- Мы в деревню насовсем или как? - спросила я шефа на следующее утро после окончания Игры, собрав воедино картину происшедшего, припомнив все результаты и по привычке ужаснувшим последствиям.
- А что? - спросил он, помешивая на сковороде свой очередной кулинарный шедевр (пахло жареным мясом, апельсинами, мятой и каким-то острым соусом).
- Да просто думаю, все вещи собирать или часть, - пояснила я: не признаваться же ВП, что меня даже после прохождения подземных испытаний и получения инициации продолжают терзать суетные мысли о том, как жить дальше, а также где, с кем и зачем.
- Возьми самое необходимое, - ответил он. - Приехать за остальным всегда успеешь.
Прояснил ситуацию, называется! И что является самым необходимым в деревне, хотела бы я знать? Особенно в той деревне, о которой я до сих вспоминала исключительно с содроганием: бесконечные километры унылых полей, крошечный домик на пригорке в зарослях чертополоха, под завязку набитый людьми, отсутствие даже минимальных удобств, магический пес - истребитель кошек, странные сельчане, озабоченные проблемами сексуальной магии, и трескучий мороз. Мороз - ввиду опустившейся на город июльской жары - можно было списать со счетов, но что касается всего остального...
- А где мы там жить-то будем? - я снова пристала к шефу, припомнив ночевку на кухонном топчане прямо у входа.
- На месте разберемся, - невозмутимо ответил он, как будто кроме домика дядюшки Тыквы в означенной деревне нас ожидал также пятизвездочный отель с десятком свободных номеров на выбор, просторное бунгало на берегу реки и три-четыре санатория с обилием лечебно-профилактических процедур.
М-да... При такой исчерпывающей лаконичности ответов ВП на информацию о том, зачем мы вообще едем в деревню, рассчитывать не приходилось. Несолоно хлебавши, я ретировалась к себе и принялась рассматривать имеющиеся вещи на предмет обнаружения самого необходимого. Комната отреагировала на это так, будто я собиралась покидать ее навсегда, и стала бомбардировать меня ностальгическими воспоминаниями. Поселение в эту скромную обитель после отъезда в Америку Миши и Риты... Укрощение строптивого, охочего до человеческой энергии дивана... Путешествие в прошлые жизни по шнурам змеящейся в плече боли... Сочинение под покровом темноты эротических опусов и программных манифестов... Страшные сны с разрушающимся миром, едва не ставшие явью... Попытка изгнать бесов из шефа... Раскладывание бывших домочадцев и членов несуществующей ныне команды по полочкам из сексологии, астрологии, соционики и кабалистики... Изучение странных космограмм ВП... Коллективные посиделки перед открытием шоу-центра... Муки рождения плана занятий для женской группы... Реализация бизнес-плана по поимке любимого человека... Жаркие бессонные ночи с Филей... Новые бессонные ночи, уже без него, под аккомпанемент тоскливых бесед с Толиком... Отражение сновидческих вылазок дамочек из женской программы и мое собственное бесцеремонное проникновение в чужие миры... Сражения с распоясавшимся личным мем-комплексом и переживания по поводу испытаний, выпадающих на долю отдельным криминальным элементам...
Завтракали мы втроем: Наташа уехала к Гоше, выставленный Юлей Толик исчез в неизвестном направлении, зато Оксана вернулась от Ларисы домой - похоже, окончательно. Настроение у бывшего Главного Менеджера скоропостижно преставившейся Программы личностного роста, социального успеха и прочих жизненных благ было мрачно-воинственным. Вместо того чтобы как обычно нахваливать стряпню шефа, она высказывала ему накопившиеся претензии: общее дело он, по ее мнению, развалил, поверивший ему народ дезориентировал и растлил (не иначе как в "злачном" шоу-центре), а затем еще и на произвол судьбы всех покинул. Входить в резонанс с состоянием Оксаны и участвовать в дебатах по поводу вчерашней Игры у меня не было никакого желания (все равно уже ничего не поправишь, не восстановишь и не реанимируешь), поэтому я быстро проглотила свою порцию и под видом сбора вещей пошла ностальгировать дальше.
Шеф разводить долгие дискуссии с экс-подчиненной тоже не стал, и уже через полчаса вновь прервал мои печальные размышления:
- Ну что, ты готова?
- Как, уже? - перепугалась я.
- Ну да, Женя должна с минуты на минуту подъехать. Сколько можно копаться?
Ага, стало быть, Женя едет с нами. О чем еще ВП забыл или не счел нужным мне сообщить, интересно? Надеюсь, хоть Филю-то он с собой прихватывать не станет?
Пришлось прекратить медитативное перебирание вещей вкупе с лирическим созерцанием картин прошлого, быстро побросать в сумку то, что попалось на глаза, и отрапортовать шефу о своей готовности к перемещению на место новой дислокации.
Час спустя мы тряслись в пригородном автобусе, который с зимы стал еще более древним и еще больше провонялся выхлопными газами. Никаких двухметровых, рыжих и лохматых субъектов с нами не было - и на том спасибо.
Ехали мы молча: Женя с воодушевлением читала обнаруженный у меня на столе том Хейзинги (что ни говори, а дети ВП - особые существа, почти инопланетные: мне нипочем не пришло бы в голову взять с собой в дорогу такую тяжеленную и скучную книжищу), сам шеф что-то набирал в новом ноутбуке (материализации возвращенного Филей долга), а я смотрела в окно и опять думала о жизни. Еще один ее период подошел к концу, ровный участок трассы судьбы с более-менее предсказуемыми событиями и хорошо знакомыми пейзажами сменился петляющей дорогой с ухабами и кочками, и что ждало меня за следующим поворотом, боюсь, не знал даже ВП. Наверное, размышлять по дороге в деревню следовало совсем не об этом, но думать о том, что произошло в катакомбах и откуда взялось странное существо, смотревшее, говорившее и действовавшее сквозь меня, а главное - куда оно потом исчезло, хотелось меньше всего. Обсуждать это происшествие я ни с кем не стала, и сейчас, случайно глянув на сосредоточенно нажимающего кнопочки шефа, подумала, что и он, невзирая на все свои телепатические способности, скорее всего, не в курсе моих ненароком расправляющихся крыльев и прорезающихся трубных гласов. Он вдруг поднял глаза и лукаво глянул на меня сквозь стекла очков. Я отвернулась к окну, досадуя на свой слишком болтливый мем-комплекс: даже если раньше ВП ни о чем не догадывался, то теперь уж точно что-то заподозрил! А плечи почему-то опять заныли, и это ощущение уже не отпускало меня до самого конца пути.
Здание автостанции выглядело немногим лучше, чем зимой: правда, амбарный замок на его двери не висел, и стены не были заметены снегом, зато по единственному окну ползали обленившиеся мухи, за ними наблюдал вялый и тощий кот, а на покосившейся скамейке отходил после попойки помятый небритый мужик.
- Ну, днем-то здесь попутки ходят? - спросила я, припомнив долгое зимнее путешествие впотьмах к конечному пункту назначения.
- Ходят, - кивнул шеф.
- А зачем нам попутки? - удивилась Женя. - Давайте прогуляемся, тут такая красота по дороге!
Ну, еще бы: она-то позапрошлую ночь в катакомбах провела с Машиной командой, километры по лабиринтам не наматывала и по стенам не лазила, как некоторые, помедитировала да и поднялась на поверхность без всяких неприятностей. А мои несчастные ноги заныли об одной мысли о предстоящей многокилометровой "прогулке". Но шеф поддержал Женю, и мы пошли пешком.
Справедливости ради надо сказать, что красоты вдоль дороги все же попадались, особенно когда мы отошли на приличное расстояние от автостанции и прилегавших к ней строений. По обе стороны весело бежали поля, однообразную зелень которых разбавляли ярко-желтые брызги цветущих сорняков. Деревья шелестели не покрытой жухлым слоем пыли, как у их городских собратьев, а почти девственно чистой листвой. Над головами у нас проносились птицы и порхали бабочки, а где-то через километр пути под ноги выскочила ящерка. И даже изрядно припекавшее солнце, наверное, можно было отнести в плюс, а не в минус, просто моя душевная сумятица мешала адекватно воспринимать реальность.
Заветный холм я с трудом узнала: он и в зимний-то период казался лохматым гигантским чудищем, прикорнувшим у дороги, а сейчас производил впечатление и вовсе чего-то исполинского, густо поросшего шерстью лопухов и чертополоха, а к пригорку, где прятался домик, закурчавившегося буйной порослью хмеля. И даже жаркие солнечные лучи не могли разогнать прохлады напитанного сумерками воздуха под сенью непомерно разросшихся, почти древовидных зарослей бурьяна. Мы ступили в эту прохладу, как в омут - и на миг показалось, будто она дрогнула, как вода от неосторожного прикосновения, пошла рябью, а затем сомкнулась над нами и превратила в зыбкое марево все, что было до нее - шоссе, поля, редкие деревенские избы, ящерку, бабочек с птицами, здание автостанции, город, из которого мы приехали, да и вообще всю прошлую жизнь. А на случай, если где-то в складках одежды еще притаились воспоминания о том, что было раньше, цепкие лапы чертополоха цеплялись к нам на каждом шагу, ощупывали, обыскивали, тянули на все лишнее и пригвождали к новой реальности острыми ми колючками.
Только у самых бревенчатых стен избушки это грозное воинство уступило место более миролюбивым (хотя и не менее навязчивым) растениям, и мы без стука вошли внутрь - строго говоря, стучать было некуда, ибо дверь и так была открыта на распашку. Несмотря на яркий солнечный день, в домике было почти темно, и я не сразу смогла разглядеть сидевшую у стены Римму. Больше из исконных обитателей никого не было, если не считать свернувшегося в кресле Зевса - он сверкнул на нас глазами, но встречать дорогих гостей почему-то не бросился.
- Давно это с ним? - после короткого приветствия поинтересовался шеф.
- А где все? - спросила почти одновременно с ним Женя. - Коля где, Катька?
- На огороде ковыряются, - кто-то вскользь ответила дочери Римма и подняла большие темные глаза на ВП: - Неделю уже не встает. И не ест ничего.
На меня вдруг резко обрушился застоявшийся запах псины, смешанный с каким-то еще более резким и неприятным, но неопознаваемым запахом, - словно обоняние было напрочь отключено, а потом вдруг зачем-то включилось на полную мощность. К горлу подкатила тошнота, и я с трудом сдержалась, чтобы стремглав не броситься обратно на свежий воздух. К счастью, шеф, присев на корточки и заглянув в глаза своему любимцу, жестким голосом распорядился: "Выйдите все", и мне не пришлось заставлять себя стоять в домике и корчить приличные рожи.
Обоняние продолжало демонстрировать свои запредельные возможности, и по пути наружу я успела окунуться в несколько разных, не перемешивающихся "ароматических" слоев - от горки нестиранных детских вещей на полу комнаты, от кастрюли с брагой в углу кухоньки, от пропускавшей газ плиты, от ядреного подсолнечного масла в не закупоренной бутылке, от малосольных огурцов на тарелке, от сосновых опилок на веранде и от чьих-то измазанных в навозе полуразвалившихся ботинок размера эдак сорок шестого у самого входа в избушку.
А за дверью на улицу на меня и вовсе навалилось такое половодье запахов - трав, парующей после недавнего дождичка земли, каких-то невидимых, но весьма сильно пахнущих жучков-червячков, листьев томата на маленьком огородике, недосушенного сена, цветущей пижмы и каких-то желтых метелок с одуряюще-медовым ароматом, - что голова закружилась, и пришлось даже присесть на завалинку, дабы немного прийти в себя.
Женя с Риммой пошли по дорожке между помидорными кустиками к еще больше заросшему и всклокоченному, чем прежде, Коле и сильно подросшей за полгода Катьке, которые и впрямь ковырялись в земле посреди кукольного огородика размером с пол сотки, а я оказалась предоставлена самой себе. Шеф из домика выходить и не думал, воссоединившаяся семейка о чем-то весело щебетала, разместившись на траве между кустов смородины и крыжовника, и минут через пятнадцать мне стало ясно, что развлечение вновь прибывших отдыхающих - дело рук самих отдыхающих.
Перечень развлечений, насколько я помнила по предыдущему приезду, ограничивался походом вниз с холма - к деревеньке и петлявшей вдоль нее реке, и походом наверх по холму, через фруктовый сад, плавно переходящий в ближний лес, мимо глубокого оврага, к упирающейся в дальний лес возвышенности с курганом посредине.
Воспоминания о деревеньке и реке у меня были неважнецкие (правда, в некоторых домах нас с шефом кормили до отвала, зато как раз между дорогой и рекой Зевс совершил акт вандализма над несчастной кошкой), а вот о кургане, с которого открывался замечательный вид на окрестности - самые что ни на есть торжественные. И я полезла наверх. Предупредить кого-нибудь о своих планах мне даже и в голову не пришло: расстояния вокруг были смехотворные, и я рассчитывала вернуться через полчаса, не позже.
Не учла я сущих мелочей: зимой деревья и кусты стояли голыми, так что через них отлично просматривался окружающий пейзаж; трав, доходящих мне местами по пояс, а местами и по плечи, не наблюдалось; к тому же почти по пятам за мной шли шеф с Зевсом, поэтому заблудиться тогда было нереально даже при очень сильном желании. То ли дело сейчас!
Я пошла наверх по протоптанной среди высоченной травы тропинке и вскоре уперлась в сакральное дощатое сооружение размером с большой холодильник. На ржавом гвозде, вбитом в стену сооружения, висел рулон туалетной бумаги, а из отверстия в виде сердечка, прорезанного в двери, доносился характерный запах и жужжание мух.
- Нам сюда не надо! - вслух сказала я, но тропинка попалась непонятливая, и следовать дальше почему-то не стала. Пришлось ступить в траву и продолжить путь самостоятельно. Где-то поблизости должны были расти четыре раскидистые яблони (или груши?), потом стайка тонкостволых темнокожих то ли слив, то ли вишен, а сразу за ними - овраг и укрепленная бревнами яма. Я продиралась сквозь траву, изредка отвлекаясь то на какой-нибудь необычный цветок, то на трели невидимых птиц и искренне надеясь, что вот-вот появятся деревья, и идти станет легче. Но деревья все не появлялись. Вместо них передо мной выросла живая изгородь из какого-то высокого кустарника с мелкими, слегка пахнущими ментолом листьями (и откуда он тут взялся?!) Возвращаться обратно к сооружению с мухами и бумагой не хотелось, поэтому я пошла вдоль изгороди в расчете на то что, что она закончится так же неожиданно, как и началась. Но изгородь не заканчивалась, лишь становилась все гуще и выше, а потом неожиданно раздвоилась, образовав некое подобие туннеля, манившего в свои зеленые недра. Тут бы мне назад и вернуться, но, видимо, после катакомб в мозгах у меня что-то переключилось, и туннели, коридоры, а также прочие длинные и узкие проходы, ведущие непонятно куда, теперь воспринимались как самое подходящее пространство для передвижения.
Я шагнула в туннель и вновь почувствовала ту густую, пружинящую прохладу, в которую мы окунулись при входе в заросли чертополоха. Воздух вокруг меня был как будто вовсе не воздухом, а какой-то плотной живой субстанцией, отзывающейся на каждое мое движение. Через пару метров ветви кустарника полностью сомкнулись над моей головой, и субстанция стала сумрачно-зеленоватой, чуть разбавленной с трудом продравшимися сквозь густую листву мелкими солнечными пятнами. Трава под ногами была не высоченная, как снаружи, а короткая и мягкая, как на ухоженной лужайке - должно быть, зеленые своды кустов мешали ей вытянуться в полный рост. Идти было легко и приятно, как будто субстанция слегка покачивала меня на невидимых волнах - или это я сама слегка покачивалась, опьяненная усиливавшимся запахом листьев и очарованная изменчивой игрой света и тени перед глазами. И даже порядком уставшие за время перехода от автостанции к избушке ноги не выражали никакого протеста. Об отсутствии фруктовых деревьев и прочих ориентиров я больше не беспокоилась: туннель явно вел меня наверх, к вершине холма, а значит, вскоре должна была появиться либо возвышенность с курганом, либо площадка с кустиками акации, на которую когда-то водил нас Зевс.
Но подъем все продолжался и продолжался, а выхода не было. Либо я недооценила высоту холма (по моим ощущениям, мы с туннелем давно превысили ее как минимум вдвое), либо органы чувств меня предательски обманывали, и никакого подъема не было, а зеленый проводник, петляя и сворачивая, вел меня совсем в другое место. Стоило подумать об этом - и откуда-то снаружи налетел ветер, зашелестел листьями кустарника, зашептал что-то угрожающе-тревожное. И почему-то сразу вспомнились бесконечные блуждания по катакомбам со всякими прочими неприятностями. Правда, там было совершенно темно, а здесь я хотя бы вижу, куда иду... Стоп! Да так ли уж вижу?
Я остановилась и оглянулась. Почти сразу за моей спиной туннель сворачивал, и вместо длинного прохода виднелся только участок стены из листьев и веток. Впереди и по бокам картина была практически идентичная, так что в каждый момент времени в поле моего зрения попадала сфера радиусом метра два, не более. И сколько я уже так иду, практически ничего не видя вокруг себя, хотела бы я знать?! Для полноты картины не доставало только какого-нибудь Паши, следящего за моими перемещениями из специального наблюдательного пункта, но ничем не обнаруживающего своего присутствия.
- Женя! - закричала я. - Римма! Коля! Ау!
Сбывались худшие предположения: никто не отзывался и не спешил на помощь. Наученная горьким опытом, что гордое продвижение вперед, вперед и только вперед вовсе не гарантирует приближения к цели, я развернулась и пошла обратно. Ну и черт с ним, что не взобралась ни на холм, ни на курган. Ну и черт с ним, что опять придется миновать будку для удовлетворения естественных нужд, возвращаться на солнцепек возле избушки и не знать, чем себя занять. Зато я вернусь к людям, в нормальную обстановку, разберусь, что к чему и...
Вернуться назад не получилось. Во-первых, туннель вдруг стал сужаться и становиться ниже (я по такому узкому пространству сегодня еще не ходила!), а во-вторых, вскоре закончился тупиком. Две стены кустарника снова сомкнулись в одну, причем ветки этой живой изгороди переплелись так плотно, что нечего было и думать о том, чтобы пролезть между ними.
Пришлось поворачивать еще раз, но своды туннеля почему-то так и не расширились, и вместо прежнего довольно просторного пространства, щедро декорированного мягкой листвой, в моем распоряжении теперь был зазор сантиметров в пятьдесят, по обоим сторонам которого топорщились едва "оперенные" ветки, цеплявшие меня за одежду. И ментоловый запах куда-то исчез... Я что, свернула в какой-то другой туннель, или у меня с обонянием снова что-то случилось?! Да нет, бред какой: никаких развилок я не проходила, ни на какие перекрестки не натыкалась, и в другие "рукава" не сворачивала по той простой причине, что их вообще не было!
Тем не менее, туннель был явно другой, и даже трава на земле стала выше и жестче, а поддерживавшая и покачивавшая меня субстанция начала оказывать сопротивление и тормозить движение. Я прошла несколько десятков метров и почувствовала, как усталость, исчезнувшая было в начале туннеля, возвращается сторицей. К тому же страшно захотелось пить, о чем я не преминула заметить вслух - все равно никто не слышит, почему не поговорить самой с собой?
Еще через несколько метров туннель вдруг расширился, образовав зеленый шатер, накрывавший маленькую полянку. А в центре полянки - я даже ущипнула себя на тот случай, если мне вдруг это чудится - бил крошечный родничок с прозрачной водой. Я осторожно приблизилась к источнику и попробовала воду - ледяная, сводящая зубы, но очень вкусная. Странно, никто мне ни о каких подземных ключах не говорил... И почему он вынырнул тут словно по мановению волшебной палочки, стоило мне только заикнуться о желании пить?
Утолив жажду и слегка осмотревшись, я наконец обратила внимание на главную странность: вода из родничка стекала от меня - так, как если бы туннель вел не к вершине холма, а вниз, под уклон. Между тем мне до сих пор казалось, что я иду вверх. Да что ж это за заколдованное место, черт возьми?!
- Надо выбираться отсюда, и чем скорее, тем лучше, - задумчиво произнесла я, вслушалась в сказанное и добавила уже специально, в расчете на невидимого джинна, выполняющего озвученные желания: - Хочу немедленно отсюда выбраться!
Невоспитанный джинн не стал восклицать: "Слушаю и повинуюсь", поэтому мне пришлось встать и двинуться дальше. Туннель, может, и заколдованный, но не мог же он внезапно оборваться прямо там, где я сидела! Уважающим себя магическим пространствам такое поведение не пристало: куда солиднее сделать вид, что ничего не изменилось, а потом, за ближайшим поворотом, взять да и организовать выход... Так я рассуждала про себя, топая определенно вперед, но теперь уже непонятно, вверх или вниз.
Каково же было мое изумление, когда за поворотом (пусть не ближайшим, а четвертым или пятым по счету) выход все-таки обнаружился! Причем без всяких магических спецэффектов: кусты просто расступились, и я оказалась в лесу. На такой поворот событий я рассчитывала меньше всего: экскурсию по местным лесам мне не устраивали, ориентироваться между однотипных деревьев не учили, да к тому в каком направлении двигаться и куда при этом можно выйти, было совершенно неочевидно...
Да уж, тут не до направления - тут бы хоть выяснить, в каком лесу я нахожусь, ближнем или дальнем! Лес был смешанным, высоченные дубы вперемешку с высоченными же соснами, и я напрягла память, пытаясь вспомнить, не говорил ли мне ВП, что в каком лесу растет. Нет, определенно не говорил: беседовали мы все больше о его научных разработках, да о том, как он в эту глухомань перебрался, а особенности местной флоры и фауны как-то остались в стороне. Что-то такое о соснах говорила только Наташа, да и то и не о соснах, кажется, а о сосновых пнях...
Пней поблизости не было, просек или тропинок - тоже, и я, поплутав немного, завалилась в траву, рассудив, что раз уж все равно заблудилась, то надо сначала отдохнуть как следует, а не плестись из последних сил неведомо куда. К несомненным плюсам леса относились обилие свободного пространства и проглядывающее между деревьями небо - от постоянно маячившего над головой "потолка" туннеля я успела порядком утомиться.
В небе задумчиво качались макушки сосен и неторопливо плыли облака - зрелище оказалось настолько убаюкивающим, что через некоторое время я незаметно для себя задремала. А проснулась от грохота возле правого уха - я дернулась, подскочила, но никого не обнаружила. И только потом, присмотревшись к травинкам возле своего примятого лежбища, увидела радужного жука размером с большую фасолину. Жук скрежетал надкрыльями, готовясь взлететь, и этот обычно едва слышный шорох резко отдавался у меня в ушах. Когда жук наконец снялся с места и полетел, задевая травинки толстым брюшком, мне показалось, что это вовсе не мелкое насекомое, а вертолет, таким громогласным было его жужжание. Я потрясла головой, надеясь избавиться от этой напасти, но номер не прошел. Более того: к звуку удаляющегося жука добавился шелест дубовых листьев, шепот осыпающейся с сосны хвои, стрекот сверчка, топот какого-то крохотного зверька метрах в трех от меня, штук пять разнообразных птичьих трелей, шуршание колеблемой ветром травы, прерывистая дробь дятла и еще множество других звуков, далеких и близких, глухих и звонких, оглушительных и едва различимых.
Кто-то явно ставил надо эксперименты: сначала включил обоняние, погрузив меня в море несмешивающихся и сводящих с ума запахов, теперь вот обоняние вернул в норму, зато врубил слух на полную катушку, и в моих ушах отчаянно громыхала авангардная симфония леса. Посидев некоторое время в полной неподвижности, я обнаружила, что звуков становится все больше и больше, как будто сфера внимания постоянно расширялась, захватывая новые области. Теперь я слышала и журчание оставшегося далеко позади родничка, и звук цепляющейся за травинки соломинки, которую тащили три муравья, и кукование далекой кукушки, и поскрипывание стволов деревьев, и замирающее вдали гудение шмеля, и жалобный звон комаров, и какие-то непонятные стуки, шорохи, писк и потрескивание.
Почудились даже человеческие голоса, но как я ни напрягала слух, уловить направление, откуда они доносились, не удалось. В этом шлейфе из звуковых волн я и двинулась дальше, замирая на каждом шагу, вслушиваясь в множащиеся отклики леса на мои перемещения, пытаясь угадать, в том ли направлении двигаюсь и не потревожила ли какого-нибудь серьезного зверя.
Искать дорогу в постоянно меняющемся акустическом поле оказалось гораздо сложнее, чем без оного, так что я долго блуждала, наугад огибая то одно дерево, то другое, и с некоторой тоской вспоминая зеленый туннель: там, по крайней мере, была хоть какая-то видимость движения в заданном направлении, а здесь... Идти можно было на все триста шестьдесят градусов, что я, собственно и делала: солнце проглядывало то слева, то справа, то спереди, то сзади, пока не забралось в зенит и не принялось светить исключительно сверху. Преследовавшие меня шумы мало-помалу начали стихать, и я даже чуть было не сделала открытие о том, что интенсивность восприятия звука зависит от положения солнца на небосклоне, но потом засомневалась и решила, что изменения связаны все-таки со мной, а не с нашим скромным желтым карликом спектрального класса G2.
В аккурат к тому моменту, когда ощутимо захотелось есть, я набрела на полянку земляники - красные капли спелых ягод зазывающее выглядывали из-под нежно-зеленых зубчатых листиков. Раскусив спелую ягоду и сморщившись от прокатившейся по языку кислой волны, я отметила, что слух окончательно вернулся в норму. Зато вкус явно обострился. Ощущать себя жертвой невидимого экспериментатора мне надоело, и я решила взять ситуацию под свой контроль. Прочесав земляничную поляну и наевшись ягод, принялась пробовать на вкус травинки, лепестки цветов и даже пожевала дубовый лист. Последний мне не понравился - жесткий и суховатый, а вот некоторые околоцветники и тычинки оказались вполне съедобными, нежными и сочными, с пикантным горьковато-сладким вкусом. Параллельно я пыталась активизировать зрение и тактильные ощущения (раз уж обнаружилась такая тенденция с включениями-отключениями органов чувств), но не тут-то было. Самовольно расширять условия эксперимента я худо-бедно могла, а вот вторгаться в начальные условия - нет. "Не очень-то и хотелось", - обиделась я, выплюнула травинку и пошла дальше.
Идти снова стало подозрительно легко, и я шагала по лесу неизвестно сколько, пока не наткнулась на необычную сосну. Точнее, это она на меня наткнулась: вынырнула из-за окруженной дубами лужайки и замерла на песчаном пригорке во всей своей красе. Роскошных сосен, высоченных и стройных, с шершавой коричнево-кирпичной корой и янтарными потеками загустевшей смолы, мне уже попадалось немало, но эта была особенная. Это были то ли три дерева, сросшиеся в одно у самого основания, то ли одно-единственное, но не пожелавшее расти как все и устремившееся в небо трехголовым змеем-Горынычем.
Прямо за этой сосной деревья выстраивались таким образом, что образовывали три отчетливых коридора: два отклонялись влево и вправо, повторяя линии боковых сосновых стволов, а один шел прямо. Выглядели эти коридоры не просто как банальные просветы между деревьями, а как три принципиально разных возможности дальнейшего движения, а то и вообще жизни. Я вдруг отчетливо почувствовала (не иначе как травы объелась), что стою на развилке судьбы, и от того, сделаю я шаг в одну сторону или в другую, зависит, по какому руслу устремятся все следующие события.
"Налево пойдешь - коня потеряешь, - некстати вспомнилось мне. - Направо пойдешь - суженую найдешь, а прямо пойдешь - сам пропадешь". Пропадать мне, естественно, не хотелось, находить суженую - тоже (меня и нормальная сексуальная ориентация вполне устраивала), так что логично было бы пойти налево, поскольку потеря несуществующего коня мне уж точно не грозила. Но из сказок я доподлинно помнила, что такие "облегченные" варианты приводят, как и всякая прочая халява, только к неприятностям, поэтому скопытившегося коня пришлось отбросить. Успеха добивались, в соответствии с немудреной сказочной моралью, лишь те бесстрашные и самоотверженные персонажи, которые выбирали самый сложный, "гиблый" путь, и я надолго задумалась, что для меня хуже и невыносимее: пропасть или все-таки обзавестись суженой. По всему выходило, что бесследно сгинуть в лесу более приемлемо (шеф так и не сумел выбить из меня предрассудки по поводу однополой любви), поэтому прямой путь для меня тоже был заказан. Я тяжело вздохнула: идти направо отчаянно не хотелось, к тому же почему-то только сейчас обнаружилось, что метрах в четырех от земли каждый из трех стволов дерева снова расстраивался, и направлений движения, а вместе с ними и вариантов выбора становилось уже девять. Потом через каждые метр-полтора стволы продолжали ветвиться, каждый раз непременно на три части, и выходило, что, даже сделав единожды какой-нибудь выбор, в дальнейшем его нужно было либо многократно подтверждать, либо отвергать и выбирать что-то новое. Сколько я ни следила взглядом за утончавшими изгибами сосновых веток, принцип "три из одного", как ни удивительно, нигде не нарушался. Сосна была идеальным фракталом - ветвление повторялось снова и снова, лишь отрезки ствола постепенно уменьшались в размерах.
"Вот так и выглядит Древо Судьбы, - предположил мой внутренний голос. - Выбирать приходится на каждом шагу, и от каждого выбора зависит вся дальнейшая жизнь, только мы далеко не всегда видим развилки и сказочные камни с предупреждающими надписями. Большинство людей просто сворачивают то туда, то сюда, сами не понимая, зачем они это делают, и бесконечно блуждают в трех соснах..." Как реагировать на данную гипотезу, я не знала, поэтому помедлила еще немного, но никаких более свежих мыслей не дождалась и нехотя вступила в правый "коридор".
По поводу правильности сделанного выбора мучили страшные сомнения, и я несколько раз оглядывалась назад, словно сосна могла подсказать правильное решение. Но она застыла в потоках солнечного света, как муха в янтаре, и ни единая иголка не шелохнулась в ответ на мои молчаливые вопрошания. А вскоре я наткнулась на следующую развилку - никаких материальных указателей уже не было, но я могла бы поклясться, что вижу, как мой невидимый "коридор" расчленяется на три - не менее невидимых, но тоже вполне ощутимых. Я даже не могла сказать, какой из органов чувств отвечает за это "видение" не разделенного предметами, но, тем не менее, отчетливо растекавшегося разными "рукавами" пространства. Выбирать суженую еще раз не было сил, и на сей раз я свернула налево.
В воздухе что-то неуловимо переменилось, будто внешняя среда искала коня, которого надо было у меня отобрать, не находила его и вскипала сердитыми турбулентными завихрениями. Нет, это определенно был неправильный выбор, но поворачивать назад было глупо, и пошла вперед, надеясь, что афера с несуществующим конем не вылезет мне боком.
Следующая развилка не заставила себя долго ждать, и я снова надолго задумалась. Поскольку поход налево в очередной раз отпал, мне пришлось опять вернуться к нашим баранам, то бишь к суженой и себе самой. Так ли уж правильно выбирать самый неприемлемый вариант? Может быть, лучше все же потерять себя? Ведь если верить большинству духовных учителей и прочих гуру, потеря себя есть отказ от эго и единственный путь к просветлению... А если я все перепутала, все эти лево, право и прямо, и в сказочные инструкции звучали совсем не так? И вообще, какого лешего я прицепилась к этим указаниям-предсказаниям? Подумаешь, на сосну наткнулась! Вообразила себя Ильей Муромцем...
Но как я ни пыталась взывать к собственному здравому смыслу, идти как раньше, не разбирая дороги, упорно не получалось. Ноги отказывались топать дальше, пока не будет сделан осознанный выбор. И я его сделала - пошла прямо, отметив мимоходом, что все виляния вправо-влево взаимно компенсируются, и среднестатистическая вероятность движения прямо - при хаотичном выборе - оказывается наибольшей. Для того чтобы существенно отклониться в левую или правую сторону, надо все время выбирать именно эти направления. Во всех остальных случаях, при колебаниях и нерешительности, при походах то налево, то направо результат получался один: "сам пропадешь"...
Это простенькое вероятностно-геометрическое соображение позволило мне определиться, и на всех следующих развязках я теперь шла только вперед. Пропадать, так с минимальными потерями и метаниями! Солнце существенно отползло от зенита, когда такое последовательное поведение принесло первые плоды. Сначала из лесу исчезли дубы, уступив место хвойным деревьям, а затем пропали и сами сосны: передо мной находилась сплошная стена из терновника. Я с надеждой посмотрела вправо и влево, но стена нигде не думала заканчиваться, и мне пришлось воплощать в жизнь недавно обретенный принцип непрестанного движения строго вперед. "Только не бросай меня в терновый куст!" - притворно заверещал у меня кто-то внутри голосом братца Кролика. "Терновый куст - наш дом родной!" - в тон ему ответила я, углубляясь в колючие заросли. Как ни странно, кусты повели себя так, словно и впрямь почувствовали во мне родственную душу - расступились и открыли взору картину то ли урбанистического пейзажа на сельский лад, то ли нашествия одеревеневших НЛО.
Я стояла на здоровенной, метров пятьдесят в длину и ширину, поляне, и окружали меня исключительно пни, о которых я зачем-то вспоминала в начале лесного путешествия. Допросилась, называется! Судя по всему, это было то самое место, о котором рассказывала Наташа: огромные пни метра по полтора в диаметре, между которыми пробивались жалкие росточки молодых сосенок - тоненькие стволики едва доходили мне до колена, а торчащие вверх пучки хвои напоминали настороженные заячьи уши. Тут и впрямь было место, где рождение и смерть шли бок о бок, и детская беззащитность сосенок еще сильнее подчеркивала трагизм изничтоженных на корню могучих деревьев. Ни дуновения игривого ветерка, ни тени от легкомысленного облачка - лишь застывшие в горестном безмолвии пни и сосенки, залитые палящими лучами равнодушного к земным проблемам солнца. Я сделала несколько шагов вперед и почувствовала, что находиться в этом пространстве мне совершенно не хочется. Прошла поляну насквозь и уперлась в противоположную стену терновника, но теперь почему-то никто не собирался выпускать меня наружу. Наплевав на принципы, я вернулась назад, но и там прохода больше не было. Обойдя всю поляну по периметру, я поняла, что попала в очередную ловушку, выбраться из которой можно было лишь ободравшись до крови, а это меня не устраивало.
Надо было искать какой-то нетрадиционный ход, и тут я вспомнила: кажется, Наташа говорила, что ВП просил ее найти свой пень. Так почему бы и мне не заняться тем же самым, тем более что ноги давно просят покоя? Как сяду на пенек, как съем пирожок... то есть как найду нужное решение, а потом как погружусь в какое-нибудь сверхмедитативное состояние, как войду в верхние слои ноосферы и как выйду потом в открытый космос Духа...
Воодушевившись такой перспективой, я пошла разыскивать нужный пень и вскоре наткнулась на еще одно подтверждение Наташиного рассказа: среди тронутых лишь дождями и древоточцами собратьев возвышался наполовину обугленный пень-гигант - видимо, именно в него попала молния от начавшейся из-за Наташиной истерики грозы... Я уважительно обошла пострадавший пень и неподалеку от него обнаружила другой, на котором захотелось расположиться. Вскарабкалась, села по-турецки с прямой спиной, закрыла глаза... Увы, ничего не происходило. Никаких тебе погодных катаклизмов, никаких провалов во времени или пространстве, никаких сдвигов точки сборки. Даже органы чувств, - и те вели себя тихо и прилично, как нашкодившие и теперь раскаивающиеся в содеянном подростки. Спрашивается, зачем меня сюда принесло? Зачем нужны были долгие хождения по лесу, попытки делать ежеминутный осознанный выбор, философские размышления у трехствольной сосны, загадочный туннель, образованный ветками кустарника? Получается, все зря, и шла я только для того, чтобы сидеть в терновой изгороди и ждать, пока мне кто-нибудь отсюда вызволит?! Совсем как в катакомбах: мы мучились, мучились, и наконец домучились - ура?! Где она, обещанная инициация, которую люди якобы получают после преодоления препятствий и прохождения лабиринтов? Где откровения, озарения, осознания, необратимые изменения и все такое прочее? В катакомбах хоть крылья прорезаться пытались, а тут... Сижу на солнцепеке, как последняя дура, и со мной ровным счетом ничего не происходит!
- А что должно происходить? - осведомился ВП, и для меня его негромкий голос прозвучал как гром среди ясного неба.
Я дернулась, открыла глаза и с перепугу едва не свалилась с пня: разговаривало со мной вовсе не привидение. Обладатель голоса, во плоти и крови, сидел напротив меня как ни в чем не бывало и раскуривал трубку, а рядом с ним живым изваянием застыл Зевс. Тишина на поляне стояла настолько оглушительная, что я слышала даже стук собственного сердца - стало быть, подкрасться ко мне незамеченными, а тем более - продраться сквозь терновые заросли, у них не было никаких шансов. Но как-то же они здесь появились. Материализовались прямо из воздуха, что ли?
- Так что должно происходить? - иронично переспросил шеф, пока я ловила ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. - Сформулировала, каких чудес тебе надобно, отроковица? Стихийных бедствий, шестикрылых серафимов или говорящих деревьев? Але! Так и будем молчать?
Я отрицательно помотала головой, но слова из горла по-прежнему не лезли.
- Знаешь, что меня больше всего изумляет? - задушевно спросил он, выпуская аккуратное кольцо дыма. - Я опять помотала головой. - Вот вы с Наташей вроде бы диаметрально противоположные личности, а совершаете абсолютно одинаковые глупости.
- К-какие глупости? - голос у меня наконец прорезался, но глухой и сиплый, будто с перепою.
- Мало того, что позволяете себе в магических местах вести себя по-дурацки, так еще и думаете здесь черт знает о чем.
- Вы это магическое место имеете в виду? - на всякий случай уточнила я, обведя глазами делянку.
- Да тут повсюду магические места: и на этих пнях, и возле дома, и в овраге, и на кургане. Я же тебе уже объяснял, что здесь место силы, в котором можно магию высокого уровня творить, а ты сидишь и канючишь: "Ничего не происходит, где обещанная инициация, где озарения, где откровения?" Ну, получила ты инициацию, дальше-то что? Кто за тебя цели определять будет? Или ты надеялась, что теперь все само собой делаться будет?
Я в третий раз помотала головой, совсем уже тупо: речи шефа меня окончательно огорошили. Откуда он знает про мои жалобы на отсутствие озарений и откровений?
- Ни одного вопроса не поставила, ни одной задачи не сформулировала, а туда же - жаловаться на всю округу, что инструменты не работают, - продолжал он. - Да ты попробуй сначала в дело их пустить!
- С чего вы взяли, что я жаловалась на всю округу? - от возмущения ко мне вернулся нормальный голос. - Я тут тихо сидела, никого не трогала...
- Ну да, как же! - хмыкнул он. - А зачем я, по-твоему, здесь появился? Посмотреть, как ты тихо пень насиживаешь?
- Я думала, вы меня искали и наконец нашли, - скромно заметила я.
- Зачем тебя искать, если все твои перемещения мне и так отлично известны?
- То есть как? - поперхнулась я, вспомнив, как дрыхла в траве, разговаривала сама с собой и жевала дубовые листья. - Вы за мной следили, что ли?
Шеф усмехнулся, и даже Зевс, казалось, посмотрел на меня с нескрываемым сарказмом.
- И следить за тобой ни к чему, - снисходительно ответил ВП. - Еще раз повторяю: ты находишься не в обычном пространстве, а в магическом, и все твои перемещения в нем отзываются.
- То есть я вовсе не терялась, и вы все время знали, где я нахожусь?! - недоверчиво уточнила я.
Ничего себе! Я тут несколько часов бродила, как немцы и Сусанин в одном лице, а он знал об этом и в ус не дул?! Хоть бы знак какой подал!
- Может быть, с твоей субъективной точки зрения ты и терялась, - шеф равнодушно пожал плечами, - но обнаружить тебя не составляло никакого труда, можешь мне поверить.
- Ну и контролировали бы меня на расстоянии, - обиделась я. - Зачем же вы сюда явились?
- Пока ты вела себя прилично, я тебя и не трогал, - сказал он. - А вот когда начала возмущения в среду вносить - пришлось остановить.
- Какие возмущения?
- Место силы - это высокоструктурированное пространство, - многозначительно ответил шеф, - предназначенное для точных, четких и высокоэффективных действий. Можно сказать, что это один из порталов доступа к вселенскому компьютеру. Орать в таком месте, так же как и жаловаться на жизнь или задаваться идиотскими вопросами типа "Почему мне так не везет и кто в этом виноват?" - значить вносить недопустимые помехи в работу системы.
- Что ж вы меня сразу не предупредили?!
- Извини, - язвительно ответил он, - мне и в голову не приходило, что тебе такие элементарные вещи разжевывать надо.
Я не нашлась, что ответить и перевела взгляд на Зевса. Он выглядел практически здоровым, и псиной от него больше не воняло.
- Это вы его в чувство привели? - спросила я.
ВП не пожелал отвечать на столь риторический вопрос, лишь коротко кивнул, а затем потушил трубку и поднялся с пня, на котором сидел:
- Ну что, пошли. Если, конечно, у тебя так ничего с целями и не прояснилось. Тут просто так сидеть ни к чему.
С целями у меня, разумеется, ничего не прояснилось, и я с готовностью освободила свой пень: сидеть и дальше под палящим солнцем, да к тому же выслушивать нотации мне вовсе не улыбалось. Шеф пошел к краю поляны, а я последовала за ним, ощутив облегчение от того, что теперь не нужно самой выбирать путь и на каждом шагу решать, куда сворачивать. ВП отодвинул ветку одного из кустов, и в колючей изгороди вдруг открылся проход наружу, которого - я могла бы поклясться - раньше не было. Зевс выбрался на волю вторым и теперь гордо шел между мной и шефом, недвусмысленно демонстрируя, кто здесь максимально приближенная к императору особа.
- Интересно, - не оборачиваясь, произнес ВП, когда мы прошли некоторое расстояние по лесу, - как тебе удается игнорировать все происходящие изменения и постоянно возвращаться на исходный уровень?
- Что вы имеете в виду? - спросила я, поскольку Зевс на свой счет этот реплику ВП явно не отнес.
- Катакомбы, например, - ответил шеф таким тоном, что мне как-то сразу стало ясно: ему все известно и про голоса, и про крылья, и про столбы света.
- Ничего я не игнорирую. Просто оно нахлынуло и схлынуло бесследно, - пробурчала я.. - И вообще, может быть, мне это только привиделось...
- Неисправима, однако, - поставил диагноз ВП. - Я столько сил положил, чтобы ты наконец прикоснулась к тому, чем являешься на самом деле, а ты - "привиделось"!
- Если вы опять про ангела смерти, - воинственно начала я, - то лучше не...
- Да нет, - отмахнулся он. - Мне уже надоело тебе об этом рассказывать. Захочешь во всем разобраться - разберешься, а нет - так и будешь по жизни страусом бегать. Зевс, ко мне!
Ротвейлер радостно рванул к хозяину, бросив на меня презрительный взгляд через плечо, и оба резво пошли вперед, не заботясь о том, поспеваю я за ними или нет. Весь оставшийся обратный путь шеф с Зевсом меня упорно игнорировали и общались только друг с другом. Впрочем, к избушке они меня все же вывели, что было уже само себе неплохо. А потом, что еще приятнее, пошли гулять, избавив как от созерцания их надменно-величественных фигур, так и полного пренебрежения к моей скромной персоне.
Неподалеку от избушки меня ждал приятный сюрприз: в тени большой яблони стояла брезентовая палатка, а рядом с ней - сумка с моими вещами. Вопрос с ночевкой в тесном и не в меру "ароматном" домике отпал сам собой.
- Это для меня? - на всякий случай поинтересовалась я у Жени, строившей для Катьки крепость из песка.
- И для тебя тоже, - кивнула она. Восторги мои слегка поубавились (я-то успела раскатать губу на личные апартаменты), но все же палатка, даже при условии, что ее придется делить с Женей (иных вариантов в голову не приходило) продолжала внушать здоровый оптимизм. Внутри было набросано довольно много сена, прикрытого стеганым одеялом - я разлеглась на этом почти царском ложе и вскоре заснула. Сон для меня издавна - не только средство восстановление сил, но и отличный повод отвлечься от неприятных мыслей и каверзных проблем, поэтому продрыхла я почти до самого вечера. Выползла из палатки на закате, поужинала чем бог послал и, убедившись, что шеф с Зевсом по-прежнему отсутствуют, отправилась с Женей на речку. Речушка в зарослях низкорослых ив была мелкой, вода хорошо прогрелась за день, и даже старушки, пасшие гусей неподалеку от берега и судачившие о жизни, не портили пасторальной картины. Но тут к нам возжелал присоединиться Коля. Сначала всклокоченный буддист сунул чумазую Катьку Жене, потом уселся на песок в позе лотоса и долго бубнил под нос какие-то мантры (старушки осуждающе покачали головами), а закончил представление тем, что скинул рубаху и штаны, явив миру выцветшие семейные трусы в цветочек, и гордо прошествовал в воду. Зайдя по колено, он неторопливо стащил с себя трусы (у бабушек отпали челюсти, а гуси даже вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть тощие Колины ягодицы) и... принялся их стирать. Ни отсутствие моющих средств, ни присутствие посторонних людей Колю совершенно не смущало, поэтому он вскоре повернулся к нам боком, а затем и передом.
- Срамник какой! - возмутились старушки, однако с места не двинулись и глаз не отвели.
Коля и бровью не повел: не выходя из состояния углубленного самосозерцания, он достирал свое эксклюзивное нижнее белье, отжал его и, выйдя на берег, водрузил на одну из ближайших ив, как стяг победы над рейхстагом. После чего пошлепал обратно в воду, потер свои мощи песочком и, добившись совершенной чистоты тела и духа, и поплыл на другой берег. Старушки подождали его некоторое время, но потом уяснили, что продолжение "кина" будет не скоро, и погнали своих гусей вдоль берега в сторону деревни. Купаться мне почему-то расхотелось.
- И часто он так? - спросила я у Жени.
- Всегда, - отмахнулась она. - Это еще ничего. Однажды он на речку в одних трусах пошел, развесил их на ветвях, как обычно, а тут коровы на водопой пришли. И как языком слизали...
- А Коля потом дотемна из воды не вылезал, - предположила я.
Женя снисходительно скосила на меня один глаз:
- Он из другого теста сделан. Вылез и обратно пошел, в чем мать родила. К тому же умудрился минут пятнадцать возле дороги простоять - с Михалычем о чем-то беседовал.
- Да у вас тут прямо стрип-клуб! - восхитилась я.
- Ага, - спокойно согласилась Женя. - Сейчас, правда, размах уже не тот - вот когда мы здесь групповые тренинги с раздеванием проводили, деревенские даже милицию вызвать грозились. А Коля - это так, мелочи...
На нас успели опуститься сумерки, когда наплававшиеся "мелочи" выползли на берег, натянули на себя барахлишко и, прихватив Катьку, двинулись домой.
- Пошли и мы, - предложила Женя, поднимаясь с песка.
- Ты иди, - отказалась я, - а мне пока не хочется.
И потом долго лежала на впитавшем солнечное тепло песке, глядя на зажигающиеся в небе звезды, вслушиваясь в шелест листьев и журчание воды, и ни о чем не думая. Наверное, я лежала бы так до утра, но не в меру активизировавшиеся комары погнали меня в палатку. А в палатке ждал новый сюрприз, на который я совершенно не рассчитывала. Там пахло трубочным табаком, а на фоне освещенного полной луной брезентового полотнища четко вырисовывался профиль ВП.
- Ну, что ты там застыла? - напутствовал он меня. - Проходи, располагайся.
- А вы разве не в доме? - додумалась спросить я.
- Нет, как видишь.
- А... как же Женя?
- Женя нам тут ни к чему, - хмыкнул он. - Она там со своим семейством общается.
- Может, я тоже в доме спать буду? - растерянно спросила я.
- Разве что на веранде в опилках, - порадовал меня ВП. - Спальных мест там больше нет. Ты ложиться собираешься или нет? Комары же налетят!
Продолжать столь содержательные беседы, присев на корточки и всунув голову в палатку, было и впрямь не слишком уместно (дикари - и те ведут себя приличнее), и я забралась внутрь. Вытянулась рядом с шефом, накрылась одеялом, пожелала ему спокойной ночи и попыталась уснуть. Но свою суточную норму сна мой капризный организм уже успел получить, сознание переполнилось дневными впечатлениями, к тому же опасная близость к шефу не давала расслабиться и вызывала в памяти непрошенные воспоминания о сне полугодовалой давности, в котором этот самый шеф... Нет, об этом лучше было не думать. Надо просто улечься поудобнее, и...
- Что, не спится? - иронично спросил ВП, когда я переворачивалась с одного бока на другой, наверное, в сотый раз.
- Не спится, - вздохнула я. - Мысли в голову лезут всякие...
- Какие, например?
Признаваться в воспоминаниях об эротических снах я не стала бы даже под дулом пистолета, поэтому выбрала менее опасную тему:
- Да вот размышляю, почему я все время возвращаюсь на исходный уровень.
- Ну и какие есть идеи?
Идей, естественно, не было, и пришлось импровизировать на ходу:
- Видимо, не хватает инструментов для удержания более высокого уровня. Знаете, как в песенке: "И где найти нам средство, чтоб вновь попасть туда?"
- Средств у тебя более чем достаточно, только ты их не используешь. И знаешь, почему? Потому что не знаешь, куда "туда" собираешься попасть. Ты ведь днем так и не сформулировала, чего хочешь. Для чего тебе вообще магия, могущество и все прочее?
- Хочу вернуться к себе, - подумав, твердо сказала я.
- А вернуться к себе можно единственным способом - через смерть, - сказал он.
- Без вариантов?
- Для тебя - без вариантов. По-другому разотождествиться с привычными ролями у тебя не получается.
- А умирать не хочется, - вздохнула я. - Заколдованный круг.
- Ну кто тебя заставляет умирать? Я тебе тысячу раз рассказывал, что существует другой способ умереть, не умирая, только люди его употребляют совсем для других целей.
- Какой способ?
- Секс, конечно, - улыбнулся он.
Я собиралась поерничать насчет двери к Богу, открывающейся через причинное место, но в возникшей тишине вдруг осознала, что дыхание ВП почему-то попадает в такт с моим, и слова замерли на губах.
Длинные пальцы осторожно дотронулись до моих волос, пробежались по щеке, скользнули по шее и линии плеча, а потом медленно-медленно подобрались к груди. И это не было прикосновением земного мужчины к земной женщине - одно древнее, огромное, дышащее вечностью существо без имени и лица приближалось к другому, почти такому же древнему и огромному, притаившемуся под шкуркой моей личности. Одна бесконечная пустота, беспроглядно черная и ослепительно яркая одновременно, распахивалась навстречу другой бесконечной пустоте, а между ними неслись куда-то по галактики и туманности... Вскоре я перестала понимать, где нахожусь - в палатке или на поверхности маленькой каменистой планеты. Тело уносили прочь невидимые волны, небо опрокидывалось на нас бархатным занавесом, а сквозь плотно сомкнутые ресницы пытался пробиться свет то ли луны, то ли белой звезды, вокруг которой летела на второй космической скорости крошечная безжизненная планета. И я точно знала, что где-то за моей спиной пылает бездымный костер, языки которого бесстыдно лижут полированные бока укрепленной над древним треножником чаши. А в чаше уже пузырилась магическая жидкость, которая опалит огнем мое горло, заставит вибрировать каждую клеточку тела, а затем растворит бренную плоть в яркой вспышке света. И я превращусь в светящееся облако, а потом разлечусь по вселенной мириадами лучезарных частиц, которым, может быть, уже никогда не суждено собраться воедино...
Эго - странная и невероятно живучая штука. Разбившись за ночь вдребезги, оно умудряется к утру вновь склеиться без швов и шероховатостей, восстановить причинно-следственные связи, реанимировать привычную картину мира и сделать вид, что ничего, собственно говоря, не случилось. Прикоснувшись к чуду, оно либо крепко зажмуривает глаза, затыкает уши и руководствуется принципом "Этого не было, потому что не могло быть никогда", либо требует повторения банкета, ибо повторенное чудо - уже вовсе не чудо, а факт, который можно запротоколировать, систематизировать и внести в реестр обыденных происшествий жизни. Проснувшись на рассвете рядом с ВП, я именно так и поступила: раз уж события прошедшей ночи, а вместе с ней и всего предыдущего дня нельзя было отнести к разряду сновиденных фантазий, оставалось одно: реконструировать их, проанализировать и найти объяснения всем необъяснимостям.
Я осторожно выскользнула из-под одеяла, оделась и выбралась из палатки наружу. В лучах восходящего из туманной дымки солнца окружающий пейзаж выглядел совершенно фантастически, но любоваться красотами я не стала: мой путь лежал вверх по холму, к вчерашней плутоватой изгороди, к трехствольной сосне и терновым зарослям, скрывавшим поляну с обугленным пнем. Точно объяснить, что именно ищу, я бы вряд ли смогла, но меня не покидало ощущение, что стоит пройти весь маршрут еще раз - и все станет на свои места. Я прошла по тропинке мимо туалета, ступила в мокрую от росы высокую траву и приготовилась к появлению образовывавших туннель кустов.
Кусты не появились. "Промахнулась", - решила я и взяла левее. Из тумана показались яблони, которые я безуспешно искала вчера, за ними виднелись утопавшие в густой траве сливовые деревья, а еще дальше проступали темные контуры старой ели. И никакого намека на кустарник. Русские так просто не сдаются, и я исходила искомый участок холма вдоль и поперек, прежде чем смогла окончательно поверить своим глазам. Ни кустов, ни туннелей здесь просто не было, словно мифические коровы сожрали их вслед за Колиными трусами. Даже вчерашний родничок, из которого я пила студеную воду, и тот имелся в наличии - метрах в десяти за фруктовыми деревьями, а туннелей - не было. Мистика какая-то...
Я продолжила подъем, миновала почти совсем заросшую проселочную дорогу и вышла на возвышенность с курганом. Курган, слава Аллаху, был на месте, и я немедленно решила на него залезть, как будто пребывание на вершине могло отменить исчезновение кустов и привести меня в чувство. Трава на кургане была высоченная и так щедро усеянная каплями росы, что я вымокла с головы до ног. Но картина сверху по-прежнему открывалась завораживающая - даже более завораживающая, чем зимой. Сияющие над спящей рекой слои тумана, расходящиеся веером солнечные лучи, тысячи оттенков зеленого, голубого и розового, тонкая изумрудно-синяя полоска леса на горизонте, колышущееся под ногами море цветущих трав, звенящая тишина и пронизывающее воздух чувство беспричинного счастья - ради таких мгновений и стоит жить. И почему-то именно здесь мне снова пришли в голову извечные вопросы "Кто я? Для чего пришла в этот мир? В чем смысл моей жизни?" Уж сколько раз я задавалась этими вопросами - и без всяких последствий. А тут вдруг сзади потянуло холодом, и мне показалось, что за спиной кто-то стоит. Я резко обернулась, но никого не увидела, разве что картинка получилась чуть смазанной, как будто я смотрела не сквозь воздух, а сквозь что-то тоже прозрачное, но более плотное и сильно преломлявшее лучи света. Я снова посмотрела на встающее над рекой солнце, но ощущение чьего-то присутствия не исчезло, а беспричинное счастье растаяло, как дым. От того, кто стоял позади меня, и кого я никак не могла увидеть, явственно веяло чем-то до боли знакомым и столь же пугающим. Это веяние медленно проникало в меня, просачивалось сквозь кожу, заполняло легкие и подбиралась к сердцу - все глубже и глубже, пока наконец понимание не ударило в виски яркой вспышкой. Кто-то должен был умереть, и не когда-нибудь в отдаленной перспективе, а прямо сегодня. И сердце сжалось от подозрения, что этим кем-то будет ВП, хотя никаких видимых причин для таких умозаключений у меня не было.
Я быстро спустилась с кургана и вернулась в палатку. Шефа не было. На его месте стоял включенный ноутбук, на экране которого слева светились разноцветные концентрические круги натальной карты, а справа располагалось несколько абзацев убористого текста.
"9-й градус Тельца, - прочитала я выделенный абзац. - Новогоднее дерево, увешанное подарками и зажженными свечами. Символ обещания, которое внешняя жизнь предлагает чистым сердцам, бессмертия через жертвование себя расе, человечеству". Я еще раз пробежала глазами эту строку, вспомнила свой давний разговор с шефом о его космограммах и впала в ступор. Холод за спиной, исчезнувший было во время быстро спуска с холма, вновь проявился, и меня начал бить озноб.
Не знаю, сколько я так просидела, прежде чем в палатку всунулась голова Жени.
- Вот ты где, - сказала она. - А я тебя везде ищу...
- Зачем? - спросила я непослушными губами.
- Папа просил тебя позвать, - ответила Женя, и придавившая меня гора разом свалилась с плеч. Просил позвать - значит, жив. Не на том же свете он решил мне свидание назначить, в самом-то деле!
Я даже не спросила у Жени, куда и зачем меня зовут - молча поднялась и пошла за ней. Мы спустились с холма, и отправились по дороге в сторону деревни. Шли долго, поэтому Женя успела ввести меня в курс дела: ВП находился у какой-то Семеновны, давней пациентки, которая то ли сильно болела, то ли вовсе собиралась отдавать Богу душу (я похолодела, но постаралась не подавать вида).
- Петя, ну, ее сын к нам рано утром прибежал, всех переполошил, - рассказывала Женя. - Семеновна откуда-то узнала, что папа здесь, и наказала Пете, чтобы без него не возвращался.
- А я-то там зачем? - удивилась я. - Меня тоже Семеновна к себе требует?
- Не знаю, - пожала плечами Женя. - Папа сказал, чтобы я тебя привела и что это важно.
Пройдя почти всю растянувшуюся вдоль дороги деревеньку, мы остановились у неприметного дома с белеными стенами и шиферной крышей. Во дворе нервно курил Петя - то самый агроном-изобретатель с большими полупрозрачными ушами, который запомнился мне еще с первого приезда в деревню. Мы поздоровались - на звуки голосом из дома выглянул Зевс и повел себя более чем странно: подошел ко мне и ткнулся носом в руку, как будто я была не одним из презираемых им созданий о двух ногах, а близким существом.
- Пойдемте, я провожу, - Петя затушил сигарету и повел нас в дом. Зевс оказался впереди нашей мини-колонны, и первым затормозил возле двери одной из комнат.
- Это здесь? - чуть подрагивающим голосом спросила я.
Агроном молча кивнул и сделал попытку зайти в комнату, но Зевс преградил ему дорогу.
- Нет, так нет, - почему-то согласился Петя и уступил дорогу нам с Женей, как бы приглашая войти вместо него. Меня Зевс пропустил сразу, а Женю оттеснил, как и агронома, и когда она попробовала все же протиснуться мимо него, коротко, но грозно рыкнул. Женя отступила, а я оказалась в темном зашторенном помещении. В углу на кровати лежала старушка, которая в первое мгновение показалась мне мертвой: желтоватая пергаментная кожа обтягивала запавшие щеки, покоившиеся поверх одеяла руки были почти восковыми. Пахло долгой болезнью, давно немытым старческим телом, а еще чем-то сладковатым и страшным. Возле висевшей в углу иконы чуть теплилась лампадка. По углам шевелились неясные, никем не отбрасываемые тени. Возле кровати сидел неподвижный ВП и молча всматривался в заострившиеся черты лица женщины. И зачем я ему здесь понадобилась? Обнаружив мое появление, он обернулся, молча кивнул, а потом взял старушку за руку. Пергаментные веки дрогнули, и слабый надтреснутый голос произнес:
- Вот и смерть моя пришла... Слаба Богу, что ты здесь.
Последняя фраза явно адресовались шефу, а вот первая... Уж не мне ли?! Стоило подумать об этом, и холод за спиной, уже становившийся навязчивым, плеснул стужей между лопатками и просочился в комнату невидимым облаком. И воздух сразу сгустился, как недавно на кургане, а фигуры ВП и старушки стали видеться как сквозь толщу воды. Я моргнула, а потом даже потерла глаза, но странный оптический эффект никуда не исчез.
- Что на этот раз? - спросил шеф у старушки.
Она с усилием приподняла веки, посмотрела на него выцветшими, некогда синими глазами:
- Так плохо еще никогда не было.
- А ты молилась, как я тебя учил? - спросил он.
Старушка слабо, чуть виновато улыбнулась:
- Да, но в этот раз не помогает. Мне страшно, Петрович...
- Чего ты боишься?
- Не знаю, - тонкие губы едва шевелились. - Но мне очень страшно.
- В моем присутствии с тобой ничего страшного не случится, - твердо сказал ВП, накрывая ее руку своей ладонью. - Расслабься и попробуй рассказать, чего ты боишься.
- Я не знаю, что будет после смерти, - прошелестела она.
- Ничего хуже, чем при жизни, с тобой не будет. Ведь твою жизнь хорошей никак назвать нельзя.
- Да уж, - горько согласилась она, прикрывая веки. - Но неизвестность все равно пугает...
- Она именно потому и пугает, что в течение жизни ты всячески ее избегала, - ответил шеф. - Все время пыталась оставлять жизнь неизменной.
- Так и не получилось, - прошептала она и вдруг снова открыла глаза: - Скажи, я попаду в рай или в ад?
- Скорее всего, ни туда и ни туда. Рай или ад нужно заслужить.
- А что же со мной будет?
- Поживешь - увидишь, - усмехнулся ВП.
Она тоже слабо улыбнулась:
- Вряд ли я еще поживу.
- Значит, умрешь - увидишь, - буднично сказал он. - Но хуже, чем было, не будет. Получишь то, к чему стремилась всю свою не слишком радостную жизнь.
- Счастье? - удивилась она.
- Ты получишь покой, который всегда искала, - ответил шеф.- Настоящий, реальный покой, когда ничего неожиданного не происходит.
- Хорошо бы, - тихо сказала она, помолчала и спросила: - А умирать больно?
- Не больнее, чем тебе сейчас.
- Ну, тогда, - вздохнула старушка, - тогда это действительно можно пережить.
И они улыбнулись этой жалкой шутке, как лучшему каламбуру в мире.
- Тебе до сих пор страшно? - после паузы спросил ВП.
- Теперь, когда ты пришел и все объяснил, стало немного легче...
- Поверь, что ничего страшного с тобой не будет, пока я рядом, - повторил он. - Ты готова?
Она обвела глазами комнатку, бросила взгляд на дверной проем, в котором отдаленно маячил Петя, посмотрела на ВП, улыбнулась и сказала:
- Да, готова.
- Тогда закрывай глаза, устраивайся поудобнее и приготовься к путешествию, - скомандовал шеф.
Старушка послушно прикрыла глаза, а шеф жестом подозвал меня к себе. Я подошла к постели умирающей. Холод между лопатками стал резче, как будто прямо мне в спину дул пронизывающий горный ветер. Комната стала искажаться на глазах, трансформируясь в другое, полупрозрачное и зыбкое пространство. Стены таяли, но за ними открывались не другие жилые помещения дома, в котором мы находились еще пару минут назад, а что-то клубящееся, подвижное, готовое в любую секунду превратиться во что угодно или исчезнуть без следа. Чуть светящаяся изнутри старушка стояла между мной и ВП, а ее тело осталось где-то далеко внизу, в стекавшем к земле мраке.
Казалось, мы стоим в центре объемного экрана, а прямо сквозь нас проносятся кадры прожитой Семеновной жизни. Маленькая девочка с длинной косой вприпрыжку бежала в школу по конопатым от солнечных пятен аллеям городского парка. Та же девочка возвращалась домой и видела, как люди в штатском заталкивают в черный воронок ее родителей. Водоворот чужих людей засасывал бьющуюся в истерике девочку, чтобы выплюнуть в сером дождливом дне, в зарешеченной комнате детского дома, бледную, исхудавшую почти вдвое, с обритой наголо головой. Волосы отрастали, девочка превращалась в девушку, земля вздыбливалась от взрывов рвущихся снарядов, а грохот орудий смешивался с надрывными криками раненых. Девушка становилась женщиной, приезжала в деревню вместе с одноруким мужчиной в военной форме и оттопыренными, как у Пети, ушами. Строила дом, ходила в коровник, не разгибаясь работала на огороде, грубела лицом и руками, хоронила девочку-первенца, сидела бессонными над постелью заболевшего сына, старела, горбилась, клонилась к земле...
Безрадостная, полная лишений и потерь жизнь уложилась всего в несколько спрессованных минут "3D-фильма" и развеялась, как дурной сон, а из клубившегося вокруг нас тумана начал проступать привидевшийся мне когда-то коридор: бесконечные ветвящиеся проходы, утыканные одинаковыми серо-стальными дверьми. Тот самый коридор, в котором каждый из людей находил свою дверь и исчезал за нею, и только моей двери нигде не было: за каждым дверным проемом открывалось не новое пространство, а еще один отсек коридора и новые вереницы чужих дверей.
Сейчас мы стояли в коридоре втроем - я, старушка и... Нет, ВП с нами почему-то не было. Третьим был тот, кто в это время находился за моей спиной, оставаясь невидимым, неназванным и неузнанным. Тот, от кого веяло холодом, ужасом и одновременно - чем-то знакомым и почти родным. Да и старушка была не совсем та, что раньше: в ней непостижимым образом сочетались девочка, девушка, женщина и дряхлая бабушка. Они не проступали по очереди, не сменяли друг друга, а присутствовали все вместе, как разные грани одного кристалла - разные лики одной сущности...
Коридор ветвился запутанным многомерным лабиринтом, но я безошибочно провела по нему своих безмолвных спутников и толкнула одну из дверей. Старушка чуть помедлила на пороге, оглянулась назад, а потом переступила порог, и отсутствовавший доселе стремительный поток неизвестной субстанции подхватил ее и понес вперед. Я впервые видела, что происходит за дверью - но видела не своими глазами, которые успели отметить лишь воронку черного смерча, в которой исчезли фигура женщины и очертания того, кто незримо присутствовал третьим. Я видела происходящее глазами умершей - ее несло по вращающемуся черному туннелю, в конце которого разгорался нестерпимо яркий свет. Свет этот не был ни объектом, ни пространством, - скорее, еще одной дверью. И когда старушка проскочила сквозь эту дверь, я вздрогнула от неожиданности: покойница оказалась на той самой поляне с пнями, только не плотной и осязаемой, а мерцающей, полупрозрачной. Очертания женщины начали медленно таять, а она сама становилась все бесцветнее и бесцветнее, пока полностью не слилась с искажавшим оптические лучи пространством. А на поляне, в трех шагах от отмеченного молнией пня, появился еще один пень - небольшой и пока нетронутый ни ветрами, ни грозами...
Обратно меня вернуло чье-то прикосновение. Я открыла глаза и обнаружила, что сижу на стуле возле постели с бездыханным трупом, а рядом стоит Зевс, доверчиво положив голову мне на колени, и из его глаз исходит зеленоватое сияние. Кроме нас, в комнате никого не было. В памяти шевельнулась похожая картина из прошлого: вот так же ротвейлер приводил в чувство Петю после подъема кундалини в домике на холме. А в следующую секунду - без всякой связи с этим воспоминанием - мне стало отчетливо ясно, откуда я только что вернулась, и кем был тот, кто только что исчез в туннеле вместе с умершей женщиной.
Тонкая пленочка, отделявшая мое повседневное сознание от сознания существа, которое водило умерших на тот свет и зналось с самой Смертью, напряглась до предела, грозя прорваться и выпустить наружу лавину непрошенных прозрений, которая должна была навсегда погрести меня под собой. Перед глазами начали мельтешить цветные пятна, голова закружилась, к горлу подступила тошнота, и я не знаю, чем бы все кончилось, если бы не Зевс. Он буквально вытолкнул меня наружу, из пропитанной запахами смерти комнаты, из уже начавшего погружаться в скорбь дома - в залитый солнцем двор, к свежей траве и щебету птиц, прямо в объятия ВП. Прижавшись к нему, я почувствовала, что ускользнувшая из-под ног опора медленно возвращается обратно, а мой насмерть перепуганный организм постепенно приходит в себя.
Когда образы привычного мира окончательно вытеснили картины тающей на поляне старушки, я подняла голову и посмотрела в глаза шефу. Он улыбнулся мне, и в этой улыбке впервые не было иронии, неизменно сопровождавшей все его общение со мной. Сострадания или сочувствия не было тоже - скорее, сдержанное одобрение и понимание, какое может проявить только равный по отношению к равному. Наверное, так улыбаются друг альпинисты, одолевшие немыслимо тяжелый участок на пути к вершине, отделенные от всего остального мира километрами горных пород и знающие, что впереди их ждут новые восхождения и новые испытания. И еще мне показалось, что где-то на дне этой улыбки плещется невысказанная нежность...
Следующие несколько суток больше походили на сон, чем на привычную для меня жизнь. Реальность постоянно менялась, не желая формировать жесткие причинно-следственные связи, и я ничего не могла, да и не хотела с этим делать. Днем я бродила по лабиринту на холме, попадая во все новые и новые коридоры и рукава, открывая для себя тонкую разницу в характере являвшихся мне мест силы, изучая их характер и обучаясь взаимодействию с живыми информационно-энергетическими структурами. ВП это время проводил с Зевсом - несмотря на силы, которые регулярно вливал в него шеф, ротвейлер постепенно слабел, и оба они, пес и человек, понимая, как быстро истекают отмеренные им для общения минуты, старались не тратить их понапрасну.
А когда Зевс по обыкновению уходил в непроглядную ночь, мы с ВП встречались под брезентовым пологом палатки, и шумевшие над нами листья раскидистой яблони превращались в черное бархатное небо над поверхностью маленькой безжизненной планеты, и в полированной чаше, висевшей над бьющим прямо из скалы огненным фонтаном костра, вновь и вновь закипало магическое зелье...
На седьмой день зыбкая ткань волшебства была разрушена непрошенными гостями: нас посетила делегация заскучавших без тренингов учащихся Программы. Шумная ватага в десять человек, возглавляемая Филей и Димой, высыпала из остановившегося у подножия холма микроавтобуса и принялась ставить палатки, ахать по поводу окружающих красот и приставать ко всем с какими-то нелепыми вопросами. Когда-то близкие и понятные, теперь они казались мне выходцами из другого мира, спешащими куда-то туристами, озабоченными лишь собственными персонами и не глядя топчущими заповедные раритеты - трепетную тишину, разлитую в воздухе магию, тонкую гармонию слов, мыслей и поступков. Ошалев от пряного аромата трав, эти юные натуралисты пронеслись по исхоженным мной местам, как стадо бешеных бизонов, и коридоры невидимого лабиринта исчезли, оставив после себя лишь обычные деревья и кусты, пригорки и овраги.
Ближе к вечеру монголо-татарское нашествие развело неподалеку от избушки большой костер, принялось жарить на нем привезенные из города сосиски, пить вино, петь песни под гитару, вспоминать прошлые вылазки на природу и произносить патетические речи о смысле жизни - когда-то я сама очень любила подобное времяпрепровождение и искренне считала, что ничего лучше быть не может.
На закате с далекой прогулки с Зевсом наконец вернулся ВП и приструнил разгулявшийся народ, но было уже поздно: мир успел стать обычным, предсказуемым и плоским, как сдувшийся воздушный шар, только что паривший в воздухе цветным облачком, а теперь валяющийся на земле жалкой резиновой тряпкой. ВП был так сосредоточен и суров, что пришельцы перестали распространять по округе ароматы жареных сосисок и дешевого кагора, отложили гитару, посидели некоторое время в тихом недоумении, а потом вспомнили, что можно пойти на речку, и с явным облегчением понеслись вниз по дорожке.
А мы остались сидеть у костра, и несмотря на идущие от него волны жара, я почувствовала, как между лопатками вновь возникает пронизывающее чувство холода. Я посмотрела на Зевса, который был в этот вечер каким-то совсем потухшим, и перевела взгляд на ВП. Он молча и грустно кивнул, подтверждая невысказанную мной догадку. Я обняла сидевшего рядом со мной ротвейЛара за шею и зажмурилась от подступивших к глазам слез.
К костру неслышно приблизилась Римма, села рядом с ВП и долго молчала, глядя на языки пламени, а потом тихо произнесла:
- Валик письмо прислал. Освобождается на днях.
- Я знаю, - сказал ВП.
- Откуда? - спросила она.
Он молча показал глазами на Зевса.
- А я надеялась, ты его вытянешь, - сказала Римма, посмотрев на понуро лежащего у моих ног пса.
- Я тоже надеялся, - невесело усмехнулся ВП. - Как видишь, напрасно...
Зевс вдруг поднял голову и ткнулся мне в ладонь сухим горячим носом, а потом тяжело поднялся, отошел метра на три и остановился, повернув голову в мою сторону.
- Не видишь, что ли - зовет с собой, - тихо сказал ВП. - Иди.
Я встала, и Зевс пошел вперед, оглядываясь иногда, чтобы проверить, иду ли я следом. Минут через пятнадцать мы добрались до пригорка, на котором росло несколько кустиков акаций, почти полностью утопавших в высоком разнотравье. "Это у Зевса персональное место силы", - вспомнила я слова ВП, прозвучавшие то ли полгода, то ли целую вечность назад.
Ротвейлер сел на пригорке и застыл, устремив морду в сторону заходящего солнца. Я опустилась рядом с ним и тоже замерла, боясь потревожить минуту прощания неосторожным движением или вздохом. Холод за моей спиной становился все сильнее, и когда солнечный диск наполовину спрятался за горизонтом, меня уже знобило вовсю, хотя в воздухе еще держался душный летний зной. Прежде чем светило окончательно исчезло за верхушками далеких деревьев, рядом с нами появился ВП - сел по другую сторону от Зевса и положил руку на загривок пса. Ротвейлер привалился к нему, словно ноги его уже не держали, и так мы просидели в полной тишине до тех пор, пока не сгустились сумерки.
Я с трудом оторвала взгляд от полоски леса, за которой погасло дневное светило, повернулась к ВП и увидела, что Зевса рядом с ним больше нет. Вниз с пригорка струился узкой лентой поток ледяного воздуха, и на секунду мне показалось, что я вижу две удалявшиеся от нас полупрозрачные фигуры. У одной были очертания человека, у другой - крупного величавого пса. Я нащупала в темноте руку ВП, которая недавно лежала на загривке ротвейЛара, и сжала ее. Рука едва заметно дрогнула в ответ, но шеф быстро справился с собой. А я сделала вид, что не заметила, как он смахивает ползущую по щеке слезинку.
Римма ждала нас у догорающего костра, и блики от последних язычков пламени делали ее похожей на застывшего в скорби индейца.
- Все? - тихо спросила она, когда мы сели рядом.
- Все, - так же тихо ответил ВП.
- Мы, наверное, уедем завтра-послезавтра, - помолчав, сказала она. - Теперь нас здесь ничего не держит.
- Давайте, - согласился он и добавил, вслушиваясь в веселые голоса возвращавшихся с речки добрых молодцев: - Заодно и этих балбесов с собой прихватите. Они мне тут ни к чему...
Этой ночью я спала в палатке одна: ВП ушел куда-то в темноту, и я не рискнула его окликнуть. А утром меня разбудили не вопли проснувшихся балбесов, и не солнечные лучи, а холодок между лопатками. Спросонья я подумала, что просто раскрылась и прижалась спиной к остывшему за ночь полотнищу палатки, но вскоре с ужасом поняла, что никаких материальных причин для этого ощущения нет. Где-то неподалеку опять бродила Смерть, и оставалось только цинично надеяться, что она пришла не за кем-нибудь из нас, а за еще одной зажившейся на этом свете старушкой.
Но тревога уже сжимала грудь стальным обручем, и я, быстро одевшись, отправилась искать ВП. Обошла все места, где он, по моим представлениям, мог быть - побывала и на пригорке Зевса, и на поляне с человеко-пнями, и у реки, и даже в дальнем лесу. Шефа нигде не было, и на мои призывы никто не откликался, а присутствие Смерти за спиной ощущалось с каждым часом все явственнее.
Не зная, что и думать, ближе к полудню я вернулась к избушке и застала там экстремальную активность народа. Рима, Коля и Женя выносили как попало упакованные вещи из избушки, стараясь не наступить на путавшуюся под ногами Катьку. Часть приезжих балбесов помогала сносить эти пожитки вниз с холма, к стоявшему у дороги грузовику, а другая - сворачивала палатки и складывала рюкзаки. От ненавистной для меня предотъездной суеты засосало под ложечкой, и я присоединилась к снующим туда-сюда носильщикам коробок, тюков и сумок, только бы отвлечься от метавшихся в голове мыслей - одна мрачнее другой.
В сборах прошел почти весь день - барахла у Риммы и ее семейства оказалось предостаточно, и было совершенно непонятно, как оно умещалось в крошечном домике. Здоровенный кузов грузовика был забит вещами практически под завязку, лишь вдоль бортов с укрепленными на них лавками еще оставались небольшие проходы.
- Пожалуй, нам тут не разместиться, - присвистнул Дима, заглянув в кузов.
- Если не будете рассиживаться, еще успеете на последний автобус, - ответила Римма.
Гоп-компания посовещалась и решила совершить немедленный марш-бросок к автостанции. Они закинули на спины рюкзаки, быстро попрощались с нами и гуськом пошли вниз с холма, оставив за собой примятые от палаток прямоугольники травы и разбросанный там и сям мелкий мусор. Внутренность домика представляла собой еще более печальное зрелище: там словно прошел ураган, разметавший убогую мебель и щедро усыпавший пол обрывками бумаги, пыльной ветошью, обломками игрушек, рваной обувью, опилками и прочим хламом. И в этом изуродованном, раскуроченном, как ненужная вещь, мире, напоминавшем одновременно загаженную туристами лесную поляну, городскую свалку и осиротевшую после отъезда хозяев квартиру, мне теперь предстояло жить...
- Может, поедешь с нами? - предложила Римма, посмотрев на мою тоскливую физиономию.
Я отрицательно покачала головой.
- Поезжай, - ВП возник в дверях домика и посмотрел на нас отстраненным взглядом человека из другого измерения. Я бросилась было к нему, но наткнулась на стену холодного отчуждения и подойти вплотную не смогла. Словно и не было семи ночей под пологом палатки, превращавшейся в купол нездешнего неба...
- Поезжай, - повторил он.
- А... вы? - прошептала я.
- Я потом с тобой свяжусь, - он развернулся и ушел, не оставив мне возможности что-нибудь возразить и сделать самостоятельный выбор.
- Не расстраивайся, - Римма положила руку мне на плечо. - Он всегда такой. К этому просто надо привыкнуть.
Я-то знала, что он бывает совсем другим, но ничего не сказала в ответ. Пронзительный сквозняк за спиной выдувал из моего стремительно умиравшего мира последние остатки тепла.
Час спустя мы тряслись по ухабам в кузове грузовика, вцепившись в борта, чтобы не въехать головой в скопления тюков и коробок, и я старалась не думать о том, что попрощаться со мной ВП мог бы по-человечески, а не просто сухо кивнуть головой и молча скрыться в домике.