Не успела я оглянуться, как декабрь подошел к концу. Оценив героические усилия сотрудников редакции по популяризации нетленных ценностей малого машиностроения, генеральный не только расщедрился на тринадцатую зарплату, но и пожаловал нам почти двухнедельные новогодние каникулы.
Поскольку сие благородное решение было обнародовано лишь тридцатого числа, бежать в туристические агентства за каким-нибудь рождественским заграничным туром было бесполезно: умные люди позаботились обо всем загодя и еще в ноябре раскупили путевки по приемлемым ценам - а заоблачные цены меня, как нетрудно догадаться, не устраивали. Оставалось два варианта: просидеть все каникулы в столице, ломая голову, куда себя деть, или совершить вояж на малую родину.
Сидеть в столице решительно не хотелось: Настя опять поссорилась с Никитой, поправилась на два килограмма и ходила злая как Горгона Медуза, к тому же незабвенный Серега мог в любой момент совершить набег с целью очередного бесполезного выяснения отношений. От эпицентров потенциальных неприятностей нужно держаться подальше, решила я и отправилась складывать дорожную сумку.
Билетов на поезд тоже не оказалось в наличии - ни в кассах, ни у перекупщиков, - но стремление сменить обстановку было столь велико, что утром тридцать первого я втиснулась в неудобное сидение поданного по случаю предпраздничного аншлага ветхозаветного дополнительного автобуса и направилась в родные пенаты. О том, что о моем приезде никто не предупрежден, сообразила уже на подъезде к городу, но звонить не стала: надо же в кои веки сделать родным и близким сюрприз!
Сюрприз вышел мне боком: вволю наобнимавшись, выслушав охи с ахами и патетически сообщив, что собираюсь встречать Новый год в стенах родной квартиры, я узнала, что сестрица давно намылилась идти со своим парнем в ночной клуб, и менять планы не намерена, а родители, дабы не куковать праздничную ночь вдвоем, пригласили чертову дюжину отнюдь не юных родственников. Взять свои слова обратно и куда-нибудь смыться было совсем уж неприлично, поэтому я вздохнула и поплелась на кухню - оказывать посильную помощь в приготовлении несметного количества снеди.
Описывать, сколь волшебной оказалась в результате новогодняя ночь, не стану из гуманистических соображений. Бьюсь об заклад, каждый из вас хоть раз в жизни, да оказывался заложником своей мягкотелости и нежелания обижать близких, а затем подвергался изуверским пыткам заунывно-праздничными телепередачами, потрясающе оригинальными тостами "Чтоб этот год был лучше предыдущего!" и подкладыванием на тарелку все новых и новых порций высококалорийных и плохо сочетающихся между собой блюд.
При большом скоплении родственников есть шанс на некоторое разнообразие: например, где-нибудь между холодцом и "Наполеоном" вас начнут допрашивать, почему до сих не найден спутник жизни и что вы вообще себе думаете. Думы ваши, естественно, никого не интересуют - для теть, дядь, дедушек и бабушек это лишь повод поделиться собственным безмерно ценным жизненным опытом и поучить уму-разуму новое поколение. И коль скоро вы уже ввязались в это "семейное торжество", то выражать свои подлинные эмоции, а тем более - уходить, хлопнув дверью, категорически запрещено. Уместно, напротив, надеть на физиономию маску учтивости, кивать головой и поддакивать, обходя острые вопросы и тщетно пытаясь воскресить навсегда оставшееся в детстве ощущение настоящего новогоднего чуда с запахом хвои и мандаринов.
Часов до двух ночи я так и делала, но потом концентрация винных паров превысила безопасную норму, и в сверкании елочных шаров мне вдруг почудилась усмешка ВП. Дескать, учил тебя, учил, а ты как была трусливым обывателем и пластилиновым конформистом, так и осталась. Уж не знаю, на кого я больше обиделась: на призрачного шефа, на стеклянные игрушки, на приставучих родственников или на саму себя, только понесло меня в дебри душеспасительных бесед. Не ведая усталости, принялась я доходчиво объяснять собеседникам, сотрапезникам и сородичам, что негоже подменять пиршество духа праздником набитого желудка, что не в тазике с оливье кроется секрет единства рода, и даже, как ни странно, не в тушеной с яблоками утке или сорокаградусной настойке на ореховых перепонках. А потом настолько распоясалась, что долго рассказывала, сколько никчемна и бессмысленна жизнь, если в ней нет великих целей, и (вопиющая наглость!) требовала оные цели предъявить. Такого коварства родственники от меня не ожидали, но все же попытались применить заклинания типа "Мы живем для детей и внуков". Закаленная в бурных баталиях с ВП и подстегиваемая его же виртуальной усмешкой, притаившейся между еловых ветвей, я разнесла эти заклинания в пух и прах, прочитала лекцию о губительной силе родительского программирования и призвала всех присутствующих к нравственному очищению и духовному обновлению.
В своем обличительном порыве я была, естественно, велика и ужасна - но у противоборствующей стороны имелся многократный численный перевес, поэтому дискуссия разгорелась нешуточная, и под это дело мы выпили еще немало горячительных напитков и поглотили немало питательных блюд.
Проснувшись поутру - которое, как известно, первого января начинается в наших широтах не ранее пятнадцати ноль-ноль, - я получила гневные петиции от желудка, печени, головы и прочих пострадавших частей тела и клятвенно пообещала впредь вести себя прилично и опасных диспутов вблизи стратегических запасов еды и питья не устраивать. Между тем вечером намечалось продолжение банкета - на сей раз с вернувшейся из ночного клуба сестрицей и не охваченными вчерашним застольем родительскими друзьями и приятелями. Я поняла, что надо уносить ноги, отдала дочерний долг в виде мытья горы посуды, привела себя в порядок и отправилась в шоу-центр. Против внезапного дезертирства никто не возражал: похоже, родителей так впечатлил мой новогодний бенефис, что выступления на бис они видеть уже не желали.
На полпути к "Ауту" я вдруг озаботилась: а ну как после бурной новогодней ночи все уже разбрелись по домам, и меня встретят лишь стены с буйной росписью, пустые стулья да заваленные остатками пиршества столики? Опасения оказались напрасными: в шоу-центре клубилось нон-стоп гульбище, неизвестно когда начавшееся и, похоже, не собиравшееся заканчиваться никогда. Народ толпился у входа, затягиваясь сигаретным дымом, сновал по лабиринтам коридоров, спускался и поднимался по лестницам, извивался многоголовой гидрой на танцполе и, конечно, в изобилии восседал за столиками. На всех без исключения лицах виднелись следы бессонной ночи и неумеренных возлияний, а на некоторых вдобавок - остатки карнавальной раскраски. На возвышении неподалеку от барной стойки зажигал незнакомый мне джаз-бенд, да и вообще знакомых в огромном холле, обвешанном золотистыми звездами и освещенном плавающими лучами прожекторов, было немного. Наметанным глазом я отметила, что полку Сашиных официантов-охранников прибыло, но профподготовка осталась на уровне: ребята скользили между столиками невозмутимые, словно сфинксы, не демонстрировали и малейших признаков усталости, без промедления выполняли заказы, выводили через боковой выход набравшихся клиентов, пресекали назревающие потасовки - и при этом оставались почти незаметными.
Самого Саши нигде не было видно - как, впрочем, и Бориса с Верой: негоже "генералитету" светиться на поле боя. Протискиваясь сквозь толпу, я раз семь поздоровалась с какими-то людьми, столько же раз продемонстрировала поднятый верх большой палец в ответ на стандартный вопрос "Как дела?" (вести обстоятельные беседы, перекрикивая музыку и гул множества голосов, не очень сподручно), почти добралась до барной стойки, намереваясь обзавестись легким коктейлем и поискать место для посадки - и тут угодила прямо в Филины лапы. Рыжий детинушка дико возрадовался и попробовал задушить меня в объятиях, а когда убедился, что это не вышло, одобрительно оглядел со всех сторон, на мгновение задумался, словно решая, что со мной делать, высказал глубокомысленное "О!" и потащил вверх по лестнице.
- Отпусти меня, сексуальный маньяк! - фыркнула я, перепрыгивая через две ступеньки и напрасно пытаясь приноровиться к огромным Филиным шажищам.
Но маньяк только хихикнул и продолжал тащить меня за собой уже по коридору, заявив: "Тебя только отпусти, ты тут же хвостом вильнешь - и ищи тебя потом в синем море тридцать лет и три года".
- Тоже мне, нашел золотую рыбку!
- А то, - согласился он, вталкивая меня в одну из дверей, и сразу после этого акта надругательства над моей бедной тушкой торжественно провозгласил. - Посмотрите, кого я к вам привел! С риском для жизни, можно сказать.
Помещение за дверью оказалось кабинетом Бориса, и кроме сидящего за большим столом хозяина в нем находилась сильно похорошевшая Вера в джинсовом костюме, который делал ее моложе лет на десять.
- Ника! Какими судьбами?! - возопили они, вскочили на ноги и принялись довершать начатое Филей злодеяние, то есть тискать меня, тормошить и похлопывать по спине.
- На каникулы приехала, - выдохнула я, с трудом вырвавшись на волю.
- Выпустили на побывку, - ехидно прокомментировал Филя, а Верочка укоризненно всплеснула руками:
- Ты бы хоть весточки изредка присылала, а то уехала - и пропала. Мы уж не знали, что и думать.
- Заработалась, - виновато улыбнулась я: мне и в голову не приходило, что кто-то станет беспокоиться о моей судьбе.
- Ну, рассказывай, как ты, где, что, - потребовал Борис.
- Надолго к нам? - почти одновременно с ним спросила Верочка.
- И почему вчера к родному коллективу не присоединилась? - внес свою лепту Филя.
- Мне всем сразу отвечать или можно по очереди? - осведомилась я.
- Никому не отвечай, - замахала руками Вера. - Мы по тебе страшно соскучились, вот и набросились, как ненормальные. Гостеприимные хозяева, называется! Сейчас сначала покормим, а потом уже...
- Нет!!! - вскричала я.
- Что "нет"? - поразилась она.
- Кормить меня не надо! Я и так после вчерашнего - или сегодняшнего? - едва жива...
- Все едва живы, - веско возразил Филя, - а куда деваться? Ты знаешь, чем наш брат эзотерик от всяких там тибетцев, мексиканцев и китайцев отличается?
- Чем?
- Наш брат эзотерик должен в любое время дня и ночи быть готов, как пионер - пить, есть и заниматься сексом. Это и есть наша главная и единственная духовная практика, так что не отвертишься!
- А как же осознанность, пейоты, перепросмотр и мексиканский шаг? - удивилась я.
- С Кастанедой покончено, - пояснил мне Борис. - Филя у нас теперь адепт восточнославянского даосизма.
- Шляется по шоу-центру и пристает к людям с неприличными предложениями, - со смехом добавила Вера.
- А в чем неприличность-то? - пожал плечами новоявленный адепт. - Я просто, в отличие от некоторых, называю вещи своими именами. Бог есть любовь, так давайте любить друг друга прямо здесь и сейчас!
Ответ на Филин любовный призыв последовал незамедлительно и своеобразно: Борис велел ему принести в кабинет дополнительных стульев, а потом отправляться на кухню за провизией.
- Скажешь Свете, чтобы выдала запас для особых случаев, она в курсе, - добавила Вера.
- Вот так всегда, - укоризненно пробурчал детинушка, неспешно направляясь к двери, - распахнешь перед ними анахату и прочие чакры, предложишь разделить жизнь и приобщиться к вселенской благодати, а у них одно на уме, как бы желудок набить.
Тирада подозрительно напоминала мою застольную проповедь родственникам, что наводило на глубокую мысль о всесилии пролетарского лозунга "Эзотерики всех стран, объединяйтесь!"
- Поговори мне еще! - хмыкнула тем временем Верочка. - И не ползи как сонная муха, медитатор ты наш недоделанный. Давай в темпе: одна нога здесь, другая там! И не забудь абсент захватить и рюмки.
- Не хочу быть шеф-поваром в шоу-центре, хочу быть владычицей морскою, чтоб служила мне рыбка золотая и была б у меня на посылках, - не остался в долгу Филя, не собираясь ускоряться и на йоту, но в коридор все-таки выплыл.
Пока он где-то пропадал, я попыталась убедить оставшихся сограждан, что устраивать застолье в мою честь совершенно необязательно, но потерпела фиаско.
- Ты что же, не хочешь продегустировать мои новые блюда?! - возмутилась Вера.
- И как насчет того чтобы слиться с народом в пищевом экстазе? - поддел Борис.
Мда... Распустились они тут, однако! Каждый сам себе оратор-юморист. Видел бы ВП, кого он породил, вскормил и выпустил на волю!
Убедившись, что я капитулировала и никуда не собираюсь сбегать, выкормыши шефа завели беседы за жизнь. Похвастались, что дела в "Ауте" идут отлично, от посетителей нет отбоя, а на выходные и праздники места бронируются не только в элитном дегустационном зале, но даже в демократичном холле. Производственными подвигами дело не ограничилось: Борис раздобыл партию гаванских сигар, чем был несказанно горд, и теперь подумывал о поездке в Африку за каким-то редким сортом кофе, а Верочка планировала после праздников слетать в Вену на мастер-класс для шеф-поваров. Словом, с целями, планами и смыслами здесь был полный порядок.
Пока я рассказывала алаверды о своем столичном житье-бытье, в кабинете периодически материализовывался Филя - порой со стулом или подносом с яствами, но чаще с кем-нибудь более одушевленным. Сначала он "случайно встретил в коридоре" Диму, потом "случайно столкнулся возле кухни" с младшей дочкой ВП Женей, а возле центральной лестницы - с Зиной и Гришей, затем не менее "случайно" выловил где-то еще несколько бывших учащихся Программы. Все они, по странному стечению обстоятельств, хотели непременно поучаствовать в намечавшемся пиршестве, и скоро в кабинете Бориса стало тесно, как в забитой дачниками электричке.
Некоторое время мы пытались изображать западную пати, выставив стулья обратно в коридор (Филиному возмущению не было пределов) и построившись вокруг уже накрытого и благоухающего пряностями стола. Но происходящее больше напоминало партийное собрание советских времен: гордо фланировать по кабинету, ввиду неожиданного аншлага, было невозможно - приходилось стоять по стойке смирно с тарелками в руках, стараясь не зацепить вилкой соседа слева или справа.
- Это никуда не годится! - не выдержала минут через пятнадцать Верочка. - Давайте-ка в холл перебазируемся.
Конечно, Филя тут же громогласно заявил о своей беспощадной и бессмысленной эксплуатации, а также намекнул, что если бы кое-кто думал головой, прежде чем раздавать указания, то не пришлось бы транспортировать столько еды и питья с первого этажа на второй и обратно. Кое-кто в Верином лице тут же парировал, что на некоторых можно пахать и воду возить, так что задание по переносу небольшого количества снеди следует рассматривать в качестве легкой поощрительно-оздоровительной прогулки.
И мы потянулись в холл, вооружившись личными тарелками, вилками и рюмками. В авангарде выступал Дима, взявшийся раздобыть из-под земли свободные места, а в арьергарде плелся Филя с сервировочным столиком на колесиках, плотно уставленном бутылками, судочками, салатницами и соусницами. Филю конвоировала Вера: видимо, в последний момент вспомнила об удивительной способности нашего детинушки ломать, крушить и опрокидывать все что под руку попадется.
Как ни странно, до места назначения мы добрались без потерь, расселись за четырьмя и впрямь выросшими как из-под земли столиками в дальнем углу холла, совершили повторную сервировку и приступили к оргии. Мне пришлось воспроизвести рассказ о собственных успехах на ниве столичной журналистики, к тому же не один раз: периодически к нашему застолью присоединился кто-нибудь еще из старых знакомых и требовал поделиться свежими новостями. Надо сказать, я не слишком протестовала: частое произнесение спичей позволяло свести к минимуму поглощение еды и питья, к тому же находиться в центре гостеприимного внимания было более чем приятно. Даже подумалось, что здесь, в размалеванном и шумном холле, и есть мой настоящий дом, а сидящие вокруг формально чужие люди и есть мои настоящие родственники, - так расслабленно и бесшабашно мне было в этой компании, так привычно и естественно в этих стенах, так волшебно и непредсказуемо в этом пространстве...
На исходе затянувшегося до утра пиршества я поняла, что ошиблась лишь в одном. И расслабленность, и бесшабашность, и естественность действительно сохранились - а волшебство исчезло. Шоу-центр, задумывавшийся как площадка для магических ритуалов и метаморфоз, благополучно превратился в процветающее развлекательно-питательно-питейное заведение. Вроде бы и стены флуоресцировали по-прежнему, и коктейли все так же сдвигали точку сборки, и объемные волны живой музыки обволакивали и вели неведомо куда почти как раньше - а что-то бесповоротно изменилось. Как будто в экзотическое блюдо забыли добавить самый главный ингредиент, щепотку заморской специи с запахом дальних странствий - и получилось обычное местное рагу.
И еще почему-то всплыл в памяти хорошенький домик на горном склоне из когда-то привидевшегося мне внутреннего мира Наташи: там горел камин и трепетали белоснежные занавески на окнах, там вкусно кормили и укладывали спать в мягкие постели, там ставни распахивались прямо в цветущий сад, и пчелы наполняли воздух медовым гудением. Там делали все, чтобы человек забыл о вершине, до которой он так и не добрался. Чтобы отказался от пронизывающих ветров, бушующих над перевалами, не ступал на коварные каменные осыпи, не обдирал руки в кровь на скалистых отрогах и не заглядывал в бездонные пропасти - ведь здесь, на полпути, было так уютно, надежно и легко. Вот только поутру глаза у оборванного, обветренного, замершего и голодного восходителя светятся бездонностью распахнувшегося навстречу пространства, а глаза помятого после вечерней пирушки и слегка оплывшего от качественного пятиразового питания постояльца хорошенького домика пусты и мутны, как бутылочное стекло - но кто нынче обращает внимание на эти косметические подробности!..
Пирушка подходила к концу, когда к нам присоединился Саша. Не восходитель и не постоялец, не путешественник и не оседлый земледелец, возмужавший мальчик себе на уме, всесильный босс всемогущих охранных официантов, в строгом сером костюме, с ясным взглядом внимательных глаз и аккуратно причесанными светлыми волосами, непьющий и некурящий, воплощенная доброжелательность, собранность и восприимчивость. Ряды посетителей "Аута" к тому времени сильно поредели - должно быть, народ утомился от двухдневного марафона и отправился-таки по домам. Саксофонист играл что-то задумчиво-романтическое, на танцполе лениво покачивались самые стойкие парочки, за многими столиками полусидели-полулежали сонные люди в расслабленно-разморенных позах - иногда эти застывшие манекены делали попытки пошевелиться и влить в себя еще немного спиртного, но как-то вяло и неубедительно.
Окинув быстрым взглядом поле боя и убедившись, что все члены его команды исправно несут службу, Саша подсел ко мне и после уже осточертевшего стандартного обмена новостями вдруг сказал:
- Угадай, кто заходил к нам пару месяцев назад!
В его тоне было столько торжественной таинственности, словно речь шла как минимум о визите президента страны - но президенты не ходят по злачным местам, а простые смертные, к каковым относились все наши общие знакомые, не удостаиваются таких порций Сашиного внимания. За исключением, пожалуй, единственного общего знакомого, которого нельзя было отнести к простым смертным... Сердце у меня оборвалось. В мгновенно протрезвевшей голове пронеслась толпа мыслей, от "Не может быть!" до "Ну и где же он теперь?" и "Что же мне до сих пор никто ничего не сказал?!" К счастью, ни один из этих вопросов озвучить я не успела - Саша уверенно заявил:
- Ни за что не угадаешь! - и почти без паузы выдал "правильный ответ": - Зевс!
Мне понадобилось три или четыре вдоха и выдоха, чтобы осмыслить это сообщение, сообразить, что шансов на появление в шоу-центре исчезнувшего ротвейлера еще меньше, чем на неожиданную материализацию в этих стенах шефа, и спросить:
- Какой Зевс?!
- Ты разве не знаешь? - удивился Саша и понизил голос, хотя подслушивать нас было некому. - Это тот самый бандитский авторитет, у которого ВП как бы духовником был. Ну, помнишь, на нас как-то рэкетиры наехали, а шеф парой фраз с их главарем перебросился - и они сразу отвалили?
Еще бы мне не помнить! Намечавшееся кровавое побоище (с нашей стороны "выступали" Саша с ВП, со стороны противника - девять решительных амбалов) таинственным образом трансформировалось в краткую дипломатическую беседу, после чего незваные гости покинули нас в спешном порядке - даже чаю не попили...
- А разве тебе ВП про этого... Зевса что-нибудь рассказывал? - ко мне наконец вернулась способность не только говорить, но и думать.
- Плох тот начальник службы безопасности, который не умеет добывать информацию самостоятельно! - лукаво улыбнулся Саша. - Кое-какие намеки ВП сделал, кое-что Римма рассказала, кое-что я сам выяснил.
- И что же ты выяснил?
- Что Зевс, он же Валентин Григорьевич Рак - повезло мужику с фамилией, ничего не скажешь! - действительно был знаком с нашим шефом. Что он действительно бандитский авторитет - отсидел срок за убийство и недавно освободился. И что совсем уж странно - освободился он почти одновременно э-э-э... с гибелью ВП.
- Знаю, - кивнула я.
- Откуда?! - Саша почти оскорбился. - Я месяц убил, пока в органах на нужных людей вышел, по срокам все выяснил и сопоставил!
- А ты бы Римму спросил. Она бы тебе без всяких органов сказала, что Валик - так они его между собой называли - присылал письмо о своем скором...
К нам подсели Филя с Димой, и я конспиративно замолчала, но Саша спокойно улыбнулся:
- Не волнуйся, они в курсе.
- В курсе чего?
- Интуиция нас не подвела, - важно сказал Филя.
- Только не там мы убийцу искали, - мрачно кивнул Дима.
- Ребята, вы о чем?!
- Ты до сих пор не поняла?! - страшным шепотом синхронно возопили Дима с Филей. - Между появлением этого Рака в наших краях и исчезновением ВП явно есть какая-то связь!
Выглядели они при этом как свихнувшиеся на шпиономании переростки, поэтому я перевела вопросительный взгляд на трезвомыслящего Сашу.
- Вообще-то, - прокашлявшись, сказал он, - исключить такую версию нельзя. Согласно имеющейся у меня информации, Валентин Григорьевич прибыл в город и, как законопослушный гражданин, стал на учет в райотделе милиции через два дня после того как... Ну, как дом ВП рванул. Теоретически, никто не мешал этому уголовнику сначала заехать в деревню...
- Кажется, шеф его даже ждал, - припомнила я.
- Ну вот, все сходится! - подхватил Дима. - Он заехал, так сказать, в гости, а сам... Пиф-паф, и все на воздух! Чтоб никаких следов.
От версии за версту несло дешевой детективщиной, но меня вдруг стало окутывать оцепенение, подозрительно похожее на ступор, в который я впала, оказавшись в августе на выжженном участке холма.
- Но зачем ему было это делать? - спросила не столько из недоверия, сколько из чувства противоречия. - Насколько мне известно, у них были неплохие отношения. Переписывались много лет...
- В письмах человек может изобразить себя каким угодно, а деле оказаться совсем другим, - величественно изрек Филя.
- Поссориться и превратиться в заклятых врагов можно из-за любого пустяка, - не менее глубокомысленно добавил Дима.
- Может быть, ВП знал о нем какую-нибудь страшную тайну, вот Рак и решил убрать свидетеля, - предположил Саша.
Страшную тайну... Когда ВП рассказал мне, что Валик ночами путешествовал в теле ротвейлера, а потом в письмах очень подробно описывал обстановку в окрестностях деревни, я не стала ни опровергать, ни требовать подтверждений этой информации - слишком уж фантастичной она казалось. Но если это правда... Какой человек, пусть даже трижды убийца, захотел бы разглашения такой тайны?
- Кстати, ты не знаешь, почему у него кликуха - Зевс? - словно подслушав мои мысли, спросил Саша.
Я вздрогнула и неожиданно для себя соврала:
- Нет, не знаю.
И подумала, что нужно срочно предупредить Римму о необходимости хранить молчание относительно всего, что связано с Валиком. Мы ведь с ней тоже попадали в когорту нечаянных свидетелей, и если Раку станет об этом известно... Бр-р! Перспектива бесследно и бесславно исчезнуть с лица земли, как это случилось с ВП, мне совсем не улыбалось. К тому же кто знает, что делают убийцы со своими жертвами прежде, чем предать их смерти - ведут задушевные беседы, насилуют, зверски пытают?!
С этого места наш разговор резко разладился, покрутился немного вокруг уже высказанных версий и сошел на нет. Я почувствовала себя смертельно уставшей и засобиралась домой.
- Будет время - забеги к нам перед отъездом, - сказал мне на прощание Саша. - Может, еще что-нибудь выяснить удастся...
Я не стала спрашивать, что мы будем делать с добытой информацией - пойдем в милицию? Подступимся с допросом к самому Валику? Превратимся в неуловимых мстителей и нанесем коварному Раку ответный удар? Один вариант нелепее другого!
- Постараюсь забежать, - кивнула я и пошла прощаться с остальным народом.
Филя со мной прощаться не стал - вознамерился провожать до самого дома. Я не отпиралась: когда по твоему следу, быть может, уже идут безжалостные убийцы, наличие провожатого никак не помешает. Во всяком случае, на душе спокойнее будет...
Страхи мои оказались совершенно напрасными: никто не подкарауливал нас за деревьями, не бросался из-за угла и не выглядывал из темных подворотен. Изможденный праздниками город спал беспробудным сном, укутанный в розовеющее от первых солнечных лучей снежное одеяло. Тишину прорезали лишь одинокие, совершенно пустые трамваи, да гортанная перекличка разжиревших ворон возле закрытого центрального рынка.
У двери родительской квартиры Филя взял с меня обещание встретиться на днях, чтобы "нормально пообщаться" (интересно, что он имел в виду?), без спросу чмокнул в щеку, развернулся и с грохотом понесся вниз по лестнице. А я просочилась в помещение, умудрившись никого не разбудить, почти бесшумно разделась и завалилась спать.
От двух ночных бдений подряд биоритмы мои совсем сбились, и проснулась я только в самом конце короткого зимнего дня. Идти к кому-нибудь в гости было уже не с руки, поэтому вечер прошел в тесном семейном кругу. Моя новогодне-просветительская работа принесла некоторые плоды: с поучениями никто не приставал, неосторожных вопросов никто не задавал, кушать никто не заставлял, и вообще родственники явно вели себя в соответствии с мудрой народной стратегией "Не буди лихо, пока тихо".
Лихо в моем лице смирно сидело на диване и смотрело вместе со всеми телевизор - после почти двухлетнего перерыва это было дивное развлечение, похожее на путешествие в давно забытую страну. Я ощущала себя почти что Карлсоном, с недоумением рассматривающим говорящие головы в большом полированном ящике и настороженно наблюдающим за жизнью маленьких плоских человечков на экране. Эффекта включения не возникало очень долго - до тех пор, пока очередной праздничный концерт не сменился боевиком, и одни маленькие человечки, наглые и злобные, не принялись гоняться за другими человечками, белыми и пушистыми. Видимо, недавние беседы о Валике и его кровавых злодеяниях не прошли для меня даром. Стоило главному злодею взорвать дом одного из положительных героев вместе с самим героем, как я превратилась из отстраненного наблюдателя в обычного поглощенного действом зрителя.
И то, что главный герой в финале остался жив, а главный злодей бесславно погиб в точном соответствии с незыблемыми законами жанра, не помешало мне видеть во сне кошмары весь остаток ночи. Я бежала темными безлюдными улицами незнакомого города, а за мной несся то человек с головой ротвейлера, то пес с головой человека - оба демонических создания без труда превращались друг в друга и гнали меня, как борзые гонят зайца. Мои силы таяли с каждым шагом, а силы парочки оборотней увеличивались с каждой трансформацией, и я проснулась за мгновение до того, как на моих руках сомкнулись сильные мозолистые пальцы, а в горло впились острые клыки. Последнее, что я успела заметить, вырываясь из пут кошмара, был тот странный факт, что глаза на знакомой ротвейлерской морде были совсем не Зевсовские. Из круглых собачьих глазниц, как из прорезей маски, на меня смотрели светло-карие, почти желтые человеческие глаза с черными точками суженных зрачков. Глаза убийцы.
Утром я решила, что впечатлительным барышням вроде меня телевизор смотреть вредно - как, впрочем, и беседовать с доморощенными детективами. При свете дня все ужасы казались плодом разыгравшегося воображения - но первый "гостевой" визит я все же нанесла Римме. Решила на всякий случай рассказать о своих (то бишь Сашиных, Филиных и Диминых) подозрениях, предупредить о потенциальной опасности и заодно посоветоваться, как нам всем теперь быть. Римма оказалась женщиной с крепкими нервами: паниковать и падать в обморок не стала, выслушала меня спокойно и даже чуть иронично, ненадолго задумалась, помешивая ложечкой чай в большой цветастой чашке, а потом уверенно сказала:
- Не думаю. Валик, безусловно, далеко не ангел, но... Люди его типа ничего просто так не делают. А убивать Володю ему было незачем. Мотив личной мести на пустом месте возникнуть не может. А чтобы они встретились, поссорились из-за ерунды, и Валик из-за этого... Нет, ни за что не поверю. Володя понимал, с кем имеет дело. Задираться к гостю - даже если предположить, что Валик действительно приезжал в деревню, - он бы не стал. Это глупо, да и зачем? Но даже если допустить на секундочку, что ситуация вышла из-под контроля, что произошла глупая ссора... - она помолчала. - Да нет, Володя в любом случае справился бы.
--
А версия с тайной, которую знал ВП и которую хотел любой ценой сохранить Рак?
Римма покачала головой:
- Никого компромата на Валика у нас не было, и быть не могло. Не тот он человек, чтобы личные тайны в письмах выкладывать. Ты сама посуди, там же вся корреспонденция перлюстрируется. Кто же будет подставляться и доносить на самого себя?
--
А если этого тайна другого рода? - осторожно спросила я.
--
Что ты имеешь в виду?
--
Например, странную связь между Валиком и Зевсом. Ночные прогулки зека в собачьем теле и все такое...
--
Ну и чем ему могло повредить разглашение такого рода информации? - усмехнулась Римма. - Кто бы в это поверил? Менты бы на смех подняли, для них это бред сивой кобылы. А люди из Валикова круга... Может, еще больше бояться его стали бы, вот и все. В общем, не хочу тебя разочаровывать, но Саша с ребятами тянут пустышку. Если бы у той ночи была криминальная разгадка, я бы давно это почувствовала. Но там случилось что-то совсем другое. Сколько раз я пыталась считать информацию - закрыто все наглухо. Никакой Валик такой барьер поставить бы не сумел, уж можешь мне поверить...
Не то чтобы беседа с Риммой развеяла все мои сомнения, но успокоила - точно. Кошмары мне больше не снились, идущие по следу душегубы не мерещились, и я полностью посвятила себя общению с друзьями и знакомыми. Навестила Гошу с Наташей, побывала в гостях у Оксаны, сходила с Филей в кино и даже посетила сауну вместе с дамочками из женской программы. Наелась мороженого и пирожных. Насиделась в парилке и напрыгалась в прорубь. Напилась черного и зеленого чаю с бергамотом и без. Наслушалась новостей и в многократно поделилась собственными. Обнаружила у себя и окружающих редкую разновидность ностальгии: не тоску по родине или близким людям, а чуть горчащую печаль по минувшему, по славным денечкам, которые уже не воскресить, - и остается лишь бережно перебирать воспоминания, как лепестки засушенных цветов в старом альбоме. Тонкий аромат, чуть припорошенный пылью времени, еще щекочет ноздри, но ему так же далеко до живого буйства оставшихся в прошлом запахов, как далеко выцветшему ломкому лепестку до живого, упругого и объемного цветка...
Недели такого времяпрепровождения мне хватило с головой, и на восьмой день я засобиралась обратно в столицу. Перед отъездом заглянула, как и обещала Саше, в "Аут". Заглядывать было, строго говоря, уже незачем, "убийственная" версия стала казаться мне совершенно несостоятельной, и ни на какую новую информацию я не рассчитывала - но обещания, как ни крути, надо выполнять. Один из официантов-охранников узнал меня еще на входе, заулыбался, заботливо проводил к свободному столику, буквально через минуту осчастливил бокалом с коктейлем и негромко сказал, что Саше уже уведомлен о моем приходе, а потому вот-вот спустится.
- Прям как в шпионском фильме, - усмехнулась я про себя. - Может, они заодно успели отпечатки пальцев снять, пока я верхнюю одежду в гардероб сдавала, и сетчатку глаза отсканировать?
Саша материализовался за столиком действительно почти сразу - я так и не успела заметить, откуда он появился. Официант поставил перед ним бокал с таким же содержимым, как у меня - видимо, исключительно в целях конспирации, потому что начальник службы безопасности к напитку так и не притронулся.
--
Ну что, выяснил что-нибудь еще? - спросила я.
--
Тише, - почти не разжимая губ, сказал он. - Он здесь.
--
Кто? - послушно перейдя на шепот, уточнила я.
--
Он, - исчерпывающе ответил Саша. - Третий столик от нас, справа. Только не оборачивайся и не верти головой, он не любит резких движений.
Я осторожно скосила глаза в указанном направлении. За столиком сидели двое мужчин: один долговязый, лысый как коленка, в полосатом пиджаке с то ли коротковатыми, то ли просто поддернутыми рукавами, другой - гораздо крупнее и плотнее, в черном свитере под горло, с коротким ежиком темных волос. Долговязый явно нервничал, теребил в руках какую-то безделушку и что-то горячо втолковывал коренастому. Тот не отвечал собеседнику ни словом, ни жестом - методично резал лежавшую перед ним отбивную и кусок за куском отправлял в рот.
Ни ВП, ни Римма никогда не рассказывали мне, как выглядит Валик - но у меня и сомнения не возникло, о ком из этих двоих говорил Саша. Странно, а ведь я представляла его совсем иначе: пусть повзрослевшим и ожесточившимся, но все тем же интеллигентным мальчиком, который шел однажды вечером домой и напоролся на трех отморозков. Худосочным, может быть, даже хлипким, с высоким, изборожденным ранними морщинами лбом - и уж точно не таким монументальным мужчиной с мощными, мерно работающими челюстями.
--
А что он здесь делает? - стараясь не повышать голос, спросила я у Саши.
Он пожал плечами:
--
У нас ведь анкеты на входе не заполняют. Любой человек имеет право отдохнуть и разлечься. Хотя на дружескую попойку эта встреча никак не тянет.
--
Слушай, а может, он того... - высказала я неожиданно пришедшую в голову мысль, - решил "Аут" к рукам прибрать?
Саша побарабанил пальцами по столу:
--
Я об этом уже думал. Но наездов пока не было, к Борису гонцов никто не засылал, так что...
--
Он приходит как рядовой посетитель? - поинтересовалась я, снова бросая осторожный взгляд на Рака. Этот мужчина мне определенно не нравился, было что-то во всем его облике мрачное и давящее - в самом ли деле было, или у меня сработало самовнушение, поди разбери.
--
Почти. Охрана-то у него есть, за соседним столиком сидит, но он старается ее не светить. А в остальном - ведет себя спокойно, по счетам платит исправно. Образцово-показательный клиент, одним словом. Даже похвалил как-то моих ребят, когда они буянов в два счета угомонили. Кажется, просек, что это не простые официанты...
--
Мда... - пробурчала я. - Уцепиться не за что.
--
Вот именно, - кивнул Саша. - Видит око, да зуб неймет. Мужик-то он непростой, приезжает на новом "мерсе" - казалось бы, откуда, сразу после отсидки? Но это, как говорится, к делу не пришьешь...
--
Может, напрасно ты это расследование затеял, - вздохнула я и пересказала ему беседу с Риммой, благоразумно опустив часть разговора, касавшуюся ротвейлера.
--
Поживем-увидим, - не согласился он. - Ну ладно, я побегу, надо проверить, как там внешняя охрана справляется.
--
Давай. Я, пожалуй, тоже пойду, - если бы не Валик, сидеть бы мне в шоу-центре и сидеть, но присутствие этого человека резко превратило окружающее пространство из привычного и надежного в чужое и опасное, поэтому стало не до развлечений. - У меня завтра поезд, надо еще вещи собрать. Забегу только с Верой и Борисом попрощаться...
--
Давай я тебя провожу к ним, - с готовностью откликнулся Саша, и мы пошли по проходу между столиков к центральной лестнице.
Проходя мимо столика, за которым исподтишка наблюдала на протяжении нашей беседы, я не удержалась и глянула вниз, на фигуру, оказавшуюся вблизи еще внушительнее - широкие плечи, крупные кисти рук, горой возвышающийся над столиком торс... Валик, до того сосредоточенно смаковавший вино, отреагировал молниеносно: я натолкнулась на его резкий, испытующий взгляд. У Рака было круглое гладковыбритое лицо с широким, чуть вздернутым носом, ямочка на левой щеке, по-девичьи длинные ресницы и красиво очерченные пухлые губы. Мужчин с такими физиономиями, добродушных и покладистых увальней, обычно любят женщины. Вот только глаза принадлежали как будто совершенно другому человеку, смотрели из глазниц как из прорезей маски: светло-карие, почти желтые глаза с черными точками суженных зрачков из моего недавнего кошмара. Глаза убийцы...
Я быстро отвела взгляд и ускорила шаги, но было поздно: ледяной холод плеснулся между лопатками и начал растекаться по спине вширь и вглубь. Имел ли отношение этот человек к тому, что случилось к ВП или нет, одно я могла сказать совершенно точно: от него явственно веяло смертью...
Распрощавшись с Борисом, Верой и Сашей, я малодушно прикинула, а не спуститься ли по боковой лестнице, да не выскользнуть ли из шоу-центра через один из черных входов. Тело начинало леденеть от одной мысли о том, что придется вновь пройти мимо человека с нечеловеческими глазами и еще раз наткнуться на лезвия его зрачков. Но спасаться бегством было совсем уж стыдно - я пересилила себя и пошла к центральной лестнице. К счастью, Валика и его спутника в холле уже не было, так что совершать подвиг в этот раз не пришлось.
А на следующий день поезд увозил меня в столицу. Родной город больше не пытался заманить меня в свои трясины и омуты, не соблазнял прогулками по знакомым с детства улицам и не бил по нервам душераздирающими мелодиями из репродукторов. Во-первых, я предусмотрительно не стала отказываться от провожающих. Во-вторых, после встречи с Валиком стремление оказаться как можно дальше от этих мест многократно превосходило желание остаться. В-третьих, я вдруг четко почувствовала свою чужеродность в этом пространстве. Каким бы событиям ни предстояло здесь происходить, свершаться они будут уже без меня - я знала это не мозгами, а клетками кожи, мышцами, костями, кончиками мерзнувших в перчатках пальцев, ступнями ног.
Некая давно застывшая мета-река наконец проснулась, сковывавший ее панцирь пошел трещинами, и грохот начавшегося ледохода взорвал тишину окрестностей. Я стояла между друзьями и родственниками, ощущая под ногами не твердь перрона, а дрожащие в стремнине, покачивающиеся на волнах, вибрирующие от напора воды льдины. Мою льдину уносило прочь от всех остальных - с каждой секундой все дальше и дальше, и совершенно неважно, что сквозь налетевшую поземку я еще явственно различала лица провожающих, слышала их вопросы и даже умудрялась на них отвечать. Невидимый исполин переворачивал очередную страницу моей жизни, и оставалось лишь гадать, когда я наконец научусь видеть глубинную логику его поступков, заглядывать на следующие страницы книги своей судьбы и даже, быть может, лично вписывать туда новые строки...
Некоторое время после возвращения в столицу все шло как обычно, словно проснувшийся глубинный поток мне просто привиделся. Мы снова делали интервью и аналитические обзоры, пропагандировали здоровый образ жизни и рекламировали тяпки с культиваторами, верстали и вычитывали номер, отчитывали безалаберных журналистов, не успевали со сроками сдачи в печать, оставались в редакции ночевать, вели переговоры с типографией - словом, жили в режиме обычного форс-мажора.
И, естественно, ждали зарплату. А зарплата все оттягивалась и оттягивалась, все переносилась и переносилась на неопределенные сроки. Главбух кивал на генерального, генеральный сделался неуловимым, как призрак коммунизма, и хотя его джип периодически появлялся под окнами здания, самого Сан Саныча никто не видел - а если кто и видел, хранил это в глубокой тайне. "Еще не приходил. Уже ушел. Когда будет, не знаю", - неизменно отвечала его верная секретарша, и на рассказы сотрудников о том, что им скоро будет нечем кормить людей, лишь сочувственно кивала. Главный зам генерального вел патетические беседы о том, что зарплата не выдана даже производящим культиваторы работягам, на которых, дескать, держалась вся фирма - посему нам, "белым воротничкам" (читай: бездельникам, иждивенцам и бумагомарателям) и вовсе роптать не пристало.
Антон ежедневно бегал из редакции в дирекцию в бесплодных попытках добиться высочайшей аудиенции, разводил по возвращению руками - и постепенно зверел, но все еще надеялся на лучшее. Мы перешли в режим жесточайшей экономии, стали ездить на интервью общественным транспортом, отказались от комментариев дорогостоящих внештатных психологов и юристов, заменив их собственным народным творчеством, подготовили к печати еще один номер, кое-как дотянули до дня следующей зарплаты, преисполнились предвкушения получения двойного количества дензнаков - и тут грянул гром.
Накрученный сотрудниками редакции и собственной супругой Антон с утра отправился в дирекцию, мрачно пообещав вернуться с деньгами или не вернуться вовсе. Не было его очень долго, что вдохновило коллектив на создание невеселых шуток о главреде, сложившем голову в неравном кровопролитном бою с администрацией. Наконец он появился, с пылающими от ярости глазами и щеками, и разразился длинной нецензурной тирадой.
- Денег нет? - ахнула догадливая Фурия.
- И не будет! - рявкнул Антон.
- То есть как это - не будет?! - выдохнул потрясенный коллектив.
- А вот так! Саныч, мать его за ногу, влетел в крупные неприятности. Счета фирмы арестованы.
- И что теперь?
- Теперь они намерены избавляться от балласта и пытаться спасти то, что еще можно спасти. Надо кому-нибудь объяснять, кто здесь балласт?!
- Антоша, нас что, закрывают? - Фурия побледнела и стала медленно оседать на стул.
- Нас не закрывают! - заорал Антон. - Нас уже закрыли! Задним числом! Всем спасибо, все свободны!
- Подожди, но как же... - прошептала она. - Мы же два номера в срок выпустили, как положено... Нам же должны их оплатить...
- А номера эти мы можем засунуть себе в задницу! - таким бушующим я главреда еще не видела.
- Ты хочешь сказать, что они выкинут нас на улицу, не заплатив ни копейки?! - недоверчиво покрутил головой Серега. - А как же трудовой договор? А если мы с суд на них подадим?
- С них сейчас взятки гладки, - отмахнулся Антон. - Фирму, судя по всему, ликвидируют, производственные отделы и сбыт уже переведены на другое предприятие - Саныч подсуетился. Да и большую часть денег наверняка успел вывести из-под удара, только хрен это теперь докажешь. А мы можем стать в очередь вместе с кредиторами и надеяться, что через год или через десять нам что-нибудь обломится. Представляешь нашу судебную систему?
- Представляю, - процедил Серега.
- А у меня маму на операцию кладут, - сказала вдруг Фурия и заплакала.
Плачущая Фурия - зрелище не для слабонервных, а нервы у всех и без того были натянуты до предела. Женщины тоже принялись всхлипывать и рассказывать кто о грядущем поступлении отпрысков в институт, кто о незаконченном ремонте, кто о невыплаченном кредите, кто об обещанной детям поездке на море, кто о недавно попавшем под сокращение муже. Мужчины принялись строить планы мести "сволочам" во главе с Сан Санычем, а флегматичный дизайнер Леша даже шарахнул кулаком по столу и собрался идти бить генеральному морду - его с трудом отговорили от такого "подвига".
Но просто так сдаваться мы не собирались: после бурного двухчасового обсуждения, когда все слезы были выплаканы, а весь пар выпущен, родилась гневная петиция, с которой коллектив в полном составе (для внушительности) отправился к Сан Санычу. Генерального на месте, как обычно, не оказалось. Дебелая секретарша, как обычно, делала честные глазки и клялась, что ничего не знает.
- Мы отсюда не уйдем, пока не поговорим с руководством! - решительно заявил Леша и плюхнулся на стул в приемной. - Будем сидеть хоть до завтра!
- Сидите, мне-то что! - пождала губы секретарша и уткнулась в экран своего компьютера.
Часть народа разместилась на уже имевшихся стульях, часть приволокла себе кресла из конференц-зала, так что приемная стала напоминать оккупированный врагами город. В кабинете Сан Саныча периодически звонил телефон, но секретарша на эти звуки не реагировала - должно быть, на сей счет ей были даны специальные инструкции. Когда аппарат начинал трезвонить на ее собственном столе, она выжидала ровно три звонка, снимала трубку, умудряясь не шевелить ничем, кроме правой руки, подносила ее к ярко накрашенным губам и монотонно бубнила один и тот же текст: "Здравствуйте. К сожалению, нет. Был, но уже уехал. Не знаю. Обязательно передам. Всего доброго". На каких-то специальных роботизированных семинарах этих секретарш готовят, что ли? Или они курс молодого разведчика проходят, и даже под пытками местонахождение начальника не выдают?
Сначала мы чувствовали себя немного скованно, но после часа напрасного ожидания перестали обращать внимание на сидевшую истуканом секретаршу и принялись упражняться в остроумии на тему мести генеральному и его прихвостням. Еще через час запас острот иссяк, а животы забурчали от голода. Мы разделились на две группы и по очереди сходили в столовую, не снимая осаду с приемной.
Прошел еще час. Даже самые стойкие стали понимать, что не видать нам Сан Саныча как своих ушей. Почувствовав возникшую в коллективе слабину, секретарша отклеилась от монитора и предложила елейным голосом:
- Давайте мне вашу петицию, я завтра с утра ее непременно Сан Санычу передам. Все равно скоро конец рабочего дня, вряд ли он сегодня появится.
- Никуда мы не уйдем! - ответил Леша, но уже без прежней решимости. - Будем здесь ночевать, а завтра с утра сами петицию передадим. Знаю я ваши канцелярские штучки: скажете потом, что никакой петиции и в глаза не видели, и не докажешь ничего!
- Тогда придется охрану вызвать, - сменила тактику секретарша. - Я не могу позволить, чтобы вы без присмотра оставались, у меня тут важные документы хранятся!
Угроза вызвала последний всплеск боевого задора у наших мужчин, но уже настроившиеся на возвращение домой женщины отговорили их от сражения с охраной. Не пристало работникам умственного труда кулаками размахивать, решили мы. Будем брать начальство интеллигентно и ненасильственно, измором. Придем завтра с утра пораньше и продолжим осаду бастионов власти.
Нда... Вот потому-то интеллигенция всегда и поигрывает, что с готовностью откладывает на завтра то, что нужно было делать еще вчера. Секретарша ли успела предупредить генерального о наших стратегических планах, или он сам оказался сообразительным, только на следующее утро в здание нас вообще не пустили. Все пропуска оказались в одночасье просроченными и потому недействительными, вахтер нас в упор не узнавал и советовал обращать за разъяснениями в дирекцию, а попасть в эту самую дирекцию без пропуска было невозможно. Попытки Антона разорвать замкнутый круг путем телефонных переговоров ни к чему не привели. После вчерашней "вопиющей оккупации приемной директора" нас перевели в категорию бунтарей и заговорщиков, с такими ребятами, как известно, разговор короткий. На случай, если мы вдруг решим применить силу и прорваться через "вертушку", за спиной вахтера маячили два дюжих охранника. На их простых и добрых лицах явственно читалось, что поразмяться и надавать кое-кому тумаков добры молодцы очень даже не против.
Из ненасильственных мер в нашем распоряжении оставалась лишь мирная демонстрация под окнами вдруг ставшего чужим здания - что мы и сделали. Будь это не суровый конец февраля, а благодатная середина мая, можно было бы и круглосуточное дежурство возле главного входа с транспарантами организовать, и палатки на газоне разбить, и даже образцово-показательную голодовку устроить, дабы привлечь внимание телевидения и мировой общественности к творящемуся беспределу. Но двадцатиградусный мороз - плохой соратник мирных демонстрантов, и минут через сорок мы с позором ретировались в ближайшее кафе - отогреваться и обсуждать тактику дальнейших действий.
Прозаседали довольно долго, выпили немало кофе и чаю, но никакой несокрушимой стратегии так и не придумали. Для штурма здания наших сил явно не хватало, да и какой смысл атаковать фирму, в которой все равно нет денег? Караулить до бесконечности джип генерального было тоже глупо - хитрый Сан Саныч мог и вовсе не появляться в офисе в ближайшие дни. Да и как искать новую работу, сидя в засаде?
Порешили мы следующее. Фурия бралась проконсультироваться у знакомого юриста, можно ли вытрясти наши денежки через суд. Антон собирался кинуть клич по знакомым и выяснить, не нужен ли кому бесхозный, но очень талантливый и работоспособный редакционный коллектив. Остальным же надлежало не падать духом, не сидеть без дела, записывать приходящие в голову умные мысли, писать про запас статьи, самостоятельно рассылать резюме и отслеживать появляющиеся вакансии, а заодно постоянно находиться на связи.
- Мы уходим в подполье, но не сдаемся, - напутствовал нас Антон на прощание, и с этим "нопасараном" все разбрелись по домам.
Душа находилась в полном резонансе с погодой: в ней было пасмурно и беспросветно серо, над головой нависали тяжелые, беременные метелью тучи, а ледяной ветер пронизывал насквозь. От одной мысли о том, что придется начинать сначала эпопею с поисками работы и притворяться перспективным офис-менеджером, становилось муторно. Хорошо хоть я не успела растратить тринадцатую зарплату - последнее благодеяние генерального...
Вечером того же дня мы вдрызг разругались с Настей. Ее разлюбезный Никита намеревался перейти в новую фирму Сан Саныча, а потому целиком и полностью находился на стороне дирекции. Настасья оказалась с бойфрендом заодно, и мой рассказ о творящихся безобразиях был встречен в штыки. Оказалось, что мы: а) неблагодарные сволочи, привыкшие сидеть на шее у настоящего трудового коллектива; б) бездарные писаки, получавшие деньги за имитацию бурной деятельности и в) беспринципные склочники, пытающиеся испортить жизнь своим благодетелям, вместо того чтобы войти в их сложное положение и тихо исчезнуть с горизонта.
- Интересная у тебя логика, - фыркала я. - В неприятности вляпался Сан Саныч по собственной дурости, а расплачиваться за это нам?
- Ты что, не понимаешь, что своим поведением подставляешь Никиту?! - кричала она.
- Да чем же я его подставляю?!
- Как чем?! Он тебя туда привел, поручился за тебя, можно сказать, а ты! Как вам вообще в голову пришло эти демонстрации устраивать?!
- С демонстрацией мы погорячились, - согласилась я. - Надо было сразу в суд идти. Ничего, соберем все нужные бумаги, составим коллективное исковое заявление и...
- Только попробуй! - побагровела Настя. - Хочешь, чтобы по твоей милости Никита с работы вылетел?!
- Да с какой стати он должен вылететь с работы?
- А с такой! Весь коллектив согласился потерпеть пару месяцев без зарплаты, пока на счетах деньги появятся - только одной редакции вожжа под хвост попала. Можно подумать, вы там самые угнетенные! Да рабочие в цехах в три раза меньше тебя получают, - и ничего, молчат!
- А Никита вообще бесплатно работает, за идею, - усмехнулась я: по имевшейся у Антона информации, и дирекция, и сбыт зарплату получали исправно, в отличие от редакции и "работяг" из цеха.
Настя сверкнула глазами:
- Я тебя предупредила. Жить под одной крышей с человеком, способным на такую подлость, я не собираюсь.
- Намек ясен, - кивнула я и отправилась складывать вещи. Потерять в один день работу и жилье - в этом есть что-то глубоко символичное и даже, я бы сказала, величественное...
Прозябать на улице в первом попавшемся сугробе, как ни странно, не пришлось - меня приютила (кто бы мог подумать?!) сама Фурия... то есть Светлана Аркадьевна. Жила она вдвоем со старенькой мамой в огромной четырехкомнатной квартире, в "сталинке", почти в центре. Оказалось, что ныне покойный отец нашего воинственного ответсека был светилом радиологии, почетным член-корреспондентом какой-то зарубежной академии наук и вообще важной шишкой. С настенного портрета в гостиной на домочадцев и редких гостей взирал крупный мужчина - почти точная копия Фурии, только совершенно лысый и с кустистыми бровями. Старинные, вытянувшиеся почти до потолка книжные шкафы темного дерева являли миру обширное собрание сочинений Аркадия Никифоровича, а также собранную им библиотеку.
На древних комодах, старомодных креслах и даже на чуть более современном журнальном столике возлежали накрахмаленные белоснежные салфеточки. Крупные, отполированные чьими-то заботливыми руками паркетины источали давно забытый запах мастики. Все здесь как будто сохранилось от прошлого века, и особенно - хозяйка квартиры, махонькая старушка в аккуратном синем платье с белым воротничком и чуть подсиненными, уложенными в прическу снежно-седыми волосами.
Клавдия Сергеевна боготворила мужа и перенесла это обожание на громогласную мужеподобную дочь, которую, кажется, слегка побаивалась. Как я поняла, старушка никогда в жизни не работала - сначала жила за каменной стеной знаменитого мужа, потом заботы о ней взяла на себя так и не вышедшая замуж единственная дочь.
- Хоть бы ребеночка для себя родила, - горестно жаловалась мне Клавдия Сергеевна, когда Фурии не было дома. - А то ведь я умру - останется Светочка одна, как перст. Уж сколько я ей говорила, да разве она меня послушает?! Говорит: "Рожать ребенка себе на старость - негуманно и противоестественно. Да и поздно уже, мой поезд давно ушел". Упрямая, вся в отца. А ведь ухаживал за ней один человек, предложение даже сделал, и что? Вбила себе в голову, что он это ради протекции Аркадия Никифоровича затеял, и отказала. Вы не смотрите, Никочка, что она такая резкая и грубая бывает - на самом деле Светочка очень тонкий и ранимый человек. Просто ей в жизни не повезло. С первой любовью у нее не сложилось, еще в институте. Уж как она любила этого Павлика - не передать. А он на ее подруге женился, представляете?..
Я смущалась и старалась перевести разговор в безопасное русло: лезть в личную жизнь Фурии мне хотелось меньше всего на свете. Но беседовать на отвлеченные темы соскучившейся по общению Клавдии Сергеевне было неинтересно, поэтому она переключалась на не менее животрепещущий вопрос: как теперь жить, без источника средств к существованию. Недавнее увольнение "Светочки" вызвало у старушки панический ужас перед "грядущей нищетой" и приступы странной активности. Она перебирала вещи в шкафах, вытаскивала на свет божий пахнущие нафталином платья и кофточки, неношеную обувь в пожелтевших от времени коробках, наборы столового серебра, накрахмаленное постельное белье и другое "богатство", складывала его стопочкой на стол в столовой и терпеливо поджидала возращения дочери.
- Светочка, я вот тут подумала... - осторожно начинала Клавдия Сергеевна, когда Фурия стаскивала с себя тяжелую шубу и, пыхтя, пристраивала ее на вешалку.
- Мама, ты опять за свое?! - возмущалась дочь, втянув носом воздух и брезгливо кривясь от нафталинового запаха. - Я же тебе сказала: все будет в порядке! Голодать не будем!
- Да я вовсе и не поэтому, - смущенно лепетала мать. - Просто я подумала: все равно мы этими вещами пользоваться больше не будем, так почему бы их не продать?
- Да кто их купит? - взрывалась Фурия. - И как ты их продавать собираешься? На улице стоять?!
- Может быть, в комиссионный отнести? - робко предлагала старушка.
- Я тебе уже тысячу говорила: нет сейчас никаких комиссионных! - дочка нависала над матерью грозной горой, и Клавдия Сергеевна послушно отправлялась раскладывать стопочки обратно по шкафам.
Но на следующий день ситуация повторялась один в один, и если бы дело ограничивалось только этим! После ужина старушка садилась за стол и, горестно подперев голову кулачком, спрашивала, как бы ни к кому не обращаясь:
- Господи, как же мы жить-то будем?!
Заверения, что все наладится, и рассказы о продвигающихся поисках работы на нее абсолютно не действовали.
- Был бы жив Аркадий Никифорович, - вздыхала Клавдия Сергеевна, - не пришлось бы нам по миру идти. Хоть бы мне уж помереть скорей, не сидеть на твоей шее обузой...
Я даже начала сочувствовать "Светочке", которая на этом месте обычно теряла терпение, возмущенно кричала: "Мама!" и неслась слоновьими прыжками в свою комнату. От такой милый мамочки рано или поздно озверел бы и святой. Прекратить ежедневный спектакль могло только внезапное трудоустройство, но с этим никак не складывалось - ни у меня, ни у Фурии.
Я, памятуя о предыдущих поисках работы, не столько ходила на собеседования и рассылала резюме, сколько медитировала на возвышенный предмет своей дальнейшей судьбы и пыталась интуитивно уловить, в какую новую сферу деятельности надлежит направить свои стопы. Светлана Аркадьевна, напротив, вела себя очень деятельно и накручивала по городу километры, блуждая по собеседованиям и обходя разные редакции, а заодно консультируясь с юристами по поводу иска против Сан Саныча и его фирмы.
Однако пристроиться куда-нибудь порознь нам не судилось: однажды вечером черный телефонный аппарат (по-моему, еще довоенного образца) в прихожей задребезжал особенно многообещающе, и через пару минут Клавдия Сергеевна взволнованно прокричала:
- Светочка, тебя Антон Константинович спрашивает!
- Да! - протопав через всю квартиру, сказала Фурия в трубку. - Здорово. Глухо пока, как в танке. Почему это хорошо?! Да? Серьезно? Антон, ну что за глупый вопрос?! Конечно, хотим! Конечно, сейчас будем!
- Что?! - хором спросили мы с Клавдией Сергеевной, едва дождавшись завершения беседы.
- Антон нашел работу. Для всех! - с сияющим лицом объявила Фурия и обернулась ко мне. - Поехали!
- На ночь глядя? - изумилась Клавдия Сергеевна. - Что ж это за работа такая, прости господи?!
- Мы не на работу едем, а к Антону в гости, - на радостях дочка даже не стала раздражаться на мамочку. - Объявлен общий сбор для принятия стратегических решений и выработки тактической линии.
- А что за работа? - не желала угомониться старушка.
- Понятия не имею, - беззаботно пожала плечами Фурия. - Он сказал - не телефонный разговор. Вернемся - все узнаешь.
Собирались мы, как на фронт - под неумолчное причитание Клавдии Сергеевны, которая подробно перечисляла, какие именно ужасы могут случиться с двумя одинокими женщинами в ночном городе, и из каких телепередач она почерпнула столь полезную и воодушевляющую информацию.
- Не волнуйся, ма, - Фурия чмокнула старушку в щеку, отчего у той глаза полезли на лоб. - Как только доберемся до Антона, я тебе сразу позвоню. А обратно нас кто-нибудь из мужчин проводит. Ну все, пока!
- Хорошенько разузнайте, что там за работа, - вслед нам пропищала Клавдия Сергеевна. - И десять раз подумайте, прежде чем соглашаться. С мафией лучше не связываться!
Входная дверь захлопнулась, и мы с Фурией, поглядев друг на друга, расхохотались. Кто ж нас таких в мафию-то возьмет?!
Обсудив по дороге, что за работу нашел для всех Антон, мы сошлись на мнении, что это будет очередное отраслевое издание, и хорошо, если на сей раз нам не придется писать о поголовье свиноматок и популяризировать современные способы очистки авгиевых конюшен.
Добирались мы долго, с пересадками - главред жил в одном из окраинных "спальных" районов, - и приехали последними. Вся редакция с озадаченным видом уже сидела в гостиной - вполне приличной для панельной квартиры, но более чем скромной по сравнению с хоромами Фурии и Клавдии Сергеевны, - а вокруг носились трое Антоновых отпрысков мужеска полу, пяти, семи и девяти лет. Хозяйка дома, миловидная полная женщина с длинными светлыми волосами, разливала по чашкам чай и тщетно пыталась отправить потомство спать: мальчишки все ее уговоры игнорировали, не желая отрываться от коллектива.
- Ну, - требовательно спросила Фурия, едва успев подсесть к столу, - когда приступать?
- Вот это, я понимаю, деловой подход, - обрадовался Антон.
- Ты бы лучше спросила, к чему приступать, - мрачно посоветовал Серега.
- А что, - оживилась Светлана Аркадьевна, - мы таки идем работать в мафиозную структуру?
- Почти, - вздохнула Маняша.
- Даже хуже, чем в мафиозную, - добавил Леша.
- Да объясните вы наконец, в чем дело! - потребовала Фурия.
- Нас сватает... - Антон назвал смутно знакомую фамилию, и пока я соображала, где могла ее слышать, Светлана Аркадьевна тут же сориентировалась:
- Автомобильный барон, который наконец в депутаты пролез? А зачем мы ему понадобились? Будем делать автожурнал?
- Автомобильные журналы у него и без нас есть кому делать, - улыбнулся главред. - Он хочет издание политического толка.
- А почему так мрачно? - удивилась Фурия. - Нужен рупор - сделаем ему рупор, где наша не пропадала!
- Светочка, из нас же никто политикой не занимался! - воскликнула Маняша. - Не потянем!
- Как это не занимался?! - возразил Антон. - Интервью у работников министерства брали? Брали. Статьи о тенденциях на рынке машиностроения писали? Писали. Заказные материалы делали? Делали. Разницы-то особой нет. И вообще, если человек о культиваторах поэму насочинять может, то как-нибудь и с политикой справится.
- Но у нас же нет никаких связей с этим... политическим бомондом! - вклинилась я.
- Связи - дело наживное, - отмахнулся главред. - Кое-какие зацепки уже есть, остальное за месяц наработаем. Для нас задача номер один - держать руку на пульсе политических пристрастий нового босса.
- Он будет регулярно выдавать ЦУ, кого ругать, а кого пиарить?
- Не так-то он прост. Сказал, что давить на коллектив не собирается, подвергать цензуре каждый материал - тоже. У него на это просто времени нет. Надеется на нашу, как он выразился, адекватность, компетентность и правильную гражданскую позицию.
- Это будет не работа, а хождение по минному полю, - помрачнела Фурия. - Насколько мне известно, постоянством пристрастий наш потенциальный патрон не отличается. Сегодняшние его союзники завтра могут оказаться заклятыми врагами. И стоит нам чуть-чуть ошибиться...
- Это я беру на себя, - успокаивающе поднял ладонь Антон. - Его пресс-секретарь - жена моего хорошего приятеля. Собственно, она нас и сосватала. Так что все стратегические новости будем получать из первых рук. Программные документы, тексты пресс-релизов и стенограммы интервью патрона она тоже обещала на днях передать. На то чтобы разобраться, что к чему, нам дается две недели. После этого я должен презентовать развернутую концепцию журнала и перспективный план работы редакции минимум на год вперед. Если получаем "добро", еще через две недели должен быть готов пилотный номер. Так что работать придется много. Скорее всего, даже сверхурочно.
- Напугал ежа голой задницей, - хмыкнула Фурия. - А по деньгам что получается?
- Зарплаты я выбил приличные, - самодовольно усмехнулся Антон. - Вспоминать с тоской о малом машиностроении не придется, уж это я вам обещаю. Так что, народ, беремся?
- Беремся, - вразнобой ответил народ без особого энтузиазма.
За что браться и с какой стороны подходить к поставленной задаче, практически никто не представлял, но сохранить коллектив и регулярно получать приличную зарплату хотелось всем...
Разошлись мы только под утро - очень хотелось обсудить все на свете, от глобальной концепции издания до тематического плана каждой рубрики, от программных положений основных политических партий до сексуальных похождений отдельных народных избранников, от распределения обязанностей в коллективе до аккредитации на парламентских слушаниях. А как было заодно не расспросить Антона об обещанных нам помещениях, оснащенности рабочих мест и наличии прикрепленного к редакции шофера с машиной?!
Клавдия Сергеевна ждала нас, как доблестный постовой, не смыкая глаз, и отправилась спать только после подробного отчета о прошедшем редакционном собрании и перечисления открывшихся жизненных перспектив.
Следующие две недели мы ездили к Антону домой, как на работу: выделять нам помещения до утверждения концепции журнала новый патрон не спешил. Наконец многостраничная концепция, призванная устрашить любого депутатствующего автомобильного барона, была разработана - как и не менее грандиозный перспективный план работы редакции. Куда там Daily Mirror и Washington post! Даже CNN и BBC надлежало трепетать перед лицом наших далеко идущих проектов.
ВВС и Washington post отправившемуся на переговоры Антону не подвернулись, а вот пойманный в собственном кабинете патрон был весьма впечатлен. Во всяком случае, уже на следующий день редакция получила не только обетованные помещения в многоэтажном здании принадлежащего новому хозяину концерна, но и аванс - в счет будущих трудовых свершений. Оказанное доверие возымело надлежащий эффект: мы принялись трудиться как фанатичные стахановцы и то ли с перепугу, то ли на радостях сделали пилот на три дня раньше обещанного срока.
За этим последовало получение весьма внушительной зарплаты и появление новых записей в трудовых книжках. Поблагодарив Фурию и Клавдию Сергеевну за гостеприимство, я переехала в съемную однокомнатную квартирку и зажила почти в свое удовольствие - во всяком случае, с крышей над головой и при деле. Политика и впрямь оказалась ненамного сложнее малого машиностроения, и примерно настолько же скучной: вместо навевающих сон описаний сеялок и веялок в поисках истины теперь приходилось штудировать нудные многословные законы и указы, проекты всяческих Положений и поправки к ним, инструкции, декларации, конвенции и стенограммы парламентских прений.
Тем не менее, мы постепенно ко всему привыкли, сделали еще один номер, почувствовали себя видными политологами и аналитиками, начали импровизировать и позволять себе высказывать собственное мнение о происходящих в стране событиями - и тут патрон решил вернуть нас с небес на землю. Антон был вызван на аудиенцию и вернулся оттуда с ЦУ, которые когда-то обещали не выдавать. Оказалось, что мы недостаточно четко расставляем акценты, недостаточно рьяно клеймим врагов демократии и недостаточно восторженно отзываемся о ее сторонниках. Общими порицаниями патрон не ограничился, и снабдил Антона списком конкретных лиц, о которых следовало написать в совершенно конкретном ключе.
- Поиграли в свободную прессу - и хватит, - прокомментировал эту новость Серега.
- А ты думал, он будет такие деньги платить исключительно за наше самовыражение? - откликнулась Фурия. - Свой хлеб нужно отрабатывать, никуда не денешься.