Утром нас поджидал сюрприз. Игра изменила не только дислокацию, переместившись из зала в большую квадратную комнату, опоясанную столами и стульями, но и ведущего. Уже привычно рассевшись в кружок, мы приготовились как минимум полчаса ждать не отличавшуюся фанатичной пунктуальностью Партизанку. Но дверь распахнулась ровно в десять, и вместо странной девушки перед нашими изумленными очами предстал тот самый мужчина, которого мы имели счастье лицезреть давеча в течение нескольких секунд. Нынешнее его появление было запланировано всерьез и надолго - судить об этом можно было уже по тому, что пришелец по-хозяйски устроился на пустовавшем до того стуле и принялся бесцеремонно нас разглядывать. Между делом он сообщил, что зовут его Вольдемар Петрович, вести Игру дальше будет именно он, и попросил нас представится и рассказать о себе. Рассказы о себе не клеились. Мы вяло втискивали в несколько дежурных фраз информацию о своих исключительных личностях и тут же передавали эстафету сидящему рядом соседу, чтобы иметь возможность: а) избавиться от пристального внимания вновь прибывшего и б) под шумок рассмотреть его самого.
Вблизи он оказался еще худее, чем казался издали. Восточные черты желтоватого лица вызывали ассоциации с исчезнувшей без следа Партизанкой, с Великой китайской стеной и почему-то - с тибетскими монахами-отшельниками. К эдакому лицу любой уважающий себя антрополог потребовал бы приставить соответствующий азиатский торс с крепкими кривоватыми ногами, унаследованными от перманентно конных предков, и коротким мускулистым туловищем, в любую секунду готовым к смертельной схватке с врагами. Однако тот, по чьему плану изготавливалось находившееся перед нами тело, то ли не удосужился проконсультироваться со специалистами по антропологии, то ли намеренно действовал в пику им. Возможно, все было куда проще: помимо сынов монголоидной расы неизвестный автор проекта сильно уважал также представителей европейского декаданса. Об этом можно было судить по скандинавскому росту Вольдемара Петровича, длинным конечностям с нервными артистическими пальцами и общей субтильности телосложения, явно апеллировавшей то ли к изможденным узникам концлагерей, то ли к измученным длительным отсутствием вдохновения работникам творческого труда. На этом контрасты не заканчивались. Быстрая речь и столь же порывистые, почти рубленые движения колоритно дополнялись почти немигающим взглядом увеличенных очками узких глаз...
Времени на более пристальное изучение своей особы Вольдемар Петрович (он же Петрович, он же ВП, он же руководитель Программы, креатор, демиург, почетный изобретатель всея Руси, народный целитель, мануальный терапевт, биофизик, видный астролог, оракул и прочая и прочая) нам не предоставил. Тренинги посыпались на наши головы с утроенной по сравнению со вчерашней интенсивностью. Нам снова приходилось играть, рисовать, писать, думать и так далее, причем задания были не в пример сложнее и изощреннее. Любая попытка схалявить или "слинять с базара" безжалостно блокировалась. Банальные отчеты, казенные ответы, заученные по учебникам фразы - все подвергалось немедленному остракизму. Вчерашняя Партизанка начала казаться мне сущим ангелом, а объем знаний, который походя демонстрировал нам ВП, ужасал своими нечеловеческими размерами. В силу особенностей своей первой (и на тот момент - единственной) профессии мне проходилось проводить долгие часы бок о бок с учеными мужами. Но все они как на подбор были узкими специалистами в избранной области знаний и в лучшем случае осведомленными профанами - во всех остальных сферах. Представить себе, что человек может успеть за свою жизнь если не досконально разобраться, то хотя бы подумать буквально обо всем на свете - это плохо укладывалось у меня в голове. Боюсь, что не только у меня...
Если бы ВП просто демонстрировал свою эрудицию, пережить это все-таки можно было бы - с определенными последствиями для самолюбия, но без существенного ущерба для психики. Однако он стремительно и безжалостно прошелся по основным понятиям, на которых обычно зиждется мир человека, вышиб почву у нас из-под ног, победоносно вскарабкался на полученные мировоззренческие руины и, взирая на нас с их головокружительной высоты, начал излагать основы своей парадигмы. Крыши съезжали и исчезали в неизвестном направлении. Мозги плавились, как под знойным июльским солнцем, хотя температура окружающей приютившее нас помещение среды едва дотягивала до сорока градусов по Фаренгейту. В воздухе носились обломки доселе незыблемых понятий и представлений о реальности, а также чакры, тонкие тела, эгрегоры и сложные взаимосвязи внутри вселенского организма. Десять пар остекленевших глаз неотрывно пялились на вошедшего в раж ведущего, вещавшего откровение за откровением.
Не знаю, чем бы закончилось это торжество мысли над забитым ногами невежеством, если бы ВП не решил прервать обрушившийся на наши головы поток. Перерыв на обед снова пришелся как нельзя кстати и позволил нам несколько прийти в себя от полученных потрясений. На сей раз мы не спешили завершать трапезу, оттягивая неизбежный момент продолжения тренингов. Ведущий нас не торопил. Как известно, тщательное и монотонное переваривание снеди способствует не только улучшению пищеварения, но и некоторому оттоку крови от головного мозга к желудочно-кишечному тракту. Полчаса спустя мы представляли собой милую компанию осоловевших и расслабившихся субъектов, потерявших в результате акта разнузданного чревоугодия не только всякую бдительность, но и трезвое представление о происходящем.
ВП это было только на руку. Когда он резво поднялся со стула, подошел к окну и попросил нас сделать то же самое, мы последовали за ним, как безвольные овцы за пастухом. Первому из членов нашей доблестной отары (им оказался тот самый каменнолицый юноша с романтическим прозвищем Викинг и не менее романтическим именем Гриша) было предложено вскарабкаться на подоконник. Если бы выходящие прямо на тротуар окна особняка (а мы находились на третьем этаже) не были благоразумно одеты в вычурные металлические решетки, мои мысли приняли бы еще более мрачное направление. Но и без этого повод для беспокойства был налицо. Подоконник был, во-первых, довольно высоко от пола, во-вторых, недавно выкрашенным и оттого определенно скользким на вид, в-третьих, совершенно не приспособленным для стояния на нем чего-то более крупного, нежели горшки с цветами в количестве четырех штук. Обалдевший от открывшегося сверху вида Викинг Гриша вцепился руками в оконную решетку и вопросительно воззрился на ВП. Но тот словно забыл о подвешенном между небом и землей участнике и начал отдавать распоряжение тем, кто еще чувствовал под ногами безопасную твердь. Мы были выстроены в две параллельные колонны, "головы" которых почти упирались в подоконник, а "хвосты" располагались примерно в середине комнаты. Стоящие в колоннах участники, на лицах которых уже явственно читалось запоздалое понимание пропущенного подвоха, по команде ВП протянули руки навстречу друг другу, обратив их ладонями кверху и слегка согнув в локтях.
Когда наши верхние конечности образовали некое подобие одеяла, растянув которое доморощенные спасатели собираются ловить грозящего прыгнуть с балкона самоубийцу, дошла очередь и до Гриши. Задача была проста и почти лишена героической патетики: развернуться к окну передом, а к комнате, - извините, задом, и ровненько упасть в подставленное спасательное средство. При этом - сущая малость! - умудриться не согнуть ноги в коленях, дабы не выдать своего страха, и никого не зашибить, судорожно размахивая руками или, паче того, ногами. Гриша туповато покивал, демонстрируя полное понимание полученных инструкций, повернулся лицом к стеклу, еще крепче вонзил пальцы в плетение решетки и... надолго замер. Мы молчали, понимая, что прерывать торжественность момента неуместными шутками недостойно гордого звания участника Игры. Время шло. Гриша сопел и оставался недвижим. Наконец, ВП надоела затянувшаяся немая сцена, и он сказал: "Ладно, подумал о смысле жизни, - и хватит. Падай давай!"
Прозвучал душераздирающий вздох. Долговязое Гришино тело описало в воздухе темную дугу и грохнулось на подставленные ладони. Весил Викинг немало, к тому же каменными, судя по жесткости, у него были не только лицевые мышцы, но и все прочие тоже. Толпа хором охнула, но удержала оказавшееся у нее в руках бревно с человеческим лицом. Секунду спустя Гриша уже стоял на полу, силясь сфокусировать разъезжавшиеся в стороны глаза и стереть с физиономии идиотски счастливую улыбку. "Получилось, блин!" - сказал он, обводя нас сияющим офонаревшим взглядом. Обе шеренги расслабились, кто-то нервно хихикнул. "Ничего не "получилось", - передразнил его ВП. - Давай лезь еще раз. Я же говорил: ноги не сгибать. И не трогай ты решетку, она и без тебя еле держится!" Гриша испуганно отшатнулся от спасительных прутьев, пискнул и вторично полетел навстречу своей судьбе. Ни легче, ни мягче он не стал, но мы уже были готовы к грядущему испытания и встретили его с честью. Поймали ретивого эквилибриста почти у самого пола. "А еще можно?" - радостно спросил недобитый Викинг, когда его совместными усилиями привели в вертикальное положение и водрузили на пол. "Ишь, разошелся! - остановил юношу ведущий. - Людей видишь сколько? Всем попробовать хочется".
Как он ошибался! Пока очередные склонные к суициду субъекты (и Мишка - в первых рядах) самоотверженно карабкались на подоконник и летели солдатиками вниз, я судорожно размышляла, как бы мне профилонить этот замечательный тренинг. Дело было в том, что в недрах моего организма с детства сидел панический ужас перед высотой. Корни его прорастали сквозь страхи многочисленных родственников о судьбе несчастного дитятки, самостоятельно вышедшего на балкон (смертельно опасный в их представлении) и уходили в глубь веков и прошлых жизней. Растревоженная память выталкивала сопротивляющееся сознание в тот бесконечно далекий от нынешней меня момент времени, когда мое тело летело вниз со скалы навстречу волнам. Мышцы спины еще ощущали силу предательского толчка убийцы, небо и море сливались в смертельном водовороте, - и сердце выскакивало из горла, а рот раздирал немой крик. Нельзя сказать, чтобы я ничего не делала для того, чтобы справиться с этим неподотчетным ни воле, ни разуму чувством. Я тренировала выдержку на всевозможных подвесных канатных дорогах и колесах обозрения. Я прыгала с невысоких скал в море, искореняя наваждение. Я бродила по узкой стене Судакской крепости и отважно смотрела вниз из окон небоскребов. Некоторое время мне даже казалось, что я справилась. В тот памятный второй день Игры обнаружилось небольшое, но существенное "но": в предыдущих экспериментах весь процесс контролировала и направляла я сама. Здесь же нужно было отдать свое тело - пусть всего на мгновение - на произвол едва знакомых и совершенно чужих людей. Умом я, конечно, понимала, что уронить меня не уронят: если уж поймали шкафообразного Гришу, то как-нибудь выдержат и мой скромный вес. Но мое сердце и прочие потроха находились в тот момент решительно не в ладу с умом. Ибо одно дело - рассуждать о чем-либо теоретически, и совсем другое - испытать это на практике. Разная степень вовлеченности, знаете ли.
Проблема, как легко догадается проницательный читатель, заключалась в том, что обнаруживать столь непростительную слабость можно было бы рядовому участнику тренинга, но никак не человеку, который сам собирался работать тренером-психологом. Выбор был прост и очевиден. Я стиснула волю в кулак (на самом деле, в тот знаменательный момент она находилась в аккурат в районе солнечного сплетения и сама стиснула себя так, что дышать стало сложно) и полезла на треклятый подоконник. Оказавшись наверху, я тут же прониклась пониманием и сочувствием к первопроходцу Грише, чье долгое оглаживание решетки столь жалко и недостойно смотрелось снизу. Витые прутья притягивали магнитом. От людей, навстречу распахнутым рукам которых мне предстояло лететь, отделяла безбрежная пропасть. Даже серое небо в клочьях непричесанных облаков казалось ближе. Но медлить было нельзя. Это я поняла как-то сразу, едва став ногами на скользкую гладкую поверхность: чем дольше оттягиваешь момент падения, тем меньше остается решимости и тем больше глаза у страха. Я оглянулась через плечо, чтобы лишний раз убедить себя в надежности "спасателей", и разжала руки, которые незаметно для меня сами успели вцепиться в решетку.
Дабы адекватно описать пережитые мной чувства, придется отступить от привычной линейной причинно-следственной цепочки событий. Я падала долю секунды - и несколько минут. Душа уходила в пятки от страха - и взмывала ввысь от восторга. Время обнаружило свою существенную неоднородность: оно текло очень быстро в начале и растягивалось радужным мыльным пузырем в конце полета. Пространство было совершенно пустым и в то же время наполненным какой-то тугой пружинящей субстанцией, мешавшей телу рухнуть вниз тяжелым мешком. Не успела я осмыслить все богатство оглушительных чувств, как снова оказалась на подоконнике, минуя промежуточную фазу стояния на полу. ВП решил, что мое падение было недостаточно осознанным и эффектным - и первую попытку пришлось повторять еще пять раз.
Когда я наконец обрела ощущение устойчивой поверхности под ногами, остановила покачивание мозгов в черепной коробке и осмотрелась вокруг, меня поразили изменения в настроении народа. Назвать воцарившуюся атмосферу эйфорической было бы преувеличением, однако некоторые проблески восторга вкупе со всеобщим братанием были налицо. Что-то необратимо изменилось в комнате, где мы толклись с самого утра, и обрушившиеся на город сумерки, вынудившие нас включить свет, только подчеркивали происшедшую метаморфозу. Пост-тренинговые отчеты писались на диво быстро и отличались явно большим коэффициентом интеллекта. Даже о том, что это был тренинг не только на преодоление страха, но и на доверие к людям, мы умудрились догадаться сами. С доверием у меня, в отличие, к примеру, от Мишки, было явно не очень. Но расстроиться по этому поводу я не успела. Труба опять звала нас на подвиги.
На сей раз мы не строились в шеренги. Один человек (им - не без умысла ведущего - оказался Мишка) аки постамент был установлен в центре комнаты, все прочие окружали его концентрическими слоями, изображая панцирь улитки. Мне получившаяся фигура больше напоминала спираль Архимеда, но я решила не умничать понапрасну, и это ценное научное наблюдение безгласно умерло во мне почти без сопротивления. Итак, мы стояли плотной монолитной... гм... улиткой, прижимаясь телами и дыша друг другу в затылки и уши. Чем-то это напоминало размещение в транспорте в часы пик, хотя там я никогда не обнаруживала такой странной упаковки живых существ. "А теперь начинаем гудеть", - сообщил ВП. Вперить свои удивленные очи в заявителя мы не могли по той простой причине, что, во-первых, располагались к нему спиной, а во-вторых, - эти самые очи были закрыты по его непосредственному указанию. Никто не издал ни звука. "Гудение должно исходить из энергетического центра чуть ниже пупка, - продолжил ВП, которого наш вынужденный бойкот ничуть не смутил, - и распространяться по всему телу. Звук должен быть примерно такой..." В комнате раздалось басовитое гудение шмеля. Выслушав затем краткую лекцию о вибрациях и резонансе, который нам надлежало создать, мы начали робко извлекать из своих тел дрожащие звуки. У субъектов мужского пола это было хоть на что-то похоже, девушки же производили невообразимый писк, напоминавший то ли поминальный плач на последнем издыхании, то ли брачный вопль гигантского комара, то ли издевательства над слухом при помощи стекла и нескольких ржавых гвоздей. Удержаться от взрывов истерического хохота и саркастических комментариев было трудно, и ВП с трудом нас утихомирил.
Несколько минут и "блинов комом" спустя мы все-таки сумели слегка настроиться друг на друга, и исторгаемый многоголовой спиралью звук перестал казаться многократно отраженным эхом базарного гомона. Еще через некоторое время наше нестройное гудение начало понемногу сливаться в единый гул. Дыхание спирало от старательно выводимых вибраций, воздух исчезал из трепыхавшихся легких, тела затекали от долгого стояния в одной позе, однако на эти мелочи уже никто не обращал внимания. С нами явно что-то происходило. Разношерстная толпа превращалась в погруженный в невидимые волны организм, который к тому же начал несильно, но ощутимо раскачиваться из стороны в сторону. Не могу сказать, что мне это понравилось. Включение себя любимой в стройные ряды строителей чего бы то ни было я воспринимала в штыки с детства. Но деваться было некуда. Скованные одним ритмом, мы плечом к плечу трудились над созданием всеобъемлющего резонанса, который был призван...
Здрасьте, приехали! Я умудрилась забыть сообщить о самом главном компоненте тренинга, ради которого, собственно, все и затевалось. Должно быть, сказалось кратковременное затемнение в голове, случившееся после многократных падений с подоконника. Снимание крыш и потрясение мировоззренческих основ не было центральной задачей ВП, хотя поначалу мне, каюсь, именно так и показалось. Он собирался - представить только! - научить нас по-новому жить и взаимодействовать с миром. В его грандиозные планы входило (только не смейтесь) превращение общественных животных с зачатками разумности в человеков с большей буквы Ч. Ну, не всех на свете, конечно, а только тех, которым посчастливилось с ним встретиться. И которым к тому же больше всего на свете хотелось именно такой метаморфозы. И которые, помимо вышесказанного, хоть сколько-нибудь годились для такого кардинального эволюционного скачка. В качестве разминки он и предложил нам тренинг с вхождением в звуковой резонанс, с тем чтобы мы попробовали подключиться к информационному полю и получить ответы на заранее заготовленные вопросы. Вопросы были, понятно, не абы какие, а касающиеся наших жизненных задач. Покажите мне не обремененного материальными благами славянина постперестроечного периода, который не мечтает заняться самосовершенствованием и выяснить свое жизненное предназначение! Мне лично такие не попадались. Итак, мы припасли животрепещущие вопросы и приготовились получать не менее животрепещущие ответы. Именно эта возвышенная цель помогала нам преодолевать неудобства долгого и неподвижного стояния в тесном соседстве друг с другом, подавляла неадекватные смешки и побуждала трудиться над воспроизведением специфических звуков...
Сколько совокупного времени заняли наши усилия - сие науке неизвестно. Гул стал мощным и низким, достиг пика, а затем медленно и мягко сошел на нет. Еще некоторое время мы стояли, боясь нарушить возникшее единение и ожидая обещанных ответов, а затем приоткрыли глаза и с озадаченным видом разбрелись по комнате. "Про отчетик не забудьте", - бодрый голос ВП вывел народ из прострации. Ручки быстро забегали по бумаге. Я теребила тетрадь и смотрела в темное окно. Признаваться в том, что у меня ничего не получилось, не хотелось не только людям, но и самой себе. Бессвязные мысли и разрозненные картинки, мельтешившие у меня в голове во время тренинга, вряд ли можно было счесть сигналами из информационного поля. Подобными "сигналами" мои мозги замусорены в любое время дня и ночи. Но что-то писать было нужно, и я быстро набросала перечень ощущений и эмоций, которые успели промелькнуть в означенный период времени.
В ходе заслушивания отчетов выяснилось, что большинство участников справились с задачей гораздо успешнее меня. У кого-то были очень яркие и почти осязаемые видения; кто-то осознал какие-то очень важные для себя вещи; светящийся от восторга Мишка рассказал, как понравилось ему ощущать себя частью огромного живого организма и растворяться в общем ритме. Дошла очередь и до меня. Я вяло перечислила запечатленные на бумаге пункты, надеясь, что торпеда пройдет мимо и ведущий ничего не заметит.
--
Ответ-то получила? - глаза ВП проницательно смотрели на меня сквозь толстые линзы.
Я пожала плечами.
--
Не получила, - резюмировал он. - А почему, знаешь? Чем ты занималась, когда все начали входить в резонанс?
--
Пыталась выбраться из него, - я поняла, что скрыть все равно ничего не удастся, и решила для разнообразия сказать правду. - Мне не нравится находиться в толпе. И ощущать себя частью какого-то там организма - тоже!
--
Ясненько, - сказал ВП и поднялся. - Сейчас мы проведем тот же тренинг еще раз. Становись в центр. И постарайся хоть сейчас не прохалявить!
--
Вопрос задавать тот же? - обреченно спросила я.
--
Зачем? Давай сделаем так. Как ты относишься к коллективу - я думаю, понятно. Попробуй теперь выяснить, какова твоя роль и место в нем.
Улитка-спираль шустро свернулась вновь, теперь уже вокруг меня. Лица людей были серьезны и даже слегка торжественны. На раскачку ушло совсем мало времени, и вскоре я уже чувствовала себя стоящей в чреве гигантского звучащего органа. Поначалу меня еще отвлекали нестройно звучащие голоса и чье-то ерзанье на периферии, а затем все эти наносные впечатления смело ветром происходящих метаморфоз. Уже не было ни органа, ни тел, ни отдельных звуков, ни вопросов, ответы на которые мы собирались вылавливать в пространстве, - я стояла на вершине огромной горы, которая содрогалась и дрожала у меня под ногами. Вибрация поднималась откуда-то снизу, от подножия горы, а может быть - от штормящего океана, который обнимал ее со всех сторон. Упругие волны пронизывали толщу твердой породы, расходились по ней концентрическими кольцами и всплесками рвались вверх. Скоро вся гора уже гудела как трансформаторная будка (прошу прощения за столь прозаичное сравнение, но ничего более адекватного в голову, увы, не приходит), и я почувствовала, как вибрация начинает подбираться к моим ступням... Когда несколько минут спустя я превратилась в некое подобие полой трубы, сквозь которую несся невидимый и бесплотный, но невероятно энергетичный поток, темнота над головой лопнула и сверху полился ослепительный свет - настолько яркий, что будь у меня вторые, внутренние глаза, я бы зажмурила и их тоже. Свет беспрепятственно проходил через то сгущение пространства, которое я по недомыслию продолжала считать собой, и изливался на выросшую из толщи океанской воды каменную глыбу...
Последующие события выглядели до такой степени блеклыми и невыразительными на фоне случившегося переживания, что от них не осталось почти никаких следов. Я слушала свой чужой голос, пытавшийся выразить невыразимое, смотрела на непонятно зачем возникший мир людей и предметов сквозь иллюминаторы глаз, - и продолжала оставаться там, в пространстве бушующего белого огня. Никаких ответов, облеченных в слова, я так и не получила, но ВП ко мне больше не придирался. Похоже, его вполне удовлетворило то, что произошло. Тем временем совсем стемнело, и мы с удивлением обнаружили, что Игра подошла к концу. Задумчивые и какие-то просветленные участники расходились по домам, а мы с Мишкой остались для собеседования с ВП. Психолога-механизатора присоединиться к разговору почему-то никто не пригласил, и он ушел, бормоча под нос что-то о сектах и прохиндеях. Послушав наши рассказы о накопленном в разнообразных местах эзотерическом и прочем жизненном опыте, Петрович коротко кивнул и спросил, не напрягает ли нас принятая в Программе терминология. Я отрицательно помотала головой, поскольку слово "напрягает" совершенно не отражало тех сокрушительных эффектов, которые вызывало новое описание мироустройства в моей бедной голове. Мишка сделал тоже самое. "Вот и хорошо, - подытожил наш собеседник. - А теперь скажите-ка мне, чего вы хотите от этой работы". Честный Мишка обрисовал свою ситуацию с отъездом за бугор и объяснил, что для него эта работа - шанс зацепиться и остаться на родине. К тому же он всегда хотел работать именно в таком месте, где можно сочетать социальную деятельность и духовность... и так далее и тому подобное. "Я хочу развиваться", - коротко сказала я. "Что ж, будем вас пробовать", - сказал ВП. Судя по выражению его лица, это означало, что отборочный тур мы прошли.
Как назло, никакого природного катаклизма, долженствовавшего подчеркнуть торжественность момента, не последовало. Передачи доверенности на бессмертную душу с нас не потребовали, расписок собственной кровью - тоже. Слабовато в нашей реальности поставлена работа со спецэффектами, ничего не попишешь. Впрочем, никто пока и не сказал, что нас уже взяли в контору, хотя дело было уже сделано (это дошло до меня только пару месяцев спустя - о, великая человеческая прозорливость!).
...Меня долго мучила мысль: а что было бы, если бы я тогда все же не пошла на Игру? Этот простенький вопрос постоянно повисал в какой-то тошнотворно неприятной пустоте. Вакуум в том самом месте, где надлежало находиться альтернативным вариантам моей жизни, тревожил и наводил на всевозможные безрадостные размышления. От этой безысходности я как-то раз взяла и придумала историю девушки, которая свернула налево там, где я пошла направо, превратила ее черную вязь строчек на белых листах бумаги, приобщила к ее существованию друзей и знакомых (другие способы облечения литературного персонаж в плоть и кровь мне известны, но по техническим причинам пока не доступны) - и успокоилась. Теперь я точно знаю, что даже существа, не встретившие Мефистофеля, могут дойти туда, куда им нужно, и дышать стало гораздо легче...
--
Следующая игра - в субботу, - равнодушно сообщил ВП. - Только не здесь, а в другом помещении. Адрес вам сообщит Оксана.
--
Начало тоже в десять? - поинтересовалась я.
--
Как обычно.
И мы ушли. Я - в состоянии некоторого недоумения, которое периодически пыталось перерасти в смутный протест, который я в свою очередь одергивала напоминанием: "Работать надо! Развиваться надо! Деньги где-то добывать - тоже надо! Так что - молчать!!!" Мишка шел несказанно воодушевленный (надо сказать, что это состояние вообще с ним случалось довольно часто) и сетовал только на то, что мы сами не организовали нечто подобное. А ведь - могли бы! Я предпочитала неопределенно хмыкать в ответ. Меня радовало только одно: то, что на следующую Игру мы снова пойдем вместе. Вдвоем, как известно, и помирать веселей.