Жизнь ощетинилась и с громким истерическим лаем набросилась на меня. Вцепилась мне в левую руку. Было нестерпимо больно.
Руки не стало. Побелевшая, она лежала рядом на черной ткани. Но я не сдавался. Это еще больше распалило ее, и жизнь своими острыми клыками вцепилась в рыхлую кожу на моей шее.
Жизнь...
Один - один.
Может быть, И.
Жизнь вцепилась в меня мертвой хваткой, но даже без одной руки я был по-прежнему силен. Мощным ударом хвоста я сбил жизнь с ног и втянул в рот одно ее ухо. Мой любимый прием. Жизнь оказалась в тяжелом положении, она не могла вырваться из страшных тисков.
Тиски...
Нельзя.
Ах да, две одинаковые. И все же И.
Плыли мы в длинном и глубоком каноэ. Лодка двигалась бесшумно, лишь плеск и тихий шепот воды под веслами, ритмичные, как биение сердца, были слышны в тишине. Со мной посередке сидел старый пират; в каноэ сидели и два индейца - один на носу, другой на корме. Пират вдруг затягивает песню - живой напев медленно угасает, обрывается так же внезапно, как и начался. Он эхом отдается над залитой солнцем гладью воды и замирает. Опять тишина, изредка нарушаемая невнятными ругательствами пирата. Как хорошо!
Песня, каноэ. Нет, пират.
Пират...
Три - ноль.
Ух, ты! Не И...
Может быть, Ь.
Небо становилось все чернее. На поверхности озера заскользили густые клочья тумана, а в низине у холма вздымался огромный огненный столб, готовый, казалось, дотянуться до неба и остановить спускающуюся оттуда темноту. Это горел лесной поселок. Поселок, в котором я жил когда-то. Пламя пожирает все. Огонь!
Огонь...
Нельзя же. Хотя ладно. Пусть. Один - один
Н или Ь? Посмотрим.
Когда жизнь уползала в сторону, я вновь взмахнул хвостом и нанес ей сильный удар, от которого та кубарем покатилась по земле, вся в крови и подтеках. С трудом выбравшись из скал, дрожащая, с жалобным воем, жизнь подползла к воде и начала облизывать страшные раны на спине.
Спина...
Один - ноль...
Есть. Не Н, а Ь. Вспомним пирата.
ПИА! ПИА! ПИА!
Под лесным шатром уже царил полумрак, вода потеряла свой янтарный оттенок и стала гладкой и черной. Мы с пиратом вяло гребли в каком-то полузабытьи от голода и усталости. Пират, как обычно, бурчал про себя что-то непонятное и осыпал индейцев грязными ругательствами. Я вспомнил имя одного из них. Пилос.
Пилос...
Пилос? Что это?
Есть, есть. Не помню, но есть.
Хорошо. Пи-лос...Ноль - ноль.
Отлично.
РАТ! РАТ! РАТ!
Ь! Ь! Ь!
РАТЬ! РАТЬ! РАТЬ!
Черная рать...
Старая корка энциклопедического словаря неприятно пахла старостью и тотчас отвалилась от остальной части. Запыленные страницы. Давно его никто не открывал. Пыль сразу же метнулась в глаза, в нос, в уши. Черт! Опасная штука. Открываю на тысяча триста пятой странице. Ищу слово из пяти букв. Твардовский, Твен, Твенхофел, твердая пшеница, твердое тело, твердотельный лазер, Тверитинов, Тверца, Тверь. Стоп! Порт на Волге...Вагоны, экскаваторы, электроаппаратура. Нет. Волга не нужна. А пускай будет Тверь. Тверь так Тверь.
Тверь...
долгое молчание...Морщит лоб. Четыре - четыре.
Вот это да! Е или В. Не знаю.
Если В, то какая-то ерунда. А, может быть, имя второго индейца. Не помню.
Жизнь громко завыла. Пасть была широко открыта, и даже шум водопада не мог заглушить издаваемых ею звуков. А потом вдруг глаза ее жадно заблестели, и она опять бросилась на меня, однорукого и однохвостого. Безжалостная ТВАРЬ!
Тварь...
Т-В-А-Р-Ь. Пять - четыре.
Не может быть.
Хорошо, хорошо. Пять - пять.
Сколько?
Семь.
Многовато.
Если бы жизнь была, еще больше было.
А так неплохо получилось. Жизнь - тварь. Хорошо.
Лучше всего начинать с катера и полиса.
Да ладно, я всегда начинаю с жизни, ее чаще загадывают.