- Что у тебя с родственниками? - ни с того ни с сего спросил ВП, когда поздно вечером мы наконец покинули гостеприимную сауну и оказались на морозном воздухе.
Я скривилась, вынужденно опускаясь из возвышенных далей, в которых витала последние три часа, на запорошенную снегом землю Силен шеф, ничего не скажешь! Умеет так приложить фэйсом об тэйбл, что мало не покажется. И главное - в самый подходящий момент. Смешно, но до этого вопроса я почему-то была уверена, что путешествие "туда" меняет человека до неузнаваемости, избавляя от всех недостатков одним махом. И вот, поди ж ты, все недостатки при мне: страхи никуда не делись, внутренняя дрожь так и колотит, замешательство налицо... Может быть, это только я настолько неисправима? Ладно, с этим потом будем разбираться, сейчас нужно что-то отвечать. Откуда он про родственников узнал, интересно?! И что именно узнал?
- Имеются в наличии, - пришлось выдавить из себя максимально нейтральный и осторожный ответ, дабы не нарваться на какое-нибудь очередное задание, например, к завтрашнему утру кардинально перестроить отношения с домочадцами и проникнуться к ним чувством всепоглощающей безусловной любви.
ВП молчал, невозмутимо вышагивая по сугробам, и это молчание с каждой секундой мне все больше не нравилось. Зловещее было молчание, ничего хорошего не обещающее.
- А что? - не выдержала я, вприпрыжку догоняя босса.
- Тебе пора уходить из дома, - не оборачиваясь и не замедляя темпа движения, бросил он.
Что??? От неожиданности я споткнулась и чуть не полетела в сугроб. Как уходить? Куда? К бомжам? В паломничество? В скит?
- Надолго? - зачем-то решила уточнить я, уже подспудно зная ответ:
- Совсем.
Глаза защипали непрошенные слезы, и чувство пусть не всепоглощающей и очень даже условной, но все-таки любви к родному очагу и его обитателям стиснуло горло жестким обручем.
- А зачем? - задала я еще один бессмысленный вопрос. Ну и пусть шеф в который раз подивится моей тупости и непонятливости! Пусть вообще думает обо мне что хочет! Не могу же я вот так, без объяснений, без этой, как ее... мотивации взять и уйти из дома?!
- Ты хочешь двигаться дальше? - ответил он вопросом на вопрос.
А черт его знает, хочу ли.... То есть, с одной стороны, какой же уважающий себя духовный искатель не хочет двигаться дальше, даже если цели не ясны, задачи не определены, и дорог днем с огнем не сыщешь?! А с другой стороны - страшно, дискомфортно, непонятно, и энтузиазма не обнаруживается никакого. А с третьей стороны, жить в том однообразном болоте, которое меня обычно окружает, тоже, прямо скажем, не райское наслаждение. А с четвертой стороны... М-да, цельная у меня натура, ничего не скажешь!
- Хочу, - жалобно изрекла я, понимая, что другого ответа в разговоре с ВП в принципе быть не может. Не хочешь развиваться - иди ищи себе другую песочницу, без магов и личностного роста. И еще неизвестно, что страшнее - из дома уйти или из Программы. То есть, очень даже известно...
- Ну вот, - веско сказал ВП, как будто мое гипотетическое желание куда-то двигаться автоматически обосновывало необходимость ухода. - Я что, должен тебе напоминать, что человек не становится взрослым, пока не покинет родительское гнездо?
- Не-а, - я печально помотала головой, напоминая себе лишившуюся Кая и заодно утратившую смысл жизни Герду. О таком аргументе я должна была сама догадаться. По идее.
- Или рассказывать, как маг выстраивает взаимоотношения с социумом? - вещал мой не знакомый с идеями гуманизма шеф. И так человек уже почти смирился, зачем же его добивать-то? Но он безжалостно продолжал: - Или объяснять, что сложившиеся отношения с родственниками, построенные на взаимных претензиях, обидах и вампиризме, губительны не только для тебя, но и для них?
- Откуда вы знаете? - вскинулась я.
- Вижу, - мы как раз подошли к метро, ВП резко затормозил и вперил в меня свои увеличенные очками глаза. - Просто вижу, и все. С каждой Игры ты уходишь в одном состоянии, а возвращаешься в совершенно другом. Каждый вечер скатываешься на тот уровень, который был у тебя два месяца назад, еще до Программы. И каждый раз тебя приходится за уши оттуда вытаскивать. Какой отсюда вывод?
- Какой? - тупо переспросила я, потрясенная как надвигающимися на меня перспективами, так и его оценкой моего развития, точнее, не-развития.
- Где-то есть мощный источник утечки, - терпеливо пояснил шеф. - Черная дыра, в которую вся полученная тобой энергия вылетает со свистом. Анализируем: любовника у тебя сейчас нет - ведь нет? Далее. Друзей немного, да и общаешься ты с ними нерегулярно. На порчу или сглаз я, как ты понимаешь, грешить не могу - слишком примитивно. Что остается?
- Некуда мне уходить, - я попыталась ухватиться за последнюю соломинку. - Своего жилья у меня нет, снимать квартиру - денег сейчас не хватит, Мишка с Ритой вот-вот уедут. Не на улицу же идти!
- На улицу тебе никто и не предлагал, - усмехнулся ВП. - Есть другой вариант. Для начала можешь пожить у нас...
У кого это "у нас", интересно?! До сих пор мне никогда не приходило в голову задаться вопросом, а как, собственно, существует шеф в промежутках между Играми и занятиями. Не то чтобы я подозревала в нем виртуального персонажа, который периодически материализуется исключительно для того, чтобы учить уму-разуму несколько десятков разновозрастных балбесов, но представить, что ВП мирно сидит где-нибудь на затрапезной кухне в спортивных штанах с пузырями на коленках и домашних тапочках и ест, например, борщ со сметаной, было выше моих сил. Картинка положительно отказывалась монтироваться. Проще было вообразить слона, порхающего по посудной лавке.
Но раз он предлагает мне пожить "у них", - стало быть, где-то он все-таки живет. И маловероятно, что существа, проживающие с ним под одной крышей, все как на подбор белые и пушистые, а тем более - что они примут меня с распростертыми объятиями. Тут мне стало по-настоящему страшно. Рациональных объяснений этому страху не было, но под ложечкой засосало так, как будто я не ела уже как минимум дня три, и желудок отчаянно посылал последние сигналы бедствия в окружающее пространство.
- Давайте я для начала к Мишке переберусь, - предложила я звенящим от напряжения голосом. - Так будет проще.
- Кому проще?
- Ну... И родителям, и мне.
- Будем резать хвост по частям? Ну-ну. Дело твое, - пожал плечами ВП. - Но они же вот-вот уедут, ты сама говорила?
- Вот тогда и переселюсь... к вам, - наверное, на моем лице отобразилось нечто такое, что шеф решил не спорить. А может быть, он просто понимал, как призрачна и скоротечна отсрочка, которую я себе выторговала...
Как я и предполагала, мирного и бескровного ухода из дома не получилось. Я плела что-то несусветное о том, что от Мишки и Риты мне будет проще добираться на работу, что надо помочь ребятам собрать вещи и утрясти последние дела на родине, но родители, естественно, считали мои доводы смехотворными. Живем мы не на Северном полюсе, и десять минут, которые я сэкономлю, выезжая на работу из дома друзей, погоды не сделают. Помочь отъезжающим собрать вещи можно и заехав к ним вечером в гости, а все дела они давным-давно утрясли сами.
- Это просто повод, чтобы сбежать из дома! - тон у мамы был обвиняющим, но в голосе звучали слезы. - Не нужны мы тебе больше...
- Конечно, есть люди и поважнее, - подлила масла в огонь сестрица.
- Да не трогайте вы ее! - презрительно процедил папа. - Насильно мил не будешь. Не хочет с нами жить - не надо!
Сама напросилась. Надо было просто сказать им правду, а не нести ахинею. Надо было честно признаться, что мне пора учиться жить самостоятельно, и поэтому... для этого... в виду того что... Ну, и чтобы эта правда изменила?! Да ничего, может быть, и не изменила бы, но не пришлось бы мне сейчас обороняться от этих запрещенных приемчиков, которыми они взялись меня атаковать с трех сторон. Не было бы ни чувства вины, ни жалости, ни мерзкого ощущения себя предателем. Крысой, бегущей с тонущего корабля. Ну все, приехали! Это ж надо до такого додуматься! Я что, на другой континент уезжаю? Или бросаю их на произвол судьбы в нищете и болезнях? Или не собираюсь больше с ними видеться? Скажите, пожалуйста, устроили трагедию на ровном месте! В Америке дети с подросткового возраста начинают жить самостоятельно, а мне, между прочим, давно уже не пятнадцать!!! В запале я и не заметила, что начала лихорадочно выдавать контраргументы не про себя, а вслух. И мои похвальные намерения не поддаваться на провокации и любой ценой избежать скандала пошли прахом...
Может, оно и к лучшему. Расставаться со скандалом куда проще, чем со слезами, жалобными причитаниями и натужным разрыванием болезненных привязанностей. Скандал в таких случаях - термоядерное топливо для стартующего корабля. И бьющее из форсунок пламя в момент сжигает тросы и канаты, опутывавшие его много лет. Затратив на сборы рекордно малое количество времени, я хлопнула дверью и вылетела в новую жизнь, как вылетает из бутылки теплого шампанского освобожденная от проволочных цепей пробка. И прожила на одном дыхании еще несколько дней, боясь остановиться и позволить силам инерции вновь стащить меня на орбиту сожалений, раскаяния и тягостных раздумий, правильно ли я поступила.
Мишка и Рита мне очень обрадовались. Жить в разоренной, неуютной, уже почти чужой квартире им было трудно и почти физически больно, поэтому любой способ отвлечься от происходящего и не думать о грядущем воспринимался как манна небесная. А способов этих мы нашли, надо сказать, немало. Поздними вечерами, когда все любопытствующие жильцы дома застывали у телевизоров, мы выскакивали на улицу - побегать босиком по снегу, и восторг от собственного бесстрашия и авантюризма веселил нас, как малых детей. Мы пели песни под гитару и вспоминали смешные случаи из совместных походов по горам и долам. Мы разговаривали ночи напролет, словно пытаясь наговориться на всю оставшуюся жизнь, в которой мы, скорее всего, никогда уже не увидимся. Мы устраивали совместные медитации - шумное чакровое дыхание трех луженых глоток едва не довело до инфаркта соседей, решивших, что доносящиеся до них звуки - свидетельство как минимум группового секса, а уж как максимум - страшно даже подумать...
Интенсивность дневной жизни тоже была на уровне. ВП, видимо, счел, что изменения в образе жизни у меня произошли мизерные, ни физических, ни моральных сил не потребовавшие, и потому решил не устраивать мне поблажек. Встретившись с ним во вторник, я услышала сногсшибательную новость: следующую Игру мне предстояло проводить самостоятельно.
- Я же не умею!!! - отчаянно сообщила я ехидно ухмыляющемуся боссу. - Я не справлюсь! Всю Игру завалю. Да вы что???
- Ну, положим, завалить Игру тебе никто не позволит, - обнадежил меня ВП. - Справишься, куда ты денешься. Не умеешь - научим, не хочешь - заставим.
Смешно ему, видишь ли! Весело! А у меня тряслись поджилки, и голова отказывалась соображать от ужаса. Но деваться, действительно, было уже некуда...
За оставшиеся до начала Игры четыре дня мне пришлось силой втиснуть в сопротивляющиеся мозги несусветное количество всяческих полезных сведений. Для начала ВП попытался доказать мне, что человек, присутствовавший на таком количестве Игр и участвовавший в таком количестве тренингов, как я, в принципе не должен испытывать никаких затруднений с ведением Игры. Подразумевалось, что только законченный кретин мог не уяснить внутреннюю логику Игры и не уловить хоть каких-нибудь технологических тонкостей. Нимало не смутившись, я объяснила шефу, что я и есть тот самый законченный кретин, который ни о чем ни сном не духом, посему - обещали учить и заставлять - действуйте, сэр.
Долго упрашивать ВП не пришлось. Похоже, состояние обучения кого-либо чему-либо было для него самым аутентичным занятием в жизни, и на мою неосторожно подставленную голову полились мегабайты и гигабиты востребованной информации. Тонкие тела и переходы между ними, астрально-ментальные и буддхиально-каузальные тренинги, специфика работы с разными эволюционными уровнями людей, расчеты, отчеты, сводные таблицы, перфомансы, концентраторы, сдвиг точки сборки, личные жизненные сценарии, шаблоны поведения, магическое воздействие на реальность и прочая и прочая и прочая.
- Разве может нормальный человек все это запомнить?! - пытаясь разжалобить шефа, я чуть не поскуливала. - Да у меня к Игре голова от потуг ничего не забыть распухнет настолько, что я вообще соображать не буду!
- А кто сказал, что все это нужно удерживать в голове? - с невинным выражением лица поинтересовался ВП. - Это нужно просто научиться применять.
- Вам-то хорошо говорить, вы и так все умеете и все помните.
- Да будет тебе известно, память у меня никудышная, - огорошил меня ВП. - И голову всякими схемами и таблицами я вообще никогда не забиваю. Просто во время Игры я подключаюсь к каналу, и получаю из него всю необходимую информацию. Чего и тебе желаю.
- Но я не умею подключаться к каналу! И вообще слабо представляю, что это такое!
- Ты не пытаешься это выяснить. И ничему не учишься. Когда кундалини в последний раз поднимала?
- Ну... На прошлой Игре, в воскресенье.
- А сегодня, между прочим, уже четверг!
- Так ведь мне никто не говорил, что нужно опять это делать...
- Ника, - веско сказал ВП. - Рвение, с которым ты изображаешь осла, начинает меня утомлять. Зачем, по-твоему, я даю вам на Играх разные техники? Для развлечения?!
- Для того чтобы мы ими пользовались? - догадалась я.
- Так пользуйся, а не канючь, что тебя никто специально не проинструктировал на этот счет!
- А вдруг я сделаю что-нибудь не так? Разве можно поднимать кундалини самостоятельно?! - закинула я последний крючок, не особо надеясь на удачу. Но шеф клюнул:
- Нормальным людям - можно! - рыкнул он. - А тебе... Ладно, собирайся, поехали.
- Куда?
- На кудыкину гору! Сама сейчас все увидишь.
Так и получилось, что я попала в жилище ВП гораздо раньше, чем рассчитывала. Место обитания великого и могучего руководителя Программы меня не то чтобы разочаровало, но несколько обескуражило. Я рассчитывала, что мы будем долго ехать куда-нибудь на глухую окраину города, пересаживаясь с одного вида транспорта на другой и явно заметая следы, а потом еще дольше петлять по разным малосимпатичным закоулкам, спустимся по обветшавшим ступенькам древней лестницы на дно заросшего хлипким лесочком оврага, пройдем еще метров триста и наконец обнаружим скрытый от любопытных глаз дом, увитый для надежности хмелем и огороженный, как частоколом, высохшими зарослями гигантского чертополоха. Именно так выглядела обитель настоящего мага местного разлива в моем представлении. Для пущего эффекта нам следовало бы прибыть к месту событий затемно, вздрогнуть несколько раз от уханья совы и мрачного завывания то ли собак, то ли волков, с риском для жизни преодолеть какое-нибудь препятствие типа непромерзшей болотной топи или слегка замаскированной ветками ямы, промерзнуть до костей - и только потом очутиться под сенью отнюдь не теплого и не безопасного жилища.
Вместо этого мы проехали всего четыре станции метро, вышли в примыкающем к центру спальном районе, миновали три людных переулка и остановились перед обычной, ничем не примечательной девятиэтажкой. Пока мы поднимались на лифте на шестой этаж, лишних вопросов я не задавала, прикинув про себя, что сейчас мы просто окажемся на очередной "явочной" квартире клана магических менеджеров "ВП и К0". Но шеф открыл дверь своим ключом, жестом пригласил меня войти, по-хозяйски разделся и даже облачился-таки в домашние тапочки. Хорошо хоть обошлось без спортивных штанов и борща! Квартира была немаленькая: разуваясь в прихожей, я успела рассмотреть две просторные комнаты, залитые снежно-белым светом из окон, все убранство которых состояло из невыразительных паласов во весь пол; еще две двери в жилые помещения были плотно закрыты. За одной из этих дверей играла музыка, но других признаков присутствия человека не обнаруживалось. Встречать нас никто не вышел: то ли прочие обитатели квартиры временно куда-то удались, то ли были чем-то заняты, то ли не горели желанием исполнить туш для вновь прибывших.
ВП прошел на кухню, и я поплелась следом за ним.
- Чаю хочешь? - спросил он.
- Давайте, - буркнула я: предстоящий подъем кундалини меня отнюдь не вдохновлял, и чаепитие казалось прекрасной возможностью хоть немного потянуть время.
- Интересно, - обращаясь в пространство, проговорил ВП, зажигая газ под чайником и зябко протягивая к синему пламени длинные пальцы, - почему учащиеся Программы так быстро забывают о высоких целях, которые они декларировали в начале обучения, и все как один скатываются к решению своих сексуальных проблем?
Вопрос был явно адресован мне, хотя никаких многозначительных взглядов шеф на меня не бросал, - неторопливо доставал чашки, разогревал заварочный чайник и будто бы размышлял вслух. Я почувствовала, что краснею, словно он застал меня за непристойным занятием. А я-то, наивная, надеялась, что мой заветный любовно-магический бизнес-план так и останется для всех тайной за семью печатями!
- Во-первых, секс - одна из экзистенциальных потребностей человека, - признаваться в своих тайных разработках, каяться и бить в себя в грудь не хотелось, поэтому я решила сделать вид, что наша беседа носит отвлеченно-философский характер. - И если есть возможность решить насущную проблему, то почему бы этого ни сделать?! А во-вторых... Насчет "все как один" вы, наверное, все же преувеличиваете. В Программе наверняка есть люди, которые не только декларируют более высокие цели, но и стремятся их достичь.
- Ты, например... - ну почему каждый раз, когда он обращается ко мне, в голосе столько иронии, а на лице блуждает знакомая усмешка?!
- Не будем о присутствующих, - скромно потупилась я.
- Почему же? Как раз о присутствующих и будем! Зачем тратить время на отсутствующих?! - закипевшая вода из обычного чайника переместилась в заварочный, а ирония ВП тем временем перетекла в сарказм. - Знаешь, в чем твоя основная проблема?
Если бы я знала!
- В несобранности? - предположение было так себе, на троечку с двумя минусами, но ничего умнее в голову не приходило.
- Нет.
- В нерешительности? В отсутствии доверия людям? В чрезмерной эмоциональности? В эгоизме?
- В материализме.
- В чем???
- Несмотря на свой богатый опыт пребывания в разнообразных эзотерических... гм... сообществах, ты ни на грош не веришь в то, что помимо этого привычного для тебя материального мира существует что-то еще.
- Это неправда, - запротестовала я. - Конечно, верю!
- Только на словах. А на деле - направляешь все усилия на поддержание стабильности мира, в котором живешь и который считаешь болотом! Постоянно стремишься избежать контакта с тем, что находится за пределами простых объяснений и бинарной логики. Делаешь все возможное, чтобы, не дай Бог, не измениться самой или не изменить что-нибудь вокруг себя. Так тужишься, что смотреть тошно!
- Вы на меня напраслину возводите. Да у меня за последние месяцы столько всего изменилось, что у людей порой и за всю жизнь не меняется!
- И что же конкретно у тебя изменилось? - с неподдельным любопытством осведомился шеф, прихлебывая черный как деготь чай из свой чашки.
- Да все! Работа, круг общения, место жительства...
- Это, положим, не твоя заслуга. В Программу тебя Миша привел, любовник сам отвалился, уйти из дома я заставил.
- Но я стала лучше разбираться в себе, и понимать причины происходящего, и...
- Ника! Сколько уже лет ты разбираешься в себе?
- Ну... Лет пять, - честно призналась я, прикинув, сколько прошло времени от моего первого прикосновения к "эзотерическим... гм... сообществам" до настоящего момента.
- И как? Разобралась?
- Не совсем. Задача-то непростая.
- И не разберешься. Дело не в сложности задачи - она поставлена так, что решить ее нельзя. Зато можно всю жизнь морочить голову себе и окружающим и изображать высокодуховного человека.
- Но почему?!
- Вот представь, разберешься ты в себе, и что?
- Буду лучше понимать себя...
- И что?
- Буду знать, к чему мне стремиться... Что надо делать... В чем мое жизненное предназначение...
- Не будешь!
- Почему?
- Потому что ты занимаешься только изучением своего эго, единственная задача которого - отделять тебя от мира. А предназначение дается человеку сверху. Но ты ведь не смотришь вверх, ты упорно разглядываешь то, что валяется у тебя под ногами. Всякий мусор.
- Личность человека - это не мусор, - обиделась я за весь род людской сразу.
- Ну да, это бесценное сокровище! Венец творения!
- Ну, не венец, но... Но ведь можно рассматривать ее как... ну, например... как инструмент.
- Инструмент чего?
- Развития... И познания себя...
- И это говорит ученый! Ты хоть слышишь, что несешь? Личность - это инструмент познания личности. А лопата - это средство для изучения лопаты!
- Вы меня совсем запутали, - вздохнула я. - Вас послушать, так получается, что я всю жизнь дурью маюсь.
- А разве ты сама этого не понимаешь?
- Я уже ничего не понимаю! У меня такое ощущение, что со времени прихода в Программу я только и делаю, что обнаруживаю собственные несовершенства и убеждаюсь в собственной тупости. Конечно, я и раньше знала, что не идеальна, но чтобы настолько... Руки опускаются, честное слово, - я так расчувствовалась, что даже всхлипнула. - Раньше я при всех своих недостатках хотя бы казалась себе умным человеком, а теперь...
- Безусловно, ты умный человек, - ответил ВП тоном родителя, утешающего обиженного ребенка. - И ничем не хуже основной массы населения земли, я тебя уверяю. Может быть, даже лучше. Но радоваться тут особо нечему. Потому что, как мы уже обсуждали, человек только звучит гордо, а на самом деле...
- Ну да, недоразвитое животное...
- Вопрос в том, - отмахнулся шеф от моей очередной попытки обидеться за человечество, - хочешь ли ты оставаться на этом уровне, по мере сил и возможностей улучшая условия своего существования. Или хочешь стать чем-то большим.
- А быть чем-то большим - означает не обращать внимание на одиночество, на сексуальные проблемы, на взаимоотношения с социумом, на все то, что причиняет боль? - кажется, до меня наконец дошло, к чему он вел нашу "чайную" беседу.
- Быть чем-то большим - означает не зацикливаться на этих мелких проблемах и не посвящать им все отпущенное тебе время. Когда ты занимаешься решением глобальных вопросов, мелкие решаются сами собой.
- Да не волнуют меня глобальные вопросы! - от нашего "невинного" разговора у меня пересохло горло, я наконец обратила внимание на свой уже остывший чай, сделала большой глоток и скривилась: терпко-горькое пойло ничуть не походило на привычный напиток. Чифирь он заварил, что ли?
- То-то и оно, - невозмутимо кивнул ВП. - И ведь заметь, когда я спросил на первой Игре, чего ты ждешь от работы в Программе, никто не тянул тебя за язык и не заставлял говорить, что ты хочешь развиваться. Ты сама это сказала. В здравом уме и трезвой памяти.
- Да мало что, когда и кому я говорила! Я за свою жизнь успела такого наговорить, что...
- Видишь ли, эти отговорки проходят с другими людьми, но не со мной. Здесь нельзя сказать: "я пошутила, извините, верните все назад". Ты сделала заказ - я его выполняю. Хотела развиваться - работаю над твоим развитием. Попросила бы "большой и светлой любви" - была бы тебе эта самая любовь. Но ты ведь не попросила.
- Ну и что теперь делать? - мрачно спросила я. - Повеситься? Запретить себе думать о проблеме, которая меня волнует?
- Вот дурище-то! - неожиданно удивился шеф и налил себе вторую чашку черной жидкости, которую язык - после ознакомления с ее вкусом - не поворачивался назвать чаем. - Да возьми и реши эту проблему, которая, в любом случае, мешать тебе нормально жить, - но сделай это быстро, не растягивая удовольствие на долгие годы. Освободи свои внутренние ресурсы от постоянного пережевывания одной несчастной проблемы - и разберись, как ты собираешься жить дальше. Хочешь повеситься - бери веревку и вешайся. Хочешь завести семью - заводи. Хочешь деньги зарабатывать - зарабатывай. Хочешь жить обычной жизнью обычного человека - тоже не вопрос. Хочешь быть магом...
- Да не знаю я, чего я хочу, по большому счету! - перебила его я и с горя выпила весь оставшийся в чашке чай - совсем холодный и отвратительно терпкий. - Тянет меня во все стороны сразу! Это и есть основная проблема! А вы говорите - материализм!
- Конечно, материализм! - немедленно подтвердил ВП. - У тебя типичный кризис типичного материалиста. Ты ищешь вечную любовь в смертной, разлагающейся материи, а ее там, - увы и ах! - нет. Ты отбрасываешь все стоящие цели, а затем печалишься оттого, что оставшиеся мелкие задачки тебя не вдохновляют. Ты тщательно игнорируешь все проявления духа, а потом стонешь от бессмысленности существования - а материальное существование, без духа и вне духа, априори, по определению бессмысленно. Хотя и не лишено некоторых сиюминутных удовольствий...
- В общем, тупик, - обреченно резюмировала я.
- Тобой же, заметь, и созданный.
- Да не создаю я никаких тупиков! И проявлений духа, которые, как вы уверяете, игнорирую, я просто не чувствую.
- А ты попробуй... даже не почувствовать их... позволить им случится, - невозмутимо посоветовал шеф. - Просто не мешай происходить тому, что происходит. А там, глядишь, и выходы из тупика обнаружатся...
- Давайте, что ли, кундалини поднимать, - перспективность дальнейшей дискуссии не впечатляла, и я решила сдаться на милость победителя. - То, что у меня тяжелый случай, всем давно понятно. Человека мы из меня уже делали, теперь попробуем сотворить духовное существо. Так, что ли?
- Ну, вроде того, - покладисто согласился ВП и крикнул: - Наташа! Ты дома?
Хлопнула дверь, и вырвавшаяся в прихожую музыка сразу стала намного громче. К моему удивлению, это были не привычные восточные мотивы, а что-то рок-н-ролльное.
- Здрасьте, - одетая в футболку и шорты Наташа держала чуть на отлете измазанную краской кисточку. Лоб и кисти обоих рук были перепачканы акварелью.
- Стены красишь, что ли? - удивился шеф.
- Эскизы рисую, - коротко пояснила девушка.
- Ясненько... А мы тебя хотели о помощи попросить. Надо кундалини с Никой поднять. Ты как?
На лице Наташи промелькнула тень неудовольствия - видимо, прекращать рисование ей очень не хотелось, однако она быстро с этим справилась и спокойно сказала:
- Надо так надо...
Потом повернулась ко мне:
- Кто сначала будет душ принимать, ты или я?
Не очень понимая, при чем тут душ, я пожала плечами:
- Мне все равно, давай ты, наверное...
Пока за дверью ванной шумела вода, шеф успел во второй раз заварить двухлитровый фаянсовый чайник, а я успела отказаться от предложения вновь разделить с ним чаепитие.
- Так вот, - сказал ВП, отпив очередную порцию своей черной бурды, - что из этого следует?
- Не знаю, - честно сказала, не понимая, из чего именно что-то должно было следовать, и к тому же подозревая, что вопрос был задан чисто риторический.
- Из этого следует, - продолжил он, - что во время сегодняшнего подъема кундалини тебе нужно не валять дурака, а... что?
- Отслеживать проявления духа, - ляпнула я.
- Попытаться установить контакт с этим самым духом.
- Это... как?
- Ника, ну нельзя же так, в самом-то деле! Что, в сто первый раз все повторять? Заранее формулируешь вопрос - не какой попало вопрос, а жизненно важный для тебя. Четко представляешь, к кому именно собираешься с этим вопросом обратиться. Поднимаешь кундалини, попадаешь в нужное пространство. Задаешь вопрос, получаешь ответ, возвращаешься обратно. Еще вопросы есть?!
- Ага, - решилась я. Помирать, так с музыкой! - К кому мне там обращаться-то?
Шеф поперхнулся чаем и долго откашливался. Я смиренно ждала объяснений.
- С кем я связался?! - наконец проговорил он, подняв глаза вверх. Потом опустил взгляд на меня, словно прикидывая, издеваюсь я или говорю всерьез. Ничего иронического на моей физиономии, судя по всему, не обнаружил, и устало вздохнул: - К Богу обращаешься, Ника, к кому же еще...
Мороз прошел у меня по коже. Все эти тренинги, Игры, подъемы кундалини и прочие штучки, конечно, требовали от меня немалых усилий и часто заставляли прыгать выше головы, но все равно где-то глубоко внутри воспринимались как разновидность игры. Необычной, часто неприятной, порой опасной, - но игры. Игры, из которой в любой момент можно выйти. А тут вдруг - "к Богу обращаешься". В церковь, где именно этим все, по идее, и занимаются, я не ходила. Неуютно мне было в православных церквях. Неродными они были какими-то, хоть и крестили меня в детстве, как и положено. Даже чужие, надменные католические соборы вызывали большее ощущение святости и присутствия чего-то необъяснимого, чем наши церкви с их избыточно-пышным убранством, бьющей по глазам сусальной позолотой, удушливым запахом ладана, старушками с поджатыми губами, бдительно следящими за каждым моим шагом, утомительными ритуалами и заунывными богослужениями. Даже мусульманские мечети внушали больший трепет. Даже полуразрушенные храмы древних римлян вызывали странное желание приложиться к их колоннам. А уж многоступенчатые крыши буддистских пагод и вовсе заставляли сердце биться в ином ритме.
Но... там были чужие боги, и лезть к ним - без спросу, без посвящения - было то ли неловко, то ли боязно. Церковь же, к которой меня приписали, - как к квартире, в которой я жила, как к национальности, которая досталась мне от родителей, как к этой планете, на которой меня угораздило родиться, - эта церковь не была моей, пусть именно в нее я имела право входить в любое время дня и ночи. Ничего у меня там не происходило. Если Бог и находился в ней, то мы с Ним говорили на разных языках.
Но если бы дело было только в отношениях (не-отношениях?) с "моей" официальной церковью! Бог представлялся мне чем-то бесконечно далеким, бесконечно непонятным, бесконечно недоступным. Что Ему до моих проблем, страданий, желаний? Кто я такая, чтобы обращаться к Нему, приставать с вопросами, надеяться на ответы? Если Он, как полагают многие, есть Вселенский Разум, то я для него, наверное, меньше нейрона. Если Он есть Свет, то я - лишь темная точка в его безграничной светозарности. А если Бог - это, как уверяли брахманы, Тот, чьим телом является Вселенная, то я в сравнении с Ним меньше атома. Муравью легче провести переговоры с горой, чем человеку установить контакт с Богом.
А как же люди, всерьез полагающие, что регулярно беседуют с Ним?! Так ведь все мы живем в плену иллюзий, и иллюзия личного общения с Богом - пусть не самое распространенное, но часто имеющее место быть наваждение. Глюк. Самообман. Самогипноз. Мираж.
И еще почему-то казалось мне, что за этим кратким словом из трех букв кроется нечто столь могущественное, что лучше вовсе не попадаться Ему на глаза. Безопаснее будет. Потому что - кто знает, что может последовать за самонадеянной попыткой допрыгнуть, достучаться, докричаться до сфер, которые не зря же сокрыты от наших глаз плотной завесой незнания? Кто знает, что случится, если непересекающиеся миры, в которых мы с Ним существуем, вдруг сойдутся на мгновение в одной-единственной точке, и как раз в этот момент и в этом месте окажусь я? Не хотелось уподобляться букашке, которая сочла своим Богом пригородную электричку, решила припасть к ее стопам, да и завершила свою жизнь размазанным по рельсу пятнышком.
Мне бы высказать все эти сомнения, неясности, страхи и соображения ВП - да только Наташа уже покинула ванную, обернувшись в большое махровое полотенце, и на многочасовую беседу с шефом времени у меня просто не осталось. Я вздохнула и поплелась совершать омовение - вполне уместное занятие перед рандеву с Богом. Теплые струйки воды бежали и бежали по моему телу, а я все никак не могла определиться, какой же вопрос является для меня жизненно важным. Вопросов было много, но все они казались то слишком мелкими, то нелепыми, то недостойными того, чтобы осквернять ими божественный слух. "Для чего я живу?" - что можно ответить на такой вопрос? Для того чтобы жить. "Куда мне идти?" А иди-ка ты...
А вдруг Он направит на меня сияющую длань и торжественно изречет сквозь раскаты грома: "Тебя ждут великие дела, о, Ника! На тебя вся надежда человечества! Тебе предстоит... " Какую именно надежду на меня можно было бы возложить и какие великие дела мне предстоит совершить - сие науке было неизвестно. Воображение тоже пасовало. Да и сама сцена в духе древнегреческих мифов явно была притянута за уши. Достопочтенные эллины могли сколько угодно верить в то, что боги внешне и внутренне похожи на людей, разве что чуть мудрее и бессмертнее - но нельзя же в наши дни принимать всерьез эти детские сказки!
А какие сказки можно принимать всерьез? Сидящего на облаке старичка, пристально наблюдающего за деяниями своих блудных и грешных отпрысков? Эта картинка тоже не грела. Египетские боги с человеческим туловищем и звериной головой - тем более. Определения брахманизма в стиле "Он - не это, и не это, и не то" не давали единой зацепки. Так какой он, Бог? Как можно обращаться к кому-то, не зная, как этот кто-то выглядит, на каком языке предпочитает общаться, даже имени - и то не зная? На что он больше похож - на живое существо, на стихию, на море, на небо?
Нормальные люди задают эти вопросы в детсадовском возрасте - а меня угораздило задуматься только сейчас. И хоть бы один ответ в голову пришел! Нет, спроси меня в тот момент об онтологических воззрениях тех же египтян, или индусов, или индейцев майя - я бы порылась в памяти и извлекла на свет божий массу информации: эти считали вот так, а те думали вот эдак... Мертвое, бесполезное знание. Но все же интересно: вот люди, которые молятся, искренне, всерьез молятся - как они представляют себе адресата? Кто это для них - лик с иконы, пустота, черный ящик, выдающий при одном и том же входном сигнале разные результаты на выходе?
- Ника, ты скоро? - раздался за дверью нетерпеливый голос Наташи.
Вот черт! Мы же оторвали ее от дел, она там сидит меня ждет, а я тут решила в философию удариться. Нашла время и место!
- Уже выхожу! - ответила я, схватила первое попавшееся полотенце (своего все равно не было), наспех вытерлась и направилась на свидание с Богом, - так и не решив, что я хочу спросить и как мне себя вести.
На кухне, примыкавшей к ванной, уже никого не было. Я пошла на голоса и обнаружила ВП с Наташей в одной из закрытых прежде комнат. Здесь тоже почти не было мебели - лишь толстый ковер на полу, разбросанные там и сям диванные подушки, на одной из которых восседал шеф, да встроенный в нишу книжный шкаф с музыкальным центром. Освободившаяся от полотенца Наташа по-хозяйски двигалась по комнате, ничуть не смущаясь своей наготы. К моменту моего прихода она как раз задергивала плотные бордовые шторы, погружая помещение в мягкий полумрак. В углу, неподалеку от ВП, стоял подсвечник с одинокой свечой - при исчезновении дневного освещения его пламя встрепенулось, словно почувствовав себя единственным лучом света в темном царстве, и распустилось оранжевым бутоном. Наташа неторопливо подошла к музыкальному центру, пробежала пальцами по стопке кассет, выбрала нужную и вставила ее в открытую пасть магнитофона. Пока кассета перематывалась, по-змеиному шурша пленкой и иногда пощелкивая какими-то частями, жрица свободного танца достала ароматическую палочку, вставила ее в подставку и подожгла. Все движения были торжественно-размеренными - так ходит поп, неторопливо размахивая кадилом и что-то бубня себе под нос, почему-то подумалось мне. Я стояла, наблюдая за происходящим и не зная куда себя деть: предлагать помощь Наташе было смешно, она со всем прекрасно справлялась сама, а подсаживаться к ВП не имело смысла - все равно через минуту придется вставать и начинать медитацию.
- А ты так и будешь в полотенце кутаться? - с улыбкой спросила Наташа, обернувшись ко мне. - В принципе, здесь довольно тепло.
Я послушно стащила с себя последнее "покрывало майи", поискала глазами, куда бы его повесить, и, не найдя ничего подходящего, просто сложила и положила на подушку. До меня вдруг дошло - жирафы отдыхают! - что сегодня мне предстоит заниматься этим с женщиной. И сколько бы я ни убеждала во время предыдущих подъемов кундалини, что в этом нет ничего сексуального, что первоначальный контакт используется лишь для раскачки энергии, а все последующее действо исключительно духовно и по форме, и по содержанию, сколько бы я ни старалась придать происходящему абсолютно асексуальную окраску, избавиться от ассоциаций с обычным половым актом у меня так и не получилось. И если против секса (ну, почти секса!) с посторонними мужчинами протестовали мои моральные убеждения, то против секса - какая к черту разница, почти или не почти! - с женщиной возмутилось все естество. Отнести меня к продвинутым бисексуалам было никак нельзя. И до этого момента я ничуть не страдала по этому поводу. А теперь пришлось пострадать - поскольку деваться, как обычно, было уже некуда (не говорить же шефу: "Ой, простите, но поднимать кундалини с женщиной мне совесть не позволяет"!), а от одной мысли о том, что сейчас придется делать, у меня начало сводить скулы.
Кассета наконец перемоталась, Наташа нажала "play", из динамиков полилась уже знакомая музыка, а я все стояла столбом посреди комнаты, и моя напарница тоже замешкалась - наверное, ей передалась мое напряжение.
Делать было нечего - мы шагнули друг к другу, закрыли глаза и начали выполнять положенные действия. Касания Наташи сильно отличались от мужских (что, в общем, немудрено) - они были гораздо нежнее и невесомее, но меня это почему-то только раздражало. Не хочу я слышать в сантиметре от своего уха возбужденное женское дыхание - чай, не в порнофильме снимаюсь! И не должна женщина трогать мое тело! Ни нежно, ни грубо - никак! Был бы это массаж, еще куда ни шло, а то ведь не разбери поймешь что... И прикосновения ее волос - а Наташа стояла ко мне настолько близко, что ее длинная коса, перекинутая через плечо, то и дело щекотала мне грудь - у меня, мягко говоря, восторга не вызывают! Вот ведь когда обнаруживаешь в себе темную дремучесть, о которой можно и не догадаться за всю жизнь, если не "повезет" однажды столкнуться с ней нос к носу! Где уж о предстоящем общении с Богом думать, когда тут, можно сказать, на мою девичью честь посягают, чуть не лесбиянку сделать из меня хотят. Бр-р-р! Господи, и как же это у меня получилось в прошлый раз с Пашей - не обращать внимания на подобный бред, работать с энергетикой, раскачивать нижние центры? Неужели все дело было в том, что я в тот день жутко разозлилась и на себя, и на ВП, и на бурно веселившихся участников Игры? Неужели только злость превращает меня в нормального человека, приподнимает над опасениями и страхами, заставляет действовать, отключает бредовый внутренний диалог? Вот это новость так новость! Прав был шеф: в большем понимании себя совсем никакого проку. Одно расстройство.
Барабаны грохотали, как им и положено, руки Наташи скользили по моим чакрам, я волей-неволей повторяла ее движения, голова пухла от мыслей, вспыхивавшие и гаснувшие ощущения рассеивали мое и без того не очень сконцентрированное внимание... Автоматически выполняя все, что от меня требовалось, я одновременно пыталась оказаться как можно дальше от собственного тела, оказавшемся в этой двусмысленной и непристойной ситуации. И не нашла ничего лучшего, как смотреть на происходящее глазами шефа (свои-то, слава аллаху, были плотно зажмурены!).
Глазами ВП проистекавшее в комнате действо виделось вполне буднично. Две обнаженные девушки примерно одного возраста, роста и телосложения стояли друг напротив друга и двигались в такт музыке. Похоже это было, конечно, вовсе не на половой акт - скорее, на какой-то экзотический ритуальный танец, причем в не самом идеальном исполнении. Такие движения смотрелись бы более естественно в каком-нибудь племени мумбу-юмбу, но за имением гербовой шефу приходилось писать на простой, то бишь обучать магическим премудростям не двух знойных и гибких негритянок, а пару бледнолицых худосочных девиц. Я попыталась ощутить, какие эстетические чувства вызывает это зрелище у ВП - и с удивлением обнаружила: ровным счетом никаких. Для него и в двух голых женских телах, и в их движениях не было ничего ни уродливого, ни прекрасного. И ничего возбуждающего, как ни странно, тоже не было.
Я бы даже сказала, что смотреть на нас с Наташей ему было скучновато - тысячи раз он видел это представление, и менялись в нем лишь актеры, сюжет же оставался неизменным, а финал - заранее известным. То ли по этой причине, то ли потому, что наблюдать за нами внутренним взором было сподручнее, но шеф вдруг взял да и закрыл глаза. Мы с Наташей в этот момент как раз перешли к раскачке нижних центров с помощью дыхания. Картинка на мгновение пропала и тут же восстановилась - но теперь ВП смотрел не на два раскачивающихся тела из плоти и кожи, а на два подрагивающих светящихся облака, проникающих друг в друга примерно на четверть своей глубины. Или длины. Или ширины - не знаю я, какие единицы измерения приняты у таких аморфных созданий!
Основное свечение концентрировалось в центре каждого из двух мерцающих объектов, оно было словно нанизано на продольную ось и имело странную грушевидную форму - больше и гуще снизу, тоньше и прозрачнее сверху. Одна "груша" была крупнее и ярче другой, и свет толчками перетекал из нее в более блеклую "грушу", выравнивая светимости - я поняла, что таким образом Наташа "тащит" меня за собой. В результате ее действий две "груши" постепенно слились в одну - при этом она потеряла свою прежнюю форму и превратилась в нечто похожее на конус с раздвоенной вершиной.
Чем более быстрым и громким становилось наше дыхание, тем ярче горело основание конуса, тем чаще от него отделялись язычки пламени и тонкими змейками поднимались к вершинам. По мере подъема вверх цвет пламени менялся от густо-красного до алого, оранжевого, янтарного и лимонно-зеленого. Вершины раздвоенного конуса испускали слабое голубое свечение. Нечто похожее на удовольствие проскользнуло в настроении ВП - извивающиеся светящиеся струйки, стремительно скользящие по невидимой поверхности конуса, образовывали причудливые узоры и создавали необычайно красивое зрелище.
Дыхание давно уже колотилось где-то в горле, барабаны звучали прямо в черепной коробке, области максимальной светимости конуса волнообразно двигались то вверх, то вниз, унося энергию от основания к вершинам. Завороженная увиденным, я не сразу заметила, что ВП тоже участвует в происходящем - его руки трепетали и совершали быстрые пассы, направляющие движущиеся светящиеся сгустки все выше и выше. В первоначально темном пространстве стало светло, как днем. Разноцветные волны света перемежались с ослепительно-белыми всполохами.
Вскоре голубое свечение одной из вершин конуса стало настолько нестерпимо ярким, что я попыталась зажмуриться, но не смогла - нельзя зажмурить чужие глаза, к тому же и так плотно прикрытые веками. Вспышка света резанула меня, и последнее, что я успела заметить - как из той вершины, которая светилась ярче, вылетел белый огненный шар, и исчез в неизвестном направлении. В то же мгновение что-то швырнуло меня обратно в тело - так отдача от вылетевшего из жерла ядра расталкивает в противоположные стороны пушку и артиллериста. Головная боль, которую я до сих пор не ощущала, резанула по вискам с такой силой, что я обхватила их руками и застонала. ВП оказался рядом практически сразу - его холодные жесткие пальцы легли мне на голову и сдавили ее по периметру, противодействуя внутреннему давлению. Стало немного легче, но боль по-прежнему билась в черепной коробке, грозя разнести ее вдребезги. Указательный палец шефа впился в центр моего лба, а большой уперся в макушку, и нестерпимое ощущение, размазанное по всей голове, начало концентрироваться в этих двух точках.
- Дыши, Ника, дыши! - раздался в правом ухе властный голос ВП, и я, собрав последние силы, принялась выталкивать из себя воздух вместе с болью - через два отверстия, образовавшиеся под пальцами шефа. Когда ощущения стали вполне терпимыми, а музыка забилась в предоргазменных судорогах, ВП сильно надавил на мою макушку, пронзая ее, как иглой, и резко убрал руку. Что-то щелкнуло, и наступила тишина.
Никакого полета - и никакого улета! - не было. Я стояла в комнате, ощущая и свое все еще содрогающееся тело, и ворс ковра под ногами, и прикосновение прохладного воздуха к коже. Перед глазами плавали обжигающе-красные пятна. Когда я вновь стала видеть не кровавую пелену, а вспышки света, меня посетило странное видение. Казалось, что энергия, вместо того чтобы накопиться в голове и излиться через макушку, покидала мою голову многими путями - так вода вытекает через многочисленные отверстия решета. Огненный шар так и не появился на моей вершине конуса - потоки света достигли вершины и растеклись по невидимой поверхности потоками разноцветной лавы. Беспокоиться по поводу свидания с Богом больше не было никакой необходимости, поскольку само свидание - увы или к счастью - не состоялось...
Я с трудом разлепила глаза, осмотрелась и опустилась на одну из ближайших подушек. ВП снова сидел на своем месте, невозмутимый и недвижимый, как истукан. Наташа лежала назвничь у стены, не шевелясь и едва заметно дыша. Свеча почти догорела, и ее мерцающее пламя казалось слабым отголоском феерии, недавно случившейся в этом пространстве.
- Рассказывай, - потребовал шеф, когда мой взгляд полностью сфокусировался и упал на него.
- Да что там рассказывать, - я попробовала было махнуть рукой, но на полпути отказалась от реализации этого замысла: конечности были тяжелыми и ватными. - Опять ничего не получилось...
- Это я заметил. А почему не получилось?
- Не знаю... Когда у Наташи произошел выход кундалини, я сразу свалилась вниз, и потом все как-то пошло не так...
- Да брось ты, - прервал мое жалобное повествование шеф. - Потом у тебя продолжался вполне приличный подъем, и энергия дошла до макушечной чакры. Я же все контролировал и дотянул. Что произошло, когда я руку убрал?
- Ничего не произошло. То есть... У меня было такое чувство, как будто в голове полно отверстий... Ну, не реальных, конечно, а энергетических... и вся энергия через них... постепенно рассосалась.
- У меня тоже было такое чувство, - кивнул ВП. - Вот и расскажи, где ты умудрилась обзавестись дырками в голове. Только не говори, что ты от рождения такая... дефективная.
- Ну, с рождением там тоже было все... не совсем в порядке, - распухший язык с трудом ворочался в пересохшем рту, и так же надсадно шевелились извилины, силясь найти необходимую информацию. - Но все же... наверное... дело действительно не в этом. У меня же... много подключек к разным каналам эзотерическим... Но разве из-за этого может такое с головой случиться?
- Случиться может что угодно и из-за чего угодно, - в голосе ВП звучало нетерпение. - Какие именно подключки ты имеешь в виду?
- Ох... Все и не упомнишь... Во-первых, во время пховы мы специально отверстие в голове проделывали. Ну, знаете, пхова - это такой буддистский тренинг осознанного умирания, в котором учатся выводить сознание через макушку головы вверх и отправлять ее в Чистую страну Будды, - на всякий случай я решила сделать экскурс в историю и теорию вопроса. - И в конце тренинга проверяют: если в макушке появилось отверстие - значит, все было проделано правильно.
- Знаю, - кивнул ВП. - Что еще?
- Еще... Ну, к рэйки когда меня подключали.... Там тоже идет инициация верхней чакры. Правда, отверстий никто не сверлит, но, наверное...
- Дальше.
- Целительский канал. Занятия экстрасенсорикой и все такое... Тоже через сахасрару работает. Потом... мантра-медитация по Махариши. Или это не оно? Не знаю...
- Все?
- Нет, еще были всякие техники с концентрацией то на третьем глазе, то на седьмом центре. И ошовские группы по спонтанной живописи - там, правда, больше горловая чакра чувствовалась, но с головой тоже... что-то происходило. Кастанедовские техники я года полтора делала. Там вообще сам черт ногу сломит. Вроде бы все... Ой, нет, еще на эзотерический массаж я специальную инициацию получала...
- Мда... - резюмировал шеф. - Другой бы человек уже шизофреником давно стал. А ты ничего... Отделалась дырками в голове. Ты хоть понимаешь, почему это вредно?
- Ну... кундалини поднимать мешает...
- Да если бы только кундалини! Каждое полученное и неиспользуемое подключение к каналу - это... Как бы тебе объяснить попроще... Представь глобальную информационную сеть, типа Интернета. И отдельные компьютеры, подключенные к ней.
- Угу.
- Ты подключаешься к сети через какого-нибудь провайдера. Тебе авансом предоставляют, скажем, мегабайт трафика. Ну, ты шастаешь бесплатно по сети, радуешься жизни, смотришь сайты, которые тебе интересны, скачиваешь к себе на комп фильмы, музыку, игры всякие. Тратишь аванс, потом решаешь: нет, меня такие условия не устраивают. И прекращаешь через этого провайдера в сеть ходить. Но - заметь! - договор не разрываешь, денег не платишь. Полученный аванс ничем не отрабатываешь. Просто на линии висишь, - и какое дело провайдеру до того, что ты уже этой линией не пользуешься, если ты ее занимаешь? Потом ты такой финт еще раз проделываешь, и еще, и еще... Долгов на тебе повисает не меряно - это раз. Во-вторых, все провайдеры тебе начинают казаться какими-то неподходящими. Вот если бы, дескать, какого-нибудь такого провайдера найти... Чтобы и денег не платить, и всю информацию получать на блюдечке с голубой каемочкой, и скорость чтоб была как у крутой выделенки, и вообще... Словом, разочаровываешься ты в провайдерах, и перестаешь новых искать. Начинаешь ощущать себя вполне самодостаточным объектом - ты уже успела столько всего из сети накачать, что развлечений на год вперед хватит. Смотреть не пересмотреть, слушать не переслушать, играть не переиграть. В-третьих, пытаешься ты после всего этого однажды по крайней нужде выйти в сеть - а твой модем (он же устройство тупое, автоматическое, ему о твоих сложностях с провайдерами ничего не известно) начинает перебирать все записанные прежде подключения. Туда звонит - занято. Сюда звонит - никто трубку не берет. Еще пара звонков - а тебе к тому времени уже ждать надоело, ты отключаешься и говоришь: "Ну вот, сколько я ни обращаюсь, Бог меня не слышит. Мы с ним говорим на разных языках. Ему нет до меня никакого дела".
- А Бог-то тут причем?
- Здрасьте! Бог для тебя - тоже самое, что глобальная сеть для персонального компьютера. Собственно, ты и есть персональный компьютер, и в сеть у тебя доступа нет, потому что ведешь себя неправильно.
Так. Нечеловеком я уже была, бездуховным материалистом - тоже. Теперь вот до ПК эволюционировала. Что же дальше-то будет?! В моллюска превращусь? Или в какую-нибудь шестеренку?
- И ты можешь сколько угодно совершенствовать свою "персоналку", - продолжил ВП. - Апгрейдить ее, дефрагментацию диска делать, новые программы добавлять - все это и называется "личностный рост", который не имеет никакого отношения к духовности.
- Почему не имеет, если я этого лучше становлюсь?
- Потому что духовность начинается с выхода в сеть. И только в сети ты обретаешь бессмертие, о котором все так любят талдычить. Невозможно сделать бессмертной систему на "персоналке", понимаешь? Первое же форматирование диска сметает с винчестера всю информацию к чертовой матери. И не остается от твоей "уникальной и неповторимой" личности ни рожек, ни ножек.
- Это и есть смерть? - тихо спросила я. Шеф кивнул. - А как же бессмертная душа?
- А бессмертная душа не находится на твоем личном компьютере. Если она и есть, то только в общей сети.
- Но ведь сеть тоже не бессмертна, она тоже имеет конкретные, материальные носители в виде... ну, я не знаю, в виде серверов, например! И что происходит, когда она... разрушается или схлопывается?
- Ника, я предложил тебе модель, а не буквальное описание ситуации. Как каждая модель, она имеет свои ограничения. Интернет как модель информационного поля имеет материальные носители, реальное информационное поле - нет.
- Но все равно, ведь и оно может однажды разрушиться, что тогда?
- Информация неуничтожима в принципе, - сказал ВП тоном лектора по марксистско-ленинской диалектике. - А конкретные ее конфигурации, конечно, могут меняться со временем. Про кальпы, космические сутки Брамы, слышала?
- Слышала.
- Ну, и что происходит, когда кальпа заканчивается и Вселенная, как ты выражаешься, схлопывается?
Думать об этом отчаянно не хотелось.
- Но ведь есть существа, которые не умирают со смертью Вселенной? - задала я встречный вопрос. Можно подумать, что я всерьез рассчитывала стать таким существом! Курам на смех!
- Есть, - задумчиво ответил шеф. - Но это, уж извини, не люди...
Спрашивать, кто же эти не люди или нелюди, тоже не хотелось. Пришлось сменить тему:
- И что будем делать с дырками в моей голове?
- Как что? - удивился ВП. - Разбираться с провайдерами, которым ты задолжала.
- И они от этого сами собой затянутся? Ну, не провайдеры, конечно, а дырки?
- Что не затянется - залатаем, - обнадежил меня добрый босс, и я поняла, что пора уносить ноги подобру-поздорову. Кто знает, что он имеет в виду под словом "залатаем"? Мне лично представились картинки в духе Хичкока. Спасибочки, я уж лучше так как-нибудь. С дырками...
Пока я добиралась в Мишке с Ритой, модель с человеком в роли персонального компьютера не давала мне покоя. Интересно, а с чем, например, сон соотносится? С выключением системного блока? Или с перезагрузкой? А кастанедовский пересмотр, например, это что? Дефрагментация диска и упорядочение файлов на винчестере? Наверное. А мантра-медитация - она как работает, как освобождение оперативной памяти от зависших программ? Или как переход в "спящий" режим? И, самое главное, пользователь, который сидит за экраном ПК - это кто? Душа? Бог? Сам человек? Сознание? Ничего себе, подсунул шеф модельку!..
Мишка, когда я рассказала ему о последнем общении с ВП (опустив, разумеется, подъем кундалини и прочие пикантные подробности), предложенной моделью тоже сильно воодушевился, и мы провели часа четыре кряду, выдвигая различные предположения и силясь разгадать устройство собственных "персоналок". В половине двенадцатого ночи Рита разогнала наш "научный симпозиум", сообщив, что завтра с утра Мишке предстоит ходить и оформлять какие-то "обходные" документы. Я, в свою очередь, вспомнила, что у меня до сих пор не готов план грядущей Игры, до которой оставалось чуть больше суток, и, не возразив ни полслова, отправилась спать. Легла и тут же провалилась в сон. Вернее, в сны.
Сны были яркие и пестрые. Я бродила по улицам древних приморских городов, подставляла голову пряному теплому ветру, опускала руки в прозрачную зеленую воду и с наслаждением ощущала ее ласковое прикосновение. Я плыла по поверхности бесконечного океана, ловя зрачками пляшущие солнечные блики, а когда уставала, то без усилий погружалась в толщу воды - ниже и ниже, до самого дна. Там, на дне, тоже были древние города - искусственные гроты и пещеры, мрамор, которого не коснулись зеленые илистые наслоения, и солнечные пятна на стенах зданий. И люди - странные люди с синими, красными, зелеными лицами, не утопленники, но и не живые. Я пыталась разговаривать с ними, но вместо слов из моего рта вырывались лишь пузырьки воздуха - янтарные, полупрозрачные, каплевидные.
Я так увлеклась созерцанием этих пузырьков, что не сразу заметила: что-то происходит. Не было уже ни людей с разноцветными лицами, ни рукотворных мраморных сводов - пузырьки были повсюду, облепляли тело, увеличивались в размерах, и то ли их поток обтекал меня, то ли я двигалась сквозь него, то ли мы вместе неслись в толще воды. Судя по тому, что перед глазами становилось все светлее и светлее, мы перемещались не в глубины океана, а к его поверхности. Пузырьки, меж тем, вели себя весьма нахальным образом: наплывали прямо на лицо, лезли в рот и глаза, и я пыталась отмахиваться от них, но всякое шевеление руками или ногами приводило лишь к появлению новой порции пузырьков и усилению атаки. Один, особо надоедливый пузырь размером с приличную дыню все норовил целиком захватить мою голову, то опускаясь на нее сверху и натягиваясь на лицо невесомой пленкой, то налетая с размаху спереди и залепляя глаза. Вскоре я устала мотать головой, уклоняясь от контакта, и позволила случиться неизбежному.
Странно, но никакого дискомфорта при этом не возникло. Моя голова как будто оказалось в шлеме скафандра космонавта, и наступила оглушительная тишина. Только сейчас, по контрасту с этой тишиной, я поняла, сколько шума создавали толкущиеся вокруг меня надоедливые пузыри. Пузыри и пузырьки, впрочем, никуда не делились - но теперь дискомфорта от их прикосновений не было никакого. Пузырь, закрепившийся у меня на голове, быстро нес меня вверх, сквозь их толщу. Перед глазами уже ничего не мельтешило, я видела стремительно приближающуюся, наезжающую изнанку поверхности океана - и в последнее мгновение, не выдержав, зажмурилась. На смену яркому свету пришла какая-то неестественная бархатная темнота, и в этой абсолютной темноте случилось странное: движение ускорилось, а время замедлилось. Я летела все быстрее и быстрее, так что ветер, если бы он тут был, давно бы не свистел - завывал у меня в ушах, но расстояние, оставшееся для поверхности, уменьшалось так медленно, как будто я ползла как черепаха. Я решила, что мне никогда не выплыть из этого заколдованного места, но тут к поступательному движению прибавилось вращательное, меня закружило, как в водовороте, и почти сразу что-то коснулось макушки моей головы - мягко, почти неощутимо.
Раздался какой-то странный, чмокающий звук - то ли лопнул мой "головной" пузырь, то ли мы с ним с размаху налетели на тонкую пленку, отделявшую океанскую воду от воздуха, и разорвали ее на мелкие ошметки. Я открыла глаза. Было по-прежнему темно - а ведь я не просто была уверена, я почти видела, что над океаном висит солнце! Океана, впрочем, тоже уже не было. А пузырьков - и подавно. Я находилась в каком-то маленьком, неосвещенном помещении, к тому же смутно знакомом. Стол у окна, несколько заваленных одеждой стульев, стопки книг на полу - их очертания, смазанные темнотой, скорее угадывались, чем виделись. А вот узкий диванчик, застеленный белой простыней, просматривался довольно отчетливо. На нем кто-то спал, лежа на спине и укутавшись в клетчатый плед, - и что-то в его скрытых теменью чертах почему-то вызывало во мне тревогу. Я решила рассмотреть спящего поближе - и тут же очутилась рядом с ним, как будто для преодоления пространства больше не требовалось никаких усилий.
В следующее мгновение я отлетела обратно к потолку, как ошпаренная - человек, лежавший там, на диване, был не просто знакомым - он был мной! Лицо, которое я только что имела неудовольствие созерцать с расстояния в два-три сантиметра, не было лицом, которое я обычно видела в зеркале - оно было объемнее, крупнее, грубее; оно, вообще говоря, было совсем не тем трехмерным объектом, который я столько лет достраивала в воображении, опираясь на двумерные зеркальные отражения и фотографии - но, тем не менее, у меня не было никаких сомнений в том, что это именно мое лицо. И плед, под которым спал этот некто, был именно тем пледом, которым я укрывалась уже несколько ночей подряд, и диванчик, на котором он лежал, был - при ближайшем рассмотрении - тем самым диванчиком, который выделили мне гостеприимные Миша и Рита, и комната была та же, но... Смириться с тем, что там, внизу, на диване, лежу я, было невозможно даже во сне. Преодолевая страх, я снова оказалась возле спящего человека. Смотреть на это мое - не мое лицо не было сил, и я сосредоточила внимание на левой руке, высунувшейся из-под одеяла и свесившейся почти до самого пола. На безымянном пальце моей руки с моим обломанным ногтем находилось мое серебряное колечко - оказалось, что темнота уже ничуть не мешает мне рассматривать все находящееся в комнате, и одного моего желания достаточно для того, чтобы изображение увеличивалось или становилось более четким - то самое витое колечко, которое было подарено мне давно исчезнувшим из моей жизни человеком и которое я третий год носила, почти не снимая...
Я хотела было придвинуться еще ближе, потрогать кольцо - хотя трогать, откровенно говоря, было нечем: тело лежало там, а я была здесь, - но ощутила что-то вроде преграды. Даже не преграды - ощущения, что делать этого не стоит. И почти сразу пришло понимание, почему именно не стоит: при более тесном контакте меня могло бы втянуть обратно в тело, а мне нужно было до пробуждения на диване сделать что-то важное... И это нечто важное находилось за пределами маленькой комнатки в квартире моих друзей.
Стоило подумать об этом, как я почувствовала, что меня что-то всасывает, как в трубу. Сопротивляться было невозможно, и я, не успев заметить, что произошло, проскочила сквозь закрытое окно и понеслась куда-то вперед. Высота была небольшой - метра три, не больше, - а скорость весьма приличной, поэтому размышлять о том, что происходит и куда я, собственно, мчусь, было некогда: то и дело приходилось огибать возникающие передо мной деревья, столбы и здания. Вполне возможно, я проскочила бы сквозь них с той же легкостью, с какой оказалась по другую сторону оконного стекла, поскольку тело, которым можно было запросто вмазаться в любой плотный предмет, осталось мирно посапывать на диванчике - но проверять, насколько я теперь проницаема, желания не было. Итак, я неслась с бешеной скоростью (а мне-то, наивной, давеча казалось, что я быстро перемещаюсь по океану!), уворачиваясь от налетавших на меня объектов, и едва отмечая, как на периферии внимания отдельные предметы сливаются в сплошную массу, а огни фонарей и полуночных машин вытягиваются в длинные, волнистые дорожки света. Полет продолжался недолго - то ли в засасывающей меня трубе исчезла тяга, то ли цель была близка, но я явственно ощутила, что начинаю притормаживать.
Серая громада многоэтажного здания, в котором не было ни одного светящегося окна, надвинулась на меня уже плавно и медленно. Я хотела было свернуть в сторону от этого китообразного монстра, но мой невидимый магнит, хоть и изрядно ослабевший к тому времени, не позволил мне этого сделать. Меня притянуло к одну из темных окон. Со стеклом, как и в предыдущий раз, не возникло никаких проблем, и не успела я ойкнуть, как я оказалась внутри чьей-то квартиры - хоть и без тела, но все равно вторжение на чужую территорию.
"Что-то в эту ночь я слишком часто пользуюсь окнами вместо двери. Так и привыкнуть можно", - с иронией подумала я, но тут мой взгляд упал на обитателей комнаты, и мне стало не до смеха. Посреди комнаты прямо на ковре лежала обнаженная Наташа. Я дернулась, опасаясь, что она меня тоже заметит, но волнения были напрасны: глаза жрицы свободного танца были плотно закрыты. Сама комната, как до меня дошло в тот же момент, была той самой, в которой мы вечером поднимали кундалини - слишком много совпадений для одного сна! Но не это впечатлило меня больше, и не то, что Наташа лежала прямо на полу, укрывая немалую его часть своими распущенными волосами, и даже не сам факт наготы девушки, - она занималась чем-то таким, что положительно отказывалось укладываться у меня в голове. Что, в общем, неудивительно, имея в виду местоположение этой самой головы километрах в пятнадцати от места событий. Наташа стонала, извивалась, часто дышала, ритмично двигалась, сводя и разводя бедра, периодически что-то вскрикивала - в общем, по всем внешним признакам можно было сказать, что она занимается сексом. Если бы не одно "но": больше в комнате (если не считать меня, конечно) никого не было. Тем не менее, ее руки отчетливо обнимали чью-то невидимую спину, а ноги сплетались вокруг чьих-то невидимых бедер - иллюзия присутствия партнера была полная, однако самого партнера, насколько я могла судить, не было. Разве что предположить, что это был человек-невидимка, - но в такой бред я не могу поверить даже во сне!
Пока я, оцепенев от ужаса и удивления, наблюдала за творящимся беспределом, Наташа быстро перевернулась и села, широко расставив согнутые в коленях ноги и упираясь руками в воздух в сантиметрах тридцати над полом. Хуже всего было даже не то, что воздух, вопреки своим нормальным физическим свойствам, прекрасно играл роль опоры, - хуже всего было то, что движущиеся взад и вперед ягодицы Наташи тоже находились в воздухе - так, как если бы она сидела верхом на мужчине и занималась сексом в позе наездницы. А никакого мужчины при этом не было!!!
Но и этими явными несообразностями дело не ограничилось. Продолжая совершать "простые движенья", Наташа вдруг начала понемногу вращаться по часовой стрелке, описывая головой окружность. С каждым витком диаметр этой окружности становился все больше, а движения девушки - все интенсивнее. Наташа все сильнее отклонялась от вертикальной оси, откидываясь назад и наклоняясь вперед и в стороны почти до предела. Странно, но при этом она не только ничего себе не повреждала, хотя углы наклона были совершенно неестественны для человеческого позвоночника, но и не теряла темп фрикций. Вскоре девушка уже исступленно вращалась, склоняясь до самого пола, а ее длинные волосы развевались в воздухе, образуя почти непрерывный черный струящийся круг.
На всякий случай я сместилась подальше от водоворота, который создавала Наташа - и, как оказалось, совсем не напрасно. Реющие пряди волос, со свистом проносившиеся по комнате, вдруг коснулись одной из бордовых штор с узором из черных иероглифов - и я могла бы поклясться, что услышала быстрый шипящий звук, как будто кто-то черкнул спичкой и тут же погасил ее. Нижняя часть полотнища шторы упала на пол, как отрезанная.
Наташа ничего не заметила. Она продолжала вращаться, понемногу поднимаясь кверху и уменьшая амплитуду движений. Волосы, только что стелившиеся над полом, тоже поднимались, причем без всякого согласования со своей хозяйкой. Зрелище было завораживающее и устрашающее: голая женщина с закрытыми, словно запавшими глазами, немыслимо гибким телом и копной вставших дыбом волос, сидящая на чем-то или ком-то невидимом, вращалась еще несколько секунд по сужающейся спирали, пока не замерла с прямой спиной в абсолютной неподвижности. А волосы еще продолжали пару мгновений стремиться вверх, игнорируя законы тяготения, - пока не рассыпались по плечам тяжелой густой волной. И в шорохе их мне послышалось шуршание змей по песчаным барханам...
Наташа, из которой словно выпустили все силы, мешком свалилась на бок и застыла, неловко подвернув под себя правую руку. Поза была настолько безжизненной, что я испугалась и хотела было дотронуться до нее, чтобы проверить, теплится ли еще жизнь в этом недавно вытворявшем черт знает что теле, но сделать это, как и в случае с собственным телом, мне не дали. Что-то властно потянуло меня назад, я проскользнула сквозь стекло и понеслась обратно, - правда, на сей раз не по прямой, а по высоко поднятой над землей дуге. И слава Богу: мое потрясение увиденным было настолько велико, что, боюсь, с простенькой задачей огибания препятствий я бы уже просто не справилась...
Дом, в котором жили Мишка с Ритой, вынырнул неожиданно и не оставил мне времени для маневра. Так и не успев притормозить, я устремилось к нужному окну - и коварное стекло, вместо того чтобы беспрепятственно пропустить меня, как раньше, вдруг разрослось до размеров витрины, в которую я и влетела со всей дури, и звон бьющегося стекла стоял у меня в ушах до тех пор, пока сознание не померкло окончательно...
Я проснулась с отвратительным ощущением чего-то мокрого на лице. Все приснившееся за ночь вспомнилось за долю секунды, и я в ужасе прикоснулась рукой ко лбу: неужели кровь? Неужели этот сон был вовсе не сном, и я действительно врезалась в какое-то стекло? С опаской приоткрыла один глаз и посмотрела на руку: слава аллаху, крови на ней не было. Я открыла второй глаз, и увидела Мишку с Ритой, стоящих возле моего диванчика с озабоченными физиономиями. Риткина озабоченность, помимо нахмуренного лица, выражалась еще и в периодическом прикладывании к моей башке мокрого полотенца.
- Ребята, вы чего? - осведомилась я сиплым голосом.
- Это ты чего?! - с облегчением выдохнул Мишка, обнаружив, что я в состоянии членораздельно изъясняться. - Сначала кричишь как резаная, потом лежишь, как мертвая. Мы уж решили, что у тебя сердечный приступ случился.
- Не дождетесь, - обнадежила я друзей и с опаской перевела тело из лежачего положения в сидячее. Если не считать некоторой ломоты в спине, тело вело себя вполне прилично. Словно и не валялось невесть сколько без присмотра. - Сердце у меня здоровое, как у буйвола.
- Так что случилось-то? - тревожно спросила Рита. Видимо, сравнение с буйволом ее не убедило.
- А, ерунда, просто кошмар приснился, - отмахнулась я и внутренне порадовалась, что в нашей культуре не принято расспрашивать людей об их кошмарах - иначе как бы я сейчас выворачивалась?..
Суматоха, вызванная моим странным поведением, быстро улеглась, и ребята побрели к себе в комнату - досыпать. Небо за окном только-только начинало сереть - судя по всему, было где-то начало седьмого утра. Я ложиться спать повторно не решилась - кто знает, что мне могло присниться на сей раз? К тому же, надо было прописать план Игры - непаханое поле работы. Я взяла несколько листов бумаги и ручку, залезла под плед и попыталась сосредоточиться. Тщетно. Перед глазами мельтешил то черный диск развевающихся волос, со свистом рассекавший и воздух, и случайно подвернувшиеся предметы, то остекленевшие глаза Наташи, то собственное лицо, оказавшееся чужим и незнакомым, то кусок шторы, падавший на пол обрубком отсеченной во время боя руки... Не думалось мне, как я ни старалась. Два часа спустя, вяло поковыряв вилкой в приготовленном Ритой завтраке и так и не заставив себя затолкнуть в рот хотя бы кусочек, я поняла: надо ехать к ВП. Дело пахло керосином настолько, что для предотвращения грядущего взрыва срочно требовалась помощь шефа. Страшно было представить, во что превратится завтрашняя Игра под моим чутким руководством.
Сорок минут спустя я стояла перед слегка обшарпанной, некогда полированной дверью и в пятый раз давила на кнопку звонка. Никто не откликался. "Где же, черт возьми, он может быть? - раздосадовано подумала я. - Занятий сегодня нет, время еще детское..." Я была настолько уверенна в незыблемости встречи с шефом, которую сама же себе напланировала, что теперь откровенно растерялась. Ну, и что делать? Развернуться и уйти? Вернуться к Мишке и опять сидеть, тупо уставившись в стену? В таком состоянии я до вечера ничего путного не придумаю. К тому же нужно непременно обсудить с ВП приснившийся мне кошмар - пусть он высмеет меня, как в прошлый раз, и я пойму, что все это яйца выеденного не стоит. И успокоюсь. А то ведь так недолго и умом тронуться... Остаться здесь и подождать его на лестнице? Да кто мне сказал, что вообще сегодня здесь появится? А подъезд, мягко говоря, не жаркий, околеть за пару часов вполне можно. Отчаявшись, я еще раз нажала на кнопку и не отпускала ее минуты три. Моя настойчивость принесла некоторые плоды: за дверью послышалось шевеление, и недовольный женский голос спросил:
- Кто там?
- Э... это я, Ника, - проблеяла я, испуганная появлением живого (судя по голосу) человека в пустой, как я уже решила, квартире. Казалось, что этот самый человек материализовался там, за дверью, исключительно из-за моего настойчивого желания проникнуть в помещение. Вот уж правда, незваный гость - хуже татарина. И еще я вдруг подумала, что голос вполне мог принадлежать и Наташе, и от этой мысли у меня чуть не подкосились ноги. Видеть героиню моего устрашающего сна живьем мне решительно не хотелось. Она, конечно, за мои сны не отвечает и ни в чем не виновата, но все же...
Обладатель голоса долго возился с замками, и дверь наконец отворилась. На пороге стояла Оксана - оттого, что это была не Наташа, я готова была расцеловать главного менеджера Программы, невзирая на явное неудовольствие на ее лице, вызванное моим приходом. Одежда главного менеджера состояла из длинной футболки и шлепанцев на босу ногу. Волосы на ее голове напоминали об утре в курятнике, да и лицо было явно заспанным.
- Ты к Петровичу? - спросила Оксана, упреждая мои извинительные объяснения. - Его еще нет. Если хочешь, подожди на кухне. А я пойду досыпать. Ночью было много работы...
Ущипните меня кто-нибудь! Что вообще происходит? Я опять сплю? Сонные менеджеры, работающие по ночам - кем, интересно?! - и двадцать минут не открывающие дверь. Шефы, которых с утра пораньше дома еще нет. Если бы ВП уже не было, все было бы понятно: ну, пошел человек за кефиром. Или на работу отправился. Или встреча с кем-то у него назначена. Но еще нет?! Он что, дома не ночует? По такому морозу шляется ночами по улицам?! "Не твое дело, - одернула я сама себя, расшнуровывая ботинки. - Может, он у какой-нибудь пассии заночевал". Мысль почему-то показалась мне дикой, но пришлось признать, что это какое-никакое, а объяснение. Да и Оксана могла всю ночь какие-нибудь менеджерские планы составлять. Наверное. Это у меня на почве дурацких снов потихоньку едет крыша, вот я и начинаю подозревать всех и вся непонятно в чем...
Успокаивая себя подобным образом, я наконец закончила возиться с ботинками, повесила куртку на вешалку, рукой пригладила волосы перед зеркалом (вид был тот еще: шевелюра паклей торчит во все стороны, щеки пылают с мороза, под глаза синяки, взгляд невменяемый) и отправилась на кухню - греться чаем. Сделала два шага к столу - и остановилась как вкопанная. На холодильнике лежал небрежно брошенный кусок бордовой материи с черными иероглифами. Не узнать штору, пострадавшую давеча во сне, было невозможно. Даже стоя на расстоянии вытянутой руки от нее, я отчетливо видела разницу в двух краях длинной полоски ткани - один край был подвернут и аккуратно прострочен, другой - даже не отрезан, а оплавлен, словно кто-то потерял ножницы и использовал в качестве инструмента узкую газовую горелку, а потом даже не удосужился отряхнуть черные оплавленные шарики с неровной запекшейся кромки.
Я попятилась от холодильника к газовой плите, не сводя глаз с бывшей шторы. Механически зажгла газ под чайником, продолжая коситься на свернувшийся змеей бордово-черный отрез, потом взяла табурет и села у окна, на максимальном расстоянии от злосчастной ткани. От греха подальше. Впервые в жизни пожалела, что не курю, безуспешно пытаясь унять дрожь в руках. Попробовала придумать логическое объяснение увиденному. Объяснение лежало на поверхности (это вовсе не кусок той самой шторы, а просто отрез похожей ткани, и кто-то действительно упражнялся с ним, используя что-то раскаленное, а к моему сну все это не имело никакого отношения), но мне почему-то не верилось в эту, в общем, вполне правдоподобную и логичную версию. Что-то внутри без тени сомнения знало: это был кусок той самой шторы, хотя по всем законам физики, химии, биологии и просто здравого смысла этого быть не могло.
Чайник за моей спиной начал кряхтеть и возмущенно плеваться паром. Я нашла чистую чашку, плеснула туда немного чифиря из заварочного чайника, разбавила его кипятком и стиснула дрожащие пальцы на горячей чашке. Согревшись, пальцы перестали изображать пляску святого Витта, да и в мозгах от нескольких глотков чая прояснилось. Чего я мучаюсь? Нужно просто пойти и удостовериться, что с той самой шторой на самом деле все в порядке. И все тут же станет на свои места: сны и мухи отдельно, реальность и котлеты отдельно. И мало что у кого на холодильнике валяется!
Идея была здравая, но трудно осуществимая. Квартира - чужая, и расхаживать по ней без разрешения хозяев было, прямо скажем, не совсем благопристойно. Хозяева же в лице заспанной Оксаны велели мне сидеть на кухне, дожидаясь ВП. Кроме того, в той самой комнате, которую я собиралась проинспектировать, мог кто-нибудь находиться - откуда мне знать, сколько тут человек в принципе обитает, и какой у них режим дня! Сунуться без спросу в чужую комнату и напороться на кого-нибудь из ее обитателей - удовольствие ниже среднего. Но и не соваться нельзя - проклятая оплавленная тряпка гипнотизировала меня почище удава, и с ее загадкой нужно было немедленно разбираться. Я решительно встала с табурета. В конце концов, скажу, что шла в туалет и ошиблась дверью!
Возле плотно закрытой двери нужной комнаты моя решимость мгновенно испарилась, и я стояла минут пять, прислушиваясь, не донесутся ли оттуда какие-нибудь подозрительные звуки, и собираясь с духом. Наконец стоять столбом посреди прихожей стало уже просто неприлично, и я тихонько приоткрыла дверь. Главное, чтобы Оксана ничего не услышала! В комнате царил красноватый полумрак. По закрывавшей окна плотной ткани цвета загустевшей крови черными жуками ползли символы Поднебесной империи. Левое полотнище опускалось до самого пола, правое было сантиметров на сорок короче и имело такую же оплавленную кромку, как кусок, валявшийся на кухне. Сомнений больше не было: на холодильнике лежал отрез именно от этой шторы. Тот самый, срезанный реявшими волосами Наташи из моего сна. И можно было, конечно, успокаивать себя тем, что сон тут вовсе не причем, и вспоминать гипотезу об экспериментах с газовой горелкой, но взгляд мой уже успел оторваться от изуродованной шторы и скользнуть по комнате. И мне разом стало не до гипотез, объяснений и утешений.