Незванов Андрей Семенович : другие произведения.

Свобода от религии по Ричарду Докинзу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новую либертарианскую атаку на религию, устоявшую против всех революций Нового Времени, начинает британский этолог (sic!) Ричард Докинз. Этология вообще-то изучает поведение животных. Отчего же этолог вдруг берётся освобождать людей от Бога? Да оттого, что мы живём в царстве взбесившейся плоти, соблазнённой неограниченным потреблением. Так что теория Клинтона Ричарда Докинза, являющаяся апологией вседозволенности, весьма актуальна, и удивительно перекликается с мыслями нашего "освободителя" Льва Шестова: "Мы жалуемся, что не знаем, откуда пришли, куда идем, что было, что будет, что делать, чего избегать и т. д., - уверенные вперед, что если бы знали, то было бы лучше. Но, может быть, было бы не лучше, а хуже: знание связало бы нас и ограничило. А раз не знаем - значит ничего не связывает".

0x01 graphic

Освободительная миссия Ричарда Докинза, или свобода от Религии

  
   На следующих страницах предлагаю благодарному читателю вместе пролистать популярную книжку (не могу назвать её КНИГОЙ!) британского "этолога" Ричарда Докинза "Бог как Иллюзия".
   Начнем с "Предисловия", в первых строках которого читаем:
   "В детстве моя жена ненавидела свою школу и изо всех сил мечтала перейти в другую. Много лет спустя, уже двадцатилетней девушкой, она с грустью призналась в этом родителям, глубоко шокировав мать. "Доченька, почему же ты нам тогда прямо не сказала?" Ответ Лаллы я хочу сегодня вынести на обсуждение: "Я не знала, что это мне можно".
  
   "Она не знала, что "это ей можно".
  
   "Подозреваю - нет, уверен, - что в мире существует огромное количество людей, воспитанных в лоне той или иной религии, и при этом они либо не чувствуют с ней гармонии, либо не верят в ее бога, либо их тревожит совершаемое во имя религии зло. В таких людях живет смутное желание отказаться от веры родителей, их тянет это сделать, но они не сознают, что отказ является реальной возможностью".
  
   Иначе как либертарианской ДЕМАГОГИЕЙ это Вступление не назовешь. Мы его так и называем, - ведь это нам можно...! А вот девочке Лалле перейти в другую школу действительно было нельзя. Родители могли перевести её в другую школу..., - но, то была возможность родителей, а не Лаллы.
   Мы достоверно не знаем ситуации и должны довольствоваться притчей, сочиненной Ричардом в назидательных целях. И оттого не знаем наверное, что разумелось здесь под "ЭТИМ, которое можно"....
   Однако, и в таком скудном довольствии основа события осязаема. И состоит она в консервативном охранительном британском мире, где общество настроено охранять традиционные, сущие в веках габитусы. В том числе семейное и, шире, общественное положение младших; в особенности девочек, в контексте семьи как послушания.
   И в этом контексте названная Лалла, скорее всего, не знала, что она может сметь обратиться к родителям с просьбой (или, того хуже! - с требованием) перевести ее в другую школу, на основании ее каприза. Ведь мы прекрасно понимаем, что выбор школы зависел от очень многих факторов, важнейшим из которых был престиж заведения. Какое значение могло здесь иметь хотение или мечтание девочки, чьей общественно признанной добродетелью было ПОСЛУШАНИЕ.
   Невозможно также доверять сослагательным речам матери, произносимым post factum, вне актуальной ситуации: "...почему же ты нам тогда прямо не сказала?". Если бы Лалла тогда сказала, то, скорее всего, наткнулась бы на недоуменно-возмущенный брезгливый взгляд холодной британской мамаши
   Докинз может всё это знать. Но намеренно преподносит реальную этическую ситуацию в пропагандистском либертарианском ключе "незнания свободным индивидуумом своих прав!".
   Конечно, эта ощущаемая либертарианской фрондой "закрепощенность" индивидуума напрямую никак не связана с религией. Последняя выступает здесь как охраняемый традиционный габитус; и, более узко, как СЕМЕЙНЫЙ ГАБИТУС.
   Ричард описывает индивидуальную фронду как "смутное желание отказаться от веры родителей". Причем это сужение вселенского института религии до размеров семьи свидетельствует даже не о сектантстве, но - о современном плюралистическом мире трудовых мигрантов, потомство которых обнаруживает себя в положении, когда вывезенный родителями с родины традиционный религиозный габитус семьи оказывается изолированным внутри иноверного или атеистического мира, и ощущается индивидуумом как неуместное своеобразие.
   Встающие здесь перед личностью вопросы суть вопросы социализации и самоидентификации, но отнюдь не богословские вопросы, и не вопросы веры в Бога или неверия. Названные Ричардом люди, "воспитанных в той или иной религии", которые "либо не чувствуют с ней гармонии, либо не верят в ее бога, либо их тревожит совершаемое во имя религии зло", хотят освободиться не от веры (её у них и так нет), но - от власти традиционной семьи; то есть, эмансипироваться ради успешной интеграции в неолиберальное общество.
   Откуда ясно, что цитированное выше Предисловие никак не оправдывает название книги Докинза, "Бог как Иллюзия".
   Последнее есть не более, чем просвещенческий тезис, призванный дать рациональное объяснение самому существованию веры, или религии. Данное объяснение ("иллюзия") следует отнести к разряду психологических. В нем нет ничего нового.
   С какой же целью Докинз взялся пережевывать этот старый тезис? Что нового он думает привнести? Хочет ли он через обновление этого тезиса окончательно разрушить традиционное патриархальное общество, заменив его сборищем изолированных индивидуумов, управляемых исключительно социальной рекламой?
   Судя по тексту Предисловия, Ричард, похоже, настолько самолюбив, что просто делится с публикой своим личным опытом интеллектуальной эмансипации, который находит достаточно ценным для этого.
   Но, почитаем.... Основанием нашего внимания к этой книжке служит её большая популярность.
   Итак, начинаем с Главы Первой, имеющей говорящее название.
  

0x01 graphic

  

Глава Первая.

"Глубоко религиозный безбожник".

  
   Под "безбожником" здесь разумеется не кто-нибудь, а сам Альберт Эйнштейн. Его высказывание предпосылается тексту главы в качестве эпиграфа:
   "Я не пытаюсь вообразить Бога как личность; мне достаточно изумительной структуры мироздания, насколько наши несовершенные органы чувств могут ее воспринять". (Альберт Эйнштейн).
   Таким образом, вопреки объявленной в Предисловии эмансипации Докинз начинает с привлечения авторитета, Альберта Эйнштейна. Чем доказывает, что он вовсе не желает свободы: он хочет быть ведомым - только другими людьми.
   Любопытно, но с первых же слов Ричард невольно отсылает нас к Курту Хюбнеру и его "Истине Мифа" как поэтического единения с Природой.
   Читаем:
   "На траве, опустив подбородок на сложенные руки, растянулся мальчишка. В переплетении стеблей и корней ему неожиданно открылись удивительные миниатюрные джунгли, населенные муравьями, жуками и даже - хотя в то время он еще этого не знал - миллиардами почвенных бактерий, беззвучно и незаметно питающих экономику микромира. Любознательный ум мальчика силился постигнуть сущность скрытого в траве крошечного леса, растущего, казалось, на глазах, готового сравняться со Вселенной. Это переживание пробудило в ребенке религиозные чувства, и со временем он стал священником".
   И...
   "... Я сам был таким же мальчишкой: меня потрясало созерцание Ориона, Кассиопеи и Большой Медведицы, до слез трогала беззвучная музыка Млечного Пути, кружили голову ароматы африканских плюмарий и бьюмонтий".
   "Музыка Млечного Пути" - вполне в духе поэзии Гёльдерлина, на примере которой Курт Хюбнер представляет нам истоки мифа, как состояния души. Странно, однако, что понимание "экономики микромира" сделало мальчика священником, а вслушивание в музыку Млечного Пути сделало другого мальчика ярым атеистом.
   Ричард пишет:
   "Трудно сказать, почему одни и те же эмоции увлекли нашего школьного капеллана в одну сторону, а меня - совершенно в другую".
   Невзирая на эту трудность, Ричард констатирует, что...
   "Среди ученых и рационалистов нередко встречаешь полумистические чувства по отношению к природе и Вселенной, но они никоим образом не связаны с верованиями в сверхъестественное".
   Таким образом Докинз разводит в стороны поэтическое единение с Природой в "полумистическом экстазе" и "веру в сверхъестественное".
   Последняя неизвестна религии - ровно так же, как ей неизвестно "естественное", - и принадлежит её просвещенческой критике, опирающейся на противопоставление веры и естествознания, - откуда и термин "сверхъестественное".
   Этот развод, сопряженный с дележом имущества, и есть тема первой главы. Именно, он хочет быть ученым атеистом, верящим в то, что "всё возникло "благодаря господствующим вокруг законам", и одновременно сберечь поэтическое единение с Природой, рождающее миф, согласно Курту Хюбнеру. Ведь, "радуга не теряет своей прелести оттого, что мы научаемся разделять ее на цвета спектра".
   Ричард пишет о себе в этой связи:
   "...меня часто называют глубоко религиозным человеком. Я получил письмо от одной американской студентки, спросившей своего профессора, что он обо мне думает. Тот ответил: "Его позитивистская наука с религией несовместима, но он самозабвенно поет дифирамбы природе и Вселенной. Я считаю, что это - религия!".
   И если бы это было так, тогда эта...
   "Религия - не важно, старая или новая, - прославляющая открытое современной наукой величие Вселенной, вызывала бы восторг и почтение, которое и не снилось традиционным культам".
   И здесь, для крепости, наш Ричард прислоняется к Эйнштейну, заявляя, что "многие с готовностью называют "религией" испытываемый ими - вспомним известнейший пример Альберта Эйнштейна - пантеистический восторг". И сообщает нам, что...
   "Эйнштейн сказал в свое время: Я не верю в персонифицированное божество.... Если во мне и есть что-то, что можно назвать религиозным, то это - безграничное восхищение структурой мироздания, насколько наша наука может ее постичь. Я - глубоко религиозный безбожник. Можно сказать, что это своего рода новая религия".
   И эта новая религия естествоиспытателей выступает как бы ответом Курту Хюбнеру, который констатирует, что...
   "научное "расколдовывание" мира, развивающееся дальше и дальше, создает вместе с тем гнетущее впечатление пустоты и недостатка чего-то".
   Для иллюстрации нашей параллели с Хюбнером и его пониманием мифологического сознания мы приведем теперь несколько цитат из книги Хюбнера "Истина Мифа", где он объясняет помянутое выше восхищенное созерцание Вселенной, привлекая поэзию Гёльдерлина.
   Так, Курт пишет:
   "... жизненная связь, которую мыслит Гёльдерлин, объемлет одновременно и природу и историю, или, следуя его способу выражения, "природу и искусство"".
   "...она воплощает в себе некое живое образование, в которое включены известные и понимаемые нами как природные процессы: река со своими животворящими и угрожающими жизни водами, эфир со своим все пронизывающим и плодородным светом, растения, животные и люди во взаимосвязи, гармонически согласованной с условиями их бытия".
   "Используя традиционный философский язык, можно было бы сказать, что здесь речь идет о некотором взаимопроникновении субъекта -- человека, постигающего природу, и объекта, именно этой природы. Объект, природа полностью преодолевается с помощью человеческого взгляда.... Тем самым каждый предмет обретает личностные черты. Так, Гёльдерлин говорит, к примеру, о реке, которая сначала "бездумна" и "ликует", зимой "холодный берег окаймляет", весной же вновь "ломает" скалы; "пробуждает" окружающие горы, и "дрожа" "в груди Земли вновь радость возбуждает"".
   "Природу в отрыве от человека Гёльдерлин называет "аоргосной", то есть "бесчувственной", "непостижимой" и "безграничной", лишенной всякого упорядоченного единства, которое достигается лишь во встрече с человеком, благодаря культивированию (искусству). Божественное находится там, где встречаются "органически" упорядочивающая деятельность человека и "аоргосное", божественное находится "в середине между ними"".
   "Лишь там, где происходит постижение этой связи, природа пробуждается из своего чисто объектного бытия как из мертвого сна, словно по прикосновению волшебной палочки".
   Курт Хюбнер утверждает, что...
   "Охарактеризованный таким образом поэтически-мифический природный опыт, по существу, нам всем довольно хорошо знаком".
   Мы не знаем, читал ли Докинз Хюбнера, но, похоже, что именно о таком опыте Ричард говорит как о "новой религии".
   Настаивая, вслед за Эйнштейном, на разводе этого "поэтически-мифического природного опыта" с вульгарным представлением просвещенцев о религии как вере в сверхъестественное, Ричард очень не хочет, чтобы...
   "веру в сверхъестественное существо путали с тем, что можно определить как "эйнштейновская" религия".
   И продолжает, говоря:
   "Если продолжить мои пояснения относительно различий между сверхъестественными религиями, с одной стороны, и эйнштейновской религией - с другой, то, пожалуйста, имейте в виду, что я считаю заблуждением только сверхъестественных богов".
  
   "Заблуждению" противостоит "Знание", однако нет знания несуществования богов, которому мнение об их существовании могло бы быть сопоставлено в качестве заблуждения. Посему полагание "заблуждением сверхъестественных богов" есть отношение не к богам, а к своим согражданам; и является частью идеологической доктрины, сопряженной с политическими претензиями.
   Докинз лукавит, когда сопоставляет одухотворение, рождающееся в общении с Природой, с заблуждением, поскольку это одухотворение, когда Природа персонифицируется в общении человека с Ней, не является знанием, которому можно было бы противопоставить заблуждение. Поэтическому экстазу единения с "дружелюбной долиной" или "величественной горой" можно противопоставить только прагматическую потребительскую бездуховность золотодобытчика, лесоруба или браконьера, но не заблуждение. Последние как раз не заблуждаются, но точно знают, где что лежит, и сколько стоит. Скорее они сочтут заблуждением экстаз дурачка Ричарда, вслушивающегося в гомон ручья и шепот листвы и восхищающегося Млечным Путем.
   Нам, в свою очередь, кажется странным, что Ричард, имеющий вышеописанный поэтически-мифический опыт единения с Природой, не может понять людей, имеющих тот же опыт, но только дополненный восхищением Творцом и глубоким почтением к Нему. Отчего-то он находит естественной персонификацию отдельных природных объектов в ходе такого опыта, но не допускает усмотрение Лица, стоящего за живоносным единством природного мира в целом. Хотя собственное бытие человека есть личное общение; и одухотворение Природы человеком совершается как раз в личном общении с Ней, - когда природные сущности выступают как лица, обнаруживая личное отношение к поэту, созерцающему Природу; когда...
   "Объект, природа полностью преодолевается с помощью человеческого взгляда /.../, каждый предмет обретает личностные черты, позволяющие Гёльдерлину говорить о "ликующем ручье"; когда явления природы приобретают образ высказываний, исходящих от определенного субъекта" (Курт Хюбнер).
   В таком психологическом контексте вполне уместно прозревать Персону, Лицо, собирающее многие природные лица в единый ансамбль, в стройный хор, прославляющий своего Вождя, Отца и Творца. Появление в описанном мистическом опыте такого Лица, чье высказывание слышно в гармонии хора множества отдельных высказываний субъектов Природы, отнюдь не противоречит этому опыту, и не может быть опровергнуто.
   Сам Эйнштейн, по свидетельству Докинза, чувствовал нечто подобное:
   "Природа - величественное здание, которое мы в состоянии постичь очень неполно и которое возбуждает в душе мыслящего человека чувство скромного смирения. Это поистине благоговейное чувство с мистицизмом ничего общего не имеет".
   И в самом деле, это личное отношение. Благоговейное смирение охватывает нас перед лицом бесконечно превосходящей величественной Персоны.
   Если Ричард этого смирения не чувствует, то может констатировать, что его личный опыт обеднен по отношению к аналогичному, но более полному опыту. И обеднен как раз отсутствием богов и общего Творца.
   Вместо признания указанного факта, он включает граммофон антирелигиозной просвещенческой риторики, никак не относящейся к делу. Это симптом.... Симптом болезни, сопряженной с политической ангажированностью; с захваченностью воинственной антицерковной пропагандой.
   Тот же симптом мы наблюдаем у Эйнштейна, к которому прислоняется наш герой. Альберт так боится адекватного осознания ощущаемого им смирения, что, сообщив нам о нем, тут же спешит заявить, что...
   "Идея персонифицированного божества никогда не была мне близка...".
   Что это значит? Разве кто-нибудь спрашивал об этом? Значит, идея эта явилась уму на фоне описанного "смирения"? И Альберт тут же испугался её, как разрушающую политическую самоидентификацию...?
   Эйнштейн заявляет:
   "Я не верю в персонифицированное божество...".
   А кто верит??! И как это возможно? Мы тоже не верим в.... Мы общаемся с Отцом! И по отношению к Его словам не возникает вопроса о вере.
   Верить или не верить можно сплетням. И "вера в бога" - это всего лишь неудачная фраза, принадлежащая отнюдь не вере, но - публичной коммуникации вокруг религии. И здесь Эйнштейн, так же как и его последователь Докинз, повинен в том, что ставит в один ряд несопоставимое. Именно: свой опыт осознания величия Мироздания и испытанное им в тот же момент смирение перед Зодчим и вульгарные политизированные разговоры о религии людей, ведущих политическую борьбу.
   Такой искушенный ум не может, оставаясь честным, позволять себе подобные некорректные сопоставления. Мы расцениваем это как симптом.
   Точно так же никакого отношения к вере не имеет "идея персонифицированного бога", которую Эйнштейн якобы отвергает.
   Само словосочетание является идиотским, разрушающимся изнутри. Подобная "идея" может существовать только в идеологической полемике вокруг религии. И, главное, - вера не состоит в принятии той или иной идеи.
   Вообще, если воспринимать религию как философское учение, то должно понимать, что оно не о существовании Бога, а о существовании человека! ровно так же, как поэзия Гёльдерлина повествует не о Природе, но - о Человеке.
   Это легко видеть, если всерьез стать религиозным философом и пытаться жить согласно признаваемой мудрости. Но Ричард не видит, и это - болезнь.
  
   К сожалению, у нас нет возможности предложить здесь какое-то лечение ни Докинзу, ни, тем более, Эйнштейну. Потому мы возвращаемся к тексту Ричарда, и принимаем его таким, каков он есть.
   Читаем:
   "Давайте подведем итог эйнштейновской религии еще одной цитатой из самого Эйнштейна: "Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чьи красота и совершенство доходят до нас лишь в виде отраженного слабого отзвука, - это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен"".
   Докинз тут же присоединяется к Эйнштейну и заявляет:
   "В этом смысле я тоже религиозен...".
   Ядро этой "религиозности", которую Курт Хюбнер, в свою очередь, преподносит как "истину мифа", составляют упомянутые переживания. Без них просто не о чем говорить! Но дело в том, что человек не вмещается только в переживания; он есть нечто сверх этого. Эпитет "непосредственные", приложенный Эйнштейном к переживаниям, указывает на то, что помянутое "СВЕРХ" опосредовано, или сопряжено с умной рефлексией. Рефлексия отнюдь не исчерпывает всего "СВЕРХ", но способна сыграть с человеком злую шутку. Оказывается, в рефлексии человек не свободен. Рефлексия не висит в вакууме: она - часть публичного коммуниона; и потому представления, мнения и суждения имярека обязательно ангажированы. Ангажирована и приведенная здесь рефлексия Эйнштейна о его собственном "СВЕРХ": о том, что не вмещается в переживания. Мы узнали, что в уме Эйнштейна его "СВЕРХ" представлена как "способность воспринимать непостижимое для нашего разума", то есть - сверхразумная интуиция.
   Сверхразумность этой интуиции не должна нас обманывать. Это совершенство лежит в русле гуманности как разумности. В сверхразумной интуиции разум как бы превосходит сам себя, но всё равно это суть совершенство разума, - пусть трансцендирующее.
   Ангажированность подобной рефлексии заключается в самом представлении о человеке, о его собственной идентичности. Это ответ на вопрос: что делает человека человеком? И ответ, который имеем в данном случае, это - РАЗУМ! То есть ответ Нового Времени, эпохи Просвещения, века Науки, которому и принадлежит Альберт Эйнштейн. В ментальности этого времени человек выделен из всех живых существ как "Человек разумный" (Homo sapience). И Альберт описывает нам себя как стоящего на Олимпе Разума и заглядывающего с его вершины за облака. Его сверхразумные интуиции и есть это заглядывание, возможное только с вершины Разума.
   Мы с вами являемся свидетелями и участниками конца века науки. Представление о гуманности как о разумности, и понятие о смысле жизни как о научном познании, испытывают явный декаданс. Соответственно, мельчают и персонажи на публичной сцене. Пример такого обмельчания как раз и подает нам Ричард Докинз. В своем заявлении о солидарности с Эйнштейном в плане новой религиозности он пишет:
   "В этом смысле я тоже религиозен, с той поправкой, что "непостижимое" не означает "закрытое для постижения".
   Ну, не дурак ли?
   В этой "непостижимости" весь корень! Именно разумная непостижимость дает повод и позволяет Эйнштейну говорить о "религиозности". Именно трансцендирование сближает "восприятия", о которых говорит Альберт с восприятиями мифа. Речь, в данном случае, идет о трансцендировании разумных интуиций, опирающихся на интегральное переживание единения с Природой, за пределы умных габитусов, состоящих в логических рассуждениях.
   Наш герой Ричард, устраняя названную "непостижимость", уничтожает и всякое основание для сближения с религией. Он это чувствует, - как ни странно! - и потому заявляет следом:
   "... я предпочитаю не называть себя религиозным".
   И в самом деле - зачем?! Поскольку он, очевидно, не имеет того опыта сверхразумных интуиций, которые позволили Эйнштейну создать Теорию Относительности, ему не с чем связать слово "религиозное", кроме как со стереотипными определениями религии, имеющими хождение в его кругу.
   И он тут же свидетельствует об этом, говоря, что именование себя религиозным...
   "... приводит к неправильному пониманию; /.../ ибо для большинства людей "религия" означает веру в сверхъестественное".
   Соответственно, Ричард не хочет, чтобы слово "Бог", использованное им в названии книги, не приводило к неправильному пониманию, и спешит оповестить нас, что...
   "В названии книги - "Бог как иллюзия" - я не имею в виду бога Эйнштейна и бога других упомянутых в предыдущем разделе выдающихся ученых".
   То есть, бог Эйнштейна, пред незримым ликом которого тот испытывает "благоговейное смирение", для Докинза - не иллюзия; значит - достоверный факт, или истина.
   А вот боги простолюдинов не входящих в касту "выдающихся ученых", к которым Ричард себя причисляет, они суть ИЛЛЮЗИЯ.
   По его мнению,...
   "Метафорический, или пантеистический, бог физиков колоссально далек от вездесущего, чудотворного, читающего мысли, наказывающего за грехи и внимающего молитвам бога Библии, священников, мулл, раввинов и простых прихожан".
   Поскольку о боге "простых прихожан" ничего не сказано, кроме того, что Ричард "в него не верит", то последнее высказывание говорит не об удаленности одного бога от другого, но - о "колоссальной далёкости" живущих на Олимпе Разума касты "выдающихся ученых" от простолюдинов и их вождей.
   О кастовости мышления Докинза свидетельствует также употребление им термина "измена". Он пишет далее, имея в виду помянутые выше понятия о богах:
   "По-моему, смешение этих двух понятий аналогично интеллектуальной измене".
   То есть, он хотел бы сохранить в чистоте свою расу - отличающуюся от прочих не цветом кожи, а "цветами ума", - и ни в коем случае не допустить смешения, совершающегося здесь на уровне интеллекта.
   Если отложить на время в сторону тип расовых признаков, лежащих в основе деления на расы, и посмотреть на дело чисто социологически, то невозможно не узнать в речах Докинза колониальную идеологию британских фашистов, исповедовавших расовое превосходство англосаксов над другими народами. Нелишне также вспомнить в данной связи, что именно колониальная Британия, а вовсе не Италия или Германия, является родиной Фашизма.
   Говорящим здесь является и слово "понятие", примененное к богу. Такое "понимание" бога помещает нас в сферу идеологии. О том же свидетельствует отсылка к определению Адамса, которое тут же приводит Ричард.
   Адамс сказал: "Сущность религии... заключается в наборе идей, называемых священными, заветными и тому подобное".
   Нам уже приходилось заметить, что религия не может быть сведена к идеям, и теперь мы вынуждены к тому же напомнить, что никакая сущность не может быть представлена "набором" чего бы то ни было.
   Любопытно, что цитирование подобных вульгарных речений и присоединение к ним Докинз не считает "интеллектуальной изменой"?! И это не случайная нравственная близорукость. Такое определение религии позволяет отождествить верующих с приверженцами разных идей, носителями разных идеологий. И на основании такого отождествления ставить вопрос о фактическом неравенстве (на фоне формального равенства) людей имеющих понятие бога с людьми имеющими другие понятия.
   Именно этим Докинз и занимается в конце главы. Он приводит множество политических примеров незаслуженных и необоснованных привилегий, которыми якобы пользуются приверженцы идеи бога, по сравнению с приверженцами других идей, - например, идеи Эволюции. И заканчивает первую главу следующей возмущенной сентенцией:
   "Меня поражает и удивляет непропорционально привилегированное положение религии в наших, во всех других отношениях светских, обществах".
   Нас это положение (если оно есть) отнюдь не удивляет. В наших глазах оно лишь свидетельствует о смутном сознании собственной ущербности и недостаточности, присутствующем в атеистическом обществе.
   Перед лицом представленной им кажущейся несправедливости Ричард хочет знать:
   "Так что же особенное заключено в религии, что мы отдаем ей такое необычно почтительное уважение?".
   И мы в состоянии ответить ему на этот вопрос. "Особенное" заключено в особенном отношении к человеку, в самой концепции гуманности. Ведь, если атеистический мир видит человека как "Человека разумного", то церковный мир видит Человека как Сына Божия.
   Чувствуете разницу, и превосходство второго над первым?
   И на этом различии мы заканчиваем чтение первой главы книжки Докинза и переходим ко главе второй.
  

Глава вторая.

"Гипотеза бога"

  
   Указанное нами различие ментальностей атеиста и верующего столь фундаментально и существенно в случае Докинза, что результат своего прочтения Библии он формулирует в следующих словах:
   "Вместо обсуждения личных качества Яхве, или Иисуса, или Аллаха, или любого другого отдельного божества, такого как Ваал, Зевс или Один, дадим гипотезе бога более четкое определение: "Существует сверхчеловеческий, сверхъестественный разум, который намеренно задумал и сотворил Вселенную и все, что в ней находится, включая нас".
   Как видите, Ричард не может никуда уйти от Разума. И субъектность этого Разума такова, что он может задумать и сотворить задуманное, то есть быть инженером, но быть лицом, в полном смысле слова, обладать полнотой личности он не может, - именно с этой невозможностью и связан отказ Ричарда "нападать на личные качества Яхве". Ведь у "Разума" их просто нет.
   Наконец, приписывать Библии цитированное определение Бога значит просто клеветать на Священное Писание. Наверное, мы не может отказать Богу в разуме, коль скоро мы, разумные, созданы по Его образу, но свести библейского Бога к Разуму совершенно невозможно.
   Невозможно, но нужно Ричарду; а охота, как мы знаем, пуще неволи. Остается спросить: зачем ему это нужно?!
   Ждать ответа долго не приходится. Уже в следующей строке мы его получаем. Оказывается, гипотеза Бога-Разума, якобы изложенная в Библии, нужна Докинзу для того, чтобы противопоставить ей свою гипотезу Разума.
   Он пишет:
   "В данной книге я отстаиваю другую точку зрения: "Любой творческий разум, достаточно сложный, чтобы что-либо замыслить, может появиться только в результате длительного процесса постепенной эволюции". Творческие мыслящие существа, будучи продуктами эволюции, неизбежно появляются во Вселенной на более позднем этапе и, следовательно, не могут быть ее создателями".
   Итак, Homo sapience как продукт Эволюции противопоставляется не Сыну Божию - как того следовало ожидать, если бы теория эволюции противопоставлялась христианскому богословию - а "сверхъестественному Разуму".
   То есть, научную истину Ричард противопоставляет собственной выдумке, которую он совершенно безосновательно вкладывает в умы людей верующих. И это его представление о людях Писания, как о носящих в голове концепцию "сверхъестественного Разума", есть иллюзия, - рожденная им самим, для себя, и в собственных интересах.
   Ричард верит в неё как в истину и взамен полагает иллюзией Бога:
   "Согласно данному определению (т.е. появлению мыслящих творческих существ в результате эволюции), бог - это иллюзия".
   Однако, ИЛЛЮЗИЯ есть явление индивидуальной психики, принадлежащее конкретному имяреку. И действительно, мы можем допустить, что некто мистер Джон имеет в поле представления некую иллюзию, и даже называет её "богом".
   Однако, Докинз не знакомит нас ни с каким конкретным Джоном - как он поступал выше, знакомя нас с Адамсом, Эйнштейном, и иже с ними. Вместо этого он говорит об Иллюзии вообще, как о платонической идее или некоей вселенской сущности, наподобие Майи в буддизме, которой охвачены многие. Притом подает свое суждение в форме логического заключения, как следствие принятия им второй гипотезы, против первой. Но, в таком случае, правильно говорить не об "иллюзии", а о ПРОТИВОРЕЧИИ, делающем невозможным одновременное принятие двух вышеизложенных гипотез.
   Мы, в свою очередь, тоже способны к логическим заключениям, и, поскольку Ричард не предъявил нам конкретного имярека с его иллюзиями, заключаем, что слово "иллюзия", приложенное Докинзом к Богу, есть всего лишь богохульный ярлык.
   В ответ мы можем вполне основательно заявить, что Эволюция видов - это фантазия, объясняющая необъяснимое и непостижимое. Но Докинз нас не услышит.
  
   Утвердившись таким образом в гипотезе Эволюции, наш герой находит её продолжение в Истории и предлагает нам обзор исторической эволюции "гипотезы Бога":
   "Историки религий", якобы, "описывают ее развитие от примитивного родового анимизма к многобожию греков, римлян и скандинавов, а также единобожию иудеев и его производных - христианству и исламу".
   "Родовой анимизм" он выносит за скобки - видимо в силу его "примитивности" - и начинает сразу с "многобожия"; притом, с его исторического конца.
   Он пишет:
   "Трудно сказать, почему переход от многобожия к единобожию сам по себе считается прогрессивным, позитивным событием".
   Любопытно! Значит История и вместе с нею Эволюция не обязательно прогрессивна, но может включать в себя и деградацию?
   Во всяком случае, Ричард сомневается в прогрессивности единобожия и не соглашается здесь с "широко распространенным мнением".
   Поскольку сам он является атеистом, то у него нет религиозных оснований для предпочтения многобожия перед единобожием. Поэтому он подключает к своей заранее занятой позиции энергию политического оппозиционера и говорит о политических следствиях публичного предпочтения единобожия. Он пишет:
   "До недавнего времени превосходство единобожия в ущерб многобожеским религиям было официально закреплено в законодательстве о благотворительности Англии и Шотландии: пожертвования, нацеленные на пропаганду единобожеской религии, освобождались от налогообложения.... Я до сих пор лелею надежду убедить членов почтенной индуистской общины Великобритании выступить с гражданским иском и бросить вызов высокомерной дискриминации многобожия".
   И это было бы тем более справедливо, ввиду фактического многобожия христианства, - Докинз имеет в виду догмат Троицы. Для успеха помянутого иска Ричард советует индусам подать своих богов в виде квазитроицы:
   "Мой воображаемый индуистский истец мог бы поступить согласно поговорке: "С волками жить - по-волчьи выть". Его многобожие можно классифицировать как завуалированное единобожие. Есть только один бог - а господь Брахма-создатель, господь Вишну-хранитель, господь Шива-разрушитель, госпожи Сарасвати, Лакшми и Парвати (жены Брахмы, Шивы и Вишну), господь Ганеша со слоновьей головой и сотни других являются лишь различными проявлениями и воплощениями одного бога".
   По мнению Докинза, "христиане, скорее всего, примут такую софистику тепло".
   "В IV веке нашей эры Арий Александрийский отрицал, что Иисус был единосущностным. /.../ Эта полемика расколола христианство пополам на целое столетие, и по приказу императора Константина все книги Ария были сожжены".
   "Так что же мы имеем - одного бога в трех частях или трех богов в одной? Вопрос проясняется следующим шедевром богословского логического рассуждения из Католической энциклопедии: В единстве Божественной сущности заключены три лица, Отец, Сын и Дух Святой, - отличные друг от друга Божественные существа. То есть, как сказано в Афанасьевом символе веры, "Отец есть Бог, Сын есть Бог, и Святой Дух есть Бог. Хотя они являются не тремя Богами, но одним Богом".
   Здесь мы должны отметить, что цитированное Ричардом изложение позиции Церкви не является логическим рассуждением, и потому его ирония совершенно неуместна.
   Больше того, логическая нелепица теологических положений как раз свидетельствует о трансцендентности религиозного опыта тому уровню существования, на котором о нем пытаются рассказать. В мире самодостаточного умного делания нет места никакой "Троице". Что тут удивительного?
   Потому, богословские истины чем более истинны, тем более нелепы. Отсюда, претензия Ричарда к Григорию Чудотворцу на предмет "неясности изложения" не совсем уместна.
   Он пишет:
   "Какими бы чудесами ни заработал Григорий Чудотворец свое прозвище, чудо ясности изложения мыслей в их число не входит".
   Пусть так. Только, кто сказал, что богословские речения представляют собой "изложения мыслей"?!
   Дело, видимо, в том, что Ричард не может представить себе ничего выше ума, поскольку ум есть высший результат Эволюции видов.
   Стоя на этой позиции, Ричард поучает устами Джеферсона:
   "Прежде чем за дело может взяться ум, мысль необходимо четко сформулировать; но, ни у кого никогда не было четкого определения Троицы. Это просто абракадабра...".
   Мы, со своей стороны, можем заметить, что мысли о Троице не могут быть ничем иным, чем "абракадаброй". И тут Докинзу не мешало бы вспомнить своего учителя Эйнштейна, говорившего о "восприятии непостижимого умом". Тезисы теории относительности, например, с точки зрения Ньютоновой физики, тоже, ведь абракадабра....
  
   Используя логику Эволюции, или исторического Прогресса как её продолжения, Ричард Докинз, чужими устами, делает вывод о логической неизбежности смены Единобожия научным Атеизмом.
   Читаем:
   "...Ибн Варрак (автор книги "Почему я не мусульманин") остроумно заметил, что следующим этапом на пути развития единобожия будет отказ еще от одного бога и переход к атеизму".
   Если согласиться с логикой Эволюции и посмотреть на человека в её перспективе, то в глазах христианина "прогресс" человечества будет выглядеть несколько иначе. Для атеистов вершиной эволюции является "Человек разумный"; для христиан же разумный человек неполноценен. Соответственно, мир человека разумного не самодостаточен и не имеет в себе цели. Разумные люди вместе с их строительством существуют для того, чтобы в них рождались Дети Бога. Именно Дети Бога являются вершиной Эволюции, а человек разумный - существо переходное. Миру людей разумных не чуждо это Знание. Потому и возникают в разумно строящемся мире неразумные проекты строительства Башни до Неба.
  
   Далее Ричард обличает католическую церковь в фактическом многобожии при доктринальном единобожии. Наверное, небезосновательно. Что мы можем здесь ему советовать? Только одно - обратиться к теории Эволюции, в которую он верит, и посчитать, что фаза исторического продвижения от многобожия к единобожию еще не завершена в человечестве. Вот и всё! Не вижу причин для возмущения, - разве что оно носит политический характер?
  
   Впрочем, это не так важно для Ричарда, поскольку следом он объявляет, что...
   "...эта книга - о другом".
   О чем же?
   Ответ Докинза:
   "Я порицаю веру в сверхъестественное во всех ее проявлениях...".
   Что ж, прекрасно! Однако, эти "проявления" еще нужно отыскать. Пока что мы видели только доктринальную интерпретацию христианской веры как "веры в сверхъестественное". Но можно ли согласиться с такой интерпретаций? Ведь, Бог христиан родился от земной женщины и имеет человеческое естество...!? Наверное, Докинз имеет в виду непорочное зачатие и воскресение как явления сверхъестественные.... Однако, стоит ему принять наш расширенный взгляд на Эволюцию как рождение Детей Божьих среди людей разумных, на данном этапе, как тут же с естеством все будет в порядке.
   Докинз, конечно, не дурак, и знает, что мы тоже умные (но неразумные!). Он предвидит наши возражения и пишет:
   "Пожалуй, нужно сразу сделать одно отступление, чтобы ответить на возражение, которое непременно - как день непременно сменяет ночь - возникнет в рецензиях на книгу: "Я тоже не верю в того бога, про которого пишет Докинз. Я не верю в живущего на небе белобородого старика".
   "Этот старик - просто надоевший камуфляж, завешивающий длинной бородой далеко не безобидную проблему. Своей вопиющей нелепостью этот знакомый образ отвлекает внимание от того, что настоящие убеждения говорящего ненамного разумнее".
   "Конечно, я знаю, что вы не верите в сидящего в облаках старика, давайте не будем тратить на это больше времени. Я не нападаю на определенный тип бога или богов. Моя мишень - бог, все боги, всё сверхъестественное...".
   То есть, АБСТРАКЦИЯ?
   Здесь, в сфере логических абстракций Ричард в своей стихии. И здесь очень удобно критиковать религию, поскольку все отображения феноменов веры в область логического - совершенно алогичны. И, наверное, такая критика будет занимательным упражнением ума.... Наблюдается, впрочем, небольшая с этим загвоздка. Дело в том, что Ричард нас обманывает. Его мишень - отнюдь не "все боги". Предваряя свои "нападки", он пишет:
   "Я порицаю веру в сверхъестественное во всех ее проявлениях и самым эффективным способом критики полагаю сосредоточить внимание на наиболее знакомой читателям и наиболее опасной для общества ее форме. Большинство моих читателей выросли в лоне одной из трех современных "великих" религий, ведущих начало от легендарного патриарха Авраама, поэтому в данной книге стоит, прежде всего, говорить об этой группе традиций".
   Тем самым Докинз обнаруживает свою политическую ангажированность и охранительную позицию, выражающуюся в намерении оградить общество от опасности. И тогда получается, что абстрагирование религии до "веры в сверхъестественное" служит не цели охвата всех существующих религий общим для всех признаком, а в намеренном искажении смысла Аврамических религий представлением их "верой в сверхъестественное".
   Но и это не всё! Оказывается, мы еще хорошо о нём думаем! На деле всё серьезнее. Ричард - больше чем политик. Он у нас борец с мировым злом!
   Итак, он надевает шлем, натягивает кольчугу, берет в руки копьё и выходит на брань с... Единобожием! Каковой абстракцией он объединяет в своём мышлении три Аврамических религии.
   Читаем:
   "Единобожие - это огромное, замалчиваемое, таящееся в центре нашей культуры зло. Из варварского текста под названием Ветхий Завет эпохи бронзового века возникли три античеловеческие религии - иудаизм, христианство и ислам".
   Как видите, мы обманулись в нём. Вначале мы подумали, будто имеем дело с ученым, - может быть чуточку политически ангажированным; но теперь ясно, что перед нами воинствующий РАДИКАЛ, готовый вести войну на уничтожение. Видим и не верим глазам своим, - потому что такие теперь времена, что за всяким общественным феноменом подозрительно прозреваешь ПОЛИТТЕХНОЛОГИИ.
   Вот и здесь, Ричард пытается уверить нас, что он объединяет три Аврамических религии исходно по родовому признаку, а затем - путем абстрагирования.
   Он пишет:
   "Для своих целей я буду рассматривать все три Авраамовы религии вместе, без различения. ...Сходство между данными религиями важнее, чем различие".
   Вопрос: Каковы его цели? А говоря более конкретно, для чего он объединяет названные религии? Ведь, если смотреть на дело политически, христианство не составляет проблемы для Европы. Так же - иудаизм. Зато ислам..., вот с ним есть проблемы. Но, как справиться с Исламом, сохраняя манипулятивную "демократию"? Ведь это будет несправедливо - навалиться на Ислам, не трогая при этом его сестёр, Иудаизм и Христианство....
   И вот, - как кажется, - через Докинза нам предлагают циничную политтехнологию: расправиться с исламом не выборочно, а - в куче, вместе с христианством и иудейством. Это тем более заманчиво, если понимать, что радикальный ислам дает хороший повод завершить наконец европейскую революцию Нового Времени и обеспечить окончательный триумф Просвещения.
   Думается, именно последнее является целью Докинза. И для достижения её, на данном этапе, ему, как он говорит, "необходимо развить упрощенное определение гипотезы бога, с которого он начал главу".
   Нам, со своей стороны, нужно обратить здесь внимание читателя на термин "гипотеза", и сообщить, что конкретные гипотезы существуют в рамках конкретных наук. Так, например, гипотеза происхождения человека от обезьяны существует в рамках эволюционной биологии. Но где та наука, в которой может существовать "гипотеза бога"?
   Такой науки нет, и Докинз передергивает, когда соединяет эти два слова: "бог" и "гипотеза". Для чего ему нужен ему этот оксюморон? Думается, для того, чтобы мы думали, будто бытие бога нуждается в доказательствах. Дело в том, что в науках гипотезы выдвигаются для того, чтобы их затем доказывать или опровергать. И, обзывая написанное в Библии гипотезой, Докинз бросает как бы вызов: А докажите, мол; иначе не поверю!
   Пока неясно, в чем заключается обещанное "развитие гипотезы бога". Но, свою политическую позицию Ричард иллюстрирует "словами сенатора Барри Голдуотера, произнесенными в 1981 году". Тот сказал: "...меня тошнит от этих расплодившихся по всей стране политизированных проповедников, твердящих, что, если я хочу быть добропорядочным гражданином, я должен верить в А, Б, В и Г. Кто они такие, чтобы мне указывать? Почему они считают, что имеют право навязывать мне свои моральные убеждения? И еще больше меня, как законодателя, злят угрозы разных религиозных групп, считающих, что у них есть богоданное право при каждом голосовании в сенате контролировать мой голос. Сегодня я хочу прямо их предостеречь: если под маской консерватизма они станут навязывать свои моральные убеждения всем американцам, я буду беспощадно с ними сражаться".
   В подкрепление принятия бога только в качестве гипотезы Ричард приводит слова Томаса Джефферсона из письма Питеру Карру:
   "Стряхните с себя все страхи и угодливые предрассудки, перед которыми по-рабски пресмыкаются слабые умы. Пусть руководит Вами разум, поверяйте ему каждый факт, каждую мысль. Не бойтесь поставить под сомнение само существование Бога, ибо если Он есть, то ему более придется по душе свет разума, нежели слепой страх".
   А в подкрепление квалификации христианства как "мирового зла" он также приводит слова Джефферсона, который сказал: "христианство - самая извращенная система из всех, с которыми сталкивалось человечество".
  
   Сравнение Джефферсона и других "отцов-основателей" с современными руководителями США представляется Докинзу очень невыгодным для последних. Он пишет:
   "Вне зависимости от собственных верований все "отцы-основатели" пришли бы в ужас, прочитав ответ Джорджа Буша-старшего, данный в интервью журналисту Роберту Шерману, когда тот спросил, признает ли он равные гражданские права и патриотизм тех из американцев, кто является атеистом: "Нет, я не считаю, что атеистов нужно считать гражданами, также их нельзя считать и патриотами. Наша нация объединена Богом".
   Это высказывание Буша - за достоверность цитирования которого никто не может ручаться - служит Докинзу свидетельством дискриминации атеистов в современном американском обществе.
   Он пишет:
   "Имеются сведения об огромном количестве подобных случаев дискриминации атеистов; член Общества свободомыслия Филадельфии Маргарет Доуни ведет их учет. В ее картотеке - примеры дискриминации в общественной жизни, в школе, на работе, в средствах массовой информации, со стороны семьи и правительства, примеры оскорблений, увольнений, изгнаний из лона семьи и даже убийств. Особо странное происшествие, когда человека убили только за то, что он был атеистом, приводится в газете Общества свободомыслия Филадельфии за март - апрель 2006 г".
   "Становится очевидным уровень дискриминации и предубеждений, которым подвергаются в наше время американские атеисты".
   Стоит заменить в этой фразе слово "атеисты" на "гомосексуалисты" и пафос Докинза становится более понятным. Похоже, он принадлежит к партии неолибералов, доктринерски отстаивающих "права меньшинств", к каковым Ричард, повидимому, относит атеистов.
   Эту нашу догадку подтверждают следующие слова Ричарда:
   "Как я уже говорил в предисловии, количество атеистов далеко превосходит количество религиозных евреев, и тем не менее известно, что еврейское лобби в Вашингтоне исключительно влиятельно. Представьте тогда, чего могли бы добиться при соответствующей организации атеисты! Редактор журнала "Свободная мысль" Том Флинн заявляет об этом весьма убедительно: "В разобщенности и приниженности атеистов нам нужно винить только себя. Нас много. Пора начать заявлять о себе громко".
   "Собранные Доуни свидетельства непонимания атеистов и ненависти создают впечатление, что честному атеисту в Америке практически невозможно победить на выборах. В палате представителей - 435 членов, в сенате - 100. Естественно предположить, что большинство из этих 535 лиц хорошо образованны, а значит, статистически невозможно, чтобы среди них не было значительного числа атеистов. Очевидно, ради победы на выборах они лгали или скрывали свои истинные убеждения. И, зная отдающих им голоса избирателей, трудно их в этом винить. Каждому доподлинно известно, что признание в атеизме для любого кандидата на пост президента равнозначно мгновенному политическому самоубийству".
  
   Итак, борьба за права атеистов в Америке - вот во что вовлекает нас Докинз. Замечательно! Но, причем тут "единобожие"? Разве атеисту не всё равно, ради скольких богов ущемляются его права?! Главное - безграничная толерантность общества и государства....
  
   Так ничего и не сказав о Единобожии, Ричард возвращается к "гипотезе бога", которую обещал развить. Он пишет:
   "В любом ее виде гипотеза бога не является непременным условием мироздания".
   Теории мироздания..., - вынуждены мы поправить.
   И затем мы вспоминаем, наконец, о первоисточнике пресловутого словосочетания:
   "Как сказал Лаплас, когда Наполеон поинтересовался, каким образом знаменитый математик сумел написать целую книгу, ни разу не упомянув бога: "Сир, эта гипотеза мне не потребовалась".
   И Лаплас мог это сказать, потому что занимался наукой, астрономией, где есть место гипотезам. Ричард занимается публицистикой, - в ней нет гипотез: только лозунги!
   Невзирая на это Ричард продолжает смешивать овец и козлищ. Так он поступает, высказывая свое отношение к агностицизму.
   Читаем:
   "Агностицизм является разумной позицией во многих научных вопросах, таких, например, как следующий: что привело к массовому, самому крупному, согласно данным ископаемой летописи, вымиранию организмов в конце пермского периода?".
   В качестве примера такой позиции Докинз приводит высказывание Карла Сагана:
   "Я стараюсь нутром не думать. Полагаю, лучше всего не делать выводов, пока для этого нет оснований".
   Справедливо! Но можно ли поставить в один ряд, скажем, вымирание динозавров и воскресение Бога, чтобы занять по отношению к обоим событиям одинаковую агностическую позицию? Едва ли... Вымирание гигантских рептилий - событие, реконструированное на основе палеонтологических данных; а Воскресение принадлежит Мифу Христианской Церкви, - какое тут сходство?!
   Однако Докинз допускает агностическую позицию в отношении бога. Он пишет:
   "А как же с вопросом о боге? Может, здесь также лучше быть агностиком?".
   И настаивает, что вопрос существования бога - это научный вопрос, лишь временно неразрешимый:
   "Либо бог существует, либо нет. Это - научный вопрос; в один прекрасный день мы можем узнать на него ответ, а пока допустимо высказать веское мнение о его вероятном содержании".
   Но, если это "научный вопрос", то укажите науку, которой он принадлежит.... Такой науки, разумеется, нет, и быть не может. Существование богопознающей науки в уме Докинза - вот несомненная иллюзия; говорим мы, относясь к названию читаемой теперь книжки "Бог как иллюзия".
   Именно эта иллюзия (существование науки, познающей Бога) и позволяет Ричарду утверждать неуместность окончательной и постоянной агностической позиции (против временной) в вопросе познания бога. Он пишет:
   "В истории развития идей имеются примеры появления ответов на вопросы, которые раньше считались принципиально не разрешимыми наукой. В 1835 году знаменитый французский философ Огюст Конт писал о звездах: "Мы никогда и никоим способом не сможем изучить их химический состав и минералогическую структуру". Однако еще до того, как Конт высказал свое сожаление, Фраунгофер уже начал при помощи спектроскопа анализировать химический состав Солнца. В наше время спектрологи ежедневно опровергают убеждение Конта, выявляя точный химический состав самых далеких звезд. Каково бы ни было происхождение астрономического агностицизма Конта, эта история должна по крайней мере служить уроком, предостерегающим от слишком поспешного провозглашения проблемы навечно неразрешимой. Однако, когда дело доходит до бога, огромное количество философов и ученых с радостью делают именно это - начиная с самого изобретателя термина "агностицизм" - Томаса Генри Гексли".
   Ричард рассматривает такую позицию ученых как СЛАБУЮ: отражающую их неверие в НАУКУ. Не иначе он сам лелеет надежду стать тем ученым, который найдет ответ на "научный вопрос" о существовании бога. Отсюда, видимо и его уверенность. Как говорится, "надежды юношей питают...".
   Но, погодите.... Похоже, мы недооценили Ричарда.... Он таки нашел науку, которая может давать ответы на вопросы подобные вопросу о существовании бога. Вы удивитесь, но это - МАТЕМАТИКА! А именно, теория вероятностей.
   Ричард пишет, критикуя агностицизм Гексли:
   "...в своей попытке подтверждения абсолютной невозможности доказательства или опровержения существования бога Гексли, похоже, упустил из виду возможность обсуждения вероятностей".
   "В отличие от Гексли, я предлагаю рассматривать существование бога как научную гипотезу, такую же, как и любые другие. /.../ Наличие или отсутствие бога является частью знания о Вселенной, доступного для постижения если не практически, то по крайней мере в принципе. /.../ Даже если наличие или отсутствие бога никогда не будет доказано с абсолютной полнотой, вероятность того или другого варианта на основе имеющихся доказательств и выводов может оказаться далеко не равной".
   Браво! Мы отдаем здесь должное...: нет, не уму, - остроумию Ричарда.
   Разумеется, ни о какой математике речь не идёт; и термин "вероятность" Докинз берет не из математики, но - из обывательского обихода, приплетая сюда "проценты". А именно, он сравнивает между собой убежденность в существовании Бога различных групп верующих - которые он сам же и выделил - измеряя степень убежденности вероятностью выраженной в процентах, которую он сам каждой из этих групп произвольно приписывает.
   Читаем:
   "Предлагаю подробнее рассмотреть спектр вероятностей и расположить мнения людей о существовании бога между двумя полярными абсолютными убеждениями".
   "1. Убежденный теист. Стопроцентно верит в бога. Как говорил К. Г. Юнг: "Я не верю, я знаю".
   /................................................................................................................./
   "7. Убежденный атеист. "Я знаю, что бога нет, аналогично тому, как Юнг знает, что он есть".
   Даже не знаю, что и сказать на это.... Наверное, этот "спектр вероятностей" можно было бы поместить в книжке "Забавная социология". Если Ричарду нравится так забавляться, то, - флаг ему в руки! Только мы не можем принимать подобные рассуждения всерьез. Если только не рассматривать их как пример неолиберальной демагогии, рассчитанной на оболванивание урбанистического большинства.
   И если отбросить гипотезу о собственной малограмотности Докинза, то только демагогией можно объяснить его вульгарное словоупотребление с образованием вульгарных суждений на уровне болтовни. Вот, например...:
   "Способность верить во что-то без соответствующего подтверждения доводами разума является одним из атрибутов веры. Атеистам вера несвойственна...".
   Не знаю, нужно ли объяснять опытному читателю, что здесь в одном предложении объединены "вера" как доверие или легковерность и "Вера" как исповедание религии. То есть идет откровенная и примитивная спекуляция на семантическом уровне путём жонглирования словом в разных его значениях.
   Далее следует ситуативное передергивание: Докинз помещает в воображаемом зале суда, где ведется судебное следствие, в качестве конфликтующих сторон отцов церкви, формулирующих догматы для своей паствы, и философов-скептиков, - чего никогда не бывает, и быть не может.
   Он пишет:
   "Многие верующие ведут себя так, словно не догматикам надлежит доказывать заявленные ими постулаты, а наоборот - скептики обязаны их опровергать".
   Никому не надлежит ничего доказывать, - если дело касается веры в Бога, - и никто не обязан ничего опровергать. Фактически, Докинз рисует ситуацию философического диспута как обыденную житейскую ситуацию в которой пребывают верующие. Но это ведь не так! Диспут - это специальная ситуация; и те, кто приходит в аудиторию для участия в диспуте, принимает правила диспута. И тогда они суть участники диспута, а никакие не "верующие", как выставляет их Ричард. Разумеется, лица, причисляющие себя к "верующим", могут участвовать в любых диспутах, но это лежит за пределами веры. В лучшем случае они несут какую-то религиозную идеологию. Но это не ВЕРА.
  
   Далее, возражая Стивену Гулду, Докинз задается чисто демагогическим риторическим вопросом:
   "Почему мы, ученые, не можем высказывать мнение о боге?".
   Сама форма этого заявления стереотипна, и взята из арсенала правозащитной демагогии левых либералов. Акцент в нем сделан отнюдь не на "боге", а на кажущемся ущемлении прав: на якобы запрете высказываний о боге, и ущемлении таким образом "свободы слова". В этом акценте - весь демагогический заряд цитированного "слогана".
   На самом деле утверждаемая Гулдом "невозможность для ученых высказывать мнение о боге" зиждется вовсе не на запрете свободному индивидууму делать что-то, а на отсутствии предмета. Ни в какой науке нет такого предмета как "бог", поэтому и говорить не о чем.
   Повторяю: ПОТОМУ ЧТО НЕ О ЧЕМ, а не потому что "нельзя"! И Докинз здесь явно передергивает.
   Дело в том, что Бог не существует в открытом космосе подобно астероиду, и Его нельзя увидеть с помощью телескопа, - сколь бы мощным этот телескоп не был. Поэтому шутка Бертрана Рассела, уподобляющая Бога чайнику, летающему по орбите, и пока что невидимому из-за малых размеров, попросту неосновательна. Бог - исключительное достояние личного общения человеков, - поскольку существует только как Лицо. С Ним можно только вступить в личное общение в пространстве личного общения с другими людьми. Никакого другого вида опыта познания Бога не существует.
   Беда Ричарда в том, что из-за дефекта личности он не может вступить в общение с Господом и, следовательно, не имеет соответствующего жизненного опыта. Отсюда рассказы других людей о своем опыте общения с Богом не находят в Ричарде душевной опоры, повисают в воздухе. Это совершенно обычная людская ситуация: в ней нет ничего мистического. Чуточку скромности и уважения к старшим могли бы здесь помочь. А ум тут не помощник.
   И Ричард может сколько угодно спорить с Гулдом по поводу его NOMA (от "nonoverlapping magisteria" - "неперекрывающиеся области влияния"), это не изменить его положения, в плане личного существования: оно останется несовершенным.
   Что же мнений Гулда, которые оспаривает Докинз на этих страницах, то мы, со своей стороны, можем заметить, что представлять религию как науку, в компетенцию которой "входят вопросы всеобщего смысла и моральных ценностей", и на этом основании сопоставлять её с естествознанием, которое охватывает другую область Бытия, не пересекающуюся со сферой влияния, или "магистериумом" религии, совершенно неправильно и, в конечном итоге, бесплодно. Полемика, которую завязывает Докинз вокруг NOMA Гулда, подтверждает это.
   Логика Ричарда совпадает здесь с нашей. Он тоже не готов предоставить религии, в лице теологии, статус науки и спрашивает:
   "Какие специальные знания, недоступные ученым, могут теологи привнести в решение сложных космологических вопросов?".
   "Рассуждая дальше, я бы задал вопрос: а в каком смысле теологи вообще имеют свою сферу влияния?".
   Ведь, если вопросы всеобщего смысла "выходят за рамки науки, то и теологам тут точно делать нечего".
   Словом, либо наука, либо религия, - объединить их невозможно. И не только потому, что религия - это не наука; и Докинз оспаривает достоинство такого предмета как теология, и у него есть "серьезные сомнения, существует ли этот предмет вообще"; но, главным образом потому, что религия является для него политическим противником. Нельзя отдавать врагу свою территорию! - таков пафос следующей сентенции Докинза:
   "Конечно, трудно не согласиться, что авторитет науки в вопросах морали, мягко говоря, легковесен. Но неужели Гулд действительно хочет уступить религии право учить нас, что такое хорошо и что такое плохо?".
   "А-а, здесь мы выходим за рамки науки. Позвольте передать вас в руки моего старого доброго друга-священника. Но почему священник? Почему не садовник, не повар?".
   Комментарии, как говорится, излишни.
  
   В царстве Разума только Наука отвечает на все вопросы. И потому для Докинза бог существует, либо как научная гипотеза, либо никак. Он пишет:
   "Я считаю, что даже такой не вмешивающийся в ход событий бог, как бог Гулда, - безусловно менее жестокий и нелепый, чем бог Авраама, - продолжает, если к нему хорошенько присмотреться, подпадать под определение научной гипотезы".
   Так Ричарду хочется. Вопрос: для чего?
   Ответ он дает - чтобы продолжать интеллектуальную игру сравнения "гипотезы Эволюции" и "гипотезы Творения"; невзирая на то, что второй гипотезы не существует в науке, а первая - уже не гипотеза, а подтвержденная фактами теория.
   Читаем:
   "Вселенная, в которой мы - единственные разумные, не считая других существ, медленно эволюционирующих к разумности, очень сильно отличается от Вселенной, изначально созданной по проекту разумным творцом, ответственным за само ее существование. Согласен, что на практике может оказаться нелегко выявить различие между этими двумя Вселенными. Тем не менее между гипотезой разумного создателя и единственной известной альтернативой - постепенной эволюцией в широком смысле - имеются чрезвычайно специфические, уникальные для каждой гипотезы различия. Они делают данные гипотезы практически несовместимыми".
   Если так, то - о чем спорить? Сделай свой выбор в пользу одной из гипотез, и всё тут....
   Так, собственно, Ричард и поступает. Его выбор давно сделан, обусловлен обстоятельствами его личного становления, и пересмотру не подлежит. Однако, изображая из себя Ученого, Ричард имитирует выбор и хочет изобразить его научно обоснованным. Ниже он говорит, как намерен сделать это:
   "Эволюция, как никакая другая теория, объясняет существование организмов, вероятность появления которых иначе была бы настолько ничтожной, что ею можно пренебречь. И данное заключение, как я покажу в Главе четвертой, практически уничтожает гипотезу бога".
  
   В этом пункте Ричард отступает от канвы изложения - а именно, от рассмотрения эволюционной гипотезы; чтобы поразить нас в самое сердце рассказом о "великом молельном эксперименте". Группа экспериментаторов - учеными назвать их язык не поворачивается - решила опытным путем проверить медицинскую эффективность молитв о выздоровлении болящих.
   "Моление проводилось паствой трех церквей: в Миннесоте, Массачусетсе и Миссури; все три церкви - на значительном расстоянии от трех больниц. Как уже говорилось, молящиеся знали только имя и первую букву фамилии того пациента, за которого они молились. Научные эксперименты принято проводить с максимально возможной степенью стандартизации, поэтому всех молящихся попросили включить в молитву фразу "об успешной операции и быстром выздоровлении без осложнений".
   "Опубликованные в апреле 2006 года в "Американском кардиологическом журнале" результаты не оставляют сомнений. Состояние больных, за которых возносились молитвы, ничем не отличалось от состояния больных, за которых молитвы не возносились".
   Наш бедный Ричард уверен, что, этот "эксперимент", если и не доказал принципиальное отсутствие во вселенной Восприемника молитв, зато ясно показал, что...
   "... его отрицательные результаты не пошатнут убеждений правоверных".
   И правильно! К разочарованию Ричарда, мы твердо, убежденно и со знанием дела заявляем: произнесение под сводами храма или в собрании какого-то набора слов, - тем более заданного "экспериментаторами" заранее, - МОЛИТВОЙ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ.
   Откуда следует, что в лучшем случае наши горе-экспериментаторы испытывали действенность и адекватность своего представления о молитве.
  
   Возвратившись после этого отступления к "гипотезе Эволюции", Ричард рисует её нам в качестве инструмента политической борьбы публичной жизни Соединенных Штатов:
   "В некоторых областях Соединенных Штатов наука подвергается нападкам умело организованной, обладающей крепкими политическими связями и, главное, щедро финансируемой оппозиции; в такой ситуации преподавание эволюции находится на переднем крае борьбы".
   "В ответ на угрозы возник союз разных групп по защите эволюции, наиболее заметным участником которого стал Национальный центр научного образования (НЦНО) во главе с неутомимым борцом за науку Юджином Скоттом, недавно выпустившим книгу "Эволюция против креационизма". Одной из главных политических задач НЦНО является привлечение внимания к проблеме и работа с теми верующими, которые придерживаются более "разумных" религиозных убеждений и считают, что эволюция не противоречит их взглядам".
   Замечательно. Однако, по свидетельству Майкла Руза,
   "Когда папа римский Иоанн Павел II опубликовал письмо, признающее правильность дарвинизма, Ричард Докинз в ответ просто-напросто заявил, что папа - ханжа, что он не может высказать свое искреннее мнение о науке и что он, Докинз, предпочитает иметь дело с честными фанатиками".
   А по свидетельству чикагского коллеги Докинза генетика Джерри Койна,
   "Это не просто борьба эволюционизма против креационизма. Для таких ученых, как Докинз, настоящая схватка идет между рационализмом и суевериями. Наука - это одна из форм рационализма, а религия - наиболее распространенная форма предрассудков. Креационизм для них - лишь одна из личин более опасного врага: религии".
  
   На данном этапе повествования Ричард борется с религией не прямо, а косвенно - внутри ученого сообщества: именно, он борется с агностицизмом за признание безграничных возможностей науки, чья познавательная сила не может быть ограничена вопросом о существовании Бога.
   Он пишет:
   "Наука в состоянии понемногу разъедать агностицизм, опровергая мнение Гексли, который из кожи вон лез, чтобы обосновать непроверяемость гипотезы бога. Я же хочу заявить, что, несмотря на вежливое невмешательство Гексли, Гулда и многих других, вопрос существования бога не исключен, принципиально и навеки, из компетенции науки".
   В этом контексте Докинз, как и обещал, "развивает гипотезу бога". Он пишет:
   "Мое определение гипотезы бога включает термины "сверхчеловеческий" и "сверхъестественный". Чтобы понять различие между ними, представьте, что радиотелескоп SETI вдруг обнаружил космический сигнал, бесспорно доказывающий, что мы не одни".
   То есть, эпитет "сверхчеловеческий" может быть приложен также к возможно обитающим на иных планетах "зеленым человечкам", которые остаются, при этом, вполне "естественными" как обнаруженные естествоиспытателями в Природе расширенной на физический Космос.
   Докинз продолжает:
   "Вне зависимости от того, узнаем мы о них или нет, есть реальная вероятность существования внеземных цивилизаций - более сверхчеловеческих, чем любые фантазии теологов. Их технические достижения могут казаться нам настолько же сверхъестественными, насколько наши собственные показались бы чудом перенесенному в XXI век средневековому крестьянину".
   "Артур Ч. Кларк так сформулировал свой Третий постулат: "Любая достаточно развитая технология неотличима от волшебства". Ставшие реальностью благодаря современным технологиям чудеса показались бы древним не менее поразительными, чем разделяющий воды Моисей или идущий по ним Иисус".
   "Чем же тогда эти сверхразумные инопланетяне будут отличаться от богов? Почему их достижения можно назвать сверхчеловеческими, но не сверхъестественными? По очень важной причине, которая и является основной темой этой книги. Главное различие между богами и богоподобными пришельцами заключается не в их возможностях, а в их происхождении. Достаточно сложные, чтобы обладать разумом, природные существа являются продуктом эволюционного процесса. Какими бы богоравными они ни показались нам при встрече, они не были такими с самого начала...".
   Ну, да.... Что же здесь удивительного. Во все времена люди старались усовершенствоваться, чтобы уподобиться богам; и многим это удавалось; современники признавали их богоравными. Это общее место европейской культуры.
   Вот что пишет поэт Пиндар за полтыщи лет до новой эры:
   "Есть племя людей,
   Есть племя богов,
   Дыхание в нас - от единой матери...
   Но нечто есть,
   Возносящее и нас до небожителей, -
   Будь то мощный дух,
   Будь то сила естества".
  
   Это "вознесение", однако, не изменяет исходного положения: есть люди - пусть способные постепенно или кумулятивно усовершенствоваться до равенства с богами; и есть боги.
   Но наш Ричард не Пиндар, - хотя поначалу и заявил себя поэтом. Для него богов НЕТ!
   Это "нетство" он и обещает показать нам в четвертой главе. Пока же переходит к Главе третьей и пишет:
   "Тема главы 4 - "Почему бога почти наверняка нет". Но вначале, прежде чем изложить главную причину, заставляющую меня твердо верить в отсутствие бога, я обязан парировать появлявшиеся в ходе истории позитивные доводы в пользу веры".
  

Глава третья

"Доказательства существования бога"

  
  
   Этой главе Ричард предпосылает эпиграф:
   "Профессору теологии в нашем заведении не место".   Томас Джефферсон.
   Очевидно, под "заведением" имеется в виду университет.
   Что ж, мы здесь вполне согласны с Томасом. Наука Богословие - это историческая нелепость, которой мы обязаны переходу от Средних Веков к Новому Времени. В лучшем случае, богословие - часть религиозной философии. Поэтому правильно говорить не о профессоре богословия, а о профессоре философии. И тут особо нечего обсуждать.
   Но, Ричард, как видно, желает проиллюстрировать и подкрепить доводами цитированное в начале мнение Джефферсона. Он обозревает "доказательства" бытия Божьего и начинает с Фомы Аквинского:
   "Пять "доказательств", предложенных в XIII веке Фомой Аквинским, ничего не доказывают.... /.../ Первые три представляют один и тот же, изложенный разными словами аргумент.... Каждый из них приводит к бесконечной последовательности вопросов".
   Эти три аргумента в изложении Докинза следующие:
   "1. Недвижимый движитель. Ничто не может начать движение само по себе, для этого необходим первоначальный источник движения. Двигаясь по цепи источников, мы доходим до первопричины, которой может быть только бог. Что-то произвело первое движение, и этим чем-то может быть только бог".
  
   "2. Беспричинная причина. Ничто не является собственной причиной. Каждому следствию предшествует причина, и опять мы двигаемся по цепочке причин. Должна существовать первая причина, ее и называют богом".
  
   "3. Космологическое доказательство. Должно было быть такое время, когда физических объектов не существовало. Но поскольку в настоящее время они существуют, должна быть некая нефизическая сущность, вызвавшая их существование; эта сущность и есть бог".
  
   Любопытно: когда я в 1958 году спросил у своего деда, как он может верить в бога, когда вот уже и спутник запустили, он ответил: "Ну, должен же кто-то всем этим управлять!".
   Конечно. "доказательства" Фомы достаточно наивны. Они принадлежат своему Времени, и мы не намерены их обсуждать. Короче говоря, Докинз их "опровергает", что совсем нетрудно, - и продолжает:
   "Однако перейдем к следующим доказательствам Фомы Аквинского".
   "4. Доказательство от степени совершенства. Мы замечаем, что все в мире различно. Существуют различные степени, скажем, благодати или совершенства. Мы судим о степенях, только сравнивая их с абсолютным максимумом. Человеческой природе свойственно как хорошее, так и плохое, поэтому человек не может обладать абсолютной благодатью. Поэтому в качестве образца совершенства должен существовать другой абсолютный максимум благодати - мы называем этот максимум богом".
   "5. Телеологический аргумент, или доказательство от божественного замысла (от целесообразности). Существующие в мире объекты, и особенно живые организмы, производят впечатление созданных с определенной целью. Ничто нам известное не выглядит намеренно сотворенным, если оно не сотворено. Следовательно, существует творец, и имя ему - бог".
   Это единственный аргумент Фомы, который Докинз опровергает, привлекая теорию Дарвина:
   "Благодаря Дарвину утверждение о том, что ничто нам известное не выглядит сотворенным, пока его не сотворят, не является больше справедливым. Эволюция, происходящая под влиянием естественного отбора, создавая творения головокружительной сложности и изящества, очень убедительно производит впечатление присутствия разумного творца".
  
   Затем, Докинз переходит к "онтологическому аргументу:
   "Доказательства существования бога можно разделить на две главные категории: a priori и a posteriori. Пять доказательств Фомы Аквинского являются аргументами a posteriori - они основаны на изучении мира. Самым знаменитым из рассчитанных на диванные умозаключения аргументов a priori является онтологический аргумент, выдвинутый в 1078 году святым Ансельмом Кентерберийским. /.../ В нашем уме есть понятие, рассуждает Ансельм, о существе всесовершенном. Даже атеист способен представить такое абсолютно совершенное существо, хотя и будет отрицать его присутствие в реальном мире. Но, продолжает автор, если существо не присутствует в реальном мире, то по этой самой причине оно не абсолютно совершенно. Возникает противоречие, из чего можно сделать вывод, что бог существует!".
   Здесь очевидна ошибка Ансельма: понятие не равно представлению. "Всесовершенство" есть чисто логическое понятие; на его основе представить себе "всесовершенное существо" невозможно. Здесь всё должно быть наоборот: только из встречи со всесовершенным существом может быть сформировано реальное, а не логистическое понятие о всесовершенстве.
   Собственно, на этой невозможности представить себе Всесовершенство и основывает свое опровержение Докинз.
   Но, независимо ото всех опровержений, главное здесь - то, что никакой логически безупречный или логически дефектный вывод ничего не добавляет и не убавляет к существованию Бога в людях, - поскольку лежит вне религии. Эти выводы принадлежат менталитету и должны быть отнесены к идеологии лица, но не к религии, хотя бы данный имярек и не разделял эти вещи в своем самосознании. Одно можно сказать, если некто думает, что, принимая логические резоны о существовании бога, он верит, или исповедует религию, то он ошибается. Логически можно прийти только к ИДЕЕ Творца, уже имеющейся в уме благодаря практике созидания. Но к Библейскому Творцу логическим путем прийти нельзя. Здесь ситуация та же, что мы ранее отмечали в отношении молитвы. Бормотание каких-то текстов со словом "бог" - отнюдь не молитва.
  
   Рассматривая далее приводимое Докинзом суждение Бертрана Рассела, относящееся к "онтологическому аргументу, а именно:
   "... вопрос стоит так: имеется ли что-либо, о чем мы можем помыслить, что в силу того, что оно присутствует в нашем разуме, безусловно существует вне нашего разума?" -
   можем заметить, что к слову "помыслить" все (включая Рассела) почему-то забывают добавить слово "логически". Ведь, правильно говорить: "логически помыслить".
   Это косвенно отмечает и Ричард, когда называет данные помыслы "диванными". Он пишет, что аргумент Ансельма является...
   "... самым знаменитым из рассчитанных на диванные умозаключения аргументов".
   Мы, со своей стороны, присоединяемся к определению "диванные" и торжественно заявляем, что логически помыслить Бога нельзя. Поэтому вся эта возня с логическим доказательствами бытия божия есть не более, чем интеллектуальная игра.
   По сути, Ричард думает так же, как и мы, когда говорит, что...
   "Онтологический аргумент, как и все аргументы a priori в пользу существования бога, приводит мне на память старика из романа Олдоса Хаксли "Контрапункт", нашедшего математическое доказательство существования бога...".
   Разумеется, математическое доказательство существования бога - это смешно.
   С церковной колокольни логические "доказательства" выглядят как кость, брошенная неверующим псам-разумникам, - а пусть подерутся!
  
   Ниже Докинз говорит о "Доказательствах от личного опыта". На это следует тут же заметить, что личный опыт не может быть доказательством, но - только свидетельством, которому вы вольны доверять либо не доверять.
   Ричард пишет:
   "Многие верят в бога, будучи убеждены, что они сами, собственными глазами, видели либо его, либо ангела, либо богоматерь в голубых одеждах. /.../ Доказательство от личного опыта наиболее убедительно для тех, кто уверен, что с ним это происходило. Однако для других оно не настолько сильно, особенно если человек обладает знаниями в области психологии".
   Последние слова означают, что знакомство с психологией склоняет к недоверию к свидетельствам о переживаниях такого рода. Первые слова говорят о том, что есть люди, которые приняли вероучение и стали членами церкви отчасти благодаря описанным видениям. Вторая фраза попросту банальна - всяк склонен больше доверять собственным глазам. И "доказательства" тут вовсе не причем. Они принадлежат интерпретациям Докинза; и, кстати, показывают его пренебрежение психологией.
   Заканчивает Докинз этот раздел следующими словами:
   "Думаю, больше не стоит говорить о личных "встречах" с богом и других религиозных откровениях. Если вы испытали подобную встречу, возможно, вы твердо убеждены в ее реальности. Но, пожалуйста, не ожидайте, что все остальные, особенно люди, знакомые с удивительными возможностями мозга, поверят вам на слово".
   Пожалуйста, заметьте - хочется сказать в ответ - что ожидать этого могут только дети, для которых важнее всего поделиться с окружающими и особенно со старшими. И делятся они не для того, чтобы доказывать что-то. Поэтому не обижайте их недоверием!
  
   По линии доверия к этому разделу примыкает так называемое "Доказательство от авторитетных религиозных ученых". Здесь также не может идти речь о доказательствах, но - только о личном доверии к свидетельствам того или иного авторитетного лица.
   В качеств примера подобного "доказательства" Докинз приводит слова Бертрана Рассела:
   "Ньютон верил в бога. Ты что, считаешь себя умнее Ньютона, Галилея, Кеплера и т. д. и т. п.? Если они не возражали против бога, то чем ты лучше?"
   В них мы прочитываем призыв к личной скромности и уважению к превосходным персонам; то есть, к качествам, необходимым для доверия свидетельствам авторитетов.
   Ричард не хочет разрушать авторитет ученых, к которым и себя причисляет, но пытается модернизировать их "религиозность" в духе эйнштейновской религии. Он пишет:
   "В течение XX века отыскать открыто провозглашающих веру выдающихся ученых становится все труднее, и тем не менее они еще не очень редки. Подозреваю, что большинство современных верующих ученых религиозны только в том же смысле, что и Эйнштейн...".
   То есть, сомневаться нужно не в ученых, а в том, что они суть подлинно верующие. К этому сводится содержание данного раздела, подытоживаемое следующими словами Ричарда:
   "...американские ученые оказываются менее религиозными, чем население в целом, а самые выдающиеся ученые являются самыми нерелигиозными из всех".
   "Подавляющее большинство членов совета Королевского научного общества, аналогично подавляющему большинству членов американской НАН, являются атеистами".
   Поэтому...
   "Попытки непоколебимых сторонников религии найти действительно выдающихся, современных, верящих в бога ученых граничат с отчаянием, и тщетой своей напоминают гулкие звуки, доносящиеся при выскребании остатков со дна бочки".
   Комментарии, по-моему, излишни!
  
   Что касается "доказательств от Священного Писания", то мы уже говорили, что Писание ничего никому не доказывает, и не имеет в себе такой цели. Это Миф - непременная принадлежность религии. Тот факт, что он написан в форме Истории, не меняет его исконной природы. Поэтому пытаться уничтожать авторитет Священного Писания, уличая библейское повествование в исторических неточностях - дело бесполезное. Библия не претендует на то, чтобы быть историческим источником. И напрямую её никто так и не рассматривает.
  
   Наконец, существование в человечестве великого искусства многие рассматривают как свидетельство божественного вдохновения. Ричард формулирует это как "Доказательство от красоты".
   Ничего более далекого от доказательства, чем произведения искусства трудно отыскать. Они гораздо ближе к Откровению.
   Докинз и сам это понимает, почему и пишет:
   "Если логическое доказательство присутствия бога посредством выдающихся произведений искусства и существует, никто из его сторонников еще не дал ему четкой формулировки".
   Ну, конечно же, присутствие Бога в создании великих произведений и в нашем восприятии их, если познается, то - отнюдь не с помощью логики. Это настолько очевидно, что не стоит тратить лишних слов.
  
   Выше мы прочли уже, что Ричард намерен использовать Теорию вероятности для доказательства несуществования Бога. Последнее из рассмотренных им доказательств существования Бога также основано на теории вероятностей и потому привлекает его особое внимание. Это ...
   "Доказательство от Байеса".
   Имеется в виду известная формула Байеса для вычисления условной вероятности:
  

P(A\B) = P(B\A) P(A) : P(B)

   где
   P(A) -- априорная вероятность гипотезы A (смысл такой терминологии см. ниже);
   P(A | B) -- вероятность гипотезы A при наступлении события B (апостериорная вероятность);
   P(B | A) -- вероятность наступления события B при истинности гипотезы A;
   P(B) -- вероятность наступления события B.
  
   Формула Байеса позволяет "переставить причину и следствие": по известному факту события вычислить вероятность того, что оно было вызвано данной причиной.
   События, отражающие действие "причин", в данном случае обычно называют гипотезами, так как они -- предполагаемые события, повлекшие данное. Безусловную вероятность справедливости гипотезы называют априорной (насколько вероятна причина вообще), а условную - с учетом факта произошедшего события -- апостериорной (насколько вероятна причина оказалась с учетом данных о событии).
   Важным следствием формулы Байеса является формула полной вероятности события, зависящего от нескольких несовместных гипотез (и только от них!).
   Из цитированного становится ясным употребление Докинзом слова "гипотеза". Он берет его не в общенаучном смысле, но - в более узком смысле теории условной вероятности.
   Что до формулы Байеса, - думается, с помощью этой формулы можно получить любой желаемый результат, поскольку выбор "событий" и их вероятность совершенно произвольны.
   Так же думает и Докинз. он пишет:
   "... безусловно, качество окончательного вывода не может быть выше качества использованных для его получения исходных данных. А эти данные, как правило, являются результатом субъективной оценки со всеми неизбежно вытекающими отсюда недостатками".
   Он не хочет с этим возиться и просто демонстрирует свою неколебимую убежденность атеиста словами:
   "Доведись мне, подобно Анвину, применять теорему Байеса, ни проблема зла, ни все моральные вопросы вместе не заставили бы меня изменить вероятность бога (заданные Анвином 50 процентов) ни в ту, ни в другую сторону...".
   Здесь он мог бы легко предположить, что точно так же непоколебимы убеждения верующих, и поэтому точно так же нет смысла заниматься доказательствами несуществования Бога от теории вероятностей.
   Однако, он этого предположения не делает и обещает нам:
   "...я попытаюсь в следующей главе продемонстрировать, что, хотя доказать отсутствие бога с абсолютной точностью невозможно, вероятность его существования очень и очень мала".
   На этом мы заканчиваем чтение третьей главы и переходим к...
  

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Почему бога почти наверняка нет

  
Ричард предваряет эту главу цитированием Бертрана Рассела:
   "Подобно тому, как ведьм приводят в ужас первые признаки рассвета, так различных сект священники страшатся достижений науки, злобно косясь на роковую обличительницу, сулящую крах кормивших их хитроумных уловок".
   Мы, со своей стороны, приводим цитату из поэмы Цицерона "О природе богов":

"Большинство считает право,
Будто боги существуют.
Но, однако, сомневался
В этом Протагор великий.

Также Диагор Милосский
И Феодор из Кирены
Те согласно полагали,
Будто нет богов на свете.

Ну, а мнения признавших
Бытие богов столь многи,
Что их трудно перечислить...".

   Так что попытки разума разобраться в вопросе существования бога имеют за собой весьма долгую историю. Этот факт, с одной стороны, поддерживает Докинза, но, с другой, рождает для него опасность оказаться жалким эпигоном на фоне плеяды великих мыслителей, начиная с Протагора.
   И потом, Цицерон говорит о философии:
  

"Как ты, Брут, прекрасно знаешь,
В философии есть много
Вещей мало объясненных.
И в особенности трудным,
Хотя столь для духа важным,
Есть вопрос богов природы";

   а Докинз вкупе с Расселом надеются на науку, как на "обличительницу" шарлатанов от религии. Но стоит ли возлагать на науку такие надежды? Ведь, если выйти за пределы "секты", верующих в Науку, то возможности её здесь крайне ограничены....
   Впрочем, Ричард довольно сильно расширяет её возможности, используя не собственно науку, но - популярные представления массового сознания обывателей индустриального общества, деятельно закрученного вокруг науки. Это относится и к "вероятности". Читатель сам может в этом убедиться.
   Ричард пишет:
   "Корректно применяя доказательство от невероятности, отсутствие бога можно доказать почти стопроцентно".
   И далее показывает, как с помощью того же приема доказывают, напротив, присутствие бога:
   "Сущность доказательства от невероятности в изложении креационистов никогда не меняется, даже когда они решают нацепить политически выгодную маску "разумного замысла". Берется явление природы -- живой организм, его отдельный сложный орган или еще что-нибудь -- от молекулы до самой Вселенной -- и абсолютно справедливо объявляется о статистической невероятности его появления".
   "По мнению Фреда Хойла, вероятность зарождения жизни на Земле не превышает вероятности того, что пролетающий над свалкой ураган случайно соберет из валяющихся в беспорядке деталей готовый к полету "Боинг-747" - Эту метафору часто цитируют, проводя аналогию между "боингом" и появившимися в результате эволюции сложными живыми организмами. И действительно, вероятность возникновения в результате случайной группировки отдельных частей жизнеспособных лошади, жука или страуса вполне сопоставима с вероятностью появления "боинга". В этом-то, вкратце, и заключается любимый аргумент креационистов...".
   "Согласно доказательству от невероятности, сложные объекты не могут появляться случайно. Но многие полагают, что выражение "появиться случайно" означает "появиться без преднамеренного сознательного планирования". Поэтому неудивительно, что невероятность случайного появления они принимают за доказательство наличия "разумного замысла"".
   Примерно понятно то "уязвимое место" вышеприведенных рассуждений, в которое ударит своим копьем Докинз. Это "сотворение" лошади сразу, по точному замыслу. Конечно, атомы сами собой вдруг не соберутся в живую лошадь! Но, кто сказал, что невозможно медленное постепенное усложнение простых вначале систем в процессе их самодвижения...?
   Именно об этом и говорит ниже Докинз:
   "Глубокое понимание дарвинизма учит нас с осторожностью относиться к поверхностному заключению о том, что "разумный замысел" -- это единственная альтернатива случаю; оно позволяет находить пути, по которым шел постепенный, медленный рост сложности".
   "Люди провели немало времени в ловушке иллюзии "разумного замысла"; Дарвин защитил нас от нее, открыв нам глаза и пробудив наше сознание".
   Допустим.... Но в теории Дарвина есть своя ловушка. Дело в том, что научно установленным фактом является только постепенное усложнение, или "эволюция" жизни на Земле. Однако, КАК? это усложнение совершалось, остается вопросом. Так называемый "естественный отбор, - это чистая теория. До открытия генетики "естественный отбор" вообще был просто смелой гипотезой. Сейчас генетика, по крайней мере, подтверждает передачу приобретенных признаков потомству. Но этот механизм все равно не обеспечивает ту Эволюцию, картину которой нам открывает палеонтология.
  
   Следующий раздел Докинз озаглавил:
   "Естественный отбор пробуждает сознание".
   Это, - в каком смысле? Неплохо было бы вначале показать, как естественный отбор обеспечил появление самого сознания.... Неплохо, но не дождетесь. Докинз - как не раз бывало и раньше - передергивает. Вначале пишет, что "Дарвин пробуждает наше сознание", а потом на место Дарвина подставляет "естественный отбор". Согласитесь, это разные вещи.
   Вероятно, он хочет сказать, что теория естественного отбора ему очень понравилась:
   "Ну, кто до Дарвина мог представить, что настолько очевидно спроектированный объект, как крыло стрекозы или орлиный глаз, является на самом деле продуктом долгой цепочки не случайных, но абсолютно естественных событий?".
   Ниже, впрочем, он объясняет, что имеет в виду под пробуждением:
   "В одном научно-фантастическом романе астронавты тоскуют по родине: "Подумать только, на Земле сейчас весна!" Возможно, вы не сразу заметили, что в этой фразе не так, и неудивительно -- превосходство Северного полушария бессознательно подразумевается большей частью его обитателей и даже некоторыми жителями другой половины земного шара. И происходит это именно "бессознательно". В такой ситуации сознание нужно будить".
   При прочтении этого пассажа возникает вопрос: а сам Ричард бессознательно привлекает для интерпретации эпизода леволиберальную идеологию или намеренно?
   Во всяком случае, здесь он вновь передергивает. Применительно к астронавтам правильно говорить не о "бессознательности", а о безотчётности, - в силу которой именно так проявилась специфика их местоположения вне Земли как планеты. И потом, любительская психоаналитика, обличающая астронавтов (и вместе с ними читателей книги) в расизме и шовинизме, встроенных в их ментальность, совершенно произвольна, - и злонамеренна, в свете более простых объяснений такого ситуативного словоупотребления. Наконец, фрейдовское "бессознательное" не интерпретируется как "сон сознания", могущий смениться "бодрствованием"; скорее, безотчетность можно назвать "сном".
   Остановимся на последнем. Итак, мы имеем дело с...
   "...дарвиновской теорией эволюции путем естественного отбора -- замечательным научным инструментом пробуждения сознания".
   То есть, мы безотчетно, по привычке (по инерции) полагаем (не думая!), что крыло стрекозы сотворено Богом. Но вот, мы знакомимся с теорией естественного отбора и вдруг НАЧИНАЕМ ПОНИМАТЬ, КАК образовалось крыло стрекозы в результате длительной эволюции. То есть происхождение видов, пребывавшее ранее за пределами рациональности, получает рациональное объяснение и встраивается в рациональную картину мира. Это и есть пресловутое "пробуждение", о котором пишет Докинз.
   Почему оно так радостно воспринимается? - как "эврика!", как свет дня при пробуждении? (Ведь именно таково содержание метафоры Докинза.)
   Потому - мы полагаем - что исчезает, наконец, дискомфорт, испытываемый убежденным рационалистом от присутствия "белого пятна" в рационально постижимой и объяснимой картине мироздания, изучаемого наукой именно на основании присущей миру рациональности, или "разумности" - как будет угодно.
   Это - как вытащить занозу из тела; сразу легче становится. Всевластие науки подтверждено! - нет таких фактов, которым наука не нашла бы объяснения; нет таких вопросов, на которые ученый не мог бы найти ответа. В этом пафос Докинза, - не как ученого, но как идеологического сектанта.
   Одно плохо - к библейскому мифу Творения всё это не имеет никакого отношения. Миф не является ни гипотезой, ни теорией, и не призван отвечать на вопрос "как?" или "почему?". Творец и Творение не могут быть вставлены в научное описание вселенной, и потому никак не могут выступать в виде "занозы", или чужеродного включения. Если кто-то. умеющий читать, читает "Книгу" и воспринимает её как ученый трактат, то - это его проблема.
   В разумной дискуссии одна гипотеза опровергает другую. Но не может гипотеза "естественного отбора" опровергать Творение, потому что последнее не есть гипотеза, и в разумной дискуссии участия не принимает.
   Здесь книгопечатание играет с нами злую шутку. Библию можно снять с полки и прочесть, как и всякую другую книгу. Ричард и иже с ним так и поступают. Что тут можно сказать? Только одно: "Не про вас писано!".
   Справедливости ради следует заметить, что Докинз и не работает с мифом Творения. В силу просто логической невозможности этого. Он опровергает некие логически конструкции, якобы согласующиеся с Творением и предоставляющие разумные доводы в пользу истины Творения, - хотя миф в таких доводах не нуждается вовсе.
   Пример такой логической конструкции вкупе с её опровержением приводит ниже Докинз.
   Он пишет:
   "Философ-естествовед с научным складом ума Дэниел Деннет заметил, что теория эволюции отрицает одно из самых древних человеческих убеждений: "Убеждение, что изготовить сложную штуку может только еще более сложная и хитрая штука. Я называю эту идею нисходящей теорией творения. Копье не может создать оружейника. Подкова не может создать кузнеца. Горшок не может создать гончара". Исключительная революционность вклада Дарвина в человеческое познание мира состоит в открытии механизма, работающего вопреки общепринятому интуитивному убеждению; именно этим объясняется способность его теории менять мировоззрение".
  
Итак, по мнению Ричарда, "дарвиновская эволюция, и особенно естественный отбор устраняют иллюзию замысла в области биологии и учат нас с подозрением относиться к любым гипотезам "разумного замысла" в таких науках, как физика и космология".
   Таким образом, наука в понимании Докинза не устанавливает факты в области орудийной деятельности человека и не вооружает разум технологическими знаниями, но "устраняют иллюзии". Тем самым науки мобилизуются Ричардом для битвы на поле идеологии и, значит, политики.
  
   На этом мы заканчиваем прочтение данного раздела и переходим к следующему, озаглавленному...

"Нечленимая сложность"

  
   По свидетельству Докинза, приводимому на этих страницах, у самого Дарвина тоже были сомнения в возможностях "естественного отбора" как единственного инструмента Эволюции Жизни.
   Докинз пишет:
   "В "Происхождении видов" Дарвин посвятил целую главу "трудностям теории происхождения посредством модификации", и, думаю, не ошибусь, утверждая, что в этой небольшой главе он предусмотрел и объяснил все выдвинутые вплоть до сегодняшнего дня так называемые трудности. Самой большой проблемой было, по словам Дарвина, происхождение "органов крайней степени совершенства и сложности", или, как их иногда неверно называют, органов "нечленимой сложности". В качестве примера, представляющего особенно сложную загадку, Дарвин выбрал глаз: "В высшей степени абсурдным, откровенно говоря, может показаться предположение, что путем естественного отбора мог образоваться глаз со всеми его неподражаемыми приспособлениями для настройки фокусного расстояния, для регулирования количества проникающего света, для поправки на сферическую и хроматическую аберрацию". Восхищенные креационисты не устают цитировать эту фразу".
   "Логика креационистов не меняется. Берется какой-нибудь статистически невероятный естественный феномен -- слишком сложный, слишком прекрасный, слишком поразительный, чтобы поверить в его случайное появление. Единственной доступной воображению авторов альтернативой его случайному возникновению является "разумный замысел". Поэтому все объявляется делом рук творца".
   В качестве таких "авторов" Ричард приводит проповедников из "Башни Стражи", журнала Свидетелей Иеговы:
   "Открыв наугад это анонимное и щедро распространяемое издание, наталкиваемся на губку, известную под названием "корзинка Венеры" (Euplectella), а под ней -- слова не кого-нибудь, а сэра Дэвида Аттенборо: "Никакой фантазии не под силу вообразить сплетенный из кремниевых игл скелет такой сложности, какой мы встречаем у этой губки, "корзинки Венеры". Каким образом малозависимые друг от друга микроскопрические клетки могут, работая совместно, произвести миллионы стекловидных игл и соорудить прихотливое, прекрасное кружево? Мы не знаем". Авторы из "Сторожевой башни", не теряя времени, вворачивают свою реплику: "Но мы знаем наверняка: вряд ли это произошло благодаря случаю"".
   Разумеется, Ричарду такая реплика только на руку. Он подхватывает её и пишет:
   "Конечно, вряд ли это произошло благодаря случаю. С этим никто и не спорит. Именно такую загадку -- статистическую невероятность возникновения скелета, подобного скелету Euplectella, -- обязана решить любая теория жизни".
   Но решает ли?
   Докинз пишет, что выражение "нечленимая сложность", которое он сделал заглавием данного раздела, якобы "неправильно" в отношении живых органов "крайней степени сложности". И немного хитрит при этом. На самом деле, Дарвин сказал о сложности того же глаза, но не сказал о ЦЕЛОСТНОСТИ - каковая целость заключена в самом слове "орган", отделяющем глаз от собираемого из деталей механизма. Именно на целостность, или органичность, и указывают авторы термина "неделимая сложность". В чем крах естественного отбора перед лицом органичной целости? В том, что нельзя собрать живой орган (тот же глаз), как из деталей, из множества мелких модификаций исходного материала (какой-то живой ткани).
   И Дарвин это прекрасно понял, и высказал свое понимание в цитированной выше фразе.
   Но затем, видимо для того, чтобы спасти теорию естественного отбора, без которой Эволюция оставалась необъяснимой, он изменил свою точку зрения, и заявил - совершенно безосновательно - будто такая сборка глаза из модификаций возможна.
   Докинз цитирует Дарвина:
   "Если бы возможно было показать, что существует сложный орган, который не мог образоваться путем многочисленных последовательных слабых модификаций, моя теория потерпела бы полное крушение. Но я не могу найти такого случая".
   И Ричард торжествует:
   "Дарвину не удалось найти такого случая; так же, как и никому другому с того времени, несмотря на усердные, можно сказать отчаянные, попытки".
   Какие попытки?! Это же явная передержка! Сначала нужно найти хотя бы один орган, который можно было бы собрать таким образом, - в этом задача честной науки. А здесь утверждают недоказанное и потом предлагают доказать обратное!
  
   Что тут скажешь? Только одно приходит на душу. Если бы Докинз был настоящим ученым, то его нисколько не смутило бы отсутствие рациональных объяснений Эволюции. Ведь это открывает перспективы. Зачем обязательно искать суррогаты? Побудительный мотив к такому поиску - не научный; идеологический....
   Последнее подтверждается даже самой фразеологией Докинза, как будто заимствованной из советской партийной пропаганды. Так, наше позитивное отношение к духовной ОТКРЫТОСТИ, обусловленной отсутствием разумного объяснения научно установленного факта Эволюции Жизни, он называет "поклонением белым пятнам", подразумевая под пятнами пробелы в научной картине мира. Неправда ли, знакомая фразеология, типа "преклонения перед Западом" и т.п.?
   Этому "поклонению" Ричард посвящает следующий раздел, так и озаглавленный:

"Поклонение "белым пятнам""

  
   Он пишет:
   "Креационисты усердно выискивают в современном знании и понимании мира "белые пятна". Если находится явный пробел, то автоматически полагается, что перед нами -- дело рук божьих".
   ("Креационисты" здесь выглядят прямо как "троцкисты" в глазах товарища наркома Ежова.)
   Словом, Ричард не хочет, чтобы пробелы в научной картине мира служили щелями, в которые "святоши" проталкивали бы своего "боженьку".
   Он считает, что врата непознанного должны быть открыты только для науки: чтобы непознанное никто не смел бы объявлять непознаваемым. И, в сознании позитивной роли "белых пятен" для науки, пишет далее:
   "Признание своего невежества в определенных вопросах является необходимой частью научного процесса; более того, отсутствие знания воспринимается как призыв к будущим победам. По словам моего друга Мэтта Ридли, большинству ученых скучно заниматься тем, что уже известно. Неизвестное же воспринимается ими как вызов".
   И приводит затем, цитируя Койна, пример известного ему креациониста, который отнимает у науки поле непознанного, отдавая его Творцу:
   "Как написал в рецензии на книгу Бехе американский генетик Джерри Койн, "если из истории науки и можно извлечь какие-то уроки, так это то, что, называя наше невежество "божьей волей", мы далеко не уедем".
   И Ричард возмущенно повторяет вслед за ним:
   "Почему бога считают объяснением чего-либо?".
   И мы должны здесь согласиться с ним: Богу не место в рациональных конструкциях науки: это разные уровни существования. Смешение их - контрпродуктивно! Миф не для того создан, чтобы объяснять то, что пока не удается объяснить науке. Миф сам по себе!
   В силу этой уверенности мы оказываемся солидарны в несогласии Докинза с Михаэлем Бехе, который, - по словам Ричарда, - в 1996 году ввел в употребление термин "нечленимая сложность" и применял его в биологии к живым организмам. И в качестве примера выбрал бактериальный жгутиковый мотор, а также иммунную систему.
   "... профессору Бехе был задан вопрос относительно сделанных им в 1996 году заявлений о том, что науке никогда не удастся найти эволюционного объяснения иммунной системе. Ему представили пятьдесят восемь сопровождаемых рецензиями специалистов публикаций, девять книг и несколько глав из учебников иммунологии, объясняющих эволюционное происхождение иммунной системы; однако он продолжал упорствовать в том, что доказательств эволюции по-прежнему недостаточно и что все это "не пойдет"...".
  
   Странно довольно: Эволюция видов - научная концепция; она не требует освящения в церкви, и признания со стороны духовенства, в том числе сектантского. С таким же успехом этот верующий профессор мог требовать от науки доказать несуществование Бога. Эти две компетенции - религия и наука - в норме не задают друг другу вопросов и не требуют друг от друга объяснений.
   И тут можно воскликнуть вместе с Докинзом, но с несколько иным оттенком:
   "Почему бога считают объяснением чего-либо?!"
   С другой стороны можно понять людское упование, "чтобы Бог на свете был". И ученым следовало бы воздержаться от доказательств несуществования Бога, учитывая значительный авторитет науки и ученых в наше "прогрессивное время". Этот вопрос лежит за пределами науки, и ученому правильнее было бы аккуратнее обращаться со своим авторитетом в индустриальном обществе.
   Как мы видели выше, Ричард здесь не аккуратен: он настаивает на якобы "научности" вопроса существования Бога. Иначе как профанацией такую "научность" не назовешь! Приходится думать, что за указанным упорством Докинза прячутся не научные мотивы.
  
   Это подтверждается свидетельством Джона Хоргана, которое сам Докинз и приводит в своей книжке. Хорган говорит, что на конференции в Кембридже (не путать с Кембриджской Конференцией!)...
   "Британский биолог Ричард Докинз, чье участие в конференции убедило меня и моих коллег в ее правомерности, был единственным из выступающих, кто заявил о несовместимости религиозных убеждений с научными. Другие докладчики -- три агностика, один иудей и один деист и двенадцать христиан (мусульманский философ отказался от участия в последний момент) -- явно склонялись в сторону религии, христианства".
   Из этой цитаты ясно, что Ричард не довольствуется скромной ролью ученого-биолога; он - борец со средневековым мракобесием(!).
  
   В конце читаемой нами теперь четвертой главы - центральной в книге - Ричард рассказывает о конференции в Кембридже, где он, оказывается, играл специально отведенную ему роль завзятого атеиста. Поскольку истинного лица его мы не знаем, нам остается поверить маске.
   В этой маске он подытоживает содержание главы в следующих словах:
   "Согласившись с аргументацией данной главы, невозможно не объявить фактическую основу религии -- гипотезу бога -- несостоятельной".
  
   Со своей стороны мы можем сказать на это только одно:
   Разумеется! Бог как ГИПОТЕЗА, из которой родится научно-обоснованная теория, объясняющая мир в утилитарных целях, - НЕСОСТОЯТЕЛЕН!
   Прежде чем произносить свои заключительные к этой главе слова, Ричард мог бы задуматься, - если он ученый, - на гипотезу ли надеются люди, уповающие на бывание Бога на свете? Может быть, он и задумался...; но, тем не менее, имеем то, что имеем. А именно, "на свете бога нет...". В таком случае пытливые умы законно задаются вопросом: откуда же взялась религия? Ведь именно религия всегда была в глазах людских главным свидетельством в пользу существования Бога на Земле..., - не так ли?
   Наш друг Ричард относится к этим пытливым умам, и следующую пятую главу своей книжки он посвящает как раз происхождению религии в людях. Можно предположить заранее, что в уме Ричарда Эволюция, заместившая собой Творца, должна исполнить свою роль до конца и создать также и религию в качестве адаптивного механизма человека. Прекрасная идея! Одно плохо: ко времени появления религии телесная эволюция человека завершилась, хвост отпал. Как быть? В самый раз - казалось бы - обратиться к эволюции общественных форм бытия, то есть к Истории...? Но, Ричард желает оставаться в рамках естествознания и с индивидуумом. Возможно ли такое?
   Оказывается возможно! Для этого есть такая чудесная вещь, как "эволюционная психология". Пусть телесная эволюция закончена: что мешает ей продлиться в области психологии индивидуума??
   И Докинз начинает пятую главу цитатой из текста "эволюционного психолога" Марека Кона:
  

ГЛАВА ПЯТАЯ
Корни религии

  
   "Повсюду встречающаяся экстравагантность религиозных ритуалов, требующих огромных затрат времени и сил, причиняющих боль и лишения, говорит эволюционному психологу не менее наглядно, чем красная задница обезьяны, об адаптивном характере религии".
   Царю Эгею в Дельфах говорила Пифия, Мареку Кону - задница обезьяны. У каждого свои оракулы!
   С этой неоспоримостью согласен, кажется, и наш Ричард, начинающий с фразы:
   "У каждого есть собственная любимая теория о том, откуда появилась религия и почему она присутствует во всех человеческих культурах".
   Не совсем понятно, правда, кто суть эти "каждые"? Невзирая на риск показаться заносчивыми, мы должны признаться, что у нас нет такой теории, и мы, следовательно, в число "каждых" не попадаем. Несколько обидно, согласитесь....
   И, тем не менее, всё правильно! Дальнейшая эволюция "каждых" в очах Ричарда такова, что мы точно в их число не попадаем никак. Он пишет следом:
   "Осознав, что мы являемся продуктами дарвиновской эволюции, рассмотрим, какого рода давление (или сумма давлений) естественного отбора первоначально способствовало возникновению религии".
   К сожалению, мы не можем прийти к такому самосознанию, не покривив душой. Таким образом, мы суть не "они"; не те, которые осознают себя продуктами, произведенными при помощи давления.
   Если уж так непременно нужно давление, то нам больше импонирует давление Посейдона, от которого родился Тезей. Иными словами, нам ближе осознание себя богорождёнными. И если уж признавать религию приспособительным механизмом, то в ответ на вопрос: "приспособительным к чему?"; мы скорее всего скажем - к рождению богов в людях. Тогда как из слов Ричарда - "религия утешает" - мы должны заключить о психологическом приспособлении к стрессам конкурентной борьбы в ходе "естественного отбора".
   Это известная левая политическая теория, согласно которой устранение социального неравенства и несправедливости должно лишить религию той почвы, на которой она взрастает. Именно эту теорию Докинз, по-видимому, и собирается нам здесь излагать.
   Во всяком случае, следующий раздел, озаглавленный
   "Прямые преимущества религии",
   Ричард начинает следующими словами:
   "Существуют некоторые основания полагать, что религиозные верования предохраняют людей от болезней, вызываемых стрессом".
   И продолжает:
   "Хорошо известно, что часть врачебной помощи заключается в утешении и подбадривании доктором пациента. Данный факт не стоит сбрасывать со счета".
   "Эффект внушения хорошо изучен и не считается таким уж загадочным. Доказано, что бутафорские, не содержащие никаких лекарств таблетки могут замечательным образом улучшить состояние больного".
   "Может быть, религия также является бутафорским средством -- плацебо, продлевающим жизнь за счет снижения стресса?" - задается он риторическим вопросом. И отвечает на него отрицательно.
   "Не думаю, что религия возникла среди наших предков как успокаивающее средство", - пишет он далее.
   Так же он отказывает в доказательной силе и эволюционистском достоинстве ранее высказанным соображениям:
   "Я говорю об утверждениях типа "религия удовлетворяет наше любопытство относительно Вселенной и нашего места в ней" или "религия утешает". Возможно, как мы увидим в главе 10, эти заявления отчасти верны с психологической точки зрения, но дарвиновским объяснением их не назовешь".
   "Если даже нейробиологи обнаружат в мозгу "божий участок", мы, эволюционисты, по-прежнему будем стремиться понять, почему он был отобран естественным отбором. Почему наши предки, имеющие генетическую предрасположенность к появлению "божьего участка", выживали успешнее и имели больше потомков, чем те, у кого такая предрасположенность отсутствовала?".
   "Вопрос о намеренном изобретении религии циничными священниками или правителями интересен с исторической точки зрения, но сам по себе отношения к эволюции не имеет. Ученому-дарвинисту по-прежнему необходимо понять, почему люди так легко поддаются обаянию религии и оказываются жертвой священников, политиков и государей".
"Вне зависимости от того, была ли религия изобретена циниками или зародилась спонтанно, нас интересует, в чем состоит исчерпывающее эволюционное объяснение страстного влечения к богам?".
   При этом интересе Ричард, тем не менее, не замечает того, что европейское религиозное сознание носит откровенно эволюционистский характер. А именно, в мифах нашей цивилизации всё вертится вокруг рождения у представителей вида "Человек разумный" существ нового вида "Сын Божий". Таким был Иисус, сын Марии; и его жизнь среди обычных людей, и судьба составляют содержание центрального христианского мифа. Так что искомое Ричардом "эволюционное объяснение" - рождение в людях существ нового вида - лежит на поверхности. И, куда уж эволюционнее?!
   Ричарду христианский миф, разумеется, известен. Любопытно, найдет он отражение в его собственной эволюционной теории происхождения религии. В разделе, озаглавленном:
   "Религия как побочный результат чего-то другого";
   Он пишет:
   "Позвольте теперь перейти к моему собственному взгляду на ценность религии для выживания в процессе естественного отбора. Я разделяю мнение все увеличивающегося числа биологов, полагающих, что религия является побочным продуктом какого-то другого феномена".
   "Может оказаться, что рассматриваемый феномен (в данном случае религия) не имеет собственной ценности для выживания, а является побочным продуктом другого, важного для выживания феномена".
   В этом месте хочется остановиться и спросить себя: это, случайно, не САТИРА?
   Как будто, нет.... Далее Докинз приводит пример "побочного эффекта", несущий иллюстрирующую образность "направляющего света". Он пишет:
   "Часто можно наблюдать летящих на огонь свечи мотыльков, и нельзя сказать, что их поведение случайно. Прилагая массу стараний, они бросаются в пламя, превращая свои тельца в факел. /.../ Перед нами -- не самоубийство. То, что выглядит как самоубийство, возникает как непреднамеренный побочный эффект чего-то другого. Чего именно? Вот одно из возможных толкований, вполне подходящее нам для того, чтобы прояснить суть идеи".
"Искусственный свет появился в ночной темноте сравнительно недавно. До этого единственными источниками света в ночи были луна и звезды. Поскольку они находятся от нас на огромном расстоянии, идущие от них световые лучи -- параллельны, и их можно использовать в качестве компаса. Известно, что насекомые используют солнце и луну в качестве компаса, чтобы лететь, точно придерживаясь одного направления".
   "Несмотря на печальный исход в данном частном случае, вышеописанное поведение в целом для мотыльков полезно, потому что видимый ими источник света гораздо чаще оказывается луной, чем горящей свечой. /.../ Если религия -- это побочный продукт, то побочный продукт чего? Что в данном случае является аналогом привычки мотыльков ориентироваться по небесным светилам? Что это за исключительно выгодное свойство, проявляющееся порой в искаженном виде религиозного верования?".
   Согласимся, - Образ Божий как Свет в ночи бытия; нравственный маяк, указывающий верное направление; именно эта образность угадывается за иллюстрацией, приведенной здесь Ричардом.
   Посмотрим, верна ли наша догадка.
   Ричард пишет далее:
   "Моя собственная гипотеза касается детей. Более чем у какого-либо другого вида наше выживание зависит от накопленного предыдущими поколениями опыта и передачи его детям для обеспечения их защиты и благополучия. Дети, в принципе, могут и на собственном опыте убедиться, что не следует подходить слишком близко к краю обрыва, есть незнакомые красные ягоды, плавать в кишащей крокодилами реке. Но очевидно, что больший шанс на выживание будет у ребенка, мозг которого автоматически, как у мотылька, подчиняется правилу: беспрекословно верь тому, что говорят старшие. Слушайся родителей, слушайся старейшин, особенно когда они говорят строгим, угрожающим тоном. Доверяй старшим без рассуждений. Для ребенка это, как правило, выигрышная стратегия. Но, как и в примере с мотыльками, в ней имеются уязвимые моменты".
   И это еще мягко сказано! Очевидно, мы переоценили Ричарда. В основе нравственности действительно лежит уважение к старшим.... Ну, а что лежит в основании этого уважения с феноменом беспрекословного послушания?
Для Докинза этот вопрос избыточен: у него за феноменом послушания уважение не просматривается: взамен он предлагает нам роботизацию:
   "Солдат муштруют до тех пор, пока они не станут похожи на автоматы или компьютеры.
Компьютеры выполняют команды пользователя. Они беспрекословно следуют введенным на языке программирования инструкциям...".
   У нас другие сведения о наших отцах-солдатах Великой Войны. Но оставим это на совести Ричарда. Вопрос в другом: его "гипотеза касается детей". Так что же, он хочет уверить нас и себя, что детей можно уподобить компьютерам? И что отношения старших и младших сводятся к программированию этих компьютеров? Так ли он сам воспитывает своих детей?! Мы не готовы верить этому.
   Наше собственное убеждение состоит в том, что послушание младших старшим, которое Ричард пытается положить в основание религии, зиждется на ЛЮБВИ.
   Иисуса любили. И Он любил. Именно из этого источника - Любви; черпалась энергия человеческих отношений, в которые Он был вовлечен.
   Но Ричард отчего-то Любовь не рассматривает. Думается, это вызвано его политической неравновесностью; он априорно считает религию злом и находит ей соответствующее место в своих рациональных конструкциях. И место это вполне логично.
   Для него человек - это Разум. В мире Разума субъект - либо сам является активным умом, либо он - робот, запрограммированный сторонним умом. Вот две возможные формы существования, совместимые с разумно устроенной Вселенной. Человек существует, либо как программист, либо как компьютер. У второй формы существования есть определенные недостатки, по сравнению с первой, основной формой бытия "Человека разумного".
   Докинз пишет:
   "С точки зрения высшего командования было бы нелепо разрешать каждому отдельному солдату обсуждать целесообразность выполнения того или иного приказа . /.../ Однако побочным продуктом такого бездумного подчинения является способность с той же легкостью выполнять вредные команды. Компьютеры не в состоянии отличить полезные команды от вредных".
   Ключевым в этом пассаже является словосочетание "бездумного подчинения". Подберите к нему антоним, и вы окажетесь в сфере либеральной политической пропаганды.
   К той же пропаганде следует отнести и так называемую "гипотезу" Докинза, которая на самом деле представляет собой политическую инвективу.
   Докинз пишет:
   "Естественный отбор благоприятствовал выживанию детей, мозг которых предрасположен доверять мнению родителей и старейшин племени. Такое доверчивое послушание помогает уцелеть; оно аналогично ориентации мотыльков по свету небесных тел. Однако обратной стороной доверчивого послушания является бездумное легковерие. /.../ Религиозным лидерам хорошо известна податливость детского мышления и важность внушения доктрин в раннем возрасте...". Ну и так далее; продолжение очевидно.
   Всерьез мы обсуждать подобные "гипотезы" не станем.
   С другой стороны, нельзя не согласиться с тем мнением, что культурный феномен религии внешне производит впечатление грандиозной систематической отсылки к чему-то другому: некоего ЗНАКА.... И если некто желает в нашем присутствии и согласии с Ричардом Докинзом утверждать, что Религия это побочный продукт иного важного для жизни бытия, мы без труда с ним согласимся, и уточним, что так сказывается в обществе рождение и жизнь богов в людях.
   Можно даже приписать этому "феномену" Дарвиновскую "полезность" и заявить, опираясь на Историю, что общества, в которых рождаются Боги, каким-то образом лучше справляются со своими историческими задачами и превращаются в великие царства.
   Вместе с тем мы не можем согласиться "культурной наследственностью" как новым материалом для "естественного отбора". Культурное наследование, безусловно, имеет место в человечестве, но мы можем связывать его только с ПОЛИТИЧЕСКИМ ОТБОРОМ: никак не "естественным"!
   Этим замечанием мы завершим разбор пятой главы книжки Докинза и перейдем к...
  

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Корни нравственности -- почему мы хорошие?

  
   Мы знаем Альберта Эйнштейна как великого физика, создателя Теории относительности. И мы должны быть благодарны Ричарду Докинзу за наше знакомство с Эйнштейном-гуманистом. Вот и эту главу Ричард начинает с замечательного наблюдения Альберта Эйнштейна, - но не физического, а гуманистического:
   "Наше положение на Земле поистине удивительно. Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удается цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живем для других людей -- и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье".
  
   Так наш учитель Альберт обозначает смысл, который вносит в нашу жизнь ЛЮБОВЬ. Оказывается, смысл - не в творческих целеполаганиях, но - в отношении к другим людям. И не случайно Евангелие на вопрос: а что такого божественного есть в человеке, если он богоподобен? - отвечает односложно: Любовь!
   Итак, если наше богоподобие - в любви; то и корни религии нужно связывать с любовью, а не придумывать всякие там участки в мозгу и психические склонности, как это делает Ричард....
  
   В данной главе речь идет о нравственности - понятии, которое как будто не нуждается в особом пояснении.
   Ричард пишет:
   "Многие религиозные люди не могут представить, как можно без веры быть хорошим или даже хотеть быть хорошим (?)".
   Логику таких людей понять нетрудно, нужно только к словосочетанию "быть хорошим" добавить - в глазах Бога!
  
   И в самом деле, нетрудно актуализировать в сознании общее понятие о Добре, но, как узнать в конкретной ситуации, что есть точно Добро в данном случае, и где взять силы и волю к его исполнению, вопреки обстоятельствам?
   Эти вопросы имеют свои очевидные ответы в ситуации, когда мы под "нравственностью" понимаем соответствие ожиданиям окружающих. Но, совсем другое дело поистине "быть хорошим" как принципиально свободному лицу...
   Позиция Ричарда здесь недостаточно отчетлива. Он пишет, что...
   "Этот вопрос - как можно без веры быть хорошим или даже хотеть быть хорошим? - будет обсуждаться в данной главе".
   Но что он усматривает за "подобными сомнениями", пока не совсем ясно.
  
   Следующий раздел шестой главы Докинз вопросительно озаглавил:

"Возникла ли нравственность в процессе эволюции?"

   Из какового заглавия становится ясно, что НРАВСТВЕННОСТЬ, по его мысли, является нашим, человеческим эволюционным приобретением, в ходе борьбы за выживание с другими видами млекопитающих.
   Пусть так. Но неплохо было бы, в таком случае, определиться с тем, что же такое "нравственность" (?). Чтение написанного на эту тему Ричардом показывает, что общеупотребительное слово "нравственность" он расшифровывает как присутствие форм поведения, характерных для стайной или коллективной жизни животных, или симбиоза. Наверное, энергии этих типов поведения участвуют в нравственности - в силу целостности человеческого персонального существования - но мы не готовы отождествить приводимые Докинзом примеры биологического "альтруизма" (родственного и реципрокного) с НРАВСТВЕННОСТЬЮ.
   Так что, Ричард дает основания упрекать его в ПОДМЕНЕ. Нам кажется, что он пытается выдать биологические предпосылки нравственности за саму НРАВСТВЕННОСТЬ.
   Разумеется, сотрудничество между видами, забота о потомстве или сородичах, "альтруистические" типы поведения индивидов и проч. могут оказаться полезными для выживания и быть сохраненными в поколениях через механизмы естественного отбора. Не наше дело сомневаться в этих истинах эволюционной биологии.
   Подобные типы поведения ожидаемо встречаются часто у общественных животных, к которым относится человек. А у Человека разумного (Homo sapience) они могут усиливаться за счет ОСОЗНАНИЯ.... Могут..., но всё равно НЕ МОГУТ составить нравственность, а могут лишь участвовать в ней - наряду с руками, ногами, печенью, сердцем, мозгом и т.д.
   Таким образом, наши социальные наклонности и коммуникативные способности, делающие нас общественными животными, наверное, являются продуктом Дарвиновской эволюции видов. Но на вопрос, поставленный в заголовке раздела, - "Возникла ли нравственность в процессе эволюции?", - мы, скорее, ответим отрицательно, если под этой "эволюцией" подразумевать именно дарвиновскую, с механизмом "естественного отбора".
   Если же мы говорим об Эволюции вообще, как о прогрессивном изменении жизни на Земле, то, наверное, можно признать, что нравственность появилась у людей на каком-то этапе этих изменений, - факт которых установлен и не подлежит сомнению. Но, как, когда и почему это произошло, остается тайной.
   На вопрос о происхождении нравственности нам отвечает Миф, а не Наука. Именно это обстоятельство и заставляет Докинза - спасая лицо Науки - производить помянутую выше подмену.
  
   Впрочем, если быть до конца справедливым, то Ричард, как честный дарвинист, разумеется, тоже не может считать нравственность продуктом эволюции видов. Он и не считает. Результат эволюции - общественные наклонности; как мы и сказали. А нравственность - это просто ошибка, побочный эффект.
   Ричард пишет:
   "Поддерживаемая мною идея "ошибки", или "побочного продукта", заключается в следующем. Давным-давно, когда мы, как нынче павианы, жили небольшими устойчивыми группами, естественный отбор наряду с сексуальными желаниями, чувством голода, ненависти к чужакам запрограммировал в нашем мозгу склонность к альтруизму".
   То есть, к научно ощутимым вещам, таким как устройство мозга, нравственность отношения не имеет, и суть нечто чужеродное конституции человека, рисуемой эволюционной биологией. Таким образом, Ричард как будто избегает нашего обвинения в подмене одного другим.
   В чем же тогда ценность подобной концепции "ошибки природы"??
   В том, что нравственность, хотя и не является плодом Эволюции видов, в прямом смысле слова, всё равно оказывается к ней привязана - не как цель, а как ошибка. В таком случае отпадает надобность отсылки к трансцендентной реальности для объяснения феномена нравственности, и всё, относящееся к человеку замыкается в "позитивной сфере".
  
   Итак, поскольку общественная природа человека как вида заведомо старше религии как института, нравственность людей, связываемая с приобретенными в ходе эволюции видов коммуникативными способностями, должна оказаться примерно одинаковой у всех людей, независимо от их вероисповедания. Установлению этого ожидаемого факта посвящен следующий раздел главы:
  

"Наглядное исследование происхождения нравственности".

   В нём Докинз знакомит читателя с книгой Хаузра, посвященной исследованию антропологическому морали. Он пишет:
   "Для нашего рассуждения интересно, что, сталкиваясь с моральной дилеммой, большинство людей выбирает одно и то же решение, причем их согласие друг с другом в отношении выбора решения значительно превосходит их способность внятно объяснить причины, побудившие их сделать такой выбор".
"Именно таких результатов и следует ожидать, если нравственное чувство так же встроено в наш мозг, как сексуальное влечение, страх высоты или, по любимому сравнению самого Хаузера, наша способность к обучению языкам...".
   "Основная идея книги, говоря словами самого Хаузера, состоит в следующем: Нравственные решения основываются на универсальной нравственной грамматике -- выработавшейся в течение миллионов лет способности разума, используя набор базовых принципов, строить на их основе ряд возможных моральных систем. Как и в случае с языком, составляющие нравственную грамматику принципы работают вне доступной нашему сознанию зоны".
   Для целей самого Докинза оказалось важным, что...
   "...из результатов исследования Хаузера и Зингера можно заключить, что между ответами атеистов и верующих не существует статистически значимой разницы. Он подтверждает разделяемое мной и многими другими мнение, что нам не нужен бог, чтобы быть хорошими -- или дурными".
   С "мнением" всё понятно. Только вывод из исследования - не слишком честный. Единственное, что можно сказать, исходя из данной моральной неразличимости верующих и атеистов, это то, что атеисту не нужно исповедание веры. Нельзя даже заключить, что не нужна религия, поскольку имярек атеист воспитан и образован в обществе, основанном на религии, в котором религия существует, - о чем свидетельствует уже само имя "атеист".
   Ну, а делать заключения о надобности в Боге - это уж совсем некорректно!
   Мы со своей стороны, можем в этом пункте с таким же успехом и столь же безапелляционно заявить, что наличие нравственности у атеиста однозначно доказывает, что Бог есть, и Он любит человека и заботится о нем, независимо от того, верит имярек или нет.
   И больше того, мы готовы согласиться с утверждением, что МОРАЛЬ как феномен публичной жизни, как коллективная рефлексия, не связана напрямую с бытием Бога в человеке и не является Его обнаружением.
   Выше мы уже заметили, что таким обнаружением является Любовь. Феномены Любви скорее всего не будут противоречить морали, и, тем не менее, это суть разные пласты существования: Любовь и Агора.
   Докинз в своих рассуждениях не выходит за пределы Агоры или Сцены, на которой коллективная рефлексия изображает картины публичного быта. Именно к этому публичному строительству он относит мораль.
   Спектакль требует сценария, и общественное сознание такие сценарии имеет. Священное Писание также может быть использовано (и используется!) в качестве такого сценария пьесы постоянно идущей на Агоре.
   Именно это. по-видимому, и стало темой следующей главы читаемой нами теперь книжки Докинза.
  

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

"Священная" книга и изменчивая мораль Zeitgeist.

  
   Как мы уже заметили выше Священная История может быть использована, и используется для созидания публичной морали, для жизни на Агоре, но такое использование не является собственной жизнью Священного Писания. Оно ни в коем случае не является сводом законов или набором правил поведения в обществе. И поэтому ложью являются следующие слова Докинза:
   "Священное Писание двумя способами указывает верующим нравственные правила поведения...".
   Нет, не указывает; никакими способами! Оно для этого просто не предназначено....
   Политики от религии или религиозные философы могут, правда, извлекать из Священных Книг подобные правила для себя и других. Но актом такого извлечения они выводят себя за пределы веры, и используют священные книги не по назначению.
   Вообще понимание религии как, прежде всего, идеологии очень характерно для человека живущего умом. По признаку идеологии он идентифицирует себя и других, думая, например, так, что Я руковожусь в жизни проверенными научными знаниями и теориями, испытываю обоснованные гипотезы в качестве таких руководств, а Он руководится всякими ненаучными бреднями, усвоенными некритически с детства или внушаемыми шарлатанами.
   Разумеется, религия как общественный институт существует также и в обличьи идеологии, но это, говоря языком Докинза, есть ПОБОЧНЫЙ ЭФФЕКТ веры. так что наш дорогой Ричард существует в зоне побочных эффектов, не будучи в состоянии добраться до сути. Что мы можем поделать? Только четко и однозначно утверждать: вера - это не идеология!
   Откуда следует, что характерная для Нового Времени борьба с религией как идеологией веру нисколько не затрагивала, и вобщем-то скорее способствовала историческому возвращению Религии из инобытия к Себе.
   Докинз и сам находит, в этой связи, "справедливым" замечание епископа Джона Шелби Спонга о том, что "желающие строить свою жизнь буквально "по Библии" либо не читали ее, либо не поняли".
   С другой стороны, он зачем-то принимает всерьез политических радикалов от религии и пишет:
   "...беда в том, что именно этот причудливый сборник апологеты религии предлагают нам использовать в качестве непогрешимого источника морали и правил поведения".
   Кто такие эти "апологеты религии", и кому они делают свои предложения, остается только догадываться. В любом случае, мы ведь свободны отказаться от этих предложений.... В чём тогда беда? Не используйте! Тем более, что Вселенская Церковь отнюдь не приемлет сектантского начетничества и поддержит вас в этом отказе своим авторитетом.
   К сожалению, Ричард не слышит нас и продолжает гнуть свою линию. Именно, вовлекает нас в прочтение Священной Истории с позиции современного здравого смысла и политкорректности. Разумеется, на выходе такого чтения мы имеем пасквиль. Наверное, это и было подлинной целью Докинза, который под видом исследования занимается здесь политической пропагандой.
   Мы, естественно, не будем проходить с ним вместе этот отрезок пути, поскольку не находим в этом акте ничего ценного.
   Тем более, что Ричард Докинз присоединяется к таким чудовищным, на наш взгляд, "исследованиям", как...
   "... проведенное израильским психологом Георгием Тамариным. Тамарин раздал тысяче израильских школьников в возрасте от восьми до четырнадцати лет описание иерихонской битвы из Книги Иисуса Навина (6:15--23): Иисус сказал народу: воскликните, ибо Господь предал вам город! город будет под заклятием, и все, что в нем, Господу... и все серебро и золото, и сосуды медные и железные да будут святынею Господу и войдут в сокровищницу Господню... И предали заклятию все, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, [все истребили] мечом... город и все, что в нем, сожгли огнем; только серебро и золото, и сосуды медные и железные отдали в сокровищницу дома Господня".
   "Затем Тамарин задал детям простой моральный вопрос: "Как вы думаете, правильно поступили Иисус и сыны Израилевы или нет?""
   Святая простота! Комментарии к этой с позволения сказать "морали", на наш взгляд, излишни.
   Наше мнение о политической ангажированности Докинза подтверждается приводимыми им примерами и мнениями. Так, он пишет далее:
   "Негодование, вызванное недавними новыми религиозными убийствами в Индии, заставило Салмана Рушди написать статью "Религия -- вечный яд индийской крови". Приведу ее заключительный абзац:
   "Разве достойны уважения эти или любые другие преступления, совершаемые сейчас в мире почти ежедневно во имя -- жутко сказать -- религии? Как искусно, с какими гибельными последствиями творит религия идолов, и как охотно мы совершаем ради них убийства! И чем чаще мы убиваем, тем меньше тревожат душу жертвы, тем легче убивать вновь и вновь. Это проблема не только Индии, это проблема всего мира. Индийские события творились во имя бога. Бог -- имя этой проблемы".
  
   Ну, а если то же самое творится во имя Свободы, Равенства, Всеобщего счастья, Природы, etc. - каким тогда будет имя этой проблемы?
   Всё это, по меньшей мере, несерьезно....
  
   Последний раздел седьмой главы Докинз озаглавливает как
   Нравственный Zeitgeist,
   или моральный "Дух времени". И по существу раздел этот не содержит ничего, кроме тривиальной констатации того факта, что наша реальность есть реальность ИСТОРИЧЕСКАЯ. Притом, историческая вдвойне. То есть, наш быт не только изменяется со временем, - так сказать. эволюционирует, - но, больше того, летопись этих изменений является основой нашего самосознания. То есть, наше сознание является историческим - мы мыслим себя не как биологическую особь, или индивидуума, но - как эпохальный архетип, выражающий некую историческую общность. И это, по-видимому, важно для нас и наших отношений с Отцом Небесным. Не случайно, ведь, основной миф нашей цивилизации носит форму СВЯЩЕННОЙ ИСТОРИИ.
   Таким образом, религиозное сознание не только не бежит историчности, но является принципиально историческим. То есть сознание изменений, происходящих с людьми и обществом является частью религиозного сознания. Но Ричарду это политически невыгодно замечать на данном этапе его повествования. Он нарочито представляет себе религиозное сознание в виде набора неизменных догм, и тогда История превращается в его руках в политическое антицерковное оружие.
   Он пишет:
   "Любой современный суд признал бы Авраама виновным в жестоком обращении с несовершеннолетним...".
   "Томас Генри Гексли был передовым, просвещенным либералом своего времени. Своего, но не нашего, и в 1871 году он писал, например, следующее: "Ни один здравомыслящий, знакомый с фактами человек не поверит, что типичный негр является ровней или, что еще более невероятно, превосходит белого человека".
   Мы уже отмечали, в этой связи, о том, что миф не прочитывается так, как это делает Докинз.
   И зафиксированные изменения общественных гуманитарных стандартов, хотя и говорят об относительности морали, не изменяют положения мифа.
   Между мифом и моралью нет прямой связи. И когда Докинз пытается утверждать обратное, он говорит заведомую неправду.
   Далее Ричард приводит многочисленные примеры быстрых изменений "Духа Времени" в Новейшее Время и восклицает:
   "До чего стремительно меняется Zeitgeist -- и до чего согласованно движется он широким фронтом во всем просвещенном мире!"
   И тут же признает, что эти изменения не связаны с религией:
"Что же служит источником этих слаженных, непрерывных изменений общественного сознания? Позвольте уклониться от ответа на этот вопрос. В рамках задач данной книги мне достаточно твердого убеждения, что религия таким источником однозначно не является".
   Таким образом, цель данной главы достигнута. Докинз якобы показал, что "хорошесть" или доброта современного европейца, выражающаяся в любви к животным, неграм, и педерастам, достигнута не благодаря религии. Хотя для таких утверждений настоящих оснований у него нет, поскольку он атеист.
   Итак, Докинз заключает:
   "Чем бы ни вызывались наблюдаемые положительные изменения Zeitgeist, сам факт их существования более чем убедительно показывает несостоятельность аргумента, что без бога мы не сумели бы творить добро и отличать добро от зла".
   Что ж, мы готовы признать несостоятельность аргумента: не только этого; любого!
   Если Ричард и в самом деле думает, что вера в бога является результатом логической победы в споре с помощью аргументов, то нам его искренне жаль.... Он живет в царстве теней.
   Когда в личном существовании доминирует рефлексия, имярек часто не замечает, как он сам превращается в отражение, сущее на поверхности эмоциональной сферы. Имяреку кажется, что он "свободен", что он "волен", что он "знает" и "решает"; при этом настоящая Жизнь ему даже не знакома: у него нет соответствующего опыта и отчета о нем....
   Но..., смутное чувство неполноценности своего бытия и своей личности: оно-то есть; не может не быть. Отсюда и некоторая горячность постоянных попыток убедить себя в обратном: утвердиться в своей неполноте как в полноте.... Эту коммуникативную избыточность замечают коллеги по цеху и люди публики, и пеняют Ричарду на неё....
   Он себя со стороны не видит и недоумевает - на что пеняют...?! Его скрытая раздраженность неполноты еще усиливается и переходит в желание объясниться, сделаться понятным (= логичным) и так снять с себя публичное давление.
   Этому объяснению как раз и посвящена следующая глава....
  

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Что плохого в религии? Зачем на нее нападать?

  
   Выражая помянутое выше недоумение, Ричард пишет во вступительной части:
   "Несмотря на мое отвращение к гладиаторским боям, за мной почему-то укрепилась репутация агрессивного спорщика по религиозным вопросам. Коллеги, согласные с отсутствием бога, с существованием нравственности вне религии, с возможностью объяснения происхождения религии и морали с научной точки зрения, продолжают, тем не менее, искренне удивляться моей позиции. Почему я так враждебен? Неужели религия настолько плоха? Неужели она причиняет так много вреда, что с ней нужно активно бороться?".
   "Иногда они заявляют что-нибудь типа: "Не кажется ли вам, что ваша враждебность делает вас атеистом-фундаменталистом, настолько же нетерпимым в своих убеждениях, как и фанатики "библейского пояса"?" На эти обвинения в фундаментализме нужно дать ответ...".
   Свой "ответ", который и составляет содержание данной главы, Ричард начинает с подраздела, озаглавленного
   "Фундаментализм и ниспровержение науки".
  
   Желание защититься и оправдаться и желание по-настоящему разобраться, возвыситься от рациональности до мудрости, суть разные несколько желания. Отсюда, неизбежные недоговоренности....
   Так, Ричард пишет, например:
   "Когда я говорю, что эволюция -- реальность, я проявляю не больше фундаментализма, чем когда заявляю, что Новая Зеландия расположена в Южном полушарии...", -
   и лукавит этим. Ведь обвинения в фундаментализме и возмущение ортодоксов вызываются не "реальностью" эволюции, а как раз претензией на абсолютную, полную и исчерпывающую реальность. Именно в этой претензии и обнаруживают "фундаментализм". Всё, ведь, верно насчет Южной Зеландии, беда в том только, что её положением в Южном полушарии не исчерпывается реальность её существования.
   У людей, проживающих в Новой Зеландии, есть многое знание о своей земле, и это знание не может быть заменено и замещено подтвержденной фактами "реальностью" её географического положения. До пришествия европейцев аборигены Новой Зеландии понятия не имели о "полушариях", но это не значит, что они не знали ничего о себе и своей Родине.
   Жили себе, жили: знали себе, знали..., - но, вот приходит белый человек и говорит им:
   - Всё это неправда!
   - А что же правда?
   - То, что вы живете в Южном полушарии.
   - Но, наши предки....
   - Не было никаких этих предков! Такие существа как люди-акулы вообще не могут существовать! Это противоречит научно доказанной теории Дарвина о происхождении видов.
   - Но, от кого же мы тогда произошли?
   - От обезьяны.... Случайно!
   Далее следует немая сцена. Мы предоставляем её воображению читателя.
   И, обращаясь к Докинзу, говорим ему:
   Так что, дорогой Ричард, ты демонстрируешь дремучий колониальный фундаментализм не тогда, когда доверяешь фактам и берёшь на вооружение методически подтвержденную научную теорию, а тогда, когда хочешь изгнать из сознания человека Миф и заместить его научной теорией.
   Демонстрацией наличия такого устремления может служить следующая фраза Докинза:
   "Мы верим в эволюцию, потому что ее реальность подтверждается фактами, но появись новые доказательства, демонстрирующие ее ложность, мы тут же от нее откажемся. От фундаменталиста вы такого заявления никогда не услышите".
   Ключевым в ней является слово "ВЕРИМ": оно невольно отсылает к вере как исповеданию религии. Однако, наш Ричард, - если всерьез претендует на звание ученого, - не может не понимать принципиальной бытийной разницы между религиозной ВЕРОЙ того же аборигена и доверием ученого к гипотезе, подтверждаемой фактами.
   Их просто нельзя сравнивать и сопоставлять: эти веры! Не потому, что некий вождь запретил это делать, а в силу совершенной некорректности такого сопоставления.
   И, тем не менее, мы видим, что Докинз сопоставляет.... Так, он пишет:
   "Книгам об эволюции доверяют не в силу их святости. Им доверяют потому, что в них приводится огромное количество поддерживающих друг друга доказательств. /.../ Если в научной книге допускается ошибка, ее обнаружение и внесение исправлений в последующие издания является только делом времени. Со священными книгами такого, естественно, не случается".
   То есть, он кладет на стол Библию и "Происхождение видов" Дарвина и начинает их сопоставлять.
   В связи с этим и возникает вопрос: он - дурак? Или он намеренно это делает, выступая в обличьи идеологически зашоренного политического радикала?
   Если "да", то не приходится удивляться обвинениям в "фундаментализме".
   Наконец, если он сам находит "естественным" неизменность священных книг, значит, понимает их отличие от научных (?). Отчего бы чуть-чуть не продвинуть это понимание и не сравнивать эти книги по их содержанию и степени достоверности написанного в них?
   И тогда всё станет значительно проще.... Библейский миф о Творении вовсе не претендует на звание научной теории. И Дарвиновское "Происхождение видов" вовсе не должно претендовать на замещение собой библейского мифа.
   Нам ясно, что и не может претендовать - это разные культурные феномены, принадлежащие разным пластам существования имярека, которое (существование) не является простым: оно неоднородно и потенциально открыто. К сожалению, Ричарду это видение сложности личного бытия недоступно. Он достаточно инфантилен для того, чтобы быть искренне охваченным страстным желанием поделиться с окружающими радостями своего образования.
   Он фиксирует свою страстность и пишет:
   "Моя страстность возрастает еще больше при мысли о том, как много теряют эти несчастные фундаменталисты и их последователи. Правда об эволюции, как и многие другие научные открытия, невероятно увлекательна, потрясающа и прекрасна; умереть, так и не узнав о ней ничего, представляется мне настоящей трагедией!".
   Согласитесь, усмотрение трагедии здесь весьма претенциозно и патетично. Не воображает ли он себя великим просветителем...? Хотя, более вероятно, что Ричард несколько аутичен: замкнут в своих рефлексиях, и переоценивает значимость сопряженных с этими рефлексиями переживаний.
   Кроме того, видимо, его профессия педагога вносит свой вклад в его гражданскую активность. Свидетельством чему может служить следующая политическая инвектива Докинза в адрес религии:
   "Фундаменталистская религия пытается отлучить от научного образования тысячи и тысячи невинных, любознательных, доверчивых молодых умов".
   И он, как педагог, находит своим долгом бороться с этим фантомом, который именуется в его сознании "фундаменталистской религией". Что это такое, мы по-настоящему не знаем.
   Кроме патетического Просвещения, Ричарду видится еще и общеморальный фронт борьбы с невежеством, где он выступает проводником...
   "некоего морального консенсуса, широко распространенного среди либерально мыслящих, просвещенных, нравственных индивидуумов".
   И кого же видит он своими противниками? Вы удивитесь.... Оказывается, "абсолютизм"!
   Следующий раздел главы так и называется:
   "Темная сторона абсолютизма".
   Докинз пишет:
   "Мы вынуждены признать, что абсолютистские взгляды себя еще далеко не изжили. К сожалению, они и поныне здравствуют в умах огромного количества людей во всем мире..../.../ Практически всегда абсолютизм произрастает на почве сильной религиозной веры, и этот факт демонстрирует, как религия может играть в мире роль источника зла".
   Итак, теперь уже совершенно ясно, что Ричард - не просто ученый с активной гражданской позицией; но, что он - борец со злом! То есть, фактически, он исповедует какую-то собственную религию, - черты которой обозначил в начале книги, где говорил о т. наз. "религии Эйнштейна".
   Также ясно, что живет наш боец в придуманном мире, в котором идеалы Французской Революции до сих пор живы и актуальны.
   "Абсолютизм" - это политическое выражение враждебной ему "фундаменталистской религии", которой он противопоставляет "пантеистические восторги", основанные на научной картине мира. В свете этого противопоставления и сакрализации ученых созерцаний становится более понятной его патетика, касающаяся "эволюции". Приведем еще раз его слова:
   "Истина Эволюции столь невероятно увлекательна, потрясающа и прекрасна, что умереть, так и не узнав о ней ничего, представляется мне настоящей трагедией!".
   Возвращаясь к заявленной теме раздела, мы вынуждены заметить, что все приводимые Докинзом далее примеры политического фанатизма, замешанного на религии, выступающей здесь в облике официальной государственной идеологии, никакого отношения к Абсолютизму не имеют, но являются, напротив, плодом современной "демократии" как глобального проекта коллективного Запада. И обличения якобы уцелевшего "абсолютизма" являются частью либеральной демагогии этого проекта. Как видим, Ричард прекрасно её усвоил. И в этом пункте мы можем, наконец, высказать, кем он выглядит в наших глазах, - современным либеральным демагогом, или "либерастом", как принято называть их теперь в России.
  
   Кличка "либераст", приведенная нами только что, оказалась на удивление к месту, ибо следующей темой Докинза является
   Вера и гомосексуальность.
   А в качестве предметной иллюстрации Докинз приводит пример "Талибана", созданного американской "демократией" в качестве инструмента для борьбы с СССР.
   Он пишет:
   "В Афганистане в эпоху "Талибана" официальным наказанием за гомосексуализм была смертная казнь, совершаемая особо изощренным способом: жертву погребали заживо под стеной, обрушиваемой на нее сверху".
   И следом мы получаем возможность узнать, что Ричард Докинз понимает под "абсолютизмом". Все аллюзии с абсолютной монархией и французской революцией оказываются чисто демагогическими. Реально злобный "религиозный абсолютизм" в представлении Докинза определяется отрицательно, исходя из доброй абсолютной толерантности либералов к сексуальным извращениям.
   Ричард пишет, поясняя прецедент "Талибана" с его смертной казнью за гомосексуализм:
   "Преступлением" в данном случае являются сугубо личные отношения между двумя совершеннолетними лицами, не причиняющими своими действиями никакого вреда никому. Налицо классические приметы религиозного абсолютизма".
   Таким образом, "религиозный абсолютизм" - это антоним "абсолютной толерантности" по отношению к любого рода меньшинствам как осуществления абстрактных "прав личности", верховной демагогической "ценности" либеральной системы.
  
   Оставшаяся часть восьмой главы посвящена обличению фанатичных противников абортов и ЭКО. Беда, однако в том, что как сторонники ЭКО и абортов, к которым относится Докинз, так и противники, все принадлежат одному и тому же театру теней - главному политическому продукту современной "демократии". От религии как богопочитания этот парад квазиличностей отстоит чрезвычайно далеко. Религия смотрит на них как на "бесов".
  
  

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Жестокое обращение с детьми и бегство от религии

  
   Этой главе Докинз предпосылает эпиграф: слова, приписываемые им Виктору Гюго:
   "В каждой деревне есть светоч -- учитель и огнетушитель -- священник".
  
   И непонятно: то ли Ричард разделяет это мнение Гюго о деревенском священнике; то ли воспринимает его как иронию.
   Во всяком случае, дальше он повествует об антигуманной практике итальянских священников-католиков XIX-го столетия, отнимавших у родителей-нехристей тайно крещеных детей.
   Он пишет:
   "В то время в Италии подобные истории происходили очень часто, и всегда священники отнимали детей по одной и той же причине. В каждом случае ребенка предварительно тайно крестили -- обычно это делала нянька-католичка, а затем о крещении "узнавала" инквизиция. Одним из главнейших догматов католической веры является положение о том, что, если ребенка крестили, пусть даже неформально и секретно, ребенок бесповоротно становится католиком. А для религиозного менталитета оставлять "ребенка-католика" с родителями евреями -- немыслимо".
   Мы не будем выступать адвокатами этих священников, и пытаться объяснить их деяния. Как говорится, у каждого времени свои причуды. Единственное, что можно отметить, это сходство их поступков с действиями современных органов опеки и попечительства, которые тоже отнимают детей у родителей, по известным им основаниям.
  
   Как это соотносится с просвещающей ролью деревенского священника, отмеченной Виктором Гюго, пока остается неясным.
   Или Ричард хочет провести водораздел между "хорошими" деревенскими священниками и "плохой" римской инквизицией?
  
   Во всяком случае, далее он больше говорит о всемирной католической общественности и её моральном облике. Он пишет:
  
   "Поражает, во-первых, безоговорочная убежденность религиозного ума в том, что несколько капель воды и краткое бормотанье могут кардинально изменить ход жизни ребенка, вне зависимости от желания родителей, самого ребенка, от его счастья и психологического благополучия... вне зависимости от всего, что представляется важным нормальному здравому смыслу и человеческим чувствам".
   "Во-вторых, поразительно, что священники, кардиналы и папа, похоже, искренне не понимали, как ужасно они поступили с бедным Эдгардо Мортарой. В это почти невозможно поверить, но они действительно считали, что, забрав ребенка от родителей и воспитав в христианской вере, они делают ему добро".
   "Оправдывая действия папы в деле Мортары, американская католическая газета заявила, что христианское правительство, безусловно, не могло оставить ребенка-христианина на воспитание евреям, и, ссылаясь на принцип свободы совести, провозгласила "свободу ребенка быть христианином, а не быть принудительно обращенным в еврейство... Защита ребенка его святейшеством перед лицом яростного, фанатичного неверия и ханжества является высочайшим проявлением нравственности, равного которому мир не видел многие-многие годы"".
  
   То есть, Ричард выступает здесь антикатоликом с общегуманистических позиций. В данном случае, это отстаивание "прав ребенка", видимых в перспективе просвещенческого "здравомыслия".
   Ричард пишет:
   "Идея о том, что крещение мгновенно перебросило ничего не знающего и не понимающего ребенка из одной религии в другую, безусловно, нелепа -- но разве не менее нелепа сама мысль об отнесении крошечного малыша к тому или иному вероисповеданию?".
   "И разве это не насилие -- навешивать религиозные ярлыки на детей, которые еще слишком малы, чтобы думать о таких сложных вещах?".
  
   Во всем этом есть одна странность. Докинз пишет о названном "насилии", как будто оно происходит здесь и теперь, а сам приводит пример из XIX-го столетия. Между тем, мы живем в 21-м веке; никакой Инквизиции давно не существует, светское государство контролирует судьбы детей, и отнюдь не позволяет Церкви изымать детей из семей по религиозным мотивам.
   Так, о чем тогда речь?
   Получается, Ричард живет прошлыми войнами. Погружение себя в эту историческую фантастику помогает, видимо, эмоционально мобилизоваться для создания более яркого образа на публике.
  
   Как бы то ни было, нам кажется, что Ричард выбирает для своего образа также и весьма выгодный фон. Вероятно, по аналогии с "деревенским священником" Виктора Гюго, он хочет СВЕТИТЬ на мрачном фоне Инквизиции. Наверное, это целесообразно, но..., - нечестно! Ведь живет он не в XIX-м веке! Мы готовы помочь делу со своей стороны: именно, вывести Ричарда из декораций позапрошлого столетия и поместить его в сегодняшний день. И тогда его "общегуманистическая" здравосмысленная позиция уже не покажется такой уж светлой.
   Я говорю о десятилетнем мальчике, столь возлюбившем Шекспира, что выучил его наизусть и вышел читать на Арбат. Как прекрасно..., было бы, если бы не сумка для сбора денег перед ним. И поверьте, Арбат это такие громадные деньжищи, что впору читать Гомера.
   И вот здесь в роли Инквизиции, изъявшей мальчика из рук предприимчивых родителей, выступила уже не церковь, а светское государство, в лице полиции и органов опеки. А наши абстрактные гуманисты оказались на стороне нищенской мафии.
   Тут-то и обнаружилось, что они - вовсе не за детей, а - против государства, за свободное предпринимательство! Поскольку они суть абстрактные либералы, или "либерасты".
  
   Вот так изменилась диспозиция при переходе из исторических реконструкций мрачного средневековья в наше реальное гуманистическое время.
  
   То, что мы в целом правильно идентифицировали Ричарда Докинза как современного "либераста", подтверждается его высказываниями в следующем разделе, посвященном надругательствам над детьми. Раздел озаглавлен...
  
   Насилие физическое и духовное
  
   В нём Ричард говорит о получившем распространение в наше прекрасное время сексуальном насилии над детьми, или о педофилии. И, в соответствии с извращенной логикой абстрактного либерализма, он выступает в защиту педофилов от консервативного общества.
   Так, Докинз пишет:
   "...несправедливо обрушивать на всех педофилов то возмездие, которого достойна лишь их малая часть, повинная еще и в убийствах. Я учился в трех школах-интернатах, и в каждой из них были преподаватели, проявлявшие любовь к питомцам, выходящую за рамки приличия. Несомненно, это достойно осуждения. Но если бы сейчас, 50 лет спустя, этих людей начали атаковать линчеватели и юристы, приравнивая их к убийцам, я счел бы своим долгом встать на их защиту, несмотря на испытанные (непристойные, но в целом безвредные) домогательства со стороны одного из них".
   По-моему, комментарии тут излишни.
   Идеологическая заостренность Докинза как абстрактного либерала рельефно выпячивается в суждениях, из которых видно, что так наз. "свободные индивидуалы", пребывающие в творческом поиске развлечений, - в том числе с помощью легких наркотиков, - ему ближе, чем люди верующие, воцерковленные. Первым он готов всё простить, а вторым не может простить их католичество.
   Чтобы продемонстрировать публике эти свои предпочтения в демагогически яркой форме, Докинз берет в качестве примера священников-извращенцев и разделяет их изнутри на собственно священников и педофилов, - при этом извращенность их он извиняет, а религиозность - нет.
  
   Ричард пишет:
   "Однажды после лекции в Дублине меня спросили, что я думаю по поводу широко освещенных в средствах массовой информации случаев сексуальных домогательств со стороны ирландских католических священников. Я ответил, что, несмотря на безусловную отвратительность сексуальных домогательств, наносимый ими вред, несомненно, меньше того вреда, который на протяжении долгого времени наносится ребенку всем процессом воспитания в лоне католицизма".
  
   И далее, церковную проповедь, обращенную к детям, он квалифицирует как "психологическое насилие", и предлагает обществу расценивать практику катехизации детей как преступную; и более страшную, нежели сексуальное насилие над детьми. Вот как далеко Ричард готов зайти в своем либеральном "большевизме".
   Он пишет, приводя рассказ женщины, вспоминающей свое католическое детство:
  
   "Когда меня начал лапать священник, мне (с точки зрения семилетки) было просто противно, а вот от мысли о моей горящей в аду подружке в памяти остался леденящий безмерный страх. Происшествие со священником не помешало мне спокойно спать; но от того, что люди, которых я люблю, попадут в преисподнюю, я провела в ужасе много бессонных ночей. Не могла отделаться от кошмаров".
   "...из приведенного примера очевидно, что психологическое насилие над ребенком может оказаться страшнее физического".
  
   Комментировать здесь тоже особенно нечего. Единственно, можно сделать предположение об энергетике столь ярой антицерковности Ричарда. Когда главное душевное удовлетворение имярек получает от рационального ПОНИМАНИЯ, и когда разумные рефлексии являются главной формой жизнедеятельности и опорой самооценки; тогда непонимание (и тем более невозможность понимания, или очевидна абсурдность) провоцируют резкое отталкивание и отрицание.
   Таким образом, в лице Ричарда Докинза мы как бы имеем экстремальный экземпляр вида Homo Sapience, замкнутый в умных саморефлексиях, он не подозревает в себе потенции другого существа - Сына Божия!
   Наше сыновство Богу обнаруживается не умом, но - Любовью.
   Любовь не поддается логическому объяснению и пониманию, потому мы вправе ожидать, со стороны партии оголтелых "Человеков разумных", систематических нападок на Любовь и попыток её развенчать: погасить романтическое гало.
   И такие попытки мы действительно наблюдаем.
   "С точки зрения эволюции любое живое существо -- это всего лишь набор генов, которые копируют сами себя. Гены могут обрастать клетками, выращивать организмы, взаимодействовать между собой, но в конечном итоге след в истории оставят только те, которым удастся сохранить свои копии. Чтобы достичь цели, гены идут на всевозможные ухищрения. Именно они, гены, являются действующими агентами так называемой "любви".
   "С точки зрения науки все романтические переживания всего лишь хитрость эгоистичных и циничных генов, единственное стремление которых -- бесконечное размножение".
  
   "Профессор Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна Люси Браун при помощи магнитно-резонансной томографии обнаружила, что у влюбленных, которые думают о своих партнерах, заметнее всего активируются те же области мозга, что и при употреблении кокаина...".
  
   Вот какое самосознание нам предлагает Ричард Докинз и иже с ним. Рассказывать такие вещи детям они психологическим насилием не считают. Ведь, "дети имеют право на защиту своего разума от навязываемой им глупости, и каждый член нашего общества несет за это ответственность".
   Ну, а насчет педофилии.... Это безвредные мелочи, позволительные для педагогов, просвещающих умы школьников "геноцентрическим подходом" и защищающих их от "глупостей" церковников.
  
   Слово "глупость" выглядит здесь симптоматично. Ведь это антоним "умности". Для культа Разума "разумность" и "глупость" - это, как добро и зло. С первых страниц читаемой нами книжки Докинз позиционировал себя приверженцем культа Разума, пророком которого он представил нам Альберта Эйнштейна. И вот известное высказывание самого Эйнштейна:
   "Мне известны две бесконечности - вселенная и человеческая глупость; притом, насчет вселенной я не уверен".
   Оцените сами!
  
   Ниже, в разделе озаглавленном
   И опять -- о пробуждении сознания
   Докинз вновь поднимает вопрос правоспособности ребенка, отмечая его неполную сознательность.
   Он пишет:
   "Думаю, у всех должно возникать неловкое чувство, когда о маленьком ребенке говорят, что он принадлежит к той или иной религии. Малыши еще не доросли до понимания жизни, морали и происхождения Вселенной. От фраз типа "ребенок-христианин" или "ребенок-мусульманин" должно передергивать, как от царапанья ногтем по грифельной доске".
   Ну, это, наверное, зависит от того, что вы вкладываете в названные идентификации.... В нормальном обиходе, обычные люди под словами "ребенок-христианин" или "ребенок-мусульманин" однозначно понимают принадлежность родителей ребенка к той или иной общине, в условиях, когда они соседствуют. В другом контексте такие именования, как правило, не употребляются.
   Впрочем, мы уже убедились выше, что наш Ричард живет в придуманной им самим реальности. Вот и здесь "грифельная доска", которая уже несколько столетий как вышла из употребления, переносит нас куда-то вглубь истории: во времена, где слова "ребенок-мусульманин", быть может, и в самом деле употреблялись в смысле, который так возмущает Докинза. Мы готовы солидаризоваться с ним в этом возмущении, только хотим заметить, что в наше время, как нет грифельных досок, так (вместе с ними) и поводов для сказанного возмущения.
  
   Мы уже видели выше, что как только мы перемещаемся из условного сценического "Времени" Докинза в наше реальное историческое время, тут же обнаруживается несостоятельность его представлений об окружающем мире.
   То же самое происходит и в случае с религиозными ярлыками, якобы наклеиваемыми на детей.
   Приводя пример современной Ирландии, Докинз вынужден расшифровывать употребляемые в межобщинных политических конфликтах именования сторон.
   Он пишет:
   "..."лоялисты" -- это сладкоречивый североирландский эвфемизм, обозначающий протестантов, а "националисты" -- это католики".
   То есть, "грифельных досок", о которых упоминал Ричард, здесь явно нет.
   Зато есть вполне современная рыночная идеология с её фетишизацией "свободы выбора", как условия "честной" конкурентной борьбы за покупателя. В этой идеологии религия есть некая бирюлька, навешиваемая или не навешиваемая на Я-образ, - по желанию. И, при наличии желания, эту бирюльку имярек самостоятельно свободно выбирает из имеющихся на рынке предложений.
   Характерно, в данной связи, что, завершая раздел, Докинз поучает:
   "Ребенок -- не христианин, не мусульманин, но сын или дочь родителей-христиан или родителей-мусульман. Такое именование, кстати, -- неплохой способ пробудить сознание и у самого ребенка. Услышав, что он или она -- "ребенок родителей-мусульман", дитя поймет: религия -- это что-то такое, что можно, став взрослым, самостоятельно выбрать или отвергнуть".
   Процитированные теперь слова Докинза свидетельствуют о полном и нарочитом непонимании Религии. Ей просто нет места в либеральной идеологии. Она утверждает, что каждый имярек может быть, кем он захочет. Беда, однако, в том, что слово "быть" выступает в этом предложении исключительно как глагол-связка. Никакого БЫТИЯ там нет. Речь идет лишь о выборе маски-персонажа спектакля идущего на публичной сцене. А религия - это, как раз, о БЫТЬ, а не казаться.
  
   В последнем разделе данной главы, озаглавленном
   Религия как часть литературного наследия
   Докинз высказывает убеждение в том, что светское атеистическое общество должно беречь Библию как литературный памятник, ровно так же, как оно хранит мифы Шумера или Древней Греции.
   Ричард пишет:
   "Главная причина, почему необходимо преподавать английскую Библию, заключается в том, что она представляет собой важный литературный памятник. То же можно сказать и о мифах Древней Греции и Древнего Рима, которые мы изучаем без попыток уверовать в их богов".
   В этом мы с ним полностью солидарны. Светское общество и светское государство должны хранить культурное наследие эпох, безотносительно его "мифологичности" или "научной достоверности".
   Мы бы добавили к этому списку также и "Происхождение видов" Чарльза Дарвина, которое функционально является подлинным мифом Нового Времени.
  
   Последняя глава книжки Докинза посвящена ответу на вопрос:
   "Заполняет ли религия "очень нужный пробел" в сознании человека?".
  
  
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
   Такая нужная ниша?
  
   Название главы вызвано тем, что, по свидетельству Докинза...
   "Часто говорят об имеющейся в сознании нише "под бога"...".
   И "ниша" эта по природе такова, что, по мнению Ричарда,
   "бог попросту занимает место, которое лучше было бы заполнить чем-то другим? Наукой, например? Искусством?...".
   Предположим.... Но, Докинз тут же говорит уже не о "нише в сознании", которая может быть заполнена, например,
   "рассказом ученого, осмелившегося без страха заглянуть в лицо Вселенной, какой она была в момент рождения",
   ибо, по мнению Майкла Шермера,
   "Это и есть глубочайшее, священное знание"....
   Он говорит о психологической потребности, которая носит коммуникативный характер, и потому не может быть удовлетворена, скажем, созерцанием
   "удаленной галактики, увиденной в 100-дюймовый телескоп".
   Вслед за заметкой о "нише" Ричард пишет, что...
   "якобы у людей существует психологическая потребность в боге -- воображаемом товарище, отце, старшем брате, исповеднике, задушевном друге, которую необходимо удовлетворить вне зависимости от того, существует ли бог на самом деле".
   Думается, эта потребность имеет несколько иную природу, чем пробел в сознании, заполняемый "священным знанием".
   Ибо знание принадлежит деятельной, конструктивной и созидательной стороне гуманистического существования, тогда как потребность в друге обнаруживает общественную природу человека, и, больше того, - общительный характер лица.
   Говорят, ведь, "в начале было слово"; по-гречески - логос. Но, согласитесь, что слово знания - совсем не то, что слово любви. Там - логистика, а тут - экспрессия личного отношения.
   И Докинз перечисляет некоторые из личных отношений, когда имярек видит в ближнем отца, брата, товарища, друга, исповедника..., и, соответственно, ищет лицо, способное ответить прочной связью на эти валентности души.
И слово ЛИЦО является здесь ключевым. Это принципиально ЛИЧНЫЕ отношения. Если, скажем, рыцарь относится к своему коню как к товарищу и другу - он обязательно его ОЛИЦЕТВОРЯЕТ, дает имя.

Искание лица, о котором пишет Докинз, не может быть сведено к потребности. И эпитет "психологическая" дела не спасает. Потребность может в еде, питье, одежде, etc., но искание исповедника, друга, любимого не может быть приравнено к поиску пищи или укрытия.
Случайно или нет словоупотребление Докинза - "ниша, потребность" - оно несомненно уничтожает лицо человека. И, в таком случае, - о человеке ли речь?

Мы не случайно употребляем слово ЛИЦО, а не "личность", поскольку личность - это умозрительный конструкт; и, наверное, личность может характеризоваться, в том числе, и потребностями. Но ЛИЦО - не личина: оно не познается, а УЗНАЕТСЯ в личных отношениях; и полностью открывается только в ЛЮБВИ.
ПОТРЕБНОСТИ Лицо может иметь только в качестве имущества, но не как свои характеристики.
Личные отношения к другу - это главная форма бытия лица. И "отношение к нему"  есть диспозиция персональной воли в этом бытии, без которой оно просто невозможно. Для этой диспозиции воли характерно мобилизация личного общительного внимания, открывающая шлюзы обмена речевыми коммуникативными энергиями. Эти энергии отличаются от прочих психических сил и циркулируют только в межличных, персональных отношениях лиц друг к другу. Если коммуникации между индивидуумами не носят личного характера, не персонифицированы поименно, то силы общения присутствуют в экзистенции, но они суть иные, безличные.
Потенция, или способность к личному общению не дается человеческому индивидууму от рождения: она приобретается в процессе так называемого "взросления" имярека, которому вначале лишь присваивается Имя как обещание будущего становления лицом.
Приобретенную в этом становлении лицом потенцию межличного общения, - или способность быть другом, товарищем, учеником, исповедником и т.д., вместе со способностью видеть в ближнем друга, - нельзя путать с игрой ребенка во взрослого, в которой он имеет друга в порядке себя-представления, как часть Я-образа.
Именно к такого рода игре относится наличие у мальчика воображаемого друга, которое Докинз приводит в пример, цитируя детские стишки про "Чудика":

"У меня есть тайный спутник, Чудиком зовут его.
Потому я не скучаю, если рядом никого.
Когда я играю в детской и на лестнице сижу --
Он всегда со мною рядом, я всегда за ним слежу".

Это слежение за Чудиком невозможно спутать с предстоянием Царю Небесному как постоянным расположением личной воли истинного христианина. (Стоит помнить при этом, что слово "истинный" здесь употреблено нами не в гносеологическом, а в ОНТОЛОГИЧЕСКОМ смысле: значит, не номинальный, но СУЩИЙ христианин; сущий как подданный Царя Небесного здесь и сейчас).

Постоянное предстояние Царю как способ существования имярека напоминает нам, в частности, о том, что ЛИЦО, в нашем контексте, - это не физиономия, не передняя часть головы, но - конкретное персонифицированное осуществление общественных отношений и положений в рамках общественных институтов.

Лицо конкретизирует, осуществляя, общеправовую, гражданскую и социальную СУБЪЕКТНОСТЬ: и потому оно немыслимо вне общества с его институтами, или вне  общественного состояния и положения имярека.
Так что, - в отличие от индивидуума, который только отделен, но не уникален. - Лицо  единственно, уникально и, вместе с тем, суще только в отношениях к другим лицам на базе социальной субъектности в общем для них социальном пространстве-времени.
В частности, упомянутое нами выше активное персональное "предстояние Царю" возможно только в пространстве Царства, как цивилизационной формации; и осуществить подобное предстояние может только имярек знакомый с отношениями господства, служения, почтения, etc., поскольку именно эти отношения он конкретно персонифицирует в своем предстоянии, осуществляясь на своей стороне отношений в позиции готовности служения.


Поддержание и сохранение себя в этой позиции на санскрите называется "Йога": по-русски - Иго, или Ярмо служения.

В силу того, что книжка нашего Ричарда целиком посвящена доказыванию того, что Царь Небесный - это иллюзия; мы догадываемся, что стучимся здесь в закрытую дверь.
Так, Ричард пишет:
"Может быть, боги в своей роли утешителей и наставников произошли от чудиков путем "психологического педоморфоза"? Педоморфоза -- это сохранение у взрослой особи детских свойств".
В ответ мы должны заметить, что никто не собирается оспаривать существование у людей "педоморфоза". Однако,  описанное нами выше Предстояние пред Царем требует как раз ВЗРОСЛЕНИЯ, социального становления, без которого оно просто немыслимо. Йога, или Служение, не имеет ничего общего с атавистической привычкой фантазировать и играть с воображением.
 
Чтобы облегчить понимание сказанного, мы предлагаем Ричарду отвлечься от созерцания себя-младенца, фантазирующего о Чудике, и представить себя в более зрелом, юношеском возрасте: вспомнить своего любимого, уважаемого учителя, наставника, воспитателя; отца или дядю, наконец.  Вспомнить, как хотелось ему выглядеть достойно в их глазах: как он смотрел на себя их глазами, и держал, и вёл себя соответственно из почтения к ним, - независимо от их присутствия или отсутствия здесь и теперь. И это его достоинство существовало, ведь, не во сне, не в воображении, а в тех реальных общественных транзакциях, в которые он был вовлечен не как младенец, а как лицо, обладающее общественной субъектностью. И в этой своей добровольной воздержности он, ведь, не придумывал себе несуществующего наставника, отца или учителя, а осуществлял на практике свое личное уважительное отношение к реальному и любимому старшему, с которым состоял в близких личных отношениях.

Из всего вышесказанного нашему Ричарду - как мы надеемся - должна стать ясной полная неуместность его аналогии (сопоставления Чудика с Богом), и несостоятельность его гипотезы о происхождении богов от "Чудиков".
Смеем также надеяться, что вполне доступное его разуму представление о бытии Лицом в личных отношениях, возникающих в общественном пространстве на базе социальной субъектности, позволит ему осознать несуразность понимания религии как "веры в сверхъестественное", поскольку религия - это узы личных отношений (от латинского religio  -  совестливое отношение к-).

Определением религии как "веры в сверхъестественное" Докинз пользуется, выстраивая заключение.
Он пишет :

"Завершая книгу, я хочу показать, что у людей, отказавшихся от веры в сверхъестественное, имеется больше шансов вести счастливую полноценную жизнь".

Мы не можем с этим спорить, поскольку названные "шансы" - целиком в компетенции Докинза как левого либерала.
Ведь, что такое "полноценная счастливая жизнь" как не леволиберальный лозунг, обращенный к представителям богатеющего "среднего класса"?
И что такое "вера в сверхъестественное", как не концепт рационального сознания околонаучной публики? Сознания, формируемого ученой элитой, к которой относит себя и Ричард Докинз?
Так что, в добрый час! - отказывайтесь на здоровье. Только к Религии и Вере эти отказы  не имеют ни малейшего отношения....

Зато они имеют отношение к новой атеистической религии, о которой Ричард говорил в начале книги. В ней нет "сверхъестественного", поскольку она базируется на естествознании и практикует созерцания открываемых им умозрительных далей. Место "сверхъестественного", -  оставленного Докинзом атавистической инфантильности, сущей в людях под именем "веры", - в ней занимает "нематериальное" (!).
Именно "нематериальное" служит в мнении Докинза признаком "взрослости" против "сверхъестественного" как признака детскости.
Он пишет в разделе "УТЕШЕНИЕ":
"По-настоящему взрослая точка зрения состоит в том, что наша жизнь имеет ровно столько смысла, значения и полноты, сколько мы потрудимся ей придать. А потрудившись, мы в силах сделать свою жизнь поистине замечательной. И если наука способна принести утешение нематериального плана, то это дает повод перейти к последней теме этой книги -- вдохновению".

ВДОХНОВЕНИЕ

Как видно из написанного, мы сходимся с Ричардом в признании личного ТРУДА необходимым признаком зрелого существования имярека.  Не расходимся мы, наверное, и в понимании результата труда: это Жизнь! Только, вот, характер   "труда" у нас и у Докинза, по-видимому, различен.  Попробуем рассмотреть это отличие.
Труд подразумевает волевое усилие мобилизующее  и направляющее, прежде всего, ВНИМАНИЕ. Персональное внимание базируется на субъектности, которой оно первично организовано. Судя по контексту, Ричард персонифицирует предпринимательскую субъектность творческой деятельности по приданию ("мы потрудимся ей придать")  некоему предмету - в данном случае "жизни" - многообразных свойств, которые сделают её "поистине замечательной". Эти творческие труды способны давать  результаты двух видов: материальные и "нематериальные". Ричард ориентируется на результаты нематериальные. И предполагает найти для себя деятельность, приносящую нематериальные плоды, в институте науки, то есть, персонально осуществиться в субъектности учёного.
Так что его внимание есть оперативное внимание производящей деятельности. В этой деятельности он осуществляется как личность, но как лицо существовать не может. Как лицо он существует в отношениях с другими лицами, не обязательно вовлеченными в его творческую деятельность, - например, с женой. Но эта сторона существования остается за скобками его трудов. Мы не видим усилия воли, направленного на приятие другого лица, и соответствующего внимания.

Наше внимание, напротив, является ВНИМАНИЕМ ДИАЛОГА, обеспечивающим любезное общение с другом. Соответственно, для нас признаком зрелости имярека является его умение предпринимать труды личного общения и диалога. Именно эти труды существуют в порядке религии как совестливого отношения к ближнему, и как служения Царю, чьи повеления распространяются именно на межличные отношения (любите друг друга!), а не на производящую деятельность (сделайте свою жизнь замечательной).
Ниже Ричард подтверждает правильность нашего понимания характера его "трудов созидания замечательной жизни".
Он пишет:
"Если бог, уходя, оставит за собой зияющее пустое место, разные люди заполнят его по-разному. Мой личный способ -- наука; искренние, упорные попытки узнать правду об окружающем мире. Старания людей понять Вселенную я рассматриваю как задачу по моделированию".

Любопытно здесь также вольное или невольное признание компенсаторного характера этой деятельности как "заполняющей пустоту существования", возникшую от отсутствия Бога, или прекращения личного общения с Ним. И, поскольку личное общение с Господом неотделимо от личного общения с ближними, и возможно только как вовлечение Его в наши общения, постольку, пустота атеистического бытия Докинза обличает себя как недостаток личных отношений, нехватка любезного диалога, отсутствие любви.  Именно эту нехватку Ричард восполняет погружением в целевую деятельность. В данном случае, цель - "познание Вселенной".
В институте Науки, организующей это познание, Докинз имеет статус теоретика. Именно с этим статусом и связана его субъектность как основа персональности. Как теоретик, он находит приоритетной  для себя деятельность умозрительного моделирования:
"Старания людей понять Вселенную я рассматриваю как задачу по моделированию".
Но этого мало! Как человек неизбежно себялюбивый - в силу изолированности, недостатка общения с любезным другом - Ричард рассматривает субъектность теоретика как ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ СУБЪЕКТНОСТЬ, развивающуюся (эволюционирующую) в ходе Истории.
Таким способом он рассматривает себя образец подлинного человека, человека вообще.
Ричард пишет:
"Каждый из нас создает в голове модель окружающего мира. Наши далекие предки создали минимальную, простейшую модель мира, достаточную, чтобы выжить в нем. /.../ Проявившуюся способность нашего мозга работать с моделями гораздо более сложными, чем необходимая предкам для выживания примитивно-утилитарная модель, можно рассматривать как неожиданный и приятный сюрприз. Яркое проявление этой способности -- наука...".

Вообще-то нам следовало ожидать чего-то подобного от философа, рассматривающего "Человека Разумного" в качестве человека как такового, человека вообще, вершину Эволюции Природы.
Чем же еще заниматься Человеку Разумному, как не умозрениями? - ведь, они суть  максимально своя деятельность для него. И, поскольку Эволюция гоминидов завершилась появлением вида Homo Sapience, то, как честный ученый, Докинз не может рассматривать исторический общественный прогресс, сопровождающийся, в том числе, усложнением мировоззрений, как продолжение дарвиновской Эволюции. Отсюда его восклицание о "приятном сюрпризе", в части появления у человека способностей к построению более сложных знаковых моделей.

И для того, чтобы работать с такими моделями, действительно нужно быть "взрослым", поскольку вообразить и представить себе "Чудика" мы можем, а вот для атома, например, нашего воображения уже не хватает.
Ричард пишет далее:
"Как жаль, что наше воображение так плохо приспособлено к восприятию размерностей за пределами узкого ранга повседневных потребностей наших предков. Мы тщимся представить электрон как крошечный шарик, вращающийся по орбите вокруг более крупной группы других шариков -- протонов и нейтронов. Но на самом деле они совсем не такие. Электроны не похожи на маленькие шарики".
"Наше воображение еще недостаточно вооружено для проникновения в квантовый мир".
Поскольку Ричард не верит в Творца, но верит в Эволюцию, все претензии по поводу несовершенства нашего воображения или нашего зрения, на котором оно основано, пусть обращает к Эволюции, создавшей нас такими.

Где во всем этом ВДОХНОВЕНИЕ, обещанное в заглавии раздела? -  непонятно. Наверное, Ричард имел в виду одушевление, возникающее у теоретика в акте умного созерцания яркой умозрительной модели Вселенной, когда её удается построить.
Возможно также, его тщеславию льстит, что своими умными очами он видит много больше, чем то позволяет наше телесное зрение, которое он уничижительно сравнивает со...
"Всем паранджам паранджой",
...имея в виду  крайне узкий диапазон физиологического зрения. И эта лесть его одушевляет...?
Так, он пишет:
"Представьте себе огромную черную паранджу с обычной узкой прорезью шириной, допустим, в дюйм (2,54 см).  Если черная ткань над прорезью -- это короткие волны невидимого спектра, а ткань под ней -- его длинноволновая часть, то какой длины должна быть вся паранджа, чтобы участок видимых волн в том же масштабе оказался шириной в дюйм? Трудно дать вразумительный ответ, не обращаясь к логарифмической шкале -- настолько гигантской оказывается длина. /.../ Светлое окошечко размером в дюйм ничтожно по сравнению со многими и многими милями черного полотна невидимого спектра: от радиоволн у края подола до гамма-излучения на макушке".

Согласно эволюционному биологу Теодосиусу Добжанскому, с мнением которого согласен, конечно, и Докинз, "ничто в биологии не может быть рассмотрено вне Эволюции".
И вину за описанную выше "паранджу", - здесь надо отдать ему должное, - наш Ричард действительно возлагает на Эволюцию. Он пишет:

"Хочу теперь немного развить упомянутую выше мысль: причина того, что мы видим мир так, а не иначе, а также того, что одни вещи нам понять гораздо труднее, чем другие, заключается в том, что наш мозг сам является продуктом эволюции -- бортовым компьютером, возникшим и развившимся, чтобы помочь нам выжить в окружающем мире, -- назову его Средним миром, -- где объекты, от которых зависит выживание, не слишком велики и не слишком малы; в мире, где вещи либо стоят на месте, либо движутся медленно по сравнению со скоростью света и где очень маловероятные события смело можно считать невозможными. Окошко паранджи нашего сознания такое узкое потому, что для выживания наших предков этого было вполне достаточно".
"Эволюция нашего мозга происходила таким образом, чтобы помочь телу оптимально ориентироваться в мире в том масштабе, в каком наши тела обычно функционируют. Возможность нашего путешествия в мир атомов эволюцией не предусматривалась".

Легко представить себе, что в наш век генной инженерии - то есть прямого вмешательства в дела "естественного отбора" - Ричард предложит нам исправить ошибки и недостатки Эволюции, или выступить в роли творцов самих себя.

Но, прежде, с помощью писателя Стива Гранда, Ричард предлагает нам осознать нематериальную, информационную природу личности:
"Стив Гранд приглашает читателя вспомнить что-нибудь из детства. Какое-нибудь яркое воспоминание, что-нибудь, что вы можете увидеть, почувствовать, может быть, даже различить запах, будто вы все еще находитесь там. Ведь вы были там, верно? Иначе откуда бы вы все это помнили? Но знаете, в чем парадокс? Вас там не было. Ни одного из составляющих сейчас ваше тело атомов не было там в тот момент... Следовательно, вы -- это не то, из чего вы сделаны".
"Ощущаемые нами оттенки -- то, что философы называют "первичными ощущениями", -- сами по себе не имеют органической связи со световыми волнами определенной длины. Они -- всего лишь внутренние условные обозначения, ярлыки, которыми мозг пользуется при построении модели окружающей реальности".
Иными словами (словами Докинза!) наша "реальность - это "моделирующая программа".
"А поскольку различные виды живут в разных условиях обитания -- в разных мирах, -- количество существующих "реальностей" пугающе велико".
"Моделирующая программа крота приспособлена для жизни под землей. Голый землекоп, скорее всего, пользуется примерно таким же программным обеспечением для моделирования окружающего мира, что и крот. А вот белка, хотя и относится вместе с голым землекопом к отряду грызунов, пользуется моделирующей программой, похожей на обезьянью".
Именно благодаря тому, что наше сознание (и с ним наше "Я") сопряжено не с телом как материей, а с телом как представлением, и. например, цвета, которые мы видим суть вовсе не сами электромагнитные волны, а некие их чувственные обозначения, наука, снабжающая  нас информацией, как будто позволяет изменять нашу "моделирующую программу", т.е. наше сознание, и с ним - наше "Я".
И Ричард восторженно пишет об этом:
"Возможность понять необычайный мир летучей мыши или носорога, клопа-водомерки или крота, бактерии или жука-короеда -- это один из тех даров, которыми наука награждает нас, разрывая паранджу и открывая нашему взору невиданные доселе горизонты".

Остужая несколько пыл Докинза, мы должны заметить, что "разорвав паранджу" мы просто убьем себя. На самом деле, никакая наука не может (пока!) изменить "щель", данную нам Эволюцией видов. Она лишь создает новые щели, сопряженные с нашими инструментами, - которые можно рассматривать как орудийные приращения биологического тела, - и актуальные в наших производящих деятельностях.
Научные модели можно использовать и вне полей их действительной значимости - в досужих созерцаниях и фантазиях, как забаву. Этим, собственно Ричард и занимается, приглашая к этому занятию нас.
Однако, не всякое научное знание поддается способности представления и воображения. Это огорчает Докинза, и он мечтает о таком развитии своего ума, чтобы тот перекодировал бы математические уравнения в некие представления, пригодные для созерцаний. В этом развитии ума он и видит свою "йогу", или свои "труды", в связи с чем задается вопросом:
"Сумеем ли мы, терпеливо трудясь, освободиться от ограниченности Среднего мира, сорвать черную паранджу и достичь интуитивного, а не только математического понимания микро- и макромиров и огромных скоростей? Честное слово, не знаю...".

На этом, собственно, всё.... Finita la commedia! Книга завершена.
В результате всего прочитанного мы в состоянии интерпретировать фразу, вынесенную в заглавие, - "Бог как иллюзия" - таким образом, что пока мы не развили свою разумную интуицию до такой степени, чтобы созерцать Бога, он остается нашей фантазией, "Чудиком"....
Наверное, всё так и есть, в порядке естествознания.... Только Бог не принадлежит орудийному знанию.  Бог фигурирует в Мифе. Но миф - это не знание; миф - это наставление, получаемое нами от почитаемого Старшего. Так его и нужно воспринимать - не как модель-программу для производящей деятельности, а как поучение в порядке религии как совестливого отношения к-....  Недаром же Христос Иисус, открывающий Бога в своем лице, выступает в роли Учителя.
Попытки же сотворить новую "религию", опирающуюся на вдохновения от созерцания Вселенной в рентгеновском диапазоне волн, нам представляются просто невежественными, - в нравственном значении последнего слова.

С другой стороны, ничто не рождается на пустом месте. Вполне вероятно, наш Ричард где-то опирается на Курта Хюбнера, который рассматривает миф как "систему опыта и мышления", и объединяет миф и науку в "двуединстве нашей культуры".
Мифология Хюбнера будет нашей следующей темой.
И на этом позвольте закончить.  До новых встреч!
Ваш А.Н.
  
  
  

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"