Пролог

"Нас водила молодость в сабельный поход,

нас бросала молодость на байкальский лед."

Неизвестный советский поэт

28 июля 1931 г.

озеро Байкал, остров Большой Ушканий

- Воздух!

Пограничники и стрелки мгновенно попрятались в уцелевшие укрытия, в окопах остались лишь наблюдатели. Самолеты с красными звездами на крыльях приблизились к острову, неспешно, словно на учениях, перестроились в боевой порядок прямо над целью и ринулись на штурмовку русских позиций. Ливень пуль и град бомб вспорол перегретую июльской жарой землю. Казалось, саму смерть обрушили советские летчики на головы своих врагов.

Блиндаж, в котором находился подпоручик Алексей Маскаев, содрогался от взрывов, с потолка сыпалась земля, каждую секунду казалось, что прямое попадание бомбы вот-вот обрушит накат укрытия. Солдатики помоложе испуганно жались друг к другу. Старослужащие вели себя по-разному: кто-то неистово крестился, шепча молитву за молитвой, кто-то, пользуясь передышкой, чистил оружие или латал изорванное обмундирование, несколько человек заснули, не обращая внимание на бомбардировку. Маскаев, отчаянно завидуя последним, прикрыл глаза и попытался поспать. Третий день боев порядком вымотал его. Но уснуть не получалось, да и тяжело было заснуть в этой ужасной обстановке. Чтобы задремать, Алексей стал по детской привычке, считать воображаемых овец, но очень скоро отвлекся и принялся считать взрывы бомб. Отчаянная ругань в противоположном углу блиндажа привлекла его внимание и он открыл глаза, приготовившись вмешаться. К удивлению Маскаева сквернословом оказался офицер-стрелок, прибывший на остров с последней партией подкреплений.

- Черт! О чем думают наши генералы?! Где наши самолеты?! Где наши корабли?! Нас что забыли?! Или красные захватили уже все Прибайкалье?! Еще один такой налет и нам конец!

Одно дело, когда такие речи говорит солдат, которого можно одернуть командой, вразумить командирским словом, и другое дело, когда такие речи ведет офицер... Чтобы успокоить поручика, Маскаев пробрался к нему и взял его за плечо.

- Поручик, возьмите себя в руки. Одумайтесь. Какой пример вы подаете нижним чинам?

Тот резким движением стряхнул руку Алексея и зло огрызнулся.

- Пошел ты со своим примером! Скоро мы все отправимся на тот свет! Кому нужна наша геройская смерть?! Подумай о будущем!

Маскаев был поражен.

- Вы что?! Предлагаете сдаться?!

Такие слова поручику не понравились.

- Я предлагаю начать с красными переговоры о капитуляции. Любому дураку ясно, что войска прикрытия разгромлены и восточный берег находится в руках красных. Дальнейшее сопротивление теряет всякий смысл, - возбужденный офицер перешел на крик. - Ты понимаешь это, кретин?!

Маскаев понимал, что поручик пребывает в душевном расстройстве, но его нужно было немедленно остановить, чтобы не допустить зарождения паники.

- Господин поручик, вы недостойно ведете себя. Прекратите истерику. Иначе я силой заставлю вас замолчать.

Поручик пришел в ярость.

- Сопляк! Ты мне еще будешь указывать?! Да я тебя...

Он выхватил из кобуры "наган" и взвел курок. Маскаев опередил поручика и впечатал ему в челюсть хук справа. Тот сдавленно всхрапнул и мешком повалился на тесно сидящих солдат. Они подхватили его, и, подвинувшись, бережно уложили на пол.

Старший из стрелков вступился за своего офицера.

- Ваше благородие, не серчайте на господина поручика. Не в себе он. Контузило его сильно. Приложило взрывной волной так, что чуть дух не вышибло.

Алексей вздохнул устало. Тем временем бомбежка прекратилась и рокот авиационных моторов стал удаляться.

- Отнесите поручика в медпункт. Пусть фельдшер даст ему успокоительного или снотворного, - приказал он унтер-офицеру.

- Есть, ваше благородие, - козырнул тот Маскаеву. И тут же распорядился четверым солдатам, - берите ротного и живо несите в лазарет.

Маскаев направился к выходу. Солдаты почтительно расступились и пропустили его первым.

Оказавшись наверху, Алексей с наслаждением вдохнул свежий воздух, насыщенный запахом взрытой земли и сгоревшей взрывчатки.

Люди выползали из укрытий, радовались тому, что им удалось пережить еще один вражеский налет. Отдышаться после духоты блиндажей, они без всяких команд принимались за работу. Оборонительные позиции после бомбежки нуждались в восстановлении.

К Маскаеву подошел подпрапорщик Коровин, фельдфебель погранзаставы.

- Дозвольте обратиться, ваше благородие?

- Слушаю, Влас Гаврилович.

Старый сверхсрочник снял фуражку и рукавом вытер пот с бритой головы.

- Ваше благородие, один вы из офицеров остались. Вам и принимать команду.

Маскаев испугался.

- Как я один? А штабс-капитан Федоров?

Фельдфебель перекрестился по-старообрядчески, двоеперстно.

- Кончился Иван Петрович. Бомбой убило, прямое попадание. И всех кто с ним в блиндаже был. Так что, ваше благородие, слушаем ваши распоряжения.

Маскаев весь подобрался. Еще позавчера он и думать не мог, что ему придется принимать решение о том, жить или умереть нескольким десяткам человек, многие из которых были старше его и имели жен и детей. По-человечески ему было жалко всех этих людей, но он давал присягу и долг требовал от него защищать каждую пядь родной земли.

- Постройте людей.

- Слушаюсь, ваше благородие.

Пока оставшиеся в живых защитники острова строились, Маскаев прошел в блиндаж связистов. Долговязый ефрейтор-сверхсрочник, единственный кто уцелел из радиотелеграфной команды, монотонно отстукивал ключом морзянку. "Все-таки ему удалось восстановить передатчик", обрадовался подпоручик и тронул связиста за плечо. Ефрейтор повернулся к офицеру и устало стянул с головы наушники.

- Не слышат нас, господин подпоручик... - безнадежно выдавил он, и добавил чуть тише, - или слышать уже некому.

- Как некому?! Неужели красным удалось дойти до Баргузина?! - воскликнул пораженный страшной догадкой Маскаев.

Связист промедлил с ответом и достал портсигар.

- Закурите, господин подпоручик? - спросил он офицера.

Алексей махнул рукой.

- Курите сами, я не курю.

Ефрейтор щелкнул самодельной зажигалкой, и терпкий запах табака заполнил тесное помещение блиндажа.

- Баргузин здесь не причем. Вряд ли красным удастся быстро дойти до него, все-таки не зря мы столько укреплений на побережье понастроили. Передающая станция у нас маломощная, господин поручик, работает всего верст на двадцать-тридцать, в зависимости от погоды. Связаться можно только с нашим штабом, соседними заставами и вашим полком. Но они молчат... Или средства связи из строя выведены... или... - связист не стал продолжать.

Маскаев и сам все прекрасно понимал.

- Хорошо. Продолжайте попытки установить связь, - распорядился он, - может быть, что и получится...

Когда Маскаев выбрался наверх, люди уже были построены.

- Смирно! Равнение направо! - скомандовал Коровин и, смешно косолапя, двинулся навстречу Маскаеву.

Можно было и не строить измученных людей, а просто собрать в кучу и поговорить с ними по-свойски. Но подпоручик специально не стал так делать, хотя и понимал, как важна для людей лишняя минута отдыха. Соблюдение воинских ритуалов помогает людям в экстремальных ситуациях дисциплинироваться и прийти в себя, почувствовать себя частью цельного воинского организма.

- Ваше благородие! Сводный отряд по вашему приказанию построен. В строю шесть унтер-офицеров и пятьдесят девять нижних чинов. Два человека находятся с ранеными, пятеро - в наблюдении, один - на узле связи, - отрапортовал фельдфебель. И добавил, не по-уставному: - моих пограничников - восемнадцать душ, стрелков - пятьдесят один, и ваших - четверо.

- Спасибо, Влас Гаврилович.

Маскаев обвел взглядом стоявших перед ним бойцов. Не густо в импровизированном гарнизоне острова осталось от двух стрелковых рот, артиллерийского взвода и погранзаставы. Нужно было сказать людям, что-то ободряющее, чтобы поднять их дух, но врать Алексей не умел. Он поправил портупею и, рубанув рукой воздух, сказал:

- Скрывать не буду, положение отчаянное. У нас только два пути: или сдаться красным, или сражаться до последнего вздоха. Первый путь - путь предателя и нарушителя присяги. И пока я жив, я никому не позволю встать на этот путь. Второй путь - путь героя и верного сына Отечества. - Маскаев перевел дыхание. - Упорным сопротивлением мы сковали большие силы противника, и наши жертвы на алтарь будущей победы не напрасны... - Алексей запнулся, понимая, что заговорился, и начал выражаться напыщенно. Он снял фуражку и потрепал свой юношеский вихор. - Братцы! Умирать никому не хочется. Но враг безжалостен, он не пощадит наших родных и близких. Покуда мы живы, нужно бить врага!

- Ваш бродь! - закричал наблюдатель с берега. - Красные!

Все обернулись в сторону неприятеля. Черные точки, скользящие по озерной глади, с каждой секундой увеличивались в размерах, превращаясь в катера, тянущие за собой большие лодки с десантом.

- По местам! Приготовится к отражению атаки! - скомандовал Маскаев. - Унтер-офицеры, ко мне!

Все быстро, без суеты, разбежались по местам. Только унтера остались возле подпоручика. Алексей испытующе посмотрел им в глаза. Ни у кого не было заметно и тени сомнения в правоте офицера. Все решительно были настроены драться не на жизнь, а на смерть. И хотя даже самый молодой из них был старше Маскаева, а Коровин по возрасту так вообще годился ему в отцы, все они были готовы беспрекословно выполнять его распоряжения.

- Что у нас с пулеметами?

Рослый пограничник с перевязанной шеей просипел:

- Плохо, ваше благородие. Один "льюис" остался.

Остальные промолчали. Не уберегли, стало быть, ни одного пулемета.

- А с боеприпасами как обстоит дело?

Опять раненый унтер-офицер ответил первым.

- Склад боеприпасов взрывом завалило. А на пункте боепитания одни патроны остались, гранат нет.

Старший унтер-офицер, из стрелков, потянул пограничника за рукав.

- Браток! Отсыпь-ка нам патрончиков.

Его сосед, из породы весельчаков, протянул к пограничнику руку, словно прося милостыню, и запричитал, с большим сходством изображая нищих попрошаек:

- Помоги нам добрый человек. Сами мы неместные.

Несмотря на всю серьезность положения, унтера заулыбались. Усмехнулся и Маскаев.

- Виноват, ваше благородие, - покаялся унтер - весельчак перед офицером, - патронов осталась самая малость, по две пачки на человека.

Остальные стрелки поддержали его.

- Не отбить нам атаку, не хватит патронов.

Маскаев кивнул головой, все понятно, и приказал унтеру - пограничнику:

- Выдайте стрелкам боеприпасы.

- Слушаюсь, ваше благородие.

- Отправьте сразу по два человека за патронами. - это распоряжение уже стрелкам.

- Сделаем, ваше благородие.

- Я буду в траншее перед командным пунктом. Своим заместителем назначаю подпрапорщика Коровина.

- Дозвольте сказать, ваше благородие? - выступил вперед фельдфебель.

Маскаев кивнул.

Коровин обернулся к унтер-офицерам, хмуро сдвинул брови и сказал.

- Зарубите себе на носу и остальным передайте, о плене и думать не моги. Красные - это не немцы, в лагере не отсидишься... Я в двадцатом году под Красноярском контуженым в лапы красных попал, такие круги ада прошел, не приведи Господь каждому... из нескольких тыщ пленных в живых полсотни осталось. Ясно?!

- Так точно. Чего уж тут неясного...

Маскаев снял фуражку и перекрестился, потом перекрестил унтеров.

- По местам, братцы! И поможет нам Бог!

Все разбежались по своим местам.

Маскаев занял оборону в центре позиции вместе со своими артиллеристами. Противник неумолимо приближался к острову. Но открывать огонь было преждевременно.

- Не стрелять! - закричал Маскаев. - Подпускайте ближе!

По траншее полетело в обе стороны:

- Не стрелять, не стрелять... подпускайте ближе!

Метров за двести-триста от берега на лодках отцепили буксировочные канаты и пошли дальше на веслах. Катера развернулись в обратную сторону за новой десантной партией.

В траншеях царило напряженное молчание, было так тихо, что казалось со стороны озера доносился шум весел. Когда же передовым лодкам осталось до берега сотня метров, Маскаев приказал открыть огонь. Раздались редкие выстрелы, защитники острова берегли патроны и тщательно выбирали цели. Спасаясь от меткого огня, некоторые из красноармейцев выпрыгивали из лодок и вплавь добирались до острова, но большинство лодок все же достигало берега. Красные десантники горохом высыпали на берег и распластывались на земле, стараясь укрыться от смертоносного свинца. Поначалу они продвигались вперед ползком и короткими перебежками, боязливо прячась за телами убитых и складками местности, но потом осмелели и, подгоняемые криками командиров и комиссаров, вскочили в полный рост и бросились на русские траншеи.

Маскаев выбрал себе в качестве цели красного командира, высокого крепыша с винтовкой вместо револьвера. Тот смело шел вперед, подбадривая заробевших бойцов. Алексей тщательно прицелился и выстрелил, крепыш ничком рухнул в песок. Тишину мгновенно взорвала трескотня выстрелов. Слева от Маскаева отбивал чечетку последний уцелевший пулемет. В ответ ему затарахтели три или четыре пулемета красных. "Льюис" огрызнулся парой коротких очередей, заставив заткнуться одного из противников, но получив в отместку шквал свинца, запнулся и замолчал. Тем временем к берегу приближалась вторая волна десанта. Алексей понял, что если сейчас не разбить передовой отряд, то скоро все будет кончено.

Красные снова поднялись в атаку. Командовал ими все тот же краском-крепыш. "Жив, чертяка!" с невольным уважением подумал подпоручик. Но времени на размышления уже не оставалось, если красные ворвутся в окопы, то сомнут, задавят обороняющихся. Маскаев скомандовал в штыки и первым выскочил из траншеи.

Он не стал оборачиваться, чтобы проверить поднялись люди в атаку или остались в окопах. Алексей бежал вперед, с винтовкой наперевес, нацелившись на красного командира. Громкое "ура" за спиной убедило его, что он не один, что солдаты не подвели, поднялись вслед за своим офицером. Красные не испугались и ускорили бег навстречу, подбадривая себя тем же "ура".

Маскаев сшибся с красным командиром в рукопашной. Тот оказался умелым бойцом. Он так ловко орудовал винтовкой, что Алексей едва успевал увертываться и наносить ответные удары. Поединок занял секунды, но подпоручику показалось - вечность. Вражеский штык вспорол ему руку, сорвал клок мяса с бедра. Но удача улыбнулась и Маскаеву: краском, уклоняясь от его удара, запнулся и упал. Подпоручик замахнулся, чтобы поразить штыком поверженного врага... но тут же захлебнулся от боли, горячей волной пронзившей тело. Берег горячим песком, словно медведь, навалился на него, последнее, что Маскаев увидел, это как невзрачный красноармеец, выстреливший ему в спину, заносит приклад над его головой.

Сознание Алексея померкло и он не чувствовал как по нему ступали ноги сражающихся. Подпоручик пришел в себя, когда схватка уже откатилась к русским окопам. Маскаев безучастно смотрел в голубое небо, украшенное легкими белоснежными облаками, и думал с досадой, что не успел отослать матери денег с последнего жалования. Уши заложило и он не слышал шума боя. Ничто не отвлекало Алексея от последних мыслей, и он готовился спокойно умереть. Вторжение в безупречную красоту неба инородных элементов, в виде аэропланов, вызвало у Маскаева неприятное раздражение, но, увидев на крыльях могучих четырехмоторных бомбардировщиков трехцветные круги, он обрадовался и заплакал как ребенок. Ему страстно захотелось жить и рана тут же напомнила о себе обжигающей болью.

Часть первая

"Белые рубят красных,

Красные рубят белых.

Мир далеко далёко

Виден в окошках узких.

Русские рубят русских,

Русские рубят русских."

неизвестный русский поэт

30 января 1933 г.

Чита

"... уже будучи в госпитале, подпоручик М. задумывался о том, почему советские войска с таким маниакальным упорством пытались овладеть островом. Никакого стратегического положения Большой Ушканий не имел, и всякая его военная ценность заканчивалась с овладением противником полуостровом Святой Нос, что произошло еще утром второго дня Баргузинского конфликта. Красное командование могло спокойно предоставить остатки гарнизона своей участи и перебросить освободившиеся десантные части и авиацию для овладения более важными для исхода всей наступательной операции пунктами на побережье. Но по какой-то причине этого не произошло..."

- Алексей Николаевич, извините, что отвлекаю вас от работы... - Петр Горячев, самый молодой сотрудник редакции газеты "Новое время", нерешительно постучал пальцами по краю стола, за которым сидел Маскаев и увлеченно писал в записной книжке.

Алексей, словно стесняясь коллеги, поспешно убрал перо и сложил книжку.

- Да, Петруша, слушаю. Что случилось? - доброжелательно улыбнулся Алексей своему коллеге.

Горячев, высоченный нескладный юноша с пухлым веснушчатым лицом и неподдающимися расчесыванию завитками на рыжей шевелюре, называемый коллегами за свой мягкий характер и юность лет исключительно ласково-уменьшительным именем Петруша,

- Вас главный редактор к себе вызывает... - сообщил Маскаеву Петруша и добавил по-дружески, - он сегодня не в духе... А вы что пишите? Новую статью? - уважительно поинтересовался Горячев.

- Да так, - отмахнулся Алексей, - воспоминания минувших дней. Решил записать для памяти, пока впечатления еще свежи. А то стал замечать, что начинаю забывать подробности из недавнего прошлого... Петруша, не знаешь, для чего я Модесту Петровичу понадобился?

Горячев пожал плечами.

- Не знаю. Я у него на "раздрае" был... ну, помните, вчерашнюю историю с фельетоном Карницкого? Выдал мне отеческих нравоучений по полной, а когда уже из кабинета выпроваживал, распорядился вас вызвать.

Маскаев энергично поднялся из-за стола и сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы размяться после сидячей работы.

- Эх, Петруша! Двум смертям - не бывать, а одной - не миновать! - Алексей весело подмигнул Горячеву. - Я - к начальству, а ты оставайся на телефонах.

- Ни пуха, ни пера!

- К черту!

Маскаев захватил на всякий случай папку с последними материалами и быстрым шагом направился к главному редактору.

В приемной его неприветливо встретила незнакомая симпатичная девица.

- Вы кто такой?

Маскаев удивился.

- В принципе такой же вопрос могу задать и я вам. Кто вы? И где Марго?

- Я спросила первой, - логично возразила девица.

- Железный аргумент, сдаюсь, - усмехнулся Алексей, галантно поклонился и представился, - корреспондент газеты "Новое время" Маскаев Алексей Николаевич.

Девушка немного оттаяла и слабое подобие улыбки тронуло ее губы.

- Приятно познакомиться. Я Алевтина Протасова, племянница Маргариты Аркадьевны, с сегодняшнего дня буду исполнять ее должность.

Маскаев удивился этой новости.

- А что случилось с Маргаритой?

- Ничего страшного. Ей нужно срочно уехать. Через неделю она вернется, - успокоила Алевтина корреспондента. - А вот и она собственной персоной.

Дверь в кабинет главного редактора открылась и в приемную вышла заплаканная женщина, лет сорока-сорока пяти, приятной наружности.

- Марго, что случилось? Я могу чем-нибудь помочь?

Маргарита Аркадьевна улыбнулась сквозь слезы.

- Спасибо, Лешенька. Все хорошо. Это я от радости плачу. Нашлась моя младшая сестра, живет во Владивостоке. Мы с Марусей, старшей сестрой, мамой Тины, уже и не чаяли ее разыскать. Думали, что она погибла в девятнадцатом году... - Маргарита снова заплакала.

Ее собственный платок был уже насквозь мокрым и Алевтина подала тетушке чистую салфетку.

- Спасибо, милая, - поблагодарила Маргарита племянницу и только сейчас вспомнила, что главный редактор ожидает Маскаева. - Ой, Лешенька, извините меня. Заморочила всем головы своими проблемами. Модест Карлович просил вас зайти.

- Я знаю. Петруша уже сообщил. В каком он настроении?

- В хорошем. Правда, Петрушу только, что расчихвостил в хвост и гриву, - сообщила Маргарита Аркадьевна.

Маскаев дружески погладил ее руку.

- Не плачьте, Марго. Все будет хорошо. Может быть вам все-таки деньгами помочь?

- Спасибо, Лешенька, деньги у меня есть. Счастливо вам оставаться, я сейчас домой за вещами заеду и сразу на вокзал, билеты на вечерний девятичасовой заказала. И прошу вас, Лешенька, присмотрите, пожалуйста, за Тиночкой. Помогите в случае чего.

- Хорошо, поможем всем миром. Езжайте, Марго, не волнуйтесь.

Маргарита расчувствовалась и поцеловала Маскаева в щеку.

- Храни вас Бог!

- Счастливого пути, Марго.

Маскаев махнул рукой на прощание и направился к кабинету редактора. Он стукнул пару раз для приличия и распахнул дверь. Главный редактор сидел за столом и разговаривал по телефону. Увидев Алексея, он оживился и жестом пригласил войти.

- Алексей Николаевич, дорогой мой человек, на вас вся надежда! - начал "за здравие" Модест Петрович, не отнимая при этом телефонной трубки от уха.

Такое многообещающее начало сразу не понравилось Алексею.

Так оно и вышло. Главный редактор буркнул в трубку короткое "подожди" и продолжил с Маскаевым уже "за упокой".

- Алексей Николаевич, голубчик, выручайте! Необходимо написать серию очерков о мужественных исследователях Арктики. Естественно с выездом непосредственно к месту обитания и работы этих самых исследователей.

Маскаев возмутился.

- Модест Петрович, но почему я! Ведь это задание было поручено Карницкому!

- Алексей Николаевич, прошу простить, отвлекусь на минутку... - извинился главный редактор перед Маскаевым. Он поправил зачем-то очки на переносице и рявкнул в трубку:

- Голубчик, вы черт знает что, а не журналист! Как это вы не смогли получить у него интервью?! А что вы сделали для того, чтобы он согласился с вами разговаривать?... И всего лишь?! Да вы должны были его улестить, обмануть, напугать на худой конец, но заставить говорить!... Черт бы вас побрал, голубчик! Вы сущее дитя, когда дело касается работы, но зато когда вопрос заходит о деньгах, вы любому фининспектору форы дадите!... Уволю к чертям собачьим! Слышите?!... Уволю! Если к завтрашнему утру статьи не будет, ищите себе место!

Маскаев слушал беседу редактора и невольно пытался угадать кого из сотрудников он ругает по телефону.

Закончив разговор, редактор в сердцах бросил трубку и пожаловался Маскаеву.

- Вы только представьте, Алексей Николаевич, каков этот молодчик! Прошлялся где-то двое суток и заявляет, что интервью он не получил!

Но Маскаева интересовал совершенно другой вопрос.

- Модест Петрович, извините, вернусь к начатому разговору. Почему меня отправляете на Север? Ведь должен ехать Карницкий.

Главный редактор тяжело вздохнул.

- Карницкий час назад позвонил Марго и сказался больным. Не знаю, что с ним сталось, но, по всей видимости, причина уважительная, Карницкий врать не будет. Алексей Николаевич, голубчик, важное дело находится под угрозой.

- Модест Петрович, я, конечно, понимаю, что являюсь в редакции самым молодым сотрудником и потому обречен на самые незавидные задания. Но, между прочим, я только вчера вернулся из командировки в Даурию. Это, во-первых. Во-вторых: я клятвенно обещался некой особе, в отношении которой у меня самые серьезные намерения, присутствовать через два дня на одном важном мероприятии. И, в-третьих: не сошелся ведь свет клином на мне, есть же в редакции и более достойные и опытные сотрудники.

Главный редактор вскочил из кресла и заходил по кабинету. Он всегда, когда он нервничал и вел трудный разговор, начинал быстро ходить по кабинету и сбивать при этом иногда стулья.

- Алексей Николаевич, выручайте! Не поедут достойные и опытные! Карницкий бы поехал, а эти не поедут. Не посылать же мне, в конце концов, стажера Петрушу!

Эта тема очень важна для нашей газеты. Ведь и у нас, и у Советов, этот год объявлен годом Арктики. Так что рано или поздно все издания обратят внимание на Заполярье. Но пока еще никто не спохватился, нам, нашей газете нужно быть первой в этом начинании. Мы привлечем внимание читателей и станем еще более популярной и покупаемой газетой. Я разговаривал с акционерами, они согласны, если эта задумка получится, то можно будет подумать о создании специализированного журнала.

Модест Петрович неожиданно остановился напротив Маскаева.

- Алексей Николаевич, голубчик, спасайте! Хотите я перед вами на колени встану?

В глазах главного редактора светилась такая надежда, что сопротивление Алексея дрогнуло.

***

Как только Маскаев вошел в отдел, его сразу окликнул Петруша.

- Алексей Николаевич, вас к телефону, - заговорщицким шепотом сообщил он Алексею, зажимая ладонью трубку.

- Кто? - машинально поинтересовался Маскаев, думая сам о предстоящих объяснениях с Аней.

- Представился Иваном Ивановичем, - прошептал Горячев.

- А давно ждет? - неожиданно оживился Алексей.

Петруша взглянул на часы.

- Чуть больше минуты. Я предупредил его, что вы у главного редактора

- Спасибо, Петруша.

Маскаев чуть ли не выхватил трубку из рук Горячева.

- Дядюшка! День добрый! Как ваше здоровье? Давненько мы не виделись.

Петруша отошел к своему столу и стал перебирать груду вырезок. При этом он с любопытством прислушивался к разговору Алексея. Тот уселся на краешек стола и, не обращая внимания на коллегу, продолжал телефонную беседу.

- Дядя Ваня, спасибо за приглашение, но прошу меня извинить, приехать не смогу, улетаю на Север... Нет. Не угадали. Гораздо севернее... И опять в "молоко", дядя Ваня. Лечу на Чукотку... Вы рады за меня? Серьезно? Я думал, наоборот, расстроитесь... Мне эта командировка совсем некстати... Да так. Дело личного свойства... Ну раз я кое-что могу сделать для вас, то отказываться и не подумаю... Передам, конечно. Все сделаю в лучшем виде... А с любимой девушкой я как-нибудь улажу... Спасибо. И вам всего хорошего... Хорошо, заеду... До завтра.

Маскаев положил трубку на место и вздохнул печально.

-Что-то случилось? - участливо поинтересовался Горячев.

Алексей провел ладонью по лицу, словно снимая налет неприятных известий.

- Ничего страшного. Главный редактор посылает в командировку на Север, вместо Карницкого. А у моей девушки на следующей неделе приезжают родители из североамериканских штатов. Она хотела меня с ними познакомить...

- Это серьезное мероприятие, - тоном знатока заявил Петруша.

- Серьезнее некуда, - согласился Маскаев. - Папаша у нее человек занятой, работает у Форда, вырвался к дочери, буквально, на пару дней... а тут такая оказия. Думал, дядька поспособствует остаться в Чите, а вышло, наоборот, он через меня своему старинному приятелю привет и подарок передать хочет.

- Сочувствую, Алексей Николаевич. А хотите, я пойду к Модесту Петровичу и попрошу, чтобы он меня послал вместо вас, - неожиданно предложил Алексею Горячев.

Маскаев улыбнулся.

- Ценю твоей души порывы, милый друг... - продекламировал он с выражением строчку из стихов модного поэта. - Спасибо, Петруша. Но не надо. Се ля ви, как говорят французы... Кстати, какие у тебя планы на сегодняшний вечер?

Юноша пожал плечами.

- Никаких. Добраться до квартиры. Поесть и лечь спать.

- Тогда предлагаю совместно поужинать в "Армавире", - предложил Алексей.

- Не могу позволить себе такой роскоши, Алексей Николаевич. Там очень дорого, - возразил Горячев.

Маскаев дружески хлопнул его по плечу.

- Не стоит беспокоиться, Петруша. Я угощаю в счет подъемных.

- А может все-таки не стоит идти в "Армавир"? Тот же "Самсон" гораздо дешевле, а кухня там ни чем не хуже... - предпринял слабую попытку сэкономить деньги коллеги Горячев.

- Раз принципиально против ужина ты не возражаешь, то я как лицо приглашающее оставляю право выбора заведения за собой. Тем более что насчет кухни позволь с тобой не согласится. В "Армавире" творят, а именно так можно назвать их работу, лучшие читинские повара.

Петруша непринужденно рассмеялся.

- Хотите сказать, что в "Яре" и "Медведе" повара хуже? Даже не верится...

- А зря, Петруша. "Яр" и "Медведь" - это места престижного времяпровождения, а "Армавир" - место священнодействия над пищей.

***

Маскаев расплатился с извозчиком, спустился с пролетки на мостовую и стал разминать левую руку.

- Рана беспокоит? - сочувственно поинтересовался Горячев.

- Рука просто затекла, - слукавил Алексей.

- Я читал, что к перемене погоды всегда начинают ныть раны. У вас такое бывает, Алексей Николаевич?

- Бывает, - неохотно признался Маскаев. - Но хватит разговоров об этом, Петруша. Не за этим мы сюда приехали. Пошли в ресторан.

Алексей с Горячевым поднялись по лестнице, отделанной плиткой бурого гранита. Предупредительный швейцар, старик могучего телосложения, совершенно седой, но с молодыми озорными глазами, проворно распахнул перед ними массивные двери из мореного дуба, с вставками из непрозрачного коричневого стекла.

- Прошу-с...

- Спасибо, любезный, - поблагодарил Маскаев и протянул швейцару пятиалтынный.

С быстротой, достойной опытного иллюзиониста, монетка исчезла в кармане служителя.

- Благодарствуем-с...

Войдя в помещение, освещенное электрическими лампами в массивных светильниках, в виде канделябров, друзья осмотрелись, давая глазам время привыкнуть к яркому свету после полутемной улицы. Горячев первым направился к гардеробщику, чтобы сдать верхнюю одежду, а Маскаев слегка замешкался возле зеркала, чтобы поправить узел галстука.

Алексей оценивающе всмотрелся в свое отражение: высокий брюнет с едва заметной сединой в выстриженных висках, вытянутое лицо с правильными чертами, слегка выдающийся вперед нос, грустные карие глаза, не красавец, конечно... но не всем же быть Аполлонами или Нарциссами. Зато развит физически и выправка строевая, еще бы! ни в кадетах, ни в юнкерах в гимнастике и фрунтовой выучке спуску не давали! Сбоку раздалось негромкое покашливание, но Алексей не обратил на это внимание.

- Ваше благородие... Господин подпоручик... Алексей Николаевич...

Голос показался Маскаеву знакомым, он с любопытством обернулся и не смог сдержать радостного удивления.

- Коровин?! Влас Гаврилович?! Вы?! Какими судьбами?!

Перед ним стоял подпрапорщик Коровин. Его невозможно было узнать. Слегка погрузневший, в модном шевиотовом костюме, с окладистой купеческой бородкой. Если бы не по-военному короткая стрижка, то Алексей и не признал бы в нем бывшего бравого пограничника.

- Господин поручик... или, виноват, уже штабс-капитан? Не чаял вас живым увидеть. Совсем вы тогда плохой были... - Коровин разволновался, голос его задрожал, глаза увлажнились, и он торопливо достал новый платок.

- Ж-ж-живой я, Влас Гаврилович, живой! С-с-спасибо докторам, выходили. П-п-правда, с армией п-п-пришлось расстаться, списали п-по здоровью. Теперь я в газете "Новое время" работаю, - Маскаев возбужденный нечаянной встречей с боевым товарищем, начал слегка заикаться, после ранения с ним такое случалось в минуты волнения. - К-к-как я рад вас видеть! Д-д-дайте я вас обниму.

Алексей порывисто обнял Коровина. Тот ответно стиснул своими ручищами бывшего подпоручика, да так, что у того захрустели косточки.

- Эх, ваше благородие, часто вспоминали мы вас. Полтора десятка наших всего-то и уцелело... - ударился было в воспоминания расчувствовавшийся Коровин, но спохватился и спросил Маскаева, - Алексей Николаевич, виноват, я часом вас не задерживаю?

Алексей отмахнулся.

- Никоим образом, Влас Гаврилович. Мы с коллегой сюда зашли отметить, так сказать, мою неожиданную командировку...

Коровин даже обрадовался.

- Вот и чудненько! Тогда приглашаю отужинать с нами. Мы с братьями удачную сделку провернули, решили это дело отпраздновать.

- Влас Гаврилович, премного благодарен, но может быть в другой раз? Будет неудобно с нашей стороны нарушить...

- И слышать ничего такого не хочу! - перебил Коровин. - Алексей Николаевич, не обижайте, уважьте мою просьбу. И братья рады будут с вами познакомиться, сами на действительной службе положенный срок отбарабанили.

Маскаев приготовился возразить, но Коровин и слова ему не дал сказать, обратился за поддержкой к Горячеву.

- Вот пусть ваш друг нас рассудит. Скажите, мил человек, стоит мою просьбу уважить?

Петруша растерялся от напора Коровина и промямлил невразумительное:

- В данной ситуации сложно высказаться однозначно, но мне кажется, что взвесив доводы обеих сторон, можно принять решение, которое всех устроит.

Коровин ничего не понял, но истолковал слова Горячева в свою пользу.

- Правильно! Так что, ваше благородие, отставить разговорчики и прошу следовать за мной.

Маскаев рассмеялся.

- Хорошо, Влас Гаврилович, ваша взяла, уговорили!

- Вот и чудненько! Сдавайте свое пальто, Алексей Николаевич, и айда за стол, - сказал повеселевший Коровин. Он смешно потер руками, словно приказчик, провернувший выгодное дельце, и повернулся в сторону полового, поджидавшего посетителей у входа в общий зал. - Эй, мил человек, скажи-ка, чтобы на Мироновых накрывали.

Половой кивнул головой и скрылся в зале. Его место тут же занял другой половой, появившийся, словно чертик из табакерки.

Алексей сдал одежду в гардероб и повернулся к Коровину и Горячеву.

- Влас Гаврилович, позвольте представить вам моего коллегу, начинающего журналиста, сотрудника нашей газеты Петра Ивановича Горячева. Петруша, позволь познакомить тебя с удачливым коммерсантом, в прошлом лучшим фельдфебелем Корпуса пограничной стражи, Георгиевским кавалером, моим боевым другом Коровиным Власом Гавриловичем.

- Очень приятно!

- Рад знакомству.

Покуда новые знакомые представлялись друг другу, вернулся половой, посланный Коровиным.

- Прошу-с следовать за мной.

Коровин обхватил Маскаева и Горячева за плечи и легонечко подтолкнул за половым.

- Пошли, пошли, господа хорошие.

Репортеры подчинились и двинулись вслед за служителем ресторана. Коровин, будто опасаясь, что они передумают и вернутся, следовал позади.

- Влас Гаврилович, а почему вы упомянули Мироновых? - поинтересовался на ходу Алексей.

- Акционерное общество "Мироновы и братья". Слыхали о таком? - ответил вопросом на вопрос Коровин.

- А как же. Наслышан. Сельскохозяйственные машины и инвертарь, минеральные удобрения.

- Мироновы, мои двоюродные братья по матери, после смерти родителей я им заместо отца был. На ноги поднял, помог образование получить, а там они уже сами развернулись. Давно уже к себе зазывали, но я все отказывался. Без военной службы жизни представить не мог. А вышел в отставку и согласился на уговоры, - рассказывал на ходу Коровин. - Поначалу тяжело было, не понимал сути, а потом тихой сапой втянулся и, теперь кажется, будто всю дорогу коммерцией занимался.

- Наша газета осенью писала про ваше товарищество, - припомнил Маскаев, - у вас тогда скандал с американцами случился.

- Было дело. Хотели нас объегорить хитрованцы, не вышло, нашлась на них управа. Мы же еще и в выигрыше остались... А вот уже и пришли...

Половой остановился возле двери с римской цифрой "три" на бронзовой табличке и провел гостей в роскошный кабинет, отделанный мореным дубом. Мебель была под стать кабинету, без всяких новомодных изысков, внушительная и основательная. Стол был накрыт белоснежной накрахмаленной скатертью и сервирован серебряной посудой. Среди холодных закусок возвышался запотевшие графинчики с напитками.

Половой расторопно установил треножник с тазом, приготовил мыло с полотенцами и взял наизготовку кувшин с теплой водой. Гости неторопливо помыли руки. Горячев, несколько смущенный этим старомодным способом гигиены, засуетился и чуть было не опрокинул таз с мыльной водой. Он сразу заморгал длинными, по-девичьи пушистыми, ресницами, и виновато заозирался по сторонам, но никто и вида не подал, что юноша допустил какую-то оплошность. Служитель ресторана проворно собрал принадлежности, и Коровин тотчас его отослал.

- Иди, мил человек, не стой над душой. Надобен будешь, позовем.

Тот чуть слышно прошелестел "слушаю-с", поклонился и скрылся за дверью.

Коровин пододвинул стул Маскаеву.

- Алексей Николаевич, присаживайтесь.

Дождался когда тот сядет, уселся на стул рядом и махнул рукой Горячеву.

- Садитесь, садитесь, мил человек.

Петруша, слегка ошарашенный богатством стола, послушно сел.

Коровин взял графин и ловко наполнил серебряные стопки, подвинул две из них Маскаеву и Горячеву, третью взял сам.

- Ну, ваше благородие, со свиданьицем! Не чаял, не чаял я этой встречи.

Чокнувшись с Алексеем и Петрушей, он одним глотком выпил водку. Смахнул слезу, предательски выскользнувшую из уголка правого глаза, и снова наполнил опорожненные стопки.

- Алексей Николаевич, дорогой вы человек, за вас! - поднял стопку Коровин.

- За вас, Влас Гаврилович! - поддержал его Маскаев.

Чокнулись, выпили, закусили. Коровин аппетитно хрустел солеными грибочками. Алексей - маринованными огурчиками. А Петруша скромно грыз кусочек черного хлеба.

- Петр Иванович, мил человек, не стесняйтесь, нам все это съесть надобно, за все уплочено. Еда простецкая, без всяких там трюфелей и ананасов, но приготовлена искусно, - простодушно высказался Влас Гаврилович.

От этих слов Горячев еще больше застеснялся. Коровин махнул рукой, мол, вольному воля. Тем более Влас Гаврилович знал, что стеснительность стеснительностью, а после третьей-четвертой рюмки аппетит такой просыпается, что его некая скромность не удержит. Он снова разлил водку.

- Алексей Николаевич, третий тост. Помянем павших.

Коровин и Маскаев встали, Горячев торопливо поднялся вслед за ними. По обычаю, несколько капель пролили на стол, и, не чокаясь, молча выпили. Сели за стол и некоторое время ели в полной тишине. Наконец Маскаев нарушил молчание.

- Влас Гаврилович, расскажите, про себя, про наших, что после моего ранения было. В госпитале я подробностей толком так и не смог узнать.

- Да особо-то и рассказывать нечего, - словно нехотя начал рассказ бывший пограничник. - Отбили мы первую атаку красных, но дальше траншею оборонять было не с кем, наших много полегло. Пришлось отойти на центральную позицию. Благо, что наши "муромцы" флотилию ихнюю бомбардировать стали, и большевики замешкались. Не успели, правда, мы толком закрепиться, как красные снова в атаку поднялись. Отбились с трудом, а сам думаю: пришел твой смертный час, Влас. Попрощались мы с ребятками, друг у дружки прощения спросили и приготовились к третьей атаке, последней. А тут еще видим, что с восточной стороны рой вражеских аэропланов летит, словно та мошкара. Совсем никакой надежды на благополучный исход не осталось. Но Господь оказался на нашей, на правой, стороне - подоспели наши авиаторы: истребители воздушный бой завязали, а штурмовики давай красный десант по берегу утюжить. Те бегом к нам - спасаться, оружие побросали, руки задрали, глаза ошалелые. А что мы? У самих тоже поджилки трясутся, пара бомб и нам досталась. И самое чудное, что нас всего четырнадцать человек, а их несколько десятков, почти под сотню. Что делать? Пришлось их в полон брать.

- Все так и сдались? - недоверчиво поинтересовался Горячев.

Коровин усмехнулся в усы и разлил водку в стопки.

- Куда там! Это слабые духом лапки задрали. А человек тридцать-сорок в наших траншеях засели и еще одну штурмовку перетерпели. Их потом уже марковцы в штыки взяли. Красные бились до последнего, в плен не сдавались, только нескольких человек ранеными захватили.

- Влас Гаврилович, м-м-мои артиллеристы, я знаю, все полегли, - Маскаев снова стал немного заикаться. - А из ваших-то кто уцелел? Ж-ж-живой остался ваш унтер, что в горло был ранен.

Лицо Коровина помрачнело. Он отложил вилку с наколотым куском соленой горбуши.

- Семенова потом еще дважды ранило, второй раз в живот, тяжело умирал, мучился... все просил револьвер, чтобы значит самому страдания прекратить... так и помер. А со всей заставы двое всего и осталось - я и Королев из радиотелеграфистов, помните его, Алексей Николаевич?

- Помню, - подтвердил Маскаев. - Значит, все-таки удалось ему связь с нашими установить.

Петруша неожиданно для всех и самого себя, в том числе, подхватил свою стопку и провозгласил тост.

- За тех, кто уцелел! - глаза Горячева были влажными от набежавших слез.

Маскаев и Коровин чокнулись с ним и выпили. Алексей схрумкал еще один маринованный огурчик, а Петруша с жадностью изголодавшегося человека набросился на аппетитные закуски. Коровин с нежностью стареющего человека, не имеющего своих детей, смотрел на Горячева, который с аккуратной прилежностью расправлялся с едой. Влас Гаврилович пододвинул к нему еще несколько тарелок с разносолами, Петруша на секунду отвлекся от еды и, не прекращая жевать, кивком поблагодарил. Бывший пограничник добродушно усмехнулся и занялся уничтожением закуски. Чуть погодя, он снова заговорил с Маскаевым.

- Алексей Николаевич, а с вами, что после сталось? Тогда я вас самолично с ранеными марковцами на катере отправлял, и доктору ихнему строго-настрого наказывал вас сберечь... Только уж очень плохи вы тогда были, и доктор только руками разводил и говорил, что остается уповать на волю Всевышнего.

Маскаев отложил нож с вилкой и старательно вытер губы салфеткой. Отхлебнув из бокала клюквенного морса, он начал рассказ.

- В лазарете марковцев мне раны почистили, перевязали и отправили по этапу. Уже в баргузинском госпитале мне сделали первую операцию и, как только состояние здоровья позволило переносить дорогу, отправили в Верхнеудинск в окружной госпиталь. Баргузин и путь в санитарном поезде я плохо помню, все больше в бессознательном состоянии находился, только и вспоминается, как пожилая сестра милосердия кормит меня куриным бульоном с ложечки и с малороссийским говором увещевает: "Кушай, касатик, кушай. Тебе сил набираться нужно." Сама мне улыбается, а в глазах - слезы. П-п-потом уже узнал, что у нее оба сына под Култуком погибли, сгорели в д-д-доте...

Алексей отвлекся от рассказа, чтобы выпить морса и сбить заикание.

Коровин и Горячев молча ждали, пока Маскаев успокоится.

- В Верхнеудинске, как меня в госпиталь доставили, я в себя пришел, аккурат в момент, когда меня доктор-женщина осматривала. Очнулся я и спрашиваю, сколько, мол, мне в постели валяться, когда я на ноги встану. А она в ответ: так и так, голубчик, отвоевался ты в чистую, до конца жизни теперь лежачим быть и что-то еще на медицинской абракадабре. Меня в раз холодным потом прошибло, руками и ногами пошевелить не могу, не чувствую их... Т-т-тут накатило на меня так, что едва-едва дождался, когда она из палаты в-в-выйдет. Т-т-только она вышла, я и зарыдал. П-п-плакал так, как никогда в жизни не плакал, посудите сами, двадцать один год всего, а впереди никакого будущего! Уткнулся в подушку, слезы меня душат, ничего не замечаю и вдруг чувствую, кто-то за плечо ласково теребит. Я голову поднимаю, смотрю, стоит передо мной другой доктор - старичок, божий одуванчик, с него только иллюстрации к детским книжкам писать. И спрашивает меня этот старичок ласково: "о чем закгхучинились, добгхый молодец". Я ему все и выложил, как есть, мол, так и так, огласили мне только что неутешительный приговор и жизнь моя теперь полушки ломаной не стоит. Засмеялся старичок, словно ребенок, звонким смехом и говорит мне: "Так вам этот диагноз Ванда Сигизмундовна поставила? Молодой человек, выкиньте эту чепуху из головы и забудьте о ней напгхочь. Чтоб вы знали, Ванда Сигизмундовна служит в госпитале не из-за ее познаний в медицине, от котогхой она также далека, как наша планета от центгха Вселенной. И главная пгхичина по котогхой она еще не потегхяла свое место - не ее светлая голова, а ее - ...". Тут он такую рифму завернул, что не каждый ее решится употребить даже в неприличном обществе. "Вы не пегхеживайте, молодой человек", сказал он мне, "я вас поставлю на ноги, будете у меня через месяц бегать, а через дгхугой - уже впгхисядку плясать". Я ему сразу и поверил. Марк Соломонович, так звали доктора, оказался ведущим хирургом госпиталя и замечательным человеком. На ноги он меня действительно поставил, вот только вприсядку танцевать не научил, - засмеялся Маскаев.

- И даже не попробовал? - заулыбался Горячев.

- Пытался. Но я оказался неспособным учеником, - усмехнулся Алексей. - Правда, Марк Соломонович принял вину на себя и сказал, что танцмейстер из него никудышный.

- Ну, а дальше, что было, Алексей Николаевич?

- В верхнеудинском госпитале я три месяца пробыл, Марк Соломонович мне две операции сделал, и нянчился со мной как с малым дитем: лечебная гимнастика, лечение электрическими токами, целебные ванны, иглоукалывание... всех процедур и не перечесть. Под конец лечения я уже спал и видел, как побыстрее от забот Марка Соломоновича избавиться.

- Извините, Алексей Николаевич, за нескромный вопрос, - поинтересовался Горячев. - А какую награду вы получили за свои подвиги?

- Да, Алексей Николаевич, позвольте и мне полюбопытствовать, как ваши заслуги командование оценило? Уж, наверняка, не меньше Владимира с мечами... Меня вот Георгиевским Крестом первой степени наградили, - с гордостью сообщил Коровин. - И стал я полным Георгиевским кавалером, три креста у меня было: два - я за дела против немцев заработал, а третий - против красных.

Под перекрестным взглядом друзей Алексей замялся, словно не хотел о чем-то говорить, но потом переборол себя и сделал признание, шокировавшее собеседников.

- Вы правы, Влас Гаврилович, представили меня к награждению орденом Владимира четвертой степени с мечами. И даже Верховным Правителем указ был уже подписан. Но... перед окончанием моего лечения произошла одна некрасивая история, закончившаяся дуэлью... В общем, награды меня лишили и вышибли в отставку. И это я еще легко отделался! Могли бы и на каторгу законопатить, - подвел невеселый итог Маскаев. - А чин поручика я получил лишь благодаря тому, что приказ о производстве за выслугу лет был подписан аккурат в день моего ранения.

Коровин расстроено крякнул и задумчиво почесал затылок.

- То-то мы с Королевым вас в списках награжденных разыскать не могли! Все номера "Русского инвалида" до дыр проглядели - нет вас, хоть тресни!

Горячев понуро опустил голову, он чувствовал себя виноватым от того, что завел разговор о наградах.

- А за что стрелялись? Дело хоть стоило того? - тоном строгого фельдфебеля поинтересовался Влас Гаврилович. - Или так из-за финтифлюшки какой-нибудь под пулю полезли?

Алексей горько усмехнулся.

- Будьте покойны, дело того стоило. И дрались мы не на пистолетах, а на шашках.

- Алексей Иванович, была оскорблена ваша честь? - высказал предположение Горячев.

- Нет. Была оскорблена честь русского солдата. Один субъект, казначей госпиталя, по ошибке акушера благополучно появившийся на свет и по недоразумению высокого начальства получивший погоны военного чиновника, избил солдата, человека защищавшего Отечество и претерпевшего через это раны и болезни... На стихийном собрании офицеров, находившихся в госпитале на излечении, мы обсудили случившееся и кинули жребий кому достанется честь требовать удовлетворения от казначея. Жребий выпал мне и я, с превеликим удовольствием, вызвал этого мерзавца на дуэль. Надо отдать ему должное, он оказался не из робкого десятка и принял вызов. Право выбора оружия, как вызываемой стороны, было за казначеем и он выбрал холодное оружие. Мы дрались не жизнь, а на смерть, он оказался умелым рубакой, нанес мне несколько ран, но Божье провидение было на моей стороне, и я победил, отсек ему ухо и разрубил плечо... После этого секунданты остановили, а дальше все как обычно в этих случаях: суд чести, оправдавший меня, и военный трибунал, лишивший наград и воинской службы...

Осторожный предупредительный стук прервал рассказ Маскаева. Дверь распахнулась и в кабинет заглянул давешний половой.

- Влас Гаврилович, прошу-с прощения, господа Мироновы пожаловили-с.

Половой тут же исчез, словно испарился внезапно, в коридоре раздались шаги, едва приглушаемые коврами, и в кабинет друг за другом вошли двое мужчин богатырского телосложения, один в солидном деловом костюме, другой в спортивном твидовом пиджаке, шелковой рубашке легкомысленного фасона с шейным платком и широких штанах, сшитых по последней моде. Оба богатыря с широкими по-крестьянски простыми лицами и густыми русыми шевелюрами были очень похожи друг на друга и чем-то неуловимым напоминали Власа Гавриловича.

- Познакомьтесь. Мои двоюродные братья, - с гордостью объявил Коровин. Он встал, подошел к вошедшим, обнял по-отцовски и поочередно представил Маскаеву и Горячеву.

- Это Степан Степанович, старший из Мироновых, - Коровин похлопал по плечу богатыря в костюме.

Степан Миронов с достоинством склонил в приветствии голову.

- А это Матвей Степанович, наш средненький, - представил второго брата Влас Гаврилович.

В голосе Коровина прозвучали строгие нотки, но Маскаев с Горячевым не обратили на этого особого внимания, да и сам Миронов-средний тоже, он шутовски поклонился и принялся с интересом рассматривать гостей.

Настал черед представить гостей.

- Это Маскаев Алексей Николаевич, поручик в отставке. Помните, я про него рассказывал? Мы вместе Большой Ушканий в тридцать первом обороняли... А это Горячев Петр Иванович, сослуживец Алексея Николаевича. Вместе в "Новом времени" работают.

Маскаев и Горячев вышли из-за стола и поздоровались с братьями Власа Гавриловича.

Алексей еще раз коротко представился, назвав свою фамилию, и поздоровался с каждым из братьев. Те в свою очередь назвались по имени и фамилии, без отчеств.

Горячев неловко, как-то суетливо, поздоровался с Мироновым-старшим, а потом, по всей видимости, чтобы исправить впечатление о себе, затянул рукопожатие со средним братом и даже вступил с ним в разговор.

- Горячев, рад нашему знакомству. Как ваши дела?

- Не-а! Не пойдет, Петр Иванович. О делах говорить не будем, - рассмеялся Матвей Миронов. Он нисколько не обиделся на оплошность юноши. - Когда мы отдыхаем, о делах и о политике - молчок, такой у нас давнишний уговор. Вы меня лучше о другом чем-нибудь спросите: о кинематографе, например...

Петруша уже было раскрыл рот, чтобы воспользоваться предложением и заговорить о кинематографе, но ему помешал Маскаев. Алексей незаметно одернул Горячева за рукав пиджака, а вслух сказал другое:

- Наверное, будет удобнее, если вы сперва подкрепитесь с дороги. А разговоры никуда не уйдут.

Матвей все понял и усмехнулся.

- Вы правы, Алексей Иванович. Прошу к столу.

Когда все уселись за столом и рюмки были наполнены, Коровин поднялся.

- Братцы, не знаю как Петр Иванович, но все остальные честно и добросовестно отдали свой долг Отчизне, с оружием в руках оберегая ее покой и существование...

- Я еще не служил. Мне осенью только двадцать исполнилось... - виновато прошелестел Горячев. Он покраснел, словно вареный рак, и сидел сам не свой.

Коровин, будто и не услышав, торжественно продолжил:

- Все мы прекрасно помним слова императора Александра Третьего, вбитые нам в голову на самых первых занятиях словесности: "У России есть только два союзника: ее армия и флот." И он до сих пор остается прав! - Влас Гаврилович поднял рюмку. - Братцы! За Русскую Армию, за русских моряков и за русских пограничников! Ура!

Маскаев и Миронов встали и троекратно прокричали ответное "ура", вскочивший следом Горячев неловко, но старательно им вторил. После этого все дружно чокнулись, залпом осушили рюмки и постарались отдать должное закускам.

- А где же Василий Васильевич? - спросил Коровин у Степана.

Но тот даже не успел открыть рот, Матвей опередил с ответом.

- Васятка на собрании старейшин организации юных разведчиков, он звонил и предупредил, что задержится на пару часов. Кстати, сказал, что на собрание обещался сам Каппель приехать.

- Ого! - чуть ли не в один голос воскликнули Маскаев и Коровин.

- Встал все-таки на ноги Владимир Оскарович, дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни, - обрадовался старый пограничник.

- По всей видимости, отставка пошла ему на пользу, - высказал мнение Алексей. - Столько-то лет быть бессменным главой республики... железным человеком нужно быть, чтобы такой груз дел и ответственности выдержать.

Степан недоверчиво покачал головой.

- Сомневаюсь, чтобы Владимир Оскарович так быстро оправился. Видел я его аккурат перед самой отставкой: был он тогда совсем плох, не спроста же он ушел с поста Верховного Правителя...

- Господа, хватит о грустном! - перебил его Матвей. - Тем более что Васятка скоро приедет и подробно нам доложит о состоянии генерала.

- И то, правда, - согласился с ним Степан. - Будем надеяться на лучшее.

Он подал знак Власу Гавриловичу наполнить рюмки и предложил выпить за Каппеля.

- Господа! За Владимира Оскаровича! Доброго здоровья нашему Генералу!

Все дружно чокнулись рюмками и выпили.

- То не сокол поднебесный, то наш Каппель-генерал, - затянул старую солдатскую песню отставной подпрапорщик, - разгромил в Самаре красных и волжан к себе собрал... - Внезапно расчувствовавшись, он вытер набежавшую слезу и замолчал.

Матвей, чтобы сгладить ситуацию, поспешил завести разговор на постороннюю тему.

- Эх, господа! Что за чудесный город Владивосток! Его по праву можно называть Восточной Пальмирой! Жить в нем - моя мечта, - Миронов-средний с притворным сожалением вздохнул. - Все-таки правильно сделали, что его демилитаризировали. В качестве портом-франко от него больше пользы...

- Чего уж здесь правильного, мил человек? - недовольно прервал его Коровин. - Взяли и просто так, за "здорово живешь", оставили его без защиты.

- Я тебя умоляю, тятя, - отмахнулся Матвей. - Толку-то от Владивостока... Забот и хлопот больше чем пользы.

Маскаев и Горячев переглянулись, похоже, что в своем кругу Мироновы уважительно по-сыновьи называют Коровина "тятей".

- Как это "забот и хлопот"? Владивосток - опорный пункт, краеугольный камень Дальнего Востока. Само его название - "Владеть Востоком"...

- Тятя, еще до Великой войны военный министр Редигер предлагал отказаться от использования Владивостока в качестве военной крепости и устроить оборону на рубеже, по которому сейчас проходит "линия Дитерихса". Это гораздо выгоднее и в стратегическом отношении, и в экономическом...

- Ну, конечно, тебе виднее, - обиделся Влас Гаврилович. - Ты ведь у нас писарем служил, и ни где-нибудь, а в Генеральном Штабе! Жаль, что Василия Васильевича нет, он бы тебе нашелся, что ответить.

- Да причем здесь моя служба и Васятка? Содержание "линии Дитерихса" обходится военному ведомству в десятки, если не в сотни раз дешевле, чем стоило бы содержание Владивостокской крепости. Опять же вооружения и людей для обороны меньше требуется. Ну, а для нашего флота, в теперешнем состоянии, Императорской Гавани и Петропавловского Порта вполне хватает.

Коровин не стал спорить, только рукой махнул.

- Матвей Васильевич, во Владивостоке по делам коммерции были или по каким-то иным? - поинтересовался для поддержания разговора Маскаев.

- По делам общества, конечно же. Три дня кряду носился по всему городу словно мальчишка-рассыльный. Но зато со всеми делами управился и в последний день мне удалось выкроить время и посетить "Москву", в ней сейчас сам Фред Астер гастролирует...

- Фред Астер? Это не американский "тапист", что выступает в паре со своей сестрой? - с видом знатока поинтересовался Горячев. Было заметно, что он захмелел, но держался молодцом. Благодаря выпитому спиртному он осмелел и вел теперь себя раскованно, не стесняясь успешных негоциантов.

- Он самый! - обрадовался Матвей Миронов тому обстоятельству, что в компании нашлась родственная душа. - Только Адель Астер с прошлого года отошла от дел, вышла замуж, и теперь Фред выступает один. Жаль, что так случилось, бесподобная была пара!

- Началось, - сокрушенно махнул рукой Коровин. - Матвея хлебом не корми, только дай о танцах и кино поговорить. - Мне, к примеру, эти "паписты" и даром не нужны!

- Не "паписты", Влас Гаврилович, а "таписты", - поправил его Горячев и, пользуясь возможностью блеснуть своей эрудицией, с видом знатока продолжил: - "тап" или "тэп" - танец, появившийся в Северном Америке в прошлом веке. Название пошло от выражения "тэп дэнс", что значит: "танец ленты". Считается, что "тэп" придумал талантливый негритянский танцор Мастер Джуба, а развил дальше и сделал популярным знаменитый Билл Робинсон...

- Точно! - воскликнул Миронов-средний. - Робинсон - самый авторитетный танцор "тэпа". Мне удалось в свою бытность в Североамериканских Штатах взять у него несколько уроков. Не скажу, что всем премудрости чечетки постиг, но танцевать научился сносно. Сам Робинсон - танцор от бога...

- А причем здесь чечетка? - заметил Миронов-старший. - Разговор-то про "тап" шел.

Матвея опередил Горячев, уж очень ему хотелось побыть в центре внимания.

- У нас этот танец называется чаще всего чечеткой, реже "тапом", на американский манер, а в Совдепии, например, его называют еще и "стэпом". А французы именуют его "клокетом", ирландцы - "жигой".

- Откуда же вы, мил человек, все это знаете? Бывали в Америке? - с любопытством поинтересовался у Петруши Коровин.

- Нет, - беззаботно признался Горячев. - Однажды поручили статью про "тэп" написать, так я два дня в библиотеке просидел, гору газет и журналов перечитал. Благо, что выходные были, никто не отрывал от дела.

Влас Гаврилович с уважением посмотрел на Петрушу, он всегда с почтением относился к людям высокой учености.

- Матвей Васильевич, а вы нам не покажете что-нибудь этакого? - робко поинтересовался Горячев.

Миронов-средний несколько смутился.

- Не стоит, наверное... давненько не практиковался.

Старший брат добродушно похлопал Матвея по плечу.

- Не скромничай, "король чечетки". Покажи нам, что ты умеешь.

Коровин и Маскаев дружно поддержали Степана. Матвей сперва отнекивался, потом все-таки поддался уговорам и встал из-за стола. Он снял пиджак и принялся закатывать рукава, обнажая сильные как у молотобойца, руки. Прежде чем рукава окончательно были выровнены на одинаковую длину, Алексей случайно успел заметить необычную татуировку на внутренней стороне предплечья левой руки: кота, со скрещенными кинжалами в лапах. На секунду показавшись публике, кот снова скрылся под рубашкой.

- Петр Иванович, если вас не затруднит, напойте подходящий мотивчик.

Петруша покраснел.

- К своему стыду, я совершенно не умею петь, можно я лучше свистом?

- Пойдет!

Горячев принялся насвистывать одну из модных американских песенок, а Миронов-средний, сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее, принялся отбивать ногами замысловатые па.

- Эх жаль, что пол неподходящий и ботинки обычные, а то бы я вам показал! - разошелся не на шутку Матвей.

Все с удовольствием наблюдали, как он танцевал. Алексей не выдержал и захлопал в ладоши, остальные зрители поддержали его бурными аплодисментами. Матвей, как заправский актер, принялся раскланиваться.

- Спасибо, спасибо. Цветы и подарки, пожалуйста, в гримерку, - пошутил он.

Не успел Миронов-средний одеть пиджак и сесть на место, как снова раздался осторожный стук в дверь. В щель просунулась голова полового.

- Прошу-с прощения, господин Миронов Василий Васильевич пожаловили-с.

Едва служитель успел скрыться, как дверь распахнулась и в кабинет стремительным шагом вошел Миронов-младший, копия своих старших братьев, только гораздо моложе годами, да и в плечах уже.

- Привет, честной компании! Не сильно я припозднился? - с улыбочкой поинтересовался он.

- Давай за стол, Василий Васильевич, заждались уж тебя, - добродушно пробасил Миронов-старший.

Коровин легко вскочил с места, словно не пил и не ел все это время, и подошел к младшему брату. Он нежно тряхнул его за плечи и с гордостью представил:

- Познакомьтесь. Миронов Василий Васильевич, председатель правления и мозг нашего общества.

Младший Миронов склонил голову в знак почтения.

Маскаев и Горячев встали и поочередно представились. Василий с каждым из них поздоровался за руку.

- Алексей Николаевич - тот самый подпоручик Маскаев, про которого я тебе рассказывал, - напомнил младшему брату Влас Гаврилович, и торжественно-печально закончил: - последний комендант Большого Ушкания.

- Васятка, ты вовремя появился. Мы как раз обсуждаем, что стоило бы вложить деньги в выгодное дело...

- В какое именно? - деловито поинтересовался Василий и сел за стол. С жадность голодного человека он накинулся на закуски.

- Хочу ангажировать на гастроли в Чите Фреда Астера. Его выступление непременно произведет фурор в обществе, - убежденно заявил Матвей. - А там глядишь, можно и по всей стране турне организовать.

- Когда это мы обсуждали?! - недовольно пробасил Степан, возмущенный выходкой брата.

Тот лишь отмахнулся от него. Было видно, что решающее слово принадлежит Миронову-младшему. И хотя Матвей, в отличие от старших братьев, называл его не по имени-отчеству, а снисходительно - Васяткой, уважал все-таки не меньше остальных.

Василий, не стесняясь Маскаева и Горячева, собрал, наверное, как любил делать в детстве, с тарелки корочкой хлеба мясной сок, и с аппетитом проглотил.

- Слышал я про этого "таписта". Если уверен, что не в убыток получится, почему бы и нет... попробуй.

- Спасибо, Васятка, - обрадовался Матвей.

Коровин, тем временем, наполнил рюмки и, наклонившись к Горячеву, негромко посоветовал:

- Петр Иванович, мил человек, вечер еще долгий... вы с водочкой-то поаккуратней... пригубите малость и поставьте, мы не в обиде будем.

Петруша послушно кивнул и приложил левую руку с наколотым на вилку куском ветчины к груди.

- Влас Гаврилович, так и сделаю!

Коровин одобрительно подмигнул.

- Вот и хорошо. А мы сейчас горяченького закажем, не одним же хлебным вином нутро греть.

Горячев заулыбался. Он откинулся на спинку стула и благодушно осмотрелся, настроение было чудесное: накормлен, напоен, находился в одной компании с уважаемыми людьми, державшимся с ним, как с ровней. Петруша испытывал сейчас безграничное обожание ко всем людям на свете, и особенно к Маскаеву, благодаря которому вечер был таким прекрасным.

- Алексей Николаевич, все-таки хорошо, что мы не пошли в "Самсон", - восхищенно признался юноша своему наставнику.

Маскаев лишь улыбнулся в ответ. Он был согласен с Горячевым, если бы они выбрали другой ресторан, то встречи с Коровиным не получилось бы. Жаль только, что поговорить с боевым другом особо не получалось. Ну, да ничего, будет еще время. Алексей хотел было спросить Коровина, что стало дальше с заставой на острове, но не успел, Влас Гаврилович вызвал звонком полового, чтобы заказать горячее.

Пока служители ресторана подавали на стол, разговоры стихли. После перемены блюд Степан обратился к младшему брату:

- Василий Васильевич, расскажи-ка про собрание. Что обсуждали?... И был ли Владимир Оскарович?

Последний вопрос интересовал присутствующих больше всего. Миронов-младший прекрасно это понимал, поэтому и начал с рассказа о Каппеле.

- Был. Правда, приехал уже под закрытие. Все знали, что он должен появиться, и ждали этого момента с нетерпением. Я сам, нет-нет, да на часы поглядывал, - признался Василий. - Только Каппель вошел, все с мест повскакивали и встретили его громом аплодисментов. Председательствующий несколько минут кряду не мог нас успокоить...

- Как он выглядел? Пошел на поправку? - Коровин не утерпел и перебил рассказчика.

- Генерал держался молодцом, да и смотрелся получше, чем осенью. Во время своего выступления даже шутил.

- А о чем говорил? - спросил Матвей.

- Обо всем понемногу. Но особое внимание обратил на детей, сказал, что подрастающее поколение - это наше будущее, будущее страны...

- Ну, это правильно, ради них и живем, - поддакнул Степан.

- В конце Владимир Оскарович поблагодарил нас за то, что делаем великое дело, - продолжал Василий, - и от имени Верховного Правителя вручил наиболее отличившимся старейшинам награды.

- Кому именно? - живо поинтересовался Матвей. - Тебе что-нибудь перепало от щедрот Правителя? Ведь ты у нас все свободное время проводишь со своими юными разведчиками. Смотри, Васятка, так и не женишься никогда, - подначил он младшего брата.

Василий усмехнулся.

- Кто бы говорил о женитьбе... Сам-то когда остепенишься? Все с танцовщицами и старлетками хороводишься.

Матвей снисходительно махнул рукой, мол, пустое. Маскаев предположил, что этот щекотливый вопрос не раз уже обсуждался братьями.

- Василий Васильевич, не уходи от разговора, я знаю тебя, как облупленного. Признавайся, наградили?

Вместо ответа, Миронов-младший достал из внутреннего кармана пиджака продолговатую коробочку черного бархата и осторожно раскрыл. Все привстали, чтобы лучше рассмотреть содержимое коробки. Василий слегка наклонил коробку и все увидели аннинский крест.

- Ух, ты! Анна третьей степени! Молодец, братуха! - искренне обрадовался Матвей. - Вот тебе и юные разведчики! А я-то думал, что от этой игры в "казаки-разбойники" никакого толка не будет, только деньги на ветер.

- Молодец, Василий Васильевич, - похвалил Василия старший брат. - Первый кавалер среди Мироновых. Это дело надо отпраздновать.

- Сейчас и отпразднуем, - поддержал Степана Коровин. Он подошел к Василию и стиснул его в своих медвежьих объятиях. - Молодчага, Василий Васильевич! Ай, да, паря! Порадовал старика...

Матвей дождался, когда Коровин отпустит Василия, сгреб младшего брата в охапку и приподнял над полом.

- Васятка! Герой!

- Угомонись, Матвей. Отпусти, а то все ребра мне переломаешь... - запросил пощады Миронов-младший.

Матвей не сразу, но отпустил новоиспеченного кавалера.

Маскаев и Горячев подошли к Василию и в свою очередь поздравили его с орденом. Тем временем, в кабинет вернулся Коровин, незаметно перед тем отлучившийся. В руках он держал жестяную кружку, наподобие солдатской.

- Алексей Николаевич, кажись у вас тоже Анна... - поинтересовался он у Маскаева.

- Точно так, подтвердил Алексей. - Четвертой степени за отличие на маневрах.

- Значит, все будет, как положено. Старый кавалер есть, новоиспеченный здесь же, кружка... - Влас Гаврилович повертел в воздухе кружкой, - имеется, ну, а водку сейчас поднесут.

Тут же в кабинет проскользнули половые, словно услышали последние слова Коровина. Они заменили пустые графины на полные, обновили закуску и прибрали лишнюю посуду. Удалились он также незаметно, как и появились.

- Алексей Николаевич, надо бы дырку под орден подготовить, - напомнил Влас Гаврилович Маскаеву, а сам подступил с кружкой к Василию. - Бросай.

Миронов-младший вынул из футляра крест и бережно опустил в кружку. Негромко звякнул металл о металл.

- Василий Васильевич, пиджак не жалко? - спросил на всякий случай Алексей.

- Не жалко! Колите! - беззаботно махнул рукой Миронов-младший.

Маскаева не нужно было просить дважды, он отогнул у вилки зубец и безжалостно проделал дырку в дорогом пиджаке награжденного.

- Некоторые господа предпочитают, как и встарь ордена шампанским вином обмывать, но мы куражиться не будем, поступим по-фронтовому - обмоем водочкой, - Влас Гаврилович наполнил кружку водкой до самых краев и подал брату. - Пей, Василий Васильевич.

Миронов-младший взял кружку и поднял на уровень глаз, будто примериваясь.

- Господа, но так же нельзя, это очень большая доза алкоголя, - вступился за Василия Горячев.

На его реплику даже не обратили внимание. Новоиспеченный кавалер перекрестился и поднес кружку ко рту. Мгновение промедлив, он решительно припал к кружке и осушил несколькими жадными глотками. После чего опрокинул кружку и с последними каплями водки вытряхнул орден, который поймал зубами.

- Уф! - шумно выдохнул он сквозь стиснутые зубы.

Маскаев аккуратно принял у него крест и вставил штифт колодки в заранее проколотую дырку. Прикручивать закрутку он не стал, это можно было сделать и позже. Поправив орден, Алексей отступил.

Миронов-младший вытянулся в струнку, словно на плацу, и молодцевато доложил присутствующим:

- Господа! Представляюсь Вам по случаю награждения орденом святой великомученицы Анны третьей степени!

- Ур-р-ра!!! - от дружного рева не слабых голосов зазвенела посуда.

Коровин быстро подал рюмку Василию, остальные уже были наготове.

Маскаев согласно своему статусу произнес тост.

- Господа, предлагаю выпить за кавалера ордена святой великомученицы Анны третьей степени Миронова Василия Васильевича! Дай Бог ему здоровья!

- Ура! Ура! Ура! - прокричали участники торжества и выпили за награжденного.

Влас Гаврилович сразу поспешил поднести Василию тарелку с закуской. По неписанному правилу до первого тоста после представления не разрешалось ни заедать, ни запивать.

- Закусывай, Василий Васильевич, закусывай.

Миронов-младший жадно захрустел квашеной капустой. Матвей участливо похлопал его по спине.

- Вот теперь ты настоящий кавалер.

Маскаев дождался, когда Василий покончит с закуской, и подступил к нему с закруткой от ордена.

- Василий Васильевич, позвольте?

Миронов-младший кивнул, ответить ему было затруднительно, рот был набит капустой. Алексей оттянул борт пиджака и ловко накрутил закрутку на штифт колодки.

- Готово. Василий Васильевич, застегнитесь.

Миронов послушно застегнулся и по-военному одернул пиджак. Маскаев окончательно поправил орден и, отступив шаг назад, придирчиво осмотрел свою работу.

- Ладно сидит, Алексей Николаевич. Хоть сейчас на строевой смотр, - похвалил Маскаева Влас Гаврилович.

- Или под венец... - поддел младшего брата Матвей.

- Сперва тебе вперед пропущу, - отшутился Василий.

- Долго ждать придется...

Коровин не дал разгореться шуточной перепалке.

- Охолонь, ребята, ну, вы право, как дети малые... - Влас Гаврилович шутливо погрозил им пальцем. - Будто заняться другим нечем. Нам еще пировать и пировать.

- И то верно, - согласился Матвей. Он бесшабашно тряхнул чубатой головой и с хохотком предложил: - А не спеть ли нам песню?

- А почему бы и нет, - поддержал его Степан.

Коровин одобрительно улыбнулся.

- Другое дело, мил человек.

Матвей уже было открыл рот, чтобы предложить песню, но его опередили.

- Алексей Николаевич, а давайте нашу споем, "Объяснение в любви артиллериста", - предложил Василий. - Я ведь, как и вы артиллерист. Действительную отслужил фейерверкером в Уфимской артиллерийской бригаде.

- Давайте, - согласился Маскаев.

Матвей ничего не сказал, только рукой махнул, мол, уступаю виновнику торжества.

Миронов-младший откашлялся и высоким звонким голосом затянул:

- Артиллеристом я рожден, в семье бригадной я родился, огнем картечным был крещен и черным бархатом повился...

Маскаев с жаром его поддержал:

- Водой с баклаги окропили, обвили шнуром вытяжным, снарядной мазью умастили и полусалом нефтяным!

Неожиданно оказалось, что эту песню знают не только Василий и Алексей. Матвей с Петрушей дружно поддержали бывших артиллеристов и лихо пропели с ними следующий куплет:

От легкой пушки в дни былые,

Корзинка люлькой мне была,

И за канаты отвозные

Ее качали номера.

Я знал изделья Круппа, Скотта

И, не умев еще ходить,

Уж недолет от перелета

Я мог свободно отличить.

Еще почти ни полуслова
Не мог порядочно сказать,
Но трубку действия двойного
Уж мог собрать и разобрать...

Влас Гаврилович и Степан слышали эту песню раньше, но слов не знали и поэтому поддержали певцов, самозабвенно выбивая ножами и вилками ритм марша по столу.

Мой глаз наводчика наметил
Красотку быстро средь подруг.
Ваш взгляд улыбкой мне ответил -
И я с тех пор Ваш верный друг.

Красавица, душой прекрасной
Очаровали Вы меня.
Хоть Вас любить - любить напрасно,
Но разлюбить не в силах я.

Как бархат, нежные глаза
Сведут с ума хоть ездового,
Как шелк, волнистая коса
Длиннее шнура вытяжного.

Стан гибок, как латунный лист,
И прям, как орудийный банник,
И я, пушкарь-артиллерист,
Ваш верный раб, Ваш вечный данник.

Звенит Ваш голос, как труба
Штаб-трубача пред конным строем -
Всегда, везде окружена
Своих поклонников конвоем.

В тумане дыма на стрельбе
Ваш образ милый различаю
И вместо "Трубка - семь и две"
Я Ваше имя повторяю.

Меня Вы в корень запрягли,
На сердце шашку положили,
Бикфордов шнур на ней зажгли
И грудь протравником пронзили.

Прошу простить мой юный пыл
За объяснение такое -
Я Вас люблю, как полюбил
Свое Училище родное.

Я Вас люблю, как дорогой
Наш род оружья благородный,
Люблю Ваш взгляд, Ваш ум живой,
Люблю на шейке бантик модный.

Простите, если столь нежданной
Своею клятвой изумлю,
Но вот клянусь: сей клятве данной
Я никогда не изменю.

В любви к Вам пылкой, неизменной
Клянуся гайкой зажимной,
Клянусь гранатою двухстенной,
Клянусь шрапнелью разрывной,

Клянусь ударной трубки жалом,
Ведущим медным пояском,
Распорной муфтой и запалом
И рукоятью с кулаком.

Клянуся банника я щеткой,
Наметкой, поршнем и штырем,
Клянусь обратною наводкой
И крепким буферным болтом.

Клянуся я стальным нарезом,
Задержкой, торбой и чекой,
И дульным и казенным срезом,
И с усом пластырной тесьмой.

Люблю. Я даром не клянусь.
Люблю, как лихость в офицере.
Но, как шагистики, боюсь,
И как заступки на карьере.

Любой артиллерист-молодчик,
Увидя Вас, сойдет с ума -
И фейерверкер, и наводчик,
И остальные номера.

В победе был почти уверен,
Но жребий выпал не таков:
Я признаюсь, что был расстрелян,
Еще не снявшись с передков.

И не свинца тяжелым градом,
Пуль трехлинейного ружья -
Я был расстрелян Вашим взглядом.
Его снести не в силах я.

Он, жгучий, чуть высокомерный,
Мне всю прислугу положил,
В дугу согнул прицел мой верный
И мушку набок своротил.

И если же хоть каплю лести
Ваш взгляд в словах моих прочтет,
То пусть за неотдание чести
Меня подпрапорщик цукнет.

Пускай тогда я в командире
Узрю не друга, а врага,
Пусть примет бархат на мундире
Лоск интендантского сукна.

Пускай в уносах лопнут шоры,
Когда я буду мчать в карьер,
Пускай савельевские шпоры
Прикажет снять мне офицер.

Пусть надо мной смеется шпак,
Ученый кант пусть изотрется
И фейерверкерский темляк
Пускай от шашки оторвется...

Сердечной каморы моленья
Ужели тронуть не могли?
Ужель услышу "Отступленье!"
И дам команду "На задки!"

Тогда шрапнель на "К" поставлю,
Сам наведу ее на цель,
Мой выстрел в грудь себе направлю -
И разнесет мне грудь шрапнель.

Фрагменты тела моего
В обитый бархатом гроб сложат,
И меж гнезд цапфельных, его
Убравши, на лафет положат.

Тут попрощаются со мною
Мои товарищи-друзья
И, покачавши головою,
Быть может, скажут про меня:

"Артиллеристом он родился,
Артиллерийской жизнью жил,
Артиллерийской смертью умер,
Артиллерийски верен был."

Закроют крышку гробовую,
Тоскливо молот застучит,
И, тишину будя немую,
Залп первый глухо прозвучит.

Когда ж опустят гроб в могилу
И командир махнет рукой,
На мрачном кладбище уныло
Тогда раздастся залп второй.

Обряд закончат погребальный -
Зароют гроб в земле сырой,
И залп последний, залп прощальный
Разверзнет небо надо мной...

А впрочем... Надо ль умирать?
Смерть все равно ведь не поможет.
Да и притом - кто может знать -
Еще другой конец быть может.

Не по-пехотному, пешком,
Не по-гражданскому, в карете,
Орудья легкого вдвоем
К венцу поедем на лафете.

Наш фейерверкер, как в былые
Дни, звонкой шпорой шевельнет,
Возьмут в нагайки ездовые,
Уносы полетят вперед.

Быстрей снаряда мы помчимся,
Туда, где церкви виден крест,
И там, у врат, остановимся,
Налево сделавши заезд.

Ударит вдруг, как непогоды

Весенней гром, салюта гул -

И часовые два у входа

Возьмут на "...шай... на кра... ул!"

Генерал-марш походный грянет

Нам хор бригадных трубачей,

И молодая пара станет

Пред аналоем, средь друзей.

Возьмем палительные свечки,

Зажжем их трубкой вытяжной,

Потом запальные колечки

Наденем на руки с тобой...

Последние строки песни допевали уже стоя, держа в руках наполненные рюмки.

- За артиллеристов! - провозгласил тост Коровин.

- За богов войны! - поддержал его Матвей.

Не успели выпить за артиллеристов, как рюмки были снова наполнены, и после того, как хорошо закусили, Влас Гаврилович предложил выпить за пограничников. Затем последовал тост за морских стрелков, оказалось, что Миронов-старший отслужил в Колчаковской дивизии морских стрелков действительную и еще два года сверх срока. Горячев тоже поднимал рюмку, чокался со всеми, но помня совет отставного подпрапорщика, больше смачивал губы, нежели пил. Коровин внимательно следил за ним и однажды даже погрозил пальцем, когда тот забылся и приготовился полностью опорожнить рюмку.

В компании нечаянно установилась та дружеская и непринужденная атмосфера, которая и при застолье бывает только в тех компаниях, где все друг друга знают не один год и сами приятельские отношения не единожды испытаны на прочность. С легкой руки Миронова-младшего за столом пели одну песню за другой, вскоре и пить почти перестали, лишь изредка уделяя внимание хлебному вину.

Маскаев с удивлением обнаружил, что у бывшего фельдфебеля пограничной заставы прекрасный слух и красивый баритон. Влас Гаврилович отдавал предпочтение народным песням, а знал он их не мало.

- Тятенька, спой мою любимую, - попросил Коровина Матвей. Тот не стал отказываться и затянул "По диким степям Забайкалья".

Влас Гаврилович так душевно и трогательно, что никто не решился ему подпевать, а Петруша даже пустил слезу и, украдкой, чтобы никто не видел, тер платком глаза.

Когда Коровин закончил песню за столом царило полное молчание. Влас Гаврилович даже стукнул ладонью по столу, чтобы вывести всех из оцепенения.

- Что пригорюнились, соколики? А ну-ка, Матвей, спой чего-нибудь веселенького!

Миронов-средний шутливо приложил два пальца к виску, на манер того, как отдают воинскую честь поляки.

- Слушаюсь, ваше превосходительство.

Матвей спел подряд несколько куплетов из разных оперетт, причем он не просто пел, а изображал вдобавок действие в лицах. В благодарность слушатели наградили его аплодисментами.

- Матвей Васильевич, вам обязательно нужно поступать на профессиональную сцену, - с видом большого знатока заявил Горячев. - Вы легко берете две октавы...

- Вообще-то три, - поправил его Миронов-средний. И тут же, явно смущенный похвалой, замахал руками. - Пустое, Петр Иванович, природа кое-чем наградила, но без огранки из куска камня не получится кристалл... Для сцены необходимо учиться, учиться долго и старательно, а на это у меня нет ни времени, ни желания...

- Вы зря так думаете, Матвей Иванович, и я могу в свою пользу привести десятки примеров...

Пользуясь случаем, что на него обращают внимания, Маскаев встал из-за стола и направился к выходу.

- Алексей Николаевич, вы куда?! Уходите? - подскочил было Коровин.

Маскаев поспешил его успокоить.

- Отлучусь на пару минут, Влас Гаврилович. Дамы в этих случаях говорят, что им необходимо попудрить носик...

- А-а-а... по нужде... так бы сразу и сказали, - ухмыльнулся Коровин.

Когда Алексей вернулся в кабинет, за столом песен уже не пели, а вели оживленный спор.

- ... что бы ты не говорил, а я уверен, что стрелявшая в генерала была большевичкой, - убежденно говорил Матвею Василий.

- Кто его знает, а может и не большевичка...

- А кто? Экзальтированная девица, начитавшаяся бульварных романов и решившая эффектно покончить счеты с жизнью? - наседал на брата Миронов-младший.

- Вполне может статься, что она была завербована японцами. Опять же и китайский след исключать нельзя. А может на ГПО работала... поди сейчас проверь. Спросить-то не у кого, - развел руками Матвей.

Спокойный до сей поры Коровин возмутился.

- Ну, на японцев я еще могу подумать. Как бы там ни было, а Владимир Оскарович в свое время хорошо им хвост-то прижал... Китайцы? Навряд ли, кишка тонка. Знают желтопузые, что в ответ не поздоровится. Хотя, при крайнем случае, могли бы и пойти на это, что с них взять, с нехристей? Но я решительно не понимаю, причем здесь Главная Политическая Охрана?!

- А вот притом, тятя, - Матвей был спокоен и абсолютно серьезен. - Савинкова из директоров поперли? Поперли. А кто распорядился? Правильно, Верховный Правитель. Вот и затаил Савинков обиду на Владимира Оскаровича...

- Чушь говоришь, Савинков к этому времени уже как два года безвыездно жил в Швейцарии, - заявил Миронов-младший.

- Ну и что из этого? Сам он может жить где угодно, хоть в Гренландии, здесь-то, наверняка, верные людишки остались... в той же Охране, например.

- Это полная ерунда, - вступил в спор Степан. - Савинков сразу после покушения вернулся из заграницы, добровольно отдал себя в руки следствия и тесно сотрудничал с ним до самого окончания дела.

- Я вас умоляю, братцы. Черного кобеля не отмоешь добела. Вспомните, кто такой вообще ваш Савинков! Социал-революционер, террорист, бандит с большой дороги, убийца!

Если бы не революция, так и продолжал бы творить свои черные дела...

- Борис Викторович искупил свои юношеские заблуждения благими деяниями, - возразил ему Горячев.

- Какими? - искренне изумился Матвей. - Занимался тем же террором, только уже на законных основаниях и будто бы в пользу государства... а на самом деле еще неизвестно: на пользу ли?

- Признайся, Матвей, что в тебе сейчас говорит обида на ГПО... - спокойно заметил Василий. Заметив недоумение на лицах Маскаева и Горячева, пояснил им: - Было дело, связался наш братец с одной певичкой, девицей ослепительной красоты и вольных нравов. Только оказалась девица не такой простенькой, как прикидывалась...

- И на какую разведку она работала? - поинтересовался Алексей.

- Сикрет Интеллидженс Сервис.

- Серьезная контора, - констатировал факт Маскаев.

- Серьезней некуда, - поддакнул сам Матвей. - Обвела меня вокруг пальца, стерва. Ох, и взяли меня тогда в оборот гэпэошники. Мама, не горюй!... Но вам скажу, как на духу, баба была огонь! - Миронов-средний благодушно откинулся на спинку стула и мечтательно вздохнул. - Эх-ма! Ради такой еще раз бы через всю эту кутерьму прошел...

- Так что, Матвей, прав я? Предвзято относишься к ГПО? - больше утверждал, чем спрашивал Василий.

- Предвзято, предвзято. Твоя правда, только...

Что хотел сказать Миронов-средний никто так и не услышал. Степан добродушно рассмеялся и громко хлопнул ладонью по столу.

- Засиделись мы, братцы. Сами же свой уговор нарушаем: о делах и политике за столом ни слова. Значит хорош выпивать, пора уже по домам разъезжаться.

- И то верно, - согласился Матвей. - На сегодня достаточно будет. Посидели душевно, с хорошими людьми познакомились, - Миронов-средний наклонил голову в сторону газетчиков. - Дай Бог им здоровья.

- Спасибо и вам. Пусть успех всегда сопутствует вашим начинаниям, - Горячев привстал и поочередно отвесил полупоклон Коровину с Матвеем, а затем Василию со Степаном. Кланяясь второй раз, он едва не сбил графин с клюквенным морсом. Маскаев едва успел подхватить накренившуюся посудину.

Влас Гаврилович тяжело вздохнул, словно с досадой, и махнул рукой на братьев.

- Эх, правильно сказал Александр Сергеевич про вас: "богатыри не вы!"...

- Тятенька, вообще это сказал не Пушкин, а Лермонтов, - хохотнул насмешливо Матвей.

- Да, по мне все равно кто сказал, хоть Лермонтов, хоть Пушкин... главное, что правильно! Мы в ваши годы до первых петухов сиживали за флягой доброго хлебного вина, а потом сразу в полк на службу... и хоть бы в одном глазу!

- Ну, знамо дело... тебя, тятенька, и полведра водки не свалит, все равно, что медведю дробина... - рассмеялся Миронов-младший. - Мы даже если будем все по кругу против тебя пить... не перепьем.

Коровин после слов Василия почему-то стушевался.

- Полно тебе, Василий Васильевич, меня позорить, словно я пьяница какой-то. Пить умею, да. Так учителя были хорошие. Помнится, фельдфебель мой первый, Манчук Савелий Карпыч, царство ему небесное, тех, кто пьяным попадался ротному командиру, драл так, что свет был "в копеечку", и всегда по-отечески приговаривал: "водку пей, солдат, но пьян не будь".

- Как же так, Влас Гаврилович? - удивился Горячев. - Разве такое возможно?

Ответить Коровину не дал Степан.

- Давай, Влас, разливай "на посошок", а я пойду рассчитаюсь.

Маскаев было подхватился вслед за Мироновым-старшим, но Влас Гаврилович остановил его.

- Алексей Николаевич, охолонь. Придержите свои деньги, еще успеете с большим толком потратить.

- Влас Гаврилович, я...

- Алексей Николаевич! - вмешался Василий. - И не настаивайте, только обидите нас.

Матвей, чтобы выручить Маскаева из неловкой ситуации, окликнул Коровина.

- Тятенька, ты наливать будешь или как? Пока Степан ходит можно еще по одной рюмашечке пропустить...

- И то правда, - согласился Влас Гаврилович и наполнил рюмки.

Но выпить без Степана не получилось, не успел отставной подпрапорщик опустить почти опустошенный графин на стол, как в кабинет вошел Миронов-старший.

- Будто за дверью стоял... - нарочито недовольно буркнул Матвей. - Только собрались без тебя выпить, а ты тут как тут.

Степан рассмеялся и озорно подмигнул брату.

- А я знал, что вас надолго оставлять нельзя. Потому и поспешил.

Он взял протянутую Василием рюмку.

- Ну что, братья и гости дорогие, на посошок!

Рюмки сошлись в едином порыве и с мелодичным звоном взлетели вверх, словно ружья по команде "на-краул!".

- Эх, хороша! - одобрительно крякнул Матвей. - Надо признать, редко где такую водку подают.

- Соглашусь с вами, Матвей Васильевич. Водку здесь делают сами и делают очень хорошо, - подтвердил Маскаев. - Причем рецепты своих сортов держат в строгом секрете.

Коровин по старой фельдфебельской привычке, чтобы добро не пропадало, разлил остатки водки по рюмкам.

- Раз говорите хорошая, то оставлять не будем. Выпьем по-казачьему обычаю "стременную"... Ого, аккурат, на всех хватило.

- Не удивлюсь, тятенька, если на улице окажется, что заветная фляжечка у тебя с собой, - ехидно заметил Матвей, - и ты припомнишь еще один замечательный повод пропустить по рюмочке.

Коровин с напускной строгостью глянул на братца и тоном строгого унтера скомандовал:

- А-а-атставить разговорчики!

Влас Гаврилович отставил пустой графин и подхватил свою рюмку. Остальные последовали его примеру.

- Надеюсь, это последняя на сегодняшний вечер... - как бы между прочим заметил Степан.

Коровин и ухом не повел.

- Будем здраве, бояре! - провозгласил он и ловким движением опорожнил рюмку.

- За здоровье!

- Доброго всем здравия!

- И вам не хворать!

Каждый норовил, как можно заковыристее, пожелать остальным здоровья. В этом негласном состязании победил Горячев с подходящей к этому случаю поговоркой.

- Дал бы Бог здоровья, а счастье найдем!

- Может быть чайку напоследок? - будто невзначай предложил Коровин. Ему явно не хотелось, чтобы компания расходилась.

- Никаких чаев! Влас, имей совесть... Все! По домам! - решительно поднялся из-за стола Степан и направился к выходу. Остальные последовали его примеру. К ним неохотно присоединился Влас Гаврилович. В дверях он задержался и пожаловался половому.

- Вот так вот, мил человек. И разгуляться толком не успели, как уже домой гонют... А что дома-то? Холостяцкая берлога: солдатская кровать, да патефон с пластинками...

Половой сочувственно покивал и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, он спешил как можно быстрее приступить к уборке кабинета. Коровин с сожалением махнул рукой и побрел к выходу.

Мироновы и Алексей с Петрушей уже получили одежду и одевались. Служитель гардероба увидел, как Влас Гаврилович заторопился к нему и загодя приготовил пальто.

- Пожалуйста-с...

- Спасибо, мил человек, - Коровин принял пальто и сноровисто оделся. Даже в мешковатом штатском пальто он смотрелся бравым строевиком. По старой привычке Влас Гаврилович придирчивым взором окинул свое отражение в зеркало, насмешливо хмыкнул, что выражало у него одобрительную оценку, и направился к дверям.

Швейцар предупредительно распахнул дубовые створки и вся компания, вслед за Коровиным, выбралась на улицу. Миронов-средний выходил последним и на прощание сунул в руку швейцару рубль. Тот степенно поклонился, словно это он делал одолжение гостю, а не наоборот.

Оказавшись на улице, мужчины с удовольствием вдохнули полной грудью свежий морозный воздух.

- А к ночи ощутимо похолодало, - заметил Маскаев.

- Эх, пока доберемся на извозчике домой через весь город продрогнем, как цуцики, - зябко передернул плечами Горячев.

- Поедем на таксомоторе, - успокоил его Алексей.

- Ага. Попробуйте еще найти его ночью... - расстроился Петруша.

- Алексей Николаевич... Петр Иванович... не беспокойтесь, - расхохотался Миронов-средний. - Тоже мне проблема. Сейчас я вас мигом доставлю по адресу.

- Каким образом, Матвей Васильевич? - недоверчиво поинтересовался Горячев.

- У меня здесь автомобиль с водителем, - ответил Матвей и с напускной небрежностью махнул рукой в сторону стоянки извозчиков. - Вот он красавец!

Маскаев и Горячев посмотрели в указанном направлении и не смогли удержаться от восхищенных возгласов. В двадцати метрах от них, рядом с экипажами лихачей, стоял роскошный автомобиль: синий кузов и черные крылья с крышей блестят лаком, огромные фары и пара клаксонов отливают золотом, а высокая радиаторная решетка и узкие стреловидные бампера сверкают хромом.

- Матвей Васильевич, шикарное авто! - воскликнул Алексей. - И как зовется сие чудо?

- "Ситроен" модель Цэ Шесть Гэ, - с заметным оттенком гордости сообщил Миронов-средний.

- Только боюсь, что мы все не поместимся, - вздохнул Горячев. - Нас шестеро, а места здесь всего на четверых.

- Почему это? Вас, аккурат, четверо и будет: вы, Алексей Николаевич и Матвей с Василием Васильевичем, - успокоил его Коровин.

- А как же вы, Влас Гаврилович? А Степан Васильевич?

Коровин махнул рукой.

- Да нам-то что! У Степана квартира неподалеку отсюда, я у него живу. Пройдемся с ним пешочком, подышим свеженьким воздухом перед сном.

- Господа, все-таки не май месяц и на улице довольно-таки холодно, прошу садится, - широким жестом Миронов-средний распахнул заднюю дверь. - Василий Васильевич, поехали.

Миронов-младший покачал головой.

- Не-а... Езжайте без меня, Матвей, мой путь лежит в другую сторону.

- Не проблема, отвезем куда скажешь...

- Спасибо за предложение, но это неподалеку, доберусь как-нибудь сам. На том же извозчике, например.

- Эх, молодо-зелено... таимся, значит от братьев, - усмехнулся Миронов-средний и шутливо погрозил младшему брату. - Только смотри наперед меня не женись!

- Тебя уж точно дождешься! - расхохотался Степан. - Что ж ему теперь век в бобылях ходить?

Матвей изобразил обиду на лице.

- А я виноват, что до сих пор не отыскал такую, как твоя Марфуша.

- Не там ищещь, братец... - рассмеялся Миронов-старший. - Ну, давайте прощаться, а то разговоры хорошо разговаривать, но пора и по домам.

Степан подошел к Маскаеву и Горячеву.

- Алексей Николаевич... Петр Иванович... рад нашему знакомству. Если какая надобность будет - обращайтесь без обиняков.

- Спасибо, Степан Васильевич. И мне приятно было с вами познакомиться, - немного заплетающимся языком ответил Горячев.

- Также рад знакомству, Степан Васильевич. Ежели, что не так, прошу прощения...

- Да, что вы, Алексей Николаевич! Все было очень замечательно, давно мы так с братьями не отдыхали.

- Если чем могу быть полезен, обращайтесь, буду рад оказать услугу.

- Благодарствую, Алексей Николаевич.

Вслед за Степаном к Алексею подошел Коровин. Отставной подпрапорщик крепко обнял Маскаева на прощанье.

- Не получилось, Алексей Николаевич, по душам поговорить. Но я думаю от нас не убудет. Я сказал Матвею, что бы он вам визитную карточку дал. Как случится оказия, телефонируйте - встретимся и тогда уж поговорим спокойно.

- Хорошо, Влас Гаврилович, позвоню. Как только из поездки вернусь, так сразу и позвоню, - пообещал Маскаев.

- Договорились, Алексей Николаевич, буду ждать вашего звонка. И если не дождусь, сам возьмусь вас разыскивать, а вы меня знаете! - шутливо пригрозил Коровин.

Алексей рассмеялся, он прекрасно помнил каким тот был грозным фельдфебелем на заставе.

После затянувшегося прощания компания наконец рассталась: Степан и Влас Гаврилович пешком направились домой; Василий Васильевич тут же нанял извозчика и негромко назвав адрес, так чтобы не услышал Матвей, укатил прочь; остальные уселись в автомобиль.

Как-то само собой получилось, что Маскаев сел на переднее сидение, рядом с шофером, а Миронов-средний и Горячев расположились на заднем диване.

- Матвей Васильевич, может быть я ваше место занял? - для приличия поинтересовался Алексей. - Ежели так, готов поменяться местами.

- Что вы, что вы, Алексей Иванович... - махнул рукой Матвей. - Мне и здесь хорошо, причем не в пример вашему. Петр Иванович, а вы как?

Горячев с таким интересом рассматривал салон автомобиля, что даже не расслышал вопроса.

- А? Что вы сказали, Матвей Васильевич?

- Спрашиваю, удобно ли вам?

- Конечно, удобно, а как же иначе? Такого шикарного авто я еще не видел! - восхищенно воскликнул Петруша.

- Да полно вам будет, Петр Иванович. В Чите есть и пороскошнее автомобили... - возразил Миронов. Однако, было заметно, что комплимент достиг цели. Матвей гордился своим автомобилем. - Слышали про купца Постаногова?

- Это который разбогател на акциях золотых приисков?

- Он самый. Так вот у Виктора Александровича самый роскошный гараж в Чите - без малого два десятка машин: "Испано-Сюиза", "Деляж", "Роллс-Ройс", "Даймлер", "Майбах", "Мерседес-Бенц", "Изотта Фраскини", "Ланча", все америкацы, включая "Крайслер Империал", и даже "Руссо-Балт", принадлежавший одному из великих князей, чуть ли ни самому Николаю Николаевичу... Не знаю, правда, какими правдами-неправдами он его добыл. Есть, кроме Постаногова, и другие коллекционеры, владеющие машинами не чета этой. Но, однако, ни у кого нет такого шофера, как мой. Так ведь, Франц?

Шофер дисциплинированно ответил:

- Вы сильно хвалить меня. Для мой неприметный персона это есть очень высокий оценка.

- Вот так всегда. Франц чрезвычайно скромен, к счастью, это единственный недостаток моего шофера, - улыбнулся Миронов. - Ну что, Франц, поехали!

- Куда будет приказ? - вежливо поинтересовался Франц.

- А ведь точно? - спохватился Матвей. - Куда ехать? Алексей Николаевич, вы где проживать изволите?

- Мне нужно на Уссурийскую, я снимаю комнату в доходном доме неподалеку от кавалерийского училища.

- Ясно. Петр Иванович, а вы?

- А я живу у родителей в Староспасском переулке, - .

- Знаю, бывал там не раз.

- Случаем, не в заведении мадам Жюли? - наудачу спросил Петруша.

Миронов рассмеялся.

- У мадам Жюли, конечно, хорошие девочки, но... нет, вы ошиблись, Петр Иванович. Я езжу по другому адресу, к доктору Батудаеву...

- А! Знаю, известный целитель-шарлатан! - воскликнул Горячев. - Его особняк через дом от нашего.

- Ну, не такой уж он и шарлатан, - снисходительно улыбнулся Матвей. - Просто его некоторые методы лечения несколько прогрессивны для нашего консервативного общества. А слухи о нем распространяют конкуренты.

- Извините, что обидел, Матвей Васильевич.

- О чем речь, Петр Иванович? Какие обиды? Лично я у Батудаева периодически прохожу курс лечебного массажа, повредил однажды в автогонках спину, теперь мучаюсь... Ну это так к слову. Франц, поехали! Сперва на Уссурийскую, потом в Староспасский.

- Слушаюсь.

Франц завел двигатель и аккуратно выехал со стоянки. Большая машина неожиданно резво набрала скорость и стремительно понеслась по читинским улицам, практически безлюдным в это время.

- Ух, ты! Здорово! - совершено по-детски восхитился Петруша.

- Вот это мощь! - был искренен и Маскаев.

Хозяин автомобиля и шофер, оба расплылись в довольных улыбках, но ничего не сказали.

Некоторое время пассажиры ехали молча, наслаждаясь ездой в комфортабельном автомобиле, а потом само собой завели разговор об автомобилях. Говорили, в основном, Миронов и Горячев, Алексей же, как зачарованный, смотрел на снежинки, бесстрашно летящие навстречу электрическим снопам света фар и разбивающиеся о лобовое стекло. Вскоре, под ритмичное урчание мотора он нечаянно задремал. Сквозь дремоту Маскаев слышал, как Петруша и Матвей ожесточенно обсуждают состояние дел в русском кинематографе. Между провалами сна до Алексея долетали обрывки разговоров. Начало спору положил разговор об игре великого Мозжухина.

- ... великий Мозжухин вытянет любую роль! Даже самую проходную! Да он и паралитика сыграет так, что зритель будет в восторге...

- ... а я вам скажу, в чем неудача фильма про Колчака... ...хотя Беляев в роли адмирала действительно хорош...

- ...замечательная комедия, согласен с вами. Не зря Ковтуна называют "русским Чарли Чаплином"... ...я читал, что он подписал с братьями Ворнер контракт на четыре фильма...

- ... с тех пор, как она окунулась в светскую жизнь, энергию и талант обратила на выкачивание денег из состоятельных поклонников... ...согласен с вами, что Анна Каренина у нее получилась бы лучше, чем у Кимальдиной...

- ... давно о нем не слышал. После провала "Смерти атамана" он скрывается в Дарасуне у Чудакова... ...больше всего мне не понравился его Семенов. Вместо живого человека получился этакий советский "Ленин в октябре"...

- ...обоих братьев с большим удовольствием примет под свое крыло любая из киностудий... ...ходят слухи, что Ермольев предложил им весьма достойный контракт, но Хонжонков узнал об этом и предложил в два раз больше...

Словно повинуясь неким внутренним часам, Алексей окончательно проснулся за несколько минут до поворота на Уссурийскую улицу.

- Франц, не заворачивайте, остановите здесь, пожалуйста, - попросил Маскаев.

Шофер дисциплинированно свернул к тротуару и остановился.

- Алексей Николаевич, а почему здесь? - удивился Матвей. - Давайте мы вас к самому дому подвезем...

- Спасибо, Матвей Васильевич, ужин был чрезвычайно обильным, хочу немного прогуляться перед сном.

- Хозяин - барин! - не стал протестовать Миронов-средний. Он протянул для прощания руку. - Тогда спокойной ночи и будьте здоровы! Рад был нашему знакомству... да, чуть не забыл! - Матвей достал портмоне и стал в нем копаться. - Тьфу-ты напасть какая! Алексей Николаевич, Влас просил вам визитную карточку оставить, но, как назло, все закончились...

- Не переживайте, найду вас и так, - успокоил его Маскаев.

- И то верно, - согласился Миронов. - Ну, давайте прощаться.

- Так уже попрощались, Матвей Васильевич...

- Верно. Это уже хмель в голову шибает.

- Матвей Васильевич, вы только Петрушу обязательно до квартиры доведите, - попросил Алексей. - А то не ровен час заплутает по дороге.

Миронов дружески похлопал Горячева по плечу.

- Не переживайте, доставим Петра Ивановича домой в целости и сохранности и передадим на руки родителям, - пообещал Матвей.

- Хорошо, - Маскаев улыбнулся. - Спасибо всем. До свидания.

Горячев толкнул дверь, чтобы выйти и попрощаться с Алексеем на улице. Но Миронов поймал его за руку и усадил на место.

- Петр Иванович, сиди на месте. Сейчас поедем.

Тогда Петруша перегнулся через спинку и крикнул вслед вышедшему из машины Маскаеву:

- Алексей Иванович, спасибо вам большое! До свидания!

- Счастливо, Петруша! - Алексей обернулся и помахал Горячеву.

Автомобиль взревел мотором и понесся вверх по улице, в сторону площади Колчака.

Маскаев подождал пока "ситроен" с друзьями скроется из вида и неспешным шагом направился домой. В этот ночной час город словно вымирал, на городских улицах можно было встретить лишь редких прохожих, да милицейский патруль. Вот и сейчас, кроме Алексея и припозднившейся женщины, на всей Уссурийской никого не было. Женщина шла впереди, в шагах ста от Маскаева. Цокот подковок ее сапожек звонко разносился по пустынной улице. По очертаниям фигуры и модному фасону одеяния, репортер предположил, что женщина достаточно молода. Он хотел сперва догнать ее и предложить проводить домой, но потом передумал, благодушно подумав, что своим поведением он лишь напугает девушку.

Ночной морозец приятно пощипывал лицо и Алексей был настроен на благодушный лад. Поход в ресторан оказался приятным во всех проявлениях: встреча с боевым другом, знакомство с интересными людьми и замечательно проведенный вечер. Репортер с внезапно появившимся интересом рассматривал фасады домов мимо которых он равнодушно проходил сотни раз. Он слышал от старожил, что улица сильно изменилась за послевоенные годы, чуть ли не половина домов была отстроена вновь. И разница между старыми и новыми постройками бросалась в глаза. Еще бы! До революции Чита была небольшим провинциальным городишком, а теперь немного немало - столица! Лучшие русские архитекторы, за малым исключением осевших в европейских странах и североамериканских штатах, собрались на Дальнем Востоке и вкладывали свое искусство и талант в процветание свободной России. Среди новопостроенных домов не было ни одного похожего на другой, каждый из них по своему прекрасен и интересен. Маскаев даже стал подумывать написать статью о своей улице, о том какой она была раньше и какой стала теперь. Как с ним не редко бывало в подобных случаях, он сразу загорелся этой идеей и начал составлять в голове приблизительный план будущей статьи.

Негромкий стук ворот отвлек его от составления "наполеоновских" планов и он посмотрел вперед, женщины на улицы не было. По всей видимости она скрылась в одной из дворов. Алексей представил, как она торопливым шагом проходит под аркой дома и через внутренний двор, стремительно пробегает по лестнице и оказывается в объятиях поджидающих ее домочадцев. С особой отчетливостью ему представились дети, мальчик и девочка лет четырех-пяти, розовощекие, кудрявые, с пухлыми ручонками. Маскаев как-то запамятовал, что детям в это время полагается спать. Он вздохнул с чувством легкой зависти, ему очень хотелось иметь своих детей, обязательно мальчика и девочку, а еще лучше, нескольких мальчиков и нескольких девочек. Но, к сожалению, Ляля была категорически против обзаведения детьми, справедливо полагая, что они помешают ее карьере. Да что там дети, она и с замужеством не торопилась...

Чтобы отогнать грустные мысли, Алексей принялся напевать вполголоса шуточную песенку из недавно услышанной оперетки. Во время третьего куплета ему показалось, что он услышал стон. Он замолчал, а потом и вовсе остановился. Маскаев напряженно прислушался к ночной тишине, но ничего подозрительного не услышал. "Неужели показалось" - подумал он и собрался было уже идти, как раздался приглушенный женский вскрик.

Репортер прошел вперед и поравнялся с воротами арки, ведущей во двор. Из-под арки донеслись голоса.

- Пусти, гад... - настойчиво требовала женщина.

- Заткни ей рот, - скомандовал мужчина. В его свистящем шепоте звучали жесткие нотки.

Послышались звуки борьбы и плаксивый вскрик другого мужчины.

- Кусается, падла!

Алексею стало ясно, что неизвестная ему женщина находится в беде и нуждается в помощи. Недолго раздумывая, он бросился в подворотню. Он пробежал под аркой и увидел во дворе трех мужчин, обступивших молодую женщину. Сомнений не было, это были грабители. Один из них держал несчастную жертву, а двое других торопливо обыскивали.

- Стойте! - грозно крикнул Маскаев.

Преступники испуганно обернулись, но увидев одинокого прохожего, пришли в себя и злорадно оскалились. Тот, кто держал девушку был среднего телосложения, с серым невыразительным лицом. Грабитель, который находился к репортеру ближе всех, был высоченного роста, широкоплечий, с огромными кулаками и неподходящим к его призванию добродушным выражением лица. Третий бандит, низкорослый, коренастый, с узким рябым лицом и маленькими поросячьими глазками, судя по тому, как он держался со своими подельниками, был главарем шайки.

- Отпустите девушку! - приказал Алексей.

Но преступники и не подумали слушаться.

Главарь смачно сплюнул в его сторону и нарочито ласково спросил:

- Ты кто таков, паря? По што к добрым людям пристаешь? Или здоровье надоело?

Маскаева передернуло от внутреннего отвращения. Он не раз сталкивался с людьми подобного сорта и знал, что они не понимают хорошего обращения и признают только силу. Драки не миновать - весь хмель слетел с Алексея, словно по мановению волшебной палочки. В предчувствии опасности резко заныл низ живота. Сейчас Маскаев пожалел, что брал так мало уроков джиу-джитсу у своего дяди. А ведь тот считался в России одним из лучших мастеров этой борьбы. В корпусе и в училище он тоже не уделял особого внимания рукопашному бою. Но задним числом все умны, теперь жалеть было поздно.

Алексей внутренне собрался, драка могла оказаться боем не на жизнь, а на смерть. Он сразу наметил приблизительный план действий: в первую очередь вывести из строя главаря шайки, а затем приняться за здоровяка; третий бандит продолжал держать девушку, это облегчало задачу Маскаева, и поэтому его он наметил напоследок. Однако, события развивались иначе.

- Ну все, фраер, прощайся с жизнью! - рослый налетчик достал нож и угрожающе двинулся на Маскаева.

Алексей приготовился обезоружить противника, приемы защиты против ножа он отрабатывал не раз. Здоровяк заметил его приготовления, насмешливо оскалился щербатым ртом и перебросил нож из правой руки в левую. Это резко меняло весь расклад, левша был опасен по той причине, что Маскаев на тренировках имел обычно с правшами.

Алексей, сделав вид, будто испугался, сорвал с себя пальто, да так, что отлетало несколько пуговиц, и протянул его бандиту.

- Я все понимаю. - как можно жалостливее пролепетал он. - Возьмите пальто, в кармане деньги...

Здоровяк презрительно ухмыльнулся и на ходу протянул правую руку за пальто, а левую с ножом опустил. Маскаев воспользовался этим и решительно бросился навстречу здоровяку. Он швырнул пальто в лицо налетчику и когда тот машинально поднял руки, ударил его в пах. Ударил без малейшей жалости, со всей силы - ударил так, что бандит мгновенно рухнул ничком и беззвучно завыл, скребя руками мостовую. Маскаев отшвырнул ногой выроненный нож и двинулся к главарю. Тот оказался не из робкого десятка и, памятуя о том, что лучшая оборона - это нападение, сам атаковал Алексея.

Маскаев пропустил первый же удар. Голова от увесистой оплеухи зашумела будто колокол, а рот наполнился кровью из прикушенного языка. Главарь оказался опасным противником, нанеся три точных удара он сместился в сторону, легко избежав ответных ударов. Алексей с тоскливой ясностью осознал, что если в течении ближайших мгновений он не одолеет бандита, то ему конец.

Главарь сделал несколько обманных движений и снова налетел на Маскаева. В отчаянии Алексей пошел ва-банк, он не стал отбивать удары, а прыгнул на противника и, обхватив его за шею жесткой хваткой, повалил на землю. Упав, Маскаев оказался сверху налетчика, придавив ему правую руку. Бандит рьяно старался освободиться и наносил удары левой рукой по голове Алексея, но репортер стоически терпел боль и продолжал сжимать противника в своих объятиях. Вскоре тот стал задыхаться, удары его заметно ослабели. И тогда случилось то, чего так боялся Маскаев: третий преступник бросил свою жертву и подскочил к Алексею со спины. Налетчик выхватил из кармана оружие и стал бить рукояткой пистолета репортера по голове. Маскаева спасло то, что шапка немного смягчила удары, однако, он был вынужден оставить затихшего главаря и откатиться в сторону. Когда Алексей вскочил на ноги и развернулся лицом к нападавшему, тот уже лежал на своем подельнике-главаре, а над ними возвышалась разгневанной фурией их недавняя жертва с дамским револьвером в руке. Девушка со сверкающими глазами и растрепанными волосами была прекрасна, даже несмотря на разорванную шубку и размазанную по лицу тушь.

- Вы целы? - спросила очаровательная мстительница, с трудом переводя дыхание.

Маскаев, едва сдерживаясь, чтобы не скривиться от боли, махнул рукой, мол все хорошо, жив и здоров, а тем временем во дворе появились новые действующие лица - с улицы вбежали друг за другом трое мужчин. Первым - невысокий толстяк в очках с толстенными линзами, судя по форменному пальто министерства просвещения - учитель гимназии, а вслед за ним - двое крепких парней, с виду мастеровые, в добротных овчинных полушубках и щегольских зимних сапогах с фетровых голенищами.

- Что здесь случилось?! - воскликнул толстяк-учитель.

Ему не успели ответить, помешал милицейский свисток. Все машинально повернулись сторону арки, ожидая увидеть милицейский патруль. Однако, свистели не со стороны улицы, а от подъезда одного из домов. Застегивая на бегу портупею, из дома во двор выскочил милиционер без шинели и шапки.

С появлением нового участника действа, существенно меняющего расстановку сил, очухавшиеся налетчики воспользовались неразберихой и бросились врассыпную. Кроме служителя закона их никто не преследовал. У Маскаева не осталось сил, а новоявленные спасители просто напросто растерялись.

- Что здесь случилось? - повторил свой вопрос, но уже с другой интонацией, толстяк-учитель.

- На меня напали грабители, а вот этот отважный молодой человек пришел на помощь и спас меня, - известила о случившемся девушка, указывая на Маскаева.

- Надо отдать вам должное, прекрасная незнакомка, не вмешайся вы в нашу беседу с последним из налетчиков, не миновать бы мне сегодня встречи с патологоанатомом. - мрачно пошутил Алексей, осторожно ощупывая свою голову на предмет существенных повреждений.

Девушка бросилась к нему на помощь и помогла подняться.

- Вам очень больно? - с искренним участием поинтересовалась она.

- Терпимо, - обманул ее Маскаев.

Девушка недовольно поджала губки, она все поняла и ей это не понравилось.

- Могу я быть чем-нибудь полезен? - участливо спросил учитель и подскочил к ним, дабы оказать любую посильную помощь. Его некрасивое, болезненно рыхлое лицо выражало тревогу и человеческое сострадание.

Мастеровые, рослые крепкие парни, схожие лицом, словно братья, последовали его примеру и оказались по бокам от репортера.

- Нет, нет, господа. Премного вам благодарен... - успокоил их Алексей и тут же невольно пошатнулся. Чтобы не упасть, обхватил девушку за талию.

Один из мастеровых успел поддержать его с другой стороны, схватив за руку.

К этому времени вернулся милиционер, по недовольному виду которого было ясно, что погоня не увенчалась успехом.

- Та-а-ак... кто мне объяснит случившееся? - строгий тон его обращения не сулил ничего хорошего.

Первым выступил толстяк.

- Я проходил мимо, услышал шум борьбы и женские крики, заподозрил, что происходит неладное, и бросился на помощь - дал он обстоятельное, по-учительски рассудительное объяснение.

Маскаев посмотрел на него внимательнее. Человек абсолютно не геройского вида, типичный штафирка, про такого и не подумаешь, что он не из робкого десятка и способен прийти на выручку абсолютно незнакомому человеку, попавшего в беду ночью. Алексей испытал уважение к храброму учителю.

- А вы, что можете сказать по существу дела? - строго посмотрел милиционер на мастеровых.

- Ну это... услыхали мы, что дерутся и баба визжит... подумали с братеником - убивают кого... вот и рванули на подмогу, - сбивчиво пояснил один из мастеровых.

Его брат и вовсе промолчал, лишь обреченно вздохнул и, отпустив Маскаева, снял шапку и принялся теребить в руках.

- Сейчас пройдем в участок и составим протокол о происшествии, - объявил городовой.

- Ваш бродь, позвольте, мы далее пойдем... злодейства, слава Богу, не случилось, а нам с братеником поспешать надо... и так ужо припозднились... - заканючил разговорчивый мастеровой.

Не обрадовала перспектива потерять несколько часов в милицейском участке и толстяка.

- В самом деле, господин милиционер, к чему эти формальности? Все живы-здоровы, зло повержено, добро торжествует... опять же мы с этими господами, - учитель махнул рукой в сторону мастеровых, - прибыли на помощь столь поздно, что успели видеть не больше вашего... Так что в роли свидетелей от нас не будет толка.

Похоже, милиционеру и самому не особо хотелось в неурочное время идти в участок, но он был представителем власти, служителем закона, и положение его обязывало.

Девушка, подавшись к Алексею, спросила шепотом:

- Что вы думаете по этому поводу? Мне лично нисколечко не улыбается после всего этого... провести еще полночи в участке.

Маскаев кивнул в знак согласия и, кашлянув, обратился к милиционеру, который будучи раздетым, уже прилично замерз и согревался, переминаясь с ноги на ногу.

- Господин милиционер, я полагаю все случившееся чудовищным недоразумением, шуткой, которая в силу непонятных причин, обернулась несчастным случаем. - Алексей отстранился от девушки и приблизился к милиционеру вплотную. Подмигнув заговорщицки, добавил шепотом: - Прошу войти в мое положение... по ряду обстоятельств мне не хотелось бы... надеюсь, вы понимаете... чтобы дело получило огласку.

На строгом, непроницаемом для эмоций, лице милиционера вдруг мелькнула понимающая улыбка. Страж порядка вздохнул, вроде бы как с досадой, и обратился к невольным свидетелям:

- Вы свободны, можете идти.

Мастеровые с учителем не заставили просить их дважды и быстро ретировались с места происшествия. Милиционер дождался их ухода и лишь после этого многозначительно хмыкнул.

- Сомневаюсь, что произошедшее было недоразумением, а уж тем более шуткой. Обыкновенный разбой, чтобы вы там не говорили.

Маскаев и девушка собрались было возражать, но милиционер остановил их жестом.

- Дело ваше, спорить я с вами не собираюсь. К тому же я не на службе... - он прервался, чтобы немного согреться энергичными движениями рук. Сделав несколько гимнастических упражнений, страж порядка наставительно изрек: - Однако, позвольте вам дать совет... особливо вам, дамочка. Поостерегитесь впредь так поздно разгуливать. В последнее время, дурной народец все чаще пошаливает, по ночам неспокойно, участились грабежи...

- Спасибо вам большое, я непременно последую вашему совету, - ответила девушка. Она изобразила что-то вроде книксена. - Благодарю вас, господин милиционер, что вовремя пришли к нам на помощь.

- Спасибо, выручили! - поддержал девушку Маскаев.

- Было бы за что благодарить, - устало махнул рукой страж порядка и, хитро улыбнувшись, неожиданно выдал: - А из вас получится хорошая пара!

Не дожидаясь покуда к Алексею и девушке вернется дар речи, милиционер кивнул им на прощание, и, развернувшись, быстро зашагал к своему дому.

Лишь когда он уже скрылся в подъезде, растерявшийся Маскаев попытался сгладить шуткой создавшуюся неловкость:

- Как говорится, без меня меня женили.