Незванов Андрей Семенович. Беззаконникам посвящается

0x01 graphic

Отсутствие способности общественной организации к нормативному регулированию коллективного быта в социологии называется АНОМИЕЙ. Автором этого термина явился социолог Дюркгейм, впервые обрисовавший понятие "аномии" в книге "О разделении общественного труда".

Если в обществе нет исполнительной власти, или она бездействует, и таким образом отсутствует институализованное принуждение или стимулирование имярека к законосообразному поведению, это не означает, что нет закона.

Во-первых, есть Закон Божий - не в смысле учебника церковно-приходской школы, а истинный Закон - Врата Сада с Древом Жизни посередине. Этот Закон служит источником законов государства.

По признаку происхождения или генетической и динамической связи с Законом Божиим общественные законы разделяются на богоданные и конвенциальные.

Первые познаются совестью каждого как безусловно справедливые и беспрекословные; вторые создаются разумом, исходя из целеполагания "общественного блага" и утверждаются согласием соучастников или общественным договором.

Такое разделение законов является строго дополнительным по отношению к так называемому "критическому дуализму" Протагора и софистов, различавших "законы, устанавливаемые людьми, и закономерности Природы, на которые люди не имеют никакого влияния".

Таким образом, софисты отделили "Природу от Конвенции".

Мы, в отличие от Протагора и иже с ним, отделяем от Конвенции не Природу, а Заповедь Божию. И таким образом достраиваем установленную эллинскими мудрецами "вертикаль оправдания" вверх - от Соглашения к Небу, после того как софисты проложили её вниз - от Соглашения к Земле.

Спрашивается, что мешало им вознести вертикаль оправдания вверх, к Зевсу, Отцу всех Богов? Почему они остановились на Конвенции?!

Ответ очевиден (хотя и не всем!) - оправдание во плоти, как невозможности противиться природе, находится только по отношению к человеческим, рациональным, конвенциональным законам.

Преступление Заповеди Божьей не имеет оправдания во плоти. В этом случае нельзя сослаться на плоть, ибо Господь даёт верному власть над плотью и сообщает личной воле потребные для этого силы духовные.

Говоришь, например, общнику своему: "Бросай курить!". А он тебе в ответ произносит оправдание плоти: "Если бы я мог, давно бы бросил!".

И я вынужден принимать это его оправдание, относясь к коммунальному запрету курения в общественных местах.

Данное соглашение не запрещает курение вообще, как и ничего не запрещает абсолютно, - и в этой относительности суть конвенционального законодательства, или "общественного договора".

Однако ситуация меняется, если мы рассматриваем курение как грех, как порок, запрещённый абсолютно Законом Божиим.

Сможет ли имярек, осознавший свой грех, сказать в лицо Богу те самые слова: "если бы мог, то бросил бы"?

Нет не может, оставаясь честным с самим собой. Ты врёшь! - скажет ему Господь - и усыновляешься Дьяволу, отцу всякой лжи!

Всякий грешник как блудный сын стремится убежать изобличительного диалога с Отцом. Его убежище - непочтительность, самостийность. Отсюда, АНАРХИЯ как отрицание Авторитета есть радикальное коллективное идейно осознанное бегство от Суда Божия.

На деле бежать некуда. Мы уже изгнаны из светлого Рая во тьму кромешную Ада и Смерти.

Как ни старайся лгать, от реальности собственного беспутства и нехватки дыхания жизни уйти нельзя. Эта реальность человеков всегда присутствует в подсознании. которое обнаруживает себя в культурных символах эпохи.

Таковым является знамя анархистов, представляющее собой чёрное полотнище с черепом и костями на нём. Чернота знаменует истинную Тьму как отсутствие Света Разумения в лице Христа Иисуса. А череп с костями знаменует Смерть, о которой сказано было Адаму: если преступишь Заповедь, умрёшь Смертию!

Беспутство первородного греха ярко обнаруживается в периоды разрушения или ослабленности нормативной системы общества, вызываемых резкими изменениями, скачками в общественном развитии - каковое состояние мира Дюркгейм называл аномией.

Именно в таком эоне мы теперь и находимся - когда весь конвенциональный каркас согласованного поведения, или общественный договор, находится в состоянии перестройки и пересмотра.

Помимо факта революционных изменений мы обязаны своей аномией также заимствованному нами курсу на рыночное устройство мира. "Дюркгейм специально обращает внимание на то, что в коммерческом и промышленном мире аномия является хронической".

Неустойчивость правовой инфраструктуры, её ситуативная изменяемость, зависимость от частных интересов, не позволяет имяреку рассматривать правопорядок как Космос. Соответственно, это мешает связывать закон с Богом как трансцендентным верховным Правителем.

"Одновременная тенденция к индивидуализации и глобализации ослабляет или даже разрушает институты как объективный дух, и внушает нам, что они больше не нужны".

В таких ситуациях - говорит Вагнер - "отсутствие нагруженных смыслом институтов, то есть "каркаса", делает неизбежными" индивидуалистично-рационалистические формы поведения".

Невозможность объективировать личную духовность в Праве и Законе, "субъективирует" дух: выводит на авансцену индивидуальную психодинамику. И превращает правовую систему в инструмент согласования и взаимоподчинения интересов: значит - неизбежно - в игрушку тех же интересов и расчётов.

Как пишет Вячеслав Афанасьев, ...

"... Субъективный дух выражает себя как мотивацию к преследованию индивидуальных целей. Индивиды не видят ничего за пределами времени своей собственной жизни и следуют своим предпочтениям, воздерживаясь от пространственно структурированных социальных отношений (грубо говоря, поведенчески разрушают городское пространство). И часто это считается новым этапом процесса освобождения".

Апологет индивидуализма Джон Фаулз, уравнивающий "среднего человека" с Леонардо да Винчи по признаку единичности (уникальности), поощряет тем самым творческую свободу всякого и каждого, смело приравнивающего себя к Леонардо и Галилею.

Он пишет в своём "Аристосе" (1968г.):

"Наилучшему искусству, равно как и наилучшей науке, присуща свобода. По сути дела, они - разрушители тирании и догмы; плавильщики окаменелости и взломщики "железной" ситуации".

Под "железной ситуацией" Джон очевидно подразумевает "стальной каркас" общества модерна, или "stahlharten Gehause", о котором говорил Макс Вебер.

Как видите, происходит подмена творческой свободы, свободой бунта, протеста и разрушения. И Фаулз открыто говорит об этом далее:

"Вначале художник может сопротивляться просто потому, что он обладает способностью выражать сопротивление; и вот однажды выраженное им сопротивление выражает его самого".

То есть, бунт, отрицание и разрушение становятся его сутью...

И затем следует знаменательная формула, констатирующая утрату свободы на этом пути: "Его искусство вербует его" (!).

А что, если он не художник, а воин? Кто тогда его вербует? "Аль-Кайда"?

Сам Фаулз почему-то не пользуется этой "свободой" и успешно повторяет зады Просвещения, выдавая их за нечто современное. "Арнольд Гелен выразил это в запоминающейся формуле: предпосылки Просвещения мертвы, продолжают действовать только его последствия".

И "если в Парсонсовской интерпретации классической социологии институты современного общества были именно теми сосудами, которые обеспечивали возможность свободного действия, то теперь они рассматриваются как тюрьмы, из которых индивиды должны освободиться".

Вопрос: освободиться для чего?

Мертон говорит о достижении "культурных целей". Однако в условиях скепсиса в части возможного соответствия Правопорядка и Космоса, или "устройства вселенной", и, значит, в условиях отсутствия подлинного культа..., - насколько названные цели заслуживают имени "культурных"?

Не сводятся ли они к весьма упрощённым консьюмеристским моделям частного благополучия?

В любом случае, в либертианской идеологии эти цели "освящены" понятием "прав человека (читай - индивидуума)".

Таким образом субъективный норов объявляется высшей ценностью и личной потребностью, удовлетворение которой является целью общественного порядка. Как говорится, "нраву моему не препятствуй!"; но ищи способ ему осуществиться.

Такой видит общественную реальность американский социолог Роберт Мертон. Откуда ...

"... Чрезвычайно важным для него является различение технической эффективности и законности средств достижения культурных целей. "Каждая социальная группа обязательно сочетает свою шкалу желаемых целей с моральным или институциональным регулированием допустимых и требуемых способов достижения этих целей. Этого рода регулятивные нормы и моральные императивы не обязательно совпадают с нормами, определяющими техническую целесообразность или эффективность этих способов. Многие способы, которые отдельным лицам представляются как наиболее эффективные для достижения желаемых целей, такие, как незаконные операции с акциями нефтяных компаний, кража, мошенничество, исключены из институциональной сферы дозволенного поведения. Выбор подходящих средств ограничен институционными нормами".

"Следующим важным положением позиции Мертона является признание нестабильного и, более того, дисгармоничного соотношения между определяемыми культурой целями и институционными нормами".

Мы бы предпочли употребить здесь слово "субкультура". Она может быть "блатной", "хипповой", этнической, местечковой, сектантской, элитарной, etc.

Указанная Мертоном дисгармония чревата внутриличным разладом, социальными конфликтами, девиантным поведением ....

Дюркгеймовскую хроническую аномию меркантильного общества Мертон раскрывает, как "особый структурный разлад культуры":

"Предполагаемое исключительное значение, придаваемое достижению денежных успехов и материального благополучия, - говорит Мертон, - имеет своим результатом преимущественный интерес к технологическим и социальным средствам, предназначенным для достижения желаемого, в то время как институционные способы контроля приобретают второстепенное значение".

Аналитику Дюркгейма и Мертона нельзя признать полной. Ей не хватает привлечения самой главной порождающей причины аномии нашего индустриального общества - нашего самопознания. Мы знаем себя как Новейшее общество, сотворяемое из Нового путём непрерывных совершенствующих изменений. То есть мы никогда не знаем точно, кто мы суть, поскольку постоянно доопределяемся и переопределяемся, отрицая своё "вчера" ради лучшего "сегодня".

Как говорит Юрген Хабермас, "с помощью создающего оппозицию понятия "Новое время": Модерн больше не может и не хочет формировать свои ориентиры и критерии по образцу какой-либо другой эпохи, он должен черпать свою нормативность из самого себя. Модерн видит себя однозначно самоотнесенным...", то есть, не может опереться на традицию".

"Ведь, совсем недавно X. Блуменберг был вынужден с большими историческими издержками защищать легитимность, или собственное право Нового времени".

"Этим, по словам Хабермаса, объясняется неустойчивость самосознания и самопонимания; т.е. динамика попытки "определить" себя не исчерпана и сегодня".

Разумеется, постоянно вновь и вновь изобретаемое, изменяемое Право, утверждающееся лишь конвенциями влиятельных групп, не может не порождать самоуправства, анархии, слабости и продажности власти, неуверенной в правде.

Можно ещё долго описывать состояние общественной "аномии", с констатации какового мы начали нашу беседу, и все эти описания может подытожить единственная фраза Джона Фаулза:

"Любой существующий закон - это, в конечном счёте, закон военного времени; справедливость всегда выше закона".

Очевидно, война, о которой говорит Фаулз, это война всех против каждого и каждого со всеми. Такая война - неизбежный результат невозможности рационального совмещения полноценного самоосуществления отдельного индивидуума и благополучия общества в целом. Под знаком указанной неразрешимой антиномии живёт весь положившийся на разум Модерн и Постмодерн или Модернити - кому как нравится. А Справедливость, в которой совпадают нужды единицы и целого, - ИРРАЦИОНАЛЬНА!

В ней - осуществление Судов Божьих. Они известны нашей совести. К ней нужно прислушиваться, а не заглушать её негромкий голос самозванством и самосудом.

Однако Фаулз не был бы собой, если бы не выступал соблазнителем. Его довольно неоднозначные слова "справедливость всегда выше закона" кем-то могут прочитываться и в анархическом ключе.

Для нас слово "выше" в данной апории не означает соподчинения. То есть "справедливость" не выступает в виде Основного Закона прямого действия, логически и юридически подчиняющего себе всё законодательство. Также не может справедливость существовать в форме личного убеждения, оправдывающего самоуправство. И слово "выше" должно здесь пониматься в смысле расположения в космической иерархии сущностей. Справедливость выше закона бытийно, онтологически. Она являет собой жизнедательную общность людей, вне обменных полей которой, или полей общения, человек существовать не может. В то же время закон есть умное согласование отдельных производящих деятельностей. Его основной посыл - атомизация общности по принципу индивидуальной активности; так что общность оказывается объективированной в формулах согласования активностей, но не отрицается, а утверждается этими формулами.

Потому Справедливость отнюдь не отрицает Закона, но может служить нравственным основанием для его изменения и уточнения.

Органом нравственности в душе нашей (или, как говорят бихевиористы, "функцией") выступает СОВЕСТЬ. И требования совести (или нравственного долга, по Канту) не бывают слабее требований закона: они всегда сильнее. И в этой перспективе можно сказать, что совесть всегда выше закона, но никогда не является основанием для его нарушения.

Но есть же бессовестные люди! - воскликнет возмущённый читатель. Мы думаем, что таковых нет. Однако, действительно много тех, кто глух к голосу своей совести.

Перефразируя Джона Фаулза, который сказал: "верю, что человек от природы наделён здравым смыслом", говорим, что человек от природы наделён совестью. Можете судить об этом по поведению младенцев.

От совести нельзя избавиться, пока есть хотя бы один человек на земле живущий по совести. Даже если ты грешник, и не сознаёшь этого, и соблазняешься резонами себе-потакания, и восстаёшь против всего мира, твоя совесть всё равно жива делами Праведников, на которых зиждется мир. В ней твоё единение со всеми другими людьми как детьми единого Отца.

Как обратить своё внутреннее ухо к Его увещаниям?

Нужно научиться почтительности. Почтительность есть самый важный и жизненно-необходимый личный "аттитюд" из всех возможных. Его нельзя сравнить ни с какими другими на ценностной шкале, поскольку ПОЧТЕНИЕ есть ступенька лестницы, ведущей к фонтану Жизни: ступенька, которую нельзя миновать.

Все другие аттитюды нежизнедательны: они лишь заимствуют жизнь у плоти.

А как же Любовь?! - воскликнет здесь мой просвещённый почитатель.

Да, - отвечу. Но только любовь без почтительности не есть Любовь Христова; то - любовь плотская и эстетическая, сиречь творческая любовь Пигмалиона. Она балуется силами плоти и удовольствиями творчества, но Истины как Жизни вечной в ней нет. Она смертна.

Возвращаясь к началу нашей беседы, с учётом вышесказанного, можно заметить, что в ситуации общественной аномии, когда закон не прописан чётко и допускает различные толкования; когда власть сквозь пальцы смотрит на его нарушения; когда ближние злоупотребляют этой ситуацией, своекорыстно увеличивая своё благосостояние за счёт других - вы всегда можете узнать "как правильно поступать" в соответствии с законом. Для этого нужно, чтобы совесть вдохновляла ваш разум и ваши поиски справедливости. Найдя правильное законосообразное решение, вы можете твёрдо стоять на нём, вопреки соблазнам и давлению окружающих и коррумпированной власти. В этом содержание вашей свободы. Тогда как анархия - это как раз бегство от свободы, сопряжённой с благородным трудом и ответственностью.

Многие справедливо связывают наше состояние аномии с повальным, но не похвальным инфантилизмом граждан, однако не идут дальше констатации, сожалений и негодований по поводу. Никто не предлагает рецепта взросления.

Мы точно знаем рецепт: хватит изображать из себя взрослых состоявшихся людей путём своеволия и навешивания на себя всяческой атрибутики успеха и благосостояния. Нужно признать себя младшим и научиться почитанию старших, которые пока ещё живы, и уважению к объективированному наследию Духа прошедших поколений предков: в том числе в форме законов общежития.

"А как научиться?" --спросите вы. И я отвечу: нужно экзистенциально разделить делание и общение. Делание устремлено в будущее, к достижению проектируемых удовлетворений, а общение существует в настоящем.

"Многие из нас живут завтрашним днём - говорит Дж. Фаулз - потому что сегодня необитаемо".

"Необитаемо", здесь, - ключевое слово. Мы - Робинзоны, живущие каждый на своём острове, который изо всех сил обустраиваем. Но остров необитаем. И нам не хватает Пятницы для существования не будущим избавлением, а нынешним общением со своим ближним.

Древние прекрасно знали ментальную силу Правосудия, и олицетворяли Её под именем Фемиды - скажет историк. Но почему же олицетворяли, а не просто измеряли и учитывали силу? Потому что почитали, то есть жили общением. И это их почитание превращало Фемиду в богиню и возносило на Олимп. Нужно признать - они были мудрее нас, невзирая на то, что мы живём позже по времени.

Нашу глупость замечательно обрисовывает тот же Фаулз, отмечая, что "нас почти не впечатляют и очень мало интересуют космогонии Древней Месопотамии", потому что мы воспринимаем их как "опровергнутые научные факты", каковыми они отнюдь не являются.

Это несомненно противоречит обуявшей Модерн теории Прогресса. Но кто сказал, что она верна? Те, кто её придумал...?

Как прозорливо заметил Джон Фаулз, "конечная цель всякой эволюции - исчезновение. Это не абсурд. Абсурдом было бы, если бы конечной целью эволюции было совершенство".

Мы не первые люди на Земле; и то, что происходит теперь с нами, случалось уже не раз, - по крайней мере на протяжении Модерна. Гегель, как участник и свидетель эпохи, рисует узнаваемую картину:

"Легкомыслие, как и скука, распространяющиеся в существующем, неопределенное предчувствие чего-то неведомого -- все это предвестники того, что приближается нечто иное. Это постепенное измельчание... прерывается восходом, который сразу, словно вспышка молнии, озаряет картину нового мира".

Для наших отцов этот "новый мир" открывался днём Страшного Суда, которого они ждали. От их имени всем беззаконникам авторитетно сообщаю, что как бы не обстояли дела с законом и законопослушанием у нас в стране, Закон Божий и Суд всё равно существуют. И вы это знаете - хотя бы и на уровне подсознания, - и боитесь. Отсюда и вся бравада и самооглушение.

Господь милостив. Но только к кающимся, признавшим свою вину. Для нераскаянных уготована кара. И не когда-то в неизвестном будущем дне Страшного Суда, а сегодня, как утекание жизни из сосуда души сквозь дыру греха, и невозможность восполнить утечку за недоступностью плодов Древа Жизни.

Так что, если никто не приходит и не штрафует тебя за твои "шалости", то знай - это попущение исходит от Сатаны, ищущего погубить тебя. А наказание всё равно существует, и ты его чувствуешь - только не хочешь связывать его со своими грехами "благостяжательства".

В ЗАКЛЮЧЕНИЕ могу уверенно объявить всем, что, если в обществе господствует аномия, законы не работают, нет власти и отсутствует наказание за преступления, это не означает, что Закона нет. Закон ЕСТЬ, независимо от ваших мнений и пожеланий. И Наказание ЕСТЬ: оно неизбежно и страшно - безвозвратная смерть.

Либеральная власть, потакающая и попускающая, смотрящая сквозь пальцы на проказы подданных есть власть Сатаны, ищущего погубить семя Божие в человеках. В то время как власть бдительная, неукоснительная, не ленящаяся и не боящаяся сказать "нельзя!" и погрозить пальцем, есть власть Отеческая, любящая человека ради потенции Господа в нём.

О природе Закона могу сообщить, что Платон в своё время "счел для себя недостойным вводить какие-то законы для людей, которые отвергли уложения, распределяющие все блага поровну на всех". Откуда следует, что закон существует не для согласования частных интересов, порождающей тома казуистики; не для обеспечения нам комфортной жизни, а для того, чтобы мы смогли воплотиться, в том смысле, в каком это сказано о Христе, - то есть, из теней, отбрасываемых Небожителями на плоть мира, стать живыми существами, подлинными людьми. Закон - необходимое звено такого воплощения; скелет духовного тела. Без какового мы остаёмся призраками или деревянными марионетками балаганного театра.

Комментарии: 1, последний от 13/03/2020. © Copyright Незванов Андрей Семенович (artosgen@rambler.ru) Размещен: 12/03/2020, изменен: 22/09/2020. 23k. Статистика. Эссе: Философия Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Пока на Земле есть хоть один праведник, связь человечества с Царём Небесным и Судами Его сохраняется. Через нашу всечеловеческую общность Суды Царя, известные праведнику сообщаются всем людям Земли. Они сущи в совести каждого. Им совесть жива даже у самого отъявленного преступника. Потому - чтим праведника и прислушиваемся к совести. Это наш Путь!

Незванов Андрей Семенович: другие произведения.

Беззаконникам посвящается