Аннотация: "Сюжет в игре - как сюжет в порнофильме. Он должен быть, но он не так важен". Джон Кармак.
Дрожь
Огонь. Океан огня. Мягкий, переливающийся, теплый.
Огненное небо. Застыло, распластавшись из ниоткуда в никуда, замерло, поигрывая кроваво-медовыми переливами.
Больше я ничего не помню. Разве что, необычайную легкость.
Маленькая комнатка с деревянной койкой и дубовой дверью. Сырые каменные стены и чадящий факел в железной стойке на стене. Без окон. Мне оставили одежду.
Скрипит тяжелый засов, и в мою камеру входит здоровенный бородатый негр.
— Твое имя?
— Я не знаю, — отвечаю я.
Негр понимающе кивает:
— Что помнишь?
Я смотрю на него. На нем что-то вроде старинных доспехов, доработанных напильником. Кираса, наручи и поножи надеты поверх плотной одежды. От средневекового бродяги его отличает наличие внушительного револьвера в кобуре и патронташа вокруг пояса.
— Ничего не помнишь?
— Где я?
Негр улыбается:
— В Самом Лучшем Месте. Я тут главный. Ты должен это запомнить. И не забывать. Мое имя Каспар.
Он хватает меня за шиворот и бьет в челюсть. Я падаю на холодные плиты. Вскакиваю на ноги и попадаю ему в бровь. Ухожу от удара, и мой кулак с хрустом ломает широкий обезьяний нос. Каспар теряется на секунду, и я провожу двойку по косматому подбородку. Новый удар, но его джеб попадает мне в грудь, дыхание сбивается, выбрасываю вперед левую, но мой противник проводит свинг, и огромная лапа рубит меня чуть выше виска. В голове гул, я пытаюсь удержать равновесие, но получаю еще удар и оказываюсь в нокдауне.
— Ты научишься быть толковым бойцом. — Продолжает мой противник. — Другие тут не нужны.
Я смотрю, как он вынимает револьвер и взводит боек.
Выдавливаю из себя:
— Ты что делаешь?
Негр улыбается окровавленными зубами, направляя на меня черную бездну дула:
— Ты боишься смерти, боксер?
Пуля опрокидывает навзничь. Негр подходит и смотрит, повторяя:
— Ты боишься смерти?
Но в моих глазах только ненависть. Я не могу дышать, кровь наполняет горло.
Выстрел. Тишина. Я мертв.
Ночь. Моросит мерзкий холодный дождик. Я вижу стройную фигурку, которая шатается, стараясь удержать равновесие в свете фонарного столба. Наконец белое платье шлепается в грязь. Я выкидываю сигарету и неспешно шагаю к фонарю.
— Жива?
Девушка поднимает мутный взгляд, неловко поправляет светлые волосы и улыбается. Идиотская улыбка.
— Дай помогу, — я хватаю девушку под руки и поднимаю из лужи. На ногах она не держится вовсе. — Где живешь? Давай отведу. — В ответ блаженная улыбка и закрывающиеся глаза.
Несколько секунд беспомощно оглядываю пустую улицу. Еще раз пытаюсь поговорить с пьяной девушкой, но в ответ только слабое мычание.
Открываю замок, вношу и кладу на кровать. Снимаю с нее туфли, мокрое платье, вытираю насухо полотенцем, смотрю в бесчувственное лицо.
— Овца, ей богу.
Накрываю одеялом и ложусь на полу.
Наутро ее будит звук жарящейся яичницы. С колбасой и помидорами. Кофе готов. Ее испуганный и ничего не понимающий взгляд. Стоит, закутавшись в одеяло.
Улыбаюсь. По-настоящему. С бодуна и напуганная она куда более привлекательней.
— Привет. Завтрак готов. Возьми халат в ванной.
— Кто вы?
Улыбаюсь еще шире:
— Спасатель. Вытащил тебя из воды. Не бойся, я к тебе не прикасался. Завтрак остынет.
Ее зовут Катя.
Крик возвращает к жизни.
Я замолкаю и вижу девушку. Она смотрит на меня в пляшущем свете факелов. На ней светлая ряса, у нее огромные серые глаза.
Оглядываю себя. С облегчением вздыхаю. Приснилось.
— Каспар сказал, чтобы ты оделся и шел за мной.
Не приснилось. Еще раз оглядываю себя.
— Он стрелял холостыми?
Девушка не отвечает. Она гасит свечу на деревянном столе, указывает на сложенную на сундуке одежду и выходит.
Выйдя на воздух столбенею — над головой огненное небо. Меня толкают в спину.
Воздух морозный. Пар изо рта.
Это средневековая крепость, стены, башни с зубцами, все дела. Люди в доспехах поверх военной формы, с автоматами и дробовиками. На меня особо не засматриваются.
— Что помнишь? — лысый коротышка в летных очках достает окурок сигары и подносит бензиновую зажигалку.
— Толком ничего.
— Каспар сказал, что ты боксер. Это неплохо, но недостаточно.
— Для чего?
Коротышка указывает на холмистую равнину, открывающуюся с площадки башни. За равниной вдалеке видна горная гряда.
— Там куча всякой мрази. Она все прет и прет. Это — форт Фауст. Один из девятнадцати. Гарнизон тридцать пять человек. Тридцать шесть с тобой. За равниной Зло. Враги. Мразь, одним словом. — Буравит меня водянистыми глазками. — Чтобы ты был в курсе. Ты упал с неба. С этого волшебного красивого неба. Как и любой из нас. И, как и всем нам, тебе повезло, что тебя нашли не они — указывает на равнину. — И никто никогда ничего не помнит. Короче, ты такой же, как и все тут. Ты не особенный, понял?
Киваю.
— Мы — граница. С той стороны город, — указывает в противоположную сторону, — в который этих мразей, — на равнину, — пропускать нельзя. И это пока все, что тебе нужно знать. — Коротышка выпускает дым. — Есть вопросы?
Оглядываюсь. В голове густым клейстером расползается непонимание происходящего.
— Вы кто все такие?
Коротышка улыбается:
— А ты кто такой?
Писарь открывает толстый журнал в кожаном переплете. Записывает меня. Вместо имени пишет номер. Семьдесят четыре. Оставляет нетронутыми две графы рядом.
— Ты еще не заметил? Тут нет русских, кроме тебя. И по-русски тут никто, кроме тебя, соответственно, не говорит. Вот я с тобой сейчас говорю на французском.
Дожди тут соленые, а с наступлением зимы мне обещают кровавый снег. Шутят. Я узнавал. Красная земля вокруг — действительно от снега. Это ржавчина.
Питьевая вода только из-под земли. Пять-шесть метров — и вечная мерзлота. Там пресный лед.
И еще тут есть то, что не оставляет у меня сомнений. Никаких сомнений.
Коротышку зовут Адис. Меня зовут Боксер. Даже писаря зовут Писарь. И Писарь лжет. Никто не помнит своего имени.
У меня чувство, что я что-то забыл. Что-то важное. Что-то без чего все теряет смысл. Я хочу это вспомнить, я бью себя по голове, и у меня идут слезы, но это "что-то" всегда во мраке. И это не мое имя.
После рытья нового колодца, после чисток выгребной ямы и уборки всего того говна, что оставляет после себя гарнизон форта, меня принимают в свою маленькую семью.
За обедом. Из города на повозках привозят хлеб. Черствый и горький. Но хлеб. А мяса тут хватает.
О мой затылок разлетается табурет. Я свирепею, я ничего не вижу, меня хватают за руки и обрабатывают спереди. Отталкиваю ногами, вырываюсь. Их трое. Остальные весело орут, как стая обезьян по другую сторону манежа, может, делают ставки. Я честно укладываю одного — хватаю со стола нож для разделки мяса и всаживаю в черепушку Хосе. Хосе — отличный парень. Вроде бы, он мексиканец, хотя не признается. Поднимаю котел с огня и в пылу запускаю в зрителей, кого-то там прибив и ошпарив. Чарли, любящий всем рассказывать, что он парижанин, тоже славный малый, хватает скамью и прикладывает меня о пол. Еще раз. И еще. Скамья добротная. Я слышу, как ломаются кости в моих руках. Потом на меня наскакивает третий, Лис, и всаживает нож в живот.
Забавные тут забавы. Сначала непривычно, но потом втягиваешься. Тут нет других забав.
Они трое плюс Адис — отряд рейнджеров, куда меня и приписали. Рейнджеры — самый веселый отряд. Смертники. Они идут к горам, когда туда падает кто с неба.
Катя подкуривает сигарету и смотрит на закат. С балкона красивый вид — овраг с рассыпанными по краям домиками. Высокие ивы. По кругу, звонко крича, носятся стаи ласточек.
На Кате моя футболка. И больше ничего. Волосы распущены и слегка вздрагивают от теплого ветерка. Ее глаза смотрят на горизонт. В ее глазах отражается заходящее солнце. Я смотрю в ее глаза и мне хорошо. Я улыбаюсь.
— Город на востоке. Называется Ершалаим. Единственный город. — Адис смокчет несчастный окурок сигары. Создается ощущение, что он у него бесконечен. — Кольцо крепостей создает границу. Если что пытается пролезть, мы это останавливаем. В войсках три генерала. Наш Каспар, Бальтазар и Мельхиор. Мельхиор всегда в городе. Не спрашивай, какой олух дал им имена.
— Чего бояться, если нельзя умереть? — мой вопрос хмурит его брови. — Если все равно воскреснешь?
— Они утащат тебя к себе, живого, мертвого, не важно. И ты потеряешь рассудок. Станешь ворчуном — живым трупом, который не разучился стрелять. И последнее, что тут делает тебя человеком, исчезнет. — Он внимательно смотрит на меня и выпускает облако дыма. — Ты ведь что-то да помнишь? А как станешь ворчуном, у тебя не останется и этого. Как считаешь, этого стоит бояться?
Никто тут не хочет признавать, что мы в Аду. В самом настоящем Аду. Признавать, что он существует, и, значит, мы все заслужили быть в нем. Они боятся в этом себе признаться. Они предпочитают не говорить на эту тему.
У этих людей есть смысл жить. Назло окружающему миру. Смысл в самом существовании. В обрывках воспоминаний о той, прошлой, земной жизни.
Адис прав. Тут есть чего бояться.
Мне снится Катя. Девушка из старой жизни. Жизни, которая тут кажется нереальной. Она варит борщ, и у нее неизменно получается бурда. Но я улыбаюсь, ем и говорю, что очень-очень вкусно.
Звонит колокол. Просыпаюсь, напяливаю одежду, надеваю кирасу, хватаю карабин и выбегаю на стену. Гарнизон ждет сигнала. Небо темное, как будто выточено из обсидиана.
— Из Данте прислали послание, — говорит Хосе. — К северу от нас пост заметил стаю бесов. Идут к нам.
Ворота со скрипом открываются, и два отряда выбегают в сторону сигнальных огней.
Бесы напоминают смесь рогатых крыс с кенгуру. Они очень быстрые. Их вой похож на смех. Им нужно очень много свинца. Они просто животные.
Сумерки, заменяющие ночь. Рыхлая после дождя ржавая почва уходит из-под ног.
Слышны крики, выстрелы. Кто-то додумался запустить в воздух осветительные ракеты. Этих тварей трудно разглядеть на земле. У них ржавая шерсть. Но от них воняет тухлыми яйцами. Бес сносит Хосе руку и голову, я промахиваюсь и теряю его из вида. Слежу за трупом товарища. Основная задача — не пропустить. Второстепенная — не дать утащить никого. Окровавленные клыки щелкают в холодном воздухе, я вижу уголь маленьких глазенок промеж длинных прямых рогов. Бес разрывает меня пополам. В глазах темнеет со скоростью света, я, скорее рефлекторно, продолжаю жать на курок карабина.
Катя улыбается и лезет целоваться.
Идет снег. Мы только что доделали снеговика.
— Я беременна.
Ее взгляд почему-то вопросительный, но такой, что она уже как-бы знает ответ. Она уверенна, что я сейчас просияю, подхвачу ее на руки и начну кружить в лучах утреннего зимнего солнца среди мириад снежинок, и мы будем счастливо смеяться и кружиться пока не упадем в густой мягкий сугроб, и наш смех будет разлетаться по морозному утреннему воздуху.
Но я не сияю и не хватаю ее на руки. И уж точно не кружу. Я молчу и смотрю куда-то вдаль, подальше от ее взгляда. Достаю сигарету и подношу зажигалку. Улыбка медленно сходит с ее лица, радость в глазах сменяет недоумение.
— Ты ничего не скажешь?
Я ничего не говорю.
Я должен что-нибудь сказать. Я должен сказать, что я счастлив. Но я молчу.
Тут есть женщины. Адис говорит, что в городе много женщин. Но в Фаусте женщина только одна. Она носит светлую рясу и у нее серые глаза. Она тут сестра милосердия. Ее зовут Лилит.
Она берет меня за руку и ведет в комнату северной башни. Закрывает дверь, задергивает шторы. На постели извивается удав. Светлая ряса падает на пол. Ее рыжие длинные волосы сияют в свете факелов. Я смущен. По-настоящему смущен, я даже хочу уйти, но она кладет мою руку себе на грудь, прикасается губами к моим губам.
Она тут сестра милосердия.
— Знаешь, в чем настоящая пытка? — Лилит лежит на моей груди, я глажу ее по волосам. — Ты не можешь умереть. А значит, не можешь убежать. Никогда. Никуда.
— Но ведь есть огонь, — возражаю я. — Можно развеять пепел над соленым морем к западу отсюда.
— Нет. — Лилит горько усмехается. — Даже если тебя сожрут эти твари, ты восстанешь из кучи их экскрементов. Отсюда нет выхода. Вечность, воспоминания и невозможность узнать главное.
— Что главное?
— За что ты попал сюда.
У меня чувство, что я что-то забыл. Что-то важное. Что-то без чего все теряет смысл.
Я не могу вспомнить, какой грех я совершил.
И это пожирает меня изнутри, как куча черных плотоядных насекомых в моем черепе.
Я плачу. Я разбиваю голову о стену.
Я уверен, что это происходит со всеми, когда их никто не видит.
Здесь живут собирательством. Оружие и боеприпасы выкапывают из ржавой земли, часто просто находят где попало. Танки, самолеты, железнодорожные составы. Первой, второй мировой войны. Лис говорит, что в горах можно найти космический корабль. Огромный и с пушками. На нем написано 3245. Может номер, может год спуска на воду. Лис говорит, что на борту еще что-то написано, причем местами латиницей, но никто не знает того языка.
Тут нет времени.
Каспар, вроде, из двадцатого века. Писарь из девятнадцатого. Мельхиор, говорят, попал сюда из позднего средневековья. Лилит из будущего. Из моего будущего.
Мне снится Катя. Она сидит на полу и рассматривает старые фотографии. Меня нет на них.
Адис с ноги открывает двери столовой, раскидывает голосящих зрителей, подходит ко мне. Я почти уже придушил Медведя, тянусь свободной рукой за осколком стеклянной кружки.
Мой командир наклоняется надо мной:
— Боксер, заканчивай. Мы выступаем через полчаса.
Я не могу ответить и киваю. Медведь стал весь красным, он начал хрипеть. Он делает попытку опрокинуть меня на спину, но я дотягиваюсь до осколка, порезав руку. Бью противника в лицо, по глазам, он истошно ревет. Пара ударов в живот, и Медведь обмяк, убираю захват и всаживаю стекло ему в шею. Медведь дергается несколько секунд, поливая дощатый пол алой кровью, и затихает.
Зрители замолкают. Я, пошатываясь, встаю на ноги. Подхожу к столу и забираю трофей — топор Медведя. Он им очень дорожит, он нашел его в горах. Обоюдоострая секира для одной руки. Со скандинавскими рунами, просмоленным древком и прочими прелестями. Очень красивая и удобная штука. Адис машет рукой в сторону двери и уходит. Смотрю на труп Медведя в растекающейся луже крови и улыбаюсь. Ох, и злиться же он будет.
Идем в покои генерала. Чарли указывает на небо над горной грядой.
— Видишь молнии? Там скоро упадет новенький. Паршиво. Слишком глубоко.
На столе расстелена большая карта, сшитая из кусков пергамента. Вся от руки. Каспар указывает толстым пальцем:
— Где-то тут. За Голгофой. Между Ледяным Гротом и Замком Людоедов.
У меня вырывается смешок.
Каспар удивленно смотрит на меня:
— В чем дело, Боксер? Смешно? Географические названия рассмешили?
Я понимаю, что сейчас получу пару переломов и лишусь передних зубов. Убивать меня генерал не станет — времени на это нет.
— Прошу прощения.
Но передних зубов я все же лишаюсь.
Лис чешет бороду:
— Это берег Стикса. Генерал, нам бы в помощь парочку артефактов под расписку. Все-таки далековато. Да и конец осени. Костлявые вылупляются.
На постели Каспара лежит Лилит и смотрит на меня. Каспар главный, поэтому он имеет право на нее вне очереди.
— В оружейной, Адис, возьмешь Усилитель. Только попробуй потерять. Под твою ответственность. И громобой возьми с запасным аккумулятором. — Каспар поднимает глаза на Адиса. — Громобой можно потерять, а Усилитель — нет. Не перепутай.
В оружейной полумрак. Несколько факелов не справляются с задачей. На стойках покоятся ППШ, Калашниковы, М-16, Томпсоны, Пустынные орлы, арбалеты, двуручные мечи, кистени и куча еще всего. В ящиках вдоль стены — коробки с патронами.
Оружейник, могучий старик Гектор, долго изучает письмо генерала. Достает тяжелую связку ключей и отпирает дальнюю дверь.
Гектор усаживается на табурет и следит за нами из-под косматых бровей.
В помещении три тумбы. На одной лежит невзрачное медное кольцо. На второй — амулет в форме полумесяца, пробитого гвоздем. Третья тумба пустая.
Адис надевает рукавицы, берет амулет и заворачивает его в ткань.
— Не стоит его касаться без надобности, — поясняет Лис.
Гектор запирает за нами дверь.
— Гектор, — говорит Хосе, — Дай Невидимку. Нам далеко надо.
Оружейник шаркает к письменному столу:
— Кольцо Теней не положено. Только Амулет Ярости под расписку. Или ты письма генеральского не читал?
Набиваем рюкзаки патронами. Лис берет громоздкую установку с оголенными металлическими контактами на конце. Заряжает в нее батарею. Запасную кладет в свой рюкзак.
— А в чем прикол этого амулета?
— Усилитель? — переспрашивает Чарли. — Сводит с ума. Физически становишься сильнее раза в четыре. Кого угодно руками порвешь.
Ближе к подножью гор монотонный марсианский пейзаж разбавляется ржавой техникой. Танки, катера, истребители.
Под ногами все чаще попадаются человеческие черепа и другие кости.
Видим парочку бесов, и Чарли шарахает из гранатомета. Местная фауна не воскресает.
Дорога в целом оказывается менее долгой, чем я рассчитывал, так как тут есть Озерные Ворота. Ворота напоминают огромные лужи зыбучего песка, и каждая песчинка сияет. Тут вся хитрость в том, с какой стороны войти. Задерживаешь дыхание и выходишь уже черт знает где, из другого озера.
Мне снится Катя. Она плачет, а я стою на коленях и прошу у нее прощения.
Она прощает и прижимает мою дурную голову к себе.
Я хочу вернуться. Я понимаю, что не могу. Но от этого хочется не меньше.
Лис падает и смотрит в оптический прицел. Вокруг — скалы и каменистая почва с редкими сухими соснами.
— Ворчуны.
— Сколько?
— Восемь штук.
— Обойдем?
Лис смотрит на меня с нескрываемым любопытством:
— И как?
Адис опускает свои летные очки на глаза:
— Боксер, зайди с левого фланга. Засядешь вон за тем валуном. Чарли и Хосе — с правого. За сосны. Как Лис начнет, Чарли, сразу гранатами.
Я смотрю в глаза еще живого ворчуна. В них — пустота. В них нет ни тоски, ни воспоминаний, ни, самое главное, тупой боли оттого, что ты что-то забыл и не можешь вспомнить.
Мы рубим тела на куски и закапываем отдельно. Ворчуны — когда-то были, как мы. Они тоже обречены на бессмертие.
Тут много развалин старых замков и крепостей. Тут лежит половина Титаника, а на горизонте вдалеке видна Вавилонская Башня. Тут протекает река Стикс, в которой вместо воды течет кровь. Тут бродят призраки, крики которых сводят с ума. Тут реют порванные нацистские стяги, а по скалам ползают химеры с детскими лицами.
Тут весело.
Адис смотрит на обсидиановое ночное небо. Сверяется с картой.
— Мы в десяти километрах от Ледяного Грота. А времени — в обрез. Двинемся через Осиную Церковь.
Я хочу спать. Я устал. Я зол.
— Командир, мы тащили их всех, и все снаряжение. Может, стоит устроить привал?
Адис смеется. Замолкает:
— Нет.
— Да на кой черт идти и спасать очередного неудачника, если все равно здесь нет никакого будущего? Какой смысл? Умирать и просыпаться от собственного крика? Застрять тут навсегда? Может, ему будет лучше, если демоны доберутся до него первыми.
Адис подкуривает свой окурок, выпускает дым:
— Это не библейский Ад, Боксер. Тут нет Дьявола и девяти кругов. И, если ты уж спросил насчет смысла, то отвечу. Страх рождается от уверенности в том, что кошмары реальны. А тут нет ничего реального. Все реальное осталось там — в прошлом. У каждого в своем. А тут дети не падают с неба. Понимаешь? Тут не бывает детей. Но в Ершалаиме несколько родилось. И они смертны. Понимаешь? Они — реальны. Об этом мало кто знает, но мы рейнджеры, крутые перцы. Мы чаще других рискуем задницами. Поэтому я делюсь этим с тобой. Так что у нас тут есть будущее. Есть шанс, Боксер. И мы должны за него держаться. И за этого очередного неудачника тоже.
Я молчу. Раздается крик. Пацаны воскресают. Можно двигаться дальше.
Мне показывают людоедов. Издалека, тихо, чтобы не нарываться. Это двухметровые уроды в тряпье. У них гранатометы и даже есть бензопила. Они жарят на костре пойманных ворчунов.
Осиная Церковь выдолблена прямо в скале. Через нее идет проход из одного ущелья в другое. Лис говорит, что тут костлявые любят откладывать яйца. И как раз сезон вылупления.
Но Адис не меняет планов.
В церкви тихо и темно. На стенах — кельтские кресты. Под потолком гроздьями свисают белые коконы. Видимо, еще не сезон.
Слышится рычание. Всем рычаниям рычание. Меня передергивает.
— Твою мать, — шепчет Чарли, — Шатуна только нам не хватало.
Адис утирает вспотевший лоб:
— Лис, заряжай громобой. Отходим.
Лис снимает с плеча установку, проверяет батарею, щелкает тумблерами. Установка в его руках тихо гудит.
Пещеру сотрясает рев. В свете факелов появляется гибрид белого медведя и гориллы. У него огромные когтистые лапы, выпирающие клыки, и, вроде бы, нет глаз.
Мы открываем огонь, тварь вопит и кидается. Лис жмет на гашетку, и пещера освещается молнией. Чувствуется запах паленой шерсти. Шатун размахивает лапами и несется на Лиса. Вторая молния. Шерсть на звере начинает гореть, и половина Лиса пролетает мимо меня. Я вижу, как Адис нервно достает из рюкзака матерчатый сверток. Выстрелы с разных сторон сбивают зверя с толку. Крик Хосе обрывается под каменным сводом. Адис надевает амулет. Его трясет. Он начинает кричать, и его глаза вспыхивают синими огнями.
Шатун несется ко мне, раскраивает на мне кирасу, и я вижу, как мои внутренности вываливаются на каменный пол. Последнее, что стоит перед моими глазами — обезумевший Адис кидается на шатуна с голыми руками.
Катя сидит на диване, гладит свой живот и смотрит в экран телевизора.
Я сижу на кухне и курю.
Мы не разговариваем уже несколько дней.
Я признаюсь себе, что она меня бесит. Она стала толстая, неуклюжая. Вечно всем недовольная. Она ничего не делает, только ноет и ноет. Она хочет от меня слишком многого. Больше, чем того заслуживает.
И мои мысли кажутся мне вполне логичными и справедливыми.
А откуда я вообще знаю, что это мой ребенок?
Крик возвращает к жизни.
Адис сидит и курит свой обсосанный ошметок сигары.