Похоже, когда Создатель прописывал конфигурацию всех возможных человеческих состояний, в Небесной канцелярии как раз происходила неделя борьбы за трезвость - иначе чем объяснить, что похмельный синдром, и без того достаточно мерзкая штукенция, поставляется с обязательной нагрузкой в виде мук совести и отвращения к себе? Или наше запоздалое раскаяние и битие себя куда придется - всего лишь отголосок бунта склеившихся под воздействием спирта эритроцитов, закупоривших капилляры и требующих призвать кого-нибудь к ответу?

Как бы то ни было, проснувшись от наглых лучей полуденного солнца, я долго соображала, кто я и где я, а сообразив - пришла в ужас. Чтоб меня коллеги в пьяном виде домой транспортировали - такого в трудовой биографии еще не было. Пытаясь обойти опасные темы "Как все это выглядело со стороны" и "Что теперь обо мне думает Маняша", мои с трудом оживающие мозги немедленно вляпались в другую трясину: "Зачем я вернула ВП и что теперь с этим делать".

От подобных трусливых мыслей я устыдилась пуще прежнего, сползла с дивана и отправилась на кухню - спасаться кефиром. Под воздействием молочно-кислых бактерий душевные терзания приняли более философский вид, и я, подперев руками чугунную голову, принялась выискивать себе оправдания в поведении других особей человеческих.

Наверное, думала я, так же растерянно и ошеломленно чувствует себя мать, девять месяцев вынашивавшая в чреве одно существо, разговаривавшая с ним, певшая ему ласковые песенки, нежно гладившая его сквозь кожу своего живота, а увидевшая на руках акушерки - другое. И кому нужны объяснения, что ребенок-то один и тот же, а мгновенный когнитивный диссонанс вызван несовпадением двух образов - придуманного и реального? Кто догадывается о том, что именно это несовпадение, эта мгновенная смерть придуманного сыночка, отражающаяся в глазах новорожденной дочки, это тут же вытесненное в подсознание неприятие того, что есть, и является подлинной причиной послеродовых депрессий? Именно это, а вовсе не гормональные сбои, не страх ответственности, не изменение статуса - только это: ребенок тот - да не тот. И даже если все совпало - и пол, и цвет глаз, и форма носа, и ямочка на щеке, точь-в-точь как у папы-тети-дедушки - все равно между тем, кто толкался внутри материнского тела, и лежащим отдельно запеленатым свертком - бесконечная пропасть рождения и смерти, смерти и рождения...

Наверное, так же колбасит людей, познакомившихся заочно, переживших долгий роман в письмах, успевших влюбиться в вымышленных созданий - и, наконец, встречающихся наяву. И ничем не помогает предварительный обмен фотографиями: объемный, двигающийся, пахнущий, чихающий, разговаривающий человек бесконечно далек от безгласного двумерного изображения на глянцевом клочке бумаги. Пройдет всего несколько минут, и они преодолеют стеснение и неловкость, и примутся дружно нести всякую чушь, убеждая себя и друг друга, что все в порядке - но эти первые несколько минут... Эти первые несколько минут, когда внутри все корчится и корежится от невозможности совместить то, на что рассчитывал, с тем, что есть... Эти первые несколько минут, когда хочется одновременно жадно вглядываться в чужое лицо - и отвести глаза, как от чего-то страшно неприличного... Эти первые несколько минут, это обжигающее погружение в горнило реальности, когда маски еще не надеты, привычные шаблоны фраз еще не задействованы, механизмы подтасовки воспринимаемой информации еще не запущены...

Наверное, то же потрясение переживают те, кто не видел своих друзей или близких десятки лет. И прежде, чем включится узнавание, разглядывание морщин и седин, все эти: "Да, постарели мы с тобой, ничего не поделаешь" и "А помнишь, как раньше..." - прежде, на долю секунды, молнией пронесется в мозгу: господи, да тот ли это человек? Только ведь мы приучены доверять паспортным данным, а не собственным ощущениям. И старательно высматриваем знакомые черты в том, кто - положа руку на сердце - совсем уже не тот человек. А может быть, тем никогда и не был...

Или вот радикальные пластические операции: сам-то знаешь, что ты - это ты. Но лицо в зеркале вовсе не то, что появлялось там уже много-много лет, порой заспанное, порой сосредоточенное, порой лучащееся счастьем, порой словно в воду опущенное - отныне из зазеркалья на тебя смотрит совершенно чужое лицо. Будто заглядываешь в любимый ящик своего стола, а в нем вместо обрывков бумаги, сломанных карандашей, старенькой записной книжки, пустого флакончика из-под духов, ежедневника с заломленной страницей, просроченного удостоверения, дискеты, которую давно пора отформатировать, - вместо всего этого до боли знакомого хлама скалит зубы зеленое инопланетное чудище. И если даже для тебя самого это лицо в зеркале - морда пришельца, то что уж говорить об окружающих, которые никак не могут проверить, ты это там, под мордой, или не ты. И - делают вид, что верят, заталкивают на периферию мозга сомнения, натужно улыбаются, хлопая тебя по плечу...

Мда... Объяснить можно все что угодно, привести массу впечатляющих примеров и провести множество убедительных аналогий. Только вот что делать с этим единственным не теоретическим, не измышленным, а реальным в данный момент фактом, заключающимся в простенькой фразе: "Он вернулся, а я..."?!

- Придешь, в ножки поклонишься, - проснулся внутренний голос, - объяснишь все по науке: так, мол, и так, дубина я стаеросовая, когнитивным диссонансом пристукнутая, не вели меня казнить, вели миловать.

- А коли нет мне прощения, - в тон хмыкнула я, - то пореши лучше собственноручно, не отдавай Валику на растерзание.

- Что-то я вчера не заметил, чтобы Валик тебя терзал, - фыркнул мой умник. - Скорее, вел себя как заправская сестра милосердия. Разве что веером не обмахивал и нашатырь под нос не совал. Знаешь, что мне это напомнило?

Я промолчала: зачем играть в поддавки, если распоясавшийся болтун сам все расскажет? Так и вышло: когда мой внутренний голос входит в раж, его ничем не остановить.

- Ты могла бы и сама заметить, - торжествующе обронил он, - что поведение Валика подозрительно напоминает поведение Зевса. Того Зевса...

- Чем?

- Помнишь, как позапрошлой зимой Зевс приводил в чувство Петю? Ну, агронома с ушами-лопухами?

Еще бы я не помнила. Ротвейлер тогда подошел к агроному, находившемуся в полуобморочном состоянии после подъема кундалини, и положил морду ему на колени. Памятуя, как безжалостно расправился Зевс с кошкой, я оцепенела, не сводя глаз с образовавшейся парочки. Но Зевс не стал есть Петю - более того, каким-то непонятным образом быстро привел похожего на Чебурашку деревенского эзотерика в чувство.

- И хоть уши у тебя не такие роскошные, как у Пети, - веселился внутренний голос, - и в обморок ты навострилась падать без всяких подъемов кундалини, Зевс снова оказался на высоте.

К бочке, в которой и без того не было меда, добавилась новая ложка дегтя: а что, спрашивается, делал на вчерашнем несостоявшемся интервью Валик-Зевс? Почему не ушел с Кононовым, как полагается порядочному начальнику охраны? О чем все порывался мне рассказать? И зачем Вольдем... Владиславу Петровичу потребовалось присутствие третьего лица на встрече с любимой, как он не то с сарказмом, не то всерьез выразился, женщиной? Пусть даже это третье лицо - в некотором роде бывший пес, друг, товарищ и брат!

С сожалением оглядев закончившуюся на самом интересном месте пачку кефира, я тяжело вздохнула и пошла одеваться: терзания терзаниями, а на работу плестись все равно нужно. Проходя через прихожую, наткнулась на вилку отключенного вечером телефона и автоматически воткнула ее в розетку. Телефон тут же откликнулся пронзительной трелью, словно только того и ждал.

- Ну наконец-то!!! - завопила голосом Антона трубка, которую хочешь, не хочешь, а пришлось поднять с корпуса. - Ты куда пропала? Что происходит?

Самый простой и надежный способ привлечь высочайшее внимание главного редактора к своей скромной персоне - пойти на важное интервью и бесследно исчезнуть. Правда, что-то подсказывало мне, что судьба интервью тревожила Антона гораздо больше моей собственной...

- Ничего не происходит, - прокашлявшись, ответила я.

- Как это ничего?! - возмутился он. - Я тебя двое суток вызваниваю!

Страсть к неоправданным гиперболам отличает всех работников пера и диктофона, но я не стала напоминать Антону, что еще двадцать четыре часа назад находилась в его кабинете, и вызванивать меня тогда было незачем.

- Патрон уже дважды осведомлялся, что с материалом по Кононову, - продолжал свою обвинительную речь главред, - а от тебя ни слуху, ни духу! Что там с интервью?

Что и требовалось доказать. Может быть, на вчерашнем смертельно опасном задании меня прострелили вдоль и поперек, и сейчас я лежу у телефона, истекая кровью - а его волнует только, "что там с интервью"!

- Пока ничего, - удивляясь собственному спокойствию, ответила я.

- Что?! - поперхнулся Антон.

- Вчера взять интервью... кхе-кхе... не получилось, - туманно пояснила я, не слишком погрешив против истины. О технических накладках вроде моих обмороков и вселения ВП в новое тело главреду знать было вовсе не обязательно.

- Ты меня без ножа режешь, - простонал Антоша. - Надеюсь, сегодня получится?

- Я тоже надеюсь.

На самом деле, ни что я не надеялась, и страшно было даже представить, что придется снова идти к замаскировавшемуся под Ролдугина ВП, извиняться за свое вчерашнее поведение, задавать какие-то нелепые вопросы о лаборатории изменения массового сознания... Да он, может, и видеть меня не захочет! Черт, придется ведь снова звонить вышколенной секретарше, просить об аудиенции, как-то объяснять цель повторного визита - и это после того, как я давеча ураганом промчалась мимо нее, не попрощалась и хлопнула дверью!

Антону мои терзания были неведомы, и он драматическим голосом поведал, какие именно страшные муки грозят ему от рук патрона - естественно, по моей вине, - если материал о Васе не будет готов к завтрашнему вечеру.

Не успела я заверить главреда, что сделаю все от меня зависящее, дабы спасти его от начальственного гнева, и распрощаться, как телефон затрезвонил снова.

- Слушаю! - рявкнула я, поражаясь Антошиной неугомонности. Но это оказался вовсе не он, а секретарша Ролдугина.

- Доброе утро, - вежливо сказала она, тактично не заметив моего агрессивного тона. - Владислав Петрович просил передать, что сегодня после трех он свободен.

- Спасибо, - растерянно пробормотала я.

- Вы сможете подъехать? - осведомилась она.

"Можно подумать, что я могу НЕ подъехать", - усмехнулась про себя. А вслух сказала:

- Да-да, конечно.

- Отлично, - откликнулась секретарша, пожелала мне всего доброго (что в данной ситуации было более чем кстати) и отключилась...

Наверное, при должных усилиях обжигающих человеческие горшки богов из меня можно было бы сделать кого угодно, включая индейского охотника за скальпами, повара-китайца или индуса-заклинателя змей - но только не гламурную девицу. Ведь что делает нормальная, в меру испорченная светскими раутами барышня, узнавшая, что у нее есть несколько свободных часов до свидания? Отправляется в парикмахерскую и солярий, производит контрольную депиляцию конечностей, выливает на себя литры ароматических веществ, перебирает одежды и примеряет эротическое белье - словом, всячески чистит перышки. А что сделала я? Забралась обратно в постель и принялась заново штудировать вопросы к интервью. Положим, на настоящем свидании не присутствуют посторонние, и назначают его лично, а не через секретаршу - но согласитесь, это не более чем жалкие оправдания.

Конечно, я не просто тупо рассматривала список вопросов, который сама же составила два дня назад и потому отлично помнила. Теперь у меня было дело поважнее: надлежало смоделировать ситуацию интервью с учетом новых вводных. Потому что одно дело - расставлять ловушки и задавать провокационные вопросы неизвестному (но априори порочному) политтехнологу, а совсем другое - проделывать то же самое с ВП. Я безжалостно вымарывала один вопрос за другим, и вскоре из всех моих домашних заготовок осталась лишь одна: гениальная в своей простоте и неизбитости просьба рассказать, что представляет собой пресловутая лаборатория изменения массового сознания. Все остальные темы, включая волшебное преображение Кононова, этичность использования гипноза при работе с клиентами и сотрудничество со спецслужбами, относились теперь к запрещенным провокациям.

Бедный, бедный Антон, ждущий моего интервью, как манны небесной! По-хорошему, мне следовало честно признаться главреду, что исполнению служебного долга мешают личные мотивы, да и передать задание кому-нибудь другому. Но я отлично понимала, что подобное объяснение загнанного в угол Антошу не удовлетворит, а только раззадорит, он начнет допрашивать меня с пристрастием - и что тогда отвечать?! Что я внезапно узнала в Ролдугине... гм... старого друга? Для правдоподобия подобной версии требовалось одно из двух: либо мой полнейший кретинизм вкупе с неспособностью запоминать имена и фамилии даже близких людей (во что Антон никогда не поверил бы), либо признание факта, что под маской Ролдугина скрывается другой человек - хорошую же услугу ВП оказала бы такая конспирация! Наврать, что я пришла на интервью, утонула в бездонных глазах Владислава Петровича, и теперь помыслить не могу написать о нем плохо? Представляю, как повеселила бы эта новость всю редакцию - увы, первое апреля давно прошло. Попытаться в очередной раз рассказать Антону, что безумно боюсь мести Кононова? Тоже не сработает...

Итак, ситуация вырисовывалась премиленькая: не сделать интервью было никак нельзя, сделать - тем более нельзя. Хироническая ситуация, как сказали бы астрологи. Глухой тупик, выйти из которого невозможно - можно только превзойти, использовав некий нестандартный ход. Но с нестандартными ходами в тот день у меня было совсем худо. Зато с визуализацией реакции Валика (в том, что он снова будет неотлучно сидеть при ВП, я почему-то не сомневалась) на мои подрывные действия против Кононова - более чем хорошо. А когда перед глазами в качестве собственной возможной судьбы маячит образ убиенной ротвейлером кошки, - это, знаете ли, не способствует активизации мыслительного процесса.

Тут самое время сделать лирическое отступление и порассуждать об особенностях моих мозгов, мало того что не блещущих водопадами креатива, так еще и впадающих в ступор при любой нестандартной ситуации. Есть на свете люди, принимающие решения, почти не думая, мгновенно, под влиянием черт знает, откуда взявшегося внутреннего импульса. Есть другие - они вынашивают мысли долго и бережно, как слониха слоненка, зато потом их проще расстрелять, чем сдвинуть с рожденной в муках точки зрения. Есть третьи - прирожденные аналитики, рассматривающие тысячи несущественных для постороннего взгляда деталей, строящие многоуровневые планы и схемы, скрупулезно подбирающие решение вставшей перед ними задачи. Есть четвертые - они мыслят непривычными серой толпе категориями и находят выход даже там, где его в принципе нет. Есть пятые, шестые, десятые, двенадцатые... Но мои мозги на этом нескончаемом празднике интеллекта стоят особняком. Пока все тихо и спокойно, они функционируют вполне удовлетворительно, а местами даже отлично. Но стоит случиться чему-нибудь непредвиденному и к тому же задевающему меня лично - привычные мыслительные волны мгновенно расползаются куда попало, а в наступившем штиле лишь изредка раздаются резкими криками чаек "соображения" типа: "Какой кошмар, что же теперь делать?!" и "Мама, роди меня обратно!".

Судя по всему, я - полный антипод всем кризисным менеджерам вместе взятым, отважным спасателям мира, коим землетрясения и цунами, нападения инопланетян и падения индекса Доу-Джонса, революции, войны, задержки сдачи номера в печать и прочие драматические события необходимы как воздух. Мне же комфортно живется и думается лишь в условиях ничем не нарушаемой стабильности. Более того: уверенность в завтрашнем, а также вчерашнем и сегодняшнем днях для меня - один из краеугольных камней существования. Видимо, именно поэтому насмешница-судьба регулярно превращает мою жизнь в бег по полосе препятствий с чемоданом без ручки наперевес, а для пущего увеселения со всех сторон то и дело взрываются петарды неожиданностей, подвохов и каверз. Ибо для каждого человека есть свои способы достижения состояния не-ума. Для одних это разгадывание неразрешимых парадоксов, сиречь коанов, для других - волевая остановка внутреннего диалога, для третьих - прекращение социальной активности и созерцательные практики в отдаленных нагорьях, а для меня - вытряхивание из привычной норки на свет Божий. И что интересно, моего согласия на это высокодуховное мероприятие никто отчего-то не спрашивает...

Впрочем, любой недостаток (исключений, как справедливо отмечал Будда, не существует, почему и следует держаться серединного пути) есть оборотная сторона достоинства, и мы часто не замечаем второе лишь потому, что скрываем от себя и окружающих первое. Стоит же честно признать, что в отдельных областях жизнедеятельности вы отнюдь не супермен - и даже не супервумен! - как монетка переворачивается, орел превращается в решку, а проблема - в свое собственное решение. На каждого носителя какого-либо недостатка во Вселенной для баланса имеется обладатель соответствующего избытка, и стоит вам найти его, как еще один шаг к достижению космического равновесия будет сделан - к взаимному удовлетворению всех сторон.

Стоило мне постичь эту простую истину, как кошмарная дилемма превратилась в заурядную лемму. Совершенно очевидно, что каждому антикризисному антименеджеру (то бишь неповоротливому, косному и истеричному растяпе) для поддержания духа и штанов жизненно необходимо иметь под рукой хотя бы одного кризисного менеджера. А у меня такой человек как раз имелся - положим, не совсем человек, и не совсем у меня, и совсем не под рукой, но это несущественные детали.

Как вы уже поняли, долгие рассуждения обо всем и ни о чем привели меня к мудрому решению переложить всю ответственность за интервью на новоявленного ВП. Рассказать ему все как есть, а там пусть сам решает, как выкарабкиваться из создавшегося тупика. И фраза о том, что ученик должен сдаться Учителю, впервые в жизни показалась мне вполне удобоваримой: отныне к малоприятному алгоритму "Учитель говорит - ученик делает" добавлялся новый, куда более вдохновляющий: "Ученик заваривает кашу - Учитель расхлебывает". С этой воистину гениальной мыслью я и направилась на рандеву к ВП, временно исполняющему обязанности политтехнолога Ролдугина. Отправилась, как мне казалось, полностью подготовившись к любым неожиданностям. На нелюбезные взгляды Валика я настроилась заранее (предупрежден - значит, вооружен), приблизительный план предстоящей беседы выстроила, ловеласовские замашки шефа тоже можно было как-то пережить. В конце концов, свидание втроем имеет свои плюсы: присутствие лишнего человека обычно мешает разговору перетечь в слишком интимную плоскость.

Правда, когда секретарша поприветствовала меня доброжелательным: "Владислав Петрович вас ждет", уверенности моей слегка поубавилось. А ну как сегодня мы будем только вдвоем? На такое развитие событий я как-то не рассчитывала и даже слегка смутилась. Войду сейчас, а он сидит один в комнате - вскинет на меня глаза и скажет... Додумать, что же он скажет, я не успела: секретарша распахнула перед мной дверь в нужное помещение - и тут обнаружилось, что реальность превзошла мои ожидания и одновременно обманула их.

В комнате сидели трое (что-то наши романтические встречи раз от разу становятся все многолюднее!), причем дополнял ВП и Валика не Кононов, что я бы еще хоть как-то могла понять, а... женщина. Беглого взгляда на нее хватило, чтобы понять, что это не очередная секретарша, не гостья и не клиентка. Вот как мы за долю секунду умудряемся сообразить, что человек в данном пространстве чувствует себя своим? Нет, она не сидела, развязно развалившись и положив ногу на ногу для демонстрации выглядывающих из-под мини-юбки чулок. Собственно, на ней и мини-то никакого не было, да и чулок, подозреваю, тоже - поджарое тело, расположившееся в кресле с непринужденностью кошки, облегал брючный костюм из темно-шоколадной кожи. Коротко остриженные ногти и волосы, тонкие, но не злые губы. Не то четыре, не то пять сережек из темно-серого металла, напоминавших скорее заклепки, нежели украшения, в обращенном ко мне небольшом, вытянутом вверх ухе. Большие светло-карие глаза с янтарным отливом. Глаза роднили ее с Валиком - та же нечеловеческая медовая желтизна, то же нечеловеческое равнодушие во взгляде, которым он скользнула по мне, не поворачивая головы. На этом сходство заканчивалось: рядом со здоровяком Валиком женщина казалась миниатюрной - даже, пожалуй, маленькой. А вот слабой - почему-то нет. Наверное, ее можно было бы назвать красивой - вот только при всей правильности черт лица ее облику не хватало чего-то женского, неуловимого, того, что заставляет мужчин выворачивать шеи, глядя вслед внешне заурядной барышне. И даже слегка позолоченные пробивавшимися сквозь жалюзи солнечными лучами светлые с рыжеватым оттенком волосы не добавляли ей легендарного "блондистого" очарования.

К тому же она постоянно что-то жевала - нельзя сказать, что это монотонное движение челюстей придавало ей дополнительный шарм или казалось уместным в начальственном кабинете ВП. Со стороны могло показаться, что она просто перепутала адрес и попала сюда вместо какой-нибудь отвязной андерграундной тусовки. И все же у меня не было и доли сомнения: эта женщина здесь своя - и для Валика и, пожалуй, для ВП. Только много позже, перебирая в памяти первые мгновения этой встречи, я поняла, почему так решила. Конечно, не из-за странного сочетания расслабленности всех мышц и чувствовавшейся даже в воздухе вокруг нее готовности к прыжку. И не из-за того, что она расположилась вполоборота к двери - почти спиной к мужчинам, что позволительно только среди старых знакомых. Главное заключалось в том, что она не старалась производить впечатление, как это, осознанно или неосознанно, делают практически все женщины, попадая в мужскую компанию. Она сидела так, словно вокруг никого не было - и одновременно отслеживала каждое движение каждого из присутствующих. Так можно сидеть у себя в гостиной на диване - если, конечно, вы не обычный человек, а оживший сфинкс, зачем-то прикупивший диван и теперь восседающий на нем, глядя в вечность немигающими глазами и при этом не забывая держать под колпаком своего внимания зыбкое настоящее.

Не могу сказать, что она мне понравилась или не понравилась - подобные банальные оценочные категории к ней были явно неприменимы. Но вот то, что ее присутствие неизвестно почему заставило меня сразу, еще с порога, внутренне подобраться - это точно.

Второй сюрприз заключался в поведении Валика: он сидел перед раскрытым ноутбуком, подозрительно напоминавший тот несчастный купленный Филей компьютер, что взлетел на воздух вместе с избушкой шефа. Сидел Валик не абы как, а очень задумчиво и, не побоюсь это слова, вдохновенно: созерцал экран, словно силясь увидеть там разгадку всех тайн бытия, затем быстро выстукивал что-то по клавишам и снова погружался в медитативное состояние. "Не иначе как в преферанс играет", - подумала я, переводя взгляд на Ролдугина, вольготно откинувшегося на спинку кресла.

Он чуть склонил голову к правому плечу, улыбнулся с ласковой иронией и спросил:

- Ну как, попустило?

Словно я не сбегала вчера со скандалом, словно расстались мы всего пару минут назад - так бывает, когда кто-то отлучился, скажем, в туалет или на кухню, и вскоре вернулся обратно. В устах прежнего ВП эта фирменная фраза звучала саркастично и едко, в устах нынешнего - мягко и почти по-домашнему. Вот и верь после этого, что не материя определяет сознание!

- Относительно, - осторожно ответила я. Решения решениями, планы планами, но присутствие этой странной незнакомки определенно выбило меня из заготовленной колеи.

Моя скованность - как и ее причина - не укрылась от внимания Ролдугина.

- Знакомьтесь, - рука с дымящейся трубкой чуть шевельнулась в направлении женщины, - это Люба. А это Ника.

- Очень приятно, - вежливо откликнулась я.

Люба не перестала жевать и ничего не ответила - лишь коротко кивнула. "Интересно, она немая или просто невоспитанная?" - подумала я, переводя взгляд на ВП. Но он не стал удовлетворять мое любопытство и поинтересовался, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Так на чем мы вчера остановились?

Я покосилась на Валика и Любу, убедилась, что они не отнесли вопрос на свой счет, и решила, что самое время выполнить гражданский долг перед Антоном, а заодно снять со своих плеч тяжкую ношу неразрешимой проблемы:

- На интервью.

Ролдугин посмотрел на меня с легкой задумчивостью - дескать, какой ерундой люди забивают себе головы, - отложил в сторону трубку и потеребил мочку уха (к прежнему ВП этот жест не имел никакого отношения):

- Интервью так интервью. Спрашивай.

Так вот сразу и спрашивай! Я-то сначала хотела общую ситуацию обрисовать, рассказать об Антоне и патроне, совета спросить, что теперь делать... Впрочем, хозяин - барин. Хотите вопросов? Их есть у меня!

Вытащив из сумки диктофон, я водрузила его на стол перед ВП и включила в режим записи.

- Что представляет собой лаборатория изменения массового сознания? Чем обязана такому названию? Когда и кем была создана? На решении каких проблем специализируется? И с какими общественными организациями или госструктурами сотрудничает?

- Не части, Анка-пулеметчица, - усмехнулся Владислав Петрович. - Или боишься свою домашнюю заготовку забыть?

- Да нет, просто хочу сразу очертить круг затрагиваемых тем, - нашлась я.

Валик за моей спиной перестал отстукивать очередную морзянку и противно хмыкнул.

- Ну, если это все, о чем ты хочешь поговорить, - по лицу Ролдугина скользнула саркастичная усмешка прежнего ВП, - изволь. Поскольку вместе с этим телом и прочими неприятностями я унаследовал профессию рекламиста, то, само собой разумеется, моим социальным прикрытием должна была быть какая-то рекламная деятельность. А поскольку я человек честный, - тут он широко и обезоруживающе улыбнулся, - обзывать эту деятельность какими-то иностранными терминами, которые скрывают суть происходящего, считаю недопустимым. Отсюда и название, которое описывает суть рекламы, пропаганды, масс-медиа, пиара и всех прочих технологий, влияющих на сознание людей

- То есть лаборатория изменения массового сознания - это рекламная фирма?! - поразилась я.

- Не рекламная, а консалтинговая, - поправил меня ВП.

- Создатель, надо понимать, вы?

- Естественно, - улыбнулся он. - И единственный сотрудник - если не считать Иры, моей помощницы. Кстати, раз уже мы о ней вспомнили... Ириша!

Он позвал ее, не повышая голоса, но дверь сразу же распахнулась:

- Да, Владислав Петрович.

Мне оставалось лишь догадываться, обладает ли секретарша Ролдугина уникальным слухом и умением мгновенно перемещаться в пространстве, или просто дежурит прямо под дверью в ожидании возможных начальственных указаний.

- Сообрази-ка нам попить чего-нибудь, - попросил ВП.

- Кому что принести? - Ира окинула нас вопросительным взглядом. - Вам, Владислав Петрович, как обычно?

Он кивнул.

- Нам с Любой тоже как обычно, - лениво подал голос Валик, на мгновение оторвавшись от экрана.

"Значит, она пришла с Валиком, а не сама по себе", - с непонятным удовлетворением отметила я.

- Ника, а вам? - увеличенные толстыми стеклами очков глаза обратились в мою сторону.

- Минералку или сок какой-нибудь, - ответила я: кто знает, что у них тут скрывается за выражением "как обычно"! Может, отвар псилоцибиновых грибов.

Уточнив, подойдет ли виноградный сок, Ирина бесшумно исчезла. Пока ее не было, все молчали: Владислав Петрович медитативно раскуривал потухшую трубку, Люба продолжала что-то сосредоточенно жевать, а Валик рассматривал меня - отчего мои ораторские способности, и без того не слишком выдающиеся, совсем сошли на нет.

Наконец секретарша вернулась с подносом, на котором уместились два стакана - с соком и с минералкой, две маленькие чашечки кофе и огромная прозрачная пиала - в ней отсвечивал красноватым отливом черный чай. В новом теле шеф не изменил своим старым привычкам - разве что крепость напитка явно поубавилась. Должно быть, попорченное алкоголем ролдугинское тело не воспринимало тот напоминавший деготь чифирь, что мог литрами потреблять прежний ВП.

Я отпила пузырящейся воды из стакана, отметила боковым зрением, что Люба мелкими глоточками отхлебывает кофе, не прекращая свой жевательный процесс, втянула ноздрями поплывшие по комнате ароматы чая, кофе и табака, и сделала попытку продолжить интервью:

- Кем востребованы услуги лаборатории изменения массового сознания?

- А никем они не востребованы, - ошарашил меня Владислав Петрович. - Я сам делаю себе заказчиков.

Прозвучало это почти так же буднично, как если бы он признался, что сам себе жарит яичницу.

- Каким же образом вы их делаете? - повинуясь журналистскому долгу, озвучила я напрашивающийся вопрос.

- Да очень просто: если меня интересует тот или иной аспект деятельности, я выбираю представителя из этой сферы, и он заказывает работу у меня.

- И выбранный вами человек не может отказаться?

- Может. Но, как правило, не отказывается.

- Почему?

- Потому что я знаю, чего он хочет, и знаю, как сделать так, чтобы это было выгодно и ему, и мне.

Мда... В контексте наших тренинговых бесед годовалой давности рассуждения на эту тему звучали совсем не так цинично. Про то, что видит наши желания лучше нас самих, ВП говорил, а вот о том, что извлекает из этого выгоду - ни разу... Интересно, это личность почившего в бозе Ролдугина так повлияла на шефа, или специфика нынешней деятельности наложила отпечаток?

Пауза между тем затягивалась до неприличности, поэтому я махнула рукой на необходимость вести себя осторожно и выдала фразу, настойчиво крутившуюся в голове:

- Любой оппонент скажет вам, что это бессовестная манипуляция людьми.

- И будет прав, потому что так оно и есть, - кивнул Владислав Петрович, вместо того чтобы обидеться. Но не успела я с облегчением перевести дух, как он нанес ответный удар: - Но разве реклама - не такая же манипуляция? А сериалы, которые показывают по телевизору? Или статьи, публикующиеся в печатных СМИ, в том числе и в твоем журнале?

- Моим этот журнал является только в кавычках, - возразила я, чертыхаясь про себя: ну кто меня вообще просил затрагивать эту тему? - Вы же знаете, что сотрудники редакции - не более чем исполнители воли владельца. Отличие одной редакции от другой лишь в степени свободы, которую милостиво дозволяет владелец. Так сказать, в длине поводка.

Мои саморазоблачительные высказывания оставили ВП равнодушным.

- Тем хуже для тебя, - он пожал плечами. - Ты занимаешься манипуляциями, выполняя чужую волю, а я это делаю осознанно и только тогда, когда считаю нужным.

Вот только обсуждений моих просчетов и недостатков нам сейчас и не хватало! Журналист, называется: выпустила вожжи интервью из рук, и пришпоренные собеседником кони понеслись прямо в колючие заросли моих же собственных проблем. Пора было резко менять тему разговора.

- Хорошо, положим, нашли вы подходящего клиента, - "изящно" увернулась я. - Допустим, заставили его нанять вас на работу. Что происходит дальше?

- Ты же знаешь, что я никого никогда не заставляю. Я просто делаю предложение, от которого невозможно отказаться, - на сей раз улыбка была явно двусмысленной, а намеки на наше общее прошлое - более чем прозрачными.

- Вы же не хотите сказать, что после того как клиент принимает ваше предложение, вы проводите с ним тренинги личностного роста?! - спросила я, исключительно для того, чтобы не задать вопрос, насколько интимные отношения ожидают заказчика, не сумевшего отказаться от соблазнительного предложения ВП.

- Если он заказывает тренинги личностного роста, он их может получить, - судя по тону голоса, интервью начинало надоедать Ролдугину. Или мои вопросы казались ему слишком банальными? - Но, как правило, заказы намного проще.

- Какие, например?

- Например, изменение имиджа или рейтинга самого заказчика или его фирмы, - с совсем заскучавшим видом ответил ВП.

Но я отступать уже не собиралась:

- И вы хотите сказать, что это проще, чем осуществить личностный рост?

Он выпустил кольцо дыма, подождал, пока оно расползется в воздухе и образует подобие нимба вокруг его головы, и убил меня откровенностью:

- Гораздо проще. Скажем, для того чтобы из Кононова сделать Цицерона, достаточно было научить его пользоваться " ключом".

Я немедленно припомнила, как он учил пользоваться пресловутым "ключом" меня, и сам факт, что для шефа нет особой разницы между мной - мной!!! - и боровом Кононовым, возмутил до глубины души. Однако демонстрировать столь эгоистичное чувство было, ясное дело, нельзя, поэтому пришлось сделать вид, что мне обидно за эзотерическую "державу":

- Вы что же теперь, "ключи" налево и направо раздаете?

- Да нет, - созерцательный взгляд переместился с дыма на меня, - только тем, кто за это платит.

Шеф явно развлекался, играл со мной, как кошка с мышью, выворачивал интервью куда ему заблагорассудится и жонглировал фактами прошлого и настоящего, как заправский циркач. Вот и сейчас - по его проницательным глазам это было отчетливо видно - он прекрасно понимал, что вопрос об оплате задел меня за живое, что меня так и подмывает спросить, расплатилась ли я за полученный некогда "ключ", и уж не были ли наши ночи в палатке на холме частью этой расплаты. Понимал, но не выводил меня на чистую воду, предоставляя мне самой барахтаться и запутываться в паутине, созданной не без моего же участия. И зачем я только затеяла эту нелепую игру в интервью? Надеялась обойтись малой кровью и отделаться общими малозначащими фразами? Наивная...

Я опустила глаза (нечего меня гипнотизировать!), отпила сока и, мысленно подбодрив себя лозунгом "Русские погибают, но не сдаются!" выдала на-гора следующий шедевральный вопрос:

- Так весь секрет преображения Кононова связан с "ключом", или вы с ним еще что-то делали?

В ответ очень хотелось услышать что-нибудь утешительное: скажем, что Вася, в отличие от меня, оказался непроходимо туп, и с ним пришлось заниматься ночи на пролет, заставляя зубрить правильные выражения и имитировать осмысленное выражение лица.

- А еще я его убедил взять толковых помощников, - шеф посмотрел в сторону Валика и Любы.

Я тоже повернулась к молчаливым свидетелям нашей беседы. Люба плавно и лениво потянулась, но ничего не сказала, а Валик поднял голову и хитро подмигнул мне. Это простенькое действие оказалось для меня, мягко говоря, неожиданным. Ведь само собой разумеется, что слоны не летают, медузы не чирикают, а убийцы, даже играющие в карты с компьютером, не корчат потешные рожи! Да и руководители консалтинговых компаний, пусть даже со странными названиями, обычно не рассказывают открытым текстом, как они манипулируют клиентами... От такого вопиющего несоответствия происходящего нормальной картине мира меня, как Ильфо-Петровского Остапа, понесло.

- Это, так сказать, ваши люди в Голливуде? - повернулась я к ВП

- Не без того, - ухмыльнулся он.

- Спрашивать о том, чем занимаются толковые помощники, конечно, неуместно?

- Почему же неуместно? Они подсказывают, направляют и оберегают его от неожиданных неприятностей.

- Какие, оказывается, широкие функции у начальника охраны!

- Они значительно шире, чем ты можешь представить, - пресек мою неуместную иронию Владислав Петрович. - Я ведь тебе сразу объяснил, что это не мы работаем на заказчика, а он на нас.

- Что же делает для вас Кононов? - с невинным видом спросила я, поражаясь собственной наглости. Будь у меня в голове красная лампочка: "Осторожно, опасность!" - она бы уже давно перегорела.

- Он - инструмент влияния, - лаконично ответствовал шеф.

Представить толстого Васю в качестве упомянутого инструмента было сложно, поэтому пришлось уточнять:

- Политического?

- Магического.

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вася - и магия?!

- Для волшебной палочки он как-то толстоват, - съязвила я.

- Только журналисту с такими извращенными мозгами, как у тебя, могло прийти в голову, что для достижения результата я размахиваю депутатом как волшебной палочкой, - парировал Ролдугин.

- Хорошо, переформулирую вопрос: каким образом Кононов может оказывать магическое влияние? И на кого?

- Ты же не один год в университете училась, - поддел меня Владислав Петрович, - должна понимать, что инструмент сам по себе влияния не оказывает.

Пришлось отрабатывать некогда присвоенное звание умной женщины:

- То есть вы его используете как проводящую среду для трансляции своих идей?

- Господи, бедный Вася! - расхохотался ВП. - Это же надо такое придумать. Я его использую для осуществления гармонизации среды.

Во мне проснулся общественный обвинитель:

- Вы рассматриваете волну убийств, прокатившихся по избирательному округу господина Кононова, как гармонизацию среды?!

- А разве ты не находишь, что после того как две преступные группировки полностью уничтожили друг друга, среда в округе стала гармоничней? - удивился ВП.

Чего только люди не расскажут для придания благообразия собственным деяниям!

- Про взаимное уничтожение двух преступных группировок впервые слышу, - строго сообщила я.

Владислав Петрович приподнял бровь:

- О чем же ты тогда рассуждаешь с видом кандидата наук?

"Обидеть ученого может каждый", - чуть было не сказала я, но вовремя вспомнила, что теперь выступаю в другой ипостаси:

- Журналист, вне зависимости от наличия или отсутствия у него научной степени, - это рупор общественности. А общественность усматривает в происшедших событиях лишь устранение людей, неугодных вашему многоуважаемому народному депутату.

Господи, ущипните меня, кто-нибудь! Я в самом деле это сказала? И кому? Я же собиралась обсуждать с ВП, как сделать так, чтобы и Антоны были сыты, и Васи целы - а вместо этого произношу никому не нужные обличительные речи. Вот сейчас шеф мне устроит...

- Что же удивительного в том, что депутату неугодны руководители преступных группировок? - спокойно спросил он: видимо, время расплаты еще не пришло. - На то он и слуга народа, чтобы уничтожать народных паразитов.

- А уничтожает он их самостоятельно или с вашей помощью? - не успев прикусить распоясавшийся язык, ляпнула я и покосилась на "толковых помощников" господина Кононова.

- Неисповедимы пути Господни, - с глубокомысленным видом ответил Валик и снова что-то настучал на клавиатуре, а Люба, все это время хранившая партизанское молчание, странно хихикнула.

Это было уж слишком. Запотевший стакан с соком, который я зачем-то продолжала держать в руках, дрогнул и выскользнул из мгновенно взмокших ладоней. Но до пола, несмотря на мизерность расстояния, долететь не успел: Люба, до того киселем растекавшаяся по креслу, метнулась в мою сторону ожившей молнией и подхватила посудину в миллиметре от пола, не расплескав ни капли сока. Я даже разглядеть толком не успела, как ей это удалось: словно пронесся мимо миниатюрный ураган, сминая воздух и не то обтекая, не то деформируя острые углы стола - и все уже стихло. Когда я перевела дыхание, стакан с покачивающейся сиреневой жидкостью уже стоял на столе напротив меня, Люба в своем кресле вновь изображала разнеженную кошку, а Валик, бросивший мимолетный взгляд на происходящее, вновь созерцал экран ноутбука - видимо, партия шла туго.

Дальнейшие мои мысли и планы относительно интервью, в отличие от стакана, разбились вдребезги. ВП смотрел на меня внимательно и без улыбки. Пафосно выражаясь, настал момент истины, вот только я никак не могла ухватить, в чем именно он заключается.

- У тебя пленка кончилась, - сказал Владислав Петрович, и мне понадобились несколько бесконечных секунд, чтобы сообразить, что речь идет не о моей голове, а о стоящем на столе диктофоне.

Судя по всему, он выключился в ту самую секунду, когда Люба демонстрировала трюк с ловлей стаканов - в другое время громкий щелчок наверняка привлек бы мое внимание. Я взяла свой рабочий инструмент в руки, мимолетом отметив странную иронию судьбы: у одних в качестве подручных средств выступают скромные звукозаписывающие устройства, у других - внушительные народные депутаты. На автопилоте вытащила кассету, перевернула, вставила - и замерла, не захлопнув крышку: бессмысленность всех этих действий вдруг стала до боли очевидной.

- Публиковать такое интервью все равно нельзя, - подумалось вслух.

- Опубликовать можно все что угодно, было бы зачем, - пожал плечами шеф.

- Зачем - как раз известно. Нашему патрону позарез нужно скомпрометировать вашего Васю, - честно призналась я.

- Я о тебе говорю, а не о патроне, - без тени улыбки ответил Владислав Петрович. - Ты-то сама зачем ввязалась в эту историю?

- Так работа у меня такая, - странно, когда приходится объяснять совершенно очевидные факты! - Мне главред дал задание, и его полагается выполнить.

- То есть ты тупой исполнитель воли главреда? - преспокойно уточнил шеф.

- Ну, не совсем тупой, - хмыкнула я. - И потом, Антон сам в этом деле - только пешка. Ему сверху приказ спущен, а что наш патрон с Кононовым не поделил, можно только догады...

- Ни Антон, ни владелец журнала меня в данный момент не интересуют, - перебил ВП. - Вопрос стоит очень четко: какие личные цели преследуешь ты, собирая компромат на Кононова?

Мне стало совсем неуютно.

- Да никаких особых целей я не преследую! Личной неприязни к Василию Степановичу у меня нет, если вы на это намекаете.

- Я ни на что не намекаю, - терпеливо пояснил Ролдугин. - Просто пытаюсь разобраться: ты играешь в чужую игру и подставляешься только потому, что тебе за это платят зарплату, или у тебя есть собственные далеко идущие планы: например, прославиться как самый принципиальный и отважный журналист страны, или занять место главного редактора, или стать любовницей владельца журнала, или еще что-нибудь?

- Очень он мне нужен, в любовницы набиваться, - оскорбилась я. - И на место Антона я не претендую - это, как минимум, неэтично. И журналистская слава, представьте себе, меня не соблазняет!

- Печально, - вздохнул он.

- Почему печально?! - вот уж не думала, что ВП может расстроить мое нежелание становиться чьей-то содержанкой.

- Я все-таки надеялся, что чему-то тебя научил, что у тебя появилась своя голова на плечах. В твоем распоряжении столько магических технологий, что на десятерых хватило бы - а ты пляшешь под дудку какого-то богатенького самодура. Костьми готова лечь, лишь бы выполнить его случайную прихоть.

- Да что вы вообще знаете про мою жизнь?! - вспыхнула я. - Вам известно, каково это, когда вся редакция оказывается на улице, без копейки денег, с невыплаченными гонорарами? И рассчитывать в чужом городе не на кого - только на себя. Не заплатишь аренду за квартиру - можешь ночевать хоть в парке на скамейке. Зимой, в мороз! Тут уж не до жиру - быть бы живу. Подвернулся самодур - вот и работаем на самодура. Приличного начальника в наше время все равно днем с огнем не сыщешь, так какая разница, на кого работать?!

- Как все запущено, - покачал головой Владислав Петрович. - На несколько месяцев без присмотра оставить нельзя - черт знает, какие тараканы в голове заводятся. Ты подумай, чем сейчас кичишься? Начала все с нуля? Выжила сама в чужом городе? Тоже мне, подвиг! Выживание ради выживания - удел животных, а не магов, к которым ты себя самонадеянно относишь.

- Ну, конечно, магам выживать без надобности! Они восседают в дорогих кабинетах и вершат судьбы людей посредством подопечных депутатов!

- Ни дорогих кабинетов, ни подопечных депутатов у меня еще полгода назад не было, - он криво усмехнулся. - Было тело конченого алкоголика, омерзительное настолько, что уж на что я ко всему привычный, и то с трудом заставил себя в него погрузиться. Можешь мне поверить, даже в собственное, привычное тело возвращаться - удовольствие сомнительное, а в такое - просто неописуемое. Что у нас еще имелось в наличии? Долги на сорок штук баксов. И кредиторы, которые оставили моего, так сказать, предшественника, в покое только потому, что взять с него уже было нечего, и все знали, что он подыхает. Все, что ты сейчас видишь, я создал сам. Справился в кратчайшие сроки без Антонов и патронов. Знаешь, почему?

- Потому что вы - это вы, - тихо ответила я.

- Потому что если у человека есть цель, то любые, даже самые непреодолимые препятствия становятся всего лишь этапами пути. А если цели нет - даже маленькая ямка может стать ловушкой, в которой ты навсегда застрянешь.

Конечно, он был на триста процентов прав, но выслушивать это, особенно в присутствии Валика и Любы, было совершенно невыносимо.

- Нам обязательно... обсуждать это... при посторонних? - кусая губы, спросила я.

- А кто здесь посторонние? - недоуменно вскинул брови шеф. - Здесь все свои. Странно, что ты до сих пор этого не поняла.

- Я понимаю, что все люди, находящиеся в данной комнате - ваши... - я запнулась, подбирая нужное слово, - знакомые. Но какое это имеет отношение к обсуждению и осуждению моих поступков?

- Самое непосредственное, - откликнулся он. - Собравшиеся здесь - не просто знакомые, а, фактически члены моей семьи, и тайн от Валентина и Любани у меня нет.

Кровь бросилась мне в лицо - и от "членов семьи", и от ласкового "Любаня". И с чего я взяла, что это женщина Валика?!

К счастью, поиздеваться над моей пунцовостью ВП не успел: в дверь просунулась Ирина голова и сообщила, что Валентина Григорьевича срочно просят к телефону. Валик с некоторым сожалением посмотрел на ноутбук, поднялся и неспешно вышел.

Вернулся Рак почти сразу, но от прежней медитативной созерцательности не осталось и следа.

- У нас неприятности, - бросил он порога.

Люба наконец перестала жевать и напружинилась.

- С нашей птичкой? - спросил ВП.

Валик кивнул:

- Может лишиться не только перышек, но и головы.

- Задергались ребята, - Ролдугин побарабанил пальцами по столу. - Почувствовали, что пахнет жареным, и начали совершать ошибки. Ты Васю предупредил?

- Предупредил. Бьется в истерике и требует меня пред светлы очи. Они пасут его от самого телецентра. Оторваться не получается. И на подъезде к дому засада. Надо ехать, - Валик вскинул левую руку и посмотрел на часы. - На все про все у нас минут сорок, пока они до окружной доберутся. В городе эти козлы стрелять не решатся, а вот на трассе могут рискнуть, - он перевел взгляд на Любу. - Ты давай к дому, я туда резервную группу уже отправил, но как бы они снайпера не просмотрели.

Не задав ни единого вопроса, Люба встала и направилась к двери. Когда она проходила мимо Валика, я с удивлением отметила, что девушка, при всей ее кажущейся миниатюрности, очень высокая - ростом почти с Рака. Наверное, Любе вполне можно было делать карьеру модели: ноги у нее росли, что называется, от ушей и казались гораздо длиннее компактного туловища. Но, в отличие от манерных и двигающихся как на шарнирах моделей, походка у Любы была мягкая и пружинистая, и почему-то напомнила мне движения крадущегося по саванне гепарда.

Хлопнула входная дверь, мгновение спустя мой до предела обострившийся слух уловил гудение тронувшегося вниз лифта.

- Моя помощь нужна? - спросил Владислав Петрович.

Валик отрицательно покачал головой:

- Справимся. Я перехвачу Васю на выезде из города, и бойцы мои уже подтягиваются. Если что, маякну.

Под окнами заревел мощный мотоцикл - звук полыхнул раскатом грома и, постепенно затихая, умчался вдаль.

ВП открыл ящик стола, вынул небольшую карту города, разложил ее перед собой и пару раз провел над ней рукой.

- На мосту пробка, - предупредил он. - Дальше пока чисто.

- Ничего, Любаня через любую пробку просочится, - в голосе Валика проскользнула почти материнская гордость. - А я по-любому собирался другой дорогой ехать.

И ушел, не прощаясь, - как и Люба.

Владислав Петрович взял лежавшую возле пепельницы старинную монетку и подбросил ее вверх. Она не упала ни орлом, ни решкой - закрутилась юлой, балансируя на ребре.

- Валя, подожди, - сказал шеф, поймав монетку в кулак, и тоже вышел из комнаты.

В коридоре зазвучали приглушенные голоса. Как я ни старалась, разобрать не смогла ни слова. От нечего делать развернула к себе ноутбук, беспечно оставленный Валиком открытым. На экране вместо ожидаемого карточного расклада чернели короткие "белые" стихотворения.

В солнечном луче танцует

мотылек, не зная, что

паутина уже натянута.

Горечь кофе и тишина.

Голоса падают в чашку

и тонут в вечности.

Когда мудрец беседует

с глупцом, смеется

даже табачный дым...

Я чуть не грохнулась со стула. Валик вместо того чтобы, как положено бывшему зеку, играть в какую-нибудь тупую компьютерную игру, сочиняет хокку?! И не просто сочиняет, а комментирует происходящее? И уж не на меня ли это намек, в последнем трехстишии?

Входная дверь квартиры снова хлопнула, и я быстро вернула ноутбук в исходное положение, понимая, что шеф сейчас вернется. Так и вышло.

Припадая на правую ногу, он прошел мимо меня, уселся на свое место и вновь раскурил трубку. Ни малейшей обеспокоенности я на его лице не заметила. Словно здесь всего пару минут назад не шло обсуждение каких-то снайперов и перехватов. Под окнами завелась и тронулась чуть менее шумная, чем мотоцикл, машина.

- Вот мы и остались без "посторонних", как ты хотела, - лукаво улыбнулся Владислав Петрович и одарил меня обволакивающим взглядом. - Чем будем заниматься?

- Да уж не сексом, - покраснев, ответила я. - Объясните мне лучше, что ЭТО было?

- Ничего особенного. На Кононова готовится покушение, - слова вылетели изо рта вместе с клубом дыма и растаяли в вечности... тьфу ты, в воздухе. - Валик с Любой отправились улаживать ситуацию.

- С Валиком понятно: он начальник охраны, ему положено. А Люба тут при чем? Разве в таких делах нельзя обойтись без женщин?

- Люба - не женщина, - ответил Ролдугин и, опережая мои дурацкие вопросы, продолжил: - Она ликвидатор.

"Как бы они снайпера не просмотрели", - эхом откликнулись в моей голове слова Валика.

- Вы хотите сказать - убийца?! - я поперхнулась злополучным соком, который в очередной раз попыталась отпить. - У них с Валиком связь, основанная на общем хобби, что ли? Одни коллекционируют марки, вторые ловят бабочек, третьи убивают людей?

- Она не его любовница, если ты это имеешь в виду, - усмехнулся он.

"А чья?" - хотела спросить я, но на всякий случай промолчала.

- И не убийца, а ликвидатор, - продолжил Владислав Петрович. - Это совершенно разные понятия.

- Да в чем разница-то?! Разве они сейчас не убивать отправились, а цветочки собирать?

- Они отправились ликвидировать возникшую опасность, - поправил меня шеф. - Разница же именно в том, что убийца убивает ради удовлетворения своих эгоистических интересов, а ликвидатор устраняет дисгармонию в пространстве. И устраняет, заметь, не потому, что она его лично чем-то не устраивает, и не потому, что рассчитывает получить от гармонизации какие-то дивиденды - просто дисгармония должна быть устранена, вот ликвидатор и выполняет эту работу.

- Подождите, подождите! - остановила его я, чувствуя, что понятия начинают плыть и смешиваться в кучу. - Так можно договориться до того, что и профессиональный киллер действует, так сказать, "неэгоистично", а потому выполняет светлую миссию и достоин всяческого одобрения.

- Киллер работает за деньги, - покачал головой ВП. - Но он, безусловно, по своему положению ближе к ликвидатору, ибо не вовлечен в происходящее эмоционально. А уж кто действительно убийца - так это твой нынешний патрон.

Представить холеного седовласого патрона с пистолетом или окровавленным ножом в руках было решительно невозможно, поэтому я недоверчиво хмыкнула:

- Дался вам мой патрон! Он, конечно, не ангел, но...

- Он вознамерился сожрать Кононова со всеми потрохами, - перебил Ролдугин. - И сожрать не потому, что Вася, скажем, одним своим видом оскорбляет его эстетические чувства, а исключительно из алчности, чтобы захватить дополнительные бизнес-структуры, подмять их под себя. Но мы помешали ему это осуществить. Что делает в такой ситуации нормальный человек? Анализирует свои действия и обстановку вокруг, слушает мир, корректирует стратегию и тактику. А что сделал твой патрон? Послал к Васе своих головорезов. Ну и как это, по-твоему, называется? Поведением типичного убийцы!

- А вы уверены, что это он?

- Абсолютно. Мы ему сегодня слегка прищемили хвост, чтобы дать понять, что Кононова трогать не следует - но он, как и ожидалось, отреагировал неадекватно.

- Вот как? Но подстрекательство к убийству - тоже, между прочим, не самое благое дело на свете. И даже, насколько я помню, уголовно наказуемое! - я и сама не очень понимала, зачем все время спорю с шефом и пытаюсь то уязвить его, то подловить на логических нестыковках: это происходило само собой и даже как будто помимо моей воли.

- Я никого не подстрекаю, - ответил шеф. - Я создаю точку бифуркации - ситуацию, в которой решается судьба человека. Но решает он ее исключительно сам, выбирая одну из нескольких возможностей. Помнишь: "Налево пойдешь - коня потеряешь, прямо пойдешь - сам пропадешь?" У твоего патрона было, как минимум, пять вариантов выхода из им же созданного кризиса - он выбрал самый деструктивный. И теперь получит по полной программе.

- Мрачно, - вздохнула я: не то чтобы мне было жалко патрона, но любые ситуации с преступлениями и наказаниями с детства вызывают у меня моральный дискомфорт. - А еще говорят, что даже самых закоренелых грешников нельзя лишать шанса на раскаяние и исправление.

- Не я лишаю его шанса, - усмехнулся Ролдугин. - Он это делает сам.

- Но если он уже проскочил точку бифуркации, дальше работают силы инерции, влекущие его в определенном направлении...

- Для неосознанного человека - да, - кивнул ВП. - Но, во-первых, никто не мешает ему осознать свои ошибки и изменить линию поведения, а во-вторых, точек бифуркации даже в обычной жизни - множество. Изменять судьбы можно хоть тысячи раз. Знаешь, почему люди этого не делают?

- Боятся перемен?

- И это тоже. Но главное - они фиксируют однажды сделанный выбор и потом постоянно его подтверждают. Так едва заметная тропинка постепенно превращается в глубокую колею, из которой уже не выбраться без посторонней помощи.

- Кстати, о помощи. Почему вы оказались на стороне Кононова, а не того же патрона? Ведь еще неизвестно, кто из них хуже!

- А я не на стороне Кононова. И вообще ни на чьей стороне. Я же тебе уже объяснял: Вася получает нашу поддержку исключительно потому, что он, в отличие от твоего патрона, на данном отрезке времени содействует гармонизации внешней среды. Перестанет содействовать - лишится поддержки. Все очень просто.

- Кто вообще решает, что содействует гармонизации, а что - нет, кого ликвидировать, а кого оставить в покое? Вы?

- Мы, - улыбнулся Владислав Петрович. - Точнее, мы даже не решаем, а объективируем то, что есть. Пока ты находишься внутри системы, ты делаешь выбор, руководствуясь субъективными ощущениями и собственными ограничивающими убеждениями. Но если ты вне системы - ты в состоянии увидеть объективные процессы и определить, кто движется в русле намерений всего Организма в целом, а кто пытается, невзирая ни на что, навязывать свою волю.

- Знаете, я, пожалуй, пойду! От этих бесед у меня уже информационный перегруз. И на работу еще успеть нужно.

- Как знаешь, - спокойно ответил он.

И ни полслова о том, встретимся ли мы еще, и если встретимся, то когда... "А может, оно и к лучшему", - мысленно вздохнула я, и тут же спохватилась:

- Мы так и не решили, что с интервью делать...

- Все уже сделано, - загадочно ответил ВП.

На сей раз я из принципа не стала расспрашивать, что он имеет в виду, наивно полагая, что лимит глупых вопросов на сегодня исчерпан.

Попрощались мы довольно сухо - правда, по сравнению со вчерашним моим побегом все прошло вполне благопристойно. Сторонние наблюдатели, несомненно, отметили бы позитивную динамику развития отношений, но, поскольку я к таковым не относилась, то ушла от шефа в растрепанных чувствах.

Все было не так, все шло вразрез с моими неосознанными ожиданиями и намеченными планами - и то, о чем, и то, как мы говорили. И что хуже всего - я даже не могла разобраться, на кого больше злюсь, на себя или на ВП. Да, я сама постоянно задиралась и спорила - но ведь он специально меня провоцировал! Ведь знает же, как я на любые проявления антисоциальности реагирую - нет, чтобы обойти острые углы, так он нарочно их подчеркивал.

С другой стороны, я тоже хороша: конформистом шеф никогда не был, в узкие рамки привычных понятий себя никогда не втискивал - да еще и других из этих рамок беспардонно вытаскивал. Казалось, я давно привыкла к необходимости жить в системе непрерывно меняющихся координат, не роптать и не возмущаться, если вчерашнее белое сегодня оказалось оранжевым в синюю клеточку. Ан нет: девять месяцев без ВП поселили во мне уверенность, что можно жить и при этом духовно расти в стабильно-предсказуемой, а не постоянно "плывущей" реальности.

И уж к чему я оказалась совсем неподготовленной - так это к тому, что с возвращением шефа в мою жизнь вернутся напоминающие минное поле беседы, сбивающие с ног определения, разборы моих полетов и прочие неприятности. Хотелось-то возвращения волшебства, а не возобновления изматывающей работы по трансформации себя. Да и зачем мне эта трансформация, если вместо запавшей когда-то в душу идеи просветления впереди маячит перспектива превратиться в сотрудника лаборатории изменения сознания, с важным видом вершащего судьбы людей? Благодарю покорно!

Продолжая мысленно препираться с ВП и выстраивать аргументы, не пришедшие в голову во время нашей "очной ставки", я добралась почти до самой работы. О том, что буду говорить Антону и как стану выкручиваться из сложившейся ситуации с неудобоваримым интервью, предпочитала вообще не думать.

Как оказалось, абсолютно правильно предпочитала. Вокруг здания, в котором располагалась редакция журнала и прочие фирмы патрона, творилось что-то странное. У центрального входа стадом пришедших на водопой буйволов столпились милицейские машины - как стандартные серо-голубые "уазики", так и "гражданские" иномарки, но с выставленными на крышу мигалками. Перед прозрачными дверями, ведущими в здание, с грозным видом стояли два молоденьких милиционера в форме.

Моя попытка просочиться мимо них была пресечена суровыми взглядами и строгим вопросом:

- Девушка, вы куда?!

- На работу, - чистосердечно призналась я.

- Вы здесь работаете? - осведомился один из милиционеров.

Я едва удержалась, чтобы не похвалить его за догадливость, и молча кивнула.

- Предъявите документы! - распорядился он.

Из документов в наличии было только журналистское удостоверение, которое допрашивающий меня милиционер принялся пристально рассматривать, словно между казенных строк могла просочиться информация о моей принадлежности к какой-нибудь антигосударственной организации. Второй милиционер в это время не менее тщательно сканировал мой фэйс и прочие части тела - и взгляд у него был такой обвиняющий, что я успела вспомнить все свои грехи вплоть до самого раннего детства.

Первый наконец пересчитал все буквы в удостоверении и вернул мне документ, но с места не сдвинулся.

- Пройти-то можно? - спросила я.

- Не положено, - буркнул он.

- Что значит "не положено"?! Мне на работу нужно!

- Вы на часы смотрели? - ехидно спросил милиционер и сунул мне под нос запястье, увенчанное крупными часами с черным ремешком. - Без четверти пять. Поздновато вы на работу выбрались.

- У журналистов ненормированный рабочий день. Я с интервью возвращаюсь. И мне нужно срочно текст в номер сдавать, - соврала я. - Не успею - кто будет отвечать за срыв печати? Вы?

Милиционеры переглянулись. Похоже, никто из них отвечать ни за что не хотел.

- Че делать будем? - спросил второй.

- Вызывай Львовича, пусть сам разбирается, - ответил первый.

Второй вздохнул, включил рацию и сообщил кому-то:

- Олег Львович, тут это... Журналистка какая-то в здание проникнуть пытается. Говорит, работает здесь. Мы ей так и сказали. А она говорит, ей что-то срочно сдавать нужно. Так точно.

Через пару минут изнутри здания к нам подошел невысокий полный мужчина в цивильном костюме. Мое удостоверение подверглось вторичному изучению, а рассказ об интервью и срочной сдаче номера пришлось повторить с новыми подробностями, молясь про себя, чтобы никто не вздумал проверять мои вдохновенные россказни о типографских работниках, ждущих принесенный мной материал как манну небесную. Потом меня впервые в жизни обыскали - правда, осмотр коснулся только сумочки, поскольку даже наша милиция понимает, что пронести, скажем, ракетную установку или другое оружие массового поражения в кармане облегающих джинсов несколько проблематично, а в футболке и вовсе невозможно.

- Пропустите, - разрешил наконец Олег Львович, и второй милиционер со словами "Есть, товарищ полковник", нехотя распахнул передо мной дверь.

- На каком этаже редакция? - спросил полный полковник.

- На восьмом, - ответила я.

- Вот на восьмой прямиком и отправляйтесь, - велел он, провожая меня до лифта и нажимая красную кнопку вызова на его боковой панели. - Перемещаться по другим помещениям не рекомендую.

Огромный, обычно пустынный вестибюль полнился людьми в камуфляжной форме - чем-то они мне напомнили скучающую публику в фоейе театра, дожидающуюся третьего звонка. У ведущих вглубь здания дверей неподвижно стояли вооруженные детинушки с автоматами в крепких руках. На головах у детинушек красовались гибриды лыжных шапок и масок грабителей банка: черная ткань полностью скрывала волосы, лица и даже уши - если бы не прорези для глаз и рта, вполне можно было бы вообразить, что это неодушевленные истуканы.

- А что здесь вообще происходит? - невинно поинтересовалась я, соображая про себя: если бы в здание была заложена бомба, вряд ли мне разрешили бы зайти внутрь. Может, этот феерический аншлаг связан с визитом какого-нибудь важного государственного лица? Тоже маловероятно: наш патрон, при всей его неслыханной важности и чрезвычайной самовлюбленности, вряд ли представляет интерес для первых лиц государства, а уж мы, грешные - тем более.

- Проверка, - просто и доходчиво ответил Олег Львович и ненавязчиво подтолкнул меня к открывшимся створкам лифта. Убедился, что я нажала кнопку именно восьмого, а не какого-нибудь другого этажа, и жестко добавил: - Советую лишних вопросов не задавать и свой нос куда не следует не совать.

Отправляя меня в дальний путь с подобным напутствием, товарищ полковник упустил одну маленькую, но важную деталь: зеркальные снаружи, створки лифта были прозрачными изнутри - как и панели на каждом этаже. Поэтому, плавно поднимаясь на свой восьмой этаж, я успела мельком увидеть, что происходит на всех предыдущих.

А происходила там все та же фантасмагория: автоматчики в масках стояли в почетном карауле у дверей, как гигантские оловянные солдатики, по коридорам перемещались незнакомые мне и явно не штатские люди, обычных же сотрудников концерна как корова языком слизала.

На этаже, где располагалась редакция, картина была несколько иной: у лифта (должно быть, других стратегических позиций у нас обнаружено не было) стоял единственный охранник, и тот без автомата. Брошенный на произвол судьбы парень явно скучал и не знал, куда себя деть, поэтому мое появление вызвало у него всплеск энтузиазма, каковой обыкновенно случается у вахтеров при виде приближающегося незваного посетителя.

Меня же перспектива третьей за день проверки документов, второго обыска и новой великосветской беседы о собственном графике работы отнюдь не прельщала, поэтому пришлось поступить бесчестно и бесчеловечно.

- У меня есть разрешение от Олега Львовича, - с точно дозированной высокомерной небрежностью бросила я и беспрепятственно прошла мимо парализованного этой фразой милиционера.

Других чужаков на территории обнаружено не было - как, впрочем, и Антона, которого я собиралась забросать вопросами. Куда делся главред, не знал никто.

- А фиг его знает, - пожал плечами Серега, которого я поймала в коридоре и повела на допрос в курилку. - Тут такой дурдом творится, что как-то не до Антона было, чес-слово.

- Кстати, что вообще происходит? Меня еле в здание пустили.

- Могли вообще не пустить, - мрачно кивнул мой бывший воздыхатель. - Мы теперь на осадном положении.

- С какой радости?

- Мне, знаешь ли, не докладывали, - съязвил он. - Ни менты, ни налоговая.

- Ух ты, а налоговая тоже пожаловала?

- Еще как пожаловала! Наезд по полной программе. В бухгалтерии все компьютеры конфисковали. Наши тоже забрать хотели, но Антон тогда еще на месте был - как-то отмазался. Что-то там про срочную сдачу номера наговорил, они и угомонились.

- Весело, - присвистнула я, мимоходом отметив, как согласованно мы с Антоном вводим в заблуждение родную милицию. - Стоит один раз на работу не выйти - и сразу такое... Когда все началось-то?

- В начале третьего, - ответил он, и я помимо воли подумала: примерно в то время, когда началась моя аудиенция у ВП. Интересное совпадение, ничего не скажешь! - Мы как раз на обед собирались сходить, а тут толпа завалила: "Всем оставаться на местах, никуда не звонить, больше трех не собираться". Один особо рьяный мент даже взялся нас в список записывать - фамилия, должность, круг обязанностей, все дела. Но тут Антон в очередной раз от патрона вернулся, переговорил с их старшим, и от нас отстали.

- Что значит "в очередной раз от патрона вернулся"? Я еще что-то пропустила?

- Да ты все пропустила, - отмахнулся Серега. - С утра тоже кипеж был - кстати, по твоему поводу. Антон туда-сюда в приемную носился. Метал громы и молнии, где ты ходишь и почему вестей не подаешь. Да еще у патрона вводные каждые полчаса менялись: то достать тебя хоть из-под земли и подать интервью немедленно, то вообще все отменить.

- Почему отменить?

- А я знаю?! Отменить - и все. Нам тут всем на орехи досталось. Где тебя носило-то?

- На интервью носило, - машинально ответила я. - Ты лучше скажи, чем у Антона с патроном дело кончилось? Мне пленку расшифровывать или не надо?

- Фиг их знает, чем кончилось. Появится Антон - его и спросишь, - обнадежил меня Серега.

Но Антон в редакции так и не появился.

Впрочем, мне уже через полчаса стало не до мыслей об исчезнувшем главреде. Терпеливо выслушав взволнованные рассказы всех сотрудников редакции, мало чем отличавшиеся от того, что поведал Серега, я наконец уселась за свой стол, включила компьютер, проверила почту и полезла в сумку за диктофоном: лучше на всякий случай выполнить зряшную работу, чем не подготовить потенциально нужный текст.

Рука привычно ткнулась в первое отделение - диктофона там не было. Все еще не подозревая ничего плохого, я все так же не глядя полезла второе отделение, параллельно просматривая новостную ленту на экране монитора. И немедленно почувствовала себя рыбаком, закинувшим невод за-ради всяческих морепродуктов и случайно ставшего счастливым обладателем небольшой летающей тарелки, запутавшейся в его латанных-перелатанных снастях.

Я отвела взгляд от компьютера и с недоумением посмотрела на свою левую руку: вместо диктофона в ней находился тонкий серебристый параллелепипед с закругленными углами, глазком камеры и крошечным экраном, по которому бежали светящиеся цифры. Сотовый телефон. Чужой - потому что обзавестись своим я тогда еще не успела. К тому же навороченный и, судя по виду, очень дорогой. Позвольте, а где же мой диктофон?!

Я осторожно отложила телефон и заглянула в сумку. Открыла ее пошире. Вытряхнула содержимое на стол. Упаковка мятных драже, две шариковые ручки, расческа, носовой платок, пудреница и кошелек. И более - ничего.

Несколько секунд я тупо смотрела на странную находку в окружении привычных вещей, словно от моего гипнотического взгляда она могла превратиться обратно в редакционный диктофон. Чудо, естественно, не случилось - зато в голове появилась страшная мысль: "Караул, подменили!"

- Серега!!! - не своим голосом позвала я сидевшего за соседним столом коллегу.

- Чего? - откликнулся он, не отрывая взгляда от монитора.

- Поди-ка сюда.

Он подошел, мельком глянул на устроенный мной бардак, а потом перевел вопросительный взгляд на меня.

- Что это? - шепотом спросила я, указывая округлившимися глазами на телефон.

Серега снова посмотрел на мой стол, теперь уже внимательнее, и неподдельно восхитился:

- У тебя новая мобила? Круто!

- Это не мое! - я, по-прежнему стараясь не повышать голоса, яростно открестилась от находки. - Мне ее подсунули.

- Везет же некоторым, - хмыкнул Серега. - Вот бы мне кто-нибудь хоть раз что-то путное подсунул!

- Очень смешно! - рассердилась я. - Диктофон исчез, а вместо него эта хреновина невесть откуда появилась. Понимаешь, что это означает?

- Пока нет, - честно ответил он.

Я взяла его за руку, вытащила в коридор и, не обращая внимания на охранника у лифта, прошипела прямо в ухо:

- Это означает, что мы влипли.

- Мы?! - удивился Серега.

- Ты сам подумай: кому нужно похищать у меня диктофон и подсовывать вместо него телефон?

- Понятия не имею, - он упорно не хотел врубаться в очевидные факты.

- Это нужно тем, кто за мной следит! Или, скорее, не за мной, а за всеми нами. И этот телефон наверняка - вовсе не телефон, а прослушивающее устройство. Когда мы с тобой секретничали в курилке, сумка была у меня на плече - следовательно, они слышали все наши беседы.

- Жучок - в мобиле? Ну, это вряд ли, - усомнился Серега. - И ни о чем таком мы с тобой не секретничали...

- Это ты так думаешь. А они, - я повела глазами в сторону охранника, - могут считать иначе. Особенно с учетом того, что здесь творится. Кстати, я даже знаю, когда это произошло!

- Что произошло?

- Подмена, вот что. Они ведь обыскивали мою сумку на входе. Один в отделениях рылся, а двое других в это время вопросами отвлекали, чтобы я ничего не заметила.

- Ника, ты не обижайся, - снисходительно улыбнулся Серега, - но если бы они действительно хотели тебя прослушивать, то жучок бы подсунули такой, что ты бы его днем с огнем не нашла. Нет, тут что-то другое.

- Что, например?!

- Понятия не имею. Ты аппарат осматривала?

Я отрицательно помотала головой.

- Ох уж мне эти женщины, - вздохнул он и потащил меня обратно в комнату. - А почему? Обнаружила бы послание от какого-нибудь тайного ухажера, и все вопросы разъяснились бы сами собой.

Я укоризненно посмотрела на Серегу, но ему было уже не до меня и моих тайных ухажеров: он повертел телефон в руках, нажал на какой-то едва заметный выступ, и верхняя панель отъехала, обнажив большой цветной дисплей, на котором почти натурально плескалось море - волны с брызгами разбивались о плоскую поверхность экрана, отступали и набегали вновь. Серега нажал еще куда-то - появился шум прибоя и крики чаек.

- Вот это я понимаю! - восхитился Серега и принялся нажимать на матовый прямоугольник под дисплеем. Море сменили джунгли - шевелились яркие цветы, перелетали с ветки на ветку щебечущие птицы, затем вместо джунглей на дисплее под аккомпанемент завываний ветра появилась меняющаяся панорама гор, а после очередного нажатия горы уступили место автотрассе, по которой с ревом неслись спортивные машины. На этой картинке Серега застрял, вращая ее в разных проекциях и пытаясь добиться максимально реалистичного звука.

- Жучок! - вполголоса напомнила я заигравшемуся сообщнику.

Серега с сожалением выключил заставку, перевернул телефон и довольно ловко вскрыл его.

- Нет тут никаких жучков, только аккумуляторная батарея! - объявил он, демонстрируя мне глянцевую литую деталь (можно подумать, что я могу узнать батарею в лицо!).

Поскольку комментариев от меня не последовало, Серега снова перевернул аппарат к себе передом и принялся вчитываться в мелькавшую на экране информацию.

- А почему он без кнопок? - не выдержала я.

- Потому что сенсорная панель, - доходчиво объяснил Серега и бесповоротно погрузился в изучение телефона, напрочь забыв обо мне.

- Ну?! - минут через пять я все же решила вернуть его обратно.

- Что "ну"? - неохотно отрываясь от игрушки, повернулся ко мне Серега.

- Нашел что-нибудь?

- Мобила крутая - но это ты и сама видишь. Похоже, практически новая. Во всяком случае, если кто ею раньше и пользовался, то всю информацию стер. В адресной книжке - только один номер.

- Где?!

- Слушай, нельзя же настолько отставать от научно-технического прогресса! Здесь, - он сунул параллелепипед мне в руки, - есть типа электронной записной книжки, в которой можно хранить нужные тебе телефонные номера. Ну, чтобы не набирать их каждый раз заново. Нажми на этот сектор. Да нажимай, не бойся. А теперь сюда. И вот сюда, - я немедленно почувствовала себя лабораторной мартышкой, которую обучают пользоваться немудреным устройством типа калькулятора. - Видишь?

Еще бы я не видела! На маленьком экране крупными буквами высветилось: "LIMS".

- Тебе эта абракадабра о чем-нибудь говорит? - спросил Серега.

Я пожала плечами.

- Тогда сейчас позвоним, и все выясним, - предложил он.

- Подожди, - отмахнулась я. - Лимс, лимс... Что-то это мне напоминает.

- Брэкс, фэкс, пэкс, - подсказал Серега. - Абра, швабра, кадабра.

- Да нет, это же... - вскричала я и замолчала, предательски краснея. Не сообщать же во всеуслышание, что аббревиатура, без всяких сомнений, расшифровывается как "лаборатория изменения массового сознания"!

- Я ж говорил: ухажер, - ухмыльнулся Серега. - А ты: ай, милиция, ой, прослушка!

- Но как он оказался у меня в сумке? - в полнейшем недоумении пробормотала я.

- Это уж тебе видней, где ты ходишь, чем занимаешься и кому сумки подставляешь, - съязвил он, но я так озадачилась совершенным открытием, что даже не обратила внимания на Сережино ехидство.

Могла ли я сама, уходя от ВП, по ошибке взять мобильник вместо диктофона? Исключено: они отличаются и размерами, и весом, не говоря уже внешнем виде, так что не обратить внимание на несоответствие было невозможно, даже находясь в полной прострации. Правда, я, хоть убей, не помню, как засовывала диктофон в сумку - и засовывала ли вообще, зато совершенно уверена, что никаких телефонов на столешнице не было. Был оставленный Валиком ноутбук, чашки и стаканы, пепельница, трубка шефа - и все! Вариант с подсовыванием мобильника во время беседы тоже отпадал: ни Валик, ни Люба, ни тем более ВП поползновений в сторону моей сумки не совершали. Разве что предположить, что во время полета за стаканом с виноградным соком женщина-ликвидатор исхитрилась расстегнуть мою сумку, положить в него телефон и вновь застегнуть сумку - гипотеза из разряда фантастических.

"Сегодня мы слегка прищемили ему хвост", - неожиданно вспомнилась фраза ВП о патроне. Тогда я не придала ей значения, но сейчас... Ведь если именно Ролдугин послал сюда милицию и налоговую (оставляем за скобками вопрос, как он смог это сделать!), то что ему стоило поручить ментам на входе подложить мне телефон при обыске? Бред какой. Зачем, если он мог вручить мне его лично, без всякого маскарада? Картинка упорно отказывалась складываться. Проще всего было бы позвонить по записанному в телефоне номеру и все выяснить - но не делать же это в редакции, да еще и в оккупированном здании!

Не знаю, как обстояли дела на других этажах, но у нас никто не работал. Люди бесцельно бродили по комнатам, курили, жевали принесенное из дому печенье и бутерброды, в тысячный раз принимались обсуждать причины столь масштабного наезда на наш концерн, копались в Интернете и с нарастающим нетерпением ждали, чем все это кончится. Кончилось все банально: в начале девятого наш единственный охранник, переговорив с кем-то по рации, уехал на лифте, а еще минут через пять дежуривший у окна Серега сообщил, что менты сваливают. Мы подошли к импровизированному наблюдательному пункту и убедились, что заполнившие все пространство перед зданием машины и впрямь разъезжаются, оставив нас в полнейшем неведении, что теперь можно делать, а что - нельзя.

Осторожные вылазки на соседние этажи показали, что подобное недоумении царило по всему зданию. Оккупанты покинули поле боя, увезя в качестве трофеев множество компьютеров и документации, а наш главнокомандующий в лице патрона отбыл в неизвестном направлении в самом начале вражеского налета, не оставив никаких инструкций своим многочисленным заместителям. Затянувшийся день определенно напоминал чью-то ненасытную утробу, в которой бесследно исчезали диктофоны, патроны, главные редакторы и стабильная работа - словом, вся моя прежняя жизнь.

Мы предприняли попытку организовать мини-собрание и разобраться, как жить дальше, но потерпели фиаско и вскоре разошлись по домам. Хотелось как можно скорее принять ванну, сделать себе возмещающий все неприятности роскошный ужин, а потом лечь спать и забыть прошедший день как страшный сон.

Как известно, планы и мечты придуманы исключительно для того, чтобы их нарушали. Заждавшаяся квартира поприветствовала меня телефонным звонком. "Начинается!" - чертыхнулась я, но трубку все же взяла.

- Я уж думал, ты вообще дома не появишься, - укоризненно произнес знакомый голос.

- Антоша! - завопила я. - Ты где? Что происходит?

- Тш-ш, - ответил он. - Не ори. Это нетелефонный разговор. За тобой хвоста не было?

- Понятия не имею. А что, должен быть?

- Я бы не удивился. В общем, слушай. Выйдешь сейчас из дома...

- Поесть-то можно сначала? - перебила я. - С утра маковой росинки во рту не было.

- Можно, только быстро, у меня мало времени. Оденься как-нибудь понеприметнее. Покружи по району - убедись, что тебя не пасут. Если все в порядке, сядешь на автобус или троллейбус - такси лучше не брать, - и проедешь три остановки в сторону центра. Выйдешь, вернешься немного назад - там белая арка над входом в парк. Метров двадцать пройди по центральной аллее - и жди меня. Все поняла?

- Кажется, все.

- Тогда до связи, - сказал Антон и отключился.

Прощай, теплая ванна, сытный ужин и мягкая постель! Я наспех сжевала бутерброд с сыром, запила его холодной водой из чайника, сменила свои вызывающе-белые кроссовки на замшевые мокасины цвета мокрого асфальта, натянула старые джинсы и темную футболку, надела сверху давно не ношенную черную куртку, годившуюся разве что для выездов в лес или прогулок по пустырям, посмотрелась в зеркало, решила, что неприметнее уже некуда, и вышла из дому.

Поблуждала по темному микрорайону, избегая освещенных мест и поминутно оглядываясь по сторонам. Никакой слежки за собой с некоторым разочарованием не обнаружила, зато мое странное поведение вызвало нешуточный интерес трех распивавших пиво тинэйджеров, от которых меня спас вовремя подошедший автобус. Строго следуя инструкциям Антона, доехала до нужной остановки, прошла метров сто назад, снова огляделась и нырнула под своды белой арки.

В парке было совсем темно и пустынно. То ли сезон коллективных ночных гуляний еще не наступил, то ли данное место не пользовалось популярностью у широких народных масс. Фонари на центральной аллее горели лишь в нескольких местах, да и то тускло. Я прошла условленные двадцать метров мимо давно не крашеных, сливающихся с деревьями скамеек, поеживаясь от холода и нехороших предчувствий. Постояла несколько минут в напрасном ожидании - Антона не было. С печалью поглядев назад, на отрезанную белыми контурами арки жизнь вечернего города, тронулась вглубь парка, изо всех сил надеясь, что главред просто конспирируется, а не захвачен неведомыми врагами.

Нервы были натянуты до предела, я вздрагивала и озиралась от каждого шороха - но все-таки к нападению шагнувшего из-за ствола огромного дуба человека подготовиться не успела. И даже пискнуть не смогла - крепкая рука зажала мне рот, и меня поволокли в беспросветную темень.

- Тихо ты! - прошептал мне в самое ухо Антон, когда я попыталась воспротивиться судьбе и лягнуть похитителя в самое уязвимое место. - Инвалидом сделаешь.

Ладонь, зажимавшая мой рот, разжалась, а в темноте прорисовались знакомые очертания.

- Это ты?! - сдавленно возмутилась я. - Совсем с ума сошел? У меня чуть инфаркт не случился!

- Извини, пришлось подстраховаться, - раскаяния в его голосе не было ни на грош. - Мне сейчас светиться никак нельзя.

- Почему? Ты что-то натворил? Исчез, никого не предупредив. Мы тебя ждали, ждали, волновались...

- Да ничего я не натворил, - поморщился Антон. - А предупреждать некогда было. Я и на эту встречу еле-еле время выкроил. У нас через три часа самолет.

- У кого это "у вас"? - не поняла я.

- У меня и у патрона.

- Хм. Далеко собрались?

- Сам пока точно не знаю, - уклончиво ответил главред.

- Ты хоть что-нибудь нормально можешь объяснить?! У нас же все ни сном, ни духом. Ни что случилось, ни что теперь делать - ни черта не понятно!

- На патрона наехали по-крупному. То, что сегодня творилось в концерне - цветочки. Ягодки куда серьезнее. Это все, что я могу тебе сказать, - вздохнул Антон. - На какое-то время ему придется исчезнуть из страны. Я лечу с ним.

- Разве ты замешан в его делах?

- Нет, потому он на моей кандидатуре и остановился. Ему нужен чистый человек, на которого нет никакого компромата.

- Нужен - для чего? Или это большой секрет?

- Скажем так: для связи с Большой землей, - он вымученно улыбнулся. - Но об этом - никому. Согласно официальной версии, я со вчерашнего дня в отпуске и уехал отдыхать в Турцию. Заявление задним числом завизировано - это на случай, если тебя спрашивать будут.

- А что же будет с нами? С редакцией, с журналом?

- За этот месяц зарплату вам выплатят, патрон клятвенно пообещал. А дальше, - Антон отвел глаза, - дальше видно будет. Может, все рассосется, и мы вернемся. А может... Сама понимаешь. В общем, такие дела. Ребятам привет передавай, пусть не поминают лихом. Ну все, счастливо, - и подтолкнул меня в сторону аллеи.

Я послушно шагнула вперед, но остановилась и обернулась:

- Антош, зачем ты в это влез? Это же опасно. Неужели тебе не страшно?

- Страшно, - помолчав, ответил он. - Но столько денег, сколько патрон предложил, мне за всю жизнь не заработать. Ты же знаешь - у меня трое пацанов. Всем надо будущее обеспечить. Осточертело жить от зарплаты до зарплаты. Да не вешай нос, прорвемся!

В последнюю фразу верилось с трудом, но я все же кивнула - не расстраивать же человека перед отлетом за пределы нашей общей родины.

- Удачи тебе. Будет возможность - хоть весточку какую-нибудь подай.

- Постараюсь, - пообещал Антон. - Домой тебе звонить больше не буду. Альтернативные номера есть? Подруги какой-нибудь или родителей?

- Да у меня теперь и мобильный есть, - вспомнила я.

Антон посмотрел на меня как-то странно, хотел что-то спросить, но махнул рукой:

- Ладно, давай.

Я вытащила из сумки телефон и протянула главреду. Он хмыкнул, пробежался по кнопочкам - гораздо увереннее, чем это делал Серега, - зачем-то произнес вслух комбинацию высветившихся цифр и вернул мне мобильник:

- Надеюсь, это не то, что я думаю.

- Если ты о том, как ко мне попал этот телефон, то я сама не...

- Не надо, - остановил он. - Неважно, как он к тебе попал. Я надеюсь, подставлять ты меня не будешь.

- Антон!!! - оскорбилась я.

- Ладно, я пошутил. Все, беги, - он на мгновение стиснул меня в объятиях и вытолкнул на аллею. - Не оглядывайся!

Вот этого можно было не говорить: шпионских боевиков я тоже в свое время насмотрелась, и правила киношно-популярной конспирации знала на зубок.

На обратном пути я еще долго путала следы, сбивая с толку с потенциальных преследователей, и домой добралась совершенно вымотанная. Ванна и ужин в мои планы уже не входили - только здоровый сон. Но и тот не судился.

Вместо этого в моем внутреннем пространстве молодчики из налоговой в черных масках гонялись по ночному парку за Валиком, пытаясь отнять у него ноутбук со стихами, кононовские автоматчики катались по концерну вверх-вниз на лифте, скандируя требование выдать им мой диктофон живым или мертвым, а ВП провожал Антона с патроном на самолет, нараспев читая им вместо напутствия "Книгу мертвых".

Самолет был небольшим, цвета хаки, с камуфляжными пятнами вокруг иллюминаторов. На голове Ролдугина красовалась нежно-зеленая чалма с большим рубином по центру, отлично сочетавшимся с красным атласным кимоно, в котором шеф выглядел как внезапно обросшая бородой гейша. Патрон вышагивал рядом с ним в черном деловом костюме и золотых парчовых шлепанцах с длинными загнутыми носами, и нудно бубнил под нос о несправедливости несвоевременных бифуркаций, аморальности вселенской энтропии и прочих возмутительных фактах мироустройства. Антон, облаченный в цветастые шорты и такую же легкомысленную панамку, отдуваясь, тянул за собой целую вереницу пузатых кожаных чемоданов на колесиках. В кабине самолета сидел Валик в валенках, ватнике и ветхой шапке-ушанке, и зачем-то быстро подмигивал мне левым глазом, словно радируя о чем-то страшно важном и очень секретном. Единственным нормальным персонажем этой сонной ахинеи оказалась Люба: одетая в униформу стюардессы, она резво катила к трапу огромную тележку мятных леденцов и стаканов с минералкой. Стаканы то и дело норовили спрыгнуть с переполненной тележки и грохнуться на покрытую красной ковровой дорожкой бетонную полосу, но Люба бдительно подхватывала их, как эквилибрист - разлетающиеся тарелки, и ловко водружала на место.

В целом порождение моего очумевшего от дневных событий подсознания напоминало второсортную американскую кинокомедию, неуклюже пытающуюся пародировать все модные боевики и триллеры разом, и я, утомившись от мелькания рук невозмутимой ликвидаторши, совсем уже было собралась провалиться в глубокий сон без сновидений, как вдруг на летном поле начало твориться нечто странное. Раздался противный вибрирующий звук, напоминающий назойливую трель будильника. Словно откликаясь на этот призыв, кто-то приоткрыл в небе дыру, и туда, как в шланг пылесоса, стало засасывать сначала воздух, листья деревьев и прятавшийся в кустах мелкий мусор, потом леденцы и стаканы, затем караван чемоданов и тележку, чалму ВП и панамку Антона, движущихся к самолету людей, ковровую дорожку и, наконец, сам самолет. Мне удавалось противиться ширящейся воронке дольше всех, но после хвостовых лопастей самолета наступил и мой черед: поток вращающегося воздуха, превратившийся к тому времени в ревущий смерч, захватил меня в свои объятия и потащил в сгущающуюся черноту. Я провалилась в нее, как в омут, и отключилась.

И, наверное, мирно проспала бы до утра - но что-то властно втянуло меня в новый сон, из тех снов, что реальнее любой яви.

Снилось мне, что я лежу на том самом месте, на котором и впрямь находилось мое бренное тело, и старательно притворяюсь спящей. Дальше начинались расхождения с реальностью: пижама моя куда-то испарилась, одеяло - тоже, а по обнаженной коже плавно скользили чьи-то пальцы.

Выяснить, кому принадлежат бесцеремонно блуждающие по моему телу руки, не представлялось возможным ввиду отсутствия в сновиденном пространстве какого-либо освещения. Точнее, неяркий золотистый свет был, но только внутри меня, снаружи же царила кромешная тьма. Невидимые в темноте пальцы, скользя по моей коже, словно стирали с нее плотные, не пропускающие свет слои и оставляли медленно тающие флюоресцирующие следы.

Как мне удавалось с закрытыми глазами наблюдать творящееся на поверхности кожи световое шоу, оставалось загадкой - но во сне чего только не бывает. Происходящее походило на двойное обнажение: одежды и прочих тканных покровов меня уже лишили, а теперь целенаправленно освобождали от кожи, выпуская наружу внутреннее светоносное содержание. До полного избавления от внешних границ телесности было еще далеко: чередование темных и мерцающих золотистых полос на коже делало меня похожей на помесь зебры с тигром.

Неприличность сна заключалась вовсе не в его эротичности, как вы могли бы подумать. Нет, испытывала я не сексуальное возбуждение, а странную, щекочущую неловкость от этого неспешного "раздевания" - и еще от того, что мне казалось: рук по моему телу скользит не одна пара, а две. Обе пары, без всякого сомнения, принадлежали мужчинам и были как бы вложены одна в другую - так, словно одни кисти, жесткие, с длинными тонкими пальцами, находились внутри других, ширококостных, горячих, с мягкими чувственными подушечками. Прикосновения "внутренних" рук были мне давно знакомы - холодное, вибрирующее пламя, добирающееся до самых глубин минуя поверхность. Что же касается "внешних" рук - они скользили именно по телу, согревая кожу и размягчая ее до состояния теплого воска...

Одни резонировали с тем, что не имело ни тела, ни тем более - пола, что рассыпалось звездами по антрацитово-черному небосклону и било огненным фонтаном из недр каменистой планеты. Другие настойчиво стремились пробудить во мне женщину - кружащуюся в хмельном экстазе вакханку, трепещущую от оргазма храмовую проститутку, сознающую свою чарующую силу любимую наложницу падишаха, ненасытную царицу Тамару, неотразимую Клеопатру, неистовую Мата Хари...

Одни уносили меня вверх, в бесконечность неба - другие тянули вниз, наполняя тяжелой, сладострастной, затягивающей в свои тенета энергией земли. В какой-то момент я почувствовала, что расщепляюсь надвое, поднимаюсь ввысь невесомым пламенем свечи и стекаю вниз горячими каплями расплавленного воска. И проснулась за мгновение до того, как натянувшаяся незримая нить, связывавшая две части меня, лопнула - проснулась от таки прорвавшегося в сознание звонка неугомонного будильника. И еще несколько миллисекунд, возвращаясь из черноты сна в освещенную светом уличных фонарей комнату, ощущала в районе лопаток смятые молниеносным возвращением в тело эфемерные, почти бесплотные, но такие живые и настоящие крылья...

Нащупала будильник - какого черта он звонит по ночам, спрашивается?! Нажала кнопку. Трезвон продолжался. "Телефон", - дошло до меня, и я пошлепала в коридор, злорадно предвкушая, какие громы и молнии обрушу сейчас на голову вопиюще бестактному абоненту, прерывающему сны честных граждан на самом интересном месте. Правда, уже у самого телефона мелькнула беспокойная мысль: "Может, с Антоном что-то случилось?", так что я успела устыдиться кровожадности своих предыдущих намерений, и почти вежливо буркнула в трубку: "Алло!". Телефон откликнулся длинными бесстрастными гудками: разговаривать со мной никто не желал. А трезвон продолжался. Я включила свет. Обижено посмотрела на телефонный аппарат, устраивающий столь подлые розыгрыши. И только после этого наконец поняла, что звонят в дверь.

Несомненно, меня пришли арестовывать. Антон попался при попытке незаконного пересечения государственной границы, его зверски пытали и заставили выдать сообщников. Сейчас мне заломят руки, наденут наручники, затолкают в воронок и повезут в тюрьму. Или все-таки сначала в комитет национальной безопасности?

Лихорадочно соображая, что говорить в свое оправдание, я принялась отпирать дверь дрожащими руками. В последний момент, спохватившись, бросила взгляд на тело: а ну как сон с двумя парами рук был вовсе не сном? Принимать группу захвата в неглиже - дурной тон. Но пижама, к счастью, была на месте.

Глубоко вздохнув, я решительно распахнула дверь, покоряясь судьбе-злодейке - и превратилась в соляной столб. На лестничной площадке, освещенный голой тусклой лампочкой, стоял ослепительно-великолепный Ролдугин - в пижонском костюме цвета топленого молока, белоснежной рубашке, серебристом тисненом галстуке, светло-серых туфлях, и с букетом девственно-белых лилий вместо наручников. Для полноты картины не хватало лишь пары ангельских крыльев за спиной.

- Так и будем стоять? - осведомился он, выдержав паузу и удостоверившись, что таращиться на него в немом изумлении я могу вечно.

Его голос подействовал на мое тело подобно команде: "Отомри!" из общеизвестной детской игры, поэтому я смогла посторониться и пропустить его в прихожую - не переставая, впрочем, пребывать в прострации. Входную дверь он запер сам, благоразумно решив не доверять мне столь сложные операции. Затем по-хозяйски прошествовал на кухню, нашел в стенном шкафчике вазу, наполнил ее водой, пристроил букет и водрузил пряно пахнущую композицию на стол. Полюбовавшись делом рук своих, удовлетворенно кивнул и принялся доставать из невесть откуда материализовавшегося пакета свертки и судочки с разнообразной супермаркетской снедью.

- Что вы делаете? - у меня наконец прорезался голос, хриплый и противный.

- А разве не видно? - он обернулся и одарил меня плейбойской улыбкой. - Готовлю романтический ужин. От тебя ведь не дождешься. Кстати, не стой, как пень. Доставай тарелки, вилки. Салфетки, я так понимаю, искать бесполезно?

Во мне немедленно закипела холодная злость: врывается по ночам без приглашения, да еще и глумится!

- А вы в курсе, который час?! - язвительно прошипела я (в тщетной попытке отомстить за салфетки, коих в моем скромном жилище и вправду отродясь не водилось).

- Без пяти двенадцать, - сообщил Ролдугин, сверившись с дорогущими часами на правом запястье. - Детское время. А что?

- Да ничего. Просто некоторые в это время давно спят, и... - я хотела сказать: "видят сны", но, вспомнив содержание последнего сновидения, вовремя прикусила язык.

- Но ведь ты сегодня еще не ужинала. И, я так понимаю, даже не обедала. Не могу же я допустить, чтобы любимая женщина умерла с голоду, - возразил он завораживающим бархатным баритоном, обнимая меня за плечи и усаживая за стол. - Пришлось приехать с гуманитарной помощью.

Я сердито отстранилась и впервые подумала, что с выбором тела он промахнулся. Нет, если рассчитывать на большинство других, нормальных женщин, то все было сделано правильно, и обаятельный политтехнолог Владислав Петрович Ролдугин наверняка заставлял взволнованно вздыматься не одну пару упругих грудей и учащенно биться не одно жаждущее любви четырехкамерное сердечко. Но с вашей покорной слугой, как известно, все сикось-накось. При виде броских, пользующихся женским вниманием мужчин во мне просыпается яростный бес противоречия, вынуждающий вести себя с отстраненностью Снежной королевы и оборонять собственную честь как осажденный Суворовым Измаил. Скорее всего, прежний шеф уличил бы меня в полупридушенном комплексе неполноценности и велел бы поработать над уверенностью в себе - но того ВП уже не было в живых, а с этим обсуждать подобные проблемы я бы не стала ни за какие коврижки.

- Да вы прямо агент 007! - съязвила я, раскладывая по тарелкам полупрозрачные ломтики сыра и балыка. - Не хватает только шампанского и пистолета.

- Шампанское, насколько я помню, ты терпеть не можешь, - парировал он, извлекая из своего не желавшего иссякать пакета литровую бутылку с золотистым мускатом. - А пистолеты - это по Любиной части. Если очень хочется - могу позвать. Но ты же, кажется, мечтала пообщаться наедине?

- Ни о чем таком я не мечтала!

В ответ на мое возмущение он лишь снисходительно улыбнулся, нашел в недрах шкафчика два бокала, тщательно ополоснул под краном (не виноватая я, что они оказались такими пыльными - я ими, между прочим, вообще не пользовалась!), разлил в них вино и поднял свой бокал:

- Ну, за долгожданную встречу, теплый прием, невиданное гостеприимство и все такое!

Я собралась ответить что-нибудь не менее колкое, но тут зеркальная створка старорежимного шкафчика со скрипом приоткрылась, явив мне отражение взлохмаченной девицы с пылающими щеками, нахмуренными бровями, безумным взглядом, да еще и в измятой полосатой пижаме с завернувшимся внутрь воротничком. Вид был - особенно по сравнению с безупречно-элегантным Ролдугиным - настолько нелепый (чтоб не сказать идиотский), что я не выдержала и расхохоталась.

Владислав Петрович засмеялся вместе со мной, и напряжение как-то сразу схлынуло. Хохоча, мы чокнулись, выпили (мускат оказался выше всяких похвал), закусили и снова выпили - за дружбу между народами, процветание рекламного бизнеса, просветленное сознание, гармонизацию внешней среды, и прочая, и прочая, и прочая. Ролдугин был в ударе, сыпал остротами и рассказывал уморительные истории о своих прежних клиентах, а я смеялась, налегала на принесенные незваным гостем деликатесы (голод проснулся совершенно зверский) и постепенно пьянела. Но, видимо, слишком уж постепенно: когда бутылка с вином опустела, а ВП закончил свою последнюю байку и выжидательно посмотрел на меня, на кухне повисла неловкая тишина.

- Вам домой не пора? - ежась от внезапно повеявшей предутренней прохлады, спросила я.

- Домой? - удивился Ролдугин.

- На работу, наверное, рано вставать...

Он хмыкнул и поднялся из-за стола, но шагнул не к выходу в коридор, а ко мне. Я вскочила со стула и попятилась к стене.

- И мне тоже... в редакции надо быть... с утра пораньше...

- Не надоело Ваньку валять? - поморщился ВП. - Сама же меня сегодня позвала. Зачем, спрашивается?

- Но я вас не...

- Когда же ты, наконец, поймешь, - спросил он, подходя вплотную и обдавая меня легким запахом дорогого одеколона, - что для меня нет разницы между твоей явью и твоими снами? Я слышу твой зов и не могу не откликнуться на него.

- Не надо, Вольд... Владислав Петрович, - попросила я, пытаясь оттолкнуть обнимающие меня руки. - Я вас не звала. Я нечаянно. Я не могу вот так, с чужим мужчиной...

- Маг должен уметь воспринимать сущность, а не тело, - сообщил Ролдугин, и не думая убирать руки.

- Тоже мне, нашли мага!

Он прижал меня к себе и зарылся лицом в мои спутанные волосы.

- Как же я соскучился, - сказал прежний, совершенно не ролдугинский, голос...

... Мне снилось, что я лежу на большом надувном матрасе, и волны, мягко покачивая, несут его в открытое море, а сзади меня обнимает ВП. Светило солнце, над нами с криками проносились чайки и пикировали в воду, а где-то вдалеке гудел круизный теплоход. Затем гудок теплохода превратился в трель телефонного звонка, и море испарилось вместе с матрасом и чайками. Зато события прошедшей ночи молнией промелькнули перед глазами, и я успела со смесью облегчения и сожаления подумать, что полуночный визит Ролдугина мне привиделся так же, как и все остальное. Однако солнце светило на самом деле, и Владислав Петрович действительно спал рядом со мной на диване. Я осторожно сняла со своего плеча его руку, встала и пошла к телефону, споткнувшись о валяющуюся на полу пижаму.

- Ты уже в курсе? - без предисловий спросил меня Серега.

- В курсе чего? - уточнила я, отмечая про себя, как быстро мой бывший воздыхатель почуял появление конкурента и решил выйти на связь.

- Включи местные новости. Там сейчас вечерний блок повторять будут - рекомендую посмотреть.

Понурый от хронической невостребованности телевизор очень удивился, когда я его включила - впервые за время аренды этой квартиры. Наличие ТВ-ящика вовсе не входило в набор моих обязательных требований к жилью, но хозяйка наотрез отказалась увозить свой громоздкий "Рубин", и он уже который месяц безрадостно пылился в углу. На то, чтобы разобраться с каналами, громкостью и контрастностью, а также настроить домашнюю антенну, ушло какое-то время, поэтому начало новостного блока я пропустила. Звук прорезался в тот самый момент, когда камера плавно наехала на покореженный парапет небольшого моста и продемонстрировала останки дымящегося внизу, на железнодорожных путях покореженного черного джипа.

- ... В связи с чем движение пригородных поездов, - без эмоций поведала за кадром девушка-диктор, - было приостановлено с шестнадцати тридцати до восьми часов вечера. По факту происшествия возбуждено уголовное дело. Представители МВД от официальных комментариев отказались, однако в приватной беседе с нашей съемочной группой подтвердили, что сегодняшняя автокатастрофа, скорее всего, является следствием очередного витка противостояния криминальных группировок столицы. В рухнувшем автомобиле обнаружено четыре трупа, а также большое количество огнестрельного оружия. По сообщению компетентного анонимного источника, как минимум один из находившихся в машине людей относился к охране известного бизнесмена и народного депутата Николая Гусева, владельца концерна "Авто-плюс". Получить комментарии самого Николая Георгиевича по этому поводу нам пока не удалось...