Первой для вскрытия выбрана квартира напротив. Это квартира с номером 28.
Перед тем, как открыть парадную дверь, Виталя смотрит в навороченный глазок с ночной оптикой. За дверью никого не видно, поэтому он нажимает на красную кнопку в цифровой панели. Дверь пикает и раскрывается на небольшой зазор.
Темнота подъезда как-то разом напрягает. Мы все толпимся в узкой прихожей. Я сразу за Виталей с нацеленным ружьем, готовый стрелять в любого, кто мелькнет во тьме. За мной пыхтят Серафима и Ольга. Они тащат обезглавленное тело мутанта с нагруженной сверху головой.
Мы открываем дверь шире. Мрак лестничной площадки тает под светом прихожей. Виталя с монтировкой в руке и с мечом за спиной выбирается наружу первым. В кармане его брюк звенит связка из десятка ключей.
Я выхожу следующим, направляя ружье в сторону нисходящей лестницы. Там в конце пролета, в сумраке угла, угадывается колоннообразный мусоропровод, рядом - под белилами потолка - блестит стекло подъездного окна, за которым темнеет кирпичная стена. И больше никого...
- Быстрее! - торопит Виталя женщин.
Серафима с Ольгой толкают меня, прижимают к подъездному щитку и на счет три выбрасывают тело крысы-мутанта к мусоропроводу.
Женская половина быстро ретируется обратно в крепость.
- Берегите себя! - в чувствах бросает Ольга и дверь закрывается.
Мы оказываемся в сыроватой тьме бетонных стен. Ствол ружья слегка подергивается потому, что мои руки дрожат.
Виталя быстро достает связку, находит плоский ключ с биркой "28", вставляет его в замочную скважину.
- Дьявол! - тут же восклицает он, в этот раз без шепота.
- Чего там? - в страхе я чуть не нажимаю на спусковой крючок.
- Да ни хера там, - бросает он раздраженно. - Ключ не подходит. Ладно, щас вскрою.
И я понимаю, что он пускает в ход монтировку. Я слышу, как его дыхание сбивается, он фырчит, пропускает матёк, затем звучит варварский хруст и дверь с треском отпрыгивает внутрь.
- Быстрее, заходи! - кричит мне Виталя.
Я выставляю руку вперед, нащупываю косяк, переступаю порог.
И вот я внутри. В прихожей с длинным и в конце разветвленным коридором загорается слабая потолочная лампочка.
Виталя захлопывает дверь. Прижимает её снизу ногой и говорит:
- Держи дверь, чтобы крысы не пролезли. Я проверю ванную.
Я уж не возражаю. Нравится ему в пекло лезть, путь лезет. А я тут вообще гость случайный.
- Хорошо, - говорю.
И наваливаюсь на дверь спиной, ружье к груди прижимая, ну как караульный типа. В тишине, разбавленной жужжанием лампочки, я слышу собственное сердцебиение.
Виталя прокрадывается вперед, сжимая монтировку как биту, которой он собирается разбить кому-то череп. Лампочка в коридоре то вспыхивает сильнее, то почти гаснет и от этого Виталина тень не может определиться с размерами. Эта тень заглядывает в грязное зеркало над коридорной тумбочкой, на которой стоит стеклянная трехлитровая банка( с несколькими монетами на дне) и затем скользит по пыльным бежевым обоям в каких то странных пятнах, разбрызганных от пола до потолка. Со стен сползают лохмотья паутины... Похоже, будто здесь когда-то взорвалось нечто, наполненное жидкостью. И хотя точно сказать трудно, я уверен, что это высохшая кровь.
В середине коридора, слева, виден проход в гостиную. Двустворчатые остекленные двери пригласительно открыты. Виталя останавливается у этих дверей, привлечённый чем-то внутри.
Чем-то, чего я не вижу.
Ему не стоит останавливаться. Ему нужно пройти еще несколько метров до конца коридора и там повернуть налево в сторону кухни. Там, сразу за поворотом, находится заветная дверь в ванную комнату.
- Что ты там увидел? - спрашиваю с беспокойством.
- Телевизор, - отрешенно отзывается Виталя, но тут его лицо меняется и он кричит:
- Держи дверь!
Я хочу спросить, причем тут телевизор, но в этот момент английский замок за спиной начинает жутко скрипеть. Оборачиваясь, я вижу, что ручка замка вращается по часовой стрелке. Вращение механизма выдавливает наружу железный ригель, который входит в замочное гнездо, разбитое монтировкой. Все это выглядит так, будто кто-то с той стороны пытается открыть дверь, но на самом деле дверь закрывается.
Ригель не останавливается. Он продолжает входить уже в стену.
- Черт! - меня охватывает паника.
Пальцами я пытаюсь остановить вращение замковой ручки. Но она все крутится и крутится, будто у металлического стержня нет начала и нет конца.
Виталя подбегает, чтобы помочь. Он всаживает монтировку в замковое гнездо, но это ничего не дает. Сталь трется о сталь и ригель, беспощадно скрипя, продолжает уходить в стену.
Затем замок останавливается. Мы закрыты. Мы заперты в квартире замурованного дома. Заперты в квадрате, если угодно.
- Дьявол! - в сердцах Виталя бросает монтировку на пол, но тут же подбирает её.
- Так что там с телевизором? - спрашиваю.
- Пойдем, сам увидишь.
Через три шага я останавливаюсь у гостиного прохода, завороженный невероятной картиной.
Действительно, первым делом в глаза бросается работающий телевизор. Он безмолвно вещает со средней секции мебельной стенки, зажатый с двух стороной между двумя высокими двустворчатыми шкафами. Но это еще не все.
В мелькании телевизионных теней в воздухе в самом центре комнаты кружатся мелкие клочки бумаги. Словно причудливые экспонаты они вращаются вокруг собственной оси на разной высоте. Их положение не совсем хаотично. У самого пола парят всего несколько фрагментов. Но чем выше, тем их больше и тем шире они разбросаны по воздушным спиральным кольцам. Левитирующие бумажки все вместе как бы вырисовывают объемную фигуру перевернутого конуса или воронки. Возможно, это как-то связано с воздействием электромагнитных полей. По крайней мере, ничего подобного раньше мне не встречалось.
- Господи...- поминаю я всуе. - Что это?
- Хулахлоп, - отвечает Виталя, сосредоточенно наблюдая за парящими бумажками.
- Чего? - морщу лицо.
- Хулахлоп, - повторяет Виталя. - Это что-то вроде энергетического узла в замкнутых пространствах.
- Узла?
- Да. Там, где кого-то убили, скапливается много негативной энергии. Иногда это приводит к хулахлопу.
-Ты хочешь сказать, - говорю я тихо, словно боюсь кого-то разбудить, - ... здесь... призраки?
- Может быть.
От его слов мне становится как-то не по себе. Но не по себе мне еще и оттого, что на старом диване прямо напротив телевизора возвышается деревянный стул с высокой спинкой. На сиденье стула покоится оторванная голова пластмассовой куклы из разряда пупсов. Все это выглядит так, будто нечто устроилось на этом стуле и смотрит телевизор сквозь гирлянды парящих бумажек.
С того места, где стоим мы, изображение сильно искажено из-за острого угла обзора. Я хочу сделать шаг вперед, чтобы увидеть, что там такое показывают, но Виталя преграждает путь монтировкой.
- Нет, - говорит, - сначала проверим ванную.
Еще несколько шагов и коридор разветвляется: налево, в самом конце - кухня, но до неё в стене дверь в ванную; направо - закрытая дверь в единственную спальню. Под мерцающим светом еле живой лампочки за коридорным углом я вижу кухонный стол с расставленными тарелками и темное окно с кирпичной стеной за стеклом. На подоконнике высохший цветок, с табуретки свисает полотенце. Я понимаю, что здесь уже много лет не звучали человеческие голоса и от этого становится страшно.
Прежде чем ворваться в ванную Виталя щелкает на стене выключатель и - о чудо - белая дверь вырисовывается желтым прямоугольным контуром.
В дырявом коричневом свитере и с дорогим самурайским мечом за спиной Виталя похож на провинциального ниндзя. Эти мысли несколько забавляют, и все же я чувствую, как сердце от страха бешено бултыхается в груди. Я готов стрелять в любое чудовище, но не готов к самим чудовищам.
Виталя, словно ощущая мой страх, оборачивается, бросает на меня критический взгляд и дает дельное замечание:
- Ты мне только бошку не снеси, хорэ?
Весь в испарине я нервно киваю.
Поворот дверной ручки и дверь в ванную распахивается. Мы входим внутрь почти одновременно и вместе замираем, озадаченные увиденным.
Сама ванная закрыта полиэтиленовой бело-голубой шторкой. И эта шторка дергается. По эмали кто-то скребет.
"Неужели джек-пот?" - проносится в моей голове.
Виталя отдергивает занавеску и в воздух подпрыгивает жирная серая крыса. Монтировка молниеносно описывает короткую дугу и оглушает крысу меньше, чем за полсекунды.
Крыса, однако, не умерла.
Свободной рукой Виталя достал животное из ванной, крепко сжимая пальцы у основания головы. От удара один глаз крысы слегка вышел наружу, из уха текла кровь. Розовые лапки конвульсивно дергались, отвратительный хвост безжизненно терся о края ванной.
- Кажется, эта еще не заражена, - Виталя поворачивает крысу с разных сторон, как пытливый зоолог.
- Какого черта ты её не добьешь? - спрашиваю, стараясь не смотреть на бедного грызуна.
- Она нам пригодится, - шмыгает Виталя с умным видом.
- На фига? - искренне недоумеваю я.
- Нам придется открыть хулахлоп, иначе мы не выберемся.
- И крыса нам поможет?
- Да.
Так же медленно и осторожно мы выбираемся в коридор. В квартире звенит напряженная тишина. Закрытая дверь в спальню зловеще таится в тени коридорного закоулка.
- Может проверим? - спрашиваю я, кивая на дверь.
- Я бы не стал.
В центральном коридоре я снова обращаю внимание на засохшие пятна на обоях и задаю вопрос, который вертится на языке:
- Это что, кровь?
- Может быть.
Мы продолжаем идти.
- Что значит "может быть"? Как умерли хозяева?
- Я же уже рассказывал! - паренек разворачивается ко мне, взмахивая рукой, в которой держит крысу. Её длиннющий хвост шлепается о стену, как замерзший шнурок.
- Ты ж сказал, что Грыничкин убивал во сне.
- Слышь ты, - в Виталю возвращается гопник, - Хватит меня донимать тупыми вопросами. Может кто-то из них проснулся и попытался убежать.
- Это что, вопрос? - я тоже начинаю выходить из себя. - Кто здесь жил?
- Парочка одна с дочерью. Шапочники. Торговали шапками на рынке тут у нас.
Он говорит так, будто это проходная история , которая не стоит внимания. Но, несмотря на его равнодушный тон, я чувствую, что в воздухе витает страшная тайна.
- И вы сожгли их тела?
- Да, - паренек опускает глаза. - Сожгли...
- И теперь они призраки... - мрачно добавляю я.
- Все может быть.
- Надеюсь, вы были хорошими соседями?
Виталя смотрит на меня, как на бестолочь. В одной руке у него агонизирующая крыса, в другой монтировка и мы стоим в проходе в гостиную.
- Можешь не отвечать, - говорю я, почти уверенный в ответе.
В гостиной, куда мы заходим, пахнет электричеством и смертью. С потолка вместо лампочки свисает обрубок провода. Всю дальнюю стену вместе с окном закрывает серая от времени тюль, беспощадно заросшая паутиной. Включенный телевизор своим неровным черно-белым мерцанием хорошо освещает лишь голову куклы и диван. И от этого темные углы кажутся еще темнее.
До того, как ступить на ковер, Виталя останавливает меня и говорит:
- Чтобы ты сейчас не увидел, постарайся не трухнуть и не натворить дел.
- Натворить дел? Ты о чем?
- О том, чтобы ты не потерял рассудок.
- Постараюсь держать себя в руках, - обещаю я и мы входим в гостиную.
Из-под кед, ступающих по толстому ковру, вздымаются клубы пыли. Словно миниатюрная песчаная буря, пыль летит в сторону странной магнитной воронки и там оживает в танце, подсвеченная лучами экрана. Мы делаем всего два шага к воронке и застываем в облаках пыли, скованные страхом и тяжелым предчувствием. Мы застываем еще и оттого, что теперь можем видеть изображение в телевизоре.
На экране мерцают черно-белые и почти статичные кадры ванной комнаты. В самой ванной, наполненной водой, сидит худой и лысый парнишка, чей возраст определить трудно. Ему может быть и двадцать и тридцать. Его руки вытянуты на эмалированных бортах. В вену на правой руке вставлена капельница. Трубка от неё свисает прямо с потолка, который нам не виден с этого ракурса. Зато мы видим изможденное лицо с открытыми серыми глазами, которые смотрят гипнотически прямо вперед. Под правым глазом растянулось необычное родимое пятно, похожее на растекшуюся слезу. Из ноздрей торчат прозрачные эластичные катетеры. Они проходят под острыми скулами, собираются позади головы, сцепляются там вместе и подсоединяются к пакету с бесцветной жидкостью, который вместе с другими пакетами подвешен на высокой металлической подставке, установленной на керамической полке у изголовья ванны. Здесь есть пакеты с желтой жидкостью и с синей. Все они висят на разной высоте и каждый соединен друг с другом каким-то замысловатым образом...
- Неужели это он? - говорю я, пораженный увиденным.
- Похоже на то, - на лице Витали проступает страх.
- Ты узнаешь место?
- Нет.
- А парнишку?
- Н..нет, - отвечает Виталя через паузу, которая меня несколько настораживает.
- Черт, это он, - говорю нервно, кивая на голову пупса и целясь туда ружьем.
- Кто? - не понимает Виталя.
- Демон ваш, - говорю, обтирая со лба холодный пот. - Устроил тут ловушку.
- Не думаю, что это он.
- Ну, призраки, - тут голос у меня слегка проседает от страха. - Всё одно, не выпустят теперь отсюда живыми.
- Я тебе сказал, держи себя в штанах.
- Да я держу. Просто ни черта не понимаю. Как ты выходить отсюда собираешься?
- Хулахлоп открывается отмычкой, - терпеливо объясняет Виталя, - Без неё не выйдем.
- Крыса это отмычка? - спрашиваю.
- Нет, крыса это кнопка запуска.
Я слышу в его голосе нотки иронии и начинаю думать, что паренек надо мной издевается.
- Ты меня с ума сведешь,- говорю на нервяке. - Что же это за отмычка тогда?
- Какая-то вещь, разделенная на части.
- Вещь? - я почти выхожу из себя.
- Да, вещь. Вещь, которая принадлежит здешним хозяевам.
- И как же нам найти эту вещь?
- Надо просто искать, - говорит Виталя и намеренно наступает тяжелым ботинком на мою кеду, - И лучше искать быстро. Потому что эта хулахерня крайне непредсказуема. И тебе сейчас лучше к дверям отойти. И держи их, а то нас и здесь закроют к херам.
- С кеды отойди, - говорю.
Виталя улыбается, показывая свою дырку в зубном ряду, и отступает на шаг назад.
- К дверям иди, - указывает, кивая назад. - Не шучу я.
- А ты?
- За меня не ссы, я в поряде буду, - тут он на крысу смотрит и добавляет: - Наверное.
- Ладно, - говорю.
И медленно задом отступаю, после замираю в самом проходе и продолжаю из ружья целиться в феномен из парящих бумажек.
Виталя еще раз на меня оборачивается. Думаю, он сейчас опять что-нибудь о ружье брякнет, но лицо у него теперь не раздраженное, а какое-то трагически взволнованное.
- А Ольга ничошная, скажи да?
- Чего? - я сначала не понял, о чем это он.
- Нравишься ты ей...пижон
- Какого хрена ты несешь?
- Не важно, - вздыхает и снова к воронке поворачивается.
- Ну, - говорит, - поехали.
И с бокового размаху швыряет полумертвую крысу прямо в воронку. Крыса пролетает пару метров в мерцании черно-белых теней и, вращаясь длиной тушей, врезается в невидимый барьер, но не падает. Несколько секунд она горизонтально висит в воздухе, словно прилипла к чему-то. Затем некая сила начинает медленно втягивать крысу во внутренний контур воронки. Она пролазит сквозь невидимую мембрану сантиметр за сантиметром, сначала голова, потом все остальное. И когда её хвост оказывается внутри, тушка начинает вращаться в воздухе по центру воронки с сумасшедшей скоростью, а потом неожиданно резко устремляется вверх, где от сильного удара с характерным шлепком расплющивается на белом потолке громадной кроваво-меховой кляксой.
Брызги крови достают и до меня.
Потолок мгновенно покрывается сетью темно-красных дорожек, исходящих из расплющенного тела. Кровь из крысиной кляксы струится вниз многочисленными ручейками, которые спускаются по невидимым спиралевидным руслам внутри воронки. Со стороны похоже, будто сверху разматываются кровяные нити. Эти нити по причудливым траекториям соединяют лоскутки разорванной бумаги.
-Чтоб меня... - говорю я про себя, чувствуя, как дрожат колени.
Кровавая сеть с потолка распространяется на стены. Потолок полностью утрачивает прежний цвет, покрываясь темной бугристой поверхностью с трещинами и вздутиями, из которых лениво сочится бесцветная слизь. Вскоре метаморфозы пожирают стены и достигают пола. Сквозь ворсовую ткань узорчатого ковра прорастают странные губчатые наросты. Я в страхе отступаю назад на скользкий паркет коридорных полов.
Виталя в боевой стойке сжимает монтировку обеими руками. Я нацеливаю ружье в центр воронки, теперь больше похожую на гигантскую кровеносную систему.
За одну минуту гостиная стандартной отделки превращается в страшную меблированную пещеру с капающей то тут, то там слизью. Однако телевизор, мигнув несколько раз, продолжает работать. Диван и стул с головой пупса стоят на месте. Ну, а клочки бумаги... они вдруг начинают склеиваться. Они соединяются друг с другом, скользя по красным кровяным ниткам, которые затем рассыпаются бледно-алой пылью.
- Что происходит? - кричу, весь заинтригованный.
- Пока не знаю - отзывается Виталя, завороженный не меньше моего.
Бумажные фрагменты, как разрозненные части пазла, собираются в единый лист, и он падает на дно воронки. Правда теперь ничто не висит в воздухе и воронки по сути больше нет.
Виталя поднимает лист с бугристого пола, смотрит на него и озадачено произносит:
- Тёлка голая.
Я плюю на осторожность и иду взглянуть на бумажку.
На листе отпечатан черно-белый рисунок обнаженной стройной женщины без головы. Женщина позирует, стоя на белом поле листа, упираясь ладонями в талию. На срезе шеи прорисованы кружки гортани и артерий.
-Может карта таро? - предполагает Виталя.
- Не уверен, - говорю я и в этот момент улавливаю мелькание на экране телевизора.
Листок в моей руке начинает дрожать.
- Смотри в телевизор,- шепчу, взволнованный до крайности.
На экране камера медленно меняет ракурс, поворачиваясь от паренька в ванной к зеркалу над белой раковиной. Однако в зеркале мы видим не камеру, закрепленную на штативе с автоматическим поворотом, а нечто другое.
Это нагое нечеловеческое существо, покрытое повсюду гнойными коростами. Из-под нависшего широкого лба на нас смотрят два маленьких глаза из глубоких глазниц. Широкий рот осклабляется, обнажая ряд мелких черных зубов. Это лицо необычайно вытянуто сверху вниз и кажется будто оно продолжает медленно вытягиваться, как горячий гудрон на весу.
- Макруб...- с обреченностью произносит Виталя.
Динамики телевизора начинают шипеть. Существо в экране приближается к зеркалу, вытягивает вперед морду и в гостиную проникает мягко рычащий голос:
- Следи по сторонам, червяк...
Лицо настолько мерзкое, что мы оба невольно отступаем от экрана. Однако изображение в телеке вдруг пропадает, сливаясь в диагональные шипящие полосы. Затем полосы вновь исчезают и на экране появляется совсем другая картинка.
Вместо ванной комнаты с демоном и его жертвой, мы видим часть спальни: окно, закрытое горчичными шторами, а внизу крупным планом - большой, обитый гравированным железом, сундук.
Эти кадры длятся не больше двух секунд. Затем изображение вновь сливается в полосы. В телеприемнике что-то щелкает, фыркает, трещит и экран гаснет. Сзади поднимается белый дымок.
Без работающего телевизора в гостиной-пещере становится некомфортно. Воздух словно накаляется от ожидания грядущего ужаса... Свет из коридора недостаточен, чтобы освещать все углы, а теперь со всеми этим пузырями на потолке, трещинами и губкой на полу темных мест становится гораздо больше.
Несколько долгих секунд мы стоим беззвучно, оглядываясь вокруг. Листок с рисунком ню упал на пол. Я смотрю на него, затем поворачиваюсь к голове пупса на стуле.
- Слушай, - говорю - А тебе не кажется странным, что на рисунке баба без головы, а на стуле голова от куклы?
Виталя на меня посмотрел, на куклу и тут в его глазах появляется блеск некого понимания. Однако поделиться своими соображениями он не успевает.
В этот момент пол сначала проседает в одном направлении, затем вздымается в другом. И это движение вверх-вниз едва не сбивает нас с ног. Стул опрокидывается на пол, голова пупса закатывается в дальний угол.
Нет никаких сомнений, что наши мысли направлены в одну сторону. Под полом что-то движется, но сказать об этом вслух мы не готовы. К тому же скоро пол успокаивается, а деформации переходят сначала на стену за диваном , потом на потолок и наконец достигают большого вздутия у самых гардин, которое разом становится еще больше. Теперь это вздутие похоже на огромный потолочный кокон с длинной трещиной, из которой слизь стекает все резвее.
- Вот черт .. - говорю я тихо в сердцах и нацеливаюсь на эту отвратительную темно-зеленую блямбу на потолке.
А вздутие все растет и растет, отяжеленное содержимым...
И Виталя чуть ближе к нему с монтировкой подбирается.
- Слышь чо, - окликаю его нервно. - Стрельнуть может?
- Погодь, - говорит. - Нам отмычка нужна. Может тут она.
Ну-ну, думаю, отмычка ему нужна. И пока я так думаю, справа по борту телек ни с того ни сего по тумбе заскользил и в стену заднюю вмазался. Тут уж у меня рефлексы срабатывают. Разворачиваюсь , жму на спусковой крючок и телек в хлам разношу.
Грохот такой, что пару секунд вообще ничего не слышу, если не считать неразборчивых матьков моего товарища.
И не успеваю от контузии отойти, как дверцы шкафа (прямо напротив Витали) распахиваются обеими створками настежь, а оттуда под сильным напором вырывается серая липкая жижа, похожая на болотный ил. Напор такой сильный, что Виталю сбивает с ног и отбрасывает на диван, откуда он скатывается на пол.
Растерянный и по шею измазанный в липкой гадости он, однако, быстро встает. Поток грязи на глазах слабеет, но жижа покрывает почти весь губчатый пол. Кое-где она впитывается в трещины, пузырясь испаряемым газом.
Несколько запоздало я от греха подальше отхожу в сторону от второго шкафа. Жижа толстым слоем медленно обволакивает кеды.
- Уходить надо! - кричу Витале.
- Отмычку не нашли, - говорит, локтем лицо обтирая. - Не уйдем так.
- И где ты её собрался искать!? - кричу, отступая к дверям.
А он вместо ответа на шкафы смотрит.
- Ты дверь в коридор держи! - кричит, а сам, чавкая ботинками, ко второму шкафу направляется.
Но дойти до шкафа он так и не смог. Из жижи рядом с его ногами выныривает, словно перископ, мощная коричневая пятерня.
Я кричу ему " Сзади!" и стреляю тут же в руку эту, но промахиваюсь. Жижа разлетается брызгами, а рука, как ни в чем не бывало, хватает Виталю за лодыжку. Он мордой в грязь падает, я снова в страшную руку стреляю, но тут напарник мой орет "Не стреляй, ноги отстрелишь!", после чего ловко изворачивается в грязи лицом к руке и всаживает около неё в жижу монтировку на пол длины.
Но коричневая пятерня не разжимается. Жижа вокруг неё бурлит, вздыматься и наружу, обтекая серыми нечистотами вперемешку с кровью, вырастает голова, из которой торчит монтировка. Голова вполне человеческая, если не считать отсутствия лица и жидкой грязи, стекающей повсюду. Когда я говорю, что у головы нет лица, то это именно то, о чем я говорю. То есть там вместо носа, глаза и рта просто натянутая на лицевую кость кожа. Следом появляются мускулистые плечи, руки , торс и наконец ноги. Виталя, схваченный за лодыжку, во время этого рождения оказывается вверх ногами. Его держат за лодыжку, как провинившегося мальчишку.
Пораженный зрелищем, я не сразу вспоминаю, что ружье все еще у меня. А голый мускулистый тип с монтировкой в голове, исходя яростью, с силой швыряет Виталю к дальней стене. Паренек шлепается об обои, как длинная мокрая тряпка. Такой же тряпкой он падает плашмя на грязный диван, а на стене остается длинное мокрое пятно.
Тип без лица, разобравшись с Виталей, недвусмысленно поворачивается ко мне.
- Вот теперь стреляй! - подсказывает распаленный синяками Виталя.
Тип с монтировкой в черепе бросается на меня размашистым шагом. Я пячусь назад, жму на спусковой крючок. Голова разлетается на части, как хеллуинская дыня. Кровь с расщепленными костями черепа прилипает к стенам и потолку. Тело без головы падает на колени, затем заваливается на бок и медленно погружается в серую жижу.
Виталя плюхается на четвереньках в серый ил, чтобы успеть спасти утопающую монтировку. Но железяка уже скрывается под слоем грязи и ему приходится окунать вдогонку руку.
- Да сдалась тебе эта монтировка! - кричу, а сам по сторонам на жижу смотрю.
- Да достал уже!- в ответ пыхтит Виталя.
Но ни черта он не достал. Я понимаю это по выражению его лица. У него лицо человека, который хочет вытащить из пруда рукой жирного сома, но натыкается на острые зубы кровожадной акулы. Он успевает сказать лишь " О, чёрт" и его рука резко уходит в глубину, а лицо окунается в жижу.
Я кидаюсь к нему на помощь, отдираю от своей рубашки кусок рукава , заворачиваю им дуло и втыкаю ствол на добрые двадцать сантиметров в серый ил.
Нажимаю на спусковой крючок.
Глухой выстрел отдается дрожью до самого позвоночника. Секундное ожидание и Виталя к моему удивлению вытаскивает руку на волю. И что еще удивительнее, в его руке монтировка.
- Где может быть эта отмычка? - спрашиваю, помогая ему подняться.
- Я.. кажется... понял, - говорит, а у самого дыхание сбито и он медлит со словами.
- И чего ты понял?
- Где отмычка.
- И где?
В эту секунду на потолке позади Витали разрывается та самая здоровенная зеленоватая блямба. Из неё выливается ведер двадцать слизистого гноя, а вместе с ним на пол плюхается нечто огромное, мясистое, бесформенное и мерзкое.
Моя бледность выдает неподдельный ужас и Виталя оборачивается назад так, будто готовится узреть самого сатану. Не сразу, но я догадываюсь, что это самая большая жаба, которую мне доводилось видеть. Из-под тяжелых бугристо зеленых век нездорово поблескивают два черных глаза размером с яблоко каждый. Из подвижной гортани исходит характерное "ква".
И пока я навожу ружье на цель, жаба с разевающейся пастью кидается к Витале, как летящая со свистом грязно-зеленая гора.
Еще в прыжке она хватает его целиком в непомерно разинутую пасть и, приземляясь, краем морды отбрасывает меня в жижу. Я падаю на спину, не выпуская ружья, и проскальзываю по серому илу почти до выхода из гостиной.
Виталя оказывается слишком большим, чтобы заглотнуть его целиком за один присест. Он умудряется вывернуться в её пасти так, что наружу высовывается его голова и одна рука с монтировкой.
Он уже весь в жабьей слизи.
Вот черт, думаю, она же сейчас его переваривать начнет! И уже снова прицеливаюсь, чтобы под брюхо твари шрапнели пустить, но Виталя меня останавливает, вскидывая руку с монтировкой:
- Не стреляй! - кричит, выплевывая слизь. - У неё зубов нет, я тут сам выберусь.
- Ты в уме!? - кричу, вставая и поскальзываясь в иле. - Она же тебя сейчас проглотит!
- Это всего лишь жаба, черт бы её побрал! - в ответ ругается Виталя. - Я понял насчет рисунка и головы...
Тут его собственная голова снова в жабью пасть уходит и наружу торчит только рука с монтировкой. Я подбегаю и тяну его за эту руку. Жаба в борьбе за добычу морду недовольно в сторону отводит. И все же мне удается победить в короткой схватке и вот лохматая голова Витали, вся в жабьих соплях, снова вырывается из пасти.
Он делает жадный глоток воздуха и кричит:
- Голова!
- Что "голова"? - нервно ору.
- У жены шапочника тело пришлось сжигать без башки.
- Чего?
- Все сходится, - с зажмуренными от слизи глазами орет Виталя. - Баба без головы это она. В тот раз Грыничкин её уволок. Голову то есть.
- И что? - не понимаю.
- Она и есть отмычка. Найди бошку! В той спальни у Грыничкина нора ... Под полом. Возьми вот...
И бросает в жижу к моим ногам свою любимую монтировку.
- Хорошо, - киваю и нагибаюсь подобрать монтировку из грязи - Я все понял.
В этот момент жаба, недовольная посторонними разговорами, сердито вскидывает морду к верху, открывает пасть шире и Виталя исчезает в розовых внутренностях мерзкой амфибии.
С немым ужасом и отвисшей челюстью, я смотрю, как фигурное вздутие под бородавчатой кожей медленно сдвигается от гортани к желудку. Жаба, переваливаясь с бока на бок, поворачивается задом.
Я не могу его просто так оставить. Я просовываю монтировку в петли на джинсах, а после прицеливаюсь ружьем в жабий затылок. Совершенно случайно я замечаю, что на потолке чуть левее разорвавшейся блямбы уже набух другой кокон.
За мгновение до выстрела в мою левую лодыжку вцепляются длинные холодные пальцы.
Ружье выстреливает в падении. Заряд уходит значительно выше, а я с кратким вскриком падаю спиной в болотную жижу. Я падаю так, что моя голова стукается о паркет коридора, а ружье отлетает к дальней коридорной стене.
- Черт! - кричу, пытаясь встать, но рука из жижи не дает и я снова падаю.
- Дьявол! - кричу я в отчаянии, сидя в грязи, как пойманная в капкан свинья. - Черт, черт, черт!
И пока я ору, из жижи выбирается другая пятерня. Словно кобра она хватает меня за правую лодыжку и теперь обе руки тянут меня в глубину.
- Ах ты тварь, - дрожащими пальцами я быстро вытаскиваю из джинсовых петель монтировку.
- Отпусти! - кричу и бью монтировкой плашмя по жиже, но от удара мне достаются лишь брызги.
Мои ноги увязли уже по колено и теперь я могу двигаться только верхней частью тела.
- Виталя, черт бы тебя побрал! - кричу я во все легкие, надеясь, что он услышит.
Хотя вероятно сейчас он медленно переваривается в жабьем желудке и вряд ли слышит что-то еще, кроме бульканья ферментативного сока. И только теперь я замечаю, что заряд ружья попал во второй потолочный кокон, который сильно провис. Из него льется вязкая желтовато-красная протеиновая гадость, но само существо еще каким-то чудом остается внутри.
- Нет, нет, нет, - выпаливаю я скороговоркой, будто это может задержать рождение потолочной твари.
В панике я втыкаю монтировку в жижу рядом со своими ногами, как это делал Виталя. Я бью раз - и монтировка уходит в грязь, как в масло. Я бью два, три, четыре раза, но по-прежнему вытаскиваю монтировку без следов крови.
Я бью в пятый раз - и вот рука ощущает сопротивление с глухим хрустом. В месте попадания илистый пол пузыриться кровью, а я улыбаюсь. Попался, чертов ублюдок . Но мои ноги все еще держат. Их держат и после того, как из грязи показывается голова без лица и после того, как вырастает туловище. В этот раз тварь не такая широкоплечая, как первая. К тому же у неё шикарный женский бюст. Фигура вырастает из грязи, словно её толкает со дна невидимый лифт. В считанные мгновения я, как и Виталя, оказываюсь верх ногами.
С чисто мужским наслаждением я смотрю в перевернутом ракурсе, как с коричневых сосков капает серый ил. Мельком думаю, что мне повезло больше, чем Витале. По крайней мере, я увижу перед смертью шикарные сиськи.
А потом перед моим обезумевшим взором мелькает жаба с Виталей внутри. Я вижу, что под кожей у неё происходит движение.
Давай, безмолвно прошу я, сделай это.
И перед тем, как быть брошенным на стену, я успеваю заметить, как из жабьего хребта прорывается сверкающее лезвие самурайского меча.
Меня швыряют в сторону, словно бешеную собаку, которую хотят добить. Я врезаюсь в стену, как тряпичная кукла, набитая костями и мясом. Я больно ударюсь челюстью, прикусываю до крови язык и падаю на диван.
Несколько мгновений в прострации. В ушах гудит от кровяного давления. Без определенных мыслей я наблюдаю за пластичными деформациями потолка. Еще одна жаба? Какая это: вторая или третья?
Сквозь гул в голове я слышу, как позади разрывается кокон. В гостиной раздается новорожденное "ква". Я слышу возню совсем рядом, вспоминаю о Витале и уже нахожу силы, чтобы встать, но тут существо без лица хватает меня за грудки и я вновь взлетаю в воздух.
А потом сразу впечатываюсь в болотный пол у самого выхода в коридор. Надо мной болтаются грязные, но шикарные груди. Женщина без лица и волос топит меня, вталкивая в ил под прессом рук. Под неглубоким слоем жижи пол обретает вязкость пластилина и потому утопить меня нет так то просто. Но сантиметр за сантиметром серый ил обволакивает лицо, забирается в уши, в нос, в рот.
Я судорожно хватаю воздух разбитыми губами, прикидывая, что продержусь еще секунд семьдесят. Но проверить это придется в следующий раз. Безликая голова с монтировкой в черепе слетает с плеч, и, подскакивая по паркету, укатывается в коридор. Коричневые груди падают мне на лицо, едва не заканчивая начатое.
- Ты чо, как? - слышу я голос Витали.
Он убирает с меня обезглавленное тело в сторону и протягивает руку помощи.