Аннотация: В соавторстве с замечательным человеком, честь имею представить: Бо. Какая цель? Показать, наверное, что не реалом единым... Жанр скорее развлекательный, но кто знает, что будет дальше...
Рэм уныло смотрел в окно. За щербатыми деревянными рамами косил ледяной серый дождь. Он не спешил проверить свою догадку о том, что этим ботинкам, с вечера поставленным на дармоедку, и распространявшим всю ночь по большой и низкой комнате терпкие слои тумана, к этой жизни вернутся шансов не было. Похоже, они все-таки отмучились.
Механизм завели, и кукла задвигалась, спустила босые ноги на грязный пол, посидела, раскачиваясь. Через несколько минут он потянулся за шляпой, и водрузил ее себе на голову. Шляпа придавала смысловую окраску надвигающемуся дню.
Пятно на ней безжалостно выдавало в хозяине человека, потерявшего гордость и совесть. И деньги. Но как можно потерять то, чего никогда не было?
Надвинув шляпу на лоб, подняв воротник и спрятав руки в карманы, он вышел с черного хода большого квартирного дома. Вскочив на подножку трамвая, сбросившего скорость на повороте, он обнаружил, что не один крадет время у сна. Несколько несчастных с одинаковой тоской взирало на проплывающий мимо, занавешенный непогодой город. Все, что имело отношение к творчеству в его сердце, отказывалось покорно выносить это и двигало к мыслям об алкоголе.
Вагон вздрагивал и раскачивался, взбираясь в гору, казалось, он вот-вот соскользнет с рельсов и обрушится вниз на остроконечные крыши у подножия... И что-нибудь жалкое напишет завтра об этом местная газетенка.
Старичок в синей кондукторской куртке с щипцами в правой руке спешил к Рэму, преодолевая качку. День за днем, каждое утро он протягивал ему билет, как пропуск в наступающий день. И безмолвно, по несказанному соглашению, Рэм отдавал за клочок некачественной бумаги монету, преисполненную в его глазах куда более высоким достоинством.
Впрочем, он опять опоздал. Раскусить этот парадокс было невозможно - как бы рано Рэм не выходил из дому, как бы ни старался усердствовать в этом, опоздание было его ношей. Больше года он работал оформителем в рекламном агенстве "Бенкль и Бенкли", в котором своевременное прибытие в мастерские являлось важной составляющей профпригодности. Карьера декоратора на частной киностудии блистательно закончилась, не успев начаться, после скандала вокруг профиля выпускаемых фильмов. Конечно, Рэм сожалел о кончине студии, но, скорее - по природной сентиментальности, а не от лени, потому что считал естественным по два-три дня работать "на дому" над эскизами, которых впоследствии никто так и не видел. Еще он ностальгировал по щедрым авансам от тщеславного фабриканта, содержавшего тогда весь этот безумный проект. Великолепная шляпа и кофейного цвета ботинки завелись, кстати, именно в тот благодатный период, и до последнего момента сопротивлялись участи попасть к скупщику.
Но зато одно неоспоримое преимущество давало ежеутреннее волочение на раскраску нудных щитов - при студии сдавались мастерские, а ему, как работнику агенства его собственная рабочая комната обходилась в треть цены. О, Рэм твердо верил своей звезде. Она сулила ему славу, признание и роскошные апартаменты в центральной части, а еще лакированный автомобиль и скорую и выгодную женитьбу. Поклонницы, турне, выставки, аукционы... Какому молодому человеку, не достигшему еще тридцати, это не вскружило бы голову?
Он получил от Бенкля весьма недружественный кивок в обмен на приветствие, и упал в углу, за стендами, на пакет фанеры в ожидании дневного прогона. Всю фантазию своей бессмертной души, все силы свои он должен был ежедневно бросать на изображения блондинок для передвижных закусочных (боже, благослови экономический кризис!), потрясающих нравственность макетов в магазины детских игрушек (что за общество, где так не защищены дети?) и других шедевров, проглотить которые могли только аппетиты домохозяек и взыскательных молодых людей допризывного возраста.
Он нахально сунул ноги к печке. Запах вонючей папиросы вступил в сражение с запахом верных, как старый друг, носков. На эти экологические изменения, возвещающие прибытие Рэма на работу, потихоньку начал придвигаться Трейси. Судя по его трусливой осторожности, деловое утро у Бенкля не задалось, но младшим рекламным агентом владела сейчас другая жажда...
- Поганенькое утро, - закинул он, вопросительно улыбаясь. Уникальной считалась особенность Трейси Патиссона вести разговор, угодный собеседнику. Зато Рэма эта черта не так раздражала, как остальных, и тот тянулся к нему особенно преданно. Впрочем, полная бесперспективность обоих для конторы их и объединяла. Рэм, понимающий это, несколько возвышался над более неудачливым коллегой. Вот и сейчас он не счел нужным ответить, тщательно высасывая из папиросы последнее тепло.
Патиссон пытливо усмехнулся и, не нарушая тишины, устроился рядом. Пододвинув банки краски, он бросил на изрядно запыленные крышки уже прочитанную вечернюю газету.
- Ненавижу эту работенку, - наконец продолжил он свои сентенции. - Когда меня выгонят? - Это он пошутил, но видом своим отобразил озабоченность. - Я, кстати, разжился... Угощайся.
Рэм в первый раз посмотрел в его сторону, остановив взгляд на раскрытой пачке сигарет - куда более приличных, чем мог позволить себе он сам в последнее время.
- Бери, бери, - и Трейси поплатился за свое великодушие. Горсть сигарет тут же исчезла в кармане плаща.
- Мне нужнее, - просто объяснил Рэм.
- Я так и понял...
Закурили снова, причем Рэм, не гнушясь, взял еще одну (Тот непроизвольно считал).
- Бенкль в ударе. Я еле увернулся. Выходные полетят, похоже на то. Смотри не попадись. А вечером здесь опять
раут. С кухни такие запахи!.. И со двора суматоха. Нет, что б нас подкормить.
- А мы ему на что... - с горчинкой произнес Рэм.
Патиссон растроганно засопел. То, что тот объединил их в этой горечи, в его глазах искупило даже грабительское нападение на сигареты.
- Младший сумку потерял с книжками... Эх, что б продать. И жена дырявыми чулками скоро горло передавит... - Но Рэм после своей глубокомысленной выкладки опять ушел в молчание.
Трейси обговорил сам с собой еще пару эпизодов своей несчастной жизни и тоже затих, его взгляд уперся в щель между заслонами печурки, туда, где плясали язычки пламени.
- А как твои работы? - спросил он неожиданно. - Когда покажешь?
Рэм даже улыбнулся от неожиданности. Даже чуть не съехал с пакета фанеры.
- Да я это... в поиске. Новую технику осваиваю. А когда завершу... - и многозначительно не договорил. - Сейчас нельзя, конечно. Сам понимаешь.
Собеседник почтительно сглотнул.
- Ты молодец. У меня давно труха... Если женишься - то же будет. Так что держись. А ты молодец. Нет, определенно. Толк выйдет. Определенно.
Рэм развеселился.
- Нет, не сомневайся! Вон, - Трейси понизил голос. - Бенкль может гнать бредяку. Честно сказать, его "шедевры" и в лавке мелочника никто не купит. Мне один знакомый парень, критик, между прочим... Искусствовед... Я имя не назову, конечно...
- Нет уж назови! - для порядка взъелся Рэм. - Я проверю...
- Где Брант? Что здесь устроили, дамскую комнату? - проревел голос за щитами. Бенкли, великий и гениальный, скармливал очередную порцию ужаса своим работникам.
Рэм тут же, словно его подменили, отклонился в сторону и стал перекладывать пакеты с краской на другое место. Нерасторопный Трейси опять оказался не при деле.
- А, ты тут! - патрон окинул парочку подозревающим взглядом. - Что, зашел поболтать со старым приятелем? Я не мешаю вашей беседе? Мистер Трейси, кажется, на прошлой неделе упустил пару постоянных заказчиков? Расскажите мне, как можно упустить клиента, с которым фирма работает уже несколько лет? А Северный район не заинтересует вас сегодня? И, кажется, вы все еще ожидаете прибавки к жалованию?
Трейси страдал, завидуя находчивому Рэму, который, увлеченный приборкой, пробирался к двери.
Наступила жуткая пауза, и Рэм понял, что внимание босса вот-вот переключится на его шляпу. Он схватил бочонок растворителя и потащил его к выходу.
Так уж решила судьба, что Рэм, вследствии молниеносных повышений своих товарищей, остался один для выполнения всяких подмазок - доработок в изготовлении рекламных щитов. Полноценным плюсом этого было единопользование рабочим помещением - каморкой 4 на 4 с грязным окном во двор. Там же хранили краски.
Приоткрыв окно, он достал трофей из кармана, сел на коробку и принялся разминать сигарету.
Все также моросил дождь, а с улицы тянуло ревматизмом.
Еще утром, унылый дождь которого не обещал ничего хорошего, Макс начал симулировать головную боль. Но Рейчел, как всегда, стояла на своем, а значит, не помогли бы и судороги.
Рейчел была сердечной мышцей выставочного салона "Грехем и Даун", его капризной звездой, его матерью-настоятельницей. И если салон был признан кузницей молодых талантов, то Рейчел - сто процентно - считалась тем самым судьбоносным молотом, отправным или конечным пунктом для многих литераторов, актеров и художников. Попасть на кончик ее пера мечтали многие, погибнуть под его лаконичным росчерком - было уделом большинства. В прошлом актриса, чутко уловившая спад волны, вознесшей ее, и вовремя оставив сцену, она подалась в надежное пристанище остынувших талантов - критику.
Итак, пришлось уступить и на этот раз, затянуть удавку на шею и отправиться на вечер, который без нее и не начался бы. Школа Эртона входила в моду, и поглазеть, а основное - засветиться - пришло много народу, тем более, что на десерт прочили выступление Маэстро. Затем намечалось впустить газетчиков, которых с полудня выдерживали в холле, как хорошую закваску. В туманной истории родословной Макса шотландцы наверняка не принимали участие, и вся эта волынка его не увлекала.
Время было позднее, мастерские опустели. Макс заглянул в большой зал, здесь грудились доски, огромные рулоны меловых холстин, неразрезные листы фанеры... Запах растворителей и клея настойчиво лез в нос и напоминал о скромных и благородных тружениках, горбатившихся тут за мизерную плату ( работа, связанная с резкими запахами обычно оплачивается ниже прочих - это Макс уже знал по нелегкому жизненному опыту). Еще он подумал, если здесь закурить, то подвалы и чердаки могут поменяться местами.
И пошел дальше.
На сцене чернобровая особа входила в транс, раскачиваясь и прикрывая глаза. Она протяжно, "с шиком" декламировала стихи собственного изготовления, и вообще, как казалось Максу, находилась в предобморочном состоянии. Он даже некоторое время с интересом ждал, а вдруг упадет. В дальнейшей его программе на вечер была борьба со сном на заднем ряду под убаюкивающие завывания талантов. Поэтов было много, они все не кончались, и вообще, имели дурную привычку читать сразу по 5-6 стихотворений, не меньше.
Макс с трудом разлепил глаза, подозревая, что успел всхрапнуть. Поерзал на стуле, пытаясь отогнать сон, стул предательски заверещал. Чтица сбилась, затылки сидящих впереди сменились лицами, и он быстренько придал себе вид, что и сам возмущен не менее. Поэтесса взмахнула ресницами и снова погнала стих. Про Макса тут же забыли. Признаться, футуристы нравились ему больше. Под них трудно уснуть, от своих игр со звуками они могли заорать, когда меньше всего ожидаешь.
Он тихо покинул зал (выход, как всегда оказался непредумышленно близок), когда уже не в силах был страдать. Коридор уводил в какие-то лабиринты. Там царил пожизненный мрак, и запах растворителей становился все резче. Углы и лестницы, встречавшиеся неожиданно, показывали, что расслабляться все же опасно. Вдруг поехали перед ним, преграждая путь, трехметровые рейки, зловеще грохоча... Все напоминало стройку, где он тоже когда-то работал. Лет шесть назад.
Про стройку он вспомнил без нежной грусти, но и без содрогания уже. В его памяти она окуталась романтической дымкой, как впрочем, и многое другое. И когда уже блуждание по бесконечному коридору
прискучило, и впереди уже забрезжило голубым пятном окно, внезапно под рукой подалась и отошла дверь. Так уж случалось, что мимо полуоткрытых дверей проходить он не привык, и сейчас обрадованно сунул нос в комнату.
В захламленной каморке у мольберта стоял человек и ожесточенно швырял в холст краски. Его немытые волосы яростно нападали ему на глаза, светящиеся одержимостью. Макс был не в силах сопротивляться магическим флюидам, исходящим от этого действа, и его буквально затянуло внутрь комнаты. Подумать только, в то время, когда кучка псевдотворцов наполняла собой душный зал, расточая искусственные похвалы друг другу - какие страсти кипели в нескольких метрах, какой безумный огонь заполнял пыльную каморку, без фанфар критиков и внимания извне!
Нестриженый почуял вторжение, мельком оглянулся; но покрепче зажал в зубах сразу три кисти и рванулся размешивать краски... извлеченный путем сложного синтеза серо-лиловый цвет вдохновил его на новый бросок... глубокие тени выдвинули нагромоздившиеся в нижнем левом углу геометрические фигуры в объем, придавая им немыслимо косую перспективу. Пораженный, Макс вдруг узнал в этих размытых тенях и линиях городскую улицу...
Рэм, ощущая сопение под ухом, решился, черкнул запятую сгорбленной человеческой фигуры... Закорючка на удивление органично вошла в урбанистический пейзаж. Он замер, не решаясь добавить еще хоть что-то к достигнутому равновесию. Сопение за его спиной так же восторженно стихло. Тогда Рэм с улыбкой, требующей немедленного и трепетного соучастия, обернулся на незнакомца.
- Ух ты... - тот хлопал по-детски синими глазами.
Потом Рэм увидел белый шарф, мягкое пальто, в тон ему шляпу и чисто выбритый подбородок.
- Покурим? - снисходительно предложил он незнакомцу, вытирая пальцы о ребра мольберта.
- Да, да, конечно... - суетливо и немного рассеянно согласился тот, не отрывая взгляда от полотна. - Покурим.
Руки у него отправились в путешествие по карманам в поисках стратегических запасов. Ни одна картина в его короткой светски-праздной жизни не приводила его в такое состояние. Тут, наверно, дело было в том, что художников за работой, художников небритых, в грязных халатах, вымазанных пятнами, словно маскировкой - он не видел. Те, кого он видел, обычно здоровались с Рейчел в залах фешенебельных выставок, они носили не взятые напрокат смокинги (это он хорошо умел различать) на вечерах, где говорили всегда долго и размыто.
Внешний вид портсигара, который он выудил из кармана, смутил его самого. Макс никогда не задумывался, что тот чрезмерно кричащий, позолоченный, и еще сигареты по доллару за штуку...
- Ничего, - снисходительно улыбнулся художник, беря сигарету... Гений оказался неплохим парнем, простым... Что встречалось крайне редко.
Рэм тем временем отколотил створку окна, раскурил сигарету, вспоминая, как подрисовывал теневые штрихи на точно такой же, только в сто раз больше, холстине, когда работал над рекламой этих сигарет.
Табак оказался неплохим, как и было обещано. Вторженец же, сдвинув назад шляпу, опомнился, сказал:
- Макс... Макс Травинский.
Художник кивнул, и, выпустив дым в пол, протянул руку:
- Рэм Брант.
Сердце Макса дрогнуло. Имя это он неоднократно слышал от Рейчел, она, восхищаясь, часто ставила его в пример остальным.
- Тот самый?
-Какой? -нахмурился художник.
Показывать свою неосведомленность обидчивому гению Макс не решился, почтительно кашлянул:
- А как вы назовете это? - обозвать новый шедевр " картинкой" язык не повернулся. Хоть в чем- то общение в среде критиков пошло ему на пользу.
- О, это, - оживился парень. - Это будет называться "Взрыв будильника ноябрьским утром".
Макс понимающе кивнул, он знал, что название зачастую не отражено в картине никак.
- Ага... Где-то я такое слышал...
-Правда? - Рэм почесал нос. - Так и думал, что уже было. Придется название менять.
Оттого, что художник внемлет его скромным замечаниям, а еще приятнее - знает меньше, Макс пришел в восторг. Ясно-понятно, гении при жизни гниют по чердакам и подвалам, а не читают выпусков "Обозрений..." после чашечки кофе. Но несправедливость жизни... эх, будь она неладна!
- Может это... Заглянем в одно место? Тут, недалеко. Пропустим одну-две?
Привычки сидели в нем прочно, как генокод в лошадях Пржевальского...
В мерзкой распивочной (Рэм слабо удивился, почему "шляпник" таскается по таким заведениям), где сопутствующие ароматы не помешали им с аппетитом наброситься на бутерброды, они продолжили беседу.
- Я тут случайно. На рауте. Порядком надоело...
Рэм кивнул, вгрызяясь в бутерброд - у Маэстро вечные нудные приемы, он правда не бывал, но представлял вполне. Макс же понял по-своему.
- Конечно, - согласился он. - Редко на подобном сборище увидишь что-нибудь интересное. Хм... наверно, на картинах много не заработаешь?
- Ну, - не смог промолчать Рэм. - Просто мои работы мало кому понятны.