И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Тим поцеловал дочку и поплотнее запахнул спальный мешок. Было не так уж и холодно, но рисковать не хотелось, тем более, что сегодня они спят без костра. Тим не смог развести костер. И дело было не в том, что у него осталось мало бензина в пластиковом флаконе от моющего средства. Просто Тим тут не смог найти ничего, что смогло бы хоть несколько минут прокормить огонь. Вокруг расстелилась ровная поверхность выжженной земли, редко присыпанной проржавевшими каркасами легковых автомобилей. В одном из них Тим с дочкой и заночевали. Это был Ситроен Де-ес. Шестьдесят восьмого года. С поворотными фарами. У отца Тима был такой же.
— Отче наш, сущий на небесах...
Тим щурил глаза, глядя в тусклое небо, заволоченное пеленой истлевших облаков. Одинокий золотой луч все-таки пробился и теперь слепил непривыкшие глаза. Захотелось улыбнуться. Теперь Солнце показывается все реже и реже. И дождь идет все реже и реже, хотя, глядя на эти тучи, раньше бы такое и в голову не пришло. Пасмурное небо и ни капли дождя.
Раньше.
Тиму не хотелось вспоминать, что было там, за той точкой, что поделила время пополам. Раньше и Сейчас.
Хорошо, что она не помнит этого Раньше. Ей было бы больно.
Тиму было больно. Вспоминать. Внутри все сжималось, и казалось, что ты наглотался булавок.
— Милая, закончила молиться?
— Да.
— Хорошо. Собери вещи в рюкзак. Нужно идти дальше.
— Папа, а ты получил от мамы новое письмо?
Они шли на Север. Тим тащил рюкзак, а Молли перебирала ножками по камням, держа в ручонках большой компас в противоударном футляре с крышкой на защелке. Молли очень нравился этот компас.
— Нет, милая, пока нет. Но я уверен, что сегодня-завтра почтальон придет и принесет письмо. Как у нас с направлением, штурман?
Молли была штурманом.
— Строго на Север! — отчеканила девочка. — А почему ты меня никогда не будишь, когда приходит почтальон?
— Так получается, что когда он приходит, ты всегда спишь, — пожал плечами Тим. — Я как-то хотел тебя разбудить, чтобы вы познакомились, но он попросил меня не делать этого. — Тим посмотрел на дочку и улыбнулся, — он сказал, что ты похожа на спящего ангела, и не стоит тебя будить.
— А ты все равно разбуди. Мне очень хочется с ним поговорить. Я бы расспросила его о маме...
— Ну, о маме он вряд ли бы что-нибудь тебе рассказал бы. Он же не видится с ней. Он просто получает в отделении пачку писем, кладет их в свою сумку и разносит. И зачем тебе это? Мама в письмах все всегда рассказывает сама.
Девочка шла вперед, насупив брови:
— Но я бы хотела спросить, как она сейчас выглядит. Как от нее пахнет. Какой у нее голос... — Молли посмотрела на папу. — А как зовут почтальона?
— Жерард, — ответил Тим, не отрывая глаз от горизонта с нависшими над ним темными облаками. — Господин Жерард. Очень приятный человек. Ответственный. Сама видишь, нынче не так много ответственных людей.
— Папа...
— Что, милая?
— А почему мама тогда уехала?
—; Я же говорил, милая. Мама — врач. Пришла телеграмма, что в Стокгольме нужна ее помощь. В больницах не хватает хороших врачей. И маме пришлось уехать. С нами ведь все в порядке, нам не нужен врач. А там врачи нужны. Там много больных людей. Мама очень ответственный человек. — Тим остановился и посмотрел на дочку, — Мама очень не хотела тебя оставлять, но ей объяснили, что в Стокгольме много больных детей, которым она нужнее, чем тебе. И вы ведь все равно увидитесь, когда мы придем.
—; А почему мы не поехали с ней?
— В вертолете было только одно место. Мама настаивала, чтобы пилот уступил свое место тебе, но ты ведь не умеешь управлять вертолетом. И мама не умеет. А кто-то должен был отвести маму на вертолете.
Наутро Тим разбудил Молли с радостной улыбкой на лице.
— Да, милая. Приходил почтальон. — Тим продолжал улыбаться, извлекая из кармана мятый желтый конверт. — Но он очень торопился. У него было много писем, которые он еще должен был разнести, так что он даже не смог посидеть возле нашего костра.
— Но я же...
— Я сказал ему: "Жерард, Молли так хотела познакомиться с тобой!", но у него совсем не было времени. Он тоже очень хотел познакомиться, и попросил у тебя прощения за то, что не смог задержаться и должен был убегать. Но он обещал, что в следующий раз он обязательно найдет время для тебя.
— А когда он придет в следующий раз?
— Не знаю, милая. — Тим повертел конверт в руках. — Хочешь, чтобы мы почитали письмо от мамы?
— Конечно, хочу!
Тим сел на камень, взял дочку на руки, усадил себе на колени и разорвал конверт.
— Привет, мои родные, Молли и Тим. Тут в Стокгольме хорошо. Сегодня светит солнце. И всю прошлую неделю светило солнце. Город продолжают восстанавливать, и уже работает та школа, что через дорогу от моей больницы. Детей привозит школьный автобус, который починил механик Ганц (про него я уже писала — милый, не ревнуй, он просто друг). Я уже договорилась с директором, и Молли, в следующем году ты будешь ходить в эту школу. В больнице много работы, очень многим людям нужна помощь, привозят новых пациентов, но мы всех ставим на ноги. Так что на работе все хорошо. Моя подруга Лиза (про нее я тоже писала) выходит замуж. Ее жених Рудольф — очень хороший молодой человек. Очень ответственный и серьезный. Они пригласили меня и тебя, Тим, на свою свадьбу. Очень надеюсь, что вы приедете до их свадьбы, потому что идти одной мне как-то неловко. Тим, приглядывай за Молли. Смотри, чтобы она тепло одевалась и хорошо кушала. Молли, девочка моя, я тебя очень люблю. Я купила тебе большую куклу в платье из голубой органзы, как ты хотела. Она красивее, чем та, что была у тебя дома. Она ждет тебя в твоей новой комнате. Люблю вас. Жду вас. Скучаю. Целую. Ваша мама. Владлена.
Молли извернулась и обняла отца:
— А что такое "не ревнуй"?
— Это как... Это когда ты не хочешь, чтобы тебя заменили.
— Разве мама может тебя заменить?
— Конечно, нет! — улыбнулся Тим — Потому мама и пишет, чтобы я не ревновал.
— Почитай еще. То письмо, что пришло раньше, а потом еще раз это.
Разбившийся транспортный вертолет. Боинг сорок семь. "Чинук". Один его винт еще держался на фюзеляже, а вот второй валялся в доброй сотне метров к востоку. На нем была надпись: "Far God".
— Что тут написано? — Молли указала на надпись.
— Фаргот, — ответил Тим. — Это значит "Далекий Бог".
— Далекий? Пап, но ты же говорил, что Бог всегда рядом. Что он всегда с нами.
— И я говорил тебе правду. Просто это военный вертолет. А Бог всегда далек от военных. Вот они и написали.
Тим огляделся. Снял рюкзак.
— Подожди меня тут. Я пойду посмотрю, что внутри.
В грузовом отсеке была навалена куча человеческих костей. Тим вынул нож. Осмотрел останки. Скорее всего, стервятники. Падальщики, которые могут напасть и на живых. И нападают, если подворачивается такая возможность.
Ничего, кроме груды костей и ошметков военной формы. Даже в кабине пилотов ничего не осталось, кроме рамы от пульта и каркаса сидений.
Они шли на Север.
— Направление, штурман.
— Строго на Север. Папа, а почему Бог не любит военных?
— Он всех любит. И военных тоже.
— А почему тогда он далеко от них?
— Это не его вина, милая. Не Бога. Это вина военных.
— То есть, Бог не может быть ближе к кому-то, если этот кто-то сам этого не захочет?
— Именно, милая. Ты у меня просто умничка.
Спали опять без костра. Под открытым небом, у одинокого валуна с подветренной стороны. Ветер был холодным и сильным.
Тим смотрел на небо. Раньше... Раньше они с Владленой любили лежать на лугу и смотреть на звездное небо. Звездное небо... ясное ночное небо... Владлена говорила, что это самое красивое, что есть на Земле. И ничего на свете не может быть прекраснее. Но когда родилась Молли, Владлена сказала, что может...
А сейчас звезд не видно. Или их нет. Тим уже не был уверен.
...И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
И не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Следующей ночью Тим нашел куски мебели в хвосте пассажирского самолета. Куски письменного стола и, наверное, комода. В багажном отделении мало что осталось, но письменный стол для костра нашелся. Скелеты пассажиров валялись в первом классе то тут то там, растерзанные, кости были разбросаны по всему салону. Тим не сомневался, что это работа стервятников.
Во втором классе вообще не было никаких останков.
Тим разжег костер даже без помощи бензина. Достал из рюкзака связку вяленого мяса, налил в стаканчики воды, достал пакетик с кукурузными хлопьями.
— Произнеси молитву, милая.
Молли сложила ладошки, закрыла глаза:
— Господь, благодарим тебя за эту пищу, что ты дал нам сегодня...
Тим проснулся. В ночном завывании ветра слышались еще звуки. Посторонние звуки. Пугающие.
Мрачные облака проплывали в разбитых иллюминаторах второго класса. Костер возле открытой двери аварийного выхода уже догорел.
Звуки были совсем близко.
— Милая! Милая! Давай быстрее. Просыпайся. Вставай! — говоря шепотом, Тим потряс дочку за плечо.
— Что такое... — девочка терла сонные глаза ручонками. — Папа, что такое?
Тим посмотрел вдоль пассажирских кресел. В другую сторону. Сгорбленные тихо посмеивающиеся тени появлялись и исчезали в поле зрения.
— Слушай меня внимательно, — Тим наклонился и зашептал дочке прямо на ухо. — Сейчас я застегну спальный мешок, и ты будешь сидеть в нем. И не издавай ни звука. Ты поняла меня?
— Папа, что случилось?
— Ни звука! — зашипел Тим. Тут же улыбнулся и добавил: — Это игра. Ты же не хочешь проиграть в прятки? Я застегну спальный мешок, и ты будешь ждать, пока я его не открою. И закрой уши. И ни звука. Хорошо?
Тим улыбнулся, застегнул мешок и засунул его подальше под пассажирское сидение.
Тени приближались.
Тим кинулся к рюкзаку и вытащил револьвер.
— Кто тут ходит? — спросила тень спереди.
— Кто тут ходит? — спросила тень сзади.
Тим вдавился в спинку кресла.
Тень спереди остановилась в проходе между сидениями. Тим заметил еще две за ней.
Их много. Их слишком много... Откуда их столько?
— Не бойся, — сказала тень, — не нужно прятаться. Покажись.
Тим большим пальцем медленно взвел боек.
— Щелчок, — сказала тень, — вы слышали щелчок? У нашего гостя пистолет?
— Может даже с патронами, — донеслось сзади.
Одна из теней дернулась к нему, и Тим выстрелил. Второй выстрел. Третий.
Тени замерли.
— Это у тебя Спид Сикс? — спросила одна из теней, стоя во мраке среди свисающих с потолка кислородных масок. — Ругер? У тебя осталось всего три патрона, — казалось, что тень улыбнулась. — Нас тут куда больше, чем на три патрона.
Тим нервно оглядывался, держа револьвер перед собой. Тени сгущались, подползали, выглядывали из-за спинок сидений.
Пот ручьями стекал по лицу.
— Никого. Никуда. Никогда, — прошептали во мраке.
— Нам не хотелось бы терять еще троих. — Сказала тень спереди. — Отдай нам девчонку, и иди себе.
— Нет.
— Нет? Сегодня мы не уйдем с пустыми руками. Ты же понимаешь.
— У вас уже есть три куска мяса. Перебьетесь как-нибудь. — Руки Тима дрожали все больше и больше.
— Это все не то... — сказала тень спереди. — Нам нужна девчонка. Или ты. Выбирай.
— Без меня ей не жить.
— А ты не задумывался, что ей в любом случае не жить?
Тим крепче сжал пистолет.
Тени затараторили:
— Еще троих.
— Еще трое.
— Всего трое.
— Видишь? Это вопрос выбора, — сказала тень спереди. — Нужно принести жертву. И тебе и нам хочется жить. Почему ты уверен, что твоя жизнь, или жизнь этого ребенка ценнее наших жизней? Потому что мы стервятники? Уродливые мутанты? Твари, потерявшие человеческий облик? Ты такой гуманист, такой человечный... Ах, это твоя дочь. Понимаю. Но ты не больший человек, чем мы. — Наступила пауза. Казалось, что тень снова улыбается. — Ты ведь не говорил своей дочери, правду? Что ты сделал со своей женой?
— Не лезь ко мне в голову!!! — закричал Тим, револьвер трясся в его руках.
— Я даже отсюда чую запах вяленого мяса в твоем рюкзаке. Я никогда не перепутаю запах человеческого мяса ни с чем другим. Даже вяленое. Ты до сих пор кормишь дочь ее собственной матерью?
— Заткнись!!!
— Что ты сказал своей дочери? Надеюсь, ты солгал ей?
— Заткнись! — слезы полились из глаз. — Она была больна... Она умирала... Я сделал то... то, что должен был сделать...
— И я тебя не виню, — покачала головой тень спереди. — Но и я должен делать то, что должен. Мы оба знаем, что тебе даже нечем перезарядить барабан, если бы у тебя вдруг появилась минутка.
— Я не отдам вам ее...
— Я же сказал, выбор за тобой, — развела руками тень спереди, — или ты, или твоя дочь. Если же ты хочешь избавить ее от мучений, то просто пристрели ее. Или ты можешь поверить мне и застрелиться сам. И твоя дочь останется жить.
— Я не верю тебе...
— Мне это безразлично. Нам нужна чистая еда. И мы ее получим. Потеряв еще троих или не потеряв. Но ты не можешь тянуть время вечно.
По темноте растеклась тишина.
— Выбирай, или будет поздно, — сказала тень. — Застрелись, и мы отпустим твою дочь. Но если ты сделаешь глупость — она обречена.
— Я не верю тебе...
— Ты не смеешь не верить мне. Задумайся. Тебе некуда деваться. Подумай о ней.
Тим посмотрел на пассажирское сидение, под которым лежал застегнутый спальный мешок с его маленькой девочкой, посмотрел на тень спереди, вытер слезы:
— Ты мне обещал...
Теней стало еще больше. Они перешептывались, шуршали по истлевшей обивке кресел, заглядывали в иллюминаторы.
Тим приставил дуло револьвера к виску и повторил:
— Ты мне обещал...
Выстрел опрокинул тело, и оно безвольно и неуклюже развалилось на одном из кресел. Револьвер упал рядом.
Тени зашевелились, приблизились и облепили труп Тима.
Тени потянулись к спальному мешку и расстегнули молнию. Молли тяжело дышала, продолжая закрывать уши ладошками и смотрела широко раскрытыми глазами в безобразные полузвериные морды стервятников, выступающих из мрака.
Над разбитым пассажирским авиалайнером в ночное небо вырвался истошный детский крик. Ветер поглотил его и понесся дальше по выжженной земле.