Вероятно, мне стоило бы поприветствовать своего читателя, но я почти не верю что это вообще может произойти. Что до меня то, скорее всего, я пишу этот дневник, избегая людей и стремясь к ним. Что меня останавливает от более привычных способов общения, вероятно, тот факт, что я чудовище. Нет, у меня нет когтей, рогов, хвоста и крыльев. Просто с точки зрения людей я убийца, мясник, проклятый, предатель своего рода. Нет, я не отпираюсь убивал, жег, торговал людьми. Среди моих жертв были и совсем беспомощные, старики, женщины, дети, узники, рабы и прочие.
Я не собираюсь защищать свой моральный облик, от него уже давно ничего не осталось. Просто вспоминаю свою жизнь, я не вечен, и уже довольно скоро... Не хочу об этом думать. Еще не наскучило? Что-ж тогда пора разворачивать картину, сцена весь мир, актеры - многие народы, а цель, цель - жить.
Начало было довольно прозаичным, человек, который обо мне заботился, и которого я называл отцом, забавно он никогда не был сильным, хитрым, из всех достижений грамота, руками работал тоже не ахти. Так вот, так случилось, что ему не нашлось места в городе и потому, подался ближе к земле, крестьянин из него, правда, тоже не вышел. Но речь ведь идет обо мне, признаю, я всегда был трусом, всю мою жизнь меня вел страх, и именно страх был самым сильным чувством в моей жизни, он оберегал меня, заставлял становиться сильнее, безжалостней и давал мне возможность выжить там, где все прочие гибли. На новом месте я был чужим, с трудом обживался и постигал новое для себя ремесло земледельца, часто голодал. Нет, дела не были совсем уж плохи, я все же жил, плохо, забито, но жил. Все изменила не длань судьбы, не судьбоносная встреча и не древнее пророчество, а скука, обычная человеческая скука. Зимой, когда ночи становятся длиннее, а работа у крестьян иссякает, в перерывах между опустошением запасов браги у людей появляется время, они начинают скучать. Чем может развлечь себя разум ограниченный тяжелым трудом с одной стороны и полной изоляцией с другой? Конечно-же прикосновением к неведомому, и неведомым естественно оказался самый забитый и слабый. Нет, я не обвиняю их, эти действия вполне разумны, позволяют снять напряжение в коллективе без ущерба для него. Но с точки зрения неведомого это конец. Я не знаю в какой момент, добрых крестьян, посетила мысль о том, что я колдун, да это и не важно, они нашли причину травить меня без повода, жизнь стала невыносимой, страх подсказал мне выход, воспользоваться этой славой, дабы обезопасить себя, мне думалось что, как и травницу, меня не тронут. Я ошибся. Меня решено было сжечь, и поручили это естественно тем, кто делил со мной кров, смыть позор со своего дома так сказать.
Я бежал. Всего два слова но, сколько сил, удачи и ума мне на это понадобилось. Жрал, что придется, гусениц под корой, лишайник. Нашел какой-то грот, где было, не так холодно, и зарывался там, в гнилую листву, чтоб уснуть. Мои ноги были обожжены, лицо рассечено.
В душе ожила ненависть, не мог позволить им добиться своего, не мог сдохнуть, так я нашел второго своего верного друга, ненависть. Тогда мои мысли были проще, теперь я понимаю, что и сам недалеко ушел от тех крестьян в тот момент. Дотянуть до весны было не просто, люди сбиваются в толпы не просто так, это необходимо им, чтобы выжить. Но я остался один, как я только не ухищрялся чтоб выжить. И все равно мне оказались нужны люди, одежда, инструменты и многое другое. К весне я оправился, если это можно так назвать. Был слаб, тщедушен и не мог рассчитывать заработать или отнять нужное мне. Страх и ненависть вновь спасли меня. Я запугал хозяев отдельных хуторов угрозами проклясть. Так я чуть улучшил свою жизнь, я так думал. Не учел, что меня начнут травить как дичь. Это едва не закончилось для меня плачевно, они нашли мой грот, и расставили ловушку, как зимой на волка, уж не знаю, кто там так хотел лично убить меня, но этого я не позволил. Я умнее зверя и злее, нет ни для кого врага худшего, чем подобный себе, одного вида и крови. Молодое деревце, туго скрученные жилы, перья, кремень и ровные ивовые веточки. Стрелы, правда, все одно, получались кривыми, как я их не высушивал, не вытягивал подвешенным камнем, но они действовали. И тут я впервые воспользовался проклятьем. На одного загонщика хватило стрелы, но другой бы добрался до меня. И тут я сделал это, страх и злоба, чувство собственного бессилия, как мне хотелось чтоб этот увалень испытал на себе. И он испытал. Стал первым кого я убил холодно, расчетливо, четко осознавая, что и зачем я делаю. И ничего, зима в лесу, боль и злоба затерли все эмоции во мне. Остались только страх и ненависть. Я помню, как мне говорили еще, когда я был совсем молод, как бороться с крысами. Кидаешь в бочку десяток крыс, ждешь, пока не останется одна, вот она то и будет решать твою проблему с вредителями. И тогда в лесу, под крики загонщиков и хрип неизвестного крестьянина, я стал той самой крысой, но среди людей. Конечно, я их ограбил, забрал вообще все что у них было, а самих неудачников искромсал своим длинным острым камнем, что заменял мне нож, а затем живописно развесил по деревьям. Откуда у меня нашлось время на это? Да от маленького вьюнка, что рос на полях, его, горошины, перезимовав под снегом, чернели, становились горькими на вкус, до жжения, до слез ручьем. Вот эти самые, горошины, помолотые в порошок, я и побросал вокруг лагеря. Псы ничего не могли учуять, и так я выиграл себе время. Бежать, еще очень и очень долго мне приходилось спасаться бегством. Я разнообразил свои угрозы хуторянам демонстрацией проклятий и обещанием поднять покойников из могил. Так я стал настоящим колдуном.
Убегать от охотников я научился быстро, тогда при облаве я припомнил все, что знал о следопытах. Убегал по ручью, хотя вернее сказать крался. Следующую свою стоянку я маскировал куда тщательнее. Вылазки делал избирательно, теперь, когда и охота стала проще, безопасней, да и улов от шантажа больше я тратил время на свой новый талант, казался себе могучим, малолетний идиот. Много позже когда на меня стали охотится, храмовники и маги я понял ущербность своих возможностей. Но тогда после первой своей стычки, новоявленный колдун очень много возомнил о себе. Очень кстати для меня были разбойники грабившие тракт. Столковаться с ними оказалось проще, чем мне казалось, Ведь я просил крохи. Найти их стоило немалых трудов. Но я смог, как и каждый раз. В тот момент я уже умел отправлять стрелы с, подарком лишавшим сил, знал, чем смазать ножны и наконечники, чтоб разило наверняка, мог остановить несколько человек на пару секунд. Страх и ненависть, хорошие учителя. Ненавидел и боялся я и новых, своих компаньонов. Ночевал отдельно, столовался отдельно, хуторян доил отдельно. Это было тоже так себе, мне не доставалось ни женщин, ни ценностей, ни денег. Эта идиллия продолжалась не долго, местный феодал не стерпел конкуренции в сфере поборов на дороге и посему решил украсить придорожные деревья телами незадачливых грабителей. Подошел к делу с выдумкой, нанял пару крытых фургонов, набил солдатами, даже ученика мага где-то достал, жаль сам не поехал. Бандитов было больше, но не долго. На мне остался парень в балахоне из мешковины, так что за боем я не следил, мы друг друга с маженком стоили, оба, бездари. Только я был бездарью злой, изворотливой и напуганной. Но он мог больше, умел, защитится. От стрелы с подарком, правда не уберегся, но нервов мне извел, и добавил еще один шрам от ожога, на этот раз на руку.
Банду теснили, уже тогда я понимал, что, вблизи, от кладбищ, присутствуя при убийстве, или пугая людей, получаю силу, а в той кровавой каше сил было хоть закапывай. И я смог, осуществил давешнюю угрозу поднять усопшего. Он был, никчемен и бесполезен, но испуганные ополченцы и милиции, забыли о бандитах и кинулись на более страшную угрозу. Угроза уже была мертва и никак на их энтузиазм не прореагировала, и сил этому, мертвому недоумку, хватило только чтоб одного загрызть, ни своим прижизненным оружием, ни даже камнем пользоваться труп не желал.
При этом всем вымотал меня до полного изнеможения. Однако дал время бежать в лес.
Благодарность за спасение от товарищей не заставила ждать, меня обессиленного пытались убить, болваны перетрусили не меньше милициев, и решили обезопасить себя от опасного знакомства. Страх придал сил, и я снова бежал, но этот опыт ничему не научил. Я решил обирать дорогу сам, даже при том, что уже через неделю, имел удовольствие лицезреть своих бывших компаньонов, развешенными по тракту.
Хочется быть честным, с самим собой, разумеется. Я готовился к тому, что собирался делать. Рассуждения были просты, забирать мало, пугать, уходить. Проблему, конечно, составляло то, что меня для грабежа на дороге было катастрофически мало. Согласись, мой неунывающий читатель, ждущий, что вот-вот станет интересно, для грабежа нужна сила, а один тощий забитый, сопляк, это не сила. И как подсказывал мне страх за свою жизнь, беда, постигшая моих компаньонов, научила меня всегда оставлять для себя безопасный путь к отходу и никогда не лезть в первых рядах. Проблема с силой казалась решенной сама собой, но, увы, моих сил едва-едва хватало на трех четырех мертвяков. И эти ребята оставляли желать лучшего. Увы, спросить совета, подглядеть, да даже понять с какого края браться за изучение колдовства я не мог. Определенных успехов я конечно достиг. Я начал понимать принцип действия проклятий. Например, в ходе экспериментов, в которых фигурировала, краденная коза, я понял, есть вполне безопасная дистанция для наложения при которой сила действия проклятья не падает. Понял, что каждое действие колдовством требует вполне физического усилия, своих пределов я не узнавал, но уяснил, определенное состояние, после которого придется бежать без колдовства. Вполне возможно, после него открывалось второе дыхание, но это был риск. Проклятья в моем арсенале были разные, по большей части они не причиняли вреда, так, мигрень, потеря фокуса, плохое самочувствие, кратковременный паралич, ухудшение здоровья. По группе людей работали хуже, по принципу, чем больше, тем хуже. С заговором предметов было лучше, такие вещи несли уже вполне определенную угрозу. Во всяком случае, куда большую, чем представлял мой самодельный лук и стрелы без них. Со своим каменным ножом я экспериментировать не рискнул, я с него ем, в конце концов. С мертвяками все было плохо, они были тупы, медлительны. Сняв кое-кого, из своих подельников с деревьев я использовал их для изучения этого своего таланта. Старая ловушка на волков, в виде ямы с кольями вполне для этого подходила. Можно было конечно выкопать яму и больше, но мне было лень. И так было установлено, труп, чтоб его, медленный тупой и не агрессивен по отношению ко мне. И все. Мне нужно было больше чем истуканы, мне нужен был хорошо управляемый инструмент. Я орал на них, усиленно думал и мысленно приказывал, но ничего. В конце концов, путем многих усилий которых я и до сих пор до конца не понимаю, мне удалось заставить их делать то, что мне нужно, плохо медленно, но делать. Как я был собой горд. Казалось, все конец бедности прядкам по норам и ямам. Теперь я уважаемый атаман пусть и несколько подгнившей шайки.
Успех длился ровно один день, за который я разжился парой монет и разным барахлом. Лишь много позже я понял, как это выглядело со стороны крестьян. Подгнившие трупы, перегородившие дорогу, и голос из кустов требующий, требующий хлам и гроши. Это как армией отбивать телегу с дерьмом. Но успех закончился на следующий день. Подать голос я не успел. Человек, садящий на телеге, поднял взгляд на мое гнилое воинство, и я их потерял, мои мертвяки пришли в то состояние, из которого я их вернул. Как я испугался. Не знаю, кто это был, но он напугал меня до паники. Я бежал как от демонов. Заметал следы, петлял, сменил стоянку. И вот после пары бессонных ночей, что я провел, убегая от места своего страха и позора. Обдумав все, до меня начало доходить какой я идиот, нападал на всех подряд, не знал, кому все что награбил сбыть, не знал кто пойдет по дороге. Жуткий идиотизм. В середине лета прибился к торжку. Небольшой общине торговцев, и дружине при ней, куда же без грабежа, понадобился некто умеющий читать и писать. Учитывая, что больше я ничего и не умел, мне повезло. Повезло еще и потому, что здесь я был в курсе всех слухов и новостей. И вот тут я был напуган, по-настоящему. Меня искали. Нет не так, искали колдуна. Храмовники от двух разных храмов и дружина владетеля. Но колдовство я не бросил. Пожалуй, это был тот момент в моей жизни, когда я мог стать обычным пейзанином. Но я им не воспользовался, может быть зря. К осени поиски бросили, кого сожгли, не знаю, может и не меня искали. Я отъелся, стал похож на человека, а не на высушенный труп. Разжился железным ножом. Имел свой сухой угол и пачку сена. Мои обноски сменились менее рваными. Жизнь была проста и однообразна. С людьми я не общался без необходимости, тоже был чужим, но в этот раз я сумел избежать открытой враждебности. Торговцы были надменны и относились ко мне чуть лучше, чем к собаке, милиции со мной почти не пересекались, не кроме десятников, но те тоже не видели во мне человека. Так сложилось, что я научился лучше убивать. Неподалеку от торжка была обвалочная и бойня. Там я и подвязался забивать скотину, подкладывать поросят. После моих опытов с мертвяками это было не сложно, запах не волновал, к крикам и визгу живности привык. Я не совсем понимал зачем забивать скотину тут и везти мясо которое может испортится, вместо того чтоб забивать скотину на месте.
Но горожанам увозившим мясо конечно было виднее. В местном кабаке регулярно случались драки, удалось заработать еще и не тем, что увозил и закапывал трупы после них. Люди здесь все время менялись приезжали и уезжали, оставались на месте человек тридцать, но не больше деревни точно. Все было спокойно, до тех-пор пока я не узнал о нем. Неподалеку собирались судить и сжечь колдуна. Я должен был знать. Мне удалось вырваться на два дня. О причине сказал прямо. Больше чем уверен, что о моих настоящих причинах никто не догадался. В деревне уже собралась толпа. Неудачника заперли в сарае и караулили пара детин. На лугу прямо за оградой собирали костер и разорялся староста. План появился мгновенно. Но для него был нужен один из зевак и веревка. Причем зевака должен был быть приезжим. Им стал один из помощников заезжих торгашей, которого я видел на торжке. Мне понадобились все силы, и умение для того чтоб отвести крестьянам глаза затащить в сарай задушенного слугу, вынести старика, и поджечь сарай. Она хотели зрелища, они его получили. Мне понравилась мысль о том, что людей губит исполнение их желаний. Конечно, торгаша лишившегося слуги я лишил и ряда ценностей, естественно старика пришлось тащить тайно. Сколько я натерпелся с этим брюзгой. Он действительно был колдуном. Гадателем. Но он не видел будущего, не умел проклинать, будить мертвых. Все, что было ему доступно это узнать прошлое вещей и мертвецов. Причем не то что они видели или знали, а то, что делали сами. Собственно за кражу цеховых секретов гончара его и жгли. Старик умирал. Он был избит, и стар. Лишенный руки на войне доживал свой век в деревне, где ему были не рады. Человек, ушедший в дружину по долгу крови, считался родными мертвым.
Шанс пережить двадцать лет солдатом не было. Но он перестал быть солдатом из-за увечья, и стал живым мусором. Я не добродетелен, я лечил его на условии обучения меня. Прятал его, кормил. Он объяснил мне, как мог что знал, и я это понял. Вновь начиналась зима, и с первыми снегами старик, умер. Он так и остался для меня стариком, я не узнал его имени. Но в том захоронении, которое я устроил для бродяг и кабацких пьянчуг, появилась отдельная могила, с курганом и здоровым булыжником на вершине. На нем я выбил его любимую поговорку. Все то время что я общался с ним, он страдал от боли, я давал ему дурман, он рассказывал мне о том, что было его жизнью. Умер во сне, лицо мертвеца было спокойно. Я видел в нем себя в будущем, лучший вариант. Мой страх вновь заставил меня работать.