Nik Feral : другие произведения.

Проклятие клана Мирольд

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Древнее зло поселилось в старом склепе клана Мирольд. Демоническая тварь требует, чтобы раз в год, в назначенный день, ей приносили в жертву одного из членов семьи. Есть ли шанс противостоять этой бестии? Или же члены клана уже обречены на страшную смерть, погибая один за другим в бессмысленной борьбе?
  ПРЕДИСЛОВИЕ
   Данный дневник был куплен сотрудниками Университета на закрытом аукционе Мистрейда в 40х годах прошлого века. Его историческая ценность с самого начала подвергалась сомнению, так как не было найдено никаких прямых упоминаний как об Артуре Мирольде, якобы авторе дневника, так и о его клане. Однако некоторые косвенные доказательства существования семьи Мирольд все же были обнаружены в летописях нескольких старых кланов и документах времен до объединения, что не позволило назвать этот дневник целиком и полностью художественным вымыслом. Он был помещен в архив исторического факультета, с пометкой "неподтвержденное" и оставался там более полувека, пока однажды, молодой студент-историк по имени Мартин Крайтс, в поисках материала для своей дипломной работы не обнаружил данный текст. Маленькая книжечка, в кожаном переплете, привлекла внимание Мартина изображенным на ней гербом, в котором он различил невероятную схожесть со своей собственной семейной реликвией - перстнем-печаткой, доставшемся ему от некого далекого предка, имени и даже пола которого он не знал. Позже, привезя перстень в Университет, этот студент предоставил реликвию специально собранной для изучения данного вопросы комиссии, которая установила ее подлинность, а так же большую схожесть рисунков на перстне и обложке дневника, исходя из чего было заключено, что и перстень и дневник являются реликвиями одного и того же клана. После проведения тщательной работы с архивами было установлено, что герб не принадлежит ни одной из ныне существующих или же исчезнувших семей. Дневник снова привлек к себе внимание и в этот самый момент работы с ним кипят в стенах Университета. А тем временем наша редакция Научного Вестника не смогла обойти стороной данную историю, и с разрешения куратора исторического факультета а так же хранителя архива, приводит ниже текст самого дневника, в надежде, что вы, наш дорогой читатель, найдете его весьма увлекательным, пусть и пугающим. Помните, что до селе нет ровным счетом никаких доказательств того, что описанное в этом дневнике правда, но нет и никаких фактов, утверждающих обратное.
  I
   Семья - слово столь емкое и знакомое каждому, что значение его едва ли требуется раскрывать. Для меня, с того момента как я начал ходить, говорить и осознавать окружающий мир, семья стала занимать центральное и самое главное место в жизни, таково было воспитание.
  - Семья дала тебе жизнь, Артур - говорил мне отец - Семья защитит тебя, не предаст и не отвернется. И ты, что бы там в жизни ни было, не предавай семью и не отворачивайся от своих. Ты часть семьи, часть этого дома, и пока он стоит, ты не одинок. Никогда не забывай об этом.
   И я никогда не забывал.
   Я был самым младшим в семье, когда началось все то, о чем теперь собираюсь поведать. Но, наверное, для начала, стоит назвать всех членов нашего клана по порядку на момент начала этой истории.
   Главенствующим мужчиной в нашей семье тогда был Грегор Мирольд, и я очень мало что о нем могу сказать. Мне Грегор приходился дедом, однако, кажется, что за все время, что мы прожили с ним под одной крышей, он сказал мне лишь пару фраз. Все, что я о нем знаю, это образ сурового и властного мужчины, который был запечатлен на немногочисленных портретах в нашем особняке. Мой дед Грегор был из тех, кто скор на расправу и на любые решения, предпочитал не говорить а действовать, всегда и во всем выбирая схватку бегству или компромиссу, и чаще всего бил первым он. Грегор ненавидел пустой треп и порой отец по многу дней не слышал от него ни единого слова.
   Мой отец, младший из трех сыновей Грегора. Старший сын, Тайриз, погиб в ходе своей экспансии на юг, с чего все и началось, однако не стану забегать вперед. Тайриз оставил дома безутешную супругу, которая вскоре последовала на тот свет вслед за мужем, и дочь Миру, чуть позже вышедшую замуж за Йоргана Фитса и покинувшую наше поместье, что, к сожалению, не спасло ее от страшной участи, постигшей всех нас.
   Вторым сыном Грегора и моим дядей был Виктор Мирольд. Мужчина умный, начитанный, спокойный и властный, весь в отца. Пройдя трехлетнюю военную компанию в качестве командира нашей немногочисленной гвардии, направленной в поддержку лорда Нигилиса в его посягательствах на земли Ерингов, Виктор приобрел славу бесстрашного военачальника и хитроумного тактика, став гордостью нашего клана и своего отца в частности.
   У Виктора было двое сыновей. Старший, Александр, пошел по стопам отца. Восторгаясь родителем, он не мог думать ни о чем другом, кроме своей будущей военной карьеры, мечтал о том, как будет вместе с отцом бросаться в бой, принося славу и новые земли нашему клану. Странный был ребенок, и как мне теперь ясно, не совсем здоровый умом, однако сейчас это уже не столь важно.
   Второй сын Виктора был старше меня всего на год. Его звали Норман и он стал прямой противоположностью брату. Нормана не интересовала война, слава, убийства. Его интересовала наука и философия, история и геральдика, астрология и картография. Норман, пожалуй, по своей замкнутости и скрытности превзошел даже Грегора. Вот уж кому действительно не требовалось никакое общение в принципе. Я только и видел его, что с книгой в руках, где-нибудь на дереве, на темном чердаке нашего особняка, а в солнечные дни и вовсе на крыше, словом там, где его старший брат не смог бы достать Нормана своими насмешками, периодически переходящими в настоящее избиение. Александр ненавидел Нормана не только за его непохожесть, но и за то, что родившись Норман оборвал жизнь своей матери, став в глазах брата убийцей, которому нет прощения. Александр множество раз громко, обязательно так чтобы это слышал Норман, выражал свои сожаления о том, что отец принял решение спасти его брата, а не мать, за что часто получал от Виктора, однако стоял на своем. Но Норману, кажется, было все это не важно. Волновали его лишь строчки в книгах и ничего больше.
   Что же касается моего отца, Говарда Мирольда, то он, в отличие от брата, был куда более миролюбив. Говард стал дипломатом, решал финансовые вопросы в семье, заведовал нашей казной и пусть и не принес той славы, что Виктор своими сражениям, однако он наладил торговлю, смог обеспечить семье выход в Северное Море и покупку двух рыбацких кораблей. И пусть Грегор больше уважал Виктора, он признавал и ценил заслуги моего отца. Лучшим подтверждением тому служило его разрешение на заключение брака между Говардом и моей матерью, Матильдой, безродной сельской девушкой, еще ребенком лишившейся всех родственников. О ней в округе ходили различные мрачные слуги, среди которых были и такие, согласно которым Матильда околдовала моего отца некими ведьмовскими чарами и зельями, заставив взять ее в жены. Но я убежден, что Грегор, не дал бы своего благословения на этот союз, будь хоть малейшее подтверждение подобным россказням. И все же, буду честен, полноценным членом семьи Мирольд моя мать так и не стала, все кроме отца относились к ней холодно и отстраненно. Однако открыто выражать свой протест никто не смел, так что мать жила в особняке, растила меня, и словно бы не замечала предвзятого к ней отношения.
   Такой была наша семья. Такой я ее запомнил. Крепкая, сплоченная, пусть и не во всем дружная, и все же то был семья, в которой я чувствовал себя защищенным, которой я гордился и хотел посвятить свою жизнь.
   Мне было одиннадцать лет, когда все изменилось, когда над нашим домом нависла та страшная черная туча. Как я уже упомянул, все началось с известия о смерти дяди Тайриза. Покинув наше поместье, он отправился на юг в поисках новых земель, иных знаний и, конечно же, сказочных богатств. Но нашел одну лишь смерть. Тайриз Мирольд погиб в чужой земле, на другом материке, и обстоятельства его смерти были весьма загадочными. В коротком письме от его спутника и друга Карла Фитса говорилось, что в одну из ночей они подверглись нападению некого местного племени чернокожих аборигенов. Не смотря на имеющиеся в распоряжении экспедиции пистоли и мушкеты, они сильно уступали туземцам в численности и потеряли более дюжины человек, прежде чем смогли отразить нападение.
   "Они возникли из темноты ночи, внезапно, как стихийное бедствие" - говорилось в письме Карла - "До сих пор я сомневаюсь, что это было люди, а не какие-то демоны этих чуждых нам, проклятых земель. Крича и улюлюкая, воя так, что кровь в наших венах превращалась в лед, они набросились на наш лагерь. Несколько человек погибли сразу. Они бросалась в ближний бой как дикие звери, не имея при себе никакого оружия, даже ножей, они рвали нашу плоть голыми руками, вцеплялись в наши глотки зубами. У меня и самого остался след от укуса одного из этих демонов, и никогда мне не забыть уже этих глаз, сияющих неестественной, мистической белизной на фоне черного лица. Этот образ будет являться мне в кошмарах".
   Карл рассказал, что нападение на их лагерь завершилось так же быстро, как и началось, все прекратилось, и ночь снова наполнилась тишиной. Выжившие собрались в круг у костра, сжимая в руках мушкеты и дрожа от ужаса, прислушивались к каждому шороху доносящемуся из тьмы. С рассветом страх понемногу отступил, и они стали исследовать место битвы. Оказалось, что нет ни одного трупа туземца, хотя Карл утверждал и мог голову дать на отсечение что пристрелил троих. О том же говорили и прочие участники ночной бойни. Они пришли к выводу, что туземцы забрали свои трупы. Но оказалось, что не только трупы они унесли с собой. Кроме тел убитых, обнаружилось, что Тайриз Мирольд пропал. Карл и Тайриз дружили с раннего детства, вместе они мечтали о далеких странах, путешествиях и открытиях. Вместе же они организовали и эту экспедицию. И Карл не мог оставить исчезновение своего друга, даже когда все остальные члены похода как один твердили, что Тайриз мертв. Карл убедил нескольких спутников отправиться с ним по следам аборигенов.
   Долго идти не пришлось. Спустя примерно час группа вышла к месту, где туземцы, по-видимому, устроили стоянку и совершали жуткие религиозные обряды.
   В окружении шести костров, от которых к приходу Карла остались только остывшие угли, располагалась некая конструкция из веток и камней. Она возвышалась на пять-шесть метров над землей и более всего походила на уродливое дерево с торчащими в разные стороны угловатыми ветвями. На самой вершине этой конструкции Карл увидел тело Тайриза. Оно было, словно вплетено ветвями в эту башню, став частью общего. И каждая ветвь, что вонзалась в тело моего дяди, имела свое положение отнюдь не просто так. Туземцы с хирургической точностью вплели ветви в тело Тайриза, так, чтобы кровь из его вен стекала вниз, по стволу этого собранного ими древа к самым его корням. Когда Карл обнаружил тело друга, оно уже было обескровлено, однако остается неясным, как долго он был жив и как многое вынес из причиненных ему зверств, прежде чем испустил дух.
   Карл зарисовал все увиденное и приложил свои рисунки к письму, пометив, что их не стоит смотреть тем, кто не уверен в силе своей воли и крепости своего рассудка. Я увидел эти рисунки лишь много лет спустя и благодарю небеса за то, что не взглянул на них в том нежном возрасте, в котором они без сомнения причинили бы серьезный вред моему сознанию.
   Что уж говорить про ребенка, когда супруга Тайриза, лишь взглянув на эти зарисовки, забилась в истерике, а двумя днями позже, покончила с собой не оставив никакого прощального письма для семьи или хотя бы дочери. Однако сейчас я склонен полагать, что Лора Мариольд выбрала лучшую участь, уйдя из жизни до того, как в наш домой явился истинный кошмар.
   Этот кошмар прибыл с юга вместе с телом и вещами Тайриза. В ту, первую ночь его появления я не видел его, но слышал. Все в доме его слышали.
   Гроб дяди Тайриза не открывали, по понятным причинам, ведь тело пробыло в пути более шестидесяти дней. Его спустили в семейный склеп, расположенный с восточной стороны нашего поместья.
   Как только с небес спустилась ночь, и скрылось солнце, мы, все присутствующие в доме, услышали этот истошный, душераздирающий крик. Он прокатился по дому, промчалась по коридорам, ворвался в каждую комнату, заставив наши сердца сжаться в ужасе.
   Лежа в своей постели и как раз собираясь погрузиться в теплый и уютный сон, я вдруг был подхвачен этим истошным, хриплым воем и увлечен в пучину ужаса. Я не помню как прекратился этот вопль, потому что кричал сам. Кричал и рыдал. И прекратил только когда в мою комнату вбежала мать. Ее кожа была белее мела, в глазах читался тот же неописуемый ужас. Однако он не парализовал мою мать, а наоборот, предал ей сил. И она бросилась к своему ребенку, стремясь защитить его от всех ужасов этого мира.
   Она кинулась ко мне, обхватила руками и вместе мы упали в постель. Я рыдал, уткнувшись лицом в ее грудь, когда этот крик раздался снова. Сквозь свой собственный плачь, сквозь давящее покрывало ужаса, сквозь крепкие объятия матери, я слышал, как в доме что-то происходит, как бегают по коридорам люди, как кто-то громко переговаривается, обмениваясь короткими фразами.
   Затем вопль прозвучал в третий раз, но теперь он стал более оформленным, ясным, в нем разлучились слова, и это напугало всех нас еще больше.
  - Грегор! - завопил, срываясь на визг и какое-то полузвериное рычание голос - Грегор! Отец! Отец! Приди ко мне! Грегор! Отец! Приди ко мне! Спустись сюда, отец! Спустись ко мне!
   Голос повторял эти слова снова и снова, словно некую жуткую, потустороннюю мантру. Мертвый сын, погибший вдали от дома, взывал к своему отцу, и этот зов наполнял наши сердца таким ледяным ужасом, что описать его я не смог бы подобрав и тысячу слов.
   Не знаю, сколько это продолжалось, но знаю, что лишился чувств я уже в тишине. Зов прекратился, и только тогда я различил слова матери:
  - Все хорошее, мой маленький. Я с тобой. Я с тобой, слышишь? Я с тобой. Я тебя не оставлю, никогда. Тише, мой хороший. Тише любимый.
   Она говорила и говорила, шептала мне эти слова, сама преисполненная страхом, она все же не прекращала меня успокаивать все то время, пока этот голос взывал к Грегору. И даже сейчас, спустя столько лет, я так отчетливо слышу голос матери, и эти ее слова, словно она до сих пор, все эти годы, не прекращала произносить их. Я как будто все тот же перепуганный ребенок, рыдаю в ее объятиях, а она шепчет мне на ухо:
  - Не бойся, мой любимый. Не бойся родной. Мама с тобой, слышишь? Мама с тобой.
   И под этот шепот я провалился в темноту, и очнулся лишь когда на небе уже светило солнце, а ночной ужас, пробравшийся к нам в особняк, уполз в склеп. Однако он больше никуда не делся. С тех пор, с той самой ночи этот ужас преследовал нас, всю нашу семью.
   Родители ничего не говорили по поводу случившегося и велели не задавать вопросов. Но старший брат, Александр, рассказал мне, что видел, как Грегор и наши отцы, вместе с несколькими гвардейцами покинули дом и спустились в склеп. Он сбежал их своей комнаты, и смог пробраться в библиотеку, окна которой как раз выходили на ту часть имения. И он видел, как темные фигуры пошли к склепу. Некоторое время они стояли там, в отделении, словно обсуждали что-то, а затем все, кроме двух гвардейцев, спустились вниз. Тогда и прекратился этот жуткий зов.
   Александр рассказывал, что они появились через полчаса и прошли обратно к дому. Тогда он пробрался к кабинету Грегора, где собрались все трое и подслушал следующий разговор.
  - Я найду этого критина Карла Фитса! - кричал Виктор - И заставлю его отправиться обратно!
  - Это не имеет смысла - отвечал Говард - Или ты хочешь стать таким же как Тайриз?!
  - Не бывать этому! - рявкнул Виктор - Меня им так просто не взять. Тайриз не знал на что идет.
  - А ты знаешь?! Откуда ты знаешь, на что идешь?!
  - Что же ты предлагаешь, брат мой?!
  - А какие у нас варианты?
  - Неужто ты предлагаешь подчиниться воле этого... - Виктор на мгновения запнулся - этой твари? Это ты предлагаешь? Поить его кровью нашей семьи?! Ну нет, я этого не позволю.
  - Замолчите! - раздался усталый, хриплый голос Грегора - Замолчите оба. Говард, не смей даже думать о том, чтобы подчиниться воле этой мерзости. Но Виктор, и ты не смей действовать поспешно. Тайриз погиб и ты за ним не последуешь, понял меня?! У нас год. Один год, и за это время мы должны найти выход. Времени достаточно, дети мои. Времени более чем достаточно. Завтра же будем решать, что делать. Завтра, а сейчас, выпейте и возвращайтесь в постель. Успокойте детей и женщин, и сами не смейте поддаваться страху.
   Таким был этот разговор, тогда еще мало что мне объяснивший. Но жизнь с тех пор в нашем поместье сильно изменилась.
  II
   Виктор через несколько дней отправил Александра на обучение военному делу в клан наших верных союзников Нигилисов. Планировалось сделать это двумя годами позднее, когда Александру исполниться семнадцать, но Виктор резко переменил планы.
   Сам же он покинул особняк в начала лета, собрав запланированную им экспедицию на юг, туда, где нашел свою жуткую смерть Тайриз. С ним отправился и Карл Фитс, что-то мне подсказывает, что против своей воли. С собой Виктор забрал добрую половину гвардейцев.
   Грегор Мирольд стал появляться еще реже обычного, часто он дни напролет проводил в своих покоях, а бывало что на несколько недель и вовсе покидал поместье.
   После той кошмарной ночи из нашего особняка сбежала почти половина прислуги. Найти замену им оказалось не так то просто, ведь беглецы стали распускать слухи, и уже совсем скоро по округе расползлась весь о том, что в поместье Мирольдов поселилось некое таинственное зло, ночами скитающееся по коридорам особняка в образе умершего Тайриза Мирольда и живьем пожирающее всех, кто его увидит.
   Грегор даже приказал ловить распространителей этих мерзких слухов и вешать за клевету, однако даже после нескольких казней слухи не прекратились.
   В особняке стало необыкновенно тихо, мне казалось, что все замерло в ожидании каких-то ужасных событий, как бывает, когда мир замирает перед грозой. Дни потянулись единой чередой, и я рад бы сказать, что все стало как прежде, но это вовсе не так. Перемены чувствовались во всем. В гнетущей тишине наполнившей особняк, в угрюмом взгляде отца и преисполненном ужаса взгляде кузины Миры, которая, как я много раз слышал, упрашивала моего отца, единственного, кто поддерживал общение с Грегором, отослать ее хоть куда-то, позволить сбежать из этого жуткого места.
   Я часто слышал ее крики по ночам. Бедная девушка, лишившаяся в такой короткий срок и отца и матери, мучилась от изводивших ее ночных кошмаров. Мира чахла на глазах, я видел это. Некогда румяная, пышущая жизненной силой, в свои четырнадцать лет она превратилась в осунувшуюся тень девушки, с потускневшими, словно выцветшими зелеными глазами в которых читалась нервозность и бессонница, дрожащими руками и жидкими, утратившими свою пышность волосами. Подслушав ненароком разговор служанок, я узнал, что бедная девочка стала страдать недержанием, полностью утратила аппетит и похудела настолько, что ее кожа буквально обтягивает кости, на которых вовсе нет мышц, от чего все платья, которые Мира так любила и коих в ее гардеробе насчитывалось великое множество, ей стали непомерно велики.
   В конце концов мой отец нашел решение и спас, как он тогда думал, свою племянницу, выдав ее замуж за Йоргана Фитса, старшего брата того самого Карла Фитса, с которым Тайриз отправился в свое путешествие. Йорган был старше Миры на тридцать два года, уже был женат, имел двоих дочерей, одна старше Миры, вторая на пару лет младше, овдовел и последние несколько лет находился в поисках новой жены, готовой родить ему желанного наследника. Это решение далось моему отцу нелегко, и принял его он только потому что понимал, если Мира останется в доме, она не доживет до конца года. Сама же Мира согласилась на этот с охотой. Ей было плевать куда ехать и за кого выходить замуж, лишь бы покинуть дом, по коридорам которого бродит не только тень неведомого зла с юга, но и призраки ее умерших родителей.
   Я же стал больше времени проводить с матерью. От части потому, что мой учитель по истории а так же учитель верховой езды покинули особняк сразу после той ночи, первому повезло скрыться, а мистер Шеркли, заведовавший у нас конюшней и обучавший меня езде верхом, две недели болтался на виселице, в назидание другим любителям россказней и слухов.
   Но это было не единственной причиной того, что мы с матерью стали чаще бывать вместе. С той ночи, она, как будто боялась отпускать меня от себя, боялась, что пришедшее в наш дом зло утащит меня в свой темный склеп. Она стала моим основным учителем, в то время как отца, на которого свалились все семейные дела, я видел крайне редко.
   Мы с матерью бывало, на много часов уезжали в поля, катались на лошадях, купались в бурной речушке, берущей свое начало где-то в горах на севере и текущей через все наши земли и земли наших соседей куда-то далеко на запад, где она, как говорила мне мать, впадала в необъятный океан.
   Мать многое рассказывала мне о том, что такое силы природы и узы любви.
  - Это древние силы - говорила она - Древние как сам мир. Нет ничего могущественнее этих сил и этих связей. Любовь опутывает нас, крепко привязывает друг к другу, держит вместе. Так что люби, мой милый. Люби открыто и чисто, люби и ничего не проси взамен, отдавайся любви без остатка, ведь чем больше силы ты вложишь в свою любовь, тем сильнее и крепче она станет. Люби Артур, так же сильно как я тебя люблю, и найди человека, который подарит тебе такую-же любовь в ответ, и тогда ничего в целом мире тебе будет не страшно.
   Мать учила меня слушать мир, внимать шепоту ветра в листве деревьев, журчанию воды в реке и треску костра и находить в них немые ответы на свои вопросы.
  - Мир стар и очень мудр - рассказывала мне мать - Он знает ответы на все вопросы. А ты так молод и так мал в этом большом мире. Но ты его часть, значит и ты все знаешь. Большинство людей не понимают этого, замыкаясь на себе, оделяя себя от мира, они глохнут и слепнут. Но ты, Артур, не позволяй этому случиться. Держи сердце открытым, и если тебе что-то нужно узнать обратись к миру, спроси у него, а затем просто слушай, внимай и он даст тебе ответ на любой вопрос. Ты понял, сынок?
   И я кивал в ответ. Тогда мне казалось, что я действительно понимаю о чем она говорит, что я и правда слышу голос мира вокруг себя. Чаще это было похоже на перешептывание, неразборчивое и невнятное. Но однажды я отчетливо услышал зов. Знаю, насколько странно это звучит, но я услышал плач, как будто детский, и когда бросился на него через поле, я обнаружил, что исходит он от деревца. На опушке леса я обнаружил маленькое, не больше десяти сантиметров в высоту, дерево. Оно была растоптано, вырвано из земли, оно погибало.
  - Оно плачет - сказал я матери, чувствуя как и по моим щекам катятся горячие слезы - Ты слышишь? Ему так больно.
   Мать опустилась рядом со мной и грустно сказала.
  - Все в этом мире хотят жизнь. Любое живое существо хочет продолжать жить, радоваться солнцу на небе и звездам, радоваться тому, что оно существует.
  - Можем ли мы помочь ему? - я взял деревце в свои ладони, бережно, как будто младенца, и мне показалось, что плачь его и мольба стали тише.
  - Посмотрим - ответила мать - Не всякую жизнь можно спасти. Но, не попытавшись, мы не узнаем.
   Мы вернулись домой и посадили его на самой окраине нашего сада, там, где ничто не загораживало бы дереву солнечный свет. Каждое утро, выходя из дома, я отправлялся проведать свое деревце. Поначалу она словно бы чахло, но в какой-то момент выпрямилось, маленькие листики на тонких веточках зазеленели, и скоро нам с матерью стало понятно, что оно выжило. И это принесло мне неописуемую радость. Я приходил к нему каждый день, навещал свое деревце. Садился рядом, жуя печенье и запивая стаканом молока, и просто смотрел на него, размышлял о всяком разном, и словно бы делился с растением своими мыслями. Так это спасенное мной дерево стало для меня кем-то вроде близкого друга, которому можно доверить абсолютно любую тайну.
   Лето сменилось осенью, осень зимой, а та стала уступать весне. Прошел год, но дядя Виктор не вернулся с юга. Я слышал только обрывки из его писем пересказываемые моей матери отцом и друг другу слугами. Из этих обрывков я понял только, что Виктор продолжает свои поиски далеко на юге, на другом материке, в красной земле, и множество раз я слышал о том, что он напал на след, что уже в шаге от разгадки.
   Но вот, год прошел, а он не вернулся. Я снова ощутил напряжение. В последние дни перед той ночью мой отец и мать стали часто ссориться, смотрели на меня очень странно, как на больного или раненого, словно вот-вот собирались со мной попрощаться. И страх вновь поселился в моей душе. Я не знал чего боюсь, но понимал, что грядет нечто ужасное.
   На рассвете того самого дня, я проснулся от того, что на мою кровать кто-то опустился. Это был мой дед, Грегор Мирольд. Увидев его, я хотел тут же подняться, но он положил мне руку на плечо и тихо произнес:
  - Лежи мой мальчик, спи. Я просто, зашел взглянуть на тебя. Это просто сон и не более. Ложись.
   И я снова опустился на подушку.
  - Артур, мальчик мой - сказал он - Я верю в то, что у тебя большое будущее, что ты способен на великие дела, что ты прославишь нашу семью. Ты вырастешь замечательным человеком Артур, я знаю это. Ты будешь смелым как твой дядя Виктор, умным как твой отец, красивым как твоя мать, у все что ты задумаешь тебе удастся. Ты только помни главное Артур, помни всегда. Семья, вот твоя опора, вот твоя сила. Один ты не сможешь выстоять против бури, но если рядом кто-то есть, если вы стоите бок о бок, вас ничто не сможет сбить с ног. Семья, вот что важно Артур, никогда этого не забывай. Кровь что течет в твоих венах течет и в моих, от нее тебе никак не избавиться, она делает нас родственниками, связывает сильнее чем что-либо другое. Ты понимаешь меня, Артур?
   Я кивнул.
  - Вот и хорошо - и я впервые увидел, как улыбается дедушка Грегор - Ты умный мальчик, Артур. Помни мои слова. И помни меня, пожалуйста. Помни все, что было здесь. И ничего не бойся.
   И он ушел. Больше я никогда его не видел.
   Его труп нашли на следующее утра в склепе. Отец этому как будто не удивился. Он знал, что Грегор поступит так, что он в ночь жатвы добровольно спустится в склеп и накормит тварь поселившуюся там. И сделав это, он спасет меня от страшной участи. Я узнал это лишь годами позже, но и тогда, в детстве понимал, что дед совершил нечто важное, нечто достойное настоящего мужчины и главы семейства, нечто, что касается всех нас, но в большей степени меня.
   И снова начался отсчет. Пошел новый год.
   В конце лета вернулся из своего путешествия Виктор Мирольд. Дядя был сам на себя не похож, изможденный, с отпечатком усталости на лице, он словно состарился на десяток лет.
   И как когда-то Александр, я прокрался к кабинету деда, который теперь занял мой отец и подслушал их разговор. Только часть, потому что меня быстро обнаружила служанка и погнала в постель, пригрозив все рассказать родителям. Но до того я успел услышать весьма экспрессивную сцену.
  - Я действительно пытался, Говард - говорил Грегор - Но ничего, за все это время. Никаких следов. Никаких слухов. Ничего.
  - И почему ты не вернулся? - спросил отец мрачно.
  - Что значит, почему я не вернулся? Я искал.
  - Искал? Искал?! - вдруг вскричал отец - А знаешь, что я думаю, братец?! Ты прятался!
  - Да как ты смеешь!
  - Это как ты смел не явиться сюда в назначенный день?! Как ты смел?! Ты знал, что ничего не найдешь! Уже знал, ведь так?! Ты струсил, мой дорогой братец.
  - Ты не имеешь права так говорить, Говард. Изо дня в день я блуждал по той проклятой земле, под палящим солнцем...
  - Вдали от нашего дома! Вдали от той твари! Ты побоялся вернуться, зная, что ничего не нашел. Побоялся взглянуть в глаза нашему отцу и мне. Потому что знал, что твои дети в безопасности. Знал, что эта тварь явиться за моим мальчиком. За моим сыном! И ты испугался! Решил переждать это вдали от нас. В самый темный час ты оставил нашу семью.
  - Еще одно слово, Говард, еще одно слово и я клянусь, я тебя ударю!
  - Это ни к чему, брат. Я все тебе сказал.
  - Твои слова меня ранили очень больно. Что может быть хуже чем сомнения собственного брата...
  - Как угодно - в очередной раз не дал договорить Виктору мой отец - Мне все равно, что ты думаешь.
   Больше я ничего не услышал, но еще долго вновь и вновь проигрывал этот диалог в своей голове.
   Отец и Виктор почти не разговаривали с того дня. Отец продолжал вести дела семьи, в то время как Виктор часто отлучался, а когда возвращался, общался только с гвардейцами, даже Нормана, собственного сына, он будто бы не замечал.
   Прошла очередная осень и зима, и к началу весны в нашем доме появились новые люди. Два десятка каких-то солдат поселились в казармах: угрюмые, суровые северяне с белыми как снег волосами, покрытые шрамами, вооруженные массивные топорами, молотами огромными мечами, они, пожалуй, могли в таком вот составе одолеть всю нашу гвардию, и при этом не исключено что обошлись бы малыми потерями.
   Мне и Норману и прислуге тоже было запрещено с ними говорить и как-то взаимодействовать. С ними контактировал только Виктор и иногда мой отец.
   Через некоторое время в доме поселились еще двое гостей, мать назвала их однажды охотниками за нечистью, добавив при том, что невозможно бороться с демонами самому не став бестией и потому строго настрого запретила меня находиться рядом, о чем-то разговаривать или даже смотреть в глаза кому-то из них.
   И вот, наступил та сама ночь. Та самая, в которую двумя годами ранее прозвучал душераздирающий вопль, и годом ранее умер Грегор Мирольд. В эту ночь, казалось, что никто в особняке не спал. С улицы слышались голоса и я, выбравшись из постели, пробрался в библиотеку и увидел, как вся группа северян, возглавляемые Виктором и теми двумя охотниками, движется по направлению к фамильному склепу. Он находился довольно далеко от дома, а в ту ночь моросил мелкий дождик, и мне, сквозь движущиеся узоры воды на окне было плохо видно происходящее. Но я точно понял, что группа в полном составе спустилась в склеп.
   На какое-то время воцарилась тишина. Только дождь барабанил по окну и крыше, и больше ничего. Затем я увидел вспышки, со стороны склепа и какие-то громовые раскаты. Они повторялись несколько раз. А потом появилась фигура человека. Это был один из гостивших у нас охотников. Всматриваясь сквозь пелену дождя, я вдруг отчетливо увидел, что его преследует кто-то. Или что-то. Вначале мне показалось, что это какое-то животное, но чем ближе они становились тем отчетливее я понимал, что это не зверь а человек, полностью обнаженный человек, которые припал к земле словно хищник и в такой, неудобной казалось бы позе, на четвереньках, с огромной скоростью догоняет беглеца.
   Все похолодело у меня внутри, и я не мог оторвать глаз от окна. "Беги! Беги скорее! Он совсем близко! Беги же в дом!" - хотелось закричать мне.
   Вот существо прыгнуло и сбило беглеца с ног. Он покатился по размокшей грязи. Все происходило уже совсем близко, практически под самыми окнами, но дождь и полумрак все равно мешали четко видеть.
   Охотник, поднявшись на колени, достал из-за пояса мушкет, вскинул его в сторону твари, чья вытянутая фигура с синевато белой кожей четко выделялась на общем темном фоне. Существо рванулось вперед, и в последний момент схватив охотника за запястье отвела его руку в сторону и оглушительный выстрел прогремел отправляя пулю в воздух.
   Затем тварь резко опустилась и впилась охотнику в горло. Не просто впилась, по тому как дергались их тела создавалось впечатление, что существо вгрызается в его плоть, все глубже и глубже.
   Мне было очень страшно, хотелось закричать и броситься прочь, но я не мог пошевелиться. Мое тело словно онемело, и я продолжал смотреть.
   Затем тварь резко выпрямилась и обернулась. Обернулась прямо на меня. Она словно знала куда смотреть. Я не мог различить сквозь струи дождя его лицо, но точно понял что во-первых оно вымазано в крови, а во вторых у него есть глаза, две светящиеся зеленоватые точки, и эти глаза смотрят прямо на меня. Тварь видела меня.
   И вот тогда я закричал. Это был короткий вскрик, который на мгновение разорвал оковы страха и позволил мне, опустившись на колени, скрыться от взора существа снаружи. Прижавшись к стене под окном, я обхватил руками колени, зажмурился и дрожал все телом. Я больше ничего не мог, парализованный страхом.
   А затем я услышал стук по стеклу у себя над головой. Не сильный но отличимый от мерного стука дождя. Кто-то, словно пальцами, постучал по стеклу. И я услышал его голос. Шипящий¸ хрипящий, надрывный, словно говорившему было сложно издавать звуки, но он все же пытался.
  - Артур - назвал он меня по имени - Ты слышишь, Артур? Я здесь. Я пришел за тобой, Артур. Но сегодня уже погиб один Мирольд, забирать тебя было бы расточительством, ведь правда? О, Артур, ты так сладко пахнешь. Я обязательно вернусь за тобой, Артур. Вернусь за тобой, мальчик, в следующий раз.
   И в этот момент дверь распахнулась, на пороге я увидел свою мать.
  - Артут! Мой мальчик! - закричала она и бросилась ко мне.
   И тут же с меня слетели оковы ужаса, и я кинулся ей на встречу. Мать схватила меня, заключила в объятия и потянула прочь из библиотеки. И когда мы уже оказались в коридоре, я мельком оглянулся на то самое окно. За ним никого не было. Только дождь. Только тьма. Но на самом стекле я заметил кровавые следы, какой-то отпечаток, быстро смываемый струями дождя. А может быть мне это только показалось.
   На следующий день я узнал, что дяде Виктор погиб ночью, вместе с двумя десятками нанятых им северян и обоими охотниками за нечистью. Их всех убила тварь.
  III
   Снова пошел отсчет. И теперь я уже знал, понял, что существо охотится за мной, и это вселяло невероятный ужас. По ночам, лежа в темноте своей комнаты, я боялся услышать этот хрипящий голос из под своей кровати. Периодически он снился мне, тот высокий человек с бледной кожей и измазанным в крови лицом. Во снах он преследовал меня, как тогда, под дождем преследовал охотника, и как только настигал, я просыпался в поту и с криком.
   С наступлением теплых солнечных дней мне стало конечно легче. Мы с матерью возобновили наши поездки. Она успокаивала меня своими рассказами о силе любви и могуществе матери природы.
  - Я не дам тебя в обиду, родной - говорила она, и я верил. Я верил каждому ее слову.
   Но когда становилось особенно страшно, когда я, после очередного кошмара, не мог сомкнуть глаз до рассвета, я, как только светало, бежал по покрытой травой росе, сквозь утренний туман к своему дереву. Там мне становилось спокойнее. Подле него, за два года достигшего уже высоты моего роста, обросшего десятками ветвей на которых зимой и летом красовались зеленые листочки, чем-то похожие на листья папоротника, я находил успокоение. Я прикасался к ветвям дерева, садился под ним, осторожная облокачиваясь на его ствол, и делился своими снами. И дерево забирало у меня тревоги, позволяло начать новый день без гнетущего меня чувства страха. Думаю, что возможно без этой помощи и без помощи своей матери, я бы стал таким же полуживым призраком, каким стала и Мира до своего отъезда. Но мне повезло, что было с кем разделить свои кошмары.
   К середине лета кошмары практически пропали, к осени закончились совсем. Не то, чтобы я забыл об ужасной бестии в нашем склепе. Нет. Но все же моя мать действительно обладала некой особой, мистической силой, она заставила меня поверить в то, что зло не коснуться меня, пока ее любовь меня оберегает.
   Когда срок стал подходить к концу, отец перестал со мной разговаривать. Он не смотрел мне в глаза, и кажется, вовсе избегал моего присутствия. Так же неожиданно куда-то пропал и мой брат. Все эти годы он был рядом. В своем отстраненном от реальности бытие, он пережил смерть отца так, словно и не заметил ее. В те недолгие моменты когда нам с ним удавалось поговорить, точнее когда он шел со мной на контакт и удостаивал ответом, он никак не комментировал все происходящее в нашем дома. Мне действительно стало казаться, что Норман всего это не замечает, просто игнорирует, как будто оно его не касается.
   И вот он исчез, а я даже не сразу это заметил. В какой-то момент Нормана просто не стало, он пропал, и в тех местах где он обычно бывал с книгой, я перестал его находить. Когда я спросил об этом мать, она сказала, что отец отослал Нормана в соседний клан на обучение наукам, и это казалось правдой. Казалось до той роковой ночи. А потом мне все стало ясно. И не по тому, что в ту ночь что-то произошло. Нет, совсем наоборот. Ничего не произошло, и именно тогда я понял какое ужасное преступление совершили мои родители, на что они пошли, чтобы спасти меня, и никогда, ни разу с той ночи, с момента того пугающего осознания, у меня не хватало духу ни с кем об этом заговорить.
   Той ночью, как я уже сказал, ничего не произошло, она просто прошла, и снова наступило утро. Вот только Нормана в доме уже не было. Он с самого начала был тенью, прячущейся за книгами, тенью презираемой собственным братом, тенью на которой лежал несправедливый и непосильный груз вины за смерть своей матери. И вот он исчез. Тень рассеялась, гонимая прочь лучами восходящего солнца. И никто больше не забирался в крону старого дуба или на чердак с масленой лампой в руках, чтобы почитать очередную книгу. И тогда это начал делать я. Однажды, набравшись смелости, я вошел в его комнату и взял с кровати книгу, открыл ее и начал читать. И так я провел целый день, до самого вечера, наедине с книгой, в комнате Нормана Мирольда, так никогда и не повзрослевшего, не ставшего знаменитым историком, философом или научным деятелем. И мало кто знал о том, что он жил, мало кто знал его самого. Но я его знал, и я буду помнить его до самого конца. Для меня он навсегда поселился в книгах, и все что я мог, это искать его там, между строк, находя в различных героях, чтобы в очередной раз попросить прощения.
   В книгах я открыл для себя целый мир. Не то чтобы я не читал до этого, мне приходилось по ходу своего обучения читать книги по истории и философии, но литература художественная мне была мало знакома. А теперь, во мне проснулся к ней невероятный интерес, словно та самая книга, найденная в комнате Нормана, стала ключом, отпершим мне дверь в мир, и я стал выходить в нее снова и снова, все чаще и все больше своего свободного времени проводя там, снаружи, на незнакомых и удивительных землях. И погружался в чтение я, чаще всего удобно устроившись рядом с посаженным мной деревом. И в эти моменты мне казалось, что читаю не я один, что читаем мы вместе, отправляясь в очередное удивительное путешествие.
   Снова весна сменилась летом, снова лето опало желтой осенней листвой, которую укрыло белое покрывало зимы.
   В конце той зимы отец разбудил меня как-то утром и сообщил:
  - Ты уезжаешь.
  - Куда? - поразился я.
  - Подальше отсюда - сказал он и в глазах Говарда я прочел отчаяние и боль, я прочел там беспомощность. За все эти годы, он так и не смог найти решения, только отсрочки. Одной из них стал Грегор, за ним Виктор, и затем Норман. Но больше некого было приносить в жертву твари, нечем отстрачивать мою смерть.
   Я все это понял и только кивнул в ответ. Не думаю, что у нас был шанс сбежать от этого. Злу нет дела до расстояний, оно везде меня отыщет. Однако в тот раз его целью стал не я.
   Отец не знал, что Мира, давно покинувшая родной дом, вдали от всего этого кошмара расцвела, превратилась в девушку и в тот год выносила своему мужу долгожданного сына. Она решила, что кошмар позади, что зло больше не коснется ее. Однако смена имени не помогла ей скрыться. В жилах ее младенца текла кровь Мирольдов, и одним только этим невинное дитя заслужило кару.
   И пока мы с матерью скрывались от злой сущности далеко на берегу океана, в небольшом домике, окруженном сорока солдатами нашей доблестной гвардии, тварь выползла из своего склепа и направилась в другую сторону. Она почуяла кровь новорожденного дитя, кровь Мирольдов, и в полночь ворвалась в детскую, где мирно спал малыш. Никто не успел вовремя. Гвардейцы и Мира оказались в комнате почти одновременно, но обнаружили лишь разбитое окно, разломанную детскую кроватку, и кровавый след, тянущийся к окну. Могу предположить, что след этот тянулся от дома Фитсов до самого нашего фамильного склепа, где тварь, насытившись, уснула.
   Я не был свидетелем того, как Мира приходила в наш дом, и узнал об этом визите позже, от нее самой. Она пришла к моему отцу, спустя несколько дней после похищения ее сына. Она ругала отца, кричала на него, осыпала проклятьями его и весь наш род, клялась сжечь весь дом дотла. Отец не ответил ей ни слова и ни разу не поднял на нее глаз, даже когда она плюнула ему в лицо. Он выдержал истерику Миры, даже не попытавшись оправдаться. Мне тяжело даже представить, какого было моему отцу в тот момент. Он потерял обоих братьев, отца, скормил чудовищу собственного племянника и был проклят племянницей, обвинившей его в смерти младенца. И все лишь ради того, чтобы спасти своего единственного сына. Стоил ли я всех этих жертв? Нет, конечно. Однако смерть моя ничего не изменила бы. Тварь вернулась бы через год, как возвращалась всегда, чтобы вкусить плоти самого младшего Мирольда и напиться его кровью. Мы были прокляты, и ничто, в целом мире уже не способно было нам помочь. Отец осознал это, а так же то, что для твари из склепа расстояние так же не преграда, и не родись у Миры ребенок, существо явилось бы за мной, достало бы там, на краю света и утащило бы в свою темную сырую обитель даже с другого конца мира. И данное осознание, понимание собственной беспомощности, сломило моего родителя, сделало его слабым.
   Мы вернулись в родной дом к концу весны, а к середине лета отец заболел и слег. Из своей постели он больше не поднялся. К нам с разных концов материка съезжались различные доктора, среди которых были и мудрецы востока, и шаманы севера и чернокожие дикари юга. Они приезжали со своими снадобьями, маслами, травами, советами и рецептами диковинных зелий, однако не смогли помочь отцу встать на ноги. Я не знал, от какого именно недуга он страдает, все разговоры о его здоровье велись с матерью за закрытыми дверьми, и лишь однажды я услышал обрывок диалога, когда мать провожала очередного доктора до дверей.
  - Поймите, дорогая моя - говорил старый врач своим скрипучим, старческим голосом - Если он сам не захочет подняться со своей постели, ни одно снадобье ему не предаст сил. Наш разум, вот главное лекарство. Я видел, как смертельно больные, те, на ком все доктора мира уже поставили крест, побеждали, казалось бы, непобедимый недуг. Потому что в них была воля к жизни, они хватались за жизнь, тянулись к ней. Случай же вашего мужа обратный. У него вовсе нет воли к жизни. Он не хочет жить. Мне очень жаль.
   Слова доктора испугали меня. В тот раз, пожалуй, впервые за все время болезни отца, я вдруг осознал, что он действительно может умереть, что он стоит буквально на грани гибели. Я думал об этом много дней, не мог спать по ночам, зная, что где-то там, за несколькими стенами, в этом самом доме умирает, один из двух самых дорогих моему сердцу людей в этом мире.
   И как-то ночью, в очередной раз не способный уснуть, я пробрался по коридору в комнату отца. Он лежал на постели, укрытый одеялом до самого горла. Его грудь высоко вздымалась и я слышал тяжелое, клокочущее дыхание.
   Я подошел, стараясь не разбудить родителя, и опустился рядом с его пастелью, на стул, на котором обычно сидела мать. Он скрипнул, совсем слегка, но отец тут же захрипел, кашлянул и, не открывая глаз заговорил:
  - Матильда. Родная.
   Голос его звучал слабо, в нем слышались болезненные хрипы.
  - Папа - решился подать голос я - Это я. Артур.
   Тогда он открыл глаза, с таким трудом приподняв свои веки, словно они были тяжелее свинцовых ядер для корабельных пушек.
  - Папа - вновь проговорил я, услышав, как предательски дрогнул мой голос.
  - Артур. Артур - заговорил отец - Ты здесь мой мальчик.
  - Я тут отец. Тебе что-нибудь нужно?
  - Я так рад, что ты пришел - он попытался улыбнуться, но вышедшая гримаса слабо напоминала улыбку, как и человек, лежащий на кровати, слабо напоминал моего отца.
  - Мне так жаль, Артур. Так жаль сынок, что я не могу уберечь тебя. Я бы отдал все...
   Он закашлялся, но быстро нормализовал дыхание и продолжил:
  - Все бы отдал, чтобы избавить тебя от этого кошмара. Но я не могу. Я просто не могу. Прости меня.
  - Тебя не за что извиняться, отец.
   Он медленно высвободил свою руку из-под одеяла, худую, иссушенную и протянул ее мне. Я схватился за нее, как утопающий хватается за спасательный круг.
  - Папа, пожалуйста, я прошу тебя, не умирай. Доктор сказал, я слышал, как доктор сказал, что ты больше не хочешь жить - по моим щекам побежали слезы, брызнувшие из глаз - Почему ты не хочешь жить?
  - Прости меня, Артур. Прости сынок.
  - Мы совсем справимся вместе. Помнишь, как ты говорил, что семья защитит тебя. Мы с тобой семья. Мы справимся.
  - Прости Артур - повторил отец.
   Я почувствовал как ослабела его рука и увидел как сомкнулись веки.
  - Я не могу... - проговорил он, еле ворочая сухими, потрескавшимися губами - Просто... нет больше сил. Я оказался слабее... чем думал. Прости.
   Больше он ничего не сказал. Разум его провалился в сон, или в забвение. Но это был последний мой разговор с отцом. До самого рассвета я просидел возле его кровати, держа за руку и плача. Я покинул его комнату лишь с первыми лучами солнца.
   Отец умер через пять или шесть дней после этого. Помню, как я читал, сидя возле своего дерева, в тот год оно уже достигло высота почти вдове превышающей мой рост, когда увидел мать. Она быстро шла ко мне от особняка. Порывы холодного, осеннего ветра трепали ее черные волосы и ее платье. На матери не было ни пальто ни даже сапог, только туфли, в которых она ходила по дому. Помню, как я подумал тогда: "Почему же она так легко одета?". Я испугался за ее здоровье.
   Я быстро поднялся и, когда мать подошла ближе, я увидел в ее глазах черную как ночь тоску и острую боль утраты. И тогда я все понял. Не нужно было слов. Она их и не говорила, никто не говорил. Мать лишь подошла ко мне, обхватила руками, и зарыдала. И, кажется, я плакал тоже, уткнувшись лицом в ее волосы, пахнувшие весенними травами. Я должен был быть сильным, просил себя быть сильным для матери, но не мог. И я плакал, стоя там, под серым осенним небом, рядом со спасенным мной деревом и крепко обнимая мать.
  IV
   Мать приняла на себя дела семьи, но совсем ненадолго. К концу зимы явился мой брат Александр. Он должен был возвратиться на год позже, но был отпущен домой по тому случаю, что стал главой семейства.
   Александр покинул наш дом жестоким избалованным мальчишкой, мечтающим о славе, а вернулся мужчиной, статным, горделивым - такое создавалось впечатление. Однако только лишь взглянув ему в глаза, я понял, что в действительности ничего не изменилось. Никуда не делаясь тяга к жестокости и желание славы. Его лишь научили умело скрывать свои чувства, но они продолжали бурлить внутри Александра. Поняв это, я испугался за будущее нашего дома, не зная, что будущего у него никакого и нет.
   В тот же вечер как он вернулся, Александр вызвал меня к себе на разговор. Я явился все в тот же кабинет, который когда-то занимал мой дед а следом отец. С удивлением я обнаружил, что нахожусь с Александром наедине. Он не пригласил никого из слуг, не позвал даже мою мать, исполняющую обязанности главы семейства до его возвращения.
  - А ты возмужал, братец - сказал Александр, сидя за столом и держа в руках бокал наполненный красным как кровь вином - Прошу, присядь.
   Я сел.
  - Тяжело вам тут пришлось, без меня.
   Эти слова меня поразили до глубины души. Прозвучали они так, словно его присутствие в доме что-то бы изменило. Мой отец, его отец, наш дед, никто не смог ничего не изменить, а он непременно смог бы. Однако я постарался не выдавать удивление на своем лице, а про себя подумал о том, что должно быть неправильно понял слова своего брата.
  - Приношу тебе свои соболезнования в связи с гибелью родителя - сказал Александр.
  - Я так же не имел возможности выразить тебе...
  - Не стоит - перебил меня брат и сделал глоток вина из своего бокала - Мой отец погиб давно. Да и к тому же погиб он в бою. Здесь не о чем сожалеть. Хотя нет, постой, все же есть кое-что, о чем я сожалею. Что моему отцу не удалось убить ту тварь, которая терроризирует этот дом и нашу семью.
  - Он сделал все возможное - уверил его я.
  - С чего ты это взял? Ты видел битву?
  - Нет, почти ничего не удалось увидеть.
  - Оно и понятно, ведь в противном случае ты был бы мертв. Однако не стоит утверждать, что мой отец сделал все возможное, если ты сам этого не видел. Может быть, узрев перед собой чудовище, он отдался во власть ужаса, может быть он умер на коленях, моля чтобы ему сохранили жизнь.
   Меня поразили эти слова. Александр всегда так восхищался своим отцом, как же мог он теперь высказывать о его смерти подобные предположения.
  - Зная твоего родителя, думаю, что он встретил свою смерть достойно.
  - Хочется в это верить - Александр вновь отпил вина.
  - Ну а что же ты, брат мой? - спросил он неожиданно - Что намерен делать?
  - О чем ты?
  - О самом ближайшем будущем конечно. Ведь приближается роковой день. Тварь выползет из своего склепа и откроет охоту - при этих словах его глаза хищно заблестели, тонкие губы расплылись в какой-то дикой ухмылке - Охоту на тебя.
  - Я не знаю, если честно.
  - Да, конечно, так я и думал.
  - А что ты можешь предложить?
  - Дать бой, разумеется.
  - Твой отец уже пытался.
  - Да, он пытался. И ему не удалось. Но знаешь, что я думаю? Он был не достаточно хорошо подготовлен.
   Мне хотелось возразить, сказать, что в бою принимали участие северяне и охотники на нечисть, и даже вместе им не удалось одолеть демона, однако Александр не дал мне вставить и слова.
  - Мы не полезем в этот чертов склеп - продолжал Александр и голос его становился все громче, он распалялся предвкушая битву и, по-видимому, страстно желая ее - Мы сразимся с ним здесь, на нашей территории, в стенах этого самого дома.
  - Кто мы? Сколько людей ты собираешься привлечь?
  - Ни одного. Только мы с тобой.
  - Вдвоем?! - поразился я - Боюсь мой брат, что ты не представляешь с чем имеешь дело. Мне кажется, что для того, чтобы одолеть этого монстра не хватит и всей нашей гвардии.
  - Не смей сомневаться во мне! - неожиданно рявкнул он, при этом не изменив своей позы, не дрогнув ни единым мускулом, что подтверждало вино в бокале, которое даже не колыхнулось.
  - Я всегда знаю, что говорю, ясно тебе, братец?! - глаза Алексанрда пылали яростью и азартом. Он был безумен, теперь у меня в этом не оставалось сомнения.
  - И я отлично представляю с чем имею дело. Мой отец, незадолго до своей кончины, написал мне письмо, в котором разъяснил все. Он рассказал мне то, что смог узнать об этой твари в своем путешествии на южный материк. Он рассказал, что это существо, нечто вроде паразита. Некоторые аборигены на юге поклоняются этим древним как мир созданиям, жившим еще во время наших великих предков, коим служили для войны. Теперь, тут и там, их еще можно встретить в мире. Такая тварь присасывается к человеку, вселяется в его тело и начинает питаться жизненной силой его семьи. Страшное наказание, проклятие далекого прошлого, вот что постигло нас. И это ты, я уверен, брат мой, не имеешь понятия, с какой тварью живешь бок о бок. Ты не знаешь, что случилось той злополучной ночью, когда монстр воззвал к нам, ты помнишь? Отец рассказал мне о том, что случилось, когда они спустились в склеп. Она рассказал, как тварь, поселившаяся в теле нашего дяди Тайриза, изуродовала его. И как она потребовала, чтобы каждый год, в назначенный день, ей приносили в жертву одного Мирольда. Одного. Каждый год. И если это требование не будет исполнено, тварь придет за самым молодым из семьи. Вот почему она охотится за тобой, бедняга Артур. Если никто не принесет себя или другого члена семьи в жертву, ты станешь жертвой. Так что не смей говорить мне, что я не знаю, с чем имею дело. Это ты живешь в неведении, оберегаемый своим отцом, обезумившим от любви к тебе. Мои же глаза широко открыты.
   Ненадолго воцарилось тяжелое, густое молчание. Александр застыл, глядя в пламя камина, отражение которого плясало в его глазах, и иногда отпивал понемногу вина из бокала. Я же сидел тихо, как мышонок, осмысливая все сказанное братом. Он не открыл мне ничего нового, об этом я догадывался и сам, и все же знать и предполагать совершенно разные вещи.
   Наконец Александр будто снова ожил, обернулся ко мне и заговорил:
  - Мы превратим этот дом в одну огромную ловушку. Ничто живое или мертвое, из этого мира или из какого-то другого, не сможет обойти капкан. А в самом центре будем стоять мы, два брата, плечом к плечу. И когда тварь явиться, мы уничтожим ее. В этот раз не она будет охотиться на нас. Я изменю правила этой игры. Теперь мы станем охотниками.
  - Это не волк и не медведь, чтобы его остановили ловушки.
  - Я и не сказал, что ловушки его остановят. Просто замедлят, ранят, если нам повезет. А довершит дело этот клинок - и Александр, быстрым движением обнажил свою шпагу, наполнив комнату металлическим звоном.
   Он направил оружие острием к потолку и торжественно произнес:
  - Пусть глаза не обманывают тебя, братец. Это совсем не обычная шпага. Это артефакт глубокой древности, лишь принявший привычный для нас образ. В этом клинке заключена огромная сила. Сила, способная поразить ту умертвию, что поселилась в нашем склепе.
   Сталь отражала дрожащее пламя свечей словно зеркало. Клинок действительно почти ничем не отличался от обычной шпаги, но я заметил едва различимую гравировку на самом его лезвии. Какие-то незнакомые мне символы тянулись от гарды до самого острия.
  - Этим, я отрублю той твари голову, вот увидишь - с уверенностью пообещал мне Александр и убрал шпагу обратно в ножны.
  - Как скажешь, брат - ответил я, не желая ему перечить.
  - Ну а ты, брат, каков в бою? Умеешь стрелять? Орудовать шпагой?
  - Да, стрельбе и фехтованию меня учил мистер Бейтс...
  - Этот старик?! - Александр скривился - Чему он мог тебя научить? Нет, брат, теперь с тобой буду заниматься я. У нас мало времени, так что начнем завтра же. За оставшиеся тридцать дней мы сможем сделать из тебя бойца. Иначе никак. Я должен быть уверен в том, кто будет прикрывать мне спину.
   Перспектива меня не обрадовала, но перечить я не стал.
  - Как скажешь брат.
  - И еще, прежде чем ты уйдешь. Я распоряжусь, чтобы завтра же слуги начали строительства домика на окраине имения. Наймем рабочих из близлежащих деревень. Думаю, что построим дом дней за десять, а ты, сообщи своей матери, чтобы она подготовила все к переезду. Как только дом будет готов, я хочу чтобы она немедленно перебралась в него жить, и больше не появлялась в этих стенах.
  - Ты хочешь выгнать мою мать из дома?
  - Их нашего дома, да. Пусть живет на территории, пусть даже заберет с собой пару служанок, однако здесь я ее не потерплю.
  - Почему? - поразился я.
  - Ты еще спрашиваешь - Александр сделал еще один внушительный глоток вина - Потому что твоя мать грязная ведьма, и место ей, если быть честным, на виселице или на костре, но никак не в нашем доме. Тем, что я не выдворил ее прочь и не распорядился казнить, я проявляю глубочайшее уважение к тебе и твоему отцу, она же не заслужила и капли этого уважения.
  - Моя мать не...
  - Ты смеешь перечить мне брат?! - в нем снова начал пробуждаться зверь. Александр стал похож на пороховой бочонок, которому достаточно лишь искры чтобы взорваться самому и разметать на куски все вокруг себя.
  - Теперь я глава этой семьи. Я должен принимать решения. И если ты смеешь противиться им, то в первую очередь помни, что мне ничего не стоит одним коротким приказом оборвать и твою жизнь и жизнь твоей матери. Да что там приказ, я сам, не шибко утруждаясь, сделаю это.
   Его слова заставили меня задрожать. Не столько их жуткий смысл, сколько холод, с которыми они были сказаны, напугал меня. Я верил ему, каждой угрозе Александра я верил. Он действительно был способен убить и меня и мою мать собственноручно. Это читалось в его глаза преисполненных холодной злобы. Александр был болен. Заражен безумием, пропитан ядом зла, семя которого он взращивал в себе с самого детства, а за годы, проведенные вдали от дома, за обучением военному мастерству и искусству убивать, оно расцвело.
  - Я понял тебя брат. Но если ты выгонишь мою мать, то и я покину этот дом. Это не угроза и не ультиматум. Однако я не оставлю ее даже в изгнании.
  - Я понимаю тебя, Артур - сказал Александр уже совершенно спокойно, словно и не взрывался только что лютым гневом - Однако вынужден ответить отказом. Видишь ли, ты нужен мне, брат. Ведь именно за тобой охотится чудище. А это наш козырь. Мы используем тебя, ты станешь приманкой, куском сыра в мышеловке. И до тех пор, пока заветная ночь не наступит, я не спущу с тебя глаз.
  - Значит ли это, что я не могу покинуть особняк? - нахмурился я.
  - Да, именно то и значит. Покидать его ты будешь только в моем обществе, брат. Я лично стану присматривать за тобой. А когда все закончится, отпущу, обещаю. Сможешь идти куда вздумается вместе со своей матерью, я не стану тебя задерживать.
   Александр залпом осушил остатки вина в бокале.
  - Только когда все кончится - повторил он задумчиво - И не днем ранее, ты меня понял?
  - Вполне ясно.
  - Отлично. Тогда на этом все. Если у тебя нет больше вопросов, я прошу оставить меня.
   Вопросы были, да еще как много. Но я не задал ни одного из них. Я просто встал, и пошел прочь из кабинета, не желая больше ни секунды оставаться в обществе своего безумного брата.
   Мать восприняла весть о переезде спокойно, так, словно ожидала этого. А когда я начал говорить ей, что обязательно изменю решение брата со временем или покину особняк сам, она ответила, что никогда не чувствовала себя своей в этом доме, и жила здесь только ради меня, чтобы быть рядом и днем и ночью. Теперь же, когда я вырос, она с радостью покинет эти стены и станет жить в собственном доме, где ей будет дышаться намного легче.
   Александр действительно взялся обучать меня, и занятия эти проходили каждый день и были весьма изнурительными. Александр был хорошим стрелком и мастером фехтования, но крайне плохим учителем. Он не умел объяснять, постоянно выходил из себя, требовал от меня того, чего я не мог дать в принципе в виду своей неопытности. И все же в стрельбе я смог добиться определенных успехов. С каждым днем я стрелял все лучше, быстрее перезаряжал мушкеты и пистоли, бил собственные рекорды меткости. Все было куда печальнее с фехтованием. Даже с моим старым снисходительным учителем мистером Бейтсом у меня получалось довольно плохо. Александр же приходил в ярость от моей "беспомощности" как он сам выражался. Каждый урок сопровождался грубыми оскорблениями, порезами и синяками, полученными в ходе спаррингов, и уязвленной, нет, вдавленной в грязь и растоптанной там гордости. Каждый вечер после этих занятий, лежа в своей постели, и сжимая зубы чтобы не стонать от боли, я молился чтобы роковая ночь наступила как можно быстрее и все это закончилось. Как-нибудь, как угодно, но закончилось.
   В особняк привозили различное вооружение, припасы и какие-то материалы почти каждый день. Александр привез с собой домой шестерых слуг, так же, насколько я понял, обученных бойцов и телохранителей, и только им он доверял разгрузку, только с ними он поддерживал сколько ни будь долгое общение, остальных же гнал прочь, даже наших гвардейце. Я же обратился к нему лишь раз, когда увидел, что к нашему дому подкатили три повозки груженные бочками с порохом, как стало понятно из маркировки.
   Он стоял, поглаживая рукой рукоять своей шпаги, с которой не расставался никогда, возможно даже спал с клинком в одной пастели, и наблюдал за погрузкой, время от времени выкрикивая указания.
  - Александр - сказал я, встав рядом - Не опасно ли это? Так можно и весь дом подорвать.
  - Не суйся в мои дела, Артур - резко ответил он - И не смей мне говорить об осторожности. Я знаю, что делаю, и когда придет время, расскажу тебе ровно столько, сколько сочту нужным. Но до тех пор происходящее тебя не касается, займись своими делами и не мешайся.
   В подобной резкой манере Александр говорил со мной всегда. Со мной и со всеми остальными. Он был груб, высокомерен и холоден. Единственный раз, за все эти дни я увидел его снисхождение. И проявил его Александр к нашей сестре.
   Мира явилась в особняк за три дня до роковой даты. Она хотела поговорить с братом, но тот пожелал, чтобы и я присутствовал. Однако разговор был весьма краток.
  - Я знаю, чем вы тут занимаетесь, браться - сказала Мира. По ее внешнему виду, черным одеждам и тоске в глазах я понял, что сестра моя все еще скорбит. Тьма нашей семьи настигла ее даже там, в другом доме, пусть для того и потребовались годы.
  - Вы хотите раз и навсегда покончить с той мерзкой тварью, которую принес мой отец. И я хочу биться вместе с вами.
  - Хочешь с нами? - брат ухмыльнулся - Прости, дорогая сестрица. Я очень сочувствую твоему горю, но женщинам не место в этой битве.
  - Сплюнь в сторону свое сочувствие брат - проговорила Мира с такой спокойной но обжигающей яростью, что мне стало не по себе - Мне оно не нужно. Мне нужна месть.
  - И мы отомстим - уверенно пообещал ей Александр - Твое присутствие не требуется.
  - Но я хочу быть здесь. И я имею на это полное право! Я ваша сестра!
  - Однако фамилию теперь ты носишь совсем другую - заметил Александр.
  - Тварь это не остановило. Она пришла за моим малышом. За моим мальчиком - бледные губы Мира задрожали, глаза, все еще пылающие застарелой ледяной яростью наполнились слезами - Он тоже носил иную фамилию. Носил ее от рождения. Но твари нет до этого дела. Кровь Мирольдов, вот что ей нужно. В моих венах течет эта кровь, как течет и в ваших. Так что брат, я имею право присутствовать здесь, и ты не смеешь меня останавливать. Это мое право по крови.
   Ненадолго воцарилось молчание. Александр и Мира смотрели друг другу в глаза, словно играли в эту детскую игру, ожидая, кто же первой моргнет. И к моему удивлению, взгляд отвел Александр а не Мира.
  - Что же, сестра - улыбнулся он - В твоих словах есть смысл, а в глазах твоих я вижу решимость. Ты не испугаешь, не отступишь, ты будешь драться яростно как львица и в этом ты сильнее многих наших гвардейцев. Оставайся, коль решила свести счеты. Добро пожаловать домой. Твоя бывшая комната свободна.
   Мира присоединилась к нам на следующий день в занятиях по стрельбе, и оказалось, что в этом деле она совсем не дурна. Пистолем девушка не пользовалась, но из мушкета стреляла отлично, особенно для женщины.
  - Супруг берет меня иногда с собой на охоту - пояснила Мира.
   Лицо Александра лишь на мгновение смягчилось, выразив одобрение и уважение, однако даже подобного короткого мига я не был удостоен ни разу. Но вместо зависти я испытал гордость за сестру. Не так-то просто было доказать такому человеку как наш брат, что ты силен, что достоин биться рядом с ним, а Мире эту удалось. Похвально, пусть и очень печально то, в каких обстоятельствах ей пришлось проявить свой волевой характер.
  V
   Последние дни пролетели очень быстро, и вот наступило роковое число. День схватки, которая должна была стать последней. При любом исходе последней - так я решил. Я устал бояться, устал жить в ожидании смерти, под гнетом этой черной темноты. Я устал от смертей, от потерь. И я решил, что если не погибнет тварь, то пусть погибну я, погибнем мы все, Мирольды, последние представители своего клана, и пусть на этом все закончится. И это решение не было свидетельством того, что я перестал бояться. Конечно, мне было страшно. Но за прошедшие годы я привык к страху, встречал его как старого друга, страх больше не имел надо мной власти, он просто был, присутствовал, стоял рядом и шептал мне на ухо всякое, а я лишь кивал в ответ и безрадостно ухмылялся.
   Брат собрал нас в общем зале во время обеда. Я заметил, что слуг в доме, как и гвардейцев практически нет. Еду подавали двое из тех шестерых, которые приехали с Александром.
   Закончив обед и терпеливо дождавшись, когда закончим трапезу, Александр распорядился чтобы принесли карту дома. В тот день я весь был как на иголках вздрагивал от каждого шороха, меня переполняли эмоции. А вот брат наоборот, казался спокойным и довольным как сытый кот. Я подивился этой перемене. В ожидании сего дня Александр не находил себе места, слонялся по дому, орал на слуг, с каждым днем становился все жестче и яростнее во время наших занятий, однако в намеченный день он вдруг успокоился, преисполнился некой уверенности, и выглядел так, словно уже победил.
   Разложив чертеж нашего особняка на столе, он подробно пояснил, в какой комнате какие ловушки располагаются, а затем повел нас и наглядно показал каждую, на что ушло не менее двух часов.
   Александр начинил ловушками и оружием весь дом, превратив его в поле боя. Спрятанная взрывчатка, капканы, арбалеты и ружья стреляющие при открытии двери или прикосновении к еле заметной веревке натянутой над полом. Я боялся, что не смогу запомнить всего, что сам попадусь в одну из этих ловушек. Александр тоже этого опасался, потому требовал от нас с сестрой, чтобы мы запомнили каждую и показали ему, где что находится. Совещание, начавшееся за обедом, закончилось на закате, почти шесть часов спустя.
  - А теперь, может отужинаем перед предстоящей битвой? - спросил брат, сияя улыбкой, открытой, искренней, какую я видел на его лице впервые.
  - Я зверски проголодался, а вы?
   Мира отказалась, да и я тоже. В горле стоял тяжелый ком, и он не пропустил бы ни единой крошки.
  - Можете заниматься своими делами - сказал брат - Но когда пробьет десять, вы должны быть здесь, в этом зале. Мои слуги приведут все ловушки в боевую готовность, и мы станем ждать дорогого гостя.
  - Могу я навестить мать? - спросил я.
  - Изволь - кивнул брат - Но помни, Артур. В десять. Не придешь сам, тебя притащат силком.
  - Оставь эти угрозы, брат - ответил я резко - Мы оба знаем, что бежать нет смысла. Я буду здесь в десять.
  - Осталось немного! - проговорил он величественно - Уже к завтрашнему утру, дорогие мои брат и сестра, мы освободимся. Осталось совсем немного.
   Я отправился к матери. Оказалось, что она ждала меня, сидя в большом кресле на крыльце своего дома, укрыв ноги шерстяным одеялом, на котором разложила какие-то высушенные цветы, травы и веточки в, казалось бы, хаотичном порядке.
   Мы почти ни о чем не говорили. Просто сидели, глядя на то как оранжевый диск солнца опускается за горизонт, как темнеют небеса и на них зажигаются ранние звезды.
  - Хорошая будет ночь - сказала мать - Ясная. Ни туч, ни облаков. Ничто не помешает звездам увидеть то, что будет происходить сегодня здесь.
  - Скажи мне, мама, есть ли у нас хоть малейший шанс одолеть эту бестию?
  - У меня нет ответа. Прости, сынок. Не справедливо, что эта ноша легла на твои плечи так рано, ты еще очень молод, но собираешься взглянуть в глаза самой смерти. Не справедливо и все же выбирать нам не приходится. Но помни, что я буду с тобой там, в этой битве. Я буду рядом. Не оставлю тебя ни на секунду. Мама будет защищать тебя до самого конца.
   Я покинул дом матери, когда сумерки сгустились настолько, что вот-вот должны были обратиться в ночную тьму. Идя к особняку, я остановил свой взгляд на моем деревце, и немного замедлил свой шаг. С ним мне тоже стоило попрощаться, ведь мы провели столько времени вместе.
   "Прощай мой друг" - проговорил я ему мысленно - "Так велика вероятность, что завтра мы уже не встретимся, что я должен сказать тебе прощай. Надеюсь, если я погибну, найдется тот, кто будет ухаживать за тобой. Ты был мне добрым другом, и я делился с тобой всем, пусть мы и не обмолвились ни словом. Я знаю, что ты меня слышал, знаю, что ты меня понимал. Столько жизней оборвалось чтобы спасти мою, и теперь, стоя на пороге финала, мне греет душу мысль, что хоть одну жизнь смог спасти и я. Расти высоко, мой друг, тянись к солнцу, и рассказывай ветру нашу историю. Пусть он разнесет ее по миру, и может быть так, клан Мирольд обретет бессмертие".
   Мне показалось, да, определенно только показалось, ведь в царящем вокруг полумраке я видел лишь неясные очертания своего дерева и полную картину дорисовывал мой разум, и все же мне показалось, что оно слегка качнуло ветвями в ответ на мои мысли. Качнуло ветвями, не смотря на то, что не было ветра. Словно попрощалось. Я вздохнул и продолжил свой путь.
   И я и Мира прибыли в главный зал вовремя. Александр ожидал нас там, словно и не покидал этой комнаты. Оба окна здесь были заколочены и снаружи закрыты чугунными плитами. Из зала оставалось всего два выхода: в главный коридор особняка, ведущий напрямик к холлу и парадному входу, и маленькая дверь для прислуги, ведущая к кухням, откуда и подавалась еда. Александр неспроста выбрал это помещение, оно располагалось почти в центре особняка и со стратегической точки зрения, хоть и я мало в этом смыслил, было самым удобным местом, чтобы держать оборону.
   Как только часы в доме пробили десять, разнося свои удары по опустевшим коридорам и комнатам старинного особняка, слуги Александра покинули нас, закрыв двери в зал. Еще некоторое время было слышно их присутствие в доме, они подготавливали ловушки. А затем воцарилась тишина. В особняке остались только мы трое. Только мы и больше никого. Последние из Мирольдов в самом сердце своего фамильного гнезда, в окружении кромешного мрака ночи.
  - Выпьете со мной? - предложил брат, выставляя на стол красивую бутылку из черного стекла - Перед боем нам не повредит. К тому же это очень хорошее вино. Его подарил мне сам Генрих Нигилис, когда я собирался в путь домой. Жаль - сказал он мне - что ты Александр покидаешь меня. Пожалуй, что лучшего война мне больше никогда не встретить. Клянусь вам, так он и сказал. И вручил мне эту бутылку. Вино из солнечного Фейриса. Бьюсь об заклад, что напитка изысканней вам в жизни пробовать не доводилось. В нем заключена сама сила солнечного света, как заверял меня сэр Генрих, и сомневаться в его словах у меня нет никаких оснований. Что может быть лучше для нас этой ночью, чем сила солнца?
   Ни я, ни Мира не стали отказываться, и Александр разлил вино по трем бокалам.
  - Ну что же, брат мой и сестра моя - он поднял свой бокал - Я рад что мы с вами здесь сегодня. Не бежим, не прячемся, собираемся дать отпор злу. За наших родителей, за братьев и детей, которых мы потеряли. Я пью за них, и пусть никогда не исчезнет память о них, и о нас и об этой ночи. До дна!
   И Александр осушил свой бокал. Мы с Мирой последовали его примеру. Перед тем как выпить пахнущего ароматными пряностями вина, я вспомнил лицо отца и деда, а затем и Нормана, и мысленно проговорил: "За вас. За семью!".
   Мира тоже на мгновение замерла, должно быть, она вспоминала своего ребенка, и мать, ушедшую из жизни незадолго до начала этого кошмара, и отца, который принес в своем мертвом теле это зло и навлек проклятие на весь наш род.
   Вино из Фейриса прокатилась теплом по моему горлу, наполнило рот вкусом винограда и спелых южных ягод, принесло с собой воспоминания о солнце и полузабытые грезы о тех краях, где никогда не наступает зима.
   Затем мы стали ждать, каждый погрузившись в свои мысли, не говоря ни слова. В камине потрескивал огонь, да тикали старинные часы и больше ни звука. Тишина, наполненная нашими думами.
   Зло явило себя после полуночи. Прежде чем услышать его, мы его почувствовали. Часы пробили двенадцать раз и замолчали, а спустя минуту или две в комнате стало холодно. Огонь в камине больше не способен был согреть нас, ибо холод тот был неестественный, не зимний. Это был холод могилы, сырой холод темного подземелья, пробирающий до самый костей даже если снаружи летнее солнце сияет ярко и дарит миру тепло. Этот холод проносила с собой смерть и все те существа, что смертью питаются.
  - Дождались - проговорил брат, не сдвинувшись со своего кресла и не изменившись в лице.
   И словно в ответ на его слова раздался этот вопль, тот самый вопль, который мы слышали пять лет назад, когда тварь впервые явила себя нам. Он снова прокатился по коридорам особняка, и я опять стал одиннадцатилетним мальчиком, готовым кричать от ужаса и рыдать, уткнувшись в плечо матери. Но я не закричал, лишь крепче сжал в своей руке пистоль. Я больше не был ребенком и не имел права поддаться этому страху, я должен был сразиться с ним.
  - Мирольды! - прохрипела тварь, и голос ее раздавался со всех сторон, словно с нами говорил сам дом - Мирольды! Вы предали наш договор снова!
  - Иди к черту ты и твой проклятый договор! - провозгласил Александр, резко поднявшись со своего кресла.
  - Самонадеянно, Александр! Ты всегда был слишком самонадеянным! Точно как твой отец! Его волю я переломил как сухую ветку, без труда! Это было так просто! С тобой, Александр, все будет даже проще!
  - Иди сюда тварь! Сразись со мной, и я покажу тебе, кто из нас слишком самонадеян!
  - О, я приду! Не сомневайтесь! Приду и заберу самого младшего из вас, как было обещано! И вам никак не удастся это предотвратить! Ты слышишь Артур?! Слышишь мальчик мой?! Я обещал тебе, что мы встретимся, помнишь?! Напуганный маленький мальчик, я помню как ты дрожал от страха! Ничего не изменилось, Артур, не лги себе! Ты все тот же трусишка! И сегодня я тебе это докажу!
   После этих слов все свечи в помещении разом потухли, словно от дуновения ветра, однако никакого ветра не было. Дрогнул и огонь в камине на мгновение став тусклым и алым как закат, однако через несколько секунд разгорелся снова. Его света не хватало, чтобы озарить все помещение, однако было достаточно, чтобы мы видел друг друга. Этот свет, подрагивая, играл на наших лицах с тенью, обступившей со всех сторон.
  - Сейчас он явится - проговорил брат - Идите сюда. Встанем в круг. Не смейте поддаваться панике, ясно? Она не спасет вас, лишь сделает более уязвимыми. Страх ваш смертный приговор, отриньте его. Держимся спина к спине и бьемся до конца!
   Мы встали вкруг, прижавшись спинами друг к другу. В руках Миры был мушкет, у меня и у Александра по два пистоля.
   Скоро появился отвратительный запах. Запах плесени, сырости и гниения, от которого ком тошноты подступал к горлу. С каждой минутой он все усиливался, заполняя собой помещение.
   Тянулись долгие секунды, но ничего не происходило. Если тварь и двигалась к нам по дому, то она не задевала ни одной ловушки.
   Наконец послышался скрип двери, и все мы повернулись на звук. Медленно приоткрылась одна из створок двери, ведшей из зала в коридор.
  - Не стреляйте, пока не увидите его - проговорил тихо Александр - Не тратьте попусту патроны.
  - Он очень быстр - сказал я, вспомнив тот единственный раз, когда видел эту тварь, три года назад, дождливой ночью.
  - Не быстрее пули - уверенно сказал Александр - Главное не промахнитесь.
   Дверь отворялась медленно, демонстрируя нам пустой коридор, погруженный в полумрак. За ней никого не было. Я видел натянутые тонкие веревки у пола - ловушки, ни одна из которых не была тронута.
   Затем тварь появилась. Она вползла в комнату, двигаясь по потолку. Вот почему не было задето ни единой ловушки. И двигалась она быстро, ворвалась в комнату и помчалась, расставив все четыре конечности, как какая-нибудь ящерица, прямиком к массивной люстре.
  - Огонь! - завопил Александр и все мы выстрелили.
   Прозвучало пять выстрелов, но ни одна пуля не попала в цель. Тварь действительно двигалась очень быстро. От двери до люстры она доползла всего за пару секунд.
   Я бросил пистоли и достал два запасных из-за пояса. Александр же сорвал с пояса гранату, одну из тех, которые начинил собственноручно и запрещал нам с Мирой к ним прикасаться, и кинулся к камину. Тварь качнулась на люстре, зашипела и бросилась вниз. Я и Мира отпрыгнули в разные стороны. Она перекатилась через стол, а я отскочил к стене. Тварь приземлилось прямо между нами, и смотрела она в мою сторону. Впервые мне удалось разглядеть это существо во всем его демоническом великолепии. Оно вселяло истинный ужас. Высокая фигура все еще напоминала человеческую, худую, с вытянутыми конечностями, обнаженную. Кожа твари, обтягивающая кости была синевато-белой, местами покрытой гноящимися черными струпьями, незаживающими ранами из которых сочилась прозрачная вязкая слизь. Но лицо, о всемогущий создатель, в лице существа все еще угадывались черты знакомые всем нам. То был дядя Тайриз. Кожа сморщилась на его лице и свисла с подбородка, от губ почти ничего не осталось, их словно обладали какие-то дикие звери, и ничто не скрывало огромных зубов, поломанных, обточенных до остроты. Волос на голове не осталось, а глаза впали в череп, и светились из темноты глазниц двумя зеленоватыми точками. Но все же это было тело дяди Тайриза. Тело, которое использовала тварь, поселившаяся в его разлагающейся плоти.
   Две точки взирали на меня, нижняя челюсть монстра отвисла и изо рта по подбородку побежала вязка бурая слюна. И я выстрелил разом из обоих пистолей. Тварь даже не попыталась уйти от выстрелов. Обе пули угодили ей в грудь, но тело лишь слегка покачнулось, однако осталось стоять. Остатки губ стали растягиваться в жуткой гротескной ухмылке, из открытого рта показался черный язык, покрытый застарелыми язвами и словно пожеванный, надкусанный. Существо облизнулось и из его глотки раздался тот самый хрипящий голос:
  - Артур! - проговорила тварь.
   Увиденное парализовало меня. В одно мгновение я понял, что все тщетно, у нас нет, и никогда не было шансов на победу. Нам просто нечего противопоставить этому исчадию бездны.
   Из ступора меня вывел боевой клич Алесандра, с которым тот, держа в левой руке бомбу с зажженным фитилем, а в правой шпагу, бросился на тварь. Он нанес удар шпагой, намереваясь отсечь созданию голову, но тварь дернулась, резко, неестественно и невероятно быстро, при том не сведя с меня своего взгляда. Она дернулась, и шпага Александра лишь коснулась правого уха существа, разрезав его пополам.
   В следующий миг тварь, как бы невзначай, словно отгоняя от себя назойливую муху, махнула правой рукой, и Александр отлетел к камину.
   Тут же прогремел выстрел, и в голове твари образовалась дыра, на месте ее левого глаза. Это Мира успела перезарядить мушкет и выстрелила снова в затылок существа. Тварь взревела, но не от боли, от бешенства, от негодования, и тут же к ее ногам прикатился брошенный Александром шарик гранаты, фитиль которой почти догорел.
   - В укрытие! - крикнул Александр, прыгая в сторону. Я последовал его примеру, бросившись в другой конец комнаты.
   Прогремел оглушительный взрыв. Комната наполнилась едким дымом. Стекла в старом серванте осыпались на пол, зазвенела посуда и старинные украшения, вазы и урны, разбившиеся вдребезги. В довершении всего со стены над камином рухнула картина, на которой был изображен наш прадед, отец Грегора Мирольда.
   Я обернулся, щуря глаза, слезящиеся от едкого дыма. В ушах словно набилась вата. Однако я как мог, старался не терять бдительности.
   Дым понемногу рассеивался, и я услышал голос Александра.
  - Сюда, скорее! - кричал он - В круг! Ко мне!
   Его клич долетал до моего слуха, словно сквозь толщу воды, однако я бросился на него, и очень скоро наткнулся на брата.
  - Ты видел, где оно?! - закричал Александр мне на ухо.
  - Нет!
   Я обернулся на то место, где стояла тварь, но там остались только куски плитки пола развороченного взрывом. Чудовищу удалось уйти.
  - Мира! - крикнул Александр.
   Я стал озираться по сторонам и скоро увидел сестру, бегущую к нам сквозь дым. Она была совсем близко, когда сзади вдруг появилась жуткая тварь и, обхватив ее за шею правой рукой, подняла в воздух. Мира повисла над полом, глядя на нас широко открытыми слезящимися глазами, а из-за ее правого плеча сияли две яркие точки.
   Александр вскинул пистоль, но стрелять не стал.
  - Чего ты ждешь?! - завопил я.
  - Он только этого и хочет. Если выстрелю, я убью ее.
  - Дочь моя! - зашипела тварь на ухо Мире - Моя любимая дочь! Как долго мы не виделись!
   По щеке Миры покатился слеза. Тварь высунула свой уродливый язык и слизала эту слезу, оставив на щеке миры вязкую как желе зеленую слизь.
  - Вкусная! Такая же вкусная, как и твой ребенок! О, каким же он был сладким! Каким аппетитным он был!
   Я не мог смотреть на то, как ее убивают, не хотел на этот смотреть. И пусть мы с сестрой никогда не были дружны, да я никогда и не знал ее толком. И все же это была моя сестра, Мира Мирольд, мой ближайший родственник. Я не мог позволить твари убить ее.
  - Отпусти ее! - завопил я - Отпусти! Ты не за ней пришел! Я младший! Ты пришел за мной! Отпусти ее!
   Тварь взглянула на меня, пронзила взглядом двух светящихся точек.
   Мира же посмотрел на Александра. В ее глазах читалась боль, отчаяние, ненависть. Но в них не было страха. И девушка протянула ему руку, но не для того чтобы он помог ей и вытащил из лап твари. Нет, совсем не для этого. Александр понял ее жест раньше чем я.
   Шагнув вперед, он быстро вложил в ее руку пистоль. Мира прижала его дулом к груди, зажмурилась и выстрелила. Я не успел ничего понять, не успел никак остановить это, не уверен, что и смог это сделать. Мира выстрелила себе в сердце. Пуля прошла сквозь ее тело и ворвалась в тело твари, которая хрипло взвыла, отпуская нашу сестру. Бездыханная, она рухнула на пол.
   Тварь, схватившись за сердце, ревела и вот в этом реве уже была различима боль. Мире, первой из всех нас, удалось ранить тварь. И дело тут, как мне кажется, было не в пуле поразившей его сердце. Мира ранила его скверный дух своей жертвой, своей волей. Вот что может ранить тварь, вот в чем должна быть наша сила. В нашей воле, в нашей смелости, в готовности пойти на жертву.
   Александр, словно только этого и ждал, ринулся вперед и вонзил свою шпагу в грудь твари по самую рукоять. Монстр взвыл и оттолкнул Александра, который угодил спиной на стол, сбивая с него остатки бокалов, из которых мы пили вино. Затем существо опустилось на колени, утробно хрипя.
   Александр вновь вскочил на ноги, на его лице сияла победная улыбка.
  - Это конец для тебя, уродливое исчадие! Ты поражен не простым клинком, пожалуй, это ты уже понял!
   Тварь схватилась за рукоять шпаги Александра и я увидел как от ее ладоней идет дым. Существо взвыло от боли.
  - Это оружия пришло из тех же далекий времен что ты, исчадие! Оно пропитано силой, которая сокрушает таких как ты! Мой дед искал такое оружие, мой отец искал его, но отыскать суждено было мне! И мне суждено покончить с тобой!
  - Ты дурак, Александр Мирольд! - захрипела тварь и на ее губах запенилась темная слюна - Ты ничего не знаешь о том времени, из которого я явился! Ты ничего не знаешь обо мне, как не знал и твой отец! И об этом клинке ты тоже ничего не знаешь!
   И тут к моему ужасу тварь потянула рукоять. Видно было, что это причиняет ей дикую боль, но тварь вытягивал лезвие из своего тела и зал наполнился клокочущих, громогласным хохотом.
  - Это оружие, Александр, опасно мне только в руках настоящего охотника! А ты лишь мальчишка, играющий в войну! Ты мне не опасен, а значит и этот клинок тоже!
   Я взглянул на брата, надеясь, что он подготовился к чему-то подобному, но на его лице я увидел лишь смятение и тень страха. Да, впервые Александр испугался. Он был так самоуверен, так ждал этой битвы, вселял в нас смелость и веру в победу. Но клинок, его главный козырь, оказался бесполезен и теперь он не знал, что делать дальше. И все же Александр был воином и не собирался отступать, не дал себе поддаться страху.
   Мой брать снова ринулся на тварь, уперся обеими руками в рукоять и стал давать, не позволяя монстру вынуть из своей груди лезвие.
  - Ты сдохнешь! - закричал он - Я убью тебя! За отца! За брата! За сестру! Я тебя уничтожу!
   В одно мгновение тварь отпустила рукоять, позволив Александру продавить шпагу снова до конца, и схватив его за запястья.
  - Я сожрал твоего отца! - тварь развела руки Александра стороны - Я сожрал твоего брата! Сожру и тебя, Александр!
   И тварь вывернулся руки моего брата. Я услышал отвратительный хруст костей, увидел как неестественно вывернулись его кисти и как показались из под кожи белые кости, переломанные пополам словно тонкие веточки.
   Александр истошно завопил.
   Достав из ножен свою шпагу, я перепрыгнул через стол и нанес удар. Лезвие вонзилось твари в голову в районе левого виска. Монстр отпустил моего брата, выбил оружие у меня из рук и ринулся в сторону. Шпага Александра мешала ему двигаться быстро, но тварь все же очень проворно доползла до стены и, взобравшись на нее, с такой же легкостью как это делает паук или муха, скорчилась в углу, снова пытаясь достать из своей груди причиняющее боль лезвие.
   Я опустился рядом с братом. Александр взглянул на меня. По его лицу я понял, что он испытывает страшную боль, но в глазах осталась присутствие разума, он не затуманился болью. Вот что значит быть настоящим воином. Он не позволит ни боли, ни страху затмить свой рассудок, даже если победа вдруг стала так же далека как звезды, а смерть готова нанести решающий удар.
  - Взрывчатка - проговорил мой брат сквозь стиснутые зубы, превозмогая боль - Возьми у меня. Ловушка под лестницей. Последний шанс.
   Последним шансом Александр назвал нам с Мирой бочку с каким-то горючим веществом, добавив, что вряд ли ей придется воспользоваться, но если дело пойдет совсем плохо, нужно взорвать ее и пламя в считанные секунды доберется до каждой пороховой бочки в здании.
   Я снял с его пояса гранату и, подбежав к камину, зажег фитиль от пламени. Развернувшись, я хотел было снова бросится к Александру, но тот крикнул:
  - Нет, беги! Времени мало, беги! Я останусь тут - и он взглянул на тварь на потолке.
   Существо, изрыгая потоки слизи изо рта, корчась и утробно хрипя, продолжало вытягивать клинок из своей груди.
   - Я постараюсь дать тебе время! Беги же! И умоляю, не споткнись о ловушки, мой непутевый братец!
   В его глазах и голосе было столько решительности, что я не посмел возражать. Я бросился прочь по коридору, из главного зала. Перепрыгивая через натянутые веревки ловушек, я бежал в холл, неся в руках как факел гранату с быстро сгорающим фитилем.
   Когда я был уже в конце коридора, раздался вопль - Александр встретил свою смерть.
   Я добрался до холла и обернулся. Тварь уже стояла в дверях зала, из которого я только что сбежал. Теперь в особняке остались только мы с ней, и даже с такого расстояния через мрак коридора я видел ее голодную ухмылку.
  - Пришло время, Артур! Пришло твое время!
   И тварь пошла на меня. Просто пошла вперед. Задела ногой веревку, с двух сторон, из комнат прозвучали выстрелы мушкетов, обе пули попали в цель, но тварь словно и не заметила этого. Пошла дальше и задела следующую веревку. Один арбалетный болт вонзился монстру в правое плечо, другой угодил в челюсть. Тварь шла дальше, продолжая ухмыляться.
   Я взглянул на гранату в своей руке. Фитиль почти догорел.
  - Сгори, урод! - закричал я и швырнул гранату на бочку, а затем развернулся и бросился прочь.
   Я выбежал из дверей особняк, слетел по ступеням, но не пробежал и двадцать шагов как раздался взрыв, мою спину опалило пламенем, и я упал лицом вперед. Но это был только первый взрыв. Через секунду, как и обещал Александр, стали взрываться бочки с порохом, одна за одной, и весь наш особняк стало разрывать на куски. Грохот не стихал с минуту. Осыпались стекла, трещали балки. Под конец с грохотом провалилась крыша. Наш дом, родовое гнездо, я, последний живой Мирольд, предал огню.
   Когда я, наконец, отнял руки от головы и обернулся, я увидел объятый пламенем особняк. Все сгорало в нем, все воспоминания, ценности, картины, вся память предков сгорала на моих глазах вместе с телами моей сестры и моего брата. Все сгорало, но только не тварь. Она появилась в дверях.
   Тело исчадия было объято пламенем, правую ногу оно волокло за собой, правой руки не было вовсе, как и правой стороны лица, и все же горящие точки глаз взирали на меня.
   Тварь стала быстро спускаться по ступенькам, и как только покинула зону пожара, тут же пламя на ней потухло. Теперь ее кожа стала черной как уголь, там где она осталась, так как в некоторых местах виднелись обугленные кости. Теперь тварь полностью лишилась сходства с человеком. Огонь обнажил ее демоническую натуру.
  - Артур! - хрипела она - Артур! У тебя никогда не было шанса убить меня! Ни у кого из вас не было шанса! Ни единого шанса!
   Тварь наступала, а я не шевелился. Лежал на спине и ждал, когда она будет достаточно близко, чтобы вонзить в нее свой нож и умереть. Все что мне теперь хотелось, это нанести еще один удар, последний удар. Все остальное стало незначительным.
  - Оставь моего сына! - раздался голос моей матери - Оставь, или ты пожалеешь!
   Она стояла позади меня, и пламя от пылающего особняка придавало ей воинственности. Впервые я взглянул на мать не только как на добрую и горячо любимою мной женщину, полную нежности и тепла, но и как на воительницу, львицу защищающую свое дитя.
  - Ты не сможешь помешать мне, ведьма! - сказал демон, но все же остановился - У тебя не хватит сил!
  - Я не смогу, ты прав. Но у него есть куда более сильный защитник!
  - О чем ты говоришь, ведьма?!
  Мать опустила на меня глаза.
  - Позови его сынок. Позови, и он откликнется.
  - Мама - я смотрел на нее с удивлением - Мама, я не понимаю.
  - Не только силы зла царствуют в нашем мире. Не только боль и жестокость находят в нем отклик. Добро тоже. Вспомни, чему я тебя учила, сынок. Вспомни добро, которое ты совершал. В нем сила.
  - Хватит! - зашипела тварь - Тебе не спасти сына, ведьма!
  - Он сам себя спасет!
  - Посмотрим - тварь снова направилась в мою сторону, волоча за собой правую ногу.
   Но я уже понял, что хотела сказать мне мать. Закрыв глаза, я прошептал, лишь мыслями: "Мой друг. Если ты можешь, если это тебе под силу, я прошу, помоги мне".
   Я почувствовал, как на плечо легла костлявая рука. Острые пальцы твари сжались, впившись в плоть так сильно, что по спине побежали струйки крови. От боли я стиснул зубы и, открыв глаза, увидел перед собой лицо монстра. На почерневшем от пламени черепе дымились остатки горелой плоти. Он источал невероятное зловоние, пасть была открыта, а две горящие зеленые точки, святящие там, где уже не было и не могло быть глаз, лишь чернота глазниц, взирали на меня.
  - Артур - раздался хрип из пасти существа - Ты должен был умереть первым. Самым первым из Мирльдов должен был быть ты. Но ты стал последним. Какая ирония.
   И тварь хрипло засмеялась. Однако этот хрип быстро стих, когда мы оба ощутили как земля под нами пришла в движение, задрожала, словно под ней зашевелились десятки, сотни мышей или крыс до того спящие в своих норах. Существо опустило глаза вниз. Мой взгляд проследовал туда же, и я увидел, как из земли, под ногами твари стремительно вырастают корни. Они поднимались из почвы, подобно червям или змеям, тянулись вверх, их становилось все больше.
   Монстр хотел было отпрянуть назад, но ступни его, с невероятной скоростью обхватили эти корни, сдавили так, что я услышал, как ломаются кости, и потянулись выше, к коленям. Тварь попыталась высвободиться, используя единственную оставшуюся свою руку, но тут же один из корней метнулся от земли, обвил запястье существа и потянул его вниз с такой силой, что монстра пригвоздило к земле, мешая пошевелиться.
  - Нет! - завизжала тварь - Что это такое?!
   Из земли вырастали все новые и новые корни, оплетая тело существа, прорастая сквозь него, и мне вспомнилась зарисовка Карла Фитса, присланная нам домой с письмом, в котором сообщалось о гибели Тайриза. Я увидел этот рисунок только после смерти отца, когда вместе с матерью разбирался в его кабинете, и потому помнил его очень хорошо. Аборигены вплели различные ветви в тело Тайриза, делая его частью импровизированного древа. Так он превратился в монстра, так в его теле появилась эта тварь. Теперь же вновь происходило нечто подобное, только теперь живые ветви сами вплетались в мертвое тело. Может ли это означить, что все предопределено в нашем мире, и что рождение существа было так же неизбежно, как и его гибель?
   Тварь больше не могла пошевелиться, пригвожденная к земле, оплетенная корнями, она лишь хрипела, шипела, давясь собственной вязкой слюной, и две зеленые точки ее глаз взирали на меня.
   Тогда я обнажил свой нож и стал наносить удар за ударом по шее твари, перерубая ей позвоночник, отсекая голову от тела. Кажется, войдя в раж, я закричал, завопил, выпуская из себя весь страх, причиненный этим существом, всю боль, от гибели близких. Я кричал и наносил все новые удары, и остановился, лишь когда рядом со мной опустилась мать. Она схватила меня за руку, сдерживая очередной удар, затем обняла и прижала к себе, как когда-то в спальне, когда я впервые услышал крик этой жуткой твари.
  - Все кончено милый - зашептала она - Все кончено. Остановись.
   Все действительно было кончено. Голова твари отделилась от тела, которая стало стремительно утопать в земле, словно в болоте, утягиваемое в почву корнями. Но зеленые точки в глазницах не погасли, они продолжали взирать на меня.
   Заметив это, я мягко отстранил мать и, протянув руки, поднял с земли эту мерзкую голову. Изо рта и шеи текла гнусно-пахнущая зеленая слизь.
   Я поднялся, держа голову на вытянутых руках, и глядя ей в глаза пошел к своему дереву. Оно стояло там же где всегда и, кажется, за те дни, что мы не виделись, стало еще немного выше. Дерево слегка покачивалось, словно прямо под ним происходило какое-то движение, но в остальном выглядело совсем спокойно, обыденно, как самое просто растение.
  - Друг мой - проговорил я, и дерево качнулось, как бы в ответ на мои слова - Спасибо.
   Я коснулся одной из ветвей и ощутил тепло. Почти человеческое тепло, какое я мог ощущать от прикосновений матери или отца. Затем опустил глаза и снова встретился со взглядом твари.
  - Оно повержено, но не убито - проговорил я - И я не знаю, как его убить. Но может быть, тебе это удастся. Со временем.
   Я положил голову у самого подножия дерева, и тут же она стала врастать в его кору, словно втягиваясь туда с невероятно силой. Процесс был быстрым, всего за минуту голова исчезла не оставив на стволе никаких отметин, кроме следа быстро высыхающей зеленой слизи. Но до последнего мгновения, до самого последнего мига глаза твари взирали на меня с лютой злобой, с обжигающей ненавистью, немым обещанием вернуться и завершить свое дело, и этот взгляд мне никогда не позабыть. До самой смерти он станет преследовать меня, мерещится во мраке и являться в ночных кошмарах.
   Так и кончилась та ночь. Так закончился тот бой.
  VI
   К утру от нашего фамильного особняки остались лишь обугленные, почерневшие стены. Блуждая по развалинам, нам с матерью и слугам, согласившимся помочь, удалось отыскать несколько нетронутых пламенем или не сильно пострадавших от него вещей. Все они поместились в небольшой сундук. Сундук, хранящий в себе все, что осталось от клана Мирольд. Среди прочего мне удалось найти и шпагу Александра, которую пламя не тронуло вовсе. Я нашел ее в том же виде, в котором она была у моего брата и забрал себе.
   Мы так же отыскали обугленные останки Миры и Александра, и я распорядился, чтобы их похоронили в нашем фамильном склепе, там, где лежат и все остальные члены клана Мирольд, все кроме меня.
  - Кто же это такой, мама? - спросил я, когда мы, проведя весь день в руинах особняка, сели отдохнуть на крыльце ее домика - Кто спас меня?
  - А разве ты не понял? Ты же сам его когда-то спас. Дал ему возможность выжить. И теперь он отплатил тебе тем же.
  - Да, но я никак не могу понять, как такое возможно. Ведь это же дерево. Просто дерево, какие растут в нашем саду, как вон тот дуб или как прочие деревья в лесу.
  - По чем тебе знать, что это просто дерево? - мать снисходительно улыбнулась - Наш мир населяют очень разные существа, и то что какие-то из них стараются не попадаться людям, притворяясь вполне привычными нам образами, такими как деревья, например, вполне понятно. С людьми мало кто хочет иметь дело. Посмотри, какие ужасы мы творим. Та тварь ведь тоже некогда было создана людьми. Мы усердно ненавидим друг друга и мир вокруг. Нет, не вижу ничего удивительного в том, что некоторые создания обходят нас стороной. И все же иногда, как в твоем случае, когда мы обретаем способность видеть и слышать не только друг друга, но и природу, мы можем заметить этих созданий. Одного такого ты нашел и спас и это, как видишь, определило твое будущее.
  - Да, но, не обрек ли я его на смерть, дав охранять останки бестии?
  - Это его выбор. Он пришел на твой зов и принял на себя это бремя добровольно.
  - Но не погубит ли оно его?
  - Я не знаю, Артур. Как и ты, я лишь житель этого мира, не способный приникнуть во все его тайны. Но может быть, тебе удастся когда-нибудь узнать больше. Главное оставаться зрячим.
   И я пообещал себе, что непременно таковым останусь. И никогда, ни за что не забуду всего, что довелось мне пережить.
   Я последний Мирольд, клана больше нет, да и не очень мне хочется его возрождать. Пусть канет в лету наше имя. К моменту, когда я дописываю эти строки, наша земля уже продана Фитсам, с двумя обязательными условиями: они должны засыпать старый склеп нашей семьи, и никогда, ни при каких условиях не срубать диковинное дерево. Я сам прослежу за выполнениями обоих обязательств, время от времени я стану наведываться сюда, навещать старого друга и придаваться воспоминаниям.
   Слуги распущенны, все кроме двух служанок, которые пожелали остаться с матерью. При себе у меня остался только сундук, а в нем напоминание о каждом погибшем члене моей семьи. Однако мне не нужны все эти напоминания, я и так их буду помнить, потому что каждый из них оставил часть себя во мне. Ум моего деда Грегора Мирольда, бесстрашие моего дяди Тайриза Мирольда, решительность моего второго дяди Виктора Мирольда, доброта моего отца Говарда Мирольда, воля морей сестры Миры Мирольд, частичка безумия от моего брала Александра Мирольда и любознательность Нормана Мирольда. Все эти качества я пронесу в себе и очень надеюсь, что смогу передать своим детям, вмести с этим дневником, в котором я описал все, что произошло с нашей семьей. Эта история не должна исчезнуть в веках, не должна пропасть вместе с нашей фамилией. Я запру ее в сундуке, под замком, вместе с прочими обломками своего прошлого, и когда придет время, передам потомку.
   Теперь же мы с матерью отправляемся на запад, к океану. Она, пожалуй, сможет там осесть. Денег ей хватит на безбедную жизнь. Ну а я, я не смогу сидеть на месте. Пока не смогу. Возможно, когда-нибудь я отыщу свое место, где захочу остаться, и женщину, с которой захочу связать жизнь. Да, думаю, что так оно и будет. Однажды. Но до тех пор мне хотелось бы идти по дороге и смотреть на мир широко открытыми глазами, ка научила меня мать. Я буду слушать мир, буду внимать ему, и кто знает, какие еще диковины смогу в нем отыскать.
   Такова печальная история семьи Мирольд. И страшно то, что это зло может постигнуть каждого. Никто не в безопасности. Возможно, прямо сейчас, где-то там, на другом конце мира, кто-то еще борется с этим кошмаром, теряя одного близкого человека за другим. И возможно этому кому-то сейчас очень нужна помощь, у него, быть может, не осталось сил бороться, ужас сковал его мысли, обездвижил, парализовал, дал поверить в безысходность будущего. И если это так, мир, я прошу тебя, пусть твои дороги приведут меня к этому несчастному, пока еще не поздно.
  ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Пока эта история публиковалась по частям в нашем журнале, события вокруг дневника не стояли на месте. Появились два новых интересных факта, которыми мы спешим с вами поделиться. Первый поступил из архива клана Цингулат. Не найдя никаких упоминаний о семье Мирольд в собственных архивах, Университет отправил прошение о помощи в поисках прочим кланам. Из Цингулата пришла информация подтверждающая существование небольшой семьи Фитс, которая упоминалась в дневнике. Фитсы выступали против объединения кланов и в итоге были уничтожены, а позже их земли были отданы клану Цингулат. Однако в найденных, немногочисленных дошедших до наших дней бумагах Фитсов говориться, что примерно за тридцать лет до войны за объединение, они купили все земли своих соседей у последнего оставшегося в живых члена семьи. Вероятно, что речь идет как раз о клана Мирольд и последнем его представителе Артуре Мирольде. Все факты сходятся, и все же этих бумаг недостаточно, чтобы с точностью утверждать что все описанное в дневнике правда.
   Довольно интересен и второй факт, который сумел откопать сам Мартин Крайтс, отыскав своего дальнего родственника, девяностолетнюю старуху Рину Лерон, сестру своего прадеда. Она узнала перстень, сообщив, что тот перешел по наследству ее брату от отца, а тому от его отца. Кому изначально принадлежал перстень Рина не знала, но сказала, что он долгое время хранился в закрытом сундуке с другими драгоценностями и какими-то старинными документами. Все содержимое сундука было распродано ее племянницей, следовательно бабкой Мартина, в тяжелое для семьи время, и только этот перстень брат Рины попросил сохранить для своего сына, как семейную реликвию своих предков. Упомянутая старушкой продажа содержимого таинственного сундука, на котором, по ее словам, так же присутствовал этот герб, совпала с датой покупки дневника Университетом, и даже сама книжица старухе показалась знакомой, однако полагаться на это не стоит, ведь в виду своего почтенного возраста Рина Лерон уже не может похвастаться отменной памятью. И все же факты понемногу складываются в единую цельную картину. Артур Мирольд продал свои земли, оставив себе лишь сундук с фамильными, дорогими его сердцу ценностями, в который он положил и свой дневник, где описал всю постигшую его семью беду. А после, спустя сто с лишним лет, его потомки, не ведая на сколько важны эти вещи для истории, распродали их, спасая себя из бедственного финансового положения.
   В завершении стоит упомянуть, что клан Цингулат дал свое согласие Университету на проведение раскопок в области предположительно принадлежавшей семье Мирольд и позже выкупленной Фитсами. Сам Мартин Крайтс готовится принять участие в этой экспедиции. Приготовления идут полным ходом, и не знаю как вас, дорогие читатели, но нашу редакцию будоражит сама мысль о том, какие тайны они могут раскрыть. И главные интересующие нас вопрос заключаются в следующем: если Мартин Крайтс является потомком канувшей в лету семьи Мирольдов, то не опасно ли ему присутствовать на этих раскопках? Ели действительно археологи Университета отыщут старый склеп Мирольдов, не пробудит ли это злобного демона, некогда поселившегося там? Ведь дерево Артура давно уже могли срубить новые хозяева этих земель, наведавшие о его мистическом значении. Кто может с точностью сказать, что все описанное в дневнике было лишь плодом воображения Артура Мирольда? А если зло действительно существовало, то почило ли навеки? Возможно, и одной капли крови, даже разбавленной и все же принадлежащей Мирольду, той жуткой твари хватит, чтобы вновь вернуться в наш мир. Так не лучше ли, чтобы все продолжалось как есть, и склеп, если он существует, оставался не найденным, храня в своих стенах ужасное древнее зло? Так или иначе, наша газета обещает вам и дальше освещать эту историю и весь ход раскопок. А верите ли вы в правдивость всего описанного в дневнике? Пишите нам, дорогие читатели, и возможно вместе мы сумеет приоткрыть завесу тайны над этой пугающей историей и узнать, существовало ли в действительности ужасающее проклятие клана Мирольд.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"