Моему небожителю плохо, он ничего не ест,
 Гулко рычит, как далекий надтучный гром.
 От одного взгляда его ребятня прекращает визг.
 Стою на пороге, и нет меня, и все же как будто есть. 
 Я к нему с добром, но ему до тьмы я и мое добро.
 До уличных фонарей все мои "Держись".
 В такие моменты жалею до колик, что я не пес,
 Не лохматый бобик из списков безродных гончих.
 Я даже не знаю, любит ли он собак.
 Поцокав когтями по полу, ткнуть ему в руку нос,
 Пусть он мне скажет: "Знаешь, мне плохо. Очень".
 Пусть комкает шерсть, сжимает лохматость лап.
 Какой с меня спрос? Почешите меня за ухом,
 Вместо за плинтусом похорон и другой возни.
 Не наделен интеллектом, а значит, не наврежу,
 Если только чуть-чуть. Небожитель смеется сухо,
 И кажется, небо и ветер смеются с ним,
 Так, что по коже каскадом струится жуть.
 На горечи этого смеха можно замешивать тесто,
 Можно травиться им, если понять, в чем суть.
 Чувство юмора шутников вне добра и зла.
 Не знаю, всерьез это или нет, или это какой-то тест. 
 Подхожу незаметно, как пристав с повесткой в суд,
 Рассыпаясь на слезы под эхо его баллад...