Караван из пол сотни верблюдов в сопровождении людей Ому Саяфа, самого уважаемого и жестоко вождя племени бедуинов, рассекал просторы безбрежного песчаного океана. То была безжалостная пустыня, глухая к мольбам человека. Всякого, кто шел против стихии, постигала кара. Пески подавляли людскую волю, обесценивая саму мысль о земном владычестве человека. Кажется, здесь все дышало смирением и обреченностью перед лицом гордой стихии. Не удивительно, что почти вся процессия ехала, склонив головы. За исключением людей Ому Саяфа: бедуины считали себя хозяевами бескрайних просторов. Племя взяло на себя роль охранников за щедрую, если не сказать грабительскую мзду. Но иного выхода у торговых караванов не было, иначе на них напало бы другое племя, а может и сам Саяф. Тогда бы забрали все, в том числе и жизни торговцев.
Человеческая жизнь вообще не имела цены по сравнению с глубиной традиций и племенными корнями, единственным, что прорастало на этой выжженной земле. В этом мире иллюзий рождалась великая идея смирения, летавшая в воздухе столетиями. Это был дом строгого подчинения и стабильности, где правит не закон, а убеждения. Древний покой и сон золотых песков никто не решался нарушить, люди пустыни мирились с господством стихии, и веками молчали струны их души.
Караван направлялся к древнему городу Ясрибе, появившемуся когда-то на оазисе - островке жизни и торговли. Один из пилигримов, в простом коричневом одеянии, верхом на вьючном ишаке отправился в такой далекий путь не ради наживы. Склонив голову, он что-то бормотал себе под нос и лишь иногда всматривался в тающий вдали горизонт. Неожиданно один из воинов сделал отмашку рукой, приказывая остановиться. Караван застыл в ожидании: на горизонте в клубах пыли появился отряд вооруженных всадников. Ветер донес до пилигримов воинственный клич. Чужой отряд буквально летел на своих скакунах. Командир людей Саяфа, Омаян пребывал в явном сомнении: противник был многочисленнее, а гибнуть за ожиревших ишаков, как он называл иноземных торговцев, бедуин не желал. Но терять часть наживы и, главное, авторитет молодой и гордый воин считал непозволительным. Он приказал своим людям убрать оружие и один неторопливо двинулся к непрошеным гостям. Командир нападавших последовал его примеру. Торговцы с трепетом наблюдали за отрывистым и коротким разговором двух вожаков. Наконец Омаян вернулся к обозу и направил коня к уже знакомому нам пилигриму.
- Ты понимаешь мой язык? - надменно спросил Омаян у него. Тот кивнул.
- Поедешь с ними, - приказал Омаян.
- Куда они держат путь? - спросил пилигрим.
- Мне до этого нет дела.
- Но мы договаривались, что вы довезете меня до Медины.
- Куда?
- До Ясрибы я хотел сказать, - поправился пилигрим.
- Я с ишаками не договариваюсь, - с презрением ответил Омаян.
- Мне надо в Ясриб, - упорно настаивал пилигрим.
- Попадешь туда только по частям, - прервал его Омаян и сделал знак чужакам. Пара воинов подвели коня и, пересадив на него пилигрима, понеслись прочь вместе с остальным отрядом.
Омаян неподвижно наблюдал за странными всадниками.
Он не мог понять, почему их жизни обменяли на одного жалкого пилигрима. И что здесь делают северные племена, покорившиеся людям, которые пришли с моря.
2
Бродяга в рубище сновал меж узкими арабскими улочками. Посмотрев на тень, отбрасываемую солнцем, он направился на городской рынок. Мужчины, попадавшиеся ему на пути, бесцеремонно изучали его взглядом и обменивались насмешливыми словами. Может потому, что не признали в нем своего, может потому, что он куда-то торопился, а это для размеренной жизни бездельников было непривычно. Около рынка картина полностью изменилась: толпились люди, зазывали хорошо поставленным голосом торговцы, женщины подносили все новый и новый товар. Селен, подняв капюшон, осмотрелся. Его взгляд нашел миловидную стройную девушку с испуганными большими глазами. Лицо, опаленное солнцем, волосы, ниспадающие черным бурным потоком, но главное девственно открытый взгляд привлек внимание Селена.
"Небеса, - поразился он. - Как вы могли создать такое беззащитное чудо, и вложить столь много светлого в хрупкий стержень, в этом еще не прозревшем мире? Арабская девушка засмотрелась на Селена. Пожалуй, впервые она видела чужого с ясным лицом и без оружия.
- Куда прешь, - раздался раздраженный голос на латыни и солдат кесаря, которому девушка не уступила дорогу, оттолкнул ее, заставив выпустить из рук вязь с товаром. Селен, не медля, бросился к девушке. Она с привычным за годы недоверием дала ему руку, позволив помочь ей подняться.
- Ты кто такой? - требовательно спросил солдат.
- Не воин. Если бы был таковым, то воевал с себе подобными, а не с женщинами.
Обгоревшее лицо легионера пошло красными пятнами, что было довольно забавно, учитывая ярко рыжий цвет волос римского солдата.
- Да ты, уличный пес, как разговариваешь с солдатом великой империи, - негодовал он, оттопырив и без того плотную нижнюю губу. Тяжелый подбородок выдвинулся вперед, зубы угрожающе заскрипели. Создавалось впечатление, что великан (а он был ростом не менее двух метров) намеревается просто съесть наглеца.
- С великим позором империи, - оскорбительно спокойным голосом поправил Селен.
Короткий меч сверкнул в лучах солнца, еще одно невидимое для глаза движение и голова нищего должна была покатиться по площади рынка.
- Постой, - крикнула девушка, останавливая руку. - Он мой брат, мой бедный больной брат. Он не в себе, у него часто такое случается, особенно по жаре.
Легионер, задыхаясь от гнева, и бешено вращая своими заплывшими глазами, пристально смотрел в глаза нищего.
"Ни страха, ни волнения - маска, а не лицо, абсолютно не проницаемая. А ведь и правда, клянусь Донаром, больной", - подумал Тизий, и бешенство на его лице сменилось смесью жалости и брезгливости.
- От такой жары и не такое бывает, - примирительно сказал легионер, убирая меч и вытирая пот с лица. - Но все же слишком странные речи, будто он недоволен. Римлянин все еще сомневался.
- Нет, нет, - пыталась убедить легионера девушка. - Вы единственный порядок здесь, хоть как-то сдерживаете толпу, одуревшую от крови и жары. Ведь здесь нет закона. Не было и никогда не будет, а вы довольно справедливы.
Солдат снисходительно улыбнулся, рассматривая красавицу.
- Где ты живешь?
- Недалеко с родственниками, - быстро ответила она. - Но я каждый день бываю здесь. А сейчас позволь, я отведу моего скорбного брата.
Легионер просто махнул рукой. Девушка схватила за руку "братца" и, подобрав длинное одеяние, поторопилась скрыться. Здешние люди как никто знали о переменах настроений завоевателей.
- Не очень бродяга похож на местного, - заметил один из солдат. - Да и на брата ее... - Он покачал головой.
- Сумасшедший, вот что верно, - твердо сказал начальник патруля. - К тому же варвары все у меня на одно лицо.
На рынке вдруг стало чересчур шумно, слышалась испуганная речь, ставни ближайших домов, несмотря на духоту и жару, сразу же затворились. Люди бросали товар и метались по площади.
- Что происходит? - недоумевал Тизий.
- Оцепить площадь, сгонять всех скотов в центр, - властный голос по-латыни отдавал приказание.
Рыжий непроизвольно сглотнув, наблюдал за человеком, в сверкающих доспехах, красной мантии и с перьями на золотистом шлеме. "Центурион Викон, провалиться мне в царство Аида, - прошептал он. Когда все торговцы оказались перед очами римского капитана, он жестом показал на переводчика.
- Спроси, видели ли они бродягу, не местного.
Тизий при этих словах застыл в оцепенении. Он, безусловно, был тугодумом, но на сей раз довольно быстро уловил некую связь. От интуитивного ощущения чудовищной оплошности его лицо приобрело по детски обиженное и одновременно испуганное выражение. Он оглядел улочку, по которой скрылся брат и сестра, но понятное дело никого не увидел. Торговцы же тем временем, поняв интерес центуриона, начали то ли кричать, то ли отвечать, создавая невыносимый и отвратительный шум. Викон устало смотрел на рыночное скопище, и лишь левый глаз, дергающийся время от времени делал это изваяние более или менее живым.
- Молчать! - жестко приказал он, когда ему надоел однообразный спектакль, вопящих и отчаянно жестикулирующих женщин. Мужчины обычно были незаметны, из-за спин буравя чужаков своими черными глазами.
- Что они лопочут? - вздохнув, поинтересовался центурион скорее ради правил, чем на самом деле рассчитывая на помощь. Знатный римлянин, всем своим видом демонстрирующий безбрежную надменность и брезгливость, был довольно умен, чтобы предугадать ответ.
- Жалуются, что грабят... - начал переводчик.
- На мой вопрос, - перебил его Викон.
Переводчик молча склонил голову, разведя руками.
- Скоты, - прокомментировал Викон и, пройдясь по рядам, остановился около самой зажиточной лавки. Склонив голову Викон еле скрывая неприязнь, рассматривал удачливого торговца. Раболепная лживая улыбка блуждала по откормленному и обрюзгшему лицу старого лавочника. Свою полу слепоту он компенсировал чутьем и умением оказываться в нужном месте в единственно верное время, неизменно заслуживая благодарность завоевателей. Как при такой интересной полезности он ухитрялся оставаться живым, было непонятно, но, несомненно, эта мирская оплошность являлось лишь вопросом времени.
- Ты должен был видеть, Иса, ты торгуешь в выгодном месте, - он отстегнул мешок с деньгами с пояса.
- Я ваши глаза, великий центурион, - на языке римлян ответил тот, тряся пухлыми щеками. Толстые маленькие ручонки в предвкушении перебирали воздух. - Их задержал ваш патруль, но отпустил.
- Почему их? - прищурился Викон.
- Была девушка - местная, арабка. Я знал ее отца, хороший человек был и торговал успешно на рынке, но, - Иса трагично закатил глаза, - внезапно погиб.
Викон скривился, почему-то, он догадывался, что отец беглянки умер не своей смертью.
- Я хочу навестить дом покойного, - сказал Викон.
- Пятая улица, второй дом от рынка, - быстро, словно скороговоркой сообщил с улыбкой Иса. Центурион, кивнув, уже отвернувшись от торговца, бросил напоследок:
- Пока тебя закидывают золотом, но могут полететь и камни. И ты будешь удивлен, Иса, убийц я искать не буду. От резко побледневшего торговца, Викон направился к не менее испуганному легионеру. Тизий впервые видел центуриона, и надо же такому случиться сразу же заслужил недовольство.
- Почему отпустил беглеца?
- Я не знал кто он. Мне казалось обычный бродяга, сумасшедший. К тому же брат местной варварки.
- Так похож? - издевательски спросил центурион.
- Нет, - промямлил Тизий.
- Ты спугнул его, осел, - разозлился Викон, но быстро взял себя в руки. - Пойдешь по адресу, который я тебе дам. Часть моих людей возьмешь. Вернешься без бродяги - смерть тебе и твоим солдатам. "И мне", - добавил он про себя, вспоминая приказ наместника. Ему не объяснишь, что засада провалилась из-за нелепого вмешательства какого-то солдата. Наместнику просто не нужны никакие объяснения, кроме результата. А если его не будет, то Викон и каждый десятый его солдат будут жестоко казнены, в пример остальным.
3
Пилигрим очнулся в темном помещении, куда не проникали лучи света. В каморке не было окон, и стоял чудовищный запах протухшей сырости. "Подземелье, тюрьма", - решил пилигрим, вспоминая последние моменты, когда он еще был в сознании.
...Черные всадники без остановок неслись к своей цели. Пилигрим несколько раз пытался узнать, куда его везут, но безуспешно. Иногда двое из них обменивались короткими фразами на каком-то ином языке, и было видно, что остальные их не понимают. Нескончаемая дорога, убийственная жара и бешеная скачка, на этом воспоминания пилигрима путались. Кроме разговора двух бедуинов...
Скрипнула старая дверь. В комнату проник слабый свет. Незнакомец с факелом прошел в тюремное помещение. Отсвет огня дал пилигриму возможность понять, что его гость араб, к тому же, судя по манере себя держать, весьма знатный. Пилигрим не ошибся, перед ним был Имала - вождь одного из северных племен. Тот оглядел пилигрима с нескрываемым удивлением, не такого человека ожидал он увидеть. Тот, кого он искал, был нужен наместнику, а этот нищий вряд ли годился на роль интереса хозяина. Имала, поглаживая бороду, изучал интересующего сатрапа человека. Коротко стриженая голова почти на лысо, цепкий взгляд проницательных глаз, закрытых, однако полностью для остального мира. Морщинки оплели его загорелое лицо, хотя было видно, что он далеко не стар, но внутренний мир его древний. Наверное, он даже был немного отталкивающим со своими резкими чертами лица и тяжелым волевым подбородком. Если бы не странная притягательность, которой он как будто окутывал.
"Тайна, вот в чем причина, - решил Имала. - Он владеет тайной, которую хочет узнать наместник. Но он узнает ее только после меня".
- Как мне тебя называть? - неторопливо начал разговор Имала.
- Фелос, - был ответ.
--
Почему тебя ищут люди с моря?
Пилигрим пожал плечами:
- Я сам пришел с моря, серединного.
- Верно, но они принесли с собой власть на острие железа. Ты же просто ничтожный червь.
Лицо пилигрима осталось спокойным.
- Железо не прочно.
- И что же прочнее, - ухватился Имала. - Золото?
Пилигрим рассмеялся.
- Нет, незнакомец. Я говорю об инстинктах, традициях, о вере, наконец, но главное все же иллюзии.
- О да, - улыбнулся Фелос. - Их то я и могу создавать.
"Сумасшедший, - думал растерявшийся Имала. - Хотя может и притворяется дураком", - решил вождь, памятуя о том, как он иной раз убеждает своих доверчивых соплеменников.
- Пусть будет так, как ты сказал, - согласился Имала. - Но остановимся на инстинктах. Ты хочешь есть и пить?
- Ты предлагаешь? Не откажусь. Ты же мне не враг.
- А если бы я был им? - резко спросил Имала.
- Не ем и не пью в доме врага.
--
Тогда подохнешь! - не выдержав, сорвался на крик Имала. Вспомнив весь ответ пилигрима, он усмехнулся.
"Он тюрьму домом называет".
- Я не могу умереть, - прервал паузу Фелос. - Я просто прекращу искать.
- Золото? - снова спросил Имала. Ответом ему было молчание.
- Хорошо, - нарушил тишину вождь. - Я слышал о людях, которые умеют превращать медь в золото, вы их называете алхимиками. Знаешь ли ты что-нибудь об этом?
- Нет, мне это не интересно.
Имала почувствовал очередной приступ бешенства, с которым справился с огромным трудом.
- Мне интересно! Слышишь, мне! Скажи, ты владеешь этим секретом?
- Зачем тебе золото? - удивился Фелос. - Оно здесь повсюду, ты изо дня в день ходишь по нему.
- Песок, - вновь усмехнулся Имала. - Он ничего не стоит.
- И также может погубить, как золото, - добавил пилигрим.
"Не прост, но пытки развяжут ему язык и прояснят затуманенный всяким бредом мозг", - тешил себя приятными мыслями Имала.
- Что тебе надо в Ясрибе, пришелец?
- Ищу человека.
- Кто же он, знатный?
- Он слишком незаметен для пресыщенных малым и слишком искренен, чтобы объяснять его.
- Ты говоришь на моем языке, но я тебя не понимаю, чужеземец.
- Что дождь для моря, и что он для пустыни, - ответил пилигрим.
Имала вздохнул:
- Ты умен, но ты иной, а потому чужой и значит лишний. Завтра на рассвете тебя ждет мучительная смерть, если ты, конечно, не захочешь выкупить свою жалкую жизнь. Тогда мои люди доставят тебя в Палестину живым. Ночь, надеюсь, ты проведешь в размышлениях, и жажда жить возобладает над скупостью. Имала повесил факел в тесной коморке и оставил Фелоса одного. Пилигрим улыбнулся своим мыслям, вспомнив разговор двух бедуинов.
- Ты поймешь, Имала, что традиции прочнее железа и золота, - прошептал он.
4
Селен оглядел ветхое заброшенное жилище, в которое его привела нечаянная спасительница. Судя по виду помещения, здесь давно не жили. Но кто-то приходил сюда и не давал придти ему в запустение. Все было сделано из дерева, хотя что все? Стул, жесткая кровать, стол, и везде книги, не уместившиеся на многочисленных полках. Селен подошел к столу, оглядев его: чернила, заточенное перо и бумага. Ничего лишнего. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, явственно ощутив запах старины. Перед ним всплыл призрак старого отшельника, обрекшего себя на одиночества, не найдя себя среди других людей и пытавшегося докопаться до самой глубины, до истоков, найти единственно верное. "Немалую ты цену заплатил отшельник за абсолютное знание, - подумал Селен. - Жаль, что ты не знал, то, что знаю я. Хотя тебе стало бы еще больнее от развенчания иллюзий".
- Ты думаешь, где мы? Волнуешься, что нас найдут, - не правильно поняв его задумчивость, прервала размышления Селена арабка. - Мы в заброшенном доме, здесь нас искать не станут.
"А ведь она говорит по-латыни", - внезапно осознал Селен. Он взял с полки книгу, корешок которой вместо арабской вязи был написан на греческом. И быстро пролистав ее, положил на стол.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Алия.
- Ты местная?
- Да. Мой род ведет свое начало из Ясрибы.
Селен положил руку на книгу.
- Ее недавно читали. Не знаешь, кто это мог быть?
Она, стесняясь, улыбнулась:
- Я.
"Может, я рано поблагодарил небеса за спасение, - подумал Селен, разглядывая высокие скулы и резко очерченный рот молодой арабки. - А на рынке мне она казалось совсем иной, как будто я ее читаю, словно открытую книгу. Но сейчас я вижу плотно сжатые губы, то ли упрямство, то ли воля. Глаза внимательно прищурены, она тоже изучает меня. Тогда на площади просто проскользнуло любопытство, но далеко не наивность. А ведь девушка не так проста, держится уверенно и не отводит взгляд".
- Ты владеешь латынью и греческим? - сказал он вслух.
- Еще и армянским. Хозяин дома был армянином, такая страна есть на Кавказе. Он меня и обучил другим языкам по моей просьбе, очень уж хотелось прочесть все эти книги.
- Разве он был учителем?
- Совсем нет, скорее отшельником. Да и кому нужно новое знание на нашей земле, - с горечью сказала она. Помолчав, продолжила. - Я приходила помогать ему, когда он совсем стал беспомощным. Честно говоря, я хотела быть около него, слышать то, что он рассказывает, узнавать удивительные вещи. Размышлять о том, о чем я раньше не задумывалась. Все вокруг считали его больным, безумцем, сторонились его. А он казалось этому рад. После смерти армянина мои люди прозвали его жилище проклятым, где бродят дух безумия. Никто никогда не решится придти сюда, люди боятся. В моем же доме сейчас наверняка идет обыск, - с легкой грустью закончила она.
Селен придвинул себе стул.
- Присяду, путешествие было долгим, - извиняясь, сказал он. - Алия, ты ведь знаешь, что тебе не жить здесь. Римляне мстительны, да и твой народ не поймет помощь, оказанную чужаку.
- Ты хочешь знать почему? - догадалась она. - Когда старик умирал, он сказал, что оно того не стоило. Слишком велика цена. Он жалеет о прожитой жизни и проклинает свою смерть в одиночестве.
- Предатель, - прошептал Селен.
- У тебя глаза такие же, как у него, - продолжила она, не услышав его последние слова. Алия подошла и присела подле Селена.
- А я не хочу, чтобы ты остался перед лицом смерти один.
На этот раз Селен отвел глаза и вспыхнул от этой своей слабости.
- Я не умру, я лишь прекращу поиски.
Алия покачала головой.
- А если они окажутся бесполезны?
- Сомнения - лишнее, - отсек Селен.
- Пусть так, - она порывиста встала. - Тогда возьми меня с собой, - в его голосе была непоколебимая твердость. Оставаться мне здесь, то же самое, что обречь себя на мучительную смерть. Селен молчал.
- Куда ты собираешься? - спросила Алия.
- Думаю, что его надо искать в Палестине, раз мы не встретились.
- Кого?
- Человека, - ответил Селен.
Алия улыбнулась.
- Человека днем с огнем не сыщешь.
Селен пораженный смотрел на арабку.
"Я не нашел Фелоса, но встретил ее. Похоже, она действительно послана мне небесами".
- Есть давнее предсказание, - начал Селен. - Сакральное для нас и тайное для остальных. Мы притворяем его в жизнь, создаем великую иллюзию, которая станет единой для людей, разрушит границы на земле и в человеке. Ведь единственное государство достойное меня это вся вселенная, осколки коей хранятся в каждом человеке.
- Что за предсказание?
- Оно указывает на возможные причины смерти человечества на протяжении тысячелетий.
- Что за причины?
- Сейчас тебе, наверное, покажется странным, но первая опасность смерти была та, что люди не выживут среди зверей. Как более слабые мы должны были умереть в борьбе с клыками и когтями хищников, их животными инстинктами.
- Предсказание не сбылось... А дальше?
- Следующее ближе тебе. Мы не сможем сосуществовать с окружающим миром, покорить его, и стихии уничтожат нас.
- Да это возможно, - задумчиво сказала она.
- К счастью, время этого предсказания необратимо ушло.
Но есть третье.
- Что может быть страшнее стихии?
- Человекоубийственная иллюзия, охватившая людей. Другими словами мы сами уничтожим себя. И последнее предупреждение, забвение того, что там написано. Тогда предсказание теряет срок давности и будет повторяться в том или ином виде на протяжении всей бесконечности времен. Селен резко замолк, прислушиваясь. В полной тишине он услышал чьи-то шаги. Подскочив к окну, Селен различил сквозь шум от бряцанья железом обрывки фраз. Люди говорили по-латыни.
- Я сразу, Тизий, сказал, что он не похож на местного. И Викон обратил внимание.
- Ты слышал это? Я нет, - раздался в ответ насмешливый голос Тизия.
- И я нет, - подержал его второй солдат.
- Так, что держи язык за зубами, - настойчиво посоветовал "правдолюбцу" Тизий. Отряд остановился около дома, где, затаив дыхание, ждал Селен.
- Про эту заброшенную лачугу трепались местные, - сказал, сомневаясь Тизий. - Почему Викон приказал идти именно сюда? Ну да ладно, двое со мной обследуем каморку, а вы окружите дом и ждите, - последние слова он адресовал солдатам Викона.
--
Кто мог выследить? - прошептала растерянная Алия.
Селен пожал плечами.
- В это место местные пойдут в последнюю очередь, поэтому центурион послал сюда людей. Наверняка они не знают, иначе бы пошли все.
- Я убью Ису, это он рассказал, - сверкнула она своими черными глазами. - У тебя есть оружия?
- Зачем?
- Справиться с легионерами, ты же не собираешься сдаваться?! - с вызовом спросила она.
Селен втайне восхитился пламенности Алии.
- Есть у меня оружия, их слабость. Только не вмешивайся.
Дверь распахнулась, на пороге появились Тизий и два солдата.
- Смотри-ка, - искренне удивился он. - Действительно они здесь. Что ж, родственники, пойдете с нами.
- Я предпочитаю умереть, но не склониться перед подлым и жадным кесарем и его необъятной империей, поработившей мой народ! - провозгласил Селен звучным голосом. Алия с удивлением взглянула на Селена. Тизий обнажил меч.
- За такие речи ты умрешь.
- Как умирают мои братья, восставшие против римских захватчиков, - продолжал неожиданную для него пафосную речь Селен. - Они и в армию сгоняют покоренные народы, которая двигает основательно подгнившую телегу под названием Римская Империя. Только удачные походы, пополняют казну, приносят рабов, снижают недовольство в неоднородном обществе. Именно эти задачи, сами того не подозревая, вы выполняете. Но вы же не верите в "миф кесаря" как в волчицу, вскормившую Ромула и Рема, как в то, что все дороги ведут в Рим. Вечный город, словно старая женщина, цепляется за молодость, вздыхая о своей увядшей красоте и, заставляя других подыгрывать ей. Но для тебя Тизий не она, а Галлия оставалась вечно юной и красивой, единственной любовью, которой ты должен служить, как романтик служит своим идеалам. Селен, перейдя на иной язык, сказал, обращаясь к Тизию, несколько слов.
- Я истинный римлянин! - взбешенно крикнул "правдолюбец". - И я верю, в то, о чем ты говорил своим поганым языком. Ты не проживешь более ни мгновения. Он хотел выхватить оружие, но меч Тизия вошел в его бок по самую рукоятку. Солдат, схватившись за рану, с удивлением смотрел на своего командира. Тизий прокрутив меч, расширил рану и со словами "римский пес" ногой отбросил уже бездыханное тело. Галл с брезгливость вытирал сталь своего оружия.
- Поганая кровь - жестко сказал он. Алия, побледнев, непроизвольно облокотилась на Селена, стараясь не смотреть на расправу. Она жадно глотала воздух, ее взгляд затуманился.
- Ты же собиралась убивать, Алия, - холодно напомнил Селен. - Привыкай, кровь - это очень прочно.
- Но он не виновен, - возразила арабка. - Он лишь орудие...
- Своих иллюзий, - закончил Селен. - Вот они то стоят дороже всего. Тизий на том же языке сказал что-то Селену, показывая мечом на дверь. Селен кивнул в ответ и два легионера вышли из лачуги.
- Они освободят нам путь, - пояснил Селен.
Алия отпрянула от него.
- Ты колдун! - от страха она перешла на арабский. - Как ты подчинил его себе, что ты ему сказал?
"Сейчас она похожа на маленькую испуганную девчонку", - улыбнулся про себя Селен.
- Я сказал ему на родном языке, что кельтские племена объединились и восстали. Там проливается кровь, которая течет и в наших с ним жилах.
- Так ты борешься за свободу своей страны? - спросила она. Он, не отвечая, мягко взял ее за руку и вывел на узкую улочку. Уже совсем стемнело, ночное небо рассекал полумесяц. В тишине до них доносились разговор легионеров:
- Их там нет, - говорил Тизий.
- Но Викон... - не соглашался легионер.
- Он ошибся.
- Да как ты смеешь, - закричал с негодованием один из солдат Викона. - Центурион никогда... Его слова прервал хрип. Послышались сдавленные крики, вопль боли и звук падающих тел.
- Так ты кельт, борешься за свою землю? - повторила вопрос Алия.
- Да пойми ты, глупая девчонка, - не выдержал подобной наивности Селен. - Не границы и империи разъединяют и объединяют людей. А то, что у нас вот здесь, - он одну руку приставил к своей голове, другую прижал к ее сердцу. "Как оно сильно бьется", - подумал он, не отрывая от нее взгляда.
- Я не глупая, - она отбросила его руку. Предательский румянец, появившийся на ее лице, говорил явно не об обиде. Они вышли на место недавней схватки. В лужи крови лежали четыре легионера. Тизий на коленях сидел около одного из них, лицо его была жутко рассечено, на счастья галла лишь поверхностно.
- Они его успели убить, - сказал он им. - И меня на всю жизнь уродом сделали.
- Ты его тоже бросишь? - на арабском поинтересовалась Алия. Селен задумчиво смотрел вдаль.
- Ты спрашивала, за что я борюсь? Отвечу, за человека, - после долгого молчания сказал он.
- Человек, который живет восточнее или западнее Палестины?
- Не вижу разницы.
- Зато они видят. Мои люди не примут тебя. Ты чужой и всегда будешь для них не прав. Бесполезно идти против традиций, против стихии и пустыни, иначе пески тебя поглотят.
- Нам нужен корабль, - решительно сказал Тизий, не замечая непонятное ему лепетание арабки.
"Почему бы и нет, - думал Селен. - Вместе прорвемся к Палестине: я за Фелосом, они к морю. Там и расстанемся".
5
Фелос, закрыв глаз, сидел, скрестив ноги, на холодном камне. Часы проведенные в такой позе притупили любые ощущения неудобства: он просто уже не чувствовал своего тела. Мысли размеренно текли, не неся с собой никаких эмоций. Любые плотские желания перестали существовать. Последний час он успел забыть о жажде и голоде. Молодой араб, уже минут десять находящийся рядом с ним, терял терпение, глядя на невыразительное и неподвижное выражения лицо Фелоса.
- Имала послал меня проведать, не прояснили ли лишения твой разум, отягощенный драгоценным секретом. Он просил напомнить, что жизнь дороже золота.
- Слабый человек твой Имала. Он потерял терпение быстрее, чем крысы начали подбираться ко мне, - заметил Фелос.
- Не тебе об этом рассуждать, чужак.
- Твоя правда, Хасан. Но тем тяжелее его вина, ведь он по крови один из вас, а дух его придавлен золотым мешком римлян. Он продает им вашу кровь и память предков.
- Откуда знаешь мое имя? - спросил Хасан, присев к пилигриму.
- Слышал твой разговор с братом о вашем недовольстве Ималой. Я знаю язык племени курейш. Хасан опустил голову.
- Мы были в плену, в Мекке. Фелос слегка улыбнулся.
- Мне показалось, что вы полукровки. Араб схватил Фелоса за горло.
- Никогда так не говори, никогда. Хасан отдернул руки, которые у него сильно дрожали и, громко дыша, вскочил на ноги.
- Тебе стыдно, что обидел того, кто старше тебя? - нарушил тишину Фелос. - Тогда слушай меня внимательно, Хасан. Ты молод и горяч, но уважаешь, то, что этого достойно. Имала, пользуясь своим авторитетом, разделяет племена, как ему приказывают люди с моря. Он выдирает корни с кровью. Но нельзя идти против традиций, против стихии и пустыни...
- Иначе пески поглотят тебя, - закончил Хасан, недобро оскалившись.
- И именно ты должен стать орудием праведного гнева, сделать свой меч наконечником справедливости.
- Имала перестал быть хранителем традиций и носителем духа предков, - прошептал Хасан. - Он продал душу злому джину. Фелос резко приблизился к Хасану и, сверкая глазами, сказал:
- Убей предателя, спаси племя.
- Но как? - спросил Хасан.
- Позови его сюда. Скажи, что я согласен говорить.
- Да будет так, - твердо провозгласил Хасан и выбежал из подземелья...
Конец
6
Селен ловко стаскивал амуницию с убитых легионеров.
--
Я не одену вещи убиенных, - сказала Алия, с омерзением наблюдавшая за этой процедурой. "Бродяга", пропустив мимо ушей ее замечание, собрал одежду и, отойдя на несколько шагов, стал рыть мечом землю. Тизий, ничего не спрашивая, присоединился к Селену. Земля была сухая, а потому жесткая, и работа продвигалась крайне медленно.
--
Алия, - не отрываясь, обратился к ней Селен. - Ты хотела быть с нами?
- Да, - с готовностью ответила она.
- Тогда бери меч и рой яму, - сухо приказал Селен. Алия поколебавшись несколько мгновений, подошла и присоединилась к ним.
В полном молчании они копошились в земле, лишь сопение галла нарушала по истине мертвую ночную тишину.
- Хватит, - вскоре сказал Селен. Всю одежду легионеров он бросил на разрытую землю и, подавая пример, начал ее присыпать.
- Я думал, мы скроем трупы римлян и облачимся в их одежды, - удивился Тизий.
- Теперь в этом уверены наши преследователи. Они будут пытаться найти троих легионеров, а самих себя искать не легко. Путаница нам на руку, тем более недоверие в рядах солдат.
Селен задумчиво изучал ночное небо.
- Вне подозрений только посланник наместника, центурион Викон.
- Надо его навестить, - мрачно предложил Тизий.
- Боюсь, он во дворце, который слишком хорошо охраняется, - отозвался Селен.
- Совсем нет, - возразила Алия. - Нынче ночью он будет не во дворце.
Тизий с недоверием взглянул на заметно нервничающую арабку. Селен мягко и ободряюще улыбнулся.
Алия, вздохнув, наконец, пояснила свою фразу.
- Знатный римлянин у Каишы.
- Кто это? - непонимающе спросил Тизий
- Та, что нравится центуриона, - ответил за арабку Селен. - Но ты знаешь точно?
- У нас трудно что-то утаить от своих, тем более такой позор.
- Какой же был у нее путь? - поинтересовался Селен, очищая меч от восточной земли.
- Лучше умереть, чем быть обесчещенной.
- Сегодня ей представиться такая возможность, - пообещал Селен. - Укажи дорогу, Алия.
Около дома Каишы, закутавшись в темные плащи, притаились два еле различимых для глаза силуэта.
"Еще бы рога над дверью повесил в знак своего присутствия", - с брезгливостью подумал Селен. Он предполагал, что личная охрана центуриона появится только к утру, но ошибся. Викон вовсе не дорожил любовницей, а вот жизнью своей рисковать не собирался.