На фокус-группу я все-таки успела. И вскоре об этом пожалела. Мы сидели в темной комнате перед большим, в пол стены, стеклом. Нас было шестеро: представительница проводившей фокус-группу социологической фирмы с библейским именем Ева, Юрий Леонидович, новый ответсек Марина, дизайнер Леха и мы с Маняшей. В соседней, застекольной, ярко освещенной комнате за круглым столом сидело девять человек: четверо мужчин, столько же женщин и девушка-модератор. Перед каждым из них лежал пилотный выпуск нашего нового журнала с патетическим названием "Магия жизни", и собравшиеся разбирали его по косточкам. Благодаря односторонней проницаемости разделявшего комнаты стекла участники фокус-группы не видели нас и, похоже, даже не догадывались о том, что за ними наблюдают, но от этого не становилось уютнее. Я чувствовала себя, как нервная мамаша, новорожденного ребенка которой выложили на обозрение чужим дядям и тетям, и эти дяди с тетями немилосердно щиплют его за щечки, хлопают по спине, тянут в разные стороны ручки-ножки и обсуждают, не слишком ли приплюснут носик, не чрезмерно ли оттопырены уши и почему так непропорционально велика голова.
Дяди и тети не были специалистами по младенцам, то бишь по журналам, но к их мнению надлежало неукоснительно прислушиваться, ибо социологи отобрали их как представителей нашей потенциальной целевой аудитории. Более того: от этих дядь и теть зависело, жить нашему детищу или умереть сразу после рождения, так и не добравшись до прилавков со свежей прессой и до рук настоящих читателей. К тому же меня продолжало глючить: стоило сосредоточить внимание на ком-нибудь из участников фокус-группы, как я "проваливалась" в его тело и начинала смотреть на мир из чужой черепной коробки. Когда это случилось в первый раз - с большеротой, крупногабаритной блондинкой, которая строила глазки бородачу напротив и с видом завзятого специалиста обсуждала Манину статью по предсказательной магии, я с перепугу рывком вернулась обратно в свое тело, едва не уронив его со стула. Юрий Леонидович удивленно покосился на меня и посоветовал расслабиться.
Но расслабиться не получалось. Каким-то краешком сознания я продолжала чувствовать спадающую на глаза пергидрольную челку, колышущиеся под шелковой блузой груди пятого размера и тяжесть массивных серебряных браслетов на холеных руках с ярко-малиновыми ногтями. Дабы избавиться от фантома блондинки, я сосредоточилась на ее соседке, худой желчной брюнетке. И почти сразу почувствовала сосущую боль в желудке: у брюнетки был запущенный гастрит, грозящий перетечь в язву. Тело у нее - особенно на контрасте с "блондинистым" - было сухое, жесткое и очень неуютное, как ботинок из плохой кожи, сшитый по самодельным лекалам сапожником-недоучкой. Но особенно неприятными оказались мимические зажимы в уголках рта и на лбу, из-за которых лицо ощущалось как засохшая косметическая маска. Вынырнув из тела брюнетки, я принялась массировать собственную физиономию, избавляясь от невесть откуда взявшегося напряжения, и мысленно возблагодарила небеса за то, что мне досталась гораздо более комфортная тушка. Юрий Леонидович насмешливо улыбнулся, но ничего не сказал.
А зря: может быть, призови он меня к порядку, я бы не влезла (уже из чистого хулиганства) в тело студента-очкарика, взявшегося нагло препарировать материал по тантрической магии межполовых отношений. Хлипкий очкарик, как я и подозревала, был сексуально озабочен. Впервые оказаться в мужском теле, скажу я вам - удивительное переживание. Так и тянет пощупать исчезнувшую грудь и появившиеся... гм... другие достоинства. А уж если эти достоинства под влиянием щекотливой темы медленно приходят в состояние боевой готовности - ситуация становится и вовсе пикантной. К счастью для студента, я могла лишь неявно присутствовать в его теле, но не управлять им. В противном случае было бы весьма забавно...
Мой смешок (увы, довольно громкий) пришелся как раз на конец фразы студента о том, что тезисы автора статьи противоречат сакральным тантрическим трактатам.
- Веселишься? - язвительно осведомился Юрий Леонидович.
Я устыдилась, скорчила постную физиономию и удрученно покачала головой:
- Это я так нервничаю.
ЮЛ отвернулся. Уж не знаю, поверил он мне или нет, но игрища с посещением чужих тел нужно было прекращать немедленно. Я вцепилась в сидение своего стула и решила, что больше никуда, никогда, ни за что - ни ногой. Некоторое время мне удавалось сохранять бдительность и не выходить из себя. Но продлилось это недолго: модератор покончила с тантрой и призвала группу обсудить очередную статью, касавшуюся магии еды. Столь важную тему во время подготовки пилота я не доверила никому и состряпала материал сама, соединив воедино изобретенную ВП гурмэ-терапию, аюрведические принципы питания, почерпнутые из научных журналов биохимические формулы и сочиненные самолично экзотические рецепты. Желчная брюнетка и сидящий напротив блондинки бородач мой гениальный текст едва не затоптали, но в бой с ними неожиданно вступила симпатичная девушка с африканскими косичками и заметно выступающим животиком, облаченная в просторный джинсовый комбинезон. Девушка так нахваливала мою статью, "особенно полезную для беременных", что я немедленно преисполнилась глубочайшей благодарности... и попалась в четвертый раз. В этом смешном, худом по краям и расширяющемся к середине теле я провела несколько минут: не было ни страшно, как с блондинкой, ни противно, как с брюнеткой, ни смешно, как с очкариком, к тому же ощущение шевелящегося в утробе ребенка буквально завораживало.
Маня о чем-то шепотом спросила у меня. Я, естественно, не ответила, поскольку пребывала в другой комнате, в обсуждении чудес питания и воспитания. Тогда подружка не нашла ничего лучшего, чем потрясти меня за руку. Если вас будили когда-нибудь в самый разгар увлекательного сна, будили резко и бесцеремонно - вы меня поймете. С ощущением, словно кто-то от всей души звезданул меня гантелей по голове, я вернулась в темную комнату и возмущенно уставилась на Маню. Но никаких признаков раскаяния на ее лице отчего-то не обнаружилось.
- Пошли, проветримся немного, - негромко сказала она и потянула меня в коридор.
В коридоре было солнечно, но прохладно, и гудел кондиционер. В углу ему негромко вторил кофейный автомат.
- Что с тобой сегодня происходит? - спросила Маня, выбирая двойной эспрессо и засовывая деньги в автоматную пасть.
- Не выспалась, - соврала я.
Маня внимательно посмотрела на меня, сокрушенно покачала головой и сунула выплюнутый автоматом стаканчик:
- Больше похоже на тяжелое похмелье. Пей!
- Не буду я эту гадость! - скривилась я, но Маня сдвинула брови и убежденно сказала:
- Будешь, как миленькая. Не хочу, чтобы ЮЛ прямо сегодня оставил нас без главреда.
- Какая разница? Все равно эти фокусники, - я кивнула на дверь, - журнал зарубят. И он нас всех за дверь попросит...
- А по-моему, ЮЛ всем доволен, - возразила Маня. - Не считая твоего поведения, конечно. А что статьи вызывают неоднозначную реакцию - так это даже хорошо. Спорные, а еще лучше - скандальные материалы повышают рейтинг издания и поднимают тиражи.
Слышать подобные маркетинговые речи из Маниных уст было так странно, что я незаметно для себя выпила эспрессо, и даже не почувствовала его вкус. Подруга-мучительница восторжествовала, заставила меня проглотить еще две порции автоматного омерзения, оглядела мою искаженную страданием физиономию, решила, что теперь я отдаленно смахиваю на нормального человека, и повела обратно.
Вторая половина фокус-группы прошла без эксцессов: гнусное кофейное послевкусие служило отличным противоядием от повторения попыток внедрения в чужие тела, да и Маня сидела рядом как мрачный страж, красноречиво выставив в мою сторону остро заточенный карандаш. Впрочем, все эти меры предосторожности оказались излишними: вопиюще-женственная Ева подсела к Юрию Леонидовичу и принялась развлекать его разговорами, так что я благополучно выпала из сферы начальственного внимания. Дядечки и тетечки, четыре часа разносившие моего младенца в пух и прах, под конец сменили гнев на милость и вынесли вердикт, что в целом журнал интересный, читабельный, и они с удовольствием будут его покупать. Вот только иллюстраций нужно побольше (Леха расправил плечи), но не таких банальных (Леха побледнел), ближе к теме (Леха позеленел), со смыслом (Леха покраснел) и более сексуальных (Леха поперхнулся).
ЮЛ, вопреки моим опасениям, нас не закрыл:
- Ну, что? Результаты фокус-группы в целом можно считать удовлетворительными. Однако пилот, как мы все видели, нуждается в доработке, - он повернулся ко мне. - Обсудите в редакции, как учесть замечания читателей. Жду тебя с предложениями к семи часам.
И ушел в сопровождении Евы, обольстительной, как эдемовский змий. А пятнистый красно-бело-зеленый Леха поскакал за ними следом, и из коридора до нас донесся его взвинченный, срывающийся на фальцет голос:
- Юрий Леонидович, вы тоже считаете, что дизайн журнала никуда не годится?
Что ответил ЮЛ, мы не услышали. Зато снова услышали клокочущего Леху:
- Если вы недовольны моей работой, я хочу услышать это прямо сейчас...
- Чего это он? - удивилась Марина, еще не успевшая изучить тонкую и ранимую натуру нашего дизайнера. Мы с Маней переглянулись и синхронно вздохнули. Клокотать Леха любил и, чего там скрывать, умел - но зачем же демонстрировать свое искусство новому боссу, да еще и находящемуся в обществе очаровательной девушки?..
Времени до визита к ЮЛ оставалось всего ничего, поэтому мы помчались в редакцию и устроили мозговой штурм. Вскоре к нам присоединился Леха - он еще побулькивал, как оставленный на горячей плите чайник, но уже не свистел. Судя по всему, Юрий Леонидович не выразил восторга Лехиными дизайнерскими способностями, однако и серьезного недовольства не проявил. Мы сгрудились над злосчастным пилотом и принялись думать, как вытянуть ребеночку ножки, укоротить ручки, изменить разрез глаз и приклеить к черепу непослушные торчащие уши. Предложений набралось на целый ватманский лист (Марина добросовестно записывала все варианты). С этим добром я и отправилась в кабинет большому боссу, искренне надеясь там его не застать.
Но чары Евы оказались недостаточно действенными. Юрий Леонидович находился на месте и пребывал в полной готовности к обсуждению. Я же находилась в совершенно раздерганном состоянии, поскольку за время мозгового штурма успела подключиться к каждому члену редакции по очереди, а потом и ко всем сразу. Не знаю, как бы я выжила в тот вечер, если бы не спасительная мысль: "Надо настроиться на ЮЛ". Три вдоха, три выдоха, совпадение ритмов - и вот уже я сижу, невозмутимая как Будда, разливая вокруг себя сияние спокойной уверенности.
Изучавший наш исписанный вкривь и вкось ватман Юрий Леонидович среагировал мгновенно - поднял голову и удивленно посмотрел на меня:
- Как ты это делаешь?
- Само получается, - улыбнулась я.
Но он мне не поверил:
- Влад натаскал?
- В некотором роде.
- Так я и думал. Кстати, он предлагает провести цикл командообразовательных тренингов для редакции. Что думаешь по этому поводу?
Я запнулась и выпала из состояния всесильного хладнокровия: тренинги и редакция существовали для меня настолько же отдельно, как мухи и котлеты.
- Поэкспериментируем на твоей редакции, - улыбнулся ЮЛ, - и если все пройдет успешно, будем внедрять этот опыт в других подразделениях.
Ах, какой возмущенный частный собственник тут же пробудился во мне! Я чуть было не сказала: "Нечего на моей редакции экспериментировать, это вам не лабораторные мыши!". И чуть не было не заявила, что с образованием своей команды как-нибудь справлюсь сама. И чуть было не стала в позу, совсем как Леха: "Если вы недовольны моей работой, я хочу услышать это прямо сейчас". Однако частному собственнику не повезло: распахнулась дверь, и вошел прихрамывающий, но от этого не менее стремительный Ролдугин.
- Ты что ж это девушку после работы задерживаешь, бессовестный эксплуататор? - насмешливо обратился он к Юрию Леонидовичу.
- Заходи, - кивнул тот, вместо того чтобы возмутиться. - Может, подскажешь что дельное. Мы тут как раз новый проект обсуждаем.
- Легко! - Владислав Петрович был весь - порыв, напор, искрящийся поток. Он на ходу подхватил со стола наш пилот, пролистал его за пару секунд, хмыкнул, заглянул в ватман, хмыкнул еще раз, опустился в кресло напротив ЮЛ и достал трубку.
- Во-первых, рубрики ни к черту не годятся, - заявил он, и я почувствовала, что начинаю бледнеть, краснеть и зеленеть, подобно нашему доблестному дизайнеру. - Что это такое: "магия денег, магия власти, магия отношений, магия еды, магия одежды..."? Библиотечный каталог?
- Мы обыгрывали название журнала - "Магия жизни", - буркнула я.
- Обыграли, называется! - фыркнул он.
- У вас есть другие варианты?
- Сколько угодно. Берем первую рубрику. Тайны золотого тельца. Финансовый гуру. Денежный мешок. Боги богатства. Улыбка Хотэя. Ты почему не записываешь?
- И так запомню, - уязвленной змеей прошипела я. Мне стоило немалых усилий убедить редакцию в гениальности предложенной мной же схемы рубрик, и теперь все построения летели под откос, подорванные партизаном по имени ВП. Ну кто просил его являться сюда именно сейчас?!
- Пиши, Ника, пиши, - сказал ЮЛ. - Не думаю, что лучшие политтехнологи страны часто будут работать твоими копирайтерами.
Пришлось подчиниться. Ролдугин был в ударе, и очень скоро оборотная сторона ватмана покрылась перечнем его гениальных идей. Критическому разбору подверглись не только рубрики, но и названия статей, а также их содержание - куда там жалким попыткам участников прошедшей фокус-группы! Когда ВП покончил с контентом и перешел к дизайну, я порадовалась отсутствию Лехи: его точно хватил бы удар. Пляски над трупом пилотного номера закончились категорическим утверждением, адресованным уже не мне, а Юрию Леонидовичу:
- Надо срочно брать в штат хорошего фотографа, иначе визуальный ряд не вытянуть. У меня, кстати, есть толковый хлопец на примете, он и рисует хорошо...
- Присылай своего хлопца, - кивнул ЮЛ. - Ника, а тебе два дня на коррекцию пилота. Можешь приступать прямо сейчас.
- Нет уж, - весело парировал Владислав Петрович, - прямо сейчас я ее забираю. У нас и других дел полно.
И фривольно подмигнул мне. Юрий Леонидович понимающе улыбнулся, и против наглого умыкания ценного главреда возражать не стал. Я скрутила ватманский символ редакционного позора в увесистый рулон, молча кивнула ЮЛ и вышла из кабинета вместе с ВП. Вулканы негодования бушевали в моей душе, грозя излиться на Ролдугина, который шел рядом и как ни в чем не бывало рассказывал, что поразмыслил на досуге над проблемой растущего ресурсного голода на нашей планете, и нашел способ обойти первый закон термодинамики. Я молчала. Он добавил, что даже Вселенная не может считаться замкнутой системой, поэтому закон сохранения энергии - не более чем архаизм. Я молчала. Он сообщил, что второй закон термодинамики тоже имеет ограниченную сферу применения, и незаслуженно абсолютизируется. Я молчала. Он сказал, что создать вечный двигатель - проще пареной репы, но этому препятствуют насажденные учеными ограничивающие убеждения и нефтяное лобби в правительствах развитых стран. Я молчала, предоставив защиту основ физики кому-нибудь другому - с меня хватило поруганного журнала.
- Зачем вы это сделали? - прорвало меня, когда мы вышли на улицу и направились к белому "мерсу".
- Что именно? - уточнил ВП. - Спас тебя от выпуска некачественного продукта?
- Благодарствуйте, дяденька! - я сделала сердитый книксен и собралась идти в противоположную сторону, но Ролдугин успел схватить меня за локоть и прочел лекцию о противопоказанном духовному искателю смертельно-серьезному отношению к результатам своего труда.
- Легче надо быть, игривее, и люди к тебе потянутся, - поведал он сногсшибательную новость и подвел меня к машине. - Садись.
- Я домой и пешком дойду!
- Садись, говорю. У нас столик в ресторане заказан. Будем праздновать твой триумф.
- Какой триумф? - я потрясла рулоном ватмана. - Вот этот?!
- Нет, чтоб спасибо сказать за конструктивную критику, - покачал он головой. - А журнал - кто спорит? - замечательный, читатели будут его с руками отрывать. Особенно после доработки.
На грубую лесть я не купилась:
- Все равно не поеду. Мне сегодня надо... Серегу проведать!
Конечно, еще секунду назад никого проведывать я не собиралась, но тут закусила удила: не могу же я пьянствовать по ресторанам, когда мой, можно сказать, лучший друг, возможно, находится при смерти!
- Ладно, - усмехнулся Ролдугин, - сначала заедем к Любе.
У Любы нас не ждали. Серега, которого я в последний раз видела лежащим пластом на Любином матрасе, бодро выглянул из кухни и застыл столбом - если только бывают столбы, держащие в руке скворчащую сковороду. Застывать было от чего: из одежды на Сереге был лишь кухонный передник, а я (вот балбесина!) опять открыла дверь своим ключом. Не смутился только Владислав Петрович.
- Отлично выглядишь, - похвалил он Серегу и направился в комнату.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила я, делая вид, что страшно интересуюсь содержимым сковородки и не замечаю нестандартного наряда друга. Пахло не то жареными сосисками, не яичницей с колбасой.
- С-спасибо, лучше, - краснея, ответил Серега, и попятился к плите (видимо, чтобы не шокировать меня своим видом сзади). - Г-гораздо.
Непринужденная беседа явно не клеилась, и я отправилась вслед за ВП, надеясь, что пребывающая в неглиже Люба спокойно отреагирует на мое появление. Согласитесь, логично предположить, что если у вас на кухне хозяйничает голый мужик, то и вам одежда как бы ни к чему. Но на Рыси был неизменный кожаный костюм, и она не валялась в постели, как я успела вообразить, а мягко двигалась по комнате, выполняя комплекс тай-цзы и попутно разговаривая с Ролдугиным. Они обсуждали какую-то абракадабру: туйшоу, жоугуны, нейгуани и дуэляни.
- Давно его попустило? - спросила я, имея в виду новоиспеченного повара в набедренном переднике.
- Сегодня ночью, - ответила Люба, делая длинное, тягучее движение из одного угла комнаты в другой и поворачивая руками невидимый шар. - Во время Стены огня.
Вот оно что. Пока я превращалась то в пламя, то в камень, то в воду, Любаня занималась более насущными проблемами, и таки вытащила Серегу из засасывавшей его энергетической дыры.
Дверь ванной комнаты хлопнула, и оттуда показался предмет нашей беседы - все еще с голым торсом и босиком, но в джинсах.
- Как будто заново родился, - подтвердил он. - Кстати, ужин готов. Прошу к столу.
Люба и глазом и не повела, продолжая свой беззвучный кошачий танец по комнате. Однако мне показалось, что каждый волосок на ее коже ощетинился от перспективы созерцать нас с ВП в квартире еще пару часов. Я выразительно посмотрела на Ролдугина. Он понял и с сомнением почесал нос:
- Ника, ты есть хочешь?
- Опять?! - возмутилась я. - Мы же только что из ресторана!
- Да, отличный был буйабес, - Владислав Петрович с фальшивым самодовольством погладил живот. - А фаршированный чангурро... М-м-м... Так что ужинайте без нас, ребята. Мы вообще на минутку заскочили, посмотреть, как вы тут.
- А мы тут отлично, - с подозрительным энтузиазмом откликнулся Серега. - Живы, здоровы и переполнены энергией, - он согнул руку, демонстрируя бицепс. - Вот схожу еще завтра на обследование, чтоб окончательно убедиться, что все в порядке...
Люба за его спиной остановилась с поднятой ногой, так и не закончив движения.
- А вот этого не советую, - с подчеркнутым равнодушием сказал ВП. - Ты же знаешь кредо наших врачей: "Нет людей здоровых, есть необследованные"? Придумают каких-нибудь несуществующих диагнозов, и с лету тебя в депрессию загонят. Хочешь опять себя сиделками окружить?
- Не хочу, - помотал головой Серега, и бесшабашно махнул рукой. - Фиг с ним, с обследованием.
Люба с благодарностью посмотрела на шефа, и я с удивлением обнаружила, что она умеет улыбаться...
- Так. В ресторан мы уже опоздали, - насмешливо сообщил ВП, когда мы снова оказались в машине. - Так что ты торчишь мне домашний романтический ужин.
Я судорожно стала припоминать содержимое фуриевского холодильника, но ничего кроме йогурта и картошки припомнить не смогла. Владислав Петрович благородно пришел на помощь:
- А поскольку у тебя есть как обычно нечего...
- Вот только не надо обобщать!
- ... то я приглашаю тебя к себе. И готов выслушать сорок восемь доводов, почему ты никак не можешь на это согласиться.
Я не выдержала и улыбнулась. И поехала отбывать романтический ужин.
После маленького и безликого жилища Рыси двухуровневая квартира Ролдугина напоминала восточный дворец. Мозаичные полы, охристые стены, терракотовые диваны, воздушные драпировки, разбросанные по ярким тканным коврам большие и маленькие подушки с бахромой, светильники в виде ваз из кованого железа - я в изумлении повернулась к ВП, не понимая, куда он меня привез.
- Впечатляет? - судя по довольной улыбке, именно такой реакции он ожидал.
- Гм. А раньше вы отличались непривязанностью к материальным благам...
- Видишь ли... К своей непривязанности я тоже не привязан, - он подмигнул и пошел в огромную кухню-столовую. Здесь царили малахитовый и теплый апельсиновый цвета, пахло имбирем и кардамоном, а глянцево-черный хай-тековский холодильник, словно стесняя своей современности, прятался в ажурной нише.
Ни шеф-повара, ни метрдотеля из меня не вышло, - разве что поваренок-подмастерье да официант на подхвате у Владислава Петровича. Он вдохновенно колдовал над мудреными блюдами, бесстрашно смешивая мед и тушеное мясо, пассированный лук и вишневый сироп, копченую рыбу и пекинскую капусту, а я сидела на резном диванчике с мягкой спинкой, любуясь спектаклем и периодически подавая маэстро нужные продукты.
А потом был безупречно сервированный стол, свечи с запахом сандала, японское сливовое вино, пьянящий аромат табака и звучавшие из скрытых где-то за многочисленными драпировками динамиков флейты и барабаны. Мы танцевали босиком, утопая в ворсистом ковре, и мир кружился вокруг меня десятками мерцающих светильников, и я превращалась из затерянной в безбрежном космическом океане пылинки материи в солнце, вокруг которого вращались планеты, астероиды и облака межзвездной пыли. И домой, естественно, в тот вечер так и не попала...
Утром в редакции меня ждал сюрприз, а Леху - удар. Толковый парень, порекомендованный ВП в качестве фотографа, оказался Эдиком (везет мне с этим именем!) - но не озабоченным парапсихологом, от которого я бегала ночью по лесу, а тем самым художником, о котором рассказывала Ира. "Талантливым мальчиком", бросившим прежнего Ролдугина в трудную минуту и фактически подтолкнувшим его к смерти. Длинноносым и длинноволосым гением, над фотографиями и эскизами которого мы сгрудились всей редакцией и долго рассматривали, не находя слов. Его работы заставляли улыбаться, содрогаться, хмуриться или сдерживать слезы. Люди, смотревшие с его фотопортретов, проникали в комнату и наполняли ее своими движениями, мыслями, эмоциями. Линии на его рисунках жили собственной, неподвластной времени жизнью. Для любой редакции такой фотограф и художник был бы настоящей находкой, чудом, подарком судьбы - но для меня гений и злодейство по-прежнему оставались вещами несовместными, и я отозвала Эдика в сторонку:
- Как вы нас нашли?
- Позвонила старая знакомая, сказала, что вы ищете фотографа. А я как раз искал работу...
- Знакомую зовут Ирина?
Он кивнул.
- А с Владиславом Петровичем Ролдугиным вы тоже знакомы?
Гений напрягся, побелел кончиком длинного носа:
- Был когда-то. Очень давно. А что?
- Да так, - улыбнулась я. - Интересуюсь на всякий случай...
А сама подумала, что с этим субчиком надо держать ухо востро. Что там говорила Ира: "Некрасиво так ушел, с готовым заказом, который они с Владиславом Петровичем вдвоем разрабатывали"?
- Надо понимать, я вам не подхожу? - помрачнел Эдик.
- Почему же? На испытательный срок мы вас берем. А там видно будет...
Похоже, он очень нуждался в работе: безропотно проглотил мое откровенное недружелюбие и пообещал выложиться на полную катушку.
В искусстве визуальной подачи материала Эдик был, несомненно, Моцартом, а Леха не дотягивал даже до Сальери - и как только мы приступили к "усовершенствованию" (читай: полной переделке) журнала, в воздухе запахло жареным. Наш официальный дизайнер принялся грозно растопыривать крылья, точить несуществующие шпоры и всячески демонстрировать, кто здесь хозяин, однако голос его то и дело сбивался на нервное дребезжание. Эдик, надо отдать ему должное, вел себя максимально корректно: наши задумки не критиковал, на своих идеях не настаивал, и ролью второго плана полностью довольствовался. Не знай я о его темном прошлом - приняла бы за ангела во плоти.
- Как там мой протеже? - спросил вечером ВП, когда я села в поджидавший меня "мерс".
- Толковый, спору нет. Номер полностью преобразился, я даже не ожидала. Одного не понимаю: вы разве не в курсе, что он вашего... предшественника подставил по полной программе?
- В курсе.
- Тогда почему вы выбрали именно его? Разве мало других талантливых ребят?
- Помнишь Библию: "Один раскаявшийся грешник для Господа дороже, чем сотня праведников", - загадочно улыбнулся Ролдугин.
- А вы уверены, что он - раскаявшийся?
- За свое предательство он получил сполна, - ответил Владислав Петрович. - А раскаялся ли - посмотрим...
Шанс прояснить этот вопрос представился через десять дней, когда первый номер "Магии жизни" уже вовсю продавался в киосках, на лотках и в супермаркетах, а ЮЛ и ВП таки уболтали меня провести тренинги для редакции. Эти десять дней отношения с Ролдугиным были идиллически-прекрасны: он встречал меня после работы, дарил цветы и подарки, выгуливал по модным ресторанам и клубам, интересовался моей работой, не язвил и не указывал на мои недостатки, давал множество дельных советов по журналу и вообще вел себя как мужчина с самыми серьезными намерениями. Я позволила себе забыть, что нелюди не бывают обычными мужчинами, и намерения у них лежат в магической, а совсем не в матримониальной плоскости, и в кои веки расслабиться. Накануне выхода журнала я даже переехала к нему жить. Вышло это совсем прозаически.
- Слушай, - сказал Владислав Петрович, - тебе не кажется, что это глупо: отвозить тебя каждую ночь домой, заезжать за тобой каждое утро перед работой? Столько времени зря пропадает...
- Могу и на такси, - от неожиданности я попыталась обидеться.
- А можешь и вовсе не уезжать, - рассмеялся он. - Или в квартире у Светы есть нечто такое, чего нет у меня?
Ничего особенно в осиротевшем после отъезда Фурии помещении, конечно, не было, и в тот же вечер мои вещи перекочевали в роскошные ролдугинские покои. При этом я умудрялась хранить изменения личной жизни в тайне от всех. Во всяком случае, думала, что умудряюсь...
Редакция отнеслась к идее прохождения тренингов по командообразованию (которое мы обозвали модным словом тимбилдинг) без энтузиазма. Оно и понятно: работы над следующими номерами у нас было невпроворот, поэтому мероприятие назначили на воскресенье. А лишить наемного работника законного выходного, как известно, - все равно, что отнять любимую игрушку у неполовозрелого ребенка. Однако поскольку инициатива исходила от самого Юрия Леонидовича, попытки Лехи подбить народ на бойкот провалились.
А проявленная мной толика административно-организационной мудрости вкупе с арендованным микроавтобусом позволили перенести действо из скучного помещения на лоно природы, что почти придавало ему статус пикника. Итак, мы приехали на симпатичную лесную поляну, выгрузили запасы еды и питья, расставили по кругу раскладные стулья, сели и приготовились превращаться в настоящую команду доблестных работников ножа и топора... тьфу ты, диктофона и клавиатуры.
- Ну, Ника, давай что-нибудь разминочное для начала, - ошарашил меня Владислав Петрович. До этой минуты он и словом не обмолвился, что я буду вести чертов тимбилдинг вместе с ним, а не изображать рядового члена редакционного полуфабриката. Ничего оригинальнее "знакомства со стульями" в голову не пришло, и я вкратце поведала правила игры.
Мой неожиданный переход из стана обреченных на участие в тренинге журналистов в стан проводящих этот самое безобразие тренеров ребята восприняли как предательство интересов партии и народа, поэтому играли с явной неохотой, а на меня косились с осуждением. Разве что Маня отнеслась к происходящему с пониманием, а Эдику было и вовсе не до моей политической принадлежности: при виде Ролдугина он застыл, как загипнотизированный удавом бандерлог, и более не шевелился.
Владислав Петрович тем временем бодро принялся за любимую работу, то бишь начал ошарашивать набегавшихся сотрудников каверзными вопросами о личной и коллективной миссии, перспективных целях и направлениях развития. Тренинговое колесо завертелось, набирая обороты. Кто-то отшучивался, кто-то погружался в глубокую задумчивость, кто-то пытался умничать. Высокоинтеллектуальные беседы и мозговые штурмы сменялись подвижными играми. Народ раскрепостился, разогрелся, увлекся - один только Эдик сидел истуканом. На него было больно смотреть, но ВП делал вид, что ничего не замечает. Я осторожно, стараясь не погрузиться слишком глубоко, просканировала состояние Эдика. Страх, обреченность и чувство вины - тяжелый, смерзшийся ком заполнял все пространство от желудка до горла, не давая ни вдохнуть, не выдохнуть.
- Долго вы над ним издеваться будете? - вполголоса спросила я Ролдугина, когда мы сделали перерыв на обед. - Человек уже извелся весь.
- Во-первых, это не я, а он сам над собой издевается, - ответил ВП. - А во-вторых, не спеши, а то успеешь. Клиент должен дозреть до катарсиса.
Клиент дозревал до самого вечера. Мы успели побегать по бревнам, попадать с дубового сука в руки товарищей, построить переправу через речку, поиграть в необитаемый остров, походить "гусеницей", погудеть в унисон, изобрести тринадцать способов защиты от комаров, разобраться со своей целевой аудиторией и сформулировать, для чего каждому нужна эта работа и этот коллектив. В котле над костром уже побулькивал ужин, в воздухе разливалось умиротворение, Марина вздыхала, что никто не догадался взять гитару - словом, картина вырисовывалась почти пасторальная. И тогда не предвещавшим ничего дурного голосом Владислав Петрович предложил каждому члену команды высказаться о своих сильных и слабых сторонах, а также чистосердечно признаться, чем он может быть полезным команде, а чем - вредным.
Задание было не самым приятным, но и не самым сложным за прошедший день. В конце концов, все мы хоть раз в жизни проходили собеседования, заполняли анкеты и занимались самопрезентацией. А поскольку человек неисчерпаем как атом, то всегда есть возможность выбрать из кучи личных достоинств и недостатков наиболее приемлемые и выставить их на всеобщее обозрение. Схалявить, то есть. Что все и сделали. Маня посетовала на свою рассеянность, Марина к собственным недостаткам отнесла гиперответственность, новые журналисты Стас и Денис покаялись в неорганизованности и склонности откладывать важные дела на потом, студентка Анечка считала своим слабым местом недостаточную коммуникабельность, Леха самокритично заметил, что иногда (ну очень редко) бывает раздражительным... Один только Эдик подобрался, как перед прыжком в пропасть.
Когда до него дошла очередь, солнечное сплетение у меня противно заныло от предчувствия приближающегося катарсиса. И не ошиблось.
- В полиграфическом дизайне, фотографии и графике я могу практически все, - нескромно сказал Эдик, и я почти услышала, как скрежещут Лехины зубы. - Готов работать в любом режиме, уживаюсь практически с любым коллективом и способен удовлетворить запросы практически любого заказчика. - Сотрудники редакции начали зевать, перешептываться, вертеться и всячески демонстрировать, что слушать подобные рекламные спичи не желают. Эдик замолчал, набрал полную грудь воздуха и продолжил. - Что касается вреда, который я могу принести команде... - Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Ролдугину. - Однажды я предал человека, который был моим учителем, - на поляне вдруг стало тихо-тихо, лишь потрескивали дрова в костре, да фыркала почти готовая каша. - Мне сделали предложение, от которого я не смог отказаться. Пообещали большие деньги, а для моей девушки... бывшей... это было важно. Да и сам я считал, что уже перерос жалкую фирмочку, в которой начинал работать. А там сразу - должность директора рекламного департамента крупной компании, участие в международных выставках, неограниченные перспективы... В общем, ушел по-английски, без прощаний и объяснений. И четыре месяца жил с ощущением, что наконец схватил Бога за бороду. Совесть иногда ныла, но не так, чтоб очень. А потом меня вдруг уволили - без всяких причин. То есть причина была, конечно: новая любовница Большого босса захотела на мое место. Но я-то всегда считал, что главное - талант и умение работать, а в этом со мной мало кто тягаться может. Мы с моей девушкой накануне заявление в загс подали, квартиру в кредит брать собрались, а тут - раз! - спасибо, мы в ваших услугах больше не нуждаемся. Я так обиделся, что даже не стал из них деньги выбивать, которые мне задолжали. Новую контору нашел без проблем. Правда, свадьбу пришлось отложить. А контора эта через полтора месяца загнулась. Потом я через одного знакомого на ликеро-водочный завод вышел, разработал для новой продукции все от фирменного стиля до рекламной компании - они мне так и не заплатили... Короче, с тех пор с работодателями одна и та же история: либо кидают, либо разоряются. Все без исключения.
Он замолчал, выжидающе глядя на Владислава Петровича, но то не произнес ни слова.
- А твоя девушка? - негромко спросила Марина.
- Мы расстались. Давно. Да и не в ней было дело, если разобраться...
- А в чем? - спросил Ролдугин. - Выводы-то где?
- Выводы? - Эдик ненадолго задумался. - Видимо, вывод один: я не только учителя, но и самого себя предал. А это искупить невозможно.
- Это глупость, а не вывод. Искупить можно все что угодно, было бы желание.
- Думаете, я не пытался?!
- Значит, неправильно пытался, - ВП повернулся ко мне и хитро прищурился. - Ну что, устроим вечер искупления грехов и сжигания кармических хвостов?
- Неужели через костер прыгать будем?! - со священным трепетом спросила Анечка.
- Тебе костер вполне подойдет, - весело ответил ВП. - А Эдик у нас других испытаний боится, - и повернулся к нему. - Ты как, к искупительно-освободительному подвигу готов?
- Я уже к чему угодно готов. Хуже все равно некуда.
- Отлично. Тогда лезь на дерево, - он указал на высоченную березу, возле которой мы сидели.
Даже при свете костра было заметно, как смертельно побледнел Эдик:
- Но вы же знаете, что я...
- Потому и говорю, - перебил его Ролдугин. - Лезь, или не морочь голову.
Эдик встал. Растерянно посмотрел на меня, на березу, на ВП, снова на березу: толстый, почти прямой ствол, редкие ломкие ветви, подпирающая вечернее небо раздвоенная верхушка. Сделал несколько вымученных шагов к дереву. О том, что Эдик панически боится высоты, я догадалась еще днем, когда он исчез куда-то во время "падательного" тренинга. И сейчас с недоумением посмотрела на Владислава Петровича, но он предостерегающе поднял ладонь, показывая, что знает, что делает. Эдик подошел к березе вплотную. Попробовал взобраться на нижнюю ветку, находившуюся примерно на уровне его головы, но вспотевшие ладони соскользнули, и он ударился коленом об ствол. Поднялся, повторил попытку - на этот раз удачно. Встал на ветку, прижимаясь к стволу и избегая смотреть вниз. Я чувствовала, как мелко подрагивают его руки, и оглушительно бьется сердце. Вторая ветка была почти рядом и далась Эдику без особого труда. До третьей, изгибавшейся вниз от ствола, пришлось сильно тянуться, и он едва не сорвался, но каким-то чудом удержался и застыл, распластавшись по дереву, как ящерица. Лоб вспотел, а ноги стали противно-ватными, ненадежными, готовыми оступиться в любую секунду. Болело колено. Саднили содранные о кору ладони, и снова предательски намокали пальцы.
- Хватит? - спросил он сдавленным голосом.
- Нет, - ответил безжалостный ВП.
Эдик сглотнул. Вытер ладони о бересту. Поднял голову и долго смотрел на две следующие ветки. Решился и, ухватившись за них руками, попытался подтянуться, отталкиваясь правой ногой от небольшого сучка. Сучок обломился в тот самый момент, когда Эдик убрал левую ногу с предыдущей опоры. Анечка вскрикнула. Эдик беспомощно повис на руках - а накачанной мускулатурой гений дизайна не отличался.
- Сделайте что-нибудь, он же сейчас разобьется! - возмущенно обратилась к стоявшему под деревом Ролдугину Марина, но он бросил на нее такой взгляд, что она надолго умолкла.
Эдик нащупал ногой то, что осталось от сучка, подтянулся, нашел другой ногой темный нарост на коре, уперся в него и неимоверным усилием вытащил тело наверх, на толстую ветку. Долго не решался подняться и встать на новой опоре во весь рост.
- Может, хватит уже? - спросила Анечка.
- Выше! - скомандовал ВП.
Эдик поднялся на ноги, отдышался и продолжил свой головокружительный путь наверх. Мне казалось, что он лез целую вечность. Мышцы ломила так, словно это я карабкалась к верхушке березы, почти ничего не соображая от страха. Наконец ствол утончился и медленно качнулся под висящим на нем Эдиком - сначала в одну сторону, потом в другую.
- Достаточно, - сказал Ролдугин.
Эдик ничего не ответил. Мы стояли, задрав головы, и смотрели на скрывавшую его крону. Пахло подгоравшей на костре кашей. Через минуту хриплый голос сверху спросил:
- Спускаться?
- Пока не надо, - ответил ВП. - Посиди там некоторое время, - а потом посмотрел на ребят: - Всем вольно. Давайте ужинать.
Никто не посмел его ослушаться. Котел перекочевал на землю, а спасенная от уничтожения каша с мясом - в миски. Кусок не лез мне в горло. Здесь, на безопасной земле, сидел лишь призрак Ники, а сама она качалась на дереве вместе с Эдиком, вцепившись в березовые прутья коченеющими пальцами. Вспотевшую спину обдувал ветер. Ступни ног почти не чувствовались. В голове звенело. Силы заканчивались.
- Оставь его в покое, - негромко велел мне Ролдугин, который тоже не притронулся к своей порции. - Все под контролем. Займись лучше осознанностью остальных подопечных.
Я огляделась и обнаружила, что ребята хомячат кашу так, словно последние пару дней у них маковой росинки во рту не было. Походили они на зомби: челюсти безостановочно перемалывали гречку, а взгляды оставались прикованными к Эдиковой березе.
- Закройте глаза, - скомандовала я. - И постарайтесь прочувствовать, что вы едите. Употребление пищи - это тоже тренинг. Отслеживайте свои автоматизмы.
Глаза закрылись. Челюсти замедлились. На лицах начало проявляться сосредоточенно-созерцательное выражение. ВП жестом показал мне, чтобы после еды я увела ребят подальше. Я понимающе кивнула: спуск всегда сложнее подъема, и любая помеха сейчас могла оказаться для Эдика роковой.
Как только медитативное пережевывание каши завершилось, мы отправились вглубь леса - практиковаться в осознанном передвижении между деревьями с завязанными глазами и искать личные места силы. А когда вернулись, то обнаружили на поляне лишь Владислава Петровича, задумчиво курившего трубку.
- А где Эдик? - ахнула я. - До сих пор на березе?!
ВП улыбнулся и указал в противоположном направлении. Там что-то, сипя и кряхтя, слезало с... осины. Длинные волосы были спутаны и всклокочены, через всю левую щеку тянулась внушительная царапина, но идентифицировать Эдика все-таки было можно.
- Вы что?! На следующее дерево его послали?!
- Я сам, - тяжело дыша, сообщила жертва ролдугинских экспериментов. И, едва покинув осину, полезла на дуб. - Закрепляю результат...
Не знаю, что произошло между ним и ВП за время нашего отсутствия, но с дуба Эдик слез преобразившийся.
- Все! - торжественно объявил он. - Заклятие снято, чары развеяны, опасности для общества я больше не представляю. Фух!
И упал в траву, совершенно счастливый. Ребята уставились на него со смесью зависти и удивления.
- Есть еще желающие почистить карму? - иронично осведомился Ролдугин.
Желающие, к моему удивлению, нашлись. Первой откликнулась Анечка:
- А если человек нечаянно предал того, кто его очень любил... скажем, своего парня... И с тех пор у него не ладится личная жизнь...
- У человека или у парня? - под общий хохот уточнил Денис.
- У меня, - вспыхнула Анечка и с надеждой посмотрела на Владислава Петровича. - Это тоже можно исправить?
ВП с улыбкой указал глазами на костер.
- Шутите? - недоверчиво насупилась Аня.
Он продолжал улыбаться и молча смотреть на Анечку. Девушке явно стало неуютно.
- Я врубился! - вмешался Стас. - Ты ведь огня боишься, верно? - обратился он к Ане и, не дожидаясь подтверждения, ткнул в сторону балдевшего на траве Эдика. - А у него был страх высоты. Короче, рецепт такой: делаешь то, чего больше всего боишься, пока не торкнет как следует. Тогда и фобия исчезает, и этот... кармический хвост отваливается. Правильно? - на сей раз вопрос был адресован Ролдугину.
- Показать, где река, или сам найдешь? - спросил в ответ ВП.
- Понял, - сказал Стас, почесал в затылке и потопал в чащу.
- Сходи с ним, Ника, - попросил Ролдугин. - Проследи, чтобы не захлебнулся, когда нырять будет.
Я догнала Стаса почти у самого берега:
- Какие грехи замаливать собираешься, если не секрет?
- Не секрет, - он начал решительно стягивать одежду, словно боясь передумать. - Подсел я на компьютерные игры, как последний нарк. Почти каждую ночь за компом втыкаю, пока перед глазами пятна не замельтешат. А потом весь день как чумной, и башка раскалывается. Удовольствия никакого, а завязать не могу.
- Ясно. А аквафобия у тебя давно?
- С детства. Отчим в ванне чуть не утопил, по пьяни.
Какая разнообразная и богатая событиями у людей жизнь, однако!
Стас разделся до трусов и зашагал к воде. У самой кромки, однако, он чуть замялся, и сжался, почти как Эдик на дереве.
- Подожди, - заторопилась я, понимая, что он сейчас бросится в реку с размаху, как с обрыва головой, и начала стягивать джинсы. - Давай-ка ты сначала на мелководье нырнешь, а я тебя за руку подержу.
- Я тебе что, маленький?! - возмутился Стас, но на берегу меня все-таки подождал.
Предосторожность оказалась не лишней: мы зашли в воду только по пояс, а его уже бил озноб, к горлу подкатывала тошнота, и мышцы ног напряглись в предсудорожном спазме.
- Дальше пока не пойдем. Попробуй здесь погрузиться, - предложила я.
Стас кивнул, присел, ушел под воду с головой - и тут же всплыл, выпучив безумные глаза, отплевываясь и цепляясь за мою руку, как за спасательный круг. В лесу - там, откуда мы пришли - раздался испуганно-восторженный женский вопль: должно быть, Анечка таки решилась прыгнуть через костер. Кто-то присоединился к ней с молодецким посвистом. Это подстегнуло Стаса, и он нырнул еще раз - примерно с тем же результатом. Вынырнул, откашлялся и нырнул снова - парень попался упрямый.
Избавление от игромании и аквафобии заняло много времени. Я замерзла, устала, перестала чувствовать сдавленную Стасом руку и послала Ролдугину горячую мысленную благодарность за то, что бестрепетно отправил меня на галеры. Мессидж дошел довольно быстро: послышался хруст раздвигаемых и треск ломающихся под ногами веток, и Владислав Петрович в сопровождении сотрудников редакции появился на берегу.
- Что, не выходит цветок каменный? - ехидно спросил он.
- Выходит, но медленно, - ответила я: мы со Стасом стояли уже не пояс, а по горло в воде, и кармостирательные погружения все продолжались и продолжались.
Ребята, стоя на берегу, начали наперебой хвастаться своими успехами: кто сколько раз прыгнул через костер, кто повторил подвиг Эдика с березой, кто победил страх перед насекомыми, темнотой и лицами противоположного пола.
- Плыви-ка сюда, Стас, - скомандовал ВП, и Стас поплыл, молотя руками по воде так, будто за ним гнался крокодил. Только на берегу до него дошло:
- Блин, я ж плавать не умею, - и он засмеялся, стуча зубами.
Ролдугин развернул парня спиной к себе, заставил сцепить руки за головой и резко дернул их назад. Хрустнули позвонки.
- Мама! - пискнул Стас.
Владислав Петрович хлопнул его ладонью между лопатками и подтолкнул обратно к реке:
- Попробуй теперь.
Дельфина из Стаса не получилось, но до середины реки он доплыл вполне сносно, нырнул, проплыл метра три под водой, вынырнул возле меня и победно заорал:
- Ура, заработало! Эх, хорошо-то как!
Стоящий на берегу народ откликнулся на этот вопль, сбросил одежду и тоже полез купаться. Один только Леха остался на берегу, с презрительным видом наблюдая творящуюся вакханалию.
Когда мы ехали обратно в город, я услышала, как он тихо втолковывал Денису:
- Вечер искупления грехов, как же! Только полные идиоты могут на такое купиться. Типичные методы промывания мозгов. Выдаешь добровольно все свои уязвимые места - и они берут тебя тепленьким. А этот... гений недоделанный... Вот увидишь, завтра же его попрут. Это же надо додуматься: рассказывать, что фирмы от его появления разоряются!..
Эдик и ВП сидели в другом конце микроавтобуса и беседовали, насколько я могла судить, об отличиях современных магических посвящений от их древних аналогов.
В понедельник Эдика (к его полнейшему изумлению) не только не уволили, но и повысили до арт-директора. Леха, оказавшийся в подчинении ненавистного конкурента, пришел в ярость, обозвал всех свихнувшимися сектантами, и демонстративно написал заявление по собственному желанию. Оно было завизировано в тот же день.
- У нас не тимбилдинг, а тимдистракшн какой-то получился, - подытожила я поздно вечером, рассказывая Ролдугину об изменениях редакционного состава.
- Чем раньше уходят лишние люди, тем лучше для команды, - пожал плечами ВП.
Трудно сказать, превратилась ли за один выходной наша редакция в команду с большой и гордой буквы К, но работать стало интереснее... и сложнее. Если первый номер был распланирован мной от начала и до конца, то со вторым прошедший через тренинговое горнило народ взбунтовался и заявил, что хочет быть со-творцом, а не тупым исполнителем. Все немедленно встало с ног на голову. Денис захотел попробовать свои силы в магии оракулов, потеснив с насиженного места Маняшу. Маня заявила, что в таком случае возьмет на себя "денежную" рубрику, хотя финансовые темы никогда не были ее коньком. Анечка вызвалась заняться исследованиями сексуальных ритуалов папуасов Новой Гвинеи - к неудовольствию Стаса, который собирался сделать материал о психофизиологических и энергетических аспектах целибата. В качестве компенсации пришлось отдать ему мою любимую "кулинарную" рубрику и раздел по магии науки, которым раньше заведовал Денис. Марину неожиданно потянуло в магию ювелирных украшений - так, что она едва не забыла о своих ответсековских обязанностях...
Я чувствовала себя как гибрид коровы и сороконожки, вызвавшийся участвовать в чемпионате мира по фигурному катанию. Ноги разъезжались в разные стороны, выписывали несусветные пируэты, брыкались и отпихивали друг друга. Тут уж было не до тройных тулупов, двойных акселей и артистичности телодвижений. В задаче-максимум значился лишь один пункт: не грохнуться фэйсом об лед. С этой задачей я худо-бедно справилась, и расползающийся в клочья второй номер наспех прихватила белыми нитками. Однако, памятуя ситуацию с раскритикованным пилотом, решила заранее показать плод коллективного творчества Ролдугину.
Владиславу Петровичу, вопреки моим ожиданиям, номер почти понравился и удостоился похвалы за повысившуюся читабельность, динамизм и наконец появившуюся палитру мнений.
- Но все равно пресновато, - резюмировал ВП, возвращая мне распечатку. - Не хватает чего-нибудь... яркого, экстремального.
- Чего, например?
Он на секунду задумался:
- Например, материала по магии смерти.
Теперь уже я задумалась, и надолго. Беспокоило меня два вопроса: не шокирует ли такая статья читателей ("Не шокирует", - сказал ВП, хотя я ни о чем не спрашивала вслух), и кто из моих "коммандосов" в состоянии написать на эту тему что-нибудь вразумительное.
- Сама возьмись, если они не справляются, - Ролдугин опять беспардонно вмешался в ход моих мыслей.
- Да я и сама не справлюсь, наверное, - вынужденно призналась я. - Совершенно не представляю, что об этом можно написать. Разве что поискать тексты по Тибетской книге мертвых. Или что-нибудь про Вуду откопать...
- Это любой дурак сделать может. А от тебя требуется эксклюзив, основанный на собственных мыслях и личном опыте.
- Какой там у меня личный опыт...
- Здрасьте! Ты уже как минимум двух старушек на тот свет спровадила. Не говоря уже о том, как меня оттуда вытащила...
- И что вы предлагаете? Написать мемуары "Как я помогала Клавдии Сергеевне искать свой последний приют"? Или "Как я заключила сделку со Смертью и превратила мертвого Вольдемара Петровича в живого Владислава Петровича?"
- Было бы неплохо, - без тени улыбки ответил Ролдугин, - но ты пока на такой подвиг не решишься. Ты ведь по-прежнему хочешь, чтобы тебя воспринимали как человека, а не как мага.
- Да не было в моих действиях никакой магии! Я сама не знаю, как это сделала. Это просто получилось, и все.
- Об этом, кстати, тоже не мешало бы написать: магия - это не то, что делаешь ты, а то, что делается посредством тебя, как бы само по себе. Но, наверное, не в этом номере. Читателя нужно дорастить до подобных текстов. А пока... Почему бы тебе с Зевсом не пообщаться?
- С Валентином Григорьевичем? О чем?
- О магии смерти, как минимум. Возьми у него интервью для журнала. А вообще, я думаю, вам и кроме этого есть, о чем поговорить...
И не успела я ойкнуть, пискнуть и вопросить, каким же это образом в мой полуглянцевый-полуэзотерический журнал можно поставить интервью с... гм... кхм... специфическим членом общества, пол жизни проведшим в кхм... гм... местах не столь отдаленных, как ВП созвонился с Валиком и назначил его встречу со мной на полдень следующего дня.
За неимением собственного офиса, восходящая звезда отечественных СМИ Валентин Григорьевич Рак принял меня в кабинете Ролдугина. Самого Владислава Петровича не было - Ирина сообщила, что он уехал на какой-то конгресс не то национальных футурологов, не то футуристических националистов.
- Как жизнь? - по-приятельски спросил Валик, игнорируя выложенный на стол диктофон. - После стены огня плющило долго?
Придерживаться отстраненно-вежливого тона с человеком, которого недавно видела голым и даже исчезающим в пламени костра, практически невозможно.
- И сейчас иногда накрывает, - призналась я. - То эмоции чужие цепляю, то в посторонние тела проваливаюсь. И реальность плывет периодически. Вчера, например, пол ночи заснуть не могла: звуки со всех двенадцати этажей слышала так отчетливо, как будто они у меня под ухом раздавались. Там телефон звонит, там ванна набирается, там скандалят, там песни поют, там трахаются - ужас! Владислав Петрович говорил, что должно за день-два попустить, но пока не попускает...
- Ну ты даешь, - покачал головой Валик, - тебя провели мягко, аккуратно, без сучка, без задоринки, а ты еще носом кривишь! Не попускает ее... Знаешь, как я подобную инициацию переживал?
- Нет, конечно.
- Представь себе: идет себе по аллее домашний мальчик из ну очень интеллигентной семьи. Папа - профессор, мама - доцент, дедушка - вообще член-корр. Мальчик Шекспира в подлиннике читает, на скрипочке играет, старушкам место в транспорте уступает. Вся жизнь наперед расписана: через два года МГУ, через семь - аспирантура, потом докторантура, симпозиумы, президиумы... Со спортом мальчик, сама понимаешь, не дружит: руки бережет, да и голову - тоже. И вот идет он по парку после занятий, сюиту Сибелиуса в голове прокручивает - его от музыкалки на конкурс посылать собирались. И окружающий мир для него как бы не существует. Музыка сфер в душе звучит, знаешь ли. А в парке уже темень, народу нет - осень, холодно. И подваливают к нашему мальчику пятеро таких ну очень конкретных братков, и грубо так в реальность возвращают, - Валик желчно усмехнулся. - Знаешь самый простой способ опустить человека на землю? Без предупреждения врезать по морде. Работает безотказно. Очочки у мальчика - вдребезги, губы, естественно, - в кровь. А потом ему уже не до очочков и не до разбитой в щепки скрипочки - восемнадцатого века, между прочим. Потому что начинают мальчика тупо мочить - чтоб не шастал, падла, по чужой территории, и не топтал зря землю, весь из себя такой воспитанный и причесанный. И остается у него только два выхода: сдохнуть как тело, или сдохнуть как личность. Оба варианта, как ты понимаешь, малоприятные.
- Не знаю, что бы я выбрала на ваш... на месте этого мальчика, - кивнула я, понимая, что Рак рассказывает историю своего попадания на зону.
- Выбрала?! А там некогда было выбирать. Да и незачем. Рефлексирующие интеллигенты принципиально нежизнеспособны - потому и вымерли как класс.
- Но мальчик же?..
- Мальчик вырубился после очередного удара под дых. Р-р-раз - и все в клочья: парк, братки, Шекспир, МГУ, папа с мамой. Только бесконечная чернота и звездочки вспыхивают то там, то сям - красиво... - Валик замолчал, и мне на секунду почудилось, что взгляд у него стал по-детски беззащитным, а сквозь маску взрослого, битого и ломаного жизнью мужчины проступили черты пятнадцатилетнего подростка, балансирующего между жизнью и смертью. Но по губам его тут же скользнула сардоническая ухмылка, а на меня в упор глянули глаза убийцы: - А потом из этой черноты вынырнул Он. И начал мочить тех, кто перед этим мочил мальчика.
- Кто - Он?
- В человеческом языке нет подходящих слов для его наименования. С некоторой натяжкой можно называть его зверем.