Восемь гибких полупрозрачных трубок из полимерной синтетики были подключены к кроветворному агрегату под самым потолком просторной ванной комнаты, где горело две слабых лампочки. Кровь готовилась в уплощенном стеклянном сосуде в форме диска, где копошились и умирали сотни мелких безволосых зверьков, которых вылавливали из густых камышей на третьей луне планеты Ай-ди-экс в космическом секторе гвонзо-двенадцать. Все восемь трубок тянулись параллельно вдоль белого, заляпанного в крови, кафеля. У самого края ванной они изгибались, устремляясь в огромное пятисоткилограммовое четырехкамерное сердце. Со стороны могло показаться, что трубки просто протыкали сердце сразу в восьми местах, но это было не так. Все отверстия в этом темно-красном клубке мышц проектировались заранее.
Сердце, непокрытое кожей, создавало угнетающее настроение. Под тусклым светом лампочек оно казалось грязно-красным, забытым, заброшенным. Его стенки сокращались ритмичными неожиданными рывками и перекачивали кровь из маленьких кроветворных трубок в четыре длинных рукава, сделанных из очищенных обработанных коровьих кишок. Эти рукава были похожи на пожарные прозрачные шланги. Два таких шланга тянулись от сердца к двум потолочным углам, где имелись металлические переходники, соединяющие рукава с другими квартирами. Другие два шланга, свешиваясь поверх края ванной, протягивались в прихожую, где втыкались в еще два гнезда прямо в полу.
Сердце работало не само по себе. Оно было вживлено в туловище шестидесятилетнего мужчины, бывшего работника завода 'Хьюго и сыновья', где производили тяжелую химию для вторичного синтеза в медицинской промышленности. Мужчину звали Милаш Кац. Пять лет назад он вышел на пенсию по закону о вредном производстве. В городе Катра, что в Новой Канаде, он прожил и проработал всю жизнь. Он женился в двадцать пять, но через семь лет его жена умерла, оставив вдовцу трех сыновей. Милаш пошел работать на завод из-за денег, хотя знал, что сократит этим свою жизнь на треть. Все деньги он тратил на воспитание детей.
Сыновья убрались из Катры подальше, как только достигли возраста, дающего право голосовать. Катра был городом заводов, а молодым хотелось увидеть другой мир. Сейчас каждому из них уже перевалило за тридцать. Они жили в разных концах планеты. Один в Китае, другой в Австралии, третий в Объединенном Судане.
Милаш любил своих детей, как любой родитель. Временами они просили помочь деньгами, и он отсылал без стеснения все, что было. Многие в Катре жили от звонка до звонка. В таких городах, где воздух пахнет ацетоновыми парами, нельзя много думать. Можно только жить ради кого-то. Милаш жил ради детей и, когда они уехали, он продолжал жить ради них. Два года назад старший попросил выслать сорок тысяч долларов на инвестицию в новое дело, связанное с туризмом. Впервые в жизни Милаш не смог помочь. Пенсия была на порядок меньше его заработка на заводе. Вот тогда он и решился работать сердцем.
Сердце перегоняло из сосуда очень редкую кровь, которой не существовало на Земле. Её производство стоило огромных денег. Кровь нужна была хакри - бесполым людям, которых вывели из пробирок 150 лет назад. Их бледная кожа и огромные глаза до сих пор пугают многих прохожих. Хакри задумывались, как эксперимент по выведению человека с более продолжительной биологической жизнью. Нади ними колдовали ученые со всего мира. Мировые СМИ называли их новым видом Человека Будущего. Хакри действительно получились новыми людьми. Они практически не старели и могли бы жить до трехсот лет, но со временем с их кровью стало происходить что-то непонятное. По какой-то, пока невыясненной причине, после достижения тридцатилетия кровь хакри начинала густеть. Чтобы выжить, они должны были сливать всю свою кровь за несколько часов до коагуляционных процессов. Слив старой крови требовал немедленного переливания новой.
Именно эту новую кровь и производили мелкие живые существа в стеклянном сосуде. Они пожирали друг друга и тут же разлагались, синтезируя кровяной коктейль для новых людей. Эти существа напоминали слепых детенышей бесхвостых крыс. Сотня крох с третьей луны из гвонзо-двенадцать копошилась в собственном подвижном месиве, пока в живых не оставалось ни одного. Раз в неделю трупы из сосуда выгребал служащий медицинской компании. Сразу после чистки он заливал новых малышек. Выработанная кровь должна была пройти через полутонное сердце добровольного импланта. Внутри синтетического бионасоса кровяная плазма насыщалась необходимыми белками и микроэлементами, затем она проходила через печень Милаша, снова возвращалась в сердце и выходила в четыре длинных рукава.
Милаш Кац перерабатывал кровь сразу для четырех хакри. За свою новую работу он получал в день столько, сколько не получал за месяц на заводе. Все деньги он откладывал на наследство своим детям. Милаш Кац подписал бумаги, где говорилось, что он осведомлен о том, что его организм не проживет больше восьми лет. Ему так же полагался мальчик на побегушках, который кормил его три раза в сутки с ложечки. Кровь для хакри обходилось в космическую сумму, но все они финансировались правительством и потому не думали о деньгах.
Хакри были соседями Милаша по многоквартирному жилому комплексу. В своих квартирах они садились в похожие ванные, над которыми монтировался промежуточный сборочный сосуд, куда выткался шланг из соседней квартиры. Этот промежуточный бочкообразный сосуд заполонялся ровно в течении суток. Пока старая кровь стекала в слив ванной, новая входила в крупную аорту через герметичное металлическое гнездо. Когда один из четырех соседей Милаша садился на переливание, имплант чувствовал это по резкому спаду кровяного давления. Иногда кровь заправляли сразу четыре хакри одновременно. Тогда Милаш терял сознание, но после процедур вновь приходил в себя.
Единственным развлечением сердобольного пенсионера был черно-белый телевизор, установленный в боковой стене. Телевизор установили сбоку потому, что Милаш мог смотреть только вправо или влево. Обзор прямо загораживал пульсирующий ком сердечных мышц. Целыми сутками он отпаривался в теплой красноватой воде, в которой растворялась неотработанная кровь, и пультом щелкал телевизионные каналы. Милашу запрещалось резко двигаться потому, что любое несогласованное движение грозило нарушить цикл кровообращения. В круглой просторной ванной он смахивал на человека, которого придавил гигантский кровавый булыжник.
Во время переливания, когда давление в его артериях падало, он закрывал глаза и видел своих сыновей маленькими. Они лезли ему на колени и дергали за усы. Милаш в ванной улыбался и уходил в полубессознательное состояние.
Мальчика на побегушках звали Габа Младший. Это был беспризорный четырнадцатилетний долговязый подросток, которого устроила на работу служба социальной защиты. Габа не любил свою работу, но его поймали на воровстве и предложили: либо работа, либо тюрьма. Он приходил по три раза на дню, приносил каши или супа в бидоне, садился на табурет рядом и кормил импланта.
Габа Младший был сиротой. Он никогда не видел отца. Его вырастили в доме-интернате, где воспитание проходило через кулаки других ребят. Габа выделялся среди воспитанников мечтательным взглядом и какими-то тупыми мыслями о полете в гвонзо-двенадцать, куда уже в его время летали регулярные рейсы раз в полгода. Мысли эти были тупыми потому, что такие как Габа не имели ни малейшего шанса туда полететь. Билет на челнок стоил от двух миллионов долларов в эконом-классе. Интернатские не любили белых ворон, поэтому Габу вечно избивали за его витание в облаках.
Габа работал мальчиком на побегушках скрежеща зубами от ненависти к Милашу Кацу. Мало того, что Габу заставляли работать, так ему еще приходилось по три раза в день слушать, какие у этого мужика чудные сыновья. От этих рефлексий у Габы схватывало живот. Перед тем, как идти кормить старика, он дважды всерьез подумывал о том, чтобы его отравить и прекратить поток сентиментальной нудятины. Однако за это его тут же бы поймали и посадили в тюрьму. Поэтому Габа Младший держал себя в руках. Все, что он мог себе позволить, это выказывать свое презрение к шестидесятилетнему импланту. Он обзывал его десятком разных обидных кличек, но больше всего у него прижилось: 'тупой идиот'. В детдоме Габу так и не научили уважать старших. Первое, что слышал Милаш, когда приходил Габа, было: 'Здорова, тупой идиот. Как дела?'. Милаш уже давно не обижался. Он понимал, что мальчик невольник ситуации. Кроме того, это было единственное живое существо, которое он видел в течении последних двух лет. Взрослые дети не навещали Милаша Каца. Они боялись города Катра, как огня.
Во вторник утром, в унылый сентябрьский день, Габа Младший, как обычно, открыл дверь квартиры Милаша Каца своим ключом и вошел внутрь. Еду он забирал в муниципальной столовой для имплантов. Как правило, это был стандартный розовый бидон с кашей или супом. Порой от ненависти к старику мальчик сыпал в еду песок с улицы или подкидывал туда тараканов.
В тот памятный осенний день у Габы было особенное настроение. Помимо бидона с гороховым супом он нес еще один металлический сосуд, побольше и пошире. Мальчик поставил бидон и второй сосуд на пол прихожей и плотно закрыл за собой дверь на ключ.
Милаш в ванной издали услышал мальчика и тут же зашевелился в кровавой жидкости.
- Габа, это ты? - дружелюбно прохрипел он из ванной.
- Я, я! - откликнулся Габа, перешагивая через шланги, в которых булькала кровь. - Кому еще нужна твоя старая жопа, тупой идиот!?
Габа прошел в ванную, тут же включил дополнительный свет. От яркости Милаш сощурился и сделал недовольную гримассу. Как и все заводские он постарел раньше положенного. Из-за агрессивного метаболизма он постоянно худел и теперь сморщенная кожа на лице скукожилась настолько, что явственно проступили все детали черепа. В этом истерзанном теле однако продолжали гореть жизнью необыкновенно большие синие глаза.
- Чо не нравится? - с гопниковской ухмылкой съязвил Габа.
Ванная больше напоминала отдел разделки мяса на животноводческом заводе. С белого кафеля сползала вода, окрашенная кровью. На полу повсюду темнели багряные лужи. И в центре всего этого разделочного цеха, в кровавой ванной лежала туша импланта с великанским бьющимся сердцем, от которого отходили шланги и трубки.
Старик сразу заметил второй сосуд и немного испугался.
- Что это? - спросил он.
- Не твое собачье дело, тупой идиот, - ответил Габа, подвигая к ванной столик на колесиках.
После этого Габа ушел в кухню и вернулся оттуда с подносом, где был хлеб, чай и столовые принадлежности. Эти предметы входили в его рабочую инструкцию по ухаживанию за имплантом.
Мальчик сел на табурет рядом с ванной, открыл бидон, вылил содержимое в тарелку и начал рутинное кормление. Милаш почувствовал запах горохового супа и заметил, что это его любимый суп.
- Да у тебя все любимое! - огрызнулся Габа, забывая вставить 'тупой идиот' .
- Ты сегодня какой-то не такой, - Милаш высасывал суп из ложки и хитро прищуривлся.
- Какой не такой? - сквозь трубки и шланги Габа смотрел на телевизор, но думал о другом.
- Как будто задумал что, - ответил Милаш, почуяв неладное, - Ты же не подсыпал туда ничего?
- Ага, чтобы потом за твою старую жопу сидеть потом в тюряге до старости?
Это успокоило старика и он продолжил трапезу.
- Ты знаешь, - затянул он через минуту свою старую песенку, - у меня старший однажды червонец украл, так я...
- Заткнись! - гневно прервал его Габа, - Я не могу это больше слышать!
- В чем дело?
- Ладно, мужик, слушай, - Габа встретился с синими глазами импланта. - Сколько ты уже здесь?
- Два года. Ты же сам знаешь...
- Сколько раз тебя навещали твои сыновья?
Имплант потупил взор, как обиженный ребенок.
- Они приедут. Обязательно. Просто у них много дел.
- Я наводил справки, - раскрылся Габа.
- Что? - старик весь подобрался, выплескивая воду.
- Твой старший работает сутенером в Мельбурне, - безжалостно рассказывал подросток, - Средний сидит на нигерийском коксе. А младший сменил пол и живет в борделе. Они все на тебя забили.
- Ты врешь! - с надрывной хрипотцой воскликнул имплант и начал бить руками по кровавой воде.
- Успокойся! - Габа встал с табурета и, схватив обе руки Милаша, оттянул их на себя.
Из глаз старика лились слезы.
- Ты врешь, ты врешь! - повторял он, пытаясь дергаться, но огромное сердце стесняло движения.
- Ты тупой идиот, - продолжал Габа уверенным звонким голосом, натягивая руки импланта, чтобы тот не покалечил сердце, - Ты всю жизнь прожил тупым идиотом. Выбрал себе цель жить ради каких-то выродков! Хер ты старый, вот ты кто! Мозгов у тебя не было никогда. Не мог научиться для себя жить. И теперь живешь имплантом, думая, что тебе в раю место подготовят! Тупая твоя башка!
Габа отпустил руки импланта и они утонули в теплой ванной. Милаш Кац хныкал, как ребенок и Габе стало его жалко. Он чувствовал стыд за этого уже почти старого мужика, который оказался таким жалким. Из-за решеток окон детдома Габа видел мир совсем не таким, как другие дети. Он видел этот мир голым, без кожной оболочки, как вот это сердце, которое билось перед ним.
- Сколько ты накопил? - невозмутимо спросил Габа, когда имплант перестал плакать.
-Что?
- Я спросил сколько?
- Восемь миллионов долларов, - отстранено ответил старик.
- У меня есть к тебе предложение, - сказал Габа, глядя в глаза импланту.
- О чем ты? - Милаш вытащил руку из воды и, шмыгнув, протер сопли под носом.
- Я избавлю тебя от этой херни, - Габа небрежно пальцем показал на пульсирующее сердце. - За твои деньги.
- Что?
- За половину твоих денег, - уточнил Габа.
- Ты не сможешь...и потом хакри...они.
- Эти твари забота правительства, - резко оборвал Габа импланта - Не твоя. Я дам тебе новую жизнь за половину твоих денег.
- Но как? - не понял старик, - Ты не сможешь меня вытащить. Я не операбелен. Это сердце вживлено в меня до моей смерти.
- Тебе не нужно будет сердце.
- Что? - брови импланта сошлись на переносице.
- Сегодня вечером, - начал объяснять Габа - с мексиканской пустыни отправляется челнок. Меня и мой груз возьмут за четыре миллиона долларов.
- Твой груз?
- Тебя.
- Но как?
- Я заморожу твой мозг проникающей капсулой, отрублю голову и доставлю в систему гвонзо-двенадцать. Там тебе дадут новое тело.
Имплант с ужасом скосил взгляд на второй сосуд с герметичной крышкой, который был заполнен синтетической бесцветной кровью и формальдегидом.
Гороховый суп в желудке начинал давать о себе знать. Милаш Кац оглядел свою старую ванную в кровавых разводах и сказал:
- Ладно, маленький ублюдок, неси мой планшет.
Габа улыбнулся и впервые зауважал этого тупого идиота.