Древнеримский медик, хирург и философ греческого происхождения. Гален внёс весомый вклад в понимание многих научных дисциплин, включая анатомию, физиологию, патологию, фармакологию и неврологию, а также философию и логику.
Тяжёлый полуденный покой царил над необъятной сибирской территорией, занятой лесами, полями и озёрами. Радостно светило в весенний день солнышко в округе колхоза "Вперёд к коммунизму". Быстро таял снег на колхозных полях деревеньки Александровки снег. Побежали по дорогам весёлые, говорливые ручейки.
Лёд на сибирской речушке Улуйке посинел и под напором прибывающей воды стал с грозным рыком лопаться и трескаться. Синее, прозрачное небо подчеркивало серость весеннего леса. И молодой березняк вдруг выступил вперёд, заиграл сочетанием бело - розовой коры стройных стволов, и коричнево - фиолетовым цветом веток и пахучих клейких почек, набухающих зелёными листьями...
Уже прилетели из тёплых краёв грачи и скворцы, и у них начиналась ежегодная битва с воробьями за жилища - скворечники. Ох нелёгкое это дело. Воробьи забияки - сорванцы давали непрошенным гостям - скворцам достойный отпор, но как говорят в народе у них были разные весовые категории.
Они постепенно сдавались, отправляясь на поиски новых убежищ. Важно и горделиво расхаживали по деревенскому тракту чёрные галки и вороны, не забывая при этом напоминать о себе противным карканьем. Местные ребята - школьники на уроках труда дружно под чутким руководством учителя Борисова Николая Ильича - "Зоркого сокола" мастерили скворечники, устанавливая их в просторных дворах своих усадеб.
После школьных уроков они спешили домой проверить и посмотреть, нет ли в их рукотворных домиках весенних гостей - скворцов. Шумела полноводная речка Улуйка мутной весенней водою. Мощный и сильный поток тащил в своей беспокойной стихии к более обширной и внушительной по размерам водной артерии Чулым, огромные коряги, доски и сухой бурелом с валежником.
Широко разлилась река. Затопила луга, залила по берегам ивовые и тальниковые кусты и деревья. Только кое - где виднелись на разливе заросшие кустарником островки. Бобры оставили свои зимние убежища и широко с размахом кочевали по бурной водной стихии речки.
Их погрызы появлялись в самых неожиданных местах, нередко на большом удалении от деревни Александровки вверх и вниз по водной артерии. Эти звери на всём протяжении Улуйки устроили особые норы - убежища, в которых они могли укрыться во время своих путешествий. В них бобры отдыхали днём, а ночью выходили валить осины, обгрызать побеги прибрежного ивняка и тальника.
Такие норы звери обычно устраивали под высокими крутыми берегами. От гнездовых и зимовочных они отличаются простой устройства и меньшими размерами. Короткий лаз из - под воды, оканчивающийся небольшой камерой, выстланной слегка влажными листьями осоки - убежище достаточное, чтобы бобр мог провести в нём светлую часть суток.
Длинной вереницей летели над речкой дикие утки, не забывая громко крякать, призывая новых избранниц к себе. А в высоком безоблачном небе, тихо курлыкая, тянулись на свою родину большие косяки и клины журавлей. На утренних и вечерних зорях кряканье уток и шварканье селезней далеко разносилось по Камышевке привлекая уток самочек.
На грязных дорогах и тропинках у Викторова покоса чётко отпечатывались следы проходящих зверей. Вот прошёл крупный медведь: отпечатки больших лап с длинными когтями были глубоко вмяты в глину у Камышевки. По пути он разворошил два придорожных муравейника у силосных ям, полакомившись муравьями, слизывал их со своих лап.
Проходя у старой пихты, он поднялся на задние лапы, а острые когти передних глубоко вонзил в кору и рванул вниз - на мягкой пихтовой коре остался след - метка. Эта метка стала наглядным напоминанием другим собратьям - медведям, что территория занята, а также о исполинском росте, могучей силе и остроте когтей её хозяина.
Прошло по таёжной тропинке у Дальнего Кульстана стадо косуль, оставив на грязи характерные следы, так похожие на следы домашних овец. Барсук вблизи местечка "Тёплый" ключ отпечатал на пригретом солнцем пригорке свои когтистые лапы. Могучий лось в два шага перешёл дорогу у Викторова покоса, глубоко оставив следы огромных копыт.
Бурная владычица весна, наконец - то полностью отвоевала у суровой зимы широкие сибирские просторы. Весна - красна в разгаре. У Камышевки справа и слева весело журчали ручьи. Пахло прелой, сырой прошлогодней листвы и землёй. Тихо - тихо в утреннем лесу, только лист прошлогодний с ветки падал тонким жалобным стоном.
С утра бекас в небо поднялся. Бекас - барашек. Забрался он высоко - высоко и камушком вниз падал ! Короткий хвост у него растопыркой, как веер, и перышки в хвосте гудели. Не то жужжали, не то блеели ! А вот и журавли проснулись на болоте Камышевке ! Сначала один как - то нехотя заголосил, спросонья.
Потом к нему другой пристал, потом третий, и разом вся большая стая дружно запричитала, закричала радостно, встречая рассвет нового дня. Стая кряковых уток с криками:
- Кря ! Кря ! Кря ! - приземлилась на водную гладь Долгого озера в Татарке.
А журавли без перерыва голосили - курлыкали. Светлее стало. Туман, будто густое молоко пришёл в движение зашевелился как маленький грудничёк спросонья...
На Викторовом покосе на макушке высокой берёзы чуфыкнул одинокий тетерев:
- Чуф - ф - ф !... Чуф - ф - фшыть !...
Ему ответили собратья в соседнем подлеске. Из ближайших кустов выскользнул большой косач.
Будто услышав его призыв, прилетел чёрный, стройный, на коротких ножках тетерев - межняк. Приземлился рядом с толстой елью, напыжился, забормотал. Шею свою гнул, словно ретивый жеребец скачет, бороздя землю тугим крылом. Тёмный хвост с косицами развернул с белым подхвостьем. Вот он внезапно пригнул шею к земле и заворковал.
Вот он поднял голову чуфыкнул, а затем запрыгал. Птица не птица, конь не конь. И вдруг он помчался в сторону берёзы, где ворковал одинокий собрат маленькими, быстрыми, шажками - на ногах - коротышках. В природе нет ничего музыкальнее наступающего весеннего раннего утра. Ещё серебристее звенят многочисленные ручьи, душистее пахнут таёжные травы, и аромат их чудесно сливается с музыкальной симфонией птичьих хоров.
В глухой тайге постепенно пробуждалась скрытая от любопытных глаз и ушей бурная таёжная жизнь. Таял зимний глубокий снег. В Александровской округе, в берёзовых рощах на тонких ветвях деревьев, одетых в нарядно белоснежные платья надувались под напором тепла и влаги смолистые почки. По обширной поляне вблизи "Пихтача" звонко журчали хрустально чистые ручьи, скатываясь под горку в речку Улуйку.
Аромат пихты и ели становился с каждым днём всё острее, повсюду - на равнине и в лесах - звонко запели весенние ручейки, прокладывая себе путь к крупным водным артериям. И получив мощную водную подпитку, от многочисленных потоков в некоторых местах водной артерии уже трещал и ломался ледяной панцирь.
Толстые льдины с грохотом проталкивались через узкие, но быстрые перекаты Улуйки - эти ворота Сибири и далее хаотичные торосы стремились к Чулыму, вплывая затем в Батюшку Енисей.