Николаев Михаил Павлович. Балтийский фактор

БАЛТИЙСКИЙ ФАКТОР

Делай, что должно - и будь, что будет!

Марк Аврелий

Авторское предисловие

Считается, что история не имеет сослагательного наклонения. Или не знает? Есть даже вариант, что она не знает слова "Если". Применительно к нашей уже свершившейся истории это правильно.

А ещё говорят, что в России прошлое непредсказуемо. И это тоже верно. Историю нашей страны уже много раз переписывали, не оставляя камня на камне от, казалось бы, незыблемых и общеизвестных фактов. Подозреваю, что и в будущем этот процесс будет продолжаться. Историю пишут победители, а решают, что именно и в каком ключе надо подать - правители, как бы они не назывались.

Вот только это всё касается исключительно официальной истории. И совершенно не распространяется на альтернативную. Для которой вопрос: "А что произойдёт, если (нужное подставить)?" является ключевым. Без этого вопроса её просто не существовало бы.

Ответов на этот вопрос может быть два. Ход истории - весьма инертная система, которую трудно вывести из равновесия. Поэтому, как правило, принципиально в мире ничего не изменится. Место убитого исторического деятеля займёт другой, более раннее изобретение долго окажется невостребованным, пророчеству не поверят. В редких случаях на пути исторического процесса возможны развилки. Так называемые точки бифуркации. В этих точках система находится в неустойчивом состоянии, она как бы колеблется перед выбором того или иного пути дальнейшей эволюции. И тут иногда для того, чтобы поток изменил направление и покатился по другому руслу, достаточно ничтожного воздействия.

При работе над этой книгой автор использовал несколько таких моментов, когда ситуация была предельно неустойчивой и дальнейшее её развитие зависело от сиюминутных решений отдельных людей. Не случайных людей, разумеется, а тех, кто к этому моменту уже зарекомендовал себя в качестве неординарных личностей. И имеющих реальную возможность успешно завершить начатое.

Кроме этого, в истории имеется много лакун. Неких пробелов, вообще не описанных в официальных документах. В частности, к ним относятся возможные встречи тет-а-тет и разговоры, никогда не афишировавшиеся их участниками. Эти встречи с примерно равной степенью вероятности могли происходить или не происходить в реальности. При этом дальнейшие события косвенно свидетельствуют в пользу того, что, скорее всего, это общение всё-таки состоялось. Возможно, иначе, в другом формате и в другие временные промежутки. Эти лакуны автор также заполнил по своему разумению.

Начало повествования относится к периоду, когда в нашей стране осуществлялся переход с юлианского календаря на григорианский. Для упрощения восприятия текста даты событий, происходивших до 31 января 1918 года (включительно), приведены по старому стилю, а всех последующих - по новому стилю.

Глава 1. Апрельские встречи

(Почти за одиннадцать месяцев до дня "Д")

Подполковник Генерального штаба Михаил Степанович Свечников начальник штаба 106-й дивизии

В 1917 году Пасха пришлась на второе апреля. Все поздравительные телеграммы я отправил ещё накануне, поэтому был в этот день совершенно свободен. На понедельник и вторник также не было запланировано никаких мероприятий, в которых мне требовалось принимать участие, поэтому я испросил у генерала Станкевича разрешения на поездку с неофициальной инспекцией гарнизонов 423-го полка нашей дивизии, расположенных вдоль побережья Ботнического залива, в Улеаборге и Николайштадте, пообещав управиться за два, максимум три дня. К этому времени февральские волнения уже сошли на нет, и движение поездов возобновилось в полном объёме, поэтому Адам Юрьевич выезд разрешил, порекомендовав заодно посетить Торнео для проведения рекогносцировки и налаживания контактов с пограничниками.

Выехав из Таммерфорса первым утренним поездом, я направился в Торнео, здраво рассудив, что начинать инспекцию имеет смысл с наиболее дальней точки маршрута. Памятуя о недавних событиях в Гельсингфорсе, когда матросами было убито несколько десятков офицеров, дополнительно к нагану в кобуре, на всякий случай положил в карман шинели ещё один.

Поезд неторопливо тащился по невысокой насыпи сквозь заснеженный лес, слегка постукивая колёсными парами на стыках. Старые вагоны третьего класса, заполненные едва ли на четверть, поскрипывали и убаюкивающе покачивались из стороны в сторону. Пристроившиеся на жёстких скамьях пассажиры в большинстве своём дремали, укутавшись в длиннополые пальто либо солдатские шинели, нахлобучив поглубже шапки и обмотавшись шарфами или платками. Некоторые читали газеты.

Оживление наступало только на станциях: одни тащили к выходу узлы, солдатские сидоры и чемоданы, другие, которым предстояло ехать дальше, проталкивались к выходу с котелками и чайниками, чтобы запастись кипятком. Потом на некоторое время вагон превращался в какое-то подобие харчевни. Путники поглощали взятые в дорогу продукты, чаёвничали, согревая руки о кружки, вяло переговаривались. И опять всё затихало до следующей станции.

Я прочитал все захваченные с собой газеты и коротал время, поглядывая в окно и вспоминая события двухлетней давности, когда немцы, отчаявшись выбить нас из Осовецкой крепости, подвели тяжёлую осадную артиллерию и принялись методично разрушать укрепления снарядами шестнадцати с половиной дюймовых и двенадцатидюймовых орудий.

Шестидесятипудовые снаряды шестнадцати с половиной дюймовых мортир (диаметр 420 мм) падали на Центральный форт крепости с ужасным грохотом, разрушая деревянные и кирпичные постройки, раскалывая бетонные сооружения, сметая до основания блиндажи и вызывая огромные оползни земляных валов. Воронки превышали пять саженей по окружности и достигали трёх саженей в глубину. В некоторых случаях для восстановления сообщения по дорогам крепости приходилось перекидывать через них временные мосты.

Тогда мне, прошедшему к этому времени уже две войны, казалось, что ничего более жуткого, чем бомбардировка этими монструозными снарядами, придумать уже невозможно. Спустя пять месяцев, в четыре часа утра 24 июля, я убедился, что есть вещи и пострашнее.

Зеленоватое облако ядовитого газа, выпущенного немцами из нескольких тысяч баллонов, быстро надвигалось на наши позиции сплошным фронтом высотой в пять-шесть саженей. А вслед за ним, отступив на безопасное расстояние, шли в атаку двенадцать батальонов одиннадцатой Ландверной дивизии.

Первыми погибли разведывательные партии и секреты. Потом была смертельно отравлена большая часть защитников Сосненской позиции. Оказалось, что выданные нам респираторы и противогазовые повязки очень малоэффективны, так как придерживать их в бою таким образом, чтобы они плотно прилегали к лицу, крайне затруднительно.

Прорезав десять проходов в проволочных заграждения, немцы хлынули на наши позиции. Страшный заградительный огонь нашей артиллерии сумел рассеять большую их часть, поэтому на Сосновскую позицию вышел только восемнадцатый Ландсверный полк. Начальник второго отдела обороны полковник Катаев контратаковал немцев наличными силами Землянского полка (восьмой, тринадцатой и четырнадцатой ротами). Контратакой тринадцатой роты, составлявшей гарнизон Заречного форта, руководили подпоручик Котлинский и вызвавшийся охотником сапёрный офицер подпоручик Стржеминский. Отравленные газом солдаты пошли в штыковую атаку и выбили немцев с позиции. Смертельно раненный подпоручик Котлинский передал командование ротой подпоручику Стремиженскому, остававшемуся в строю, не смотря на сильное отравление газами.

На левом фланге подпоручик Чеглоков контратаковал немцев во главе четырнадцатой роты и выбил штыками из окопов у деревни Сосня. На соседнем участке действовали бойцы восьмой роты.

Занявшие Сосновскую позицию немцы пребывали в полной уверенности, что теперь неминуемо падёт и вся крепость, так как газ отравил большую часть её защитников. И когда их молча взяли в штыки какие-то шатающиеся, практически мёртвые солдаты с посеревшими лицами, кое-как обмотанными окровавленными повязками, немцы в ужасе побежали.

Осовецкая крепость сдерживала натиск немцев в течение шести с половиной месяцев. Не смотря на контузию и отравление газами, я всё это время безотрывно выполнял обязанности начальника её штаба, периодически участвуя в планировании и проведении вылазок. Гарнизон организованно покинул крепость, вывезя всю артиллерию и взорвав уцелевшие укрепления только после того, как фронт отошёл и необходимость в дальнейшем удержании стратегически важного участка обороны отпала.

Потом было награждение орденом Святого Георгия четвёртой степени и Георгиевским оружием, строевой смотр Георгиевских кавалеров, на котором Николай Второй лично пожаловал меня подполковником по Генеральному штабу.

И вот теперь фронт где-то далеко, вокруг сонное царство - никто никуда не торопится, не спешит, и нет никому дела, что царь отрёкся от престола, в Петрограде заседает какое-то мутное правительство, немцы жмут, армия отступает, и, возможно, война придёт сюда.

Я с трудом мог себе представить, что уже через год сюда придут немцы. И мне придётся так же, как тогда в Осовецкой крепости, снова встать на их пути.

За размышлениями и воспоминаниями время пролетело незаметно, и вскоре я вместе с другими немногочисленными пассажирами вышел на перрон станции Торнео. Сориентировавшись на местности, я провёл короткую рекогносцировку и направился в казарменный городок первого пограничного конного дивизиона. Полковника Карпенко в расположении не застал - воскресенье всё-таки, зато обнаружил ротмистра Герасименко, начальника пограничного пункта Торнео. Познакомились и сразу нашли общий язык. Оказалось, что мы с Александром Ивановичем не только погодки (родились в 1881 году, он в июне, а я в сентябре), но и оба получили назначение в Великое княжество Финляндское в январе этого года. Так что поговорить нам было о чём.

В частности, Герасименко рассказал об изменениях, произошедших в Торнео буквально в последние недели, когда ротмистра приказом командира дивизии генерал-майора Игнатьева обязали принять у отзываемого в Петроград жандармского офицера командование пропускным пунктом и организовать пропуск за границу и из-за границы. Оказывая при этом всемерное содействие представителю английской миссии лейтенанту великобританского флота Маклярену, который будет наблюдать за порядком и охраной грузов. Вот только наблюдениями англичане не ограничились, периодически проводя на пропускном пункте форменные обыски въезжающих и выезжающих. Держась при этом с характерным для этой нации высокомерием.

Я поинтересовался:

- А много ли народу въезжает сейчас в Россию?

- По-разному, сегодня, например, въехало 32 человека. Мне телеграфировали из Петербурга о необходимости обеспечения их отправки в отдельном вагоне в сопровождении караула.

Я тогда не придал значения этому разговору, но, придя на вокзал, увидел большую толпу, собравшуюся на платформе для импровизированного митинга. Проталкиваясь сквозь неё к своему вагону, я остановился чтобы послушать, о чём идёт речь. Невысокий, интеллигентного вида мужчина в длиннополом пальто воодушевлённо вещал с подножки вагона о необходимости скорейшего завершения войны, передачи всей власти Советам, национализации земли и средств производства. Слушали его, буквально раскрыв рты. И оно того стоило. Харизма у оратора была мощная, говорил он уверенно и весьма убедительно. Я тоже заслушался. Худощавый мужчина, с которым мы недавно пересекались на одном из митингов, стоявший чуть наособицу, переводил его речь на финский для тех, кто не знал русского языка. Когда агитатору начали задавать вопросы, я протиснулся поближе и спросил, на каких условиях, по его мнению, можно будет остановить войну. Он ответил, что нужно категорически отказаться от поддержки Временного правительства в войне против Германии и заключить с немцами мир без аннексий и контрибуций.

Потом, устроившись в своём вагоне, я спросил у подсевшего ко мне финского социал-демократа, который только-что подвизался в качестве переводчика, о том, кто этот мужчина с бородкой клинышком, выступление которого мы сейчас слушали.

- Это Ленин, член ЦК партии большевиков. Один из самых известных деятелей революционного движения. Он сегодня вернулся в Россию из вынужденной эмиграции. Это для встречи с ним мы приезжали из Гельсингфорса.

- Первый раз слышу о таком человеке.

- Вы, видимо, не большевик?

- Да, я пока не определился с партийной принадлежностью.

- Пора определяться. Вы ведь, если мне память не изменяет, из 106-й дивизии? У вас там в комитете вроде бы большевики верховодят?

- Только в 423-м полку. В остальных полках и дивизионном совете - эсеры. Разрешите представиться: Свечников Михаил Степанович, начальник штаба 106-й дивизии, член дивизионного комитета.

- Куусинен Отто Вильгельмович, - ответил мой собеседник, приподнимая шляпу.

- Вы хорошо говорите по-русски, жили в России?

- Нет, русский язык я изучал в Гельсингфорсском университете как иностранный и потом имел не слишком большую практику.

- И при этом говорите почти без акцента. Отто Вильгельмович, вы мне не поможете? Я в Великом княжестве Финляндском недавно и финского языка почти совсем не знаю. А он мне нужен для работы. Не подучите меня немного?

- С удовольствием! Вы какими языками владеете?

- Только французским и немецким. В академии изучал.

- Это хорошо, третий иностранный обычно намного легче даётся.

Несколько часов, которые мы ехали до Улеаборга, пролетели незаметно. Оказалось, что у нас с Отто много общего: родились в один год, рано потеряли отцов, поднялись с самых низов на весьма приличный уровень (Куусинен дважды избирался в Сейм), получили блестящее образование (я учился в академии только на весьма хорошо и отлично, поэтому закончил её по первому разряду и был оставлен на дополнительный курс).

Мы быстро перешли на "ты", а потом постепенно на финский. Выучить язык за эти несколько часов я, конечно, не смог, но понимать смысл фраз научился. И даже мог с грехом пополам объясниться. По крайней мере, финны на платформе Улеаборга меня поняли и показали, как пройти в расположение 423-го полка.

Тогда я не придал большого значения этим встречам и почти никому о них не рассказывал. Между тем, они кардинально изменили всю мою дальнейшую жизнь.

В этот день произошло ещё одно событие - Временным правительством я был произведён в полковники. Но узнал я об этом только через два дня, когда вернулся в Таммерфорс.

Из Улеборга я выехал в Николайштадт, где имел продолжительную беседу с прапорщиком Юшкевичем - большевиком, возглавлявшим полковой комитет 423-го полка. Ему я сообщил о приезде в Россию Ленина и попросил рассказать мне о нём и РСДРП, совместив это, чтобы никого не смущать, с рекогносцировкой в городе и его окрестностях.

Николайштадт был немаленьким городом, поэтому Юшкевич предложил осуществить конную рекогносцировку. Уточнив перед этим, хорошо ли я держусь в седле. Тут я его слегка осадил:

- Получше некоторых, прапорщик. Я ведь станичник с Дона. Поэтому в седле с самого детства. И после Николаевского училища долго служил в казачьих войсках. Начиная с хорунжего и заканчивая подъесаулом. Потом, после академии, ещё год командовал сотней в первом Донском казачьем полку.

- Впечатляюще. Тогда мы с вами, пожалуй, и по окрестностям прокатимся.

В общем, посмотрели всё запланированное и немного сверх этого, так что в городе и его окрестностях я теперь хорошо ориентировался, что в дальнейшем мне очень сильно пригодилось.

Юшкевич пожаловался, что местная молодёжь из зажиточных землевладельцев начала объединяться в отряды шюцкора - военизированной организации, на словах считающейся спортивным обществом. Фактически же это были прямые наследники разогнанного в 1906 году "Союза Силы", организации насквозь антироссийской и контрреволюционной. Эти отряды в основном получали оружие из Швеции, но не гнушались и нападениями на российские посты и небольшие команды.

Я учёл полученную информацию, но, к сожалению, не придал ей тогда большого значения. Потом мы долго обсуждали цели и программы различных революционных партий. Юшкевич рассказывал о Ленине, цитируя наизусть некоторые места из его работ.

Разговор оказался содержательным и весьма продуктивным, и в Таммерфорс я вернулся на следующий день уже политически подкованным.

Отчитавшись о результатах поездки перед командиром дивизии, я договорился с ним, что в следующее воскресенье точно таким же образом посещу Раумо и Або, проинспектировав гарнизоны 421-го полка.

В дальнейшем, бывая по служебной необходимости в Гельсингфорсе, я старался находить время для общения с Куусиненом, который, как оказалось, был одним из основателей финской социал-демократической партии. И после каждой встречи мой финский становился всё лучше и лучше. Теперь я уже был способен не только спросить дорогу, но и некоторое время поддерживать разговор. Это значительно облегчало общение с местным населением, зачастую не знавшим русского языка или, что тоже случалось не редко, делающим вид, что не понимает по-русски. И в последующем способствовало успешному проведению занятий по строевой и стрелковой подготовке с финскими красноармейцами.

Глава 2. Осенние знакомства

(За пять месяцев до дня "Д")

Полковник Генерального штаба Михаил Степанович Свечников выборный начальник 106-й дивизии

В середине лета 1917 года в Гельсингфорс для ведения агитационной работы среди солдат Северного фронта и моряков Балтийского флота был направлен член Военной организации при ЦК РСДРП(б) Владимир Александрович Антонов-Овсеенко. Высокий, черноволосый, с небольшими аккуратными усиками над верхней губой, он был бы похож на Гоголя, если бы не очки с круглыми стёклами. Владимир Александрович имел военное образование, звание подпоручика, но в армии после окончания училища служил всего один год. Мы с ним быстро сошлись и в дальнейшем работали рука об руку.

Вскоре его арестовали и посадили в "Кресты", но спустя месяц с небольшим он вышел на свободу и вернулся в Гельсингфорс, теперь уже в качестве комиссара при генерал-губернаторе Великого княжества Финляндского.

К этому времени во всех воинских частях, расквартированных в Великом княжестве Финляндском, прошли выборы командиров. 9 сентября на заседании революционного комитета Таммерфорса я на основании резолюции дивизионного комитета от 2 сентября был единогласно утверждён начальником 106-й дивизии.

В последующие дни мы с председателем дивизионного комитета участвовали в двух заседаниях III Областного съезда депутатов армии, флота и рабочих Великого княжества Финляндского, который проходил в Гельсингфорсе. Подавляющим числом голосов на съезде была принята предложенная большевиками резолюция о том, что власть должна перейти в руки пролетариата и беднейшего крестьянства. На этом съезде председателем исполкома Областного комитета был избран Ивар Тенисович Смилга. По истине уникальный революционер, ставший членом РСДРП в 1907 году, четырнадцати лет от роду. Летом 1917 году, вернувшись из сибирской ссылки, он был избран в ЦК РСДРП. В 24 года! В дальнейшем мы с ним работали в плотном контакте.

Вскоре после этого Антонов-Овсеенко привёл меня и Куусинена в ничем не примечательный дом, чтобы познакомить с человеком, который, будучи на нелегальном положении, скрывался в квартире Густава Семёновича Ровио, ещё в апреле 1917 года назначенного начальником милиции Гельсингфорса.

Хорошо разбираясь в разведывательной и контрразведывательной деятельности, основы которых нам читали на дополнительном курсе академии, я не мог не оценить всю прелесть и глубину задумки финских революционеров. Квартира полицмейстера - это самое последнее место, где будут искать человека, объявленного в розыск Временным правительством.

По узкой винтовой лестнице мы поднялись на пятый этаж. Антонов-Овсеенко выстучал по двери условный сигнал, и нам открыли.

- Познакомьтесь, - сказал, проходя в комнату, наш провожатый. - Это Константин Иванов.

Широкоскулое лицо Иванова с характерным прищуром глаз сразу показалось мне знакомым. Я мысленно пририсовал ему усы и бородку клинышком и убедился в правильности своей догадки. На лице моего визави также проступило узнавание:

- Мы с вами раньше нигде не встречались?

- Встречались, Владимир Ильич. Второго апреля в Торнео. Я вас тогда спрашивал о том, как можно будет остановить войну. Разрешите представиться Свешников Михаил Степанович, полковник Генерального штаба, выборный начальник 106-й дивизии. С мая этого года член вашей партии.

- Здравствуйте, господин полковник, так вроде бы вас теперь принято величать? - спросил Ленин, протягивая мне руку.

- Будем знакомы, Владимир Ильич, - я крепко пожал ему руку. И не нужно никаких господ, давайте просто по имени отчеству.

- Вы тоже были в Торнео? - спросил Ленин у Куусинена.

- Был, Владимир Ильич. В делегации от Гельсингфорского совета. Я переводил ваши слова для тех, кто не понимали по-русски. Моя фамилия Куусинен. Отто Вильгельмович Куусинен.

- Здравствуйте, Отто Вильгельмович. Я вас вспомнил.

Они пожали друг другу руки, после чего мы все трое уставились на Антонова-Овсеенко и дружно рассмеялись. Такого растерянного лица я у него не видел ещё ни разу.

- Эх вы, конспиратор, - пожурил его Ленин. - Успокойтесь, ничего страшного не случилось. Они ведь никому не расскажут об этой встрече?

- Не беспокойтесь, Владимир Ильич, никому не расскажем, - твёрдо пообещал я. И сдержал это обещание. Никому не рассказывал. А люди гадали потом, почему я звоню и телеграфирую Ленину напрямую через головы начальства?

- Раз так, я сейчас чайник вскипячу, - сказал Ленин. - Попьём чайку и обсудим, как нам вооружённое восстание провести. Сначала в Петрограде, а потом и здесь у вас.

- У меня тут кое-что к чаю имеется, - заявил Антонов-Овсеенко, развязывая сидор. - Пирог с зайчатиной.

- С зайчатиной - это хорошо, - обрадовался Владимир Ильич. - Мы в Шушенском с зайчатиной пекли. Давно это было. Эх, сейчас бы с ружьишком да на охоту...

Мы тогда очень плотно вчетвером посидели. Решили, что для силовой поддержки восстания в первую очередь будем привлекать Центробалт, а во вторую, если это потребуется, - мою дивизию. Придумали условный сигнал для Гельсингфорского комитета - телеграмма с просьбой выслать устав.

Потом можно будет выйти из войны, заключив мир с Германией, и неторопливо заниматься всем остальным, в частности - Великим княжеством Финляндским. Теперь Россия будет помогать своим соседям. Вплоть до победы мировой революции.

Поговорили и об армии. О том, как лучше её реформировать после социалистической революции. Я объяснял, что даже если полностью уйти от призыва и формировать армию исключительно на добровольной основе, профессионалы в ней всё равно будут востребованы. Поэтому в процессе демобилизации надо вдумчиво подойти к селекции офицерского корпуса, отбирая из общей массы тех, кто проявил себя с лучшей стороны во время боевых действий и не противопоставлял себя солдатской массе, а наоборот, воодушевлял её своим примером.

Возможно, после победы мировой революции нужда в армии вообще отпадёт. Но это произойдёт ещё очень нескоро. А в ближайшие годы военспецы, как можно называть примкнувших к революции офицеров, будут стране чрезвычайно полезны, поэтому надо их не отталкивать, а по возможности привлекать на свою сторону.

Разошлись мы уже глубоко за полночь.

А 11 октября я впервые побывал в Смольном. Там проходил съезд Советов северной области. Мы туда приехали втроём: Пискунов и прапорщик Цибульский как делегаты от советов, и я в качестве гостя. На съезде присутствовали делегаты от Москвы, Петрограда, Новгорода, Старой Руссы, Боровичей, Ревеля, Юрьева, Нарвы, Архангельска, Вольмара, Кронштадта, Гатчины, Царского Села, Чудова, Сестрорецка, Шлиссельбурга, Выборга, Гельсингфорса, Таммерфорса и Або, а также окружного Съезда Балтийского флота и нескольких уездных городов.

Целью Съезда было связать в единую мощную структуру Советы Северной Области, создав вокруг Петроградского Совета сильную революционную опору. Съезд являлся предтечей Всероссийского Съезда рабочих и солдатских депутатов.

Председателем президиума съезда был избран Николай Васильевич Крыленко - прапорщик запаса армейской пехоты, экстерном окончивший юридический факультет Харьковского университета. После Февральской революции был председателем армейского комитета 11-й армии. Спустя две недели после съезда он в качестве представителя Совнаркома вошёл в состав Комитета по военным и морским делам вместе с Владимиром Анатольевичем Антоновым-Овсеенко и Павлом Ефимовичем Дыбенко. С последними двумя я уже был хорошо знаком, не раз пересекаясь в Гельсингфорсе, а Николая Васильевич тут увидел впервые. Он обратился к делегатам со вступительным словом и огласил повестку.

Первым с пространным докладом о деятельности Петроградского Совета выступил Лев Давидович Троцкий. Кучерявый худосочный субъект с ярко выраженной семитской внешностью. Я много слышал об этом человеке, но увидел тогда впервые. И он мне активно не понравился. Пел как соловей, говорил правильные слова о том, что Временное правительство собирается сдать Петроград и переехать в Москву, а мы не должны с этим соглашаться и обязаны взять на себя оборону города и страны в целом, глазами сверкал, но было за этим слишком много пафоса и почти отсутствовала конкретика. Только общие фразы. Потом, многократно упомянув ответственность и долг, перешёл к конкретике: "Лучшей обороной страны будет немедленное мирное предложение к народам всего мира через голову их империалистических правительств". Тут мне даже смешно стало - конечно, услышав такое предложение, все народы сразу поскидывают свои правительства и начнут с нами дружить. Нет, такому болтуну нельзя доверять судьбу страны.

Вторым от имени Балтийского флота выступил председатель Центробалта Дыбенко - мощный чернобородый матрос, который уже через две недели будет назначен народным комиссаром по морским делам. Этот уверено рубил правду-матку о том, что Балтийский флот, не смотря на исключительно враждебное отношение к нему Временного правительства, героически сражается с немецким флотом, превышающим его в пятнадцать раз по численности. Дыбенко вкратце, но с цифрами, рассказал о действиях Балтийского флота в Моонзундском сражении. Поведал о том, что и в дальнейшем матросы будут умирать, но не запятнают себя предательством по отношению к революции.

Потом привёл пример действий Временного правительства, рассказав, что для флота у Временного правительства нет хлеба, но оно попыталось отправить в Швецию семьдесят вагонов с продовольствием, среди которых было сорок вагонов с маслом, которое флот тоже не получает. Из этого он сделал заключение, что Временное правительство хочет уморить флот голодом. Далее он поведал, что недавно Временное правительство прислало на усмирение флота две дивизии казаков, но те быстро стали большевиками и левыми социалистами-революционерами.

В этом месте зал грохнул аплодисментами. Дыбенко закончил своё выступление призывом к съезду послать флоту приветствие и зачитал его текст. Съезд текст приветствия утвердил и почтил погибших матросов и солдат вставанием.

Третьим со словами о безусловной поддержке Петроградского совета выступил представитель Московского совета. Потом от имени Финляндского областного комитета толкнул речь Антонов-Овсеенко. Он доложил съезду, что ни один приказ Временного правительства не исполняется на территории Великого княжества Финляндского, если он не подписан комиссаром областного комитета. При этом комитет контролирует все органы местной власти, наблюдает за контрразведкой и регулирует местную жизнь. В качестве вывода Владимир Анатольевич выдал: "Комитет во всех отношениях стал органом революционной власти. И ему всё труднее становится удерживать массы от выступления, так как сейчас ребром встал вопрос о власти".

После перерыва, во время которого я улучил момент накоротке переговорить с Крыленко, было ещё несколько выступлений. В частности, депутат от Новгородского полка (румынский фронт) озвучил требование солдат о немедленном начале мирных переговоров и переходе всей власти в руки революционной демократии.

Мой прапорщик Цибульский долго не разглагольствовал, также выразив требование частей гарнизона Таммерфорса о скорейшем заключении мира и выразил недоверие Временному правительству.

Потом было очень эмоциональное выступление депутата Молчанова из первого Сибирского армейского корпуса. Я застенографировал его и считаю необходимым привести целиком. "Все солдаты и все части нашего корпуса хотят перехода власти к Советам. Мы не знаем у себя ни большевистской, ни меньшевистской агитации. Жизнь нас многому научила. Мы теперь сами твёрдо убедились в том, что коалиционное правительство затянуло войну. Нам говорят, что война нужна для страны, для наших отцов и матерей, оставшихся в тылу. Неужели нашим матерям и отцам нужно было пролить такое море крови их родных детей ради их собственного благополучия? А где же это благополучие наших отцов и матерей? Неужели в том голоде, в той нищете, в тех материнских слезах, которые война принесла в изобилии трудовому люду, рабочему и крестьянам? Знайте, что на фронте не проходит часа и минуты, чтобы солдаты не говорили о мире!". Очень сильно сказано.

После исчерпания регламента Крыленко подвёл краткий итог первого дня работы съезда, отметив, что все выступающие, за исключением новгородцев, высказались солидарно: вся власть Советам долой существующее временное правительство!

* * *

Из Смольного я пешком направился на квартиру, в которой моя семья проживала в доме 15 по Греческому проспекту, чтобы впервые за долгое время увидеться с женой и тремя своими детьми. По пути меня трижды останавливали патрули, но, услышав, что иду домой из Смольного, сразу же пропускали. Даже документы ни разу не проверили.

Моя первая жена умерла, когда я учился в академии. От неё осталось двое детей: Володя, которому в этом году исполнилось одиннадцать лет, и девятилетняя Нина. Сейчас их воспитывала моя вторая жена - Нина Павловна Свечникова (в девичестве Иванова), четыре года назад родившая мне сына Колю. Переезжать в Чухонию, как она называла Великое княжество Финляндское, Нина, будучи коренной петербурженкой, отказалась категорически. Здесь у неё были подруги, любимая работа, гимназия, в которую ходили старшие дети. А мне часто ездить в Петроград было совершенно не с руки. Поэтому уже почти год мы виделись раз в несколько месяцев.

Прода от 3.02.2025 года

В том году в Петрограде было голодно. Деньги и продукты я изредка передавал Нине с оказиями, когда кто-то из моих подчинённых ездил в Петроград в служебные командировки. В этот раз я привёз спички, папиросы и небольшой мешочек колотого сахара. Сахар - детям, а всё остальное, особенно спички, можно было выгодно обменять на продукты.

* * *

Второй день съезда мне почти не запомнился. Сначала мутили воду меньшевики, тщетно пытаясь доказать неправомочность съезда, потом обсуждали текущий момент и слушали доклад Антонова-Овсеенко о военно-политическом положении.

На третий день я познакомился с Карлом Андреевичем Петерсоном - делегатом от Исполнительного комитета объединённого совета всех латышских полков, пообещавшим съезду поддержку от латышских стрелков в количестве сорока тысяч штыков. Карл Андреевич был старше меня на четыре года, в партии состоял с 1898-го. Спустя двенадцать дней после этой нашей встречи он был избран членом ВЦИК, а потом вошёл в состав первой коллегии ВЧК.

Съезд обсудил земельный вопрос. Было принято решение обратиться к крестьянству с воззванием о том, что правильный путь не в погромах, а том, чтобы организоваться для борьбы за землю и волю в союз с рабочими.

Потом перешли к основному вопросу - о созыве Всероссийского Съезда Советов. С докладом по этому вопросу выступил Михаил Михайлович Лашевич, член ВЦИК, вступивший в РСДРП в 1901 году. Спустя 11 дней он создал в Петропавловской крепости запасной штаб по руководству восстанием. В ночь на 25 октября руководил отрядом солдат и матросов при захвате почты, телеграфа и госбанка.

Постановили: созвать Всероссийский Съезд Советов 20 октября, а для организации этого избрать Северный Областной Исполнительный Комитет. В его состав вошли Антонов-Овсеенко, Дыбенко, Крыленко и ещё 14 человек.

ЦИК не утвердил это постановление, подменив его собственным и отодвинув дату открытия II Всероссийского съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов на пять дней.

Глава 3. Революция в России

(За четыре месяца до дня "Д")

Полковник Генерального штаба Михаил Степанович Свечников выборный начальник 106-й дивизии

Ленин настаивал на скорейшем проведении вооружённого восстания. Троцкий, возглавлявший Петросовет, осторожничал и "тянул резину".

Поздним вечером 24 октября Ленин, не выдержав ожидания, сам пришёл в Смольный и сразу же развил бурную деятельность. Следующим утром Керенский покинул Зимний дворец и на автомобиле направился в Псков, где располагался штаб Северного фронта.

Около полуночи руководитель секретариата ЦК РСДРП Яков Михайлович Свердлов отправил телеграмму: "Гельсингфорс. Смилга. Высылай устав. Свердлов.". Смилга ознакомил с ней Дыбенко и Антонова-Овсеенко, известил меня телеграммой и дал команду железнодорожникам.

Всю ночь с 24 на 25 октября матросы грузились в эшелоны. С первым в Петроград уехал Антонов-Овсеенко. Всего из Гельсингфорса было отправлено три эшелона, которые перевезли около четырёх с половиной тысяч вооружённых матросов. Почти одновременно с этим Центробалт отправил в Петроград четыре эскадренных миноносца: "Забияка", "Самсон", "Меткий" и "Деятельный". Отрядом миноносцев руководил Дыбенко. Немногим позже в Петроград под командованием полковника Потапова был направлен 428-й пехотный Лодейнопольский полк 107-й дивизии, расквартированный в Свеаборге.

В 12 часов 50 минут 25 октября я отправил Смилге в Областной комитет телеграмму: "Вся 106-я пехотная дивизия во главе с командным составом готова во всякое время выступить в защиту Советов и стоять на страже демократии. Начдив 106-й полковник Свечников. Председатель дивизионного комитета Пискунов".

Ответная телеграмма содержала распоряжение подготовить к отправке в Петроград отряд в двести штыков с пулемётами. Остальным находиться в готовности.

Я оперативно принял решение о направлении в Петроград двух рот 422-го Колпинского полка с четырьмя пулемётами. Командовать этим отрядом я поставил выборного помощника командира 422-го пехотного полка подпоручика Сергея Васильевича Здоровцева (члена РСДРП(б) с 1909 г.).

Утром и в первой половине дня 25 октября отрядами красной гвардии и солдат Петроградского гарнизона были захвачены телеграф, почта, вокзалы, банки, главная электростанция, взяты под охрану мосты. Бескровно. Фактически это был не захват, а скорее смена караулов. Во второй половине дня (примерно в семнадцать часов) был оцеплен Зимний дворец. К штурму не приступали - ждали прибытия основных сил из Гельсингфорса.

Вечером, примерно в половине седьмого, в Зимний дворец был доставлен ультиматум Антонова-Овсеенко с требованием о сдаче дворца. В девять вечера защитники дворца отправили в эфир паническую радиограмму, на которую так и не последовало ответа.

Сорок минут спустя раздался холостой выстрел бакового орудия Авроры. После этого начался первый (неудачный) штурм, более напоминавший обстрел фасадов дворца ружейно-пулемётным огнём. Потом было ещё несколько попыток прорыва к дворцу, которые были отбиты юнкерами школы прапорщиков.

В двадцать три часа начался обстрел Зимнего дворца орудиями петропавловской крепости. Стреляли поверх крыши, лишь незначительно повредив карниз. Вскоре после этого матросы начали просачиваться во дворец через чёрный ход со стороны набережной. А через парадный вход прошла делегация парламентёров с новым ультиматумом, вслед за которой устремилась толпа вооружённых матросов и солдат во главе с Антоновым-Овсеенко.

Арест временного правительства был произведён в два часа пополуночи.

Второй Всероссийский съезд Советов рабочих и крестьянских депутатов начал свою работу 25 октября в 22 часа 45 минут. В три часа ночи Каменев объявляет об аресте Временного правительства. После этого съезд принимает обращение к рабочим, солдатам и крестьянам.

На втором заседании, начавшемся в 9 часов вечера 26 октября, Ленин зачитывает декреты о мире и о земле, предлагает распустить старый состав ВЦИК и сформировать рабоче-крестьянское правительство - Совет народных комиссаров.

* * *

Первый этап нашего плана был выполнен. Но на этом ничего не закончилось. С запада на Петроград наступали войска, собранные Керенским для того, чтобы задушить восстание.

Вечером 26 октября казачьи части третьего конного корпуса генерала Краснова загрузились в Пскове в вагоны и покатили на Петроград. 27 октября они высадились в Гатчине, где соединились с верными Временному правительству солдатами, прибывшими из Новгорода. До Петрограда оставалось 40 километров.

В ночь с 27 на 28 октября Ленин связался с Гельсингфорсом по телеграфу. Для защиты Петрограда нужно было прислать надёжные в революционном отношении войска. Я направил в Петроград трёхбатальонный отряд численностью в 1500 штыков, сформированный из подразделений 422 Колпинского полка при 34 пулемётах. Возглавил отряд выборный заместитель командира полка капитан Александр Фёдорович Коппе.

Председатель Центробалта Николай Фёдорович Измайлов дополнительно к ранее отправленным в Петроград четырём эскадренным миноносцам направил туда крейсер "Олег" и эскадренный миноносец "Победитель".

28 октября войска генерала Краснова заняли Царское село. Здесь к ним присоединились 900 юнкеров, несколько артиллерийских батарей (около 20 орудий) и бронепоезд. К этому моменту отряд генерала Краснова вырос до 5000 штыков и сабель.

29 октября отряд капитана Коппе добрался до Пулковских высот. По соседству с ним расположились 2-й Царскосельский резервный полк, которым командовал полковник Павел Борисович Вальден, и сводный отряд матросов Балтфлота под командованием Павла Ефимовича Дыбенко. В Неву вошли и встали напротив села Рыбацкое эскадренные миноносцы. Общее руководство осуществляли полковник Михаил Артёмович Муравьев и Владимир Анатольевич Антонов-Овсеенко.

Утром 30 октября войска генерала Краснова пошли в наступление в районе Пулкова. Красные выдержали их натиск и сами перешли в контратаку. Сначала они несли большие потери (свыше 400 человек), вызванные огнём колёсной артиллерии и бронепоезда. Но потом к делу подключились стотридцатимилиметровые орудия бронепалубного крейсера "Олег", который вёл огонь из акватории Финского залива, и быстро объяснили казакам, кто здесь главный. Когда матросы начали обходить казаков с флангов, те отступили в Гатчину.

31 октября на переговорах казаки согласились выдать Керенского, но тот в очередной раз сбежал. Опять на автомобиле. Сначала в Псков, где передал свои полномочия главнокомандующему Духонину, потом на Дон к Каледину. Но и там не нашёл поддержки.

1 ноября революционные войска заняли Гатчину. Генерал Краснов сдался, но вскоре был отпущен под честное слово офицера, пообещав, что никогда больше не будет воевать против Советской власти. И, разумеется, не сдержал его. В мае 1918 года он был избран атаманом Донского казачества, после чего развернул борьбу с большевиками, встав во главе Донской армии.

Отправив под Петроград почти весь личный состав 422-го Колпинского полка, составлявшего основную часть гарнизона Таммерфорса, я был вынужден перевезти туда из Юмистаро один из батальонов 423-го Лужского полка. С четырьмя пулемётами. Потом две роты этого же полка с двумя пулемётами отправил в Выборг для несения караульной службы.

Второго ноября два батальона 422 полка вернулись обратно. Третий (с 12 пулемётами) остался в Петрограде и вернулся в Таммерфорс только десятого ноября.

Третьего ноября я приехал в Петроград для участия в заседании коллегии Наркомата по военным делам. Одним из вопросов, обсуждаемых на коллегии, был вопрос о назначении нового комиссара наркомата. Антонов-Овсеенко предложил мою кандидатуру, но я отказался в пользу Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича, по учебнику "Тактики" которого я учился в Императорской академии Генерального штаба, мотивируя это тем, что тут нужен не полковник Генерального штаба, командующий дивизией, а генерал Генерального штаба, имеющий опыт командования фронтом. Моё предложение было принято лишь частично: Михаил Дмитриевич не возглавил Наркомат по военным делам, но вошёл в его руководящий состав и стал начальником штаба Верховного главнокомандующего.

В Петрограде я пробыл три дня. Смог дважды переночевать дома и даже накоротке пообщаться с Владимиром Ильичом. Ленин познакомил меня с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который в первом составе Совета народных комиссаров занял пост наркома по делам национальностей. Иосиф Виссарионович мне понравился. Этот грузинский самородок не заканчивал университетов и академий, но путём интенсивного самообразования умудрился достичь нашего с Владимиром Ильичом уровня. А ещё он умел не просто слушать, а сразу усваивать и классифицировать полученную информацию, раскладывая её в своей памяти "по полочкам". Тогда мы втроём обсудили не только то, что было связано с реорганизацией армии, но и будущее Великого княжества Финляндского.

В частности, проработали вопрос о том, что вооружённое восстание надо будет провести сразу же вслед за признанием независимости Финляндии, после чего необходимо заключить договор о дружбе и взаимопомощи между двумя социалистическими республиками. Но сделать всё надо так, чтобы это не выглядело со стороны (да и не только со стороны) как вмешательство России во внутренние дела соседнего государства. Финны самостоятельно должны подготовить и провести революцию в своей стране. И в дальнейшем сами хозяйствовать таким образом, чтобы не ущемлять российские интересы.

Потом мне предложили не покидать Финляндию после вывода из неё российских войск, а остаться там в качестве военного советника. С сохранением теперешнего должностного оклада, расчёта выслуги и стажа. До тех пор, пока в этом не пропадёт необходимость или я не понадоблюсь здесь. Не одному, разумеется, а заранее подобрав себе возможно большее количество добровольных помощников.

* * *

Окрылённый этой беседой, я, вернувшись в Таммерфорс, написал большую программную статью "Реорганизация армии".

Начав с того, что необходимость в боеспособной армии у страны сохраняется и после передачи власти в руки трудящихся, более того, она даже возрастает, так как вполне вероятны не только интервенция со стороны буржуазных государств, которые спят и видят, как бы заняться грабежом и под шумок отобрать себе часть российской территории, но и выступления внутренних контрреволюционных сил, я перешёл к конкретике.

Что новое правительство должно создать армию, которая не была бы послушным оружием в руках врагов народа, а по своему характеру и укладу близко стояла к рабочему и крестьянскому классу, где революционная дисциплина должна быть основана не на палочной системе, и войска дрались и умирали за свободу без всякого принуждения. Для этого в первую очередь надо отказаться от обращения "господин", заменив его на "товарища".

Для постоянной связи военных кадров с народом подходила, по моему мнению, территориальная система комплектования, как в казачьих войсках. Я предложил установить двухлетний срок службы, выработав при этом меры для поощрения сверхсрочнослужащих.

Отдельно остановился на том, что положение и роль начальника после революции значительно изменились. Раньше судьба солдата в политическом, административном и хозяйственном отношении находилась в руках начальника, теперь эти функции перешли в руки солдатских политических и хозяйственных организаций, и судьба солдата осталась в руках начальника только в боевом отношении. От начальника теперь требуется не только верность революции в политическом отношении, но и то, чтобы он был мастером своего дела. Поэтому выбирать солдат на начальственные должности можно только до ротного, в крайнем случае батальонного звена. Для кандидатов на более высокие посты необходим ценз специальных знаний. Но солдатская масса не всегда может проверить знания и подготовку своих начальников и офицеров, а потому она должна обратиться за помощью к более компетентным людям. Она не должна поддаваться демагогии и выбирать тех, которые подлаживаются под массу и обещают ей горы богатства. Поэтому аттестовать начальников нужно совместно комитетам и командованию.

Свою статью я завершил следующими словами: "Товарищей солдат, я очень просил бы не создавать вражды между собой и офицерами, помня всегда, что многие шли вместе для борьбы за завоеванные свободы, много еще придется воспользоваться офицерскими силами для дальнейшей борьбы".

Эта статья была опубликована в Известиях Гельсингфорского совета депутатов армии, флота и рабочих в первой половине декабря 1917 года.

А седьмого декабря я произвёл практическую проверку некоторых положений этой статьи в процессе проведения выборов командного состава на дивизионном съезде депутатов всех подразделений и учреждений дивизии (134 депутата с правом решающего голоса). Съезд единогласно утвердил меня в должности командира 106-й дивизии, а потом прислушивался к моим аттестациям при выборах всего остального начальствующего состава. Теперь я с полным правом мог себя называть дважды выборным начдивом.

* * *

18 декабря 1917 г. СНК издал декрет о государственной независимости Финляндии. Так совпало, что именно в этот день в Гельсингфорс приехал из Петрограда барон Маннергейм.

22 декабря декрет о независимости Финляндии был ратифицирован ВЦИК. Русские войска пока ещё оставались на территории Финляндской республики, но их скорый вывод был уже предопределён.

После этого вывода финская буржуазия планировала создание национальных войск путём введения воинской повинности. Реализации этих планов противостояла финская социал-демократическая партия. Эта борьба началась ещё в мае, когда обе стороны начали подпольное формирование белой и красной гвардии.

Одним из центров формирования Белой гвардии было имение Саксанниеми вблизи города Борго. В начале декабря Сенат открыл кредит в 800 тысяч марок для обучения там конной милиции. Налаживаемая мной служба разведки и контрразведки к этому времени уже работала, поэтому я своевременно узнал о данном факте, и Красная гвардия разогнала это формирование. К сожалению, это оказалось полумерой.

Центром формирования Красной гвардии стал Таммерфорс. Общее руководство подготовкой рабочих взял в свои руки местный Комитет социал-демократической партии. В организационном плане ему оказывали поддержку Ээро Эрович Хаапалайнен, член РСДРП с 1901 года, один из создателей Красной гвардии в Гельсингфорсе в 1905 году, и Алекси Аалтонен (псевдоним Али-Баба), бывший поручик русской армии, который в октябре 1917 года возглавил штаб Красной гвардии в Гельсингфорсе.

Непосредственно в Таммерфорсе Красной гвардией руководил Юкка (Иван) Абрамович Рахья - младший из трёх братьев, внесших огромный вклад в победу финской революции. Средний из этой троицы - Эйно Рахья, который к нам присоединился в январе, немало постарался и для Российской революции, возглавляя охрану Ленина с июля по конец октября 1917 года и осуществляя его связь с ЦК партии.

Для вооружения Таммерфорского полка Красной гвардии я выделил триста заручных винтовок (сверхкомплектных по наличному числу солдат). При этом были приняты все меры предосторожности, дабы эту передачу скрыть не только от финской буржуазии, но и своих же рядовых солдат (в курсе был только дивизионный комитет, давший разрешение на эту передачу). Из казармы винтовки были перевезены солдатами в штаб 106-й дивизии, который помещался рядом с рабочим домом, куда красноармейцы перенесли их укупоренными в ящики.

Занятия и тренировки с красногвардейцами, мной и другими офицерами дивизии производилось по ночам непосредственно в рабочем доме и его дворе. К этому времени я уже свободно говорил по-фински (Куусинен оказался прав - третий иностранный язык действительно даётся намного легче, чем два первых), поэтому мне это было несложно. Несмотря на все принятые нами меры безопасности, информация об этом обучении всё-таки выплыла наружу. В конце декабря у меня состоялась неофициальная беседа с помощником губернатора полковником Кремером, который посоветовал мне не вмешиваться местные дела. Как-либо помешать мне в городе, комендантом которого был мой ставленник - поручик Муханов, он был не способен.

В других местах происходило иначе. Пять ящиков винтовок, доставленные по железной дороге окружному секретарю местной социал-демократической партии и начальнику местной Красной гвардии Августу Иогановичу Веслею, были конфискованы.

С переменным успехом такая борьба продолжалась до конца января 1918 года. Отряды Красной гвардии формировалась в крупных промышленных центрах, занятых русскими войсками, в южной части Великого княжества Финляндского, в то время как белая гвардия группировалась, преимущественно, на севере и западе в районе Николайштадта, а также на востоке в Карелин. Источниками формирований красных были рабочие, белых - буржуазия, крестьянское население и интеллигенция, преимущественно шведская.

Глава 4. Другая сторона

(За два месяца до дня "Д")

Генерал-лейтенант российской армии барон Карл Густав Эмиль Маннергейм

Я никогда не сомневался, что мой род берёт своё начало от свейских конунгов, бороздивших Балтийское море на хищных драккарах и державших в страхе население всех прибрежных европейских государств. Но смог проследить своё генеалогическое древо только до Хеннинга Маргейна, родившегося в конце XVI века в Гамбурге. Мой прадед, Карл Эрик Маннергейм, был шведским графом и одним из основателей Великого княжества Финляндского, добившимся его автономного статуса от Александра Первого.

Сейчас, после достижения пятидесятилетнего возраста, у меня появилась реальная возможность не только продолжить дело прадеда, но и пойти дальше, основав своё собственное государство.

Отец разорился и бросил семью, не оставив мне наследства и не передав графского титула. Поэтому мне с детства пришлось заботиться о себе самому. Безденежному барону было трудно подняться в захудалой провинции, которой в то время являлось Великое княжество Финляндское, поэтому я пошёл на службу к русскому Царю и служил ему тридцать лет. Удачная женитьба на дочери московского обер-полицмейстера генерала Николая Устиновича Арапова, давшего за дочь богатое приданное, вывела меня в высший свет и позволила не сильно напрягаться на службе. Я выставлял своих лошадей на скачках, играл в карты, танцевал на балах, в 1895 году завёл роман с графиней Елизаветой Шуваловой (Барятинской), которая была старше меня на 12 лет и уже вошла в бальзаковский возраст. Из тринадцати лет, которые я числился в Кавалергардском полку, мне фактически пришлось тянуть лямку меньше половины этого срока, так как 14 сентября 1897 года Высочайшим Указом был переведён в Придворную конюшенную часть с оставлением в списках Кавалергардского полка с окладом в 300 рублей и двумя казёнными квартирами: в Санкт-Петербурге и в Царском Селе.

Основной моей задачей была комплектация царской конюшни лошадьми, поэтому я мог проводить много времени в поездках по конным заводам. Я хорошо разбирался в лошадях, понимал и очень любил их. Они отвечали мне ответной преданностью, но иногда подводили. В ноябре 1898 года одна из осматриваемых мной лошадей раздробила мне коленную чашечку. Дело было в Берлине, и операцию проводил знаменитый немецкий хирург, профессор Эрнст Бергман. Спустя два месяца я уже мог самостоятельно вставать с постели, а ещё через пять в сопровождении графини Шуваловой отправился долечивать ногу на грязевой курорт Гапсаль.

Вновь приступить к службе на придворной конюшне я смог только в августе 1889 года. С тех пор колено периодически давало о себе знать, и я ходил, опираясь на тросточку и предпочитая передвигаться верхом или в экипаже. Много времени проводил на полигоне, занимаясь испытаниями бронированных карет для царской семьи.

Моя собственная семейная жизнь совершенно разладилась. Жена ревновала меня к графине Шуваловой и актрисе Вере Михайловне Шуваловой, в обществе которых я проводил всё своё свободное время.

В мае 1902 года граф Муравьёв познакомил меня с восходящей звездой балета Тамарой Карсавиной. Смешливая, стройная, как тростинка, черноволосая красавица выгодно отличалась от постаревшей графини. Я быстро очаровал Тамару и потом частенько с ней встречался. Отношения с женой практически прекратились, и она, не ставя меня в известность, продала все имения, перевела деньги во французские банки и укатила в Париж.

В 1904 году овдовевшая графиня Шувалова стала принуждать меня к гражданскому браку, но я не мог на это пойти, так как высший свет не прощал подобных поступков. И мне, спасаясь от неё и накопившихся долгов, пришлось ехать на войну.

Но настырная женщина не отступилась, бросила все дела и поехала во Владивосток во главе походного лазарета.

Вторая отдельная кавалерийская бригада, к которой я был приписан, находилась в резерве и в боевых действиях не участвовала, поэтому мне было неимоверно скучно. После падения Порт-Артура Куропаткин принял решение о проведении кавалерийского рейда по глубоким японским тылам сводной дивизии генерал-майора Самсонова, в которую был включён и мой дивизион. В провальной атаке на Инкоу я не участвовал, но позже в одной из стычек с японскими кавалеристами потерял коня и ординарца.

В феврале 1905 года мы участвовали в деблокировании попавшей в окружение 3-й пехотной дивизией. Тогда благодаря атаке с тыла, проведённой под прикрытием тумана, нам удалось обратить японцев в бегство. За эту операцию мне был присвоен чин полковника, что давало прибавку в 200 рублей к жалованию.

Потом, в самом конце войны, я вместе с тремя сотнями китайцев провёл глубокий разведывательный рейд по монгольской территории.

В начале 2006 года я для лечения ревматизма съездил на родину в двухмесячный отпуск, где участвовал в последнем сословном представительном собрании дворянской ветви Маннергеймов.

В марте этого же года начальник генерального штаба поручил мне совершить секретную поездку в Китай. 19 июля я поехал туда в составе экспедиции французского социолога Поля Пеллио. В мае 1908 года я на горе Утайшань повстречался с Далай-Ламой, а в июле прибыл в Пекин. Оттуда я поехал в Японию и только потом вернулся во Владивосток. По итогам этой экспедиции меня приняли в почётные члены Русского географического общества.

Возвратившись в Санкт-Петербург, я получил приказ о назначении командиром 13-го уланского Владимирского Его Императорского Высочества Великого князя Михаила Николаевича полка.

1 января 1911 года по протекции Алексея Алексеевича Брусилова я был назначен командиром Лейб-Гвардии Уланского Его Величества полка, 19 февраля этого же года был пожалован чином генерал-майора, а в 1912 году зачислен в Свиту Его Величества.

Потом была служба в Варшаве, приёмы у Радзивиллов, Замойских, Велепольских, Потоцких, посещения моей квартиры великосветскими дамами.

24 декабря 1913 года я был назначен на должность командира Отдельной гвардейской кавалерийской бригады со штаб-квартирой в Варшаве.

Первую половину лета 1914 года я провёл на курорте в Висбадене, а первого августа Германия объявила войну России. В ночь с шестого на седьмое августа России объявила войну Австро-Венгрия. Два года боёв. В июне 1915 года меня назначили командиром 12-й дивизии вместо раненого Каледина, а в конце августа 1916 я уехал в Одессу для лечения ревматизма и больше на фронт уже не возвращался. В сентябре был переведён в резерв, а в январе 1917-го подал прошение об отставке. Весть об отречении императора застала меня в Москве.

27 апреля 2017 года Временное правительство присвоило мне звание генерал-лейтенанта, но к этому времени я уже твёрдо решил увольняться из армии. Подвернутая после падения с лошади нога дала мне хороший повод для отъезда в Одессу для лечения. Там я узнал о большевистской революции. Заехав в Петроград за вещами, я направился в Гельсингфорс. Налегке, взяв с собой только саквояж, денщика и два чемодана. Границу Финляндской республики я пересёк 18 декабря 1917 года. В тот самый день, когда в Петрограде был подписан декрет о независимости Финляндии. Тогда мне это показалось символичным.

3.02. 2025 г. Продолжение следует

Комментарии: 21, последний от 03/02/2025. © Copyright Николаев Михаил Павлович Размещен: 29/01/2025, изменен: 03/02/2025. 60k. Статистика. Глава: Фантастика Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: История доказала, что являющийся Георгиевским кавалером полковник Российского Генштаба, прошедший к этому моменту через горнила трёх империалистических и одной гражданской войны, не смог долго противостоять согласованным действиям двух вражеских генералов и одного полковника. А что произошло бы в случае заблаговременной ликвидации им одного из этих трёх вражеских военачальников? Ведь двое на одного - это уже совсем другой коленкор! И тогда география, а следом и история Советского Союза могли бы существенно измениться. В нашем мире Балтийский фактор так и не был реализован, а в параллельном, ответвившемся в феврале 1918 года, заработал в полную силу. Книга пишется, конструктивные комментарии приветствуются.

Николаев Михаил Павлович : другие произведения.

Балтийский фактор

БАЛТИЙСКИЙ ФАКТОР

Авторское предисловие

Глава 1. Апрельские встречи

Глава 2. Осенние знакомства

Глава 3. Революция в России

Глава 4. Другая сторона