Сгорбившись, я сидел на скользкой скамье. Чтоб удержаться на месте, мне приходилось впиваться ногтями в мокрое дерево -- лодку качало в такт неторопливым гребкам седовласого лодочника. Смотреть на него было неприятно. Его длинные засаленные лохмы, походившие на растрепавшуюся паклю, как-то чересчур лениво раскачались из стороны в сторону. Они будто противились ветру, с силой дувшему совсем с другой стороны. Может я слишком устал, может быть фантазия моя чересчур разыгралась, только волосы лодочника казались мне живыми. Я не мог избавиться от озноба, разлившегося холодом между лопаток, помимо воли ощущал, что каждый волосок на теле встал дыбом. Опасность -- вот что я чувствовал каждой порой. И тревога моя становилась все сильнее по мере того, как сгущались сумерки.
Это был какой-то бесконечный день. Все что мне запомнилось, так это нестерпимый жар раскаленного воздуха да мучившее меня чувство жажды. Я так устал, что очнувшись от грубого пинка, не смог вспомнить кто я, как оказался на поросшем жухлой травой берегу реки.
- Ну, ты, -- стоявший надо мной великан еще раз пнул меня запыленным сапогом, -- ехать будешь или как?
В горле у меня было совсем сухо, поэтому я только кивнул. И зачем?
- Тогда поторопись. Солнце садится.
Великан отошел, я проводил его глазами и увидел лежавшую на берегу лодку.
Сил не было, я с трудом смог подняться на колени, помогая себе трясущимися от напряжения руками. Кое-как, на четвереньках, мне удалось приблизиться к лодке. Перевалиться через борт я не смог. Крякнув от натуги, лодочник забросил меня в лодку, а потом одним мощным толчком спихнул ее в воду.
Мне стало легче -- воздух над рекой был холодный. Я опустил руку за борт и зачерпнул показавшуюся ледяной воду. Воспоминание о жаре растаяло с первым глотком до горечи соленой воды.
Великан залез в лодку и взялся за весла. Раздался первый тихий плеск.
Вокруг меня сомкнулась толща воды. Горькая, она щекотала кромку языка -- прежде чем окунуться, я успел глотнуть немного, после чего в испуге закрыл рот.
Сверху пробивался слабый свет, я погружался все больше, вода давила со всех сторон. Спасенья мне не было.
Вдруг, сквозь горечь и темноту я почувствовал натяжение -- в слабеющем свету мне удалось разглядеть тонкую нить, запутавшуюся между пальцев рук. Нить еще раз натянулась и мне почудилось, что в то же мгновение я расслышал тихое 'пи-и'... Как сумасшедший, хватающийся за соломинку, я потянул за нить, как будто бы она могла вытянуть меня наверх -- к солнцу и спасительному воздуху.
Холод и вода сделал свое дело -- я чуть взбодрился и даже смог без посторонней помощи усесться на лавку. Теперь незнакомый лодочник не выглядел таким уж огромным. Должно быть мне так показалось от того, что я смотрел на него с земли. Разглядеть лодочника мне не удалось - заходящее солнце слепило меня, я видел только темный силуэт. Но почему-то мне почудилось, что это старик.
Он мерно раскачивался передо мной, то опуская весла в воду, то вновь вознося их над поверхностью реки. От этого зрелища меня замутило, и я прикрыл слезящиеся глаза.
Зачем я полез к нему в лодку? Что там на том берегу реки?
- Слышь, парень, -- меня потрясли за плечо. Я с неохотой открыл глаза -- лодочник. -- Ты мне как за труд заплатишь? Деньги хоть есть?
Я опять закрыл глаза -- так было легче. С тех пор как мы отчалили солнце почти село, по небу разлилось багровое зарево, отчего все вокруг окрасилось в кровавые тона. От этого на душе стало тревожно.
Лодочник меня опять тряхнул. Я вяло зашарил по карманам: вот черт -- пусто! Должно быть я покраснел -- щеки мне как огнем опалило. Хорошо хоть, что этого, скорее всего, не видно в закатном багрянце.
- Прости, -- пробормотал я, мне было очень стыдно.
Старик шумно задышал. Я съежился -- надеюсь, он не выкинет меня за борт, ужас сна про горько-соленую глубину еще не прошел.
Я рискнул открыть глаза -- и тут мне сделалось совсем не по себе. Я стал замечать в своем спутнике всякие пугающие странности. Лицо его по-прежнему было в глубокой тени, хотя еще не совсем стемнело и многое можно было разглядеть. Его волосы не слушались ветра. Что-то еще на грани восприятия не давало мне покоя, но из всей суммы впечатлений я никак не мог вычленить, что именно было не так.
Мне стало страшно как никогда в жизни. И тут старик скрипуче захохотал.
Помню грохот. Знаете, есть такие большие жестянки, наполненные конфетами или всякой мелочевкой. Почему-то ничто не громыхает так ужасно, как такая банка. Звук оглушающий, и до рези в животе неприятный. Стоит уронить такую банку и всё -- как по команде сбегаются все, кто был в доме.
Странно, я помню грохот, но не помню лиц тех, кто прибежал. Почему?
Кто они?
Кто я?
Почему мне никак не удается вспомнить ни одного имени?
Что со мной не так?
- Прекратите! -- я что было сил зажимал уши. -- Заткнитесь! Пожалуйста...
Смех лодочника резко оборвался, я опять услышал плеск весел. Открыл глаза. Фигура лодочника выделялась тьмой на темном же фоне противоположного берега. Вот еще одна странность -- мне казалось, что наше путешествие длится вечность, хотя река не выглядела такой уж широкой.
Не знаю, что на меня нашло, но только я почему-то решил нагрубить пугающему незнакомцу:
- Вы нашли меня на берегу -- может и карманы мои проверили? У меня были деньги!
Черт его знает откуда, но я точно знал, что деньги были.
- Так как, шарили? -- голос мой дал петуха, я закашлялся.
Замерший было лодочник вдруг резко ко мне наклонился, нависнув страшной глыбой.
Я с трудом выдохнул.
И тут лодочник резко подался назад. Весла блеснули над водой в последний раз -- лодка резко врезалась в берег. От удара я слетел со скользкой скамейки и больно ударился боком о борт. В глазах у меня потемнело. Я потянулся потереть их, но тут же в испуге отдернул руки, коснувшись чего-то холодного, металлического. В то же мгновение, я почувствовал, что закрывающие мои глаза шоры падают. Успел что-то поймать -- кругляшок, вроде бы монета -- вторая монета упала на днище лодки, громко звякнув о что-то.
- Отдай, моя плата!
У меня перед носом раскрылась белеющая в темноте ладонь. Я содрогнулся и протянул монету, невольно задержав на ней взгляд. Странная какая -- никогда таких не видел. Монета блеснула, в ней, как в зеркале, отразилось дотоле невидимое лицо лодочника. Я застыл как каменный. Сотни змей шевелились вокруг мелово-белого узкогубого лица. Волосы -- они живые, мне не показалось. В тоже время я что-то вспомнил и неожиданно для себя произнес:
- Вы женщина?!
Осознать сказанное, как и поднять глаза на удивительное создание я не успел -- ужасный лодочник запрокинул голову и издал ужасный собачий вой, такой сильный, как будто не одна, а три собаки разом взвыли в его глотке. Мое тело оказалось мудрее головы, не успев додумать мысль о своем нелепом предположении про женщину, я очутился за бортом. В этот раз я не испытывал иллюзий -- вода в реке была кровью, я точно вспомнил этот соленый вкус. Захлебываясь, я с непонятным мне упорством и надеждой сжимал в ладони монету.