Если кого-то снедает тоска, то Эмили...
Эмили мерзнет, кутает плечи руками белыми.
Эмили тягостно жить, тяжело дышать.
Одиночество давит и травит ее неделями,
Она берет его на лезвие карандаша.
Я издали чувствую голод ее и жар.
Эмили очень серьезна в свои четырнадцать,
Умеет готовить котлеты, оладьи, сырники,
Пишет стихи и диктует мне их построчно.
Хотя и боится, что кто-то из ванной вынырнет,
Что тьма под кроватью живая и пахнет ночью.
Что сердце ее не стучит и не кровоточит.
Она никуда не может выйти при свете дня.
Ни один чертог не сможет ее принять,
Как же я, говорит, напудрю себе лицо,
Если зеркало утверждает, что нет меня?
У нее в ушах звон рождественских бубенцов,
И сонмы неприветливых голосов.
Она говорит, что будет со мной навеки,
И подставляет мне губы, ресницы, веки,
Чтобы ярко раскрасил помадой ее и тушью -
Чтобы вновь ненадолго прикинуться человеком.
Несмотря на то, что давно потеряла душу,
Эмили вменяема и послушна.
Я давно научился ровно плести косички,
Выращивать новые навыки и привычки,
Не поддаваться на просьбы ее и жалобы.
Под кроватью прятать соль, керосин и спички.
Под подушкой тихо дремлет стальное жало
И старая книга, которая удержала 
Сестрицу, ночью вышедшую из больницы
С номерком на ноге и шрамами до ключиц.