капрал Бони - редкая сволочь, не приведи Свет попасть под его начало: и орёт за молейшую провинность, и динары делит не по совести...
Тут стражник замолк, сообразив что ляпнул лишнее. Помолчал, потом добавил:
- Не, ты не подумай, что мы поборами тут занимаемся. Просто дарят иногда проезжие купцы монетку-другую, если особо их не мурыжить. А у меня каждый динарчик на счету - сам-то я с деревни, как раз возле Южного Порта родился, там у меня и родня, и невеста ждёт. Только со свадьбой обождать надо, чего нищету плодить - как накоплю хоть на старенький баркасик, а там уже...
Но они уже дошли до трактира - в отблесках факела и бьющем из полуоткрытой двери жёлтом свете сальных свечей на вывеске удавалось разобрать лишь "...асная...иха" (но Лирт помнил, что давным-давно, ещё, ещё в первой из четырёх его жизней, здесь стоял трактир "Прекрасная мельничиха", названый так сентементальным Айрном - тогда он был вовсе не пузат - в честь своей первой любви, и, логично рассуждая, вряд-ли название сменлось на "Ужасная орчиха", например) и Лирт, торопливо поблагодарив разговорчивого парня, примостился на одно из редких в такой холодный вечер свободных мест. Несколько взглядов едящих и пьющих посетителей скользнули по стражнику, который сразу направился к пожилому, но крепкому ещё трактирщику - а с Лирта и вовсе стекли, как вода: кому интересен хромающий, не слишком чистый бродяга? Впрочем, обслужить его тоже не торопились - по той же причине. Лирт ничего не имел против - душноватое тепло трактира было приятно продрогшему телу. Наконец дебелая матрона, разносящая пышущие жаром миски и укрытые шапками пены кружки, соизволила обратить на него внимание. Лирт выгреб из тощего кошеля несколько медяков, да одну серебрушку с полустёртым профилем Виктума Спиция и сделал заказ - хлеб, сыр и чашку горячего халифатского вина. Можно было обойтись и пивом, или и вовсе водой, но Лирт вдруг подумал, что последний что-то значащий в его жизни день закончится сегодня - так к чему жалеть несколько оставшихся монет? Не лучше ли изгнать, хоть на время, поселившуюся в костях ломоту?
Увидев деньги, разносчица мигом сменила гнев на милость и еда появилась перед Лиртом мгновенно, а деревянная зауженная к краям чаша-кувшин, так хорошо сохраняющая тепло, задержалась ровно на то время, которое нужно, чтоб тягучее восточное вино начало парить на огне. Лирт отломил немного сыра - в последние годы он ел мало(не из-за бродяжьей жизни, в которой не каждый день удаётся перехватить кусок-друго - просто нутро всё хуже принимало пищу) и застыл, склонившись над чашей. Он вспоминал день, когда покинул этот город - давным-давно...
- Они убили Кинтайра! - вошедший Лерметт был бледен, только кожа на скулах была красноватой, что выдавало крайнюю степень ярости - Эти шакалы убили единственного человека в своей стае!
- Как?! - у Лирта, при появлени друга потянувшегося наполнить вторую чашу, дрогнула рука, и бордовое пятно расплылось по белоснежной скатерти.
- Так! - Лерметт одним глотком осушил чашу и принялся нервно расхаживать по комнате - Нападение бандитов. Ты представляешь себе таких бандитов, которые нападают на члена Совета Инквизици, да ещё под самым носом стражи? Скоро подойдёт брат Хорас - он должен знать подробности.
Больше они не разговаривали - Лерметт налегал на вино, а Лирту глoток в горло не лез - слишком ошеломляющей была новость. Значит не смог Кинтайр убедить Совет - и Совет убедил его...
Единнственым возможным способом.
Брат Хорас появился спустя полчаса - это грузный мужчина, обладающий грацией медведя, умел быть быстрым(но не поспешным) и в мыслях, и в делах. Собственно, он и был идейным отцом заговора, родившегося в этом неприметном доме на окраине города. Кинтайр, ставший самым молодым членом Совета за свой блестящий разум, безоговорочно признавал мудрость и опытность простого церковника - и у них сложилось что-то вроде отношений отца, гордящегося сыном и сына, уважающего отца. Лирт заметил посеревшую кожу и будто постаревшее разом на десяток лет лицо Хораса, но держался тот твёрдо.
- Вам надо бежать, мальчики(он впервые назвал их так - не "благородные Ард-Лири и Ард-Сенн", а просто - мальчики).
- Дом Кинта опечатан, как и его кабинет в башне Света. Скоро они найдут письма... Члена Совета не так просто обвинить в ереси и заговоре против матери-церкви, а вот некоторых молодых "бла-а-ародных"(он так и произнёс это слово, гнусаво и врастяжку - на Лирта будто пахнуло сыростью подвала, наполненного презрительной улыбкой полуграмотного отца-дознавателя и запахом пота от дыбы)... Всем в пример.
- Я... Я не могу бежать, тем более сейчас! Рада, она... Мы... В общем - у нас будет ребёнок - выдавил из себя мятущийся Лирт.
- Мальчишка! - в этот раз Хорас почти выкрикнул слово, ещё вчера обидевшее бы благородного Лирта-Ард-Лири - ты понимаешь, что если ты не сбежишь, причём немедленно, то не будет ни тебя, ни Рады, ни ребёнка?! Принародно отречься от мужа-ертика - это одно, а вот смотреть, как его жгут на площади - совсем другое. Она не выдержит - и будет гореть вместе с тем, от кого отреклась лишь напоказ, дабы обмануть святых братьев! Да и вообще, мне кажется, что со смертью Кинтайра Единый Свет окончательно обернётся светом костров - эти пауки давно обхаживают Императора...
- Ещё чего-то изволите? - Лирт вынырнул из вязкого омута воспоминаний.
- А? Нет. - Лирт допил капли оставшегося вина, поставил чашу рядом с почти нетронутым хлебом и вышел на улицу, мерно стуча посохом.
На улице стояла кромешная темень, но Лирт не боялся заблудиться - дремавшая много лет память безошибочно вела ноги. Он шел к дому, который кода-то был домом благородных Ард-Лири. Дому, в котором осталась жить и ждать ребенка Рада Лири - жена еретика и изменщика, лишённого наделов и титулов(брат Хорас успел послать ему весточку, ещё до своей нелепой гибели - упав с крутой лестницы башни Света грузный брат сломал себе шею...). Дому, в котором его ждал человек, которому достанется немалое сокровище - блестящий чёрный камень, стоящий слишком много золота и слишком многих жизней.
Лирт почти дошел до цели, когда его грубо схватили за плечо.
- Давай деньги, старик - от раздавшегося над ухом ломкого баса тянуло пивом и луком - И не придуривайся - в трактире я видел, что у тебя не только медяки!
- Да н-нет у меня н-ничего - Лирт добавил в голос дрожи, а сам лихорадочно перебирал варианты: "Если он один - то зацепить посохом ноги и налево, в сточную канаву, туда он вряд-ли ползет, по голосу молодой, жизнь не учила по канавам ползать. Если двое - то сначала одного приложить хорошенько, чтоб второй отвлекся - и опять же, в неё, родимую - по улице я далеко не убегу, даже в темноте... Главное - не дать обыскивать - а обыскивать начнут, в кошельке пара медяшек, на этом они не успокоятся"
И тут выглянувшая сквозь разрыв в облаках крупная, будто налитое жёлтое яблоко, луна поставила точку в его размышлениях.
Их было четверо.
Молодые(Лирт даже сплюнул мысленно: ну, конечно - разве уважающий себя "ночной работник" позарится на кошелёк бродяги? А этим не деньги главное - страх жертвы и короткий миг безнаказанной власти над чужой жизнью), ножи держат напоказ, рисуясь.
А значит - не битые, шанс есть, если не растягивать ситуацию... Бродяга Лирт ушел в тень, сейчас в окружении молодых шакалов стоял воскресший на мгновение Лирард и растянувшееся время начало отсчитывать ритм под удары его сердца:
И раз - и плечо уходит вниз и влево, уходя из расслабившихся при звуках дрожащего голоса пальцев.
И два - перехваченный двумя руками посох атакующей змеёй взлетает к лицу незадачливого грабителя и с хрустом врезается в его висок
И три - посох идёт в обратный путь и железным оконечником бьёт ступню в мягком сапоге
И четыре - покалеченная нога Лирта подламывается, и он падает - падает, прямо на блестящую сталь в руке третьего.
Через пару секунд в спину вонзается ещё один нож.
Дальше время шло уже как обычно. Лирт схватился за грудь, упал, завозился на мостовой. Его несколько раз пнули. Потом пнули ещё, когда обнаружили, что кошелёк почти пуст, а их притихший предводитель уже остывает. Потом прыгающий на одной ноге шакалёнок порывался перерезать ему горло, чтоб уж наверняка. Но в конце улицы показался огонь факела и юнцы убрались - двое ташили тело, а третий неловко прыгал на одной ноге.
"Дурак. Взял бы мой посох - всё ловчее" - неожиданно подумал Лирт. Голова была прозрачная и ясная. Он передвинул руку, которой хватался за грудь, на самый край канавы "Страже - не отдам! Даже этому пеньтюху, который мечтает об огромном счастье в виде дырявого баркаса". Но это была не стража.
- Дорогая моя, опять какой-то пьяный бродяга валяется возле самого нашего дома! - хрипловатый голос мужчины.
Лирт с трудом скосил глаза, хотел что-то сказать, но ударивший под дых сапог вышиб из него воздух.
- Правильно, милый! - звонкий голос женщины - Запни его в канаву, пусть он там захлебнётся помоями! Взяли привычку...
Но тут долго копившее слёзы тёмное небо вдруг расколось вспышкой молнии и на землю обрушилась стена воды. Факел мгновенно погас, но Лирт держал смыкающиеся открытыми, пока не разглядел молодую пару в освещённом дверном проёме дома - дома, до которого он так и не дошел.
Тогда Лирт засмеялся - булькающим от скопившейся в лёгких крови тихим смехом - и смеялся до тех пор, пока повисший над канавой кулак не разжался бессильно, обронив в мутный поток невидимый во мгле камень.
Дождь слизывал с тела кровь и уносил её в ту же канаву, а он лежал, обретя четвёртую смерть - старый, уродливый человек под затянутым мглой небом города Всеблагого Света.