"
Когда я выскочил из ванной с полотенцем в руках,
Он ставил чайник, мыл посуду, грохоча второпях,
И что-то брезжило, крутилось, нарастало, начинало сиять.
Я вдруг поймал его глаза - в них искры бились ключом,
И я стал больше, чем я был и чем я буду еще,
Я успокоился и сел, мне стало ясно - он убил свою мать...
"
Сергей Калугин
Дверной звонок застал меня врасплох в облаке шипящего масла и табачного дыма. Картошка безжалостно подгорала, покрываясь черными пятнами с одной стороны, и оставаясь непрожаренной с другой. Я положил дымящуюся сигарету в толстую стеклянную пепельницу на подоконнике, выкрутил огонь на плите на минимум и пошел в коридор. У меня нет глазка в двери, но я никогда не боялся открывать незнакомцам. Так уж сложилось исторически. Замок щелкнул, петли скрипнули, и я уставился на гостя. Через секунду или две я понял, что сошел с ума.
На пороге моей квартиры стоял мистер Харт. Он был такой же, как и много лет назад. Человек из моего детства. Высокий, спортивный, слегка за тридцать, с короткой стрижкой. Видавшая виды замшевая куртка с закатанными рукавами и потертые джинсы. Из-под куртки в свете подъездной лампочки тускло поблескивал в кобуре револьвер.
Двадцать лет назад мы жили с матерью на Севере. Отец погиб в Афгане, и я его никогда не знал. Только крепкий широкоплечий чувак в гимнастерке улыбался мне с пожелтевших фотографий. Я много расспрашивал про отца, потом стал постарше и оставил эти расспросы. "Он был хорошим. Он был героем". Большего из матери вытащить мне так и не довелось.
Мы жили бедно. Это слово я могу произносить со всем правом и ответственностью. Мы с матерью жили бедно. Я ходил в старой одежде. Мать штопала мне пальто, наверное, миллион раз. Мои вещи сверкали заплатками. Иногда донашивал брюки или свитер за соседскими детьми - никакой родни я отродясь не видел. Ни звонков с поздравлением на день рождения, ни открыток на Новый Год. Соседи, мамины коллеги по работе. Вот то, что заменяло собой термин "родня". Мать батрачила на трех работах, приходила домой поздно, уходила перед рассветом. Еда у нас всегда была скромная, и ни разу не помню, чтобы я наедался "до отвала". Мясо, например, было редким гостем на нашем столе... и всегда оно доставалось мне. Только начав взрослеть, я понял, почему моя мать была такой худой.
- Я сплю. - Слова были произнесены нарочито четко. Наверное, я сам себе хотел внушить то, что сказал. Придать смысл происходящему. Я смотрел на мистера Харта, достал из пачки "Плачущего ангела" на холодильнике новую сигарету и подкурил. Картошка начинала наполнять кухню тонким ароматом гари, и я выключил газ.
Мистер Харт ответил, что я не сплю. Он взял из пепельницы почти догоревший окурок и затянулся.
- Зачем ты пришел? - я открыл холодильник и достал полупустую бутылку джина, поставил на стол два стакана.
Мистер Харт ответил, что я знаю, зачем он пришел ко мне.
Я выпустил клуб дыма, разлил джин по стаканам. Я начинал понимать.
Темнота боялась моей матери. Когда я не мог уснуть, когда ждал, что бугристая тварь, сшитая из старых одеял и с тараканами, выбегающими из ее пустых глазниц, выползет из под моей кровати и утащит меня в Темные Углы, мама садилась на край, гладила по моим волосам и пела. Тихо-тихо. И под это пение темнота отступала, тварь из одеял в ужасе забивалась туда, где еще оставались хоть какие-то намеки на мрак, а я улетал. В сладкий, спокойный мир забвения.
Я никогда не высыпался, потому что, придя домой и поужинав, сделав там уроки всякие и посмотрев телевизор, я не мог уснуть, пока мать не придет с работы. А утром в школу. Когда она уходила в ночную, я вообще мог не сомкнуть глаз, таращившись в телевизор и закутавшись в плед, забирался с ногами в кресло. У кресла нет "места под кроватью".
У меня не было таких игрушек, которые были у моих друзей. Трансформеры, машинки с пультом на проводе, цветные черепашки ниндзя, которым оружие можно было прятать в панцирях. Все это было слишком дорого. Но мама... она всегда старалась сделать мне подарок, хоть что-нибудь недорогое, но то, что нужно ребенку. Бесценная безделушка, яркая, пленяющая взгляд и воображение. Такими были роботы с телевизорами в груди. Помните такие? С головами разных животных, у них только руки могли двигаться. Жвачки "Дональд Дак" и "Турбо", вкладышами из которых можно было хвастаться и меняться с ребятами в школе.
А потом появились видеоигры, о которых я и мечтать не мог. У моих друзей были эти приставки "Денди". С играми в ярких цветных корпусах, что вставлялись в приставку, и игра запускалась на телевизоре. Я был заворожен этой штукой. Все были. Я просиживал часами у друзей, играя в "танчики", в игру про каких-то чуваков на воздушных шарах или про дракончиков, плюющихся мыльными пузырями. А потом у кого-то появился "Марио" и мы вообще выпали из реальной жизни...
Один раз я заикнулся про "Денди", и мне это далось непросто, уж поверьте, я был ребенком, но понимал, что лежит на плечах моей матери. Мать улыбнулась, погладила меня по голове, и ничего не ответила.
Мистер Харт, допил джин и сказал, что мы должны идти.
- Не обижайся, чувак, - я даже покосился на торчащий из его кобуры револьвер, - но я никуда с тобой не пойду. Ты же нереальный. У меня что-то с головой. Ты не можешь быть реальным.
Мистер Харт кисло улыбнулся и ответил, что ему не хочется тащить меня силой. Но придется. Он сказал, реален он или нет, но я пойду с ним.
Я снова покосился на его револьвер.
Он взял из пачки на холодильнике сигарету, поднес к ней огонь бензиновой зажигалки. Он спросил меня, с каких пор я перестал ему верить.
Ну, лет, наверное, с одиннадцати.
Как-то раз, на Новый Год, мама протянула мне коробку, завернутую в страницы киноальманаха со статьей о "Звездных войнах". Я, помню, подарил ей какую-то фигурку, сделанную из пластилина и выкрашенную гуашью - не то робота, не то какого-то инопланетянина. В нашей квартире были ее коллеги со всех трех работ - все смеялись и размахивали бенгальскими огнями, хлопали хлопушками и разливали шампанское. Я сорвал обертку, и у меня перехватило дыхание.
Это была видеоигра. Как "Денди", но только "Сюбор". Черная приставка с одним джойстиком и всего одной игрой в таком же черном, как мне объяснил мой одноклассник, "картридже". Мама купила у кого-то эту приставку с рук, потому и был только один джойстик. Я много позже понял, чего это стоило моей матери, считающей каждую копейку - купить мне такую вот вещь. На самом деле... она влезла в долги, чтобы дать мне эту бесценную безделушку.
Игра в этом черном картридже... Когда все мои друзья играли в простенькие игрушки "на один экран" и вершиной был тот самый "Марио", моя игра была запредельем.
В школе мы начали учить английский язык, и игра была на английском. Это была совершенная игра. Я помню, она называлась, "Полиция нравов", и главный герой, мистер Харт, полицейский в замшевой куртке, в джинсах и с револьвером, ездил на красной спортивной машине, сражался с монстрами, терял друзей, раскрывал заговоры. Эта игра была похожа на кино. Мы с друзьями часами просиживали со словарями и переводили то, что нам рассказывала "Полиция нравов" в своих заставках.
Иногда мать забирала меня из школы, когда у нее получалось с работой. В один такой вечер возле нашего подъезда с ней столкнулся алкаш. Мы его знали, и, в принципе, он был безобидным. Но тут он схватил мать за рукав и что-то начал ей кричать. Я испугался, я стоял и не мог пошевелиться, пока мама пыталась вырваться. И тут я увидел мистера Харта. Он был таким, как если бы персонаж видеоигры шагнул в реальность. То есть, это был человек, которого я бы не спутал ни с одним другим человеком. Он стоял в своей куртке, в своих джинсах и смотрел на меня. Пока мама вырывалась из рук обезумевшего пьяницы под ночным небом, среди белых хлопьев снега, мистер Харт смотрел на меня, а потом крикнул. Он сказал мне, что нельзя бояться. И я побежал, я сжал кулаки и начал бить. Алкаш ударил меня, наотмашь, наверное, даже случайно. Я упал, а он, думаю, испугался. Мать кинулась ко мне, с моих губ на снег закапала кровь, а этот алкоголик принялся невнятно просить прощение. В тот раз я впервые увидел мистера Харта и впервые вступил в драку.
Мистер Харт приходил тогда, когда мне нужна была решимость. Когда моего друга избивали несколько засранцев с соседней улицы, когда какая-то бабка поскользнулась и распласталась на замерзшем тротуаре и прохожие быстро обходили ее стороной, даже не пытаясь помочь, когда некоторые мои одноклассники унижали толстую и некрасивую девочку из младших классов... Все эти ситуации, когда я бы предпочел оставаться в тени. Поймите правильно, я не стал Чаком, я не побеждал в этих драках, я не получал благодарности от ворчливой бабки. На самом деле, все эти поступки выходили мне боком. Но мистер Харт пожимал плечами и отвечал, что поступать правильно, не значит быть вознагражденным за это. Уже много позже я понял, что мистер Харт был чем-то вроде нехило разыгравшегося детского воображения. Но, разве нам в детстве не нужен был кто-то, кто укажет путь? Может быть, дело было в том, что я не знал своего отца.
Мистер Харт шел впереди, засунув руки в карманы. Он не отвечал мне, куда и зачем мы идем. Знаете, когда ты взрослый человек, трудновато адекватно оценивать приход воображаемого друга из детства. И я уже перестал даже думать о том, что он мне может пригрозить своим револьвером, если я пошлю его куда подальше и поверну домой.
Мы прошли через переулки, мимо воронок и разрушенной пятиэтажки. Он остановился и закурил. Я смотрел на расплавленные останки танка.
Мама умерла быстро. Насколько это возможно. Я так и не смог понять, тогда, в том возрасте, насколько сильно она меня любила, и как много жертвовала ради меня. Недоедания. Недосыпания. Переутомления. Ее ослабленный и истощенный организм дал сбой. И этого сбоя хватило. Но как бы плохо ей не было, она всегда мне улыбалась. Она всегда находила для меня ласку и теплоту. Она всегда пела.
Я помню, сидел в больнице, не желая верить ни врачу, ни маминым подругам. Я сидел в кресле коридора и даже не плакал. Просто смотрел в стену. Мистер Харт сел рядом.
- Почему? - я посмотрел на него. - Почему? Как?
Он не отвечал.
Ночью, последней ночью в нашей с мамой квартире я лежал и сотрясался под одеялом, укутавшись в него с головой. Теперь некому прогонять темноту. Мама. Ее больше нет, и никто не спасет меня от одеяльной твари. Я понимал, четко понимал, что без моей матери меня утащат в Темные Углы. Помню, страх был настолько сильным, что я начал задыхаться. Я уже слышал хриплое чавканье под своей кроватью. В глубине души я, наверное, надеялся, чтобы тварь выхватила меня и утащила. Куда-нибудь, куда угодно, но подальше отсюда, где все еще стоит запах ее духов, где все еще висит на спинке стула ее розовая кофта. Где на зеркале висят ее бусы.
Я услышал голос мистера Харта. Он стоял в дверях. Он сказал, что Темные Углы были и всегда будут. И теперь я с ними один на один. И мне самому пора быть сильным. Без намеков и подсказок. Да. Так и сказал.
И теперь он приперся. Спустя столько лет.
Мы стояли на окраине города, дома тут почти не уцелели - артиллерия сравняла этот район с землей.
- Зачем мы тут? - спросил я мистера Харта.
Он ответил, что Темные Углы есть и всегда будут. Но мы должны с ними бороться. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту.
А потом появилась она. Девочка лет восьми с запачканным лицом и в грязной порванной одежде. Она перешагивала через груды битого кирпича и остановилась напротив меня.
Я уставился на нее. Там, где война, там такие вот дети.
- Привет, - я огляделся. - Где твои родители?
Мистер Харт уходил.
Девочка смотрела на меня.
- Ты... - я не успел договорить. Она побежала и обняла меня. Она называла меня папой и спрашивала, где я так долго был. Спрашивала снова и снова. И я расплакался. Я блядь расплакался. Взрослый мужик, от которого люди шарахаются на улице.
Я поднял ее на руки и прижал к себе:
- Тихо, тихо... Я же вернулся.
Вечером я укладывал ее спать. Она спросила:
- А где мама?
- Мамы... Мамы сейчас нет.
Девочка, которая даже не могла вспомнить свое имя.
- Я не помню ее. Почему, папа? - она непонимающе смотрела то на меня, то на свои ручки.
Я достал из шкафа фотоальбом и вынул фотографию своей матери.