darketo31 : другие произведения.

Чужая кровь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пережив перерождение, Люк Скайуокер обрел новое имя - Локи. Вот только, пусть оболочка другая, суть Императора осталась прежней. Разве что цели новые... Или нет? Обновление за 10 апреля https://ficbook.net/readfic/6562817

Чужая кровь

Annotation

[]
     Чужая кровь
     Направленность: Джен
     Автор: darketo31 (https://ficbook.net/authors/151481)
      Беты (редакторы): Efah
      Фэндом: Звездные Войны, Тор, Мстители, Первый мститель (кроссовер)
      Пэйринг и персонажи: Один/Фригга, Локи (Люк Скайуокер), Тор, Брок Рамлоу
      Рейтинг: NC-17
      Размер: планируется Макси, написано 297 страниц
      Кол-во частей: 16
      Статус: в процессе
      Метки: Смерть основных персонажей, ООС, Насилие, ОМП, Юмор, Драма, Фэнтези, Фантастика, Психология, AU, Вымышленные существа, Попаданчество, Нелинейное повествование, Смерть второстепенных персонажей, Элементы гета
      Посвящение: Всем, кто хотел. Хотели? Получите!
      Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора/переводчика
      Примечания автора: Продолжение "Его сын" https://ficbook.net/readfic/2752229
      Описание: Пережив перерождение, Люк Скайуокер обрел новое имя - Локи. Вот только, пусть оболочка другая, суть Императора осталась прежней. Разве что цели новые... Или нет? Люцифер Палпатин-Скайуокер. Новый мир. Новое имя. Старые привычки. Прода! Картинки: http://samlib.ru/img/z/zaharowa_n_a/chuzhajakrowx/index.shtml Омак к произведению: https://ficbook.net/readfic/7574902/19272440 Автор - LustHeresy

Пролог В моем конце - мое начало

     Рукоять выскользнула из пальцев.
     Опять.
     Снова.
     Тор, сцепив зубы, вновь обхватил теплое дерево, сжимая изо всех сил. Мышцы спины затрещали, когда он попытался оторвать Мьёльнир от земли.
     Ничего.
     Даже мельчайшего шевеления.
     Молот казался вросшим в твердую, спекшуюся от удара стеклоподобную массу, в которую превратилась земля, рукоять скользила в ладони, как намазанная жиром.
     — Только тот, кто достоин…
     Жестокие слова, произнесенные полным металла голосом его отца, звучали в голове, отталкиваясь от стенок черепа и резонируя, подобно огромному колоколу.
     Тор застонал, но сделал еще одну попытку. И еще одну. И еще.
     Он всегда был упрямым.
     Ничего не получилось.
     Молот все так же издевательски поблескивал украшенными рунами боками, но самым страшным было даже не это.
     Тор не чувствовал щекочущего присутствия тысяч молний, ползающих под кожей, как всегда, когда он касался Мьёльнира. Воздух не пах грозой, тучи не ласкали его волосы, ветер не перебирал их тысячами своих пальцев. Он не чувствовал того упоения и дикого удовольствия, переполняющего его каждый раз, как молот возносился в небеса.
     Мир был пресным, пустым и совершенно обычным.
     Неожиданное понимание ударило, вышибив дух, и Тор опустился на колени, пытаясь осознать этот дикий шокирующий факт.
     Страх.
     Ужас.
     И полное, тотальное отчаяние.
     Он смотрел на Мьёльнир, не слыша нервного шепота Джейн, не обращая внимания на чьи-то руки, вздернувшие его на ноги, на то, что его куда-то потащили…
     Ему было все равно.
     Тор смотрел куда-то в себя, не ощущая тихих слез, прочерчивающих запыленные щеки.
     Он больше не чувствовал себя богом.
     ***
     — Кто он? — запакованный в двубортный костюм-тройку мужчина задумчиво рассматривал сидящего на стуле блондина, находясь в безопасности за бронированным стеклом. Пленник вызывал уважение своими габаритами. Рослый. Ширококостный. Литые мускулы, распирающие дешевую одежду.
     Он хмуро уставился в стену, отказываясь говорить и явно над чем-то размышляя. Коулсон готов был отдать половину своего месячного жалованья за возможность узнать, что же скрывается в его черепушке.
     И за возможность его идентифицировать.
     Никаких документов. Никаких свидетельств о том, что этот мужчина существует. Никаких данных. Полная и абсолютная пустота. Там, в защищенной комнате, сидел призрак, и Филу это абсолютно не нравилось, особенно в свете того, что блондина поймали у источника энергии, от воздействия которой уже рухнуло два истребителя, хорошо хоть, без жертв обошлось, и никто не мог дать никакого внятного объяснения творящемуся бедламу.
     Эта чёртова кувалда привлекла к себе всякий сброд. Прорва сумасшедших и просто любопытных, они слетелись, словно мухи на отходы жизнедеятельности, и разогнать этих идиотов не было никакой возможности. Исследователи выдвигали идиотские версии, кто-то даже вспомнил мифы и легенды древней Скандинавии, предположив, что перед ними Мьёльнир, а это, соответственно, Тор, так как они идут одним комплектом.
     У Коулсона мозг в трубочку сворачивался от одной мысли о том, что это может оказаться в какой-то степени реальностью.
     Тем временем блондин неожиданно выпрямился, расправив впечатляющие плечи с самым решительным видом. На лице постепенно проявлялось упрямое выражение. Мужчина обдумал то, что его волновало, и принял решение.
     Неприятное, судя по гримасе, но правильное. Или неправильное… Но все равно неприятное. Значит, единственный более-менее приемлемый вариант, раз так кривится.
     Блондин еще раз тяжело вздохнул, встал… Легкое движение — и наручники разлетелись на части. В комнате для наблюдений тут же началась паника. Коулсон с интересом поднял бровь. Однако… Наручники были усиленные, вовсе не стандартный образец. И вот так их порвать… И никаких следов на запястьях.
     — Брат, — тяжело произнес блондин. — Мне необходима твоя помощь.
     Мужчина забубнил нечто на резком языке, похожем, по мнению Фила, на норвежский. Острый слух агента уловил сказанное несколько раз «Локи», но никаких последствий не было.
     — Локи. Брат! Помоги!
     Все замерли, с любопытством ожидая продолжения неожиданного заявления. Блондин одной рукой прижал дверь, не давая возможности ее выбить и войти внутрь.
     — Локи! — рявкнул блондин, настороженно оглядываясь. — На тебя уповаю!
     Ничего, только в дверь долбили тараном.
     Безрезультатно.
     Сделана дверь была на совесть, а силу блондин имел явно нечеловеческую.
     Блондин занервничал. Прошипев что-то сквозь зубы, он, не отрывая руки от двери, встал на колено.
     — Чтоб тебя Хель сожрала, сволочь! Хорошо. Обещаю, что сделаю это! В течение года! — рявкнул мужчина.
     Дверь треснула. Блондин напрягся, но створка начала медленно открываться. Мужчина пнул ее, вызвав приглушенную ругань прорывающихся, но было поздно. Процесс уже пошел. За дверью орали и сулили мерзавцу все кары небесные, если преграда не откроется, мужчина зарычал, упираясь уже спиной, скрежеща зубами.
     Неожиданно чудовищно сильный удар практически сорвал дверь с петель, отбросив блондина на середину комнаты. Коулсон прищурился, готовясь смотреть во всех подробностях, как будут скручивать в бараний рог этого наглеца, дверь распахнулась, в мужчину полетели дротики и электроды тазеров…
     — Люцифер! — в полном отчаянии гаркнул блондин, и все замерло. Коулсон моргнул, ошарашенно выпучившись на застывшие в воздухе резиновые пули, дротики, электроды… замерших, как изображения на пленке, людей…
     — Звал, брат? — мягкий мужской голос почему-то заставил волосы на голове совершенно не робкого агента встать дыбом. Блондин выдохнул, от него буквально растекалась волна облегчения.
     — Локи… — мужчина расплылся в улыбке. Его невидимый до сих пор собеседник хмыкнул:
     — Тор… Ты опять влип?
     Мужчине хватило остатков совести слегка смутиться.
     — Брат, — пробормотал Тор. Невидимка тяжело вздохнул:
     — Во что ты опять вляпался?
     — Я не виноват! — вскинулся блондин. Тихий смех заполнил комнату. Застывшие, словно мошкара в янтаре, люди, жадно слушали — единственное, что им оставалось. Коулсон осторожно тронул пальцем стекло — нет, не показалось. Палец спружинил, словно зеркальное окно, через которое агент наблюдал за блондином, было затянуто упругой толстой пленкой.
     Фил потрогал стены, задумчиво кивнув. Они тоже. Невидимый собеседник Тора — если это истинное имя — все предусмотрел. Энергетический щит, или что это было, затянул все поверхности изнутри.
     — Разумеется, ты не виноват, — в бархатном голосе с непонятным акцентом, отличающемся, кстати, от акцента Тора, звучала неприкрытая ирония. — Оно все само!
     — Именно! — горячо поддержал сказанное блондин.
     — Тьма великая и бездонная! — Коулсон мог поклясться, что невидимка закатил глаза. — И почему это звучит так знакомо!
     Послышался еще один вздох, и голос резко приобрел деловые интонации:
     — Что ж. Ты должен мне, Тор. Год.
     — Но… — заикнулся было блондин, бледнея, — я не это имел…
     — Меня не интересует, — по стенам пополз иней, температура стремительно начала падать, — кого или что ты имел. И сколько раз. Твоя личная жизнь — это твоя личная жизнь. Год. Ты согласен?
     — Да, — тяжело вздохнул блондин, сдаваясь.
     — Чудно, — от тихого шепота у присутствующих волосы встали дыбом, — тогда пора покинуть эту юдоль скорби и перестать мешать сим достойным людям работать.
     — А?.. — вскинулся Тор. Невидимка хмыкнул:
     — Твой молоток я тоже забрал.
     — Но… — неожиданно озадаченно нахмурился Тор, получив в ответ преувеличенно тяжкий вздох.
     — У меня свои способы, брат.
     Блондин исчез, и всё, висящее в воздухе, упало на пол. Рухнула дверь. Люди, застывшие посреди движения и теперь вновь получившие свободу, падали, неловко дергались… Коулсон побарабанил пальцами по стеклу, намечая план действий. Им необходима информация. О Мьёльнире. О Торе. И — особенно — о Локи.
     И самое главное…
     Почему он отозвался только после того, как скандинавский бог (мифологию в свое время Колсон изучал с удовольствием) назвал своего брата Люцифером?
     Поднявшаяся суета оставила агента равнодушным. Как он и предполагал, никто ничего не видел, камеры ничего не зафиксировали, а проклятущая кувалда исчезла с огромным куском почвы. Спекшийся кратер, оставленный падением Мьёльнира, кто-то попросту вынул, и теперь там зияла яма, полная почвы и камней, в середину которой кто-то воткнул горшочек с четырехлепестковым клевером.
     Это издевательское пожелание удачи вызвало ругань агентов «Щ. И. Т.» и бешеную свару среди сотрудников, желающих стать обладателями растительного талисмана.
     Коулсон во все это не влезал. Он писал отчет и раздавал указания подчиненным.
     Ведь информация — это ткань мира, натянутая на костяк бытия, и кто ею владеет — владеет всем.
     ***
     — Здравствуй еще раз, Тор. — Блондин сглотнул, встречая очень добрый и ласковый взгляд брата. Странно… Он способен не моргнув глазом броситься в атаку на превосходящего противника. Но Локи… Бр-р-р!
     — Здравствуй, брат, — Тор никогда не стеснялся напоминать Локи об их родстве, каким-то подспудным инстинктом ощущая, что это жизненно важно. Пусть они только молочные братья, но ведь братья же!
     — Итак, — Локи элегантно развалился в кресле, указав брату на другое. — Рассказывай. Что произошло в мое отсутствие?
     Тор вздохнул и принялся облегчать душу.
     ***
     Века назад.
     Первое, что он ощутил — холод.
     Вернее, не так.
     Не ощутил.
     Холода он не ощущал, но точно знал: вокруг него очень холодно. Очень.
     Вечная мерзлота, а он, голый, беспомощный, практически новорожденный, лежит в корзинке, покрытой мехом, его укрывает чья-то грубо выделанная шкура, хочется есть, и никого живого вокруг.
     Почему?
     Люк заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, начиная анализировать обстановку. Первая вспышка паники и страха была безжалостно вырвана с корнем из разума. Холод проблемой не является. Он его не чувствует, или чувствует, но как-то странно, значит не замерзнет.
     Одной проблемой меньше.
     Следующее по значимости — Сила.
     Люк сконцентрировался, пытаясь ощутить течение Великой. Несколько десятков ударов сердца ему казалось, будто что-то не так, что связи нет, как иногда бывает при переселении в другое тело, но неожиданно энергия хлынула морозным потоком, и он облегченно рассмеялся.
     Связь есть.
     Сила ощущалась немного странно, отличаясь от того, как было раньше… Она имела привкус мороза, слегка пахла свежевыпавшим снегом и немного покалывала, словно он отогревается в тепле после долгого нахождения… к примеру, на Хоте.
     Или Зиосте.
     Люк помнил хрустальные пейзажи Ледяного Трона, как называли планету ситхи, он помнил, как поет ветер в вершинах гор и как переливаются ледяные водопады.
     Там было красиво, но Люку не нравилось.
     Он — дитя пустыни. Ее жар навеки поселился в его костях, позолотил его кожу, наполнил его огнем и любовью к солнцу. Люк ненавидел холод… Поэтому пробуждение в одиночестве где-то во льдах оказалось… неприятным.
     И пусть Люк не чувствовал вредного влияния низкой температуры, он знал, что вокруг него лед и снег, и этого достаточно, чтобы испортить настроение.
     А если у него портится настроение…
     Люк вздохнул, закрывая глаза, начиная дышать на счёт. Самое простое упражнение, которое можно делать всегда и везде, первое, которое вспоминается. Естественное, как дыхание…
     Вдох. Пауза. Выдох.
     Вдох. Пауза. Выдох.
     Вдох. Пауза. Выдох.
     Он дышал, размеренно, считая вдохи и выдохи, начиная медленно ощущать свое тело. Клетку за клеткой, кость за костью… Люк не знал, сколько времени прошло в трансе, пока он полностью не осознал свое новое вместилище, отбрасывая постепенно растущее чувство голода.
     Сила мягко звенела вокруг него, еле слышно, непривычное отличие от шороха песка, сопровождавшего его все его предыдущие жизни. Раньше Сила пахла огнем и песком, она была горячей, полной жизни. Сейчас… Это была звенящая тишина бескрайних ледяных полей, шелест наполненного снегом ветра и морозное потрескивание.
     Его деду бы это понравилось.
     Люк сморщился, сжимаясь в комок под очень волосатой шкурой, мысленно воздавая хвалу Великой, что еще не окочурился от совершенно смертельной для любого нормального существа температуры. Да, обученный Одаренный выживет даже в космосе, но для этого надо, во-первых, знать соответствующие техники, а во-вторых, приготовиться совершать этот подвиг глупости.
     А учитывая тот факт, что осознал он себя не сразу… Скорее всего, его морозоустойчивость — естественное свойство организма. Сколько он провалялся в этой корзине на морозе, пока не «проснулся»? Ведь кто-то же положил его сюда!
     Вопрос — почему?
     Люк продолжал размеренно дышать, все глубже и глубже проваливаясь в медитативный транс. Он должен выжить. Он выживет, найдет ответы. Сила не оставит его своими милостями.
     А пока надо позаботиться о том, чтобы это хрупкое маленькое тело не загнулось от голода раньше времени. И пусть он погружен в Объединяющую Силу, Живая в нем тоже сильна.
     Даже в этом бесплодном краю есть жизнь. Воздух. Почва. Они наполнены энергией, и его задача — эту энергию вытащить. По капле… Медленно, но верно.
     Ведь где-то там, в глубине, наполненной холодом и безмолвием, тихо тлеет одинокая искорка, которую можно разжечь в бушующее пламя.
     Лежащий в корзине младенец тихо дышал, свернувшись в комок под тяжелой шкурой, и скала, в которой его спрятали в крошечной выемке, потрескивала, покрываясь тонкими трещинами, складывающимися в замысловатые узоры.
     Тяжелое серое небо тихо роняло крупные ослепительно-белые снежинки, ветер гонял их по ледяной пустыне. Внезапно раздались тяжелые шаги.
     Рослый, мощного телосложения мужчина в золотых доспехах изумленно моргнул единственным глазом, рассматривая дикое зрелище: ледяная пустошь, скальная гряда, торчащая, словно клыки хищника, небольшая выемка-пещерка у основания самой высокой скалы и спрятанный в ней младенец, погруженный в безмятежный сон.
     Мужчина огляделся, хмурясь, но вокруг только завывал все больше усиливающийся ветер.
     Воин поправил тяжелый плотный плащ, подхватил корзину и зашагал прочь, бросая на небо острые взгляды. Он шел и шел, пока небо не пробила радуга, одним концом упершаяся в лед. Мужчина коснулся разноцветного облака рукой, и исчез, словно пройдя сквозь невидимую дверь.
     Небо снова стало серым и хмурым.
     Ледяной нарост на одной из скал потек, превращаясь в синекожего гиганта с алыми глазами. Несколько минут великан изучал пространство тяжелым взглядом, пока его губы не искривились в неприятной ухмылке.
     — Что ж, сын Бёра… Ты сделал свой выбор. Теперь живи с ним!
     Полный ненависти и злорадного удовлетворения голос грохотал камнепадом. Великан встряхнул черноволосой головой, длинные пряди хлестнули по плечам бичами. Багровые глаза наполнились болью, когда он бросил взгляд в сторону скал… Мужчина выдохнул, отвернулся и растворился в резко забушевавшей снежной буре.
     ***
     Фригга тихо напевала, покачивая на руках сладко спящего младенца. Прекрасное лицо царицы застыло, на лбу образовалась крошечная складочка.
     Наевшийся до отвала ребенок спал, иногда причмокивая, но женщина не сюсюкала умиленно и не улыбалась.
     Она думала.
     Ведь поразмыслить было о чем.
     Осторожно заглянув в соседнюю комнату, Фригга вздохнула, бросив внимательный взгляд на спящего в кровати мальчишку. Сердце, как и всегда при взгляде на Тора, сжалось.
     Ее сын. Не ею рожденный, но выкормленный ее молоком. Зовущий ее матерью.
     Её сын. Первый. Старший. А теперь вот и второй появился…
     Фригга моргнула, не давая слезам вытечь. Она будет сильной. Как и положено супруге Одина, законной супруге, его царице, сидящей на золотом троне.
     Женщина еще раз судорожно вздохнула, но нашла в себе силы улыбнуться. Что ж… Она выкормит и этого сына. Выкормит своим молоком. Воспитает… Ведь родители не те, кто родили, а те, кто воспитали. Локи, как и Тор, будет звать ее матерью, и этот титул, более заветный, чем царский, она пронесет с гордостью.
     А там и свои дети появятся.
     — Спи спокойно, сынок, — нежно прошептала принявшая решение женщина. — Спи, мой маленький…
     Она тихо направилась к кроватке, напевая колыбельную.
     ***
     Жизнь снова преподнесла сюрприз.
     У него появилась семья. На этот раз полная — для разнообразия, видимо.
     В принципе, Люк и раньше не страдал от своего половинного сиротства, он был настолько зациклен на отце, что мало обращал внимания на отсутствие матери, ему и бабушки с тетками и сестрами разной степени родства хватало. Ну и дедушки… Куда ж без него.
     Теперь у него есть и мать, и отец. И даже старший брат, для комплекта. Ни один из них не родной ему по крови. Тор — молочный брат, Люк узнал об этом довольно быстро. Может, он и выглядит младенцем, но сознание-то совсем не детское! Чем Люк и пользовался, к своему удовольствию — он слишком хорошо знал, насколько важна информация.
     А люди, ну, или асы, склонны болтать, не обращая внимания на детей. Идиоты, если честно.
     Люк никогда не допускал такой фундаментальной ошибки. Ребенок может не понять услышанное, но он запомнит и рано или поздно вспомнит. И хорошо, если это будет что-то хорошее… А если нет?
     С семьей вообще весело получается.
     Фригга, его молодая, очень красивая и умная мать, не рожала ни его, ни Тора. Маленький ас чистокровным асом не являлся. Это так, для начала. Внебрачная связь, дело житейское, Один нагулял его до свадьбы, от какой-то Йорд. Кто она, Люк пока что понятия не имел, но слышал шушуканья, что мать Тора подданной Всеотца, как уважительно называют асы своего царя, не является.
     Не является и постоянной любовницей… Так, случайная связь, закончившаяся вполне предсказуемо, вот только, в отличие от многих других мужчин, Один своего бастарда забрал, признал и вообще никак не комментировал происхождение сына, а вот с Люком, или, как его теперь называют, Локи, расклад немного другой.
     Пробуждение в ледяной пустыне произвело на него огромное впечатление своей… неопределенностью. Кто его туда приволок? Зачем? Люк сходу мог назвать сразу несколько вариантов: его оставили умирать; его решили спрятать, зная о нечувствительности к низким температурам; это было какое-то испытание, которое он обязан пройти… И это только самые напрашивающиеся.
     Кто бы его ни засунул под ту скалу, забрал его Один.
     Люк знал это четко, невзирая на транс, удививший одноглазого аса, который принял его за глубокий и безмятежный сон. Скайуокер прерывать медитацию не стал, четко ощущая, что вреда не нанесут, наоборот, Один закутал его в плащ в попытке окружить максимальным комфортом до тех пор, пока они не прибыли в Асгард, а потом Люка передали на попечение Фригги и толпы служанок, начавших сюсюкать и умиляться. Попутно его искупали, одели, а потом и покормили.
     Люк лежал на руках Фригги, сыто улыбался и слушал во все уши.
     Время летело незаметно, ведь Люк не просто слушал, он еще и делал выводы, а также принимал меры.
     Самое первое, что Скайуокер узнал о себе — он является кем-то вроде политического заложника. Вклад в будущее, сделанный Одином, который нашел и забрал единственного ребенка своего побежденного врага, решив вырастить его как своего.
     В принципе, разумное решение и довольно распространенная практика, вот только исполнение слегка подкачало.
     Люк иногда ловил на себе очень странные взгляды Одина — когда ас вспоминал о родительских обязанностях. Почему?
     Пока было не очень понятно, мысли мужчины Люк прочитать не мог, у Одина оказались неплохие щиты, а вот чувства — запросто, видимо, про эмпатию Всеотец или не знал, или не подумал, посчитав неопасной.
     Один смотрел, задумчиво хмурился иногда, словно сравнивая Люка с Тором… После третьего такого взгляда и случайной оценки своей внешности в зеркале (Фригга собиралась куда-то и таскала его на руках), Люк принял меры.
     Сила уже потихоньку начала менять его новое вместилище, ведь Скайуокер за свою предыдущую достаточно долгую жизнь слишком привык к своей внешности. Она его устраивала целиком и полностью, и отказываться от нее ситх не считал нужным, поэтому процесс изменений стал более целенаправленным.
     Однако самым главным было не это, а то, что Люк обнаружил в медитации.
     По неизвестной для ситха причине его Сила прочно ассоциировалась с холодом. В принципе, если принять за аксиому утверждение Одина о том, что Люк — полукровка, а его отец — ледяной великан, что бы это ни значило, то тогда становится понятно, почему он резко стал морозоустойчивым и почему жара пустыни сменилась ледяной вьюгой.
     Люку это не нравилось.
     По многим причинам, не в последнюю очередь из-за воспоминаний о некоторых видах наказаний, которым его когда-то подвергал дед. Палпатин прекрасно знал, что его потомки — и Вейдер, и Люк — ненавидят холод во всех его проявлениях, и прекрасно этим знанием пользовался, не испытывая никаких угрызений совести.
     Люк отлично помнил, как сидел в промороженной насквозь камере в окружении исаламири, с шоковым ошейником на шее, не дающим погрузиться в медитативный транс, и единственным способом пережить этот ужас было постоянное движение.
     Двадцать шесть часов.
     Когда двери открыли, он едва стоял на ногах, но нашел в себе силы доковылять до своих покоев, где и рухнул, едва закрыв дверь.
     С тех пор холод он возненавидел еще больше.
     А вот то, чем он остался доволен — слабая, еле живая искорка, практически погребенная льдом. Она едва теплилась, но она была, видимо, оставшаяся на память от прошлого перерождения, и Люк был твердо намерен раздуть ее в неугасимое пламя, сопровождающее его всю сознательную жизнь.
     Он привык к постоянному гулу, как от раскаленной печи, шороху песка и ощущению солнечных лучей на коже, и не собирался что-то менять в этой новой жизни, невзирая на причуды генофонда.
     Поэтому в последующие полгода Люк был очень тихим ребенком, он ел и постоянно медитировал, потихоньку раздувая хрупкую и слабую искорку, вспоминая, как плавится песок под лучами Братьев, как поют пески, визуализируя огонь во всех его проявлениях.
     Процесс шел медленно и со скрипом, но Сила в умелых руках творит чудеса, а недостатком воображения Люк никогда не страдал, так что через восемь месяцев после пробуждения в этом мире ситх был вознагражден за свои усилия ощущением тепла, поселившимся в животе.
     Это сразу заставило его повеселеть, что в свою очередь обрадовало Фриггу, иногда крайне задумчиво наблюдающую за слишком тихим и спокойным ребенком. Все дети много спят, но не настолько же!
     Как только процесс стронулся с мертвой точки, дело пошло куда веселей. Следующие несколько лет промелькнули, словно во сне. Ну, или медитации. Люк рос, собирал информацию и упорно продолжал работать над собой.
     ***
     — Итак, подведем итоги, — Локи сложил пальцы домиком, локтями удобно опираясь на широкие подлокотники массивного кресла. Тор подавил желание сглотнуть, вместо этого блуждая взглядом по обстановке огромного помещения.
     Даже если бы Тору не сказали, что этот дом принадлежит его брату, он бы все равно понял это после одного быстрого взгляда.
     Просторные помещения с высокими потолками. Массивная мебель, источающая надежность и удобство одним своим видом. Приглушенные тона, иногда даже мрачноватые. Ничего лишнего или не функционального — хотя на стенах висели картины, а в углу Тор отметил простую изящную вазу с одиноким цветком. Паркетный пол, пахнущий полиролью.
     По сравнению с пышностью и обилием золота Асгарда — очень скромно, даже слишком, но Локи всегда было плевать на мнения остальных, а Тору подспудно нравилось, хотя он в таком и не признавался, наслаждаясь роскошью выделенных ему чертогов.
     Что-то в цветке показалось ему странным, но тут Локи слегка прочистил горло, напоминая о себе, и Тор тут же сконцентрировался: хлопать ушами в присутствии брата всегда было опасно.
     — Учиться быть правителем тяжело и скучно, — размеренным голосом начал Локи, пригвоздив Одинсона к креслу тяжелым взглядом ярких голубых глаз. — Особенно когда душа к управлению группой разумных, в которой числится больше пяти человек, не лежит. Ты долго терпел, грызя гранит науки, но знания отказались поселиться в твоей голове, видимо, из-за сквозняка между ушами, и, дождавшись очередного отдыха Всеотца, ты решил воспользоваться шансом и заняться прикладной дипломатией.
     Тор зыркнул исподлобья, но промолчал.
     — В принципе, — Локи пошевелил правой ступней, обутой в начищенный до нестерпимого блеска сапог, — хороший порыв. Я бы его даже одобрил, если б за ним стояло нечто большее, чем банальный выпендреж. Но, увы, зная тебя, дорогой брат, я уверен в отсутствии адекватной причины для похода в Ётунхейм в компании трех сорвиголов, которые регулярно учат тебя плохому. Впрочем, — Локи взмахнул рукой, — возможно, я бы даже одобрил этот подвиг идиотизма, если бы он увенчался успехом. Да, — голубые глаза придавили вскинувшегося было, но вновь сгорбившегося под весом предъявленных аргументов Тора. — Да. Возможно… Только возможно! Я бы это и одобрил в какой-то мере, вот только все пошло наперекосяк, так как с планированием у тебя не очень, и теперь и без того напряженные отношения с Лафеем стали совсем отвратительными, мирные договоры под угрозой разрыва, Всеотец вышел из сна раньше срока, естественно, встав в процессе пробуждения не с той ноги, и результатом этой эскапады стало твое наказание. Мьёльнир отказывается возвращаться в твои руки с подачи Одина, тебя выкинули в Мидгард пинком под зад, в надежде, что ты наскребешь в процессе выживания без своих сил хоть чуточку ума, вы — то есть твоя кувалда вместе с тобой — поставили на уши человеческие власти, и… — Локи резко пару раз хлопнул в ладоши, — ты свой молоток даже спереть не смог тихо. Я ничего не упустил?
     — Нет, — скрипнул зубами Тор. Локи просиял самой сердечной улыбкой:
     — Ах да. Единственное адекватное действие в этой ситуации — у тебя хватило мозгов позвать меня на помощь.
     — Спасибо, брат, — пробормотал Тор, упорно рассматривая особо понравившуюся ему паркетную дощечку под ногами.
     — Как я мог не прийти тебе на помощь? — преувеличенно радостным тоном произнес Локи. — Второго такого брата-идиота у меня нет. Потерять тебя… Как же я жить-то без тебя буду?
     Тор покосился на сидящего напротив молодого мужчину и тяжело вздохнул.
     — Ладно, головомойка окончена, можешь радоваться жизни, — снисходительно хмыкнул Локи. Тор скептически скривился:
     — Чему тут радоваться?
     — Как чему? — в голосе Локи появились мурлыкающие нотки. — Ты жив, почти здоров и сейчас будешь радовать меня своими талантами.
     — Может, не надо? — без особой надежды тоскливо протянул Тор.
     — Надо, Тор, надо. За язык тебя никто не тянул, сам предложил. Так что… — Локи взял стоящий на столике серебряный колокольчик и тряхнул им. Нежный звон наполнил огромный кабинет. Дверь открылась, внутрь вошла молодая красивая блондинка в строгой униформе горничной.
     — Мисс Дерзи, будьте так добры, принесите ту самую коробку.
     Девушка кивнула, исчезая. Через несколько минут она вернулась, неся завернутую в золотую бумагу коробку, перевязанную алыми лентами.
     — Прошу, брат, — глаза Локи заблестели от удовольствия. — Это тебе. Антураж, так сказать.
     Тор развязал ленты, развернул бумагу и осторожно заглянул внутрь. Локи мило улыбался, ожидая. Тор извлек содержимое, отбросив упаковку, развернул… Побагровел. Кокетливый передник нежно-розового цвета с огромным алым сердцем выглядел неописуемо пошло и отвратительно. Особенно убивала надпись: «Тор — мой герой!».
     — Мисс Дерзи, — проурчал Локи, — проводите моего брата на кухню. И предоставьте все необходимое для приготовления кофе. Брат… Я хочу его. И я хочу его прямо сейчас!
     Тор медленно встал, сжимая передник. Его ноздри раздувались, он скрипнул зубами, пережидая вспышку ярости. Наконец Одинсон взял себя в руки, повязал передник и тяжелым шагом вышел вслед за горничной, сохраняющей нейтральное выражение лица.
     — И специи не забудь! — крикнул Локи вдогонку.
     Чашка с блюдцем с громким стуком опустилась на столик уже через десять минут. Локи придирчиво понюхал содержимое, осторожно пригубил… Одобрительно кивнул. Тор халтурить не стал, так же как и пакостить — знал, что чревато, и кофе получился именно таким, какой нравился Локи — крепкий, сладкий, с ярко выраженным ароматом корицы, кардамона и меда, с острой ноткой от пары горошинок розового перца.
     — Благодарю, — вежливо поблагодарил он брата. Тор сел в кресло, продолжая ослеплять фартуком. Локи невозмутимо пил кофе крошечными глотками, дожидаясь, пока брат дойдет до точки кипения. Наконец Одинсон не выдержал.
     — А это обязательно было нужно?! — рявкнул он.
     — Что именно? — невозмутимо уточнил Локи, отставляя пустую чашку в сторону.
     — Это издевательство! — Тор содрал с себя передник, сжимая его в кулаке. — Где только нашел эту мерзость!
     — Спецзаказ, — мило улыбнулся Локи, — а вообще места знать надо. И?
     — Я не буду его носить! — прорычал асгардец.
     — Не носи, — пожал плечами Локи. Тор изумленно моргнул.
     — А что, можно? — не веря своим ушам, недоверчиво спросил блондин. Его собеседник хмыкнул:
     — Запросто.
     — Но… — Тор моргнул, напрягаясь. — Почему тогда…
     — Брат, — в голосе Локи прорезался холод, и асгардец рефлекторно выпрямился в кресле. — Разве я сказал, что ты обязан носить этот кошмар?
     — Нет.
     — Я сам лично его на тебя надел?
     — Нет, — Тор чуть покраснел. Локи кивнул.
     — Я вообще что-то специально оговаривал, в каком именно виде ты должен исполнять определенные тобой условия?
     — Нет.
     — Именно, — голубые глаза наполнились вихрем золотых искр, заставив здоровенного асгардца вжаться в спинку кресла. Воздух в гостиной начал стремительно теплеть. — Тогда с чего ты решил, что ношение этой пошлости, от одного взгляда на которую у меня слезятся глаза, обязательно к исполнению?
     Тор моргнул, беспомощно уставившись на розовый комок в руке.
     — Я… Это подразумевалось? — осторожно предположил он. Локи покачал головой, скепсис, волнами исходящий от него, казалось, можно было потрогать руками. — В прошлый раз ношение фартука было одним из условий.
     — Нет. Это не подразумевалось. Фартук был всего лишь шуткой, — холодность голоса резко контрастировала с наливающимися расплавленным золотом глазами и теплом, наполняющим гостиную. — Я ничего подобного не говорил. Я ничего не подразумевал. То, какие выводы были сделаны — именно твое решение. Ты сам предположил, что фартук обязателен. Ты ничего не уточнил — ни прямо, ни косвенно. Ты промолчал, а значит, согласился со всем идиотизмом, пришедшим тебе в голову. И сам виноват в последующих действиях.
     Тор побагровел, а Локи нанес добивающий удар:
     — Это — только проверка на наличие мозгового вещества у тебя в голове. Не мозга, о его зарождении и речи не идет. Всего лишь вещества. Я надеялся, что у тебя хотя бы заработают инстинкты, предупреждающие о неприятностях, но даже их… нет в наличии. Поэтому наказание от Всеотца я считаю оправданным целиком и полностью.
     — Локи!
     — Что — Локи?! — взорвался мужчина, резко поднявшись и делая шаг к сжавшемуся брату.
     — Ты мне поможешь? — умоляюще проговорил асгардец. Локи замер, прожигая нахала пылающим взором.
     — Вот это наглость… Аж чем-то родным повеяло! — Гнев исчез, сменившись иронией. Тор почти незаметно облегченно выдохнул. — Что ж… Раз у тебя хватило соображения хотя бы воспользоваться чужими мозгами, коль своих нет… Хорошо. А теперь — еще одну чашку кофе. И поживее.
     — Да, брат! — просиял Тор, уносясь.
     Локи покачал головой.
     — М-да… Бедный Один. И было у него девять сыновей, и только один с мозгами, и тот не родной.
     ***
     — Господа? — рослый темнокожий мужчина обвел сидящих за столом требовательным взглядом единственного глаза. — Доклад. Что нам известно о Торе, Мьёльнире и Локи?
     — Директор, — Коулсон кивнул, открывая толстую папку. — Позвольте представить специалиста по германо-скандинавской мифологии доктора Олафсон. Прошу.

Глава 1 Преданья старины далекой...

     Прошлое
     Люку было десять, когда он окончательно очистил свое тело, добившись поставленной цели — избавиться от нежелательного наследия ледяных великанов.
     Можно было и раньше, но он прозорливо решил не спешить. Зачем пороть горячку? Изменения шли медленно, постепенно и совершенно неотвратимо. Сила меняла его даже не на генном уровне — на энергетическом, убирая все лишнее и ненужное.
     Как удалось выяснить Люку, фактически он являлся наполовину асом, наполовину ётуном. И если с первым он еще, покрутив носом, был немного согласен, то со второй половиной наследия — совсем нет.
     Первое, что Люк понял, когда немного разобрался с окружающим его миром, асы — не боги. Да, их считали таковыми примитивные человеческие племена, живущие в Мидгарде, но считаться и быть — это абсолютно разные вещи.
     Чем-то эта вселенная напоминала ему покинутую галактику Звездных Войн. Здесь были обитаемые миры, местами имелся технологический прогресс, здесь даже была Сила, называемая Магией.
     Однако и различий была прорва.
     Начать стоило с того, что асам были известны девять обитаемых миров.
     Асгард — целая планета, населенная асами, с одноименной столицей. На этой же планете располагалась и область, принадлежащая светлым альвам — Альвхейм. Этих самых альвов было удручающе мало, в управление Асгардом они не лезли, занимаясь какими-то своими делами, с асами контактировали редко.
     Однако, данная область каким-то образом переходила в отдельную реальность и считалась отдельным миром. Судя по всему, имела место разница энергий, насколько смог сообразить Люк.
     Затем был Хельхейм — маленький мир с совершенно ужасающими условиями, управляемый повелительницей с таким же именем. Данный мир считался миром мертвых, а Хель — владычицей мертвых. Люк тут же сделал зарубку в памяти насчет знакомства и общения, а там, возможно, и обмена опытом. Реинкарнации, все дела… Всегда полезно поговорить со специалистом.
     Следующим шел Ётунхейм — родина Локи и место обитания одного из его родителей, кем бы он ни был. Если честно, то в отцовстве Лафея Люк чем дальше, тем больше сомневался. Климат там царил арктический, а в последние пару веков он еще и ухудшился — и связано это было с тем, что Один забрал у ётунов Ларец Бурь.
     Каким образом шкатулка могла влиять на климат планеты, Люк представлял, имея в памяти сведения о голокронах ситхов и джедаев, а также некоторых артефактах. Но почему они позволили забрать такую ценность… Это уже в голове не укладывалось.
     Мидгард оказался Землей. Почти такой, как в крайне обрывочных и смутных остатках воспоминаний Люка. Эта Земля отличалась хотя бы тем, что там имелась магия. И еще много чего интересного. И кого.
     С ней вообще дело обстояло забавно: де-юре Земля не считалась частью Девяти миров, не находясь под протекторатом Асгарда, а вот де-факто она соединялась с ним Радужным мостом.
     Муспельхейм был похож на Мустафар. Вулканы, ядовитая атмосфера, много полезных ископаемых… Тут обитали демоны и огненные ётуны, и управлялся этот раскаленный шарик Суртом — той еще сволочью, судя по слухам.
     Свартальвхейм был полной противоположностью Муспельхейма — он походил на Зиост. Лед, снег, холод… Но имелась и растительность, и живность… И обитатели — темные альвы, которые асов ненавидели люто.
     Нидавеллир являлся местом обитания гномов — прекрасных мастеров, работающих с металлом.
     И последним был Ванахейм — родина ванов, родственной асам расы. Они были достаточно схожи, отношения между планетами колебались от откровенной вражды до нейтралитета и легкого дружелюбия. В настоящий момент действовали мирные соглашения.
     Для Люка в этом не было ничего необычного или странного — космос, разные планеты… Что его заинтересовало, так это то, что хоть звездолеты здесь и были — их использовали для полетов между мирами, — но в космос никто не лез. Почему?
     Непонятно.
     А еще были альтернативные способы перемещений: тот же Биврест или Радужный мост — какое-то подобие телепортала, за которым присматривал Хеймдаль. И не только это.
     Впрочем, изучение всех странностей Люк отложил на потом, занимаясь в первую очередь собой.
     Полное перекраивание собственного физического тела и энергетики в соответствии с эталонным образцом (его предыдущим воплощением) дало интересные плоды.
     Черные волосы посветлели, став практически платиновыми на концах и более темными у корней — обычное явление у блондинов. Сейчас, глядя в зеркало, Люк с ностальгией вспоминал татуинское детство.
     Зелень глаз перешла в интенсивно голубой цвет — как и должно быть. Бледная кожа потемнела, словно загорев.
     Когда Люк улучил момент и тщательно осмотрел себя, то только хмыкнул: если в прошлом воплощении он был больше похож на своего деда — те же широкие скулы, подбородок, рост… то теперь в нем явно просматривались черты Энакина Скайуокера.
     Более узкое лицо, глаза, волосы, высокий рост… Не копия, но похоже, если знать, с кем сравнивать.
     Теперь он был опять-таки наполовину асом, а наполовину Скайуокером, ведь людьми Одаренные не являются — Сила изменяет до неузнаваемости. Особенно смешили Люка озадаченные взгляды Одина, когда царь асов снисходил до общения с сыновьями.
     Судя по всему, Всеотец пытался вспомнить, каким был Локи, когда он его принес, и понять, почему ребенок так радикально изменился.
     Сложная задача… Люк менял себя очень тихо и неторопливо, резкой перемены не было, и теперь окружающие искренне считали, что блондином он был всегда.
     А что пушок на голове младенца когда-то был темным… Бывает.
     Теперь Люка никто и никогда не сможет попрекнуть происхождением: чистка убрала внешние признаки одними из первых. И пусть устойчивость к низким температурам он оставил, справедливо рассудив, что такое полезное свойство организма никогда лишним не будет, при попадании в холодную среду его кожа не поменяет цвет на синий, на ней не выступят спиралевидные узоры — первые и самые заметные признаки етунской крови.
     Глаза не побагровеют, словно у чисса — если радужки и изменят цвет, то на золото ситхов.
     Алхимия живого, примененная к самому себе, дала неожиданный результат: Люк и раньше представлял собой гораздо более продвинутую версию человека благодаря Силе, но теперь его спутать с людьми можно было только сослепу. И то не факт.
     Гораздо более прочные и тяжелые кости, плотная мускулатура и эластичные связки. Асгардцы и прочие ваны с етунами были гораздо сильнее обитателей Мидгарда, но Люк твердо намеревался не довольствоваться данным природой, а продолжить развиваться в правильном направлении.
     Однако самым полезным приобретением Люк считал закрепившуюся способность к криокинезу. В прошлой жизни она проявлялась спонтанно и только в результате стресса: иногда, когда Люк впадал в холодное бешенство, температура вокруг него падала. Но случалось это достаточно редко, и Люк, и Вейдер были «огненными» по характеру, и их Сила хлестала жаром.
     Это Сидиус походил на черную дыру, замораживая все вокруг, его гнев резал бритвенно острыми ледяными лезвиями, а ярость обрушивалась снежной лавиной.
     Теперь Люк владел криокинезом осознанно, так же как и пирокинезом.
     ***
     Один задумчиво прищурил левый глаз, положив подбородок на кулак. Царь асов восседал в огромном кресле, покрытом мохнатыми шкурами, такие же шкуры устилали приличный кусок пола, помогая сохранить тепло. Тор сосредоточенно махал деревянным мечом, вскрикивая, обмениваясь гневными репликами с воображаемыми врагами (которые явно обладали численным преимуществом, но маленький ас не унывал), прыгал… В общем, развлекался вовсю.
     Один улыбнулся, пряча улыбку в густой бороде, любуясь старшим сыном. Весь в него. Уже видно! Высокий, крепкий, золотые волосы, как у самого Одина в детстве, голубые глаза… Его кровь сильна. И пусть мальчишка порывист и гневлив, это не страшно. Повзрослеет, перерастет. И когда настанет срок — Тор сядет на золотой трон Асгарда.
     Помечтав об этом славном времени, которое наступит достаточно быстро — лет через тысячу, Один перевел взгляд левее и нахмурился.
     Локи.
     Ас поскреб бороду, вспоминая, каким увидел своего второго сына в первый раз.
     Ледяные просторы Ётунхейма. Крошечная пещерка в скале. Завывание обжигающего кожу ветра. Простая плетеная корзина, кусок шкуры и свернувшийся внутри в комок младенец. Отливающая синевой кожа, с еле заметно проступающими спиралевидными узорами, темный пушок на головке. Мальчик спал крепко и безмятежно, не обращая внимания на лютый мороз. Он даже не проснулся, когда Один подхватил корзину, укрывая хрупкий груз плащом.
     Один отдал малыша в заботливые руки супруги, но у царя очень много дел и крайне мало отдыха, так что видел он ребенка урывками, а потом, несколько лет спустя, неожиданно обнаружил, что Локи подрос и является маленькой личностью.
     Ас смотрел на Локи, изумляясь течению времени и тому, как быстро растут дети. Младенец превратился в достаточно высокого мальчика, стройного, как ясень. Очень светлые, почти белые волосы, яркие голубые глаза и золотистая кожа, обласканная солнцем.
     Он скользил по деревянному полу огромного зала для тренировок, и длинный узкий меч тонко посвистывал, пластая воздух, крепко сжимаемый цепкими ладонями. Локи был похож на воду: гибкий, подвижный, его тело словно переливалось из одной формы в другую.
     Меч описывал круги, восьмерки и кривые, мальчик плавно перемещался, практически неслышно скользя босыми ступнями по отполированным дубовым доскам, и воздух гудел, наполненный жаром.
     Один долго стоял, наблюдая за тренировкой ребенка, отмечая четкость движений и завершенность этого прекрасного танца. Неподалеку Тор пытался под надзором одного из стражей овладеть воинскими премудростями, но в сравнении с братом его потуги выглядели откровенно жалкими. Детскими.
     В прозрачных глазах мальчика, косящегося то и дело на Локи, набухали слезы и проглядывали первые искры ревности. Тор старался изо всех сил, все сильнее и отчаяннее, пока не остановился с резким криком. Один ожидал взрыва, но Локи неожиданно замер, повернулся к брату, изогнув бровь… Он неслышно подошел, поправил хватку Тора на рукояти меча и начал медленно показывать движения, следя за правильностью исполнения.
     Тор заулыбался, вновь сосредоточился. Страж отступил, не вмешиваясь, и Один ясно видел жадный интерес в его глазах: не было сомнений, что воин старается максимально все запомнить, чтобы потом как следует поупражняться — настоящий мастер учится всю свою жизнь.
     Ас отошел, раздумывая над подсмотренной сценой. Его сыновья явно ладили, и это наполняло сердце Одина гордостью. Однако… Кто учил Локи этому искусству?
     Две трети связок выглядели незнакомыми.
     Еще одна загадка из многих…
     Вздрогнув, Один моргнул, выныривая из воспоминаний. Тор все так же атаковал призраков, но теперь, судя по бормотанию, побеждал, а Локи… Локи сидел возле огромного, выложенного тесаным камнем очага, в котором потрескивали настоящие бревна, и на протянутой к огню руке танцевали языки пламени.
     ***
     Настоящее.
     Улыбчивая седая женщина прокашлялась под внимательными взглядами агентов.
     — Миссис Бригитт Олафсон является крупнейшим специалистом по Старшей и Младшей Эдде, Калевале и многим другим мифам и сказаниям, — представил гостью Фьюри. — А так как у нас тут, предположительно, побывал в гостях Тор…
     — Да, это было чрезвычайно интересное заявление, — энергично повернулась женщина, ее резкий, слегка гортанный акцент немного царапал слух. — Чрезвычайно. Я не могла не откликнуться на просьбу о консультации!
     — Хорошо, — скупо улыбнулся Фьюри, вот только темный глаз так и остался холодным. — Коулсон. Включите запись.
     Зажегся огромный экран, на котором во всех подробностях демонстрировалась запись произошедшего в допросной. Олафсон подалась вперед, цепко следя за главным действующим лицом. На ее лице с каждым мгновением проступали восторг, благоговение и какая-то детская радость. Короткий диалог Тора с неведомым собеседником заставил нахмуриться, но потом облегченно выдохнуть, покивав каким-то своим мыслям. Наконец запись закончилась, экран погас. Фьюри и Коулсон требовательно уставились на что-то тщательно обдумывающую северянку.
     — Миссис Олафсон? — Фьюри постучал ручкой по столу. Женщина очнулась, заморгав.
     — Простите, — Олафсон слегка шевельнула рукой, — не каждый день слышишь… — женщина слегка запнулась, — и видишь своего бога.
     Фьюри прищурился. Ему эта крошечная, почти незаметная заминка показалась подозрительной.
     — Что вы можете нам сказать?
     — Хорошо, — Олафсон справилась с волнением, приняв жесткий и деловой вид. — Итак. Как вы знаете, есть Старшая и Младшая Эдды — фундаментальные произведения, описывающие прошлое, настоящее и будущее Девяти миров, в которые входит и Мидгард, или Земля. Также существует множество канонических и неканонических историй, зачастую противоречащих друг другу, раскрывающих судьбы богов более детально. Для правильного понимания, — голос женщины приобрел лекторские нотки, — необходимо знать их все и разбираться, какие были созданы скальдами, а какие — написаны поэтами. Зачастую именно понимание этого имеет решающее значение.
     — Что вы имеете в виду? — насторожился Фьюри. Северянка вздохнула.
     — Как я уже упоминала, есть… м-м-м… скажем так, одобренные свыше произведения, а есть и просто поэзия, созданная гораздо позднее. Утомлять вас подробностями не буду, вам ведь требуется выжимка, так сказать? — вопросительно повернулась к Фьюри женщина.
     — Именно.
     — Хорошо. Итак. Выжимка, — Олафсон уставилась в потухший экран. — Первым, кого мы видим, является Тор. Тор-Громовержец, Тор Одинсон. Старший сын Одина, царя Асгарда. Громовержец, Трижды Рожденный, Гневливый… У Тора много прозвищ. Бог грома, бури и молний. Если провести современную аналогию, Тор управляет погодой. Считается защитником от чудовищ и великанов. Легко впадает в гнев, но быстро остывает; любимец Всеотца — ему многое сходило с рук. Очень силен. Оружие — Мьёльнир, боевой молот. К людям относится ровно, покровительственно. В Мидгард спускается редко, всегда только по делу — к примеру, истребить каких-нибудь чудовищ.
     — Что-то я никаких страшил не видел, — хмыкнул Коулсон. Профессор пожала плечами:
     — Насколько я могу понять, в планы Тора этот визит в Мидгард совершенно не входил.
     — Хорошо, — постучал ручкой Фьюри, делая пометку в записях «силовик, к интригам не склонен». — Меня больше интересует наш невидимый гость.
     — Локи, — благоговейно выдохнула профессор. — Лодур, Лофт, Логи. Второй сын Одина. Единственный из девяти, кто не носит его фамилию.
     — Подождите, — нахмурился Колсон, листая бумаги. — Но… в Младшей Эдде говорится, что он Лафейсон. Сын Лафея. Ётун. И…
     — Нет, — снисходительно покачала головой Олафсон. — Распространенное заблуждение. Игг никогда публично не называл Локи сыном Лафея. Но и Одинсоном он не является.
     — Почему?
     — Неизвестно, — развела руками женщина. — Но это факт: Локи считается сыном Одина, но его имени не носит. Единственный из девяти. Кроме того, по моему мнению сыном Лафея он быть не может.
     — Откуда такой вывод? — Коулсон спешно листал бумаги в папке.
     — Локи считается Повелителем Огня…
     Коулсон тут же вспомнил иней, ползущий по стенам.
     — А Лафей…
     Фьюри слушал дифирамбы, расточаемые невидимому посетителю, и мрачнел все сильнее. Олафсон жонглировала цитатами, оперировала фактами и предположениями, расчленяла мифы и сказания в поисках истины и живописала такое чудо природы, что у Ника скручивало желудок.
     Повелитель Огня. Бог хитрости. Известен своим коварством и умом. Великолепный воин… Мечник. Покровитель Мидгарда. Последнее вообще было полной неожиданностью.
     — А это еще что означает? — недовольно спросил Фьюри.
     — Что Локи покровительствует нашему миру, — спокойно пояснила профессор. — Здесь он живет, здесь он может откликнуться на призыв.
     Коулсон и Фьюри переглянулись, агент уже открыл рот…
     — А еще Локи известен своей жестокостью, — мило улыбнулась женщина. — И очень тяжелым характером.
     Коулсон промолчал, Фьюри недовольно поджал губы.
     Лекция и обсуждение продолжались еще несколько часов. Миссис Олафсон максимально полно раскрыла тему, в конце с сожалением отметив, что ее знания основаны на мифах и редких свидетельствах, дошедших из прошлого. Однако современность знакомством с асгардцами похвастаться не может, поэтому свежие данные отсутствуют.
     Попрощавшись в конце концов с директором «Щ. И. Т.» и подписав несколько документов, Бригитт села в самолет, готовившийся доставить ее на место жизни и работы, встретившее профессора проливным дождем.
     Женщина устало стянула с себя одежду, приняла душ, поела… Спать хотелось до невозможности, но бешено крутящиеся в голове мысли не давали сомкнуть глаз. Не выдержав, Бригитт подошла к горящему камину — роскоши, обошедшейся в кругленькую сумму, — и задумчиво уставилась на пляшущие языки огня.
     Камин сочился теплом, женщина потихоньку допила чашку чая с «Аквавитой», налила алкоголь в бокал, и пододвинула к себе коробку с эксклюзивным шоколадом.
     — Надо же… — прошептала Бригитт, закутываясь в толстый халат. — Вы действительно существуете! Я и не надеялась… Славься, Локи! Славься, Владыка!
     Пребывающая в странном состоянии женщина встала, резким движением вылив из бокала «Аквавиту» и бросив шоколад в камин — Бригитт смутно помнилось, что Локи очень любит сладкое. Пламя взметнулось под фальшивое пение гимна, прославляющего любимого бога Олафсон — гимна, который сочинила она сама в далекой юности, впервые познакомившись с некоторыми скальдическими историями.
     Тогда юная Бригитт отдала свою веру раз и навсегда.
     Дрова затрещали, из пламени вылетела одна конфета, приземлившись точно в пустой бокал, так и зажатый в руке. В комнате резко потеплело. Профессор изумленно уставилась на неожиданный подарок: конфета была совершенно целой. И даже прохладной на ощупь.
     Бригитт отхлебнула прямо из бутылки, допив остатки алкоголя, благоговейно достала конфету и съела. После чего еле добрела до кровати и провалилась в сон при одном виде подушки.
     Когда на следующий день женщина взглянула на себя в зеркало, то едва сдержала вопль: пусть она хорошо выглядела для своих семидесяти, но возраст для женщины… Бригитт смотрела и не узнавала свое отражение. В полностью седой шевелюре вновь появились пшеничные пряди, морщины немного разгладились, а глаза снова приобрели блеск. И в целом она чувствовала себя гораздо моложе. Минимум лет на десять.
     И что-то шептало в глубине души, что это не предел.
     Бригитт Олафсон собралась, поела и зарылась в архивы, планируя поездки в библиотеки и места, которые молва связывает с Локи. Она хотела провести полноценную службу и как следует порадовать своего бога искренним почитанием и щедрыми подношениями.
     — Думаю, — профессор уже третий час рассматривала каталоги мастеров, производящих шоколад, — мне удастся подобрать что-нибудь подходящее!
     ***
     Прошлое
     Люку было пять, когда он начал искать материал для изготовления ножа. Всю свою жизнь он носил с собой нож, изготовленный из куска металла, валявшегося в загашнике Оуэна Ларса.
     Простой по дизайну, непритязательный. Первое изготовленное лично им оружие.
     Он носил его на себе, практически не снимая. Пропитывал своей Силой. Учился на нем Силовой Ковке. Украшал.
     С годами простенький ножик превратился в настоящий артефакт, настроенный только на Люка. Скайуокер ощущал его как часть самого себя, как кристалл сейбера. Он часто вертел его в руках, успокаивая нервы, нарезал им фрукты и потрошил врагов… Многофункциональная вещь получилась.
     Под воздействием Силы сталь, или что оно там было — Люк никогда не интересовался, какой металл пошел на лезвие, — приобрела темно-серый, практически черный цвет и отменную прочность и гибкость. Скайуокер носил его на руке до почти самого своего ухода и спрятал в оружейной. Если честно, то он сомневался, что этот нож сможет кто-либо использовать, хотя его маленький праправнук с интересом тянул руки, не выказывая отвращения или страха.
     Теперь Люк решил воссоздать любимую игрушку, которой ему так не хватало, а для этого требовались материалы.
     Ну а пока он не найдет подходящие металлы, можно использовать стандартные изделия асов.
     Заиметь пару кинжалов оказалось достаточно просто: Фригга расщедрилась на поход в оружейную. Не по доброте душевной, а из желания сберечь нервы. Один в очередной раз отбыл по дипломатическим делам, и несчастная женщина пыталась справиться с гиперактивным старшим сыном, который вдруг, совершенно неожиданно, решил, что в семь лет он достаточно взрослый и вообще настоящий мужчина и воин.
     А мужчинам и воинам требуется оружие.
     Канючить Тор умел мастерски, как ни странно, доканывая окружающих своим нытьем. Терпение Фригги лопнуло, и она потащила мальчика в оружейную, дать пощупать боевое оружие, а не тренировочное, что Тор воспринял с энтузиазмом.
     Ну а Люк… Так, следом увязался.
     Пока Тор отвлекал все внимание матери и ее свиты на себя, Люк осторожно отошел в сторонку, где стоял стеллаж с кинжалами и ножами. Повертел пару приглянувшихся в руках, несколько спрятал. После чего с самым невинным видом вернулся к нахмуренной Фригге, беспокойно оглядывающей помещение.
     Заметив младшего сына, улыбающегося солнечной улыбкой, которого тут же окружили умиленно воркующие служанки, царица облегченно выдохнула и перевела все свое внимание на Тора, который как раз потянул жадные руки к начищенному до зеркального блеска щиту, на котором запросто мог лечь и выспаться, и еще место осталось бы.
     Походя вернув на место боевой топор, нежная и прекрасная царица, которую сравнивали с лебедями и жемчугом, одним движением утрамбовала закачавшийся тяжеленный щит на место, положила на полку шлем с крыльями, который пять минут назад болтался у Тора на голове, и легко сдвинула стойку с мечами, по которой уже начал взбираться мальчик.
     Оторвав сына от стойки, Фригга укоризненно покачала головой и вручила Тору длинный кинжал, в его руках выглядящий мечом. Еще раз покосилась на Люка в окружении служанок, усмехнувшись при виде довольной мордашки ребенка, и твердой походкой направилась прочь из оружейной, одним взглядом пресекая все поползновения сына остаться там жить.
     Следующие дни Люк посвятил изучению кинжалов.
     Металл был очень неплох, но Скайуокер все равно морщил нос. Можно и получше найти… И он найдет.
     И повторит свой шедевр.
     И не только его.
     Учитывая, что спешить ему некуда. Асы отличались поразительным долголетием. Не бессмертием — их вполне возможно было убить, — но жили они очень долго, старели крайне медленно, здоровье имели железное… В общем, мечта. Воплощенная в реальность.
     Люка такое положение дел устраивало, хотя он и раньше не жаловался, тем более что для него понятие смерти имело совсем не тот смысл, который в него обычно вкладывают.
     Вообще Люк, слегка обжившись, решил не спешить и не делать пока каких-либо выводов о происходящем.
     Этот мир был слегка похож на прошлый, но имелись радикальные отличия… Одним из самых интересных была магия.
     У Люка отношения с магией были… специфические. Он был ребенком Силы, она пела в его крови, она всегда была рядом, послушная и покорная его воле.
     Применять ее было так же естественно, как и дышать, но Люк никогда не позволял себе впасть в самодовольство, помня, что гордыня — самый страшный грех, который является бичом всех ситхов, а бейнитов — в особенности.
     И пусть последним представителем этой линии стал Шив Палпатин — ведь на нем она и закончилась, — это не значило, что Люцифер забыл о своем недостатке. Всю свою жизнь он носил на большом пальце правой руки кольцо из черного железа, на котором тонкой золотой вязью было выгравировано: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!».
     Эта цитата, пришедшая из смутных воспоминаний, помогала не смотреть на всех свысока, дабы не погрязнуть в самодовольстве. Люк отлично помнил, как его отравили, подловив на самомнении; он помнил, как корчился в агонии, как сам заставлял работать не желающее биться сердце; как его разум разлетался на куски; как кипела кровь от созданного специально для него яда.
     Он помнил и не собирался забывать, и это кольцо долгие годы сверкало на пальце, напоминая о том, как близка была опасность.
     В принципе, Люк планировал воссоздать и его, так же как и нож, который был его верным спутником с четырех лет, как меч — пусть и не обязательно в виде сейбера, — что-то подсказывало, что, несмотря на возможность путешествовать между планетами, электроника и прочее находятся здесь в противозачаточном состоянии.
     Хотя как такое возможно, он пока не понимал.
     Но у него есть годы на врастание в этот мир, на изучение его тайн, на обучение новым премудростям, одной из которых станет магия.
     Люк знал, что это такое.
     Он обучался ситхской магии на Коррибане, у Аджанты Полла и КсоКсаан, а также у некоторых других древних ситов — тех краснокожих гуманоидов, которые творили своими ритуалами невообразимое.
     Он проводил ритуалы, принимая последствия в виде повышенной чувствительности к некоторым аспектам Силы, необходимости проводить службы в храмах и выступивших на теле знаков, свидетельствующих о благосклонности Тьмы.
     Эти сигилы, чернеющие вдоль позвоночника, украшающие его плечи и грудь, было невозможно повредить или уничтожить. Они проступали на теле клона через пару часов после переселения в специально выращенный сосуд, и перерождение в другой реальности или галактике ничего не изменило, просто в этот раз потребовалось больше времени.
     Первый символ проступил на седьмом шейном позвонке, когда Люку исполнилось пять.
     Он понятия не имел, почему именно в этом возрасте, но, почувствовав крайне знакомый зуд, принял меры, чтобы скрыть напоминание о том, какая сторона Силы его любит больше. Иллюзия Силы скрыла черный рисунок, а потом и все остальные, хотя обычно Люк не слишком напрягался по этому поводу: ведь одежда была закрытой, как он и привык, мылся он в гордом одиночестве, да и вообще уже стал полноправным хозяином неплохих покоев, отведенных ему, как князю — стоило только немного подрасти.
     Люка такое положение дел совершенно устраивало, напоминая о привычной бытовой рутине: слуги, следящие за его нуждами, внимательная мать, сверхзаботливые няньки, воскрешающие воспоминания о Белене и Делоре. Что было новым — Тор.
     Маленький ас изо всех сил строил из себя настоящего старшего брата, и это поначалу вызывало некоторое недоумение — Люк всегда был очень самостоятельным. Однако в наличии Тора был и плюс: мальчишкой крайне легко удавалось управлять, при необходимости. Вот как с походом в оружейную… Пара фраз, восхищение стражниками, напоминание о статусе князя и воина — и вот Тор уже вовсю канючит, действуя матери на нервы, а Люк получает свои вожделенные кинжалы.
     Сущая мелочь для интригана его класса.
     ***
     Ётунхейм
     Синекожий гигант застыл перед огромным прозрачнейшим стеклом, наблюдая за происходящим за окном.
     Там бушевала буря.
     Могучий замок, искусно построенный между скал таким образом, что казался частью природы, надежно укрывал своих жителей, даруя тепло и комфорт, но Лафей совершенно не обращал внимания на шаги передвигающихся слуг, позвякивание оружия и доспехов стражей, на аромат приготовленного на углях мяса — принесли здоровенного ледяного кабана, зажаренного на вертеле целиком.
     Царь прищурился, грубое лицо превратилось в каменную маску, на которой горели рубинами глаза. Подошедший ётун, пожилой, ниже своего правителя на полголовы, закутанный в простые одежды из толстой ткани, тихо встал рядом, тоже вперив взгляд алых глаз в окно.
     Стол накрыли, слуги неслышно ушли, после вполне ясного шевеления пальцев советника, мужчины продолжали смотреть в окно, размышляя. Наконец Лафей вздохнул, переводя взгляд на накрытый стол.
     — Давно пора, — тихо буркнул советник, одним движением ножа отрубая кабану ляжку. Лафей криво ухмыльнулся, бросив на блюдо кусок бока. Ётуны ели молча, только кости хрустели на крепких белоснежных зубах. В кубках заплескалось вино из снежного винограда — фиолетовое, густое, способное отправить в нокаут любого, кроме коренного жителя Ётунхейма: на них алкоголь практически не действовал.
     Пообедав, мужчины сполоснули руки в чашах с водой, и стол унесли слуги. Сытый Лафей прищурился, узоры на теле, похожие на шрамы, слегка пошевелились.
     — Какие новости, Орм?
     — Рутинные, царь, — пожал плечами ётун. — Рутина… Всё она, родимая. Пока никаких изменений.
     — Один?
     — Недавно отправился в Ванахейм. В гости к Фрейру.
     — Даже так, — задумчиво прогудел Лафей. В алых глазах светился мощный интеллект. — Повод?
     — Очередное подтверждение союзного договора, — советник скептически скривил губы. Царь хмыкнул.
     — Союзный. Как же. Фригга?
     — В Асгарде, где ж еще, — пожал плечами ётун.
     — М-м.. — Лафей кивнул, что-то обдумывая. Повернулся к Орму. — Что насчет…
     — Пока, — подчеркнул голосом советник, — никаких подвижек. Но это пока.
     — Хорошо, — в рубиновых глазах плескалась ненависть. — Мы подождем. Не надо спешить. Не хотелось бы, чтобы Один насторожился.
     — Конечно, — наклонил голову Орм. — Мы будем осторожны.
     Царь кивнул, вновь погружаясь в размышления. Неожиданно он, словно нехотя, с трудом произнес:
     — А что… с ним?
     Орм опустил глаза:
     — Он… Жив. Здоров.
     — Жив и здоров… — повторил Лафей, уставившись в окно. — Жив и здоров.
     Ётун тяжело вздохнул, вся его могучая фигура словно ссохлась.
     — Орм…
     — Да, господин? — отозвался советник.
     — Ты помнишь, какой он был? Такой маленький, — в грубом голосе царя звучала дикая тоска. — Он был такой маленький. Сразу видно: в мать пошел. Он… Мне его в руки страшно взять было. Он…
     — Не казнитесь, господин, — Орм сочувственно сжал мощное плечо. — Прошлого не вернуть. Его мать мертва. И он теперь в лучшем мире…
     От Лафея плеснуло дикой яростью.
     — Нет! — рыкнул царь. — Не говори так! Мой сын…
     — Господин… — укоризненно взглянул советник, покачивая головой. — Не надо. У вас будут другие сыновья. Вы сильны. Вы мудры. Вы еще встретите ту, что встанет рядом с вами. Вы будете качать на руках своих детей. Прошу вас… Прошлого не вернуть.
     Царь вздохнул, прикрывая глаза. Узоры на коже светились еле видным бледным светом, постепенно затухающим.
     — Ты прав, Орм, — с трудом выдавил Лафей, сжимая кулаки. — Ты прав. Надо смотреть в будущее — в твоих словах определенно есть мудрость.
     — За это вы меня и держите, — криво ухмыльнулся советник, внимательно следя, как успокаивается его собеседник.
     — Да, — Лафей решительно встряхнулся, из его глаз исчезли тоска и ненависть. — Да. Так что ты там говорил? — голос ётуна окреп. — Жив и здоров? Как его приняли?
     — На удивление хорошо, — принялся докладывать Орм. — Красивый малыш. Голубоглазый и светловолосый.
     — Вот как… — протянул Лафей. — В мать пошел.
     — Не иначе, — согласился советник. — Очень умный, говорят. Себе на уме. Как раз переселили в отдельные покои.
     — А… Хм. Хорошо. А как к нему Тор относится? — продолжил выпытывать подробности чужой жизни царь.
     — Замечательно, — твердо заверил советник. — Как и положено старшему брату. Защищает. И даже любит.
     — Любит… — на губах Лафея промелькнула непонятная усмешка. — Чудесная новость!
     ***
     Настоящее
     Фьюри поскреб лысую голову, словно пытаясь расшевелить впавшие в кому умные мысли. Сидящий рядом Коулсон — как всегда, упакованный в безупречный костюм, — аккуратно закрыл папку.
     Поиски пропавшей троицы: Мьёльнир, Тор и Локи — продолжались, и все безрезультатно.
     Никаких следов.
     Ник провел с миссис Олафсон еще несколько бесед, получив исчерпывающие консультации по возникшим у него вопросам, но хоть как-то продвинуть поиски это не помогло.
     Паранойя мужчины подсказывала, что Олафсон что-то скрывает. Он не мог этого доказать прямо, но видел косвенные признаки: женщина слишком сильно изменилась с их первой встречи. Привыкший замечать малейшие детали Ник отметил разгладившиеся морщины, исчезнувшую седину (очень хорошая краска, и просто изумительный мастер — не отличить от натурального блонда), легкость движений — не молодая девушка, но женщина минимум лет на двадцать моложе.
     И было что-то еще… Словно Бригитт обрела свое место в жизни, нашла смысл своего существования.
     Профессор охотно делилась знаниями, она раскрывала каверзные моменты мифов и сказаний, но в ее серых глазах пряталась какая-то глубинная уверенность в чем-то недоступном Нику.
     И это бесило до невозможности.
     Коулсон видел то же самое. Агент недовольно щурил глаза, как бы невзначай задавал провокационные вопросы, но профессор, мило улыбаясь, говорила только по существу, о себе молчала, как партизан на допросе в гестапо, делая вид, что не слышит, хотя по мифам информацию давала исчерпывающую.
     Они еще раз прослушали лекцию по Локи, который особенно тревожил директора «Щ. И. Т.», и дали ее прослушать еще нескольким специалистам: профессионалам, так сказать, и любителю.
     Что самое интересное, именно любитель — давно вышедший на пенсию школьный учитель, изучающий Старшую и Младшую Эдды и Калевалу на голом энтузиазме, снова отметил самый странный момент.
     Почему Локи считают сыном Одина, хотя его имя он не носит?
     Это было странно.
     Ник записал этот требующий немедленного разъяснения вопрос в блокнот, после чего принялся трясти специалистов дальше.
     Постепенно ситуация прояснялась. От Тора особых неприятностей можно было не ждать: первый отпрыск Всеотца не отличался любовью к интригам. Он был воином, причем даже не полководцем!
     Тор был героем, привыкшим бить врага в гордом одиночестве, максимум — в компании верных друзей. У него была сила, храбрость, граничащая с безрассудством, толика терпения и способность влезать в неприятности на ровном месте. Почему Один, который даже по мифам получался фигурой грозной, умной и коварной, решил сделать этого обалдуя Наследником и будущим правителем государства — Нику было совершенно непонятно.
     Если Тор встречался с проблемой, которую невозможно было прибить молодецким ударом Мьёльнира, выжечь молнией или вырубить кулаком, ас тут же прибегал к секретному оружию — проще говоря, звал на помощь брата.
     Локи помогал, иногда просто так, по доброте душевной, зачастую по корыстным мотивам — на что Тор никогда не обижался. И тогда неприятности аса волшебным образом исчезали и немедленно появлялись у его врагов. Судя по сказаниям скальдов, Локи был той еще коварной и жестокой тварью с совершенно садистской фантазией.
     Связываться с ним опасались, хотя по молодости находились идиоты, пытающиеся уколоть принца неясным происхождением и мутными перспективами на будущее. Кончили все они плохо (в разной степени), а испытывающие неприязнь к Локи теперь предпочитали помалкивать.
     Впрочем, судя по всему, самого принца это не слишком волновало, да и появлялся он, по словам Олафсон, в Асгарде не слишком часто, пропадая невесть где по своим делам.
     Ник только скривился от мысли, что это чудо природы может находиться где-то на Земле — будто ему мало проблем с различными магами, мутантами, существами из других измерений и просто жаждущими власти и силы придурками. Пока что поиски Тора ничего не дали, так же как и Мьёльнира — не удалось засечь ни капли похожей энергии. Значит, молот успешно скрывают.
     Фьюри даже провел несколько бесед с Джейн, которой посчастливилось подобрать, обогреть и обиходить свалившегося на их бренную планету бога, но женщина, поглощенная наукой, была поразительно невнимательна к своему окружению. Она жила формулами и расчетами, все остальное ее не слишком интересовало, Тор сумел пробиться к ее сознанию только потому, что резко и поразительно нагло влез в привычную рутину, не желая исчезать.
     Романтическая жилка сработала, не иначе.
     Джейн сумела припомнить, что Тор пару раз упоминал своего брата, часто тоскливо ругался, стеная о наказании отца — но в чем оно выражалось, не распространялся. И больше ничего.
     Этого было откровенно мало. Директор нутром чуял, что надо рыть, он предчувствовал грядущие неприятности, и пусть Тора никогда не живописали как врага или противника мидгардцев, пусть Локи считали покровителем их планеты, Фьюри безумно хотел прояснить непонятное.
     Удачно завербованный Старк бесконечно мониторил все, что только можно, время шло, а потом, совершенно случайно, произошло чудо: Джарвису удалось засечь Тора.
     В совершенно неподобающем для него месте.

Глава 2 Сила искусства

     Тор с интересом огляделся, рассматривая богатый интерьер ложи.
     Алый бархат и золото, обильно покрывающее искусную лепнину. Резьба, драгоценные породы дерева, росписи на потолке и стенах. Тяжелый бархатный занавес, расшитый золотыми нитями, море огней и едва уловимый дух старины, витающий в воздухе.
     Просторная ложа открывала прекрасный обзор на сцену, слышались звуки настраиваемых музыкальных инструментов — первый звонок уже прозвучал. Люди степенно рассаживались, готовясь наслаждаться долго ожидаемой премьерой.
     Асгардец устроился поудобнее в обитом бархатом кресле, покосился на столик с вином, сырами и букетами цветов, наполняющими ложу тонким ароматом. Повернулся к брату.
     Локи элегантно забросил ногу на ногу, положив руки на подлокотники. Он смотрел на сцену, но явно видел сейчас совсем не ее. Локи слегка улыбался, погрузившись в себя, и реальность накладывалась на воспоминания из далекого детства. Когда ему было шесть, когда был жив его дед, когда он присутствовал на премьере «Черной любви».
     Поднялся занавес.
     Свет немного притушили, направив основное освещение на сцену, дирижер взмахнул палочкой, и взвившаяся под потолок мелодия унесла присутствующих в мрачный, но все же прекрасный мир.
     Тор зачарованно смотрел, внимательно следя за перипетиями происходящего на сцене действа. Там жили, сражались, любили и ненавидели воины Света и Тьмы. Могучий Темный лорд шел к своему величию: убивал учителя, железной рукой собирал под свои знамена приспешников, медленно, но уверенно сколачивал Империю, попутно сражаясь с пытающимися помешать ему Рыцарями Света.
     Его пытались убить, но Владыка Малгус избегал всех ловушек, пока не споткнулся о то, что даже не принимал в расчет.
     Любовь.
     Самая обычная девушка. Не принцесса, не дворянка, не мещанка. Даже не служанка.
     Просто рабыня.
     Она покорила сердце жестокого чудовища, заняв место за его спиной — единственная, кому удалось пробудить в Малгусе положительные чувства. И тот, кто попирал народы, неожиданно даже для самого себя оберегал ее, позволяя быть рядом.
     Исполнительница главной роли, эффектная блондинка, пела о любви к тому, кого проклинали и кого боялись. Она не надеялась на ответные чувства, но совершенно неожиданно стала их объектом. Рабыня была счастлива, насколько возможно в ее положении, понимая, что это мимолетно, что может лишь хватать момент и жить настоящим.
     Она следовала за Владыкой молчаливой тенью: любовь любовью, но вольную ей давать не спешили. Она покорно сносила дурной характер хозяина, не ропща и не жалуясь, пока не произошло страшное.
     У Малгуса было множество врагов, которые только и мечтали о возможности причинить ему хоть какой-то вред. Рыцарь Эрин узнала о том, что рядом с Лордом всегда находится рабыня — одна и та же, и судя по всему, Владыка питал к ней слабость. Этого было достаточно. Пусть Эрин была истинным воином Света, понятие мести ей было не чуждо. Женщина решила нанести вред косвенно: уничтожив двуногое имущество врага. Она хотела, чтобы Малгус понял, что такое потеря кого-то близкого и дорогого.
     Впрочем, осуществить задуманное женщина не смогла — это шло вразрез со всеми принципами ее Ордена.
     И именно это спасло ее жизнь: столкнувшись с Эрин вновь, Малгус отпустил врага, так как она пощадила его возлюбленную Элину.
     Это настолько поразило Рыцаря, что женщина поздравила Владыку, сделавшего первый шаг на пути к Свету.
     Потому что полностью эгоистичный Малгус впервые в жизни поставил чьи-то интересы прежде своих. Из-за любви.
     Увы, ничего хорошего обнародование данного факта не принесло.
     Малгус, обдумав произошедшее, согласился с вердиктом светлой воительницы. Да, он действительно влюбился. Как? Когда? Почему простой интерес к двуногому имуществу перерос в это страшное и прекрасное чувство?
     Непонятно.
     Владыка не знал ответа на эти животрепещущие вопросы, но выводы из случившегося сделал.
     И совсем не те, на которые надеялись Воины Света.
     Тор со слезами на глазах следил за происходящим на сцене.
     Могучий Владыка в доспехах раскатистым басом пел о своей любви, так некстати выбравшейся наружу из темноты его души. Он признавался в том, что рабыня украла его сердце, что она стала дорога ему, что…
     Он не может себе это позволить.
     Любовь это страшный яд, отравляющий его личность, выкованную в боях, насилии и чудовищной жестокости. Она изменила его, пусть на какой-то миг, но этого было достаточно для осознания, насколько близка опасность.
     Владыка согласился с тем, что в нем проросло светлое чувство, но он не хотел позволять ему расти дальше.
     Нет.
     Прекрасная Элина протягивала к своему повелителю руки, плача от радости: она услышала слова признания. Самый счастливый миг в ее короткой рабской жизни. И последний: Малгус пронзил сердце своей возлюбленной, с корнем вырывая из собственного позорную слабость.
     Тихо рыдали скрипки, Владыка смотрел на труп рабыни, прощаясь с ней навсегда. Прожектор высветил лежащую на полу Элину, а воин повернулся к ней спиной, уходя туда, где ждали враги, величие, Империя и полное, тотальное одиночество.
     Опустился занавес.
     Тор непроизвольно стер слезу, скатившуюся по щеке, любезно предоставленным братом белоснежным платком. Асгардец был не чужд романтики и обожал послушать о чужих подвигах, а также поделиться своими. Как сын Одина, покровителя скальдов, Тор и сам умел слагать песни, пусть и не обладал талантом. Но это…
     Зал взревел, публика разом встала, аплодируя исполнителям. Люк ностальгически вздохнул.
     Когда-то он слушал эту оперу, сидя рядом с Палпатином, мучаясь от боли в сломанных ребрах и руке. Конечно, та «Черная любовь» отличалась от этой версии очень сильно: Император не мог позволить, чтобы кто-то провел параллели между оперой и реальной жизнью.
     Написанное по заказу произведение, пусть и опиралось на некоторые реальные факты, обходилось с ними очень уж вольно. Там возлюбленная Малгуса умирала не от его меча, а от удара джедайского сейбера, оставляя его страдать.
     В принципе, Люку тогда было плевать, правильно все отразили или соврали. Ему было больно, что не мешало наслаждаться прекрасным пением и гениальной постановкой. Через пару лет, когда он вновь присутствовал на спектакле, Люк смотрел на главного героя немного другим взглядом. Опера ему понравилась, но Малгуса юный ситх счел слабаком.
     Что с того, что он избавился от опасной привязанности? Это легко. Вот попробовал бы он жить с осознанием того, что у него есть слабое место. Вот это был бы подвиг.
     И источник силы.
     Каждому нужен надежный тыл, это даже Палпатин понял к концу своей жизни, только полностью осознать не успел.
     Вздохнув, Люк улыбнулся, наблюдая как выходят «на бис» певцы. Да, сегодняшний день запомнят в «Ла Скала» надолго. Грандиозный успех… День, которого Люк ждал долго.
     Он хотел воскресить чудесные детские впечатления, а для этого пришлось потрудиться: описать дела давно прошедших дней, заинтересовать вечно занятого обладателя мерзкого характера, способного написать музыку и тексты. Выбрать театр и певцов. Спонсировать постановку. Впихнуть Тора в смокинг, слегка придушив в процессе примерок, чтобы не слишком возмущался.
     И вообще дожить до этого прекрасного дня.
     Наконец все стихло, зал начал пустеть. Люк сел, налив себе бокал легкого белого вина, решив не спешить. Тор мечтательно уставился в потолок, что-то напевая — асгардца явно поразило представление.
     — Понравилось?
     Тор кивнул:
     — Настоящий скальд сложил песни. Очень хороший.
     — Да, он такой… — согласился Люк. — Прогуляемся? В эту пору Милан особенно хорош.
     — Конечно, брат, — асгардец расстегнул пуговку воротника. — Веди.
     Они неторопливо вышли из здания театра и направились по улицам, рассматривая все, что попадалось в поле зрения. Зажглись огни, сверкали витрины и драгоценности, вокруг кипела бурная итальянская жизнь.
     — За нами следят, — неожиданно нахмурился Тор. Люк равнодушно пожал плечами:
     — Я знаю.
     Они шли, а по крышам скользила гибкая тень с колчаном на спине.
     ***
     Фьюри стоял в глубокой тени, жадно наблюдая за неторопливо идущими по улице мужчинами. Одного он узнал сразу: Тор. Здоровенный блондин был одет в пошитый точно по мерке смокинг, прячущий могучие мускулы. Как дань жаркому вечеру, тугой воротничок белоснежной рубашки был расстегнут, развязанный галстук-бабочка болтался на шее, привнося в облик мужчины толику легкомысленности.
     Тор лениво поглядывал по сторонам, с интересом рассматривая все, что попадало в поле зрения, беседуя с идущим рядом человеком.
     Мужчина, молодой, не старше тридцати на вид. Блондин, но не золотистый, как Тор, а ближе к платине, причем цвет волос естественный — бинокль позволил увидеть более темные корни. В отличие от Тора, его спутник был стройным и худощавым — не гора мышц. Ниже сына Одина на полголовы, но Фьюри, оценив небрежную грацию, с которой передвигался предполагаемый Локи, был готов поверить в репутацию, приписываемую Богу Огня мифами.
     Опасный.
     — Ястреб? — Ник буркнул в гарнитуру, не отрываясь от наблюдения.
     — Тихо, — отрапортовал лучник, перепрыгивая со здания на здание. — Парни гуляют.
     — Это я вижу, — процедил Фьюри. — Вдова?
     — Ее выход! — ухмыльнулся Бартон. Ник настроил бинокль. Из переулка вынырнула невысокая рыжеволосая женщина, весело вертящая сумочку с короткой ручкой на пальце правой руки. Бодро стучали высокие каблуки, соблазнительно развевалось красное платье. Раздались одобрительные возгласы и свист: темпераментные итальянцы по достоинству оценили выход красавицы.
     Тор повернул голову на шум, нахмурился и что-то сказал Локи, невозмутимо пожавшему плечами. Сумочка сорвалась с руки и шмякнулась как раз под ноги Тору. Асгардец, не прерывая движения, наклонился, поднимая ее, и весело хмыкнул.
     — Ах, благодарю! Благодарю вас! — страстно пропела Вдова, подбегая к остановившимся братьям. — Простите. Простите-простите-простите! Я такая неуклюжая!
     — Что вы, синьора, ничего страшного.
     Тор протянул сумочку женщине, лепечущей извинения, кокетливо улыбающейся, и события понеслись вскачь. Вдова схватила сумочку, принялась шарить в ней, одновременно отступая. Братья шагнули вперед, проходя мимо женщины, вынувшей из сумочки тазер и тут же выстрелившей в спину Локи.
     Мужчина дернулся, закатив глаза и упал. Тор, успевший развернуться, получил удар током от второго тазера, который Романофф, сунув руку в разрез юбки, сорвала с бедра. Разряд пришелся Тору прямо в грудь, и он с глухим стуком рухнул на асфальт.
     Тут же словно ниоткуда появились крепкие парни в форме спецназовцев, они шустро упаковали лежащих без сознания мужчин в специальные мешки, подхватили, крякнув под неожиданной тяжестью, погрузились в фургоны и умчались.
     Вдова растворилась в толпе, Бартон куда-то испарился. Ник, бдительно оглядев загомонившую, а потом успокоившуюся при появлении полицейских толпу, сел в подлетевшую машину, и унесся прочь.
     Постепенно охи, ахи и экспрессивная ругань затихли, люди занялись прерванными делами, полицейские уехали. Густые тени в переулке потекли, словно вода, открывая стоящих мужчин.
     Тор озадаченно моргнул, поскреб подбородок.
     — Вот никогда не привыкну к… этому, — пожаловался Бог Грома. — Как настоящие! Бр-р!
     Люк ухмыльнулся, гордо приосанившись.
     — Да, неплохо получилось, — согласился он. Плотные иллюзии по рецепту Владыки Наги Садоу. Штучная вещь. И очень коварная. Требующая строжайшей дисциплины ума, безудержной фантазии и неимоверных запасов Силы — всего того, чем Люк обладал в избытке.
     Именно поэтому они задержались в Опере: необходимо было создать копии себя и Тора, скрыться под Иллюзией Силы, придав себе облик обычных прохожих, и вот результат.
     — И что это было, брат? — потребовал объяснений Тор.
     — Это, — голубые глаза сверкнули недобрым огнем, — было проявление чрезвычайно раздутого самомнения, брат, — спокойно пояснил Люк. — Николас Фьюри, директор подразделения «Щ. И. Т.». Занимаются всем… необычным, а это термин расплывчатый. Находится под патронажем некоторых весьма примечательных личностей, любящих трактовать законы в свою пользу, считая, что раз они имеют, образно говоря, большую кувалду, — Локи с намеком посмотрел на тут же принявшего невинный вид Тора, — то могут творить все, что им в голову взбредет.
     — То есть? — Одинсон с любопытством наклонил голову. Лекции брата ему никогда не надоедали, даже те, в которых Локи метафорически сдирал с него шкуру.
     — Возьмем, к примеру, — лекторским тоном начал Локи, поманив брата за собой, — вот эту операцию. Пусть «Щ. И. Т.» находится под юрисдикцией ООН, это не означает, что они могут творить в любых странах то, что хотят. Я больше, чем уверен, что власти Италии никто в известность не поставил, что полицейские, разогнавшие толпу, были или купленными, или фальшивыми, а весь этот бедлам — противозаконным.
     — Но… Они ведь преследовали преступников, как они предполагают? — прищурился Тор, пытаясь увязать свои знания с реальностью этого мира.
     — Презумпция невиновности, брат мой, — сухо произнес Локи, шагая по улице, — состоит в том, что личность является невиновной, пока не доказано обратное. А для Фьюри и таких, как он, личность является заведомо виновной, пока не доказано обратное. Понимаешь разницу?
     Тор опустил взгляд.
     — Да, брат.
     Локи кивнул.
     — Проблема в том, что Фьюри привык решать проблемы силовым методом. Это его епархия: уничтожение и искоренение всяческих отморозков, нарушающих покой мирных граждан. К сожалению, он так привык к определенному методу действий, что перестал даже пытаться решать проблемы другими методами: путем переговоров, обсуждения… Всего того, что называется ёмким словом «дипломатия». А ведь его предупредили…
     — То есть?
     — Ник — умный человек. Он предварительно проконсультировался, чтобы лучше узнать своего врага, то есть нас. Ему дали исчерпывающую информацию. Ему рассказали, какая у нас… репутация, — губы Локи изогнулись в неприятной усмешке. — Мне это точно известно. И что? Он сделал выводы? Судя по тому, что мы видели, нет. Он должен был не лезть, оставить нас в покое, но… Фьюри окружают крайне специфические личности, которых он привык давить, не стесняясь в средствах. Если бы Ник попытался решить вопрос путем дипломатии, просто подойдя, поговорив… Я бы был более… более. Но он решил, что может склонить нас к сотрудничеству или уничтожить силой. Роковая ошибка. Я думаю… пора директору «Щ. И. Т.» преподать урок… вежливости, — голос Локи заледенел, и Тор чуть заметно дернулся.
     Однажды он видел, как брат учил вежливости, и совершенно не хотел вновь всколыхнуть старые кошмары.
     — Впрочем, мы отвлеклись, — вид у Локи на мгновение стал отстраненным, а затем он явно повеселел. — Куклы на месте, статисты расставлены, действие начинается. Все ждут только нас. Итак… — Локи подхватил Тора под руку. — Наш выход!
     ***
     Один сгорбился в кресле, опустив руки. Сейчас Всеотец, всесильный царь Асгарда, выглядел на свой возраст. Тысячелетия тяжким грузом придавили широкие плечи, угрожая смять и похоронить его под весом упущенных возможностей и непростительных ошибок.
     Визит Тора в Ётунхейм дорого обошелся Асгарду. Пришлось возмещать ущерб — делать то, что Один терпеть не мог. Он всю свою жизнь был завоевателем и расхитителем, в сокровищницах Асгарда осело множество богатств, принадлежавших покоренным народам и мирам, которые царь завоевал, украл, вырвал силой.
     Одним из самых значимых был Ларец Бурь.
     Забрать этот артефакт было давней мечтой Одина, и когда он сумел-таки наложить на него свои цепкие руки… Ларец был похоронен в особой сокровищнице — личной, той, куда ас складывал самые значимые трофеи.
     Одина не остановило то, что Ларец контролировал климат целого мира, его не волновало, что он обрекает целую расу на медленное и мучительное вымирание. В конце концов, ётуны были врагами.
     Он давил их всеми средствами и путями, в том числе установив торговую блокаду, злорадно наблюдая за попытками Лафея хоть как-то смягчить весь этот кошмар.
     И тут его сын, его родная кровь, подложил такую свинью… Уму непостижимо!
     Обуреваемый жаждой мщения Тор вломился в Ётунхейм, как лиса в курятник, разоряя и убивая, с помощью своих дружков, и на этот раз вывернуть произошедшее в свою пользу не вышло.
     На этот раз пришлось действовать по справедливости.
     От одной мысли об этом царя перекорежило.
     В качестве виры за ущерб пришлось вернуть Ларец, прямо в руки ехидно скалящегося Лафея, обливающего своего давнего врага презрением и невыразимым злорадством. И теперь Ётунхейм вновь восстановится, ведь потерянные жизни пришлось выкупить снятием блокады.
     И пусть это в первую очередь выгодно всем остальным, ведь ледяной мир богат драгоценностями, металлами и другими редкостями, мысль о том, что его враги станут жить лучше, приводила в бешенство.
     Один был настолько зол на берсерка-сына… Что сбросил его в Мидгард, даже не подумав в первый момент, что это может не понравиться его второму… сыну.
     Локи.
     Впрочем, Локи всегда был близок к Тору, он защищал и направлял своего брата, пытаясь впихнуть немного мудрости в его мифриловую голову. Может, на этот раз у него даже получится.
     Это будет тяжелый урок для Тора… Но крайне необходимый.
     В ином случае на трон Бог Грома не сядет никогда.
     ***
     Коулсон незаметно вздохнул, бросив взгляд на два залитых пеной тела. Во избежание неприятностей Тора и Локи накачали тяжелой химией по уши, вколов такие дозы, что можно было отправить в нокаут даже не слона, а целое стадо мамонтов или табун шерстистых носорогов. Позже, уже после быстрого возвращения на геликарриер, бессознательных пленников решили не заковывать в кандалы, а залить пеной, применявшейся при ловле Халка.
     Коулсон отлично помнил последнее применение этой супер-пены с мудреным названием, агент помнил, что Халк смог выбраться из ловушки, он даже осторожно напомнил своему шефу об этом эпизоде.
     Фьюри лишь кивнул, показывая, что услышал, и на этом возможное обсуждение лучшего способа содержания пойманных возможных богов закончилось, так и не начавшись. Коулсон промолчал. Вся эта ситуация ему дико не нравилась, все инстинкты бывалого агента говорили, что с арестом и захватом Тора с Локи что-то глубоко неправильно, но его мнением никто не интересовался.
     Поэтому Коулсон лишь вновь покосился на торчащие из огромных пенных «зефирин» головы блондинов, отвернулся и пошел заниматься делами, причем ноги сами несли его максимально далеко от того отсека трюма, в котором устроили братьев. Никогда не спящая паранойя тихо шептала, что вообще-то лучше всего надеть парашют и выпрыгнуть с борта — немедленно, и это единственный и самый надежный способ сохранить жизнь, здоровье и неповрежденный разум, но Коулсон молча приказал ей заткнуться и попытался отвлечься, занявшись исполнением своих обязанностей.
     Паранойя помолчала, после чего заканючила с удвоенной силой, а потом одинокий голосок превратился в хор: к ней подключились инстинкт самосохранения и глас разума.
     Фил поинтересовался происходящим в спецотсеке — без изменений. Братья спали, хорошо хоть, не храпели и слюни не пускали, Фьюри бдил — в компании Бартона, Вдовы и десятка спецназовцев. Агент вновь попытался обсудить свои подозрения с Ником: и захват произошел слишком легко, и зачем вообще было сразу настаивать на силовом решении проблемы, неужели нельзя просто поговорить? Но директор отмахнулся от предупреждений, вызвав этим у своего верного подчиненного новые так и не озвученные вопросы, и Коулсон вновь занялся рутиной, изредка косясь на подключенный к системе безопасности монитор.
     Вдова о чем-то тихо беседовала с Бартоном, гиперактивный лучник едва не подпрыгивал на месте, то собирая-разбирая лук, то возясь со стрелами, то подкалывая косо поглядывающих на него спецназовцев.
     Полет проходил тихо и мирно, врач, отслеживающий состояние спящих, успокоенно сел на раскладной стульчик, даже Ник перестал бегать кругами и защелкал клавишами ноутбука.
     Фил поставил подпись на очередном документе, злорадно улыбаясь: отпуск этот индивидуум получит только через его хладный и разложившийся труп, — положил документ в стопку, бросил взгляд на экран и обомлел. Агенту хватило секунды, чтобы сорваться с места, подхватив табельное оружие, хлопнуть по пути по кнопке общей тревоги и помчаться в трюм.
     ***
     Ник был очень быстрым. Всегда. С детства. После принятия экспериментальной версии сыворотки Эрскина-Старка скорость реакции только выросла, поставив его практически в первый ряд супербойцов, да и вообще эта искусственная панацея и эликсир жизни в одном флаконе сказались на организме мужчины наилучшим образом.
     Его насторожил странный звук, словно легкое поскребывание, выделяющееся своей необычностью даже среди окружающего шума: гул моторов, разговоры, стуки и скрежет…
     Фьюри поднял голову, распахнув в шоке не скрытый повязкой глаз. Пленники исчезли. Он больше не видел их голов, а пена выглядела нетронутой. Он открыл рот, но горло, стиснутое невидимой удавкой, не издало ни звука. Фьюри попытался дернуться — бесполезно, тело сковало, словно воздух превратился в бетон, он мог только слегка шевелиться, но это все.
     Вокруг раздалось яростное сипение — все остальные столкнулись с точно такими же проблемами, что и директор, а затем дальний темный угол стек, как разлитая нефть, и на тяжело дышащего мужчину уставились беспощадные голубые глаза.
     Локи плавно прошагал к скованному директору, придирчиво изучил пару стульев, выбрал наиболее подходящий, по его мнению, и сел, сканируя Ника глазами. Тор сесть на хлипкий стул не рискнул, встав за спиной брата.
     — Приветствую, господин директор, — Локи учтиво поприветствовал Фьюри, но тот не обманывался приветливым выражением лица. — Весьма рад знакомству. К сожалению, — блондин показательно сокрушенно вздохнул, — наша встреча произошла при не самых благоприятных обстоятельствах, но думаю, это можно поправить. Не так ли? — изогнул бровь Локи.
     Фьюри промолчал, но по чисто техническим причинам, а так сказать ему было что.
     — И исправлять я начну прямо сейчас, — продолжил Локи. — С того, что преподам вам урок вежливости.
     Фьюри, буквально впитывающий в себя все происходящее, отметил что Тор нервно переступил с ноги на ногу и как-то странно покосился на брата. Это директору совершенно не понравилось. Сейчас Ник корил себя за то, что поддался первому импульсу, решив разобраться с проблемой силовым методом, а ведь его грызли сомнения. Но как раз перед этим ловили очередного возомнившего о себе невесть что придурка, обретшего сверхспособности, в крови кипел адреналин и воспоминания о нанесенном ущербе, и Фьюри отмахнулся от предостережений своего зама, выбросил из головы предоставленную Олафсон информацию…
     Тор и Локи, так чувствительно щелкнувшие агентство по носу, были на расстоянии удара, и Фьюри решил рискнуть нанести этот удар. Тем более что Вдова с азартом бросилась в атаку, Бартон напирал, да и остальные привыкли демонстрировать мускулатуру, а не мозг…
     Фьюри мог поставить подчиненных на место, но банально не захотел, решив воспользоваться таким энтузиазмом к своей пользе.
     Особенно желанием Вдовы втоптать в грязь очередного поверженного противника.
     И вот результат.
     — Приступим? — в прозрачных голубых глазах закружился хоровод золотых песчинок, сливающихся в единое целое. — Думаю, после этого урока вы не забудете о правилах поведения никогда и будете всегда и при любых обстоятельствах демонстрировать безупречные манеры.
     Ник дернулся, когда прямо у его ног резко распахнулся люк экстренного сброса, и Романофф упала вниз, в бездну, повиснув на тонкой струне застрявшего в углу люка тазера.
     Сердце на миг сжалось: не от испуга или сочувствия к женщине, а от банального нежелания потерять неимоверно ценный актив, но чуткий слух донес обрывки экспрессивной ругани, и Ник облегчённо выдохнул. Бартон рычал, дергаясь как бешеный, в глазах лучника горело желание доползти до Локи и выгрызть ему горло, на что блондин лишь снисходительно улыбнулся.
     — Пауки способны висеть на своей паутине очень долго. Цепкие. Сидят в засаде, атакуют, едят жертву практически живьем. — Локи задумчиво посмотрел вниз, на сжимающую побелевшими пальцами электрод Вдову. — Чудесные охотники и эффективные убийцы. Почти совершенные. Если забыть об одном существенном недостатке… — Золотые глаза недобро блеснули. — У пауков отсутствует чувство насыщения.
     Тор озадаченно моргнул. Локи с нежностью глянул на болтающуюся под брюхом судна Вдову, которая даже пыталась подтянуться на струне, не обращая внимания на рассеченные ладони и пальцы.
     — Паук будет жрать, пока просто не замрет. И в этом их беда.
     Вдова неожиданно взлетела, застывшая, словно статуя. Фьюри похолодел от дурных предчувствий.
     — Они не понимают, когда следует остановиться.
     Раздался жуткий хруст, Вдова беззвучно закричала: все ее кости медленно превращались в труху, плоть — в кисель. Кого-то из спецназовцев стошнило, Бартон побелел и заледенел. Врача перекосило: он лучше многих понимал, что сейчас происходит с телом суперсолдата, но в глазах все равно поблескивал циничный профессиональный интерес.
     Окутанная невидимым барьером женщина превращалась в бурдюк с кровавой жижей. Наконец треснули череп и позвоночник, и обладающий повышенной регенерацией организм сдался. Локи поймал эхо смерти.
     — Думать ведь тоже надо, на кого можно пасть разевать, а кто откровенно не по зубам.
     Труп вспыхнул, за считанные секунды превратившись в черный жирный пепел.
     — Впрочем, это не самое страшное. Это можно перетерпеть. Хуже другое, — на лице Локи проступила полная сочувствия усмешка, — у пауков нет чувства верности. И даже просто благодарности. Они едят всех, включая сородичей. И только выплевывают непереваренные остатки.
     Фьюри сощурился. Мужчина нутром чуял, что камень — в его огород. Выбросив из головы видение рассыпающегося в плазме трупа, директор собрался, начиная бешено анализировать все произошедшее, увязывая с полученными ранее данными.
     Гибель Вдовы была чувствительной потерей, но не слишком. Что бы женщина о себе ни мнила, но было много агентов, на голову превосходящих рыжеволосую красавицу. И в плане физических возможностей, и в плане мозгов.
     Ведь, если задуматься, то кто она?
     В первую очередь — красивая женщина, увы. И только потом — умная, к огромному сожалению… Или к счастью. Вдова действительно зачастую оправдывала свое прозвище, она привыкла ловить «на живца», на свою внешность — которой ее и природа одарила, и врачи существенно помогли. Она относилась к своему телу, как к оружию: тренировала, ухаживала… Мозги тоже тренировала, но во вторую очередь.
     Смертоносная «медовая ловушка».
     Пусть за годы жизни до Романофф дошло, что не всегда красивое личико плюс, иногда требуется содержание, но оболочка, созданный и отточенный до совершенства образ Черной Вдовы стал ловушкой, своеобразным стереотипом. Даже к операции она отнеслась как к охоте на самца.
     Теперь Ник был уверен, что Локи каким-то образом увидел/понял/почуял этот нюанс. Но он был уверен, что данное обстоятельство древнее существо абсолютно не волнует. Не было в глазах того, кого скандинавы до сих пор считают богом, мстительного удовлетворения, скорее — равнодушие санитарного инспектора, давящего тапком особо наглого таракана, выползшего на белоснежную, стерильную поверхность кухонного стола.
     И эти слова о верности…
     Вдова состояла в организации уже давно. Ник романтизмом и излишним доверием не страдал, поэтому всех членов «Щ. И. Т.» постоянно проверяли и перепроверяли. Очередное перетряхивание белья Вдовы состоялось две недели назад. Ничего не нашли, ну, сверх ожидаемого. Значит…
     — Скажите, директор, — Локи слегка наклонил голову к плечу, — вы древнегреческие мифы любите? В частности те, что повествуют о подвигах Геракла?
     Мужчина моргнул, пытаясь понять аналогию. Подвиги Геракла. Конюшни, птицы, гидра…
     Гидра.
     — Именно, — сухо подтвердил Локи. — Но об этом мы поговорим позже, когда вы все успокоитесь, попьете валерьяночки, а то и чего покрепче.
     С грохотом распахнулась дверь, в отсек влетел ошарашенный Коулсон, и Ника тряхнуло.
     — Директор? — подлетел агент, и Фьюри моргнул, уставившись на целую и невредимую Вдову, сидящую рядом с выглядящим совершенно безумным Бартоном, который бешено стиснул женщину в объятиях, что-то бормоча и раскачиваясь.
     Люди молча тряслись, пытаясь прийти в себя, в отсеке пованивало рвотой и потом, но абсолютно все были живы и целы. И здоровы — по крайней мере физически, насчет психики мужчина был не уверен.
     Фьюри встал, посмотрев под ноги: люк запечатан и раскрываться, открывая путь в один конец, не спешит, даже отсюда острое зрение Ника позволяло увидеть пломбы на рычагах. Вдова икнула, попытавшись оторвать от себя прицепившегося, как клещ, боевого напарника. Безрезультатно.
     Белая, как мел, Романофф вздохнула, но махнула рукой на происходящее, хотя ее мелко потряхивало. Не каждый день видишь свою собственную смерть, да еще и такую… Натуральную. Бартон затих, стискивая ее в объятиях.
     Блондины исчезли, словно их и не было. Впрочем, теперь Ник был уверен, что их тут действительно не было. Мужчина покачал головой, бросив взгляд на пустые пенные ловушки, дал отмашку заместителю остановить всеобщую мобилизацию и тихо сел на стул, снова бросив взгляд на Вдову. Намеки на предательство Фьюри крайне не понравились.
     Да, высказаны они были так, что можно подумать многое, в том числе и то, что Локи просто соврал, но на то Ник и был директором, чтобы предусмотреть все что угодно, включая и такой, не слишком приятный, вариант. Поэтому всех членов «Щ. И. Т.» постоянно проверяли и перепроверяли, ну а то, что ничего не нашли… Плохо копали!
     Когда Ник принял решение ввести Вдову в состав организации, то хорошо представлял, с кем ему придется иметь дело.
     С агентом, прозвище которого слишком уж верно передает суть характера. Несколько мужей, и все почему-то погибли от несчастных случаев. Уже это подозрительно. Кроме того, учитывая ее специализацию — шпионаж… Ник прекрасно знал, что пусть Наташа и находится на пике формы, пусть ее тело гораздо сильнее, быстрее, гибче, чем у обычного человека, пусть она на равных может сражаться в рукопашной с элитными бойцами, в первую очередь ее обучали использовать преимущества внешности.
     Именно этот момент Фьюри почему-то подспудно не нравился, в чем директор прекрасно отдавал себе отчет, называя оперативницу «медовой ловушкой» — судьба супругов Романофф как бы намекала, но на трезвую оценку навыков данное мнение тем не менее не влияло. Хотя постоянное кокетство доставало по полной программе.
     Вдова жить не могла без флирта, даже во время боя находила момент для стрельбы глазами, но это можно было пережить. В последнее время Ника беспокоило повышенное внимание Вдовы к Старку и Беннеру. Что Халк, что Железный человек были крайне важны для организации. Позволить им попасть в лапы Черной Вдовы?
     — Что произошло? — Коулсон присел рядом, вырывая из размышлений.
     — Нам погрозили пальцем, — лаконично пояснил Ник. Фил задумчиво поджал губы.
     — Успешно?
     — Даже слишком, — вздохнул Фьюри, вставая. — Господа. Прошу всех ко мне по очереди, надо записать все, что вы запомнили. Начнем… с агента Романофф.
     Вдова утешающе похлопала друга по руке, встала и плавно переместилась к столу. Ник защелкал клавишами.
     — Итак? Что вы видели, агент?
     Слова о верности сильно беспокоили.
     ***
     — Ну вот, — Люк довольно потянулся. — Пора домой.
     — Зачем ты это сделал, брат? — тихо спросил Тор, испытующе глядя на Локи. — Я понимаю, иллюзия, но зачем?
     — Затем, мой дорогой брат, — пояснил Люк, — что я хочу, чтобы у наблюдателей сложилось обо мне определенное впечатление. И о тебе, кстати.
     Тор медленно кивнул. Бог грома воинские хитрости прекрасно понимал и уважал, хотя и предпочитал действовать крайне прямолинейно. Впрочем, с его силой…
     — А они были?
     — Наблюдатели?
     — Да.
     — Были. Меня беспокоит кое-что… — признался Локи. — В последнее время творится… странное. Всплывают давно забытые артефакты, непонятно откуда вылезают, казалось бы, давно похороненные личности, к Земле неожиданно притянулось чужое внимание. И это мне не нравится.
     — Враги? — сузил глаза Одинсон.
     — Да. Но… я не знаю кто.
     — А… это?
     — Пусть думают, что я жесток, тщеславен и чудовищно эгоистичен. Что я высокомерен и считаю других грязью. Пусть меня недооценивают.
     — Если ты силен — притворись слабым?
     — Именно, — кивнул Локи. — Но и выставлять себя тряпкой тоже чревато. Лучше так. Сильный, но самонадеянный. Чувствую, мне это пригодится.

Глава 3 Кто ходит в гости...

     Прошлое
     Один, конечно, был тем еще бородатым козлищем, на взгляд Люка, однако была у него черта, которая ситху очень импонировала.
     Всеотец не делал различий между своими детьми.
     Он не выделял, не отпинывал прилюдно, не отпускал глубокомысленных замечаний в никуда, зная, что их обязательно услышат присутствующие и сделают соответствующие выводы.
     Очень хорошая черта характера, особенно в свете того, что Царь асов был тем еще ходоком по молодости, и брак, пусть и по расчету, этого не изменил.
     С браком аса вообще было… забавно.
     Фригга, или как правильно звали ее на родине — Фрейя, родилась в Ванахейме в царской семье, и являлась родной сестрой Фрейра, нынешнего монарха этого мира. Выгодная партия для сына Бера, который воссел на Золотой трон.
     По всем параметрам отличная партия, которая помогла скрепить союзный договор: между Асгардом и Ванахеймом закончилась очередная война. Вернее, не совсем закончилась, просто прекратились боевые действия, прямое насилие перешло в дипломатический садизм, и от холодного напряжения устали обе стороны.
     Тут тебе и потери в живой силе, но самое главное — в деньгах.
     Асгард и Ванахейм издревле торговали, асы и ваны заключали браки, так как обе расы были практически идентичны, и такое положение дел вышестоящих не устраивало.
     Дипломатические ухищрения ломали лед недоверия и стены откровенного противодействия долго, пока не закончились банальным решением.
     Брак.
     Один, в отличие от своих братьев Вили и Вё, был холост, у Фрейра как раз была сестра на выданье… вопрос со свадьбой решился сам собой.
     Возможно, это был бы обычный династический брак, полезный для всех, равнодушный и не очень желанный, если бы не одно «но».
     Фрейя, или как ее называли на асгардский лад — Фригга.
     Золотоволосая красавица, умная, сильная, способная завязать врага узлом как метафорически, так и физически, юная принцесса при встрече с Одином одержала свою первую крупную победу.
     Сын Бёра влюбился.
     Один был гораздо старше своей будущей супруги, слава о его похождениях гремела по всем Девяти мирам, что не помешало асу влюбиться, как мальчишке.
     Фригга это заметила.
     К Одину она особого какого-то негатива не испытывала: да, их царства воевали. Так что? Не в первый раз. То асы шли в набег, то ваны возвращали любезность, то они скопом шли стенка на стенку по причине любви к драке. Вся история Асгарда и Ванахейма изобиловала войнами, перемириями и напряженными периодами между двумя этими состояниями.
     Поэтому к предполагаемому браку Фрейя отнеслась без особого восторга, но и без отвращения, скорее как к жизненной необходимости. И влюбленность Одина девушке польстила.
     Ей повезло.
     Со свадьбой спешить не стали, решив сделать все красиво, Один начал ухаживания, которые были приняты благосклонно, и к моменту вступления в брак Фрейя, ставшая Фриггой, в своего супруга была даже немного влюблена.
     Неимоверная удача и повод для радости.
     Нельзя сказать, что все было безоблачно, характер у Одина тот еще оказался, однако Фригга была в первую очередь умной женщиной, пытающейся найти во всем плюсы, ас свою жену любил… В конце концов и она его тоже искренне полюбила.
     Тем более что развод в таких браках не предусмотрен, разве что по причине безвременной смерти одного из супругов.
     Время шло, Один все так же мотался по мирам, удерживая свои владения мечом и другими не слишком гуманными методами, Фригга в его отсутствие следила за порядком, а когда и отбивала нападения слишком хитрых врагов.
     В принципе, для царственной пары — отличная жизнь, если бы постепенно Один не вернулся к старым привычкам.
     А именно — к хождениям «налево».
     Ладно, с этим тоже можно было смириться.
     В конце концов, Фригга была не первой и не последней женой, которую искренне любят, но которой, тем не менее, изменяют, если бы не одно «но».
     Один искренне любил детей.
     Своих.
     И совершенно не собирался лишать отпрысков, пусть и рожденных вне брака, положенных его потомкам привилегий.
     Первым сюрпризом стал Тор.
     Один захаживал к Йорд неоднократно. Пусть ас не любил йотунов (особенно живущих в Ётунхейме), но к некоторым относился благосклонно. Могущественная красавица благосклонность вернула, но никаких поползновений в сторону статуса постоянной любовницы не делала. Насколько Люку было известно, Йорд просто решила не отказываться от хорошей компании на ночь.
     В результате Один приобрел вожделенный статус папы, получив на руки крепенького бутуза, а Йорд куда-то ушла, избавившись от бремени. Судя по всему, ребенок воспринимался ею всего лишь как временная проблема, успешно решенная.
     Фригга была неприятно удивлена подарком супруга, но устраивать скандал не стала. То ли решила не позориться, то ли хотела поберечь собственные нервы, то ли поняла, что уж ребенок в своем происхождении точно не виноват.
     Тор был принят как ее собственный сын, а Один сразу придал бастарду легитимный статус.
     Через пару лет сюрприз повторился: Один принес Локи. Тут было проще, с одной стороны — кровным сыном Всеотца малыш не являлся, но и труднее, с другой — уже два признанных сына, но ни один из них не рожден в браке.
     Через пятнадцать лет ситуация немного выправилась, и Тор с Локи наблюдали за невменяемым от счастья Одином, поднимающим на широких ладонях к небу закутанного в пеленки младенца.
     Его первого сына от Фригги.
     Бальдра.
     Румяный младенец с золотым пушком на голове счастливо показывал беззубые десны и просто лучился счастьем. Тор умиленно сюсюкал, не отвлекаясь на хихиканье служанок и придворных дам, а Люк задумчиво жевал губу.
     Люцифер видел гораздо больше.
     Бальдр светился. Он буквально сиял, словно небольшое солнце, напоминая Скайуокеру о давно ушедшем в Силу Кеноби.
     Хотя имелись и отличия…
     Пока что свет Бальдра был мягким и теплым, словно плюшевым. Он вызывал умиление и нежность. Кеноби таким не был. Гранд-магистр возрожденного Ордена Джедаев и третий Избранный Силы, по авторитетному мнению Люка, был полон сострадания, готовности помочь и утешить, а также защитить, в том числе превентивно и радикально. Мягким и плюшевым он точно никогда не был: мужчина всю жизнь боролся, то «за», то «против», и пацифистом его назвать нельзя было при всем желании, разве что миротворцем.
     А что?
     Как помирит, так мало никому не покажется.
     Оби-Вана Люк вспоминал с теплотой: джедай многому его научил, благо опыт имел неимоверный. И видеть его подобие было приятно. И немного тревожно.
     Люк не знал, то ли это выверт психики, то ли инстинкты резко вышли из комы, но это сияние вызывало желание защитить от наполняющих мир опасностей. Значит… Так он и сделает.
     Сила настойчиво шептала, что в скором будущем благодаря Бальдру у Люка появится много объектов для не самых гуманных опытов. Надо ведь на ком-то отрабатывать изученные магические приемы! Не на своем же окружении или на друзьях Тора, хотя иногда и очень хотелось.
     Свита Тора вообще заслуживала отдельного разговора.
     Друзей наследник трона подобрал себе соответствующих, таких же веселых раздолбаев, как и он сам. Вольштагг, Огун и Фандрал. Все — сыновья высокородных асов, с детства вертящихся рядом с Тором. Дружить они начали не сразу, с Огуном и Фандралом Тор даже пару раз дрался насмерть, получив за это втык от родителей, что не помешало потом им всем прийти к выводу, что только в хорошей драке рождается настоящее боевое братство.
     Люк лишь посмеивался, наблюдая за напыщенными малолетками, и плевать ему было, что внешне он еще моложе.
     Главное ведь не тело, а сознание, а оно и у Тора, и у его дружков было откровенно детским. Не то что у прожившего не один век Люцифера. Впрочем, его это не волновало, у Люка были более важные проблемы, к примеру, обучение магии у Фригги, которая в этом могла заткнуть за пояс даже своего супруга.
     Да, как ни странно, Один тоже был колдуном, хотя и во вторую очередь. В первую царь являлся воином.
     Вообще отношение к магии у асов было довольно интересным. Все знали, что она есть. Многие что-то умели. Немногие умели даже очень хорошо… Однако больше всего асы ценили воинскую доблесть.
     Сражения и бои. С оружием, без оружия… Как угодно, но физическая сила стала почти культом. Искусных воинов воспевали в песнях и сказаниях, и скальды почитались наравне с теми, кто мог взмахом копья разрубить муху на две половинки.
     А вот колдунов не любили. Уважали, но не любили.
     То, что Один — маг, знали все, хотя при этом хвалили его за воинскую доблесть и хитроумие, а то, что ас может убить не только мечом или Гунгниром… дело второстепенное.
     Сын Бёра был воином и только потом магом, хотя именно он принес в Девять миров знания о рунах, заплатив за них собственным глазом и клинической смертью.
     Фригга была достойной супругой. Она была не сильнее своего мужа, но гораздо искуснее, и именно она с удовольствием стала преподавать Люку магию, открывая тайны мастерства, что неожиданно не очень понравилось Одину.
     Ас хмурился, но возражать напрямую не стал: слишком часто Один видел, как Локи вытирает полы Стражами и всеми желающими. Тору было фиолетово, ему и так весело жилось, а вот его друзья иногда высказывались очень неоднозначно.
     Впрочем, все было нормально, пока к свите Тора не присоединилась Сиф.
     Люк как раз сопровождал мать в поездке на родину, в Ванахейм. Фригга решила проведать родню, похвастаться успехами подросшего сына в тонком искусстве сейда, как называли ваны колдовство.
     Фрейр сестру встретил как подобает, со всеми почестями, закатил пир, потом пообщался в неформальной обстановке.
     Эта встреча, первая за семнадцать лет жизни Локи, показала, насколько Фрейр умен. Показателем стало отношение к практикующему считающееся женским занятие племяннику.
     Люк знал, что к сейду — искусству ловушек — относились как к занятию, более приличествующему женщинам, чем воинам. Для ситха, отлично знавшего, насколько страшной, могущественной и величественной может быть тонкая наука колдовства, подобное было странностью. Огромной и непонятной.
     Люк обучался ритуалам на Коррибане, а ситхи никогда не делали никаких гендерных различий в обучении. Или ты это можешь — не важно, кто ты, — или ты являешься мертвым неудачником. Сугубо практичный подход, обеспечивающий максимальное выживание организации… Впрочем, точно такое же отношение было и у джедаев.
     Крайне показательно, тем более что и термин «ситх», и термин «джедай» были применимы к любым разумным, независимо от вида, расы и пола.
     Никаких поблажек.
     Для Люка любое знание было в первую очередь оружием. Чем-то, что поможет выжить, проложить дорогу к личному светлому будущему и уничтожит препятствия и врагов. И колдовство он воспринимал именно так.
     Оружие.
     Поэтому странная избирательность местных обитателей, воротящих носы от великолепной возможности нанести своим врагам добро и причинить справедливость, воспринималась с толикой недоумения, особенно в свете того, что Один не чурался этого искусства, достигнув в нем немалых высот.
     Да, царь не выпячивал свои достижения на ниве колдовства, но и секрета из них не делал.
     И вот так вот нос морщить?
     Двойственное отношение проявлялось во всем. Если вёльв уважали, то вот сейдменов — не очень. Над мужчинами-колдунами посмеивались с жалостью, словно над неполноценными. Этим даже ваны страдали… Однако Фрейр — нет.
     Узнав от сестры, что его племянник демонстрирует успехи, царь ванов на миг задумался, но ничего не сказал, только покивал с равнодушным выражением лица, словно мужчина не мог определиться, как это воспринять. Люк отметил внимательный взгляд дяди: Фрейр стал наблюдать.
     Мужчина следил не только сам, Люк отлично чувствовал направленные на него взгляды стражей, нескольких слуг, пары придворных… Целая сеть соглядатаев.
     Сразу вспомнилось детство, да и юность, когда о каждом его чихе докладывали деду, и приходилось всегда держать лицо, чтобы не опозориться… Или не дать заполучить на себя компромат. Палпатину, да и всем остальным.
     В принципе, привычное положение дел.
     Визит в Ванахейм растянулся почти на месяц, который Фригга провела весьма продуктивно, да и Люк тоже постарался создать о себе хорошее мнение, проведя несколько показательных боев со Стражами дяди. На его разминку и тренировки обычно пялилась целая толпа.
     Фрейр только приветливо улыбался, демонстрируя дружелюбие, но окончательно подобрел после того, как стал свидетелем создания Иллюзии. Люк ощутил, что вот это мужчину проняло, вызвав какое-то не слишком приятное воспоминание, уж слишком холодным и отстраненным стал взгляд вана. Фрейр только моргнул, когда Люк снял иллюзию, выйдя из вроде пустого угла на свет божий, лениво вертя в пальцах небольшой метательный кинжал, превратившийся в розу, которую ситх элегантно предложил матери.
     Фрейр задумчиво прищурился, что-то соображая, а потом расцвел гораздо более теплой улыбкой, чем раньше.
     Прощался он с Люком очень по-родственному.
     Довольные поездкой Фригга с Люком вернулись домой, где ситха ожидал сюрприз: в компании Тора появилась особа женского пола.
     В принципе, учитывая возраст сына Одина, ничего удивительного, однако некоторую странность Люк обнаружил. Его брат обожал войнушки, пирушки и женщин. В последних недостатка не было: мало того, что он являлся принцем, так и внешность не подкачала, да и характер компанейский, что только шло в плюс.
     Тор насильно не лез, но пропускать откровенно или не слишком зазывающих хорошо провести время не спешил, чем добавил матери головной боли: царица только и успевала накладывать на сына противозачаточные заклинания, не желая стать бабушкой раньше срока. Однако Сиф явно не вписывалась в эти стройные и благоухающие духами когорты.
     Высокая, жилистая, хотя и с неплохой фигурой, запакованной практически в полный доспех, Сиф не спешила одеваться, как приличествует юной деве, в платье, а четко и недвусмысленно позиционировала себя как воина. Она носила доспехи, постоянно тренировалась в компании Тора и его друзей, а также стражей и валькирий, резко пресекала все попытки познакомиться поближе с романтическими целями и вела себя не слишком дружелюбно.
     Люк поначалу только пожал плечами, запомнив новое лицо в окружении брата, и перестал обращать на нее внимание. Сиф платила взаимностью, настороженно наблюдая за вторым наследником Одина, явно не зная, как себя вести с не проявляющим хоть какого-то интереса к ней парнем.
     Все было тихо и спокойно, пока друзья Тора не стали свидетелями достаточно обыденного явления: использования Люком Силы, или, как ее тут называли, Магии.
     Произошел этот незначительный, с точки зрения Люка, эпизод вечером, после очередной тренировки. Люк с Тором хорошо позвенели мечами, проводя тренировочный поединок, пока Фандрал и остальные громкими криками выражали свое восхищение. Вернув мечи на стойку, Тор одобрительно хлопнул брата по плечу, подхватил тонкое льняное полотенце и вышел из зала, на ходу вытирая потное лицо. Люк задержался, машинально подхватив Силой кубок с водой — очень пить хотелось.
     К тому, что принц постоянно левитирует вещи, во дворце уже успели привыкнуть: Люк совершенно не собирался отказываться от наработанных годами рефлексов и привычек, приучая окружение к мысли о том, что вокруг него постоянно происходит что-нибудь этакое.
     Один и Фригга привыкли, слуги тоже не делали из этого трагедию, тем более что Люк не наглел, решив пойти долгим путем, даже Тор воспринимал все как само собой разумеющееся.
     И тут такая острая вспышка неприязни, долетевшая эхом до вернувшего кубок на поднос Люка.
     Ситх успел увидеть спешно удалившуюся Сиф, взмахнувшую длинной золотой косой, но не придал особого значения в принципе достаточно часто ощущаемому негативу.
     Ну перекосило девчонку, так что?
     Локи не собирался с охами и ахами на цыпочках обходить чье-то нежное и хрупкое эго и моральные ориентиры, ему на них плевать. Надо будет — шипованные сапоги наденет, а то и станцует.
     И подстраиваться под чьи-то рамки не станет.
     Этот мелкий и незначительный эпизод прошел мимо, как и множество подобных ему, вот только через некоторое время Люк отметил неприятную тенденцию.
     Трио Воинов, как называли друзей Тора, начало медленно менять свое к нему отношение.
     В принципе, младшего брата Тора Фандрал и прочие уважали: Люк слишком часто вытирал ими пол на тренировках, чтобы его сочли хиляком. Да, парни знали, что Люк изучает сейд у своей матери, но шуточек на этот счет не отпускали — после того как принц показательно переломал вздумавшему шутить Огуну сразу обе руки в шести местах, мысли о подобном из их голов вымело, тем более что попытка Фандрала восстановить справедливость не увенчалась успехом. Что с того, что воин был старше и тяжелее Локи на двадцать килограмм?
     Настоящих Одаренных физические ограничения никогда не останавливали, особенно если они ставили себе цель выйти за рамки, наложенные телом.
     Локи потребовалось еще несколько показательно жестоких боев, чтобы до друзей Тора окончательно дошло: он тоже воин, просто изучающий колдовство для личного пользования, ну и время от времени приходилось повторять процедуру, освежая память, после чего Трио его основательно зауважало, а Тор и так не сильно акцентировался на особых умениях брата.
     И тут ситх отметил, что то ли эффект целительной профилактики словесного недержания и запора мыслей слегка снизился, то ли еще что, но воины вновь начали косо на него поглядывать. Причину такого изменения Люк нашел не сразу: в то время он был крайне занят, то разъезжая с матерью по Асгарду, то отправляясь с ней же в дипломатические поездки. Дома они бывали наездами, и год почти непрерывных путешествий Люка немного напряг.
     Фригга, как царица Асгарда, наносила визиты один за другим, оставляя чуть подросшего Бальдра на попечение нянек, хотя это женщине ужасно не нравилось: как любая мать, она не хотела терять ребенка из виду. Однако долг правителя превыше всего, тем более что и Один мотался постоянно то в Ванахейм, то в Альвхейм, то еще куда, а Тор оставался во дворце вместе с друзьями.
     Однако этот тяжелый год закончился, жизнь вновь стала размеренной, войдя в привычную колею, и Люк, привычно скрестивший с братом клинки, с изумлением услышал от поддерживающих Тора болельщиков пару двусмысленных сальных шуточек.
     Под тяжелым взглядом голубых глаз Фандрал стушевался, но вскоре неприятный эпизод повторился. И это уже было не смешно.
     Люк вновь промолчал, но не от слабости, а от банального изумления и недоумения. Что поделать, ситх привык, что к нему с самого начала относились очень серьезно, буквально с рождения. Падме, его мать, знала, что ее ребенок пошел в отца, и рассчитывала на определенную схожесть в поведении, шепча свое напутствие в уши младенцу. Йода и Кеноби буквально видели и чувствовали его потенциал, тоже строя уже свои планы, включающие, ни много ни мало, убийство двух Владык ситхов и развал Империи. Когда в пять лет он столкнулся с Вейдером и Палпатином, уже они начали обдумывать планы, использующие все возможности так чудесно попавшего к ним в руки потомка Избранного — того, кого тоже считали таковым.
     Никто и никогда даже в мыслях не называл Люка слабаком, глупцом или просто недалеким созданием, которым, при нахождении правильной мотивации, можно вертеть как угодно, пиная в нужную кукловоду сторону.
     И чем старше Люцифер становился, идя по тернистой дороге Владыки и Императора, тем больше его боялись и уважали.
     В этой вселенной Люк, ставший Локи, продолжил жить так, как привык, не собираясь скрывать свои навыки и умения. Да, он не слишком ими светил, не переходя границ гения, однако при тренировках любой желающий мог понять, насколько высокого класса он боец. Причем такой, который миролюбием и милосердием не отличается — даже Стражи, все поголовно прекрасные бойцы, ведь других в Гвардию не брали, не чурались при спаррингах применять все свои навыки, так как Люк, с детства привыкший к использованию боевого оружия, сдерживаться не хотел, оставляя на память партнерам переломы и раны. Эйнхеррии не возражали — Одина и Асгард охраняли настоящие адреналиновые маньяки, радующиеся любой возможности изрубить кого-то в капусту, как празднику. Валькирии, личная гвардия Фригг, тоже были теми еще оторвами, хотя про этих суровых дам можно было заявить, что еще они печь пироги и вышивать умеют.
     Да, поначалу, пока тело не подросло, Люку приходилось нелегко, что не мешало ему одерживать победы: нельзя задавить силой, можно применить хитрость — грязной драки никто из асов не чурался.
     Ну а про высокое искусство интриг, к которому Люцифер питал нежную привязанность, он пока не слишком распространялся, лишь приобретя славу не только хорошего воина, умеющего мечом махать, но и умного, который явно далеко пойдет.
     Поэтому даже Один промолчал, когда Люк изъявил желание научиться сейду, упирая в аргументации на умения самого Всеотца. А уж когда ас увидел, что мечемахательство и прочие боевые дисциплины не пострадали, то царь и вовсе отстал, лишь иногда хмурясь для проформы.
     И шуточка Вольштагга, с недвусмысленным намеком на то, что благодаря обучению колдовству Люк станет женоподобным со всеми вытекающими из этого последствиями, привела последнего в ступор.
     Это было глупо, ведь друзья Тора не раз валялись на полу, скрючившись от боли, во время тренировок с Локи, они видели его умения, и вот так вот ляпнуть?
     Это было глупо, глупцами, при всех своих недостатках, парни не являлись, разве что раздолбаями, а значит, это было странностью.
     И что самое интересное, как обнаружил слегка коснувшийся Силой разума Вольштагга Люк, данное оскорбление было произнесено намеренно. С целью унизить и уязвить.
     Тор, как раз натягивающий на себя войлочную куртку, замер, едва не разинув рот, Огун и Фандрал выпучили глаза. Вольштагг смутился, но тут же с вызовом вскинул подбородок, упрямо уставившись на заледеневшее лицо Люка, стоящего у стойки с тренировочным и боевым оружием. Сиф отсутствовала, но у ситха было полное понимание того, что каким-то образом девчонка в этом замешана. Впрочем, этот момент Люцифер твердо решил прояснить позже, а сейчас…
     — Женоподобный, значит… — мягко произнес ситх, проводя взглядом по стойке, где лежало и висело самое разнообразное оружие, немного затупленное во избежание летальных повреждений, после чего повернулся к боевым образцам. — Какая прелесть! Одним махом оскорбить меня, моего деда, а также Всеотца. Вольштагг! Да вы просто юный гений! Даже не знаю, аплодировать или ужасаться.
     — Что? — Тор шагнул вперед, хмурясь, Вольштагг недоуменно выпучил глаза. Стражи, стоящие у стен, наблюдающие за тренировками, переглянулись: вид у воинов стал крайне внимательным.
     — А ты, видимо, не расслышал, брат, — острозубо улыбнулся Люк, наконец делая свой выбор. — Вольштагг, один из твоих подчиненных, брат, только что заявил, что, изучая сейд, я стану женоподобным и в результате перестану любить девушек, переключившись на особ своего пола. Так же как и все остальные мужчины, знакомые с этим искусством — а первым и самым сильным в настоящий момент у нас является кто? Всеотец, разумеется, который обучался у своего отца, Бера.
     — Но… — проблеял, бледнея, Вольштагг под потрясенным взглядом застывшего на месте Тора. — Нет! Я не то имел в виду!
     — Что вы, Вольштагг, — промурлыкал Люк, беря в каждую руку по шестоперу — длинной палке с рукоятью, на конце которой были намертво приварены шесть толстых стальных пластин. Без шипов или острых граней. — Не преуменьшайте своих достижений! Мы все правильно поняли. Вы сказали: «Как и все ублюдки, научившиеся этой дряни». Я правильно процитировал?
     Стражи шагнули вперед, положив ладони на рукояти мечей. Огун с Фандралом переглянувшись, застыли, не зная, что делать: то ли броситься вперед, спасая друга-идиота, то ли отступить назад под разъяренными взглядами Стражей и Тора.
     Люк плавно описал круги шестоперами и предвкушающе оскалился. Голубые глаза принца стремительно наливались золотом, отчего осознавшего, какую глупость он совершил, Вольштагга бросило в холодный пот.
     — Вы оскорбили меня и мою семью, Вольштагг, — шагнул ближе Локи, с наслаждением поведя плечами. — За свои слова отвечать надо. Я понимаю, что вы еще не выросли, мозг атрофирован пьянками и дурным окружением, но это не оправдание. В круг. Пожалуйста… — нежно прошептал ситх, крепче сжав хватку на шестоперах.
     Осознавший, что он только что натворил, воин с отчаянием огляделся, но сочувствующих не было, а вот злых взглядов прибавилось: в двери просочилось еще около десятка Стражей, которым соратники спешно объясняли, что происходит.
     — Прошу простить… — начал было Вольштагг, но Люк прервал его взмахом шестопера.
     — Обязательно. Как только, так сразу.
     Граненая головка шестопера с глухим стуком встретилась с наплечником. Вольштагг отшатнулся, скривившись. Люк на миг замер, а затем бросился вперед.
     Подошедшие Стражи жадно наблюдали за экзекуцией, встречая одобрительным ворчанием каждый удар принца. Тор сжимал кулаки, разрываясь между яростью и желанием защитить друга. Огун с Фандралом молча стояли у стены, даже не обратив внимание на подошедшую Сиф.
     Вольштагг сопротивлялся отчаянно. Он понимал, что его не убьют прямо тут, однако просто подставляться под удары, принимая наказание, тоже не хотел. Двуручный меч гудел и звенел, отражая удары шестоперов, но это не слишком помогало, хотя, благодаря легкой броне, ран пока не было.
     Люк скользил вокруг Вольштагга, плетя смертоносный узор шестоперами, с гудением разрывающими воздух. Ситх не был зол, понимая, что парень просто проходит стадию самоутверждения, когда мальчишки пытаются строить из себя крутых мужиков, да и мысли эти ему в голову вложили. Однако спускать с рук попытку оскорбить, причем намеренно, Люцифер не собирался, устраивая урок для всех причастных. Тем более что в один из моментов он заметил крайне недружелюбный взгляд Сиф.
     Шестопер размозжил пальцы правой руки, и Вольштагг с шипением уронил меч, выхватывая левой длинный кинжал, скрещивая руки перед собой в попытке закрыться. Люк шагнул в сторону, пропуская кинжал, один шестопер ударил по ребрам, ломая их. Второй ударил по наплечнику, раздался хруст. Вольштагг вскрикнул.
     Шестоперы замелькали, выбивая на теле парня четкий ритм. Внимательно следящие за происходящим зрители слышали, как трескаются кости, лопается легкая броня, как с глухим стуком граненые головки встречаются с мышцами воина, превращая их в отбитое молотком повара мясо.
     Последними ударами Люк раздробил Вольштаггу голени, и тот упал, хрипя и сжимая зубы от боли.
     — Вы прощены, Вольштагг, — мило улыбнулся Люк, вынимая руки из петель на рукоятях. — С моей стороны.
     — Еще раз… Прошу… Прощения… Князь Локи, — тяжело выдохнул валяющийся на полу избитый до полусмерти парень.
     Локи отвернулся от него, подошел к стойке, положил шестоперы, молча развернулся и вышел, провожаемый одобрительными взглядами Стражей и неприязненным — Сиф. Он направился в сторону кабинета Одина: требовалось немедленно поговорить с асом, а также с Фриггой.
     Пора разобраться в проблеме.
     Однако, пройдя метров двадцать, Люк остановился, нахмурившись. Его преследовало ощущение, что он что-то или упустил, или не так понял. И произошедшее — результат именно такого упущения. Поэтому Люк развернулся, стремительным шагом направляясь к целителям, куда Тор оперативно поволок не способного двигаться друга.
     ***
     — Что происходит, Вольштагг? — гневно громыхал Тор, уперев руки в бока. — Тебе что, медовуха слишком сильно в голову ударила? Что происходит?
     — Вот и мне интересно, — Люк невозмутимо прошел в палату, не обращая внимания на недружелюбные взгляды друзей избитого. Отогнав легким движением пальцев суетящуюся пожилую асинью-целительницу, ситх повел ладонью, сканируя Силой тело Вольштагга. Переломы, размозженные мышцы, лопнувшая кожа, сотрясение внутренних органов, трещины. Ничего опасного и смертельного.
     Вольштагг замер, настороженно наблюдая. Сиф шагнула вперед, сжимая кулаки.
     — Локи! — прошипела девушка. — Если ты думаешь…
     — В отличие от вас, я как раз думаю, — оборвал ее Люк, поставив диагноз и прикинув очередность лечения. — Итак, — голубые глаза впились в замершего парня, — по-хорошему или по-плохому?
     — По-хорошему! — едва не свалился с койки Вольштагг. Люк согласно кивнул, его руки засветились белоснежным светом, под действием которого раны начали затягиваться, а сломанные кости соединяться, срастаясь.
     Все подались ближе, зачарованно наблюдая за процессом, целительница благоговейно прижала руки к груди.
     — Ну вот, — Люк удовлетворенно кивнул. Исцелять Вольштагга полностью он не стал, срастив переломы и закрыв раны. — Поваляешься здесь седмицу, подумаешь над своим поведением. А теперь рассказывай, почему ты такую глупость спорол.
     Вольштагг бросил на смутившихся друзей быстрый взгляд, отмеченный и Тором, и Люком.
     — Так-так… Мы чего-то не знаем?
     Тор недовольно сложил руки на груди.
     — Вольштагг?
     Парень тяжело вздохнул, навострившая уши целительница, которую никто и не подумал выгонять, невозмутимо шагнула ближе, делая вид, что занята здоровьем пациента.
     — Ну… Э-э-э… — промямлил Вольштагг, пряча взгляд. Целительница мимоходом ткнула пальцем в больное место, намазывая мазь. Парень скривился, Огун с Фандралом, видя, что дело приобретает нехороший оборот, попытались слинять. Локи демонстративно щелкнул пальцами, устанавливая Барьер Силы. По губам целительницы пробежала ехидная улыбка. Раздраженный всеми этими телодвижениями Тор, которого тайны манили, как песнь сирен, угрожающе наклонился, нависая над не имеющим возможности удрать другом.
     — Мне долго ждать?
     Вольштагг осмотрелся, понял, что помогать ему никто не будет, и принялся облегчать душу.
     Поведанное им многое расставило на свои места, заставив Люка покачать головой.
     Как выяснилось, Тор не постоянно сиднем сидел во дворце, пару раз его забирал Один, и отлучки длились не меньше месяца каждая. Естественно, оставшиеся без присмотра раздолбаи не придумали ничего лучше, чем поискать на свои задницы приключений, предвкушая, как будут воспевать собственные подвиги, подкрепляя их трофеями.
     В принципе, привычное для многих времяпровождение, вот только получилось не очень.
     Шляющиеся где попало друзья напоролись на самого натурального колдуна-сейдмана.
     Получилось все очень забавно: погнавшись за какими-то цвергами, явно спершими где-то чужое добро, парни не учли, что мчались карлики очень уж целенаправленно, не отвлекаясь на оказание сопротивления. Предвкушавшие бой и собирание трофеев друзья совершенно внезапно очутились возле словно выросшего из-под земли дома, к которому радостно рванули цверги, а потом из него выскочил хозяин, и Трио вместе с Сиф пришлось бежать в обратную сторону так же быстро, как они мчались за добычей.
     Груды земли полетели, словно атакующие осы, карлики злобно скалились, хихикая и тыкая пальцами, а сейдман — страшный облезлый старик, скрюченный и немощный, только презрительно плюнул им вслед.
     О своем позоре товарищи умолчали, решив вернуться и отомстить, вот только у них ничего не вышло. Старик с легкостью скрутил малолеток, сопровождая комментариями их жалкие потуги, переломал мечи каким-то заклинанием, отпинал, попутно вытерев о них грязные сапоги, и исчез.
     Мстители остались ни с чем.
     Да, им удалось вырваться и не получить сильных повреждений, но…
     Глубина позора усугублялась тем, что воины потерпели сокрушительное поражение от старика, не удосужившегося хоть что-то сделать физически. Их скрутил не воин-маг, которому и проиграть не зазорно, а противный колдун, в жизни не поднимавший ничего тяжелее ложки.
     Пережитое все не давало покоя, Сиф бубнила не переставая, Вольштагг мучился осознанием провала, и когда Локи на их глазах с легкостью сотворил нечто колдовское, воспоминания хлынули лавиной.
     Вольштагг все говорил и говорил, а Люк автоматически вылавливал из его слов нужное, наконец сообразив, что же его смущало.
     Асы и ваны не любили сейдманов, тех, кто занимался чистым колдовством. Такие колдуны обычно не имели физических данных, чтобы владеть оружием, и компенсировали немощь магией. Зачастую крайне недоброй…
     Таких боялись, потому что в погоне за властью они частенько устраивали настоящие местные Концы Света, и бороться с ними было крайне затруднительно. И когда какого-нибудь героя, выходившего — не жалея жизни и здоровья! — против чудовищ, скручивал в бараний рог сопливый сморчок…
     Асы и ваны уважали воинов-магов. Тех, кто мог и мечом нашинковать, и соратников защитить от какой-нибудь волшебной напасти, проявляя свою мощь во всей красе. Сейдманы же зачастую пользовались заемными силами, используя жертвы.
     Настоящий маг же является стихийником. Он был частью Магии, раскрывая ее дары, а не воруя их исподтишка, расплачиваясь чужими жизнями.
     Люк улыбался, слушая рассказ, попутно размышляя над тем, что и ему довелось узнать на собственной шкуре, как вредит зашоренность сознания. Он ожидал коварных интриг, а получил детские обиды.
     Да… Это тебе не тайны Корусантского двора! А обида, которая долго кипела, кипела да и полилась через край, снеся остатки здравого смысла. Видимо, действительно парней поражение зацепило, раз вот так вот ляпнули.
     Но хамства это все равно не оправдывало.
     — Итак, — Локи огляделся, придвинул стул и элегантно на нем развалился. — Я правильно понял? Вас слишком сильно напинали в задницы, и детская обида выдавила остатки мозгов через уши.
     Сиф побагровела, сжав кулаки. Юная воительница набрала воздуху в грудь, но сказать ничего не успела.
     — А вы, Леди Сиф, — сарказм так и капал с языка блондина, — вообще молчите. Вас что, не воспитывали? Если я дал разрешение обращаться ко мне по имени, то это не значит, что я потерплю откровенное хамство. И вообще. Я понимаю, в отличие от этого Великолепного Трио, вы, Леди Сиф, более обделены природой. В смысле, физической силой… Все-таки женщина… Вроде бы. Поэтому, раз уж не можете покрошить супостата мечом, будьте так любезны, составьте план, пригласите союзников. Проявите женские хитрость и смекалку. Надеюсь, такие отыщутся в закромах вашей души. Про разум я и вовсе молчу.
     Тор что-то приглушенно хрюкнул, но под взглядом брата принял невинный вид. Сиф молчала, предпринимая для этого поистине героические усилия.
     — Теперь что касается вас… Надежда родителей своих на достойное будущее… Если решили идти в поход за шерстью, а вернулись стрижеными, то это повод задуматься. И что-то предпринять. Не выплескивать свои страхи и обиды, а развиваться! Не знаете как — найдите учителей. Не имеете талантов — позовите того, кто имеет. Да, придется поделиться славой. Зато приобретете опыт, а возможно, и сумеете вынести из него мудрость.
     Парни мрачно зыркали на разглагольствующего Локи.
     — Вольштагг… Хочу спросить еще раз. Зачем ты вот этакое ляпнул? Если хотел меня разозлить, то у тебя получилось. Если хотел огрести тумаков — так мог и не стараться. Подойди, попроси… Скажи: «Я хочу тумаков». Мигом исполню твою просьбу! И даже бесплатно!
     — Да потому что ты язва!!! — не выдержал забинтованный парень. — Язва язвительная! И злоязыкая! Тебя не знаешь, чем пронять! Как тебя Тор терпит?!
     — Молча, — невозмутимо ответил Люк, мысленно отмечая, что вся эта ситуация ужасно забавляет. Прямо душой отдыхаешь… Но это в нем говорит профессиональная деформация. И дедушкино воспитание… Что поделать, все ситхи обожают мотать окружающим нервы. И решать проблемы насилием. Даже Палпатин таким страдал, хотя уж кто-кто, а он держал себя в руках годами. Что не мешало отрываться при случае на полную катушку. — А вообще… Выздоровеешь, покажете мне, где там этот кошмар во плоти живет. Давно пора развеяться.
     — А…
     — Нет. Лечить дальше не буду, — отрезал Люк, вставая. — Полежишь… Подумаешь. Тебе полезно!
     — Великий Иггдрасиль! — проворчал Огун. — Локи. Вот в кого ты такой?
     — В дедушку, — лаконично ответил Люк. Все дружно недоуменно нахмурились.
     — В царя Бёра? — уточнила Сиф. — Он же умер до твоего рождения!
     — И что? — пожал плечами Люк. — Одно другому не мешает! Мой дедушка оказал на меня поистине благотворное влияние!
     Люк вышел, целительница, чьего имени никто так и не успел узнать, ловко затянула повязку на лбу Вольштагга, завязав кокетливый бантик. Огун фыркнул, Тор вздохнул и тоже ушел вслед за братом. Трио молча переглянулось.
     — Ну ты и… — с чувством выдохнул Огун. Сиф только решила что-то сказать, как Фандрал замахал на нее руками:
     — Молчи! Ради всего святого, молчи!
     Девушка, обиженно насупившись, вылетела из помещения. Целительница покачала головой:
     — Дети…
     Седмица пролетела быстро. За ней вторая… Потом третья пошла. Никто не звал Люка с собой совершать подвиги во имя добра, справедливости и личного обогащения, и к исходу четвертой седмицы стало понятно почему.
     Стеснялись.
     Тор смущенно почесывал покрытые волдырями руки и грудь, а Великолепное Трио мрачно зыркало опухшими глазами. За спинами парней злобно сопела Сиф — золотые волосы юной воительницы, которыми та вполне обоснованно гордилась, заплетая в толстенную косу, превратились в подобие пакли, нечесаной и свалявшейся. Девушка то и дело теребила с трудом заплетенные волосы, чуть не плача от их жуткого вида.
     Люк хмыкнул:
     — Опять?
     Тор пожал плечами с самым философским видом:
     — Было любопытно.
     — Вижу, — одобрительно кивнул Люк, с интересом рассматривая багровые, словно от ожога, волдыри. — И? Помочь?
     — Мы сами! — нахмурился Тор. Люк пожал плечами, вновь погружаясь в размышления. Сигилы на спине в последнее время иногда буквально леденели, и ситх вполне закономерно предполагал, что это свидетельствует о том, что пора бы ему и провести пару ритуалов во славу Великой.
     — Сами так сами… — рассеянно протянул Люк, пытаясь определиться с жертвой. Следующие два дня о Торе с компанией ничего слышно не было, ситх заперся в своих покоях, погрузившись в глубокую медитацию, пытаясь разобраться, какой именно ритуал, где и, самое главное, над кем ему необходимо совершить.
     Результаты ситху понравились: ритуал «Великий аркан», или, как его еще называли, «Чистый сабакк», жертва — сильный Одаренный. Темный.
     — И где ж такое взять? — Люк задумчиво повертел в пальцах нож — точную копию своего любимца, оставшегося в другой вселенной. Изящное черно-серое лезвие хищно блеснуло «глазками» узора. — Надо искать.
     Искать не пришлось… Перед ужином в гостиную ввалился Тор в совершенно непотребном состоянии.
     Ас рухнул в кресло, морщась и шипя сквозь зубы от боли: волдыри полопались и присохли, начав заживать, но теперь к ним добавились язвы и мелкие, но крайне болезненные ранки, сочащиеся гноем. Ситх автоматически просканировал брата Силой и злобно раздул ноздри: вокруг тела Тора словно плавала полупрозрачная черная сеть с крючками, впивающимися в энергетику парня.
     — Локи, — вздохнул Тор, с надеждой уставившись на брата.
     — А я ведь предлагал… — произнес куда-то в пространство ситх. — Намекал… Даже прямо говорил. Говорил ведь?
     — Говорил, — сморщился ас, неудачно повернувшись в кресле.
     — Вы отказались?
     — Отказались, — буркнул Тор, пытаясь сесть так, чтобы было хотя бы терпимо. Язвы на заднице этому процессу не способствовали.
     — А раз вы отказались от моего в высшей степени доброго предложения, — голубые глаза Локи лучились теплом, — я решил перейти к меркантильным отношениям.
     Тор попытался гневно выпрямится, но у него ничего не получилось. Он вздохнул, признавая поражение.
     — Что хочешь?
     — Все живое и неживое, принадлежащее сотворившему это, — Люк указал на открывшуюся рану на руке Тора, — будет только моим. И он — тоже.
     Тор наклонил голову, разглядывая брата, улыбающегося тонкой, жуткой улыбкой.
     — Хорошо, — тяжело уронил Тор.
     — Замечательно, — проурчал Люк, едва не потирая руки от удовольствия. — Но перед тем как я пойду веселиться, надо сделать кое-что неприятное. Итак… Сядь прямо. Сейчас будем лечиться! И учти… Это будет больно.
     Тор неловко повернулся в кресле, скрипнув зубами.
     ***
     Свен, кряхтя, разогнул скрюченную спину, морщась от ясно слышимого треска. В пояснице хрустнуло, старик отдышался и бодро заковылял в кухню. В животе урчало, напоминая о том, что пора бы позавтракать. Плотно.
     Порадовавшись хорошему аппетиту, Свен настрогал окорок, достал лепешки и даже поставил на огонь котелок с отваром трав. Вкус получится так себе, но с медом — самое оно, кроме того, горячий отвар поможет проснуться, придаст бодрости и немного снимет боли в спине.
     Даст возможность провести очередной маленький ритуал, добавляющий еще пару лет к его жизни. Тяжелой, полной неустанных трудов, но жизни. Конечно, требуется позаботиться еще и о том, чтобы эта жизнь была здоровой, а не полной болей в спине, суставах и вообще везде, но это уже завтра. У него осталось только две жертвы, а этого явно маловато для задуманного.
     Сейдман вздохнул, размешивая здоровенную ложку меда в пахнущем мятой отваре. Для полного омоложения, которое продлится ровно девять лет, девять месяцев и девять дней, требуется девять раз по девять жертв. Не животных, одно из которых дожидается его в подвале, чтобы своей жизнью, а потом и смертью придать капельку сил усталому старику, а сильных, здоровых мужчин, желательно воинов, а не презренных трелей-рабов, возящихся со скотиной и замешивающих хлеб.
     Что они могут дать, эти двуногие скоты? Самую малость магии и жизненной силы, такой же тупой и вялой, покорной, как и они сами. Нет уж, он не хочет отупеть и мычать, даже если это означает получение долгожданных девяти лет жизни.
     Свен со стуком поставил кубок на стол, презрительно фыркнув. Спина снова хрустнула, колени щелкали и скрипели, когда старик, шаркая сапогами, спускался в подвал.
     Волк рвался, закованный в цепи и связанный ремнями, он почти перегрыз вставленную в пасть деревяшку, но Свен успел рассечь хищнику горло, с удовольствием наблюдая, как хлещет горячая кровь. Окунув руки в алую жидкость, колдун умыл ею лицо, смазал иссохшую грудь, рисуя над сердцем символы здоровья.
     Как всегда после ритуала, тело стало бодрее и послушнее. Жаль только, что эффект непостоянен.
     Колдун кинул содранную шкуру в клеть, планируя позже заняться выделкой. Тушу можно бросить в лесу, что расположен дальше на север — пусть привлечет еще хищников.
     Обдумывание планов прервало тревожное позвякивание крохотного колокольчика — невидимые границы, установленные Свеном, опять нарушили.
     — Детишки… — ощерил желтые зубы сейдман, накидывая плащ. Мерзавцы уже вконец обнаглели. Свен умирал от желания схватить сопляков и затащить в подвал, но у обычных проходимцев не бывает дорогих доспехов с клеймами царских кузниц Асгарда, усиленных рунами, позволяющими вырваться из настороженных ловушек. Явно детишки высокопоставленных асов, вон какие откормленные и наглые, особенно девка.
     Жаль, нельзя намотать ее косу на кулак и показать, чем плен для женщины отличается от пленения мужчины.
     Поэтому Свен просто издевался над сопляками, буквально вытирая об них вымазанные в грязи сапоги и применяя самые унизительные чары, какие знал, тем более что идиоты сами возвращались раз за разом. Да, они были сильными и ловкими, но Свен был умнее. Пусть думают, что смогут вернуться и отомстить — он как раз установил купленные у одного из своих давних знакомых ловушки.
     На этот раз они не уйдут.
     А потом…
     Свен закашлялся, едва не подавившись слюной… Потом он и девку попользует, и всех ее дружков под нож пустит. Они сильные, молодые и здоровые: все то, чего ему не хватает.
     Пробормотав заклинание, старик распахнул дверь, настороженно всматриваясь. Чары тихо потрескивали на границе восприятия, сигнализируя о том, что до сих пор скрывают дом и самого Свена от обнаружения. Нахмурившись, старик вышел, зорко оглядываясь. Никого.
     Неожиданно воздух слева словно заколыхался, как над горячим котлом, Свен вскинул руку, готовясь ударить собранной в ладони магией, но тут все тело, и особенно горло, сдавило, и колдун захрипел.
     Перед глазами поплыло.
     — Ну, здравствуй, вонючка, — жизнерадостно поприветствовал его кто-то плохо видимый. — Вот мы и встретились… моя жертва.
     Свен захрипел, все померкло.
     ***
     Люк довольно улыбался, насвистывая одну из своих любимых мелодий. Пойманный сейдман валялся в уголке весьма комфортабельного подвала, который ситх сразу одобрил.
     На полу еще оставалась липкая кровь, все большое, просторное помещение было пропитано страданиями и смертью. Сразу ясно, что использовали его часто и с полным пониманием происходящего.
     Осмотревшись, Люк задумчиво потер подбородок, косясь на тяжело дышащее скрюченное тело, пожал плечами и начал подготовку к ритуалу. Облазив дом, ситх нашел все необходимое и приступил к работе. Первым делом Люк снял с себя все лишнее, оставшись в одних штанах: он до сих пор не любил пачкать одежду. Да и удобство тоже играло не последнюю роль.
     Растянул находящегося без сознания колдуна между четырьмя толстыми каменными столбами, в которые были вбиты массивные металлические крюки с цепями, так, что тот повис в воздухе. Срезал с него одежду. Проверил периметр, добавив свои щиты — теперь ему никто не помешает. Тор ждет в отдалении, удобно устроившись с припасами. Он не полезет на рожон — свое слово ас держит всегда, невзирая на любопытство. Трио сейчас лечится полным составом, и целительницы, по просьбе Люка, подкрепленной взяткой, глаз не спустят с неугомонных искателей приключений.
     Так что…
     — Нас ждет несколько незабываемых часов наедине, — удовлетворенно осмотрел все еще не приходящего в сознание колдуна Люк. — Сплошная романтика… Ты. Я. И он… — между пальцами замелькало острие любимого ножа. Разжав челюсти пленника, ситх одним движением лезвия отсек ему язык, тут же залив рану кровоостанавливающим составом, специально для этого одолженным у целителей. — Пора проснуться!
     Искра впилась в грудь сейдмана, вырвав придушенный крик. Пленник очнулся, закашлявшись, дергаясь в припадке. Люк брезгливо отошел, опасаясь плевков. Колдун отдышался, завертел головой, подергал руками и ногами, проверяя степень свободы.
     — Кха… — хрипло каркнул он, уставясь на ласково улыбающегося блондина, играющего ножом.
     — Как нехорошо ты поступил, старик, — мягко произнес парень, делая шаг вперед. — Не стоило проклинать моего брата. Я очень не люблю, когда обижают маленьких и глупых…
     Сейдман булькнул, в выцветших глазах мелькнуло внезапное понимание.
     — Впрочем, — пожал плечами Люк, — я бы нанес тебе визит вежливости даже в том случае, если бы с Тором все было в полном порядке.
     Глаза колдуна расширились, когда до него дошло. Даже живя на отшибе, он должен был быть в курсе основных новостей и знать имена сильных и знатных. А уж как зовут правителя и его родню…
     Сейдман невнятно захрипел, пытаясь показать, что все это чудовищная ошибка, произошедшая по чистой случайности, что он ничего такого не хотел, что детишки не пострадали, что он раскаивается и вообще… Люк, с интересом наблюдающий за этой пантомимой, рассмеялся.
     — Спасибо, повеселил. Вот только все равно не верю. Это не ты их отпустил, это им повезло вырваться из ловушек: тупые, но сильные. И ты подготовился к их очередному приходу, не так ли? На этот раз они остались бы здесь навсегда.
     В глазах старика запылала бессильная ненависть. Люк кивнул:
     — Вот… Другое дело. Они бы сдохли в твоем подвале… Зачем? — Люк впился взглядом в лицо пленника. Сейдман злобно булькнул, разинув на миг пасть, показав обрубок языка. Ситх расхохотался: — Что? Думаешь, раз я лишил тебя возможности говорить, то ты ничего и не скажешь? О том, что ты для них запланировал? А… Ясно.
     Люк прошелся из стороны в сторону, играя ножом. Лезвие так и мелькало в длинных пальцах.
     — Забавно. И вполне понятно. Полное физическое омоложение… Ритуал корявый, действует через пень-колоду, но действует. Девять лет, девять месяцев и девять дней… Здоровье, молодость и красота. На первый взгляд срок маловат, но ведь подразумевается полный цикл — двенадцать лет. Девять на двенадцать… Это уже звучит гораздо внушительнее. И это будет твое… — ситх сосредоточился, взламывая защиту вспотевшего пленника, пытающегося спрятать свои секреты, — седьмое омоложение. Неплохо. Даже очень хорошо.
     Люк подошел вплотную, сейдман нахмурился, недоуменно наблюдая, как парень слегка прикрыл глаза, облегчённо выдыхая. Кожа начала белеть, приобретая молочный цвет, странный и неестественный. Проступили черной сеткой сосуды и вены. Посинели ногти. Из-под век брызнуло кипящей лавой, смешанной с кровью. Ситх окончательно снял щиты, маскирующие его Силу, и пленник хрипло заорал от ужаса, дергаясь в цепях.
     — Приступим? — выдохнул Люцифер, делая точный аккуратный разрез. Колдун пытался вырваться, дергаясь, словно в приступе падучей, но ситха такие мелочи не смущали. Постепенно дряблая кожа сейдмана покрылась вязью чуждых этой вселенной символов. Сигилы на спине Люка потеплели, пульсируя в такт биению сердца. Воздух сгустился, обдавая то холодом, то жаром.
     Люк полностью снял щиты, наслаждаясь ощущением свободы. Сила радостно пела в его ушах, и вопли колдуна служили прекрасным аккомпанементом этой песне.
     Вырезав на теле пленника символы, ситх срезал с его головы прядь волос и рассек мышцы живота. Потекла кровь, которой Люк начертил на стенах и полу печати, превращающие подвал в ловушку для энергии.
     Глубоко вдохнув и выдохнув, ситх сосредоточился, полностью окутывая пленника Силой.
     Следующие шесть часов станут для Люка испытанием: он будет держать пленника Силой и чувствовать почти все, что ощущает сейдман. Слишком долго он ждал, не имея возможности восславить Тьму как следует.
     Впрочем, он это переживет.
     А вот сейдман — нет.
     Нож уверенно вскрыл грудь, двинулся ниже, рассекая брюшную полость по первому разрезу. Колдун взвыл, Люк безумно оскалился. Сила заволновалась, словно море в шторм.
     — О, да! — счастливо прошептал ситх, чувствуя, как накатывает волна энергии, готовая захлестнуть его с головой. Как он скучал по этому ощущению! И по тяжелым запахам крови, по будоражащим сознание эманациям ужаса. Хотелось окунуться с головой, но Люк привычно сцепил зубы, не позволяя себе рухнуть в кровавый угар. Нельзя. Иначе все положительные эффекты тут же сменятся отрицательными, а это в его намерения не входит.
     Сейдман выл, хрипел, захлебываясь кровью, плакал и отчаянно умолял: сначала — пощадить, а потом — просто добить, подарив такую долгожданную смерть.
     Люк неумолимо продолжал срезать кожу и мышцы, отделять кости, выкладывать из внутренностей узор, пока не завершил процесс, вырвав сердце, а затем отрезав голову. Силу было практически видно, она наполнила помещение серой дымкой, в которой изредка вспыхивали фиолетовые искры.
     Люк рухнул на колени, с трудом удерживая себя в вертикальном положении. Голова казалась пустой, а тело невесомым, хотелось упасть и замереть, а еще — двигаться на пределе сил. Неимоверным усилием воли ситх собрал энергию в гудящий шмелиным гнездом шар, опуская его в солнечное сплетение. Тело затрясло, словно от Молний Силы, веки затрепетали, ало-золотые, пылающие глаза закатились. Люк удерживал руки сомкнутыми в жесте Высшей воли, чувствуя, как из-под ногтей течет кровь. Из носа тоже потекло, давление все возрастало, пока расчлененный труп колдуна не рассыпался в прах, и буйство Силы прекратилось.
     Люк рухнул, облегчённо дыша. Чувствовал он себя превосходно, пьянея от мощи энергии, бурлящей в его венах. Что ж, следовало признать с гордостью: ритуал превзошел все его ожидания. Теперь можно встать и всласть пошарить по закромам его трофея. И насторожить ловушки на цвергов, он про них не забыл. И посмотреть, кто там пищит в дальней клети. И успокоить Тора, явно за него волнующегося.
     А со всем остальным он разберется позже.

Глава 4 Чем бы дитя ни тешилось...

     Настоящее
     Фьюри задумчиво покачивал ногой, отрешенно смотря куда-то в потолок. Гора отчетов, просмотренная и изученная, перекочевала с одного конца стола на другой, давая пищу для размышлений.
     А подумать было о чем.
     Визит Локи напомнил Фьюри о том, что люди смертны. Даже если они накачаны сывороткой по уши, даже если они обладают врожденными сверхспособностями. Более того, иллюзия смерти Черной Вдовы напомнила о том, что люди смертны внезапно.
     Вот так. Вдруг.
     Фьюри пялился в потолок, а перед глазами стояло видение того, как в огне рассыпается пеплом тело Романофф. В принципе, если как следует разобраться, это зрелище не вызвало в мужчине приступа праведной ярости, желания отомстить и прочих глупых и опасных побуждений.
     Нет. Ник раз за разом вспоминал, просматривая каждую деталь, и думал о том, что сказал Локи.
     А еще Фьюри размышлял над тем, что привело к этой ситуации.
     Почему он поступил так… прямолинейно? Да, он привык, что в его руках сосредоточена огромная власть. Зачастую будущих героев приходилось принуждать к сотрудничеству — не все обладают врожденным альтруизмом Капитана Америки, но это?!
     Он ведь читал записи исследований доктора Олафсон. Он видел, что картина складывается довольно тревожная. Он знал, что противостоять противнику такого калибра крайне затруднительно.
     Однако все равно отдал приказ захватить, исполнение которого привело к столь печальным последствиям.
     Вопрос на миллион: почему?
     Почему не попробовал поговорить? Ведь это самый разумный вариант. Собрать информацию. Поговорить. Возможно, поговорить еще раз. И еще. Рано или поздно, но к чему-то они бы пришли. В данном случае силовой метод был невыгоден. И что же?
     Именно его и выбрали для исполнения.
     Фьюри был уверен, что что-то здесь очень неправильно. И рано или поздно, но он разберется, что именно.
     ***
     Лафей нежно смотрел на стоящий на специальном постаменте артефакт. На первый взгляд — ничего странного или особенного: каменная шкатулка, украшенная резьбой. Четыре изящно изогнутые ножки. Полупрозрачный голубой камень, напоминающий толстый лежалый лед. Узоры в виде сотен и сотен снежинок — каждая имеет свою форму, нет двух одинаковых. На вершине крышки — еще одна крупная снежинка, выточенная с неимоверным искусством.
     Легендарный Ларец Бурь.
     От небольшой шкатулки, способной поместиться на его ладони, исходила тяжелая, давящая мощь. Ларец слегка гудел, тонко, на грани слышимости, а за полупрозрачными стенками мелькали тени, и казалось, словно за покрытыми льдом окнами метут метели.
     Етун осторожно, самыми кончиками пальцев, погладил шкатулку и отступил. Воздух замерцал, запечатывая небольшую нишу в несокрушимой скале непроницаемым барьером. Загорелись ледяным светом цепочки символов, вырезанных в толще камня, скала словно оплавилась, скрывая в своей глубине самое ценное сокровище Ётунхейма.
     Царь удовлетворенно кивнул, направляясь к себе.
     Возвращение Ларца в Ётунхейм, такое долгожданное, такое вымученное и выстраданное, наполняло душу великана теплом и радостью. Время без артефакта сказалось на планете самым печальным образом.
     Когда-то давно Ётунхейм был просто миром с не самыми дружелюбными к его населению условиями. Однако с течением времени климат все ухудшался и ухудшался по самым разным причинам, пока не превратился в постоянную зиму с короткими и холодными осенью и весной. Про лето и речь не шла — его, как такового, не стало.
     Естественно, ётуны хотели максимально облегчить свою жизнь, создав Ларец Бурь. Могучий артефакт, детище коллективных усилий множества магов, отдавших для его создания свои жизни и суть, стал регулировать климат, питаясь энергией мира и его обитателей. Зима стала чуточку теплее, весна и осень — дольше, лето радовало своим наличием. Холодное, но ведь есть же!
     Ётуны приспособились жить в экстремальных условиях, так же как и флора с фауной, однако беда пришла оттуда, куда ледяные великаны смотрели с завистью. Из Асгарда.
     Внук Бури и сын Бёра отличался жестокостью и алчностью. Его не останавливало то, что вообще-то он и сам в какой-то мере ётун, что войны между Асгардом и Ётунхеймом велись достаточно часто, впрочем, как и с другими мирами. Один ненавидел обитателей ледяного мира так, как может ненавидеть только близкий родственник. И нанес удар в самое сердце мира.
     Каким образом ас узнал о наличии артефакта, было уже не важно. Впрочем, так же, как и то, каким образом он смог его похитить: Лафей давно уже успокоился и принял меры по предотвращению повторения подобного. Результат оказался чудовищным: лишенный контроля климат обрушился на мир со всей своей мощью.
     Вечная зима стала диктовать свои условия.
     Ётунам вновь пришлось приспосабливаться: умирая, чтобы дать возможность выжить остальным, ведь аса не волновало, что он обрек целый мир со всеми его обитателями на вымирание.
     Они выжили, став сильнее и затаив в глубинах сердец гнев и желание отомстить.
     Поэтому, когда Лафею волей судьбы представился призрачный шанс изощренно наказать Одина так, что и не подкопаешься, он воспользовался им не раздумывая, переступив через свое горе и отчаяние.
     И теперь, больше чем через тысячу лет после похищения Ларца, царь пожинал плоды долгой игры: артефакт вновь защищает его родину, постепенно выправляя последствия своего отсутствия, а Один… Что ж. Ётун помнил каждое мгновение того дня, когда ас сам, своими руками был вынужден передать Ларец законным владельцам.
     И это только малая часть унижения царя Асгарда. До основной еще дело дойдет.
     ***
     Джейн тяжело вздохнула, бессильно смотря на экран ноутбука. Все ее записи и материалы были изъяты, оставшись лишь в памяти женщины. Сидящий рядом Селвиг меланхолично отхлебнул кофе.
     — Ну, есть и хорошая новость… — попытался он утешить коллегу. Джейн повернула голову, недоуменно наморщив лоб. — Мы все еще на свободе, и содержимое наших голов все еще при нас.
     Джейн отвернулась, схватив свою кружку. Источающий пар кофе был крепким и горьким, пусть она и положила несколько ложек сахара, и напоминал о ее кратком романтическом приключении. Неожиданно раздался громкий стук в дверь, и ученые дружно подпрыгнули от неожиданности.
     — Джейн? — гаркнул кто-то, входя без спросу. — Здравствуй, Джейн!
     — Тор? — не веря собственным глазам, прошептала Джейн. — Мне не мерещится? — спросила она столь же изумленного Селвига. Тот покачал головой:
     — Не думаю. Коллективные галлюцинации — редкость. Да и не думаю, что они были бы такими. — Он красноречиво уставился на здоровенного блондина, ослепительно улыбнувшегося вяло растянувшей губы в ответ Фостер.
     — Здравствуй, леди Джейн, — неожиданно церемонно кивнул Тор. — Рад видеть тебя в добром здравии.
     — Я тоже рада, Тор, — женщина встала, пытаясь незаметно расправить мятую клетчатую рубашку, в которой привыкла работать.
     — Хочу представить тебе моего брата, Локи, — Тор повернулся к вставшему рядом с ним молодому мужчине. Джейн рефлекторно выпрямилась. Вдруг остро кольнуло, что на ней мятая рубашка, растянутая майка, а джинсы сверкают прорехами на коленках. Что волосы просто собраны в неряшливый пучок, а лицо видело косметику в прошлом году. Она нервно сжала кулачки (маникюр тоже забыла сделать, не до него было), попытавшись принять независимый вид.
     — Здравствуйте.
     — Приятно познакомиться, леди Джейн, — бархатным голосом произнес платиновый блондин, ловким движением цапнув руку Фостер и запечатлевая на тыльной стороне поцелуй. — Тор очень высоко вас оценил.
     Женщина почувствовала, что неудержимо розовеет, а ведь такого с ней не происходило с выпускного в колледже.
     — Позвольте еще раз представиться. Локи.
     Джейн что-то пробормотала, пытаясь справиться со смущением. Выпрямившись еще больше, Фостер расправила плечи. Рядом хмыкнул Селвиг, тоже, впрочем, выпрямившийся как на плацу. Женщина прокашлялась:
     — Это мой коллега, доктор Селвиг.
     Тот наклонил голову.
     — Скажите, вы действительно Локи? — с детской непосредственностью задал вопрос ученый. Блондин кивнул:
     — Действительно. А он — действительно Тор.
     — А… — подался вперед Селвиг. Локи улыбнулся:
     — Да. И Мьельнир есть. И Асгард. И Тор — Бог Грома. А я вообще существо многих талантов.
     Селвиг прищурился. Он не пропустил тот факт, что Локи ответил на незаданные вслух вопросы, а еще то, как он представил себя и брата. Но об этом он еще подумает. Позже.
     — Леди Джейн, — прогрохотал Тор. — Рад видеть тебя. Я знаю, что доставил неприятности. Как я могу их возместить?
     Джейн моргнула, соображая. Селвиг вздохнул:
     — Чай? Или кофе?
     — Чай, — непринужденно зашагал в сторону кухни Локи, и все послушно направились за ним. — Думаю, из ваших рук, леди Джейн, он выйдет просто божественным.
     Ситх элегантно сел, наблюдая за засуетившейся женщиной. Забавно и тревожно. Это не первый раз, когда он встречает двойников тех, кто жил в той галактике. А иногда… Совсем не двойников.
     Как Фьюри — хороший человек, готовый защищать свою планету, не жалея жизни. И спасающий. При этом беспринципная сволочь, идущая к своей цели по головам и трупам. Николас был буквально готов сделать все для успеха своей миссии. В полном смысле этого слова.
     Переродившийся Мейс Винду был Люку симпатичен. Он отбросил лицемерие догм и морали, став тем, кем являлся изначально: чудовищем, стоящим на страже Света, Добра и Справедливости. И плевать, что к нему самому эти понятия неприменимы, он все равно воин и защитник, хороший человек.
     А сейчас на кухне суетилась та, что в другой реальности была его матерью. Люк видел это четко и ясно, как никогда. И дело не во внешности… А в душе.
     То же стремление идти вперед, тот же мощный разум, на этот раз сосредоточившийся на науке. Тот же мягкий, не видимый остальными, свет.
     В принципе, никаких чувств по этому поводу Люк не испытывал. Да, он рад узнать, что на этот раз жизнь бывшей королевы сложилась гораздо счастливее, но и только. Впрочем, он проследит, чтобы так было и впредь. А пока можно было понаблюдать за братом.
     Тор смотрел на заваривающую чай женщину влюбленными глазами, заинтересовав этим ситха до крайности.
     Джейн была полной противоположностью всех тех женщин, которых Бог Грома таскал в постель, а также на все подходящие для этого дела поверхности. Маленькая, хрупкая. Не красавица, но пикантная и миловидная, такая своим обаянием может затмить любую. Сильный характер и твердые убеждения, она не опустится до случайной связи. А еще Джейн была умной и не стеснялась свой ум применять, прокладывая путь в большую науку.
     Тяжело с такой будет, ей надо доказывать, что можешь соответствовать высоким требованиям. Это тебе не охотница за богатством, которой плевать на все, кроме кошелька и его объема.
     Может, именно этим она Тора и зацепила? А также готовностью помочь попавшему в беду абсолютно незнакомому существу?
     Ведь далеко не каждый приютит ничего не понимающего здоровенного бугая, помогая адаптироваться к совершенно другой реальности. А еще отправится на поиски утерянного артефакта, рискуя лишиться если не всего, то многого. Для ученого репутация — капитал, который нарабатывается годами. Особенно у женщины, которая хочет сделать карьеру мозгами, а не телом.
     В принципе, Джейн повезло неимоверно, как и ее коллеге Селвигу. Их просто пугнули, изъяв рабочие материалы. И информация не пошла дальше команды Фьюри, а то летели бы они оба из кабинетов дальше, чем видели. И про гранты, исследования и прочие милые сердцу вещи могли бы только мечтать.
     Тем временем Джейн поставила на стол десерты, тихо радуясь, что в шкафу хоть что-то завалялось.
     Локи царственно поднес к губам чашку, сканируя Силой окружающее пространство.
     — Итак, мисс Фостер, — на губах ситха возникла мягкая улыбка. — Первым делом я хочу поблагодарить вас за оказание помощи моему брату. Тем более ценную, что предоставлена она была бескорыстно… — он сделал глоток, не произнеся слова «почти». Может, Джейн и поддалась духу авантюризма в тот момент, бросившись в неизвестность, вот только Люк легко уловил, что, кроме желания помочь, женщина испытывала и непреодолимое желание пощупать руками артефакт с невероятными свойствами, искренне надеясь под шумок в нем поковыряться. Похвальные устремления, на его взгляд: романтика романтикой, а меркантильность зачастую приносит гораздо больше пользы. — И теперь вопрос. Скажите, чем я могу помочь?
     Джейн упрямо вскинула подбородок, слегка покраснев. Ей до смерти хотелось вывалить на источающего власть каждой своей порой гостя историю своих злоключений, но долгие годы упорного продвижения по карьерной лестнице намертво вбили в сознание Фостер, что в этом мире за просто так практически ничего не дается. А если дается — то это либо неимоверная редкость, либо таит в себе невидимый на первый взгляд подвох.
     — Думаю, я знаю, что вам больше всего необходимо, — задумчиво шевельнул пальцами Люк, — пусть это будет сюрпризом. Приятным.
     Джейн нервно нахмурилась, внимательно наблюдающий Селвиг промолчал, размышляя. Его интуиция вполне недвусмысленно намекала, что ожидать можно всякого. Сделав мысленно пометку, что неплохо было бы освежить в памяти мифологию, раз уж пошло такое движение, потому что врага надо знать в лицо, а друга — тем более. Особенно такого.
     Вздохнув, Фостер повернулась к Тору, рассматривая его внимательнее. Сейчас асгардец был в гораздо лучшем состоянии, чем тогда, когда она увидела его в первый раз. Теперь в нем чувствовалась уверенность в себе и своем окружении. Не потерявший все изгнанник, а сильный и терпеливый воин, имеющий ресурсы и союзников.
     — Рада вновь видеть тебя, Тор, — мягко улыбнулась Джейн. — Я волновалась.
     — Брат помог, — прогудел асгардец. — Но поначалу…
     Внимая Тору, который рассказывал историю своих злоключений благодарным слушателям, Люк размышлял над тем, как повернуть все происходящее к своей пользе. А для этого требовалось совершить практически Великое Деяние — заставить Тора передумать.
     Если честно, то это всегда Люка забавляло: нежелание брата сесть на Трон. Сам он отлично знал, что Один, несмотря на всю свою отеческую опеку и благосклонность, костьми ляжет, но не позволит своему второму сыну занять место первого. Никогда и ни за какие коврижки.
     Один видел на троне только первенца, в крайнем случае — Бальдра. Он с детства талдычил Тору, что тот является князем по праву рождения и рано или поздно займет Золотой Трон. Однако вот тут нашла коса на камень.
     В принципе, самый обычный конфликт интересов, проблемы отцов и детей и прочие давно описанные множеством писателей и ученых вещи. На взгляд Люка — вполне закономерные.
     Один был царем слишком долго… И стал им слишком рано. Старший сын, ведь Вили и Вё были младше Одина, он с детства мечтал о власти. Бури, его дед, был просто сильным и удачливым князем, огнем, мечом и магией собиравшим свои владения. Процесс длительный и муторный, едва не остановившийся после гибели ётуна… А именно ётуном и был предок Всеотца, как льстиво именовали Одина.
     Асгарда тогда не существовало в том виде, в котором он пребывает сейчас, таких ярлов, как Бури, было много, и все они беспрестанно грызлись между собой, оттяпывая завоеванное у конкурентов. Однако Бури был наглым, сильным и упорным, а еще он был умным и удачливым — а последнее для хорошего вождя не менее важно.
     Он женился, приобретя союзников, взял титул конунга, и создание личного государства пошло вперед километровыми шагами. Люк так и не узнал, что же произошло, раз Бури резко отвернулся от своих корней, став называть себя асом, но это наложило отпечаток не только на все его дальнейшие поступки, но и на жизни его потомков.
     К концу довольно длинной жизни — а женился Бури достаточно поздно — он оставил сыну, еще слишком молодому по меркам очень долгоживущих существ, собранное в единое целое государство. Одно из многих на планете… И Бёру, севшему на тогда еще совсем не золотой трон, этого было откровенно мало.
     Что самое показательное во всей этой истории, Локи так и не узнал, кем была его прабабка, супруга Бури. От нее не осталось практически ничего, и куда она исчезла — тоже непонятно, но он вполне обоснованно подозревал, что женщина принадлежала к ётунам. К каким именно — неизвестно, впрочем, это уже было неважно.
     Бёр оказался достойным сыном своего отца: он продолжил завоевания, приумножая владения самыми разными путями. Войной. Золотом. Обманом. Его влияние росло и крепло, Асгард рос и креп, Бер женился — взяв в супруги представительницу племени инеистых великанов. И даже отдаленную родственницу Лафея… Не здесь ли крылась причина ненависти Одина к представителям этого народа?
     Бёстла, дочь Бёлторна, принесла с собой прекрасное приданое — не только богатства, но и знания. Она многому научила своих сыновей, пока не ушла вслед за мужем, а Один, взявший бразды правления в свои руки, их уже не выпустил. Именно он окончательно сделал Асгард сильным и процветающим миром, вот только не стоило забывать, что методы он применял не самые честные.
     И не самые добрые…
     Древние скандинавы говорили, что Один, Вили и Вё создали Мидгард, убив инеистого великана Имира. Что именно из его костей, плоти и крови творились Девять миров… Высокопарная чушь. Правда была гораздо прозаичнее. Имир был носителем знаний, в его крови пела магия, он был буквально волшебным созданием, чистой волей творящим настоящие чудеса.
     И это стало причиной его гибели. Один, благодаря обучению у матери являвшийся волхвом, отлично знал, как приносить жертвы, и Имир стал первой вехой на этом пути.
     Кровь Имира, его плоть, кости и магия стали замковым камнем, насмерть закрепившим находящиеся в неустойчивом равновесии владения, собранные Одином. Асгард окончательно оформился как мир-государство, наконец, отлили тот самый Золотой Трон (металла ушло… прорва!), на который асгардец уселся с превеликим удовольствием… А потом Один понял, что аппетит приходит во время еды.
     Девять миров считались входящими в систему Иггдрасиля лишь в восхвалениях не знающих о реальном положении дел скальдов и лопающихся от осознания собственного величия асов. Критерий отбора был прост: куда дотянется Радужный мост, там и будут отошедшие под руку Одина земли. Никаких союзных договоров, кроме Альвхейма и Ванахейма, лишь неимоверная наглость Всеотца, считающего, что если он может свалиться на голову жителям мира вместе с войском, то тот принадлежит ему. Естественно, такая ситуация устраивала далеко не всех, но проблема была в том, что Один имел силу, ресурсы и неутолимые амбиции.
     Ас думал просто: пусть его власть признают поначалу на словах, а потом процесс пойдет. Терпения Одину было не занимать, как всем долгоживущим, умом его природа не обделила, если требовалось, Всеотец устраивал возмущавшимся такие райские условия даже не жизни, а существования, что оставалось лишь смириться с положением дел.
     Естественно, смирялись не все. Как Хель. Как Лафей. Как… Один замечательно умел плодить врагов: походя и целенаправленно. Люк видел в асе все признаки самого обычного ситха, рвущегося к власти, строящего свою Империю огнем и мечом, желающего захапать сейчас, а что будет потом… Скайуокер прекрасно знал, чем заканчивается такое строительство: развалом построенного.
     Всеотца спасало долгожительство и множество секретов за пазухой. У Одина были магия, знания, сила, умение все это применять, опыт, неплохое знание психологии и множество преданных ему лично асов. А еще коварство и отсутствие каких-либо зачатков совести.
     Один пытался воспитать из первенца свое подобие, и вот тут он совершил капитальную ошибку.
     Всеотец решил, что Тор — его полная копия.
     В принципе, все это напоминало Люку тот момент, который он видел когда-то в своих видениях-воспоминаниях. Когда Вейдер предлагал тому, другому Люку Скайуокеру, фермеру, повстанцу и недоджедаю, править с ним галактикой. Как отец и сын.
     Очень показательный момент, если честно. Типичная ошибка практически любого родителя — считать, что отпрыск будет обладать теми же устремлениями, желаниями и прочим. Ведь в детях люди реализуют все то, что не смогли сами…
     Один попытался показать сыну, как он управляет Асгардом и всеми остальными мирами: естественно, мудро и вообще неся всеобщее благо. Ну, с его точки зрения все обстояло именно так. А вот с точки зрения Тора все было наоборот: его заставляли заниматься неинтересным ему делом.
     Тор напоминал Люку Энакина Скайуокера: то же шило в одном месте, то же неуемное желание нести справедливость (как он ее понимал) в массы, та же любовь к действию. Ему хотелось боев, пирушек и развлечений, Тор мечтал водить в бой дружину, тащить в дом трофеи и хвастаться подвигами под благосклонными взглядами красоток. Один пытался припахать сына к государственным делам: изучению законов, обдумыванию договоров, плетению интриг.
     Тор все это понимал, но не принимал: ну не его это! Молодой, дурь в голове свищет… Тор идиотом никогда не был, наоборот, Люк обоснованно считал, что его брат умен. Проблема состояла в том, что сын Одина был больше силовиком, чем правителем. А еще он был дико упрям. И чем больше давил Всеотец, тем меньше его наследнику хотелось заковывать себя в эти цепи.
     В конце концов дошло до принципа: раз меня заставляют, делать не буду. При этом Тор не отказывался от плюшек, приносимых титулом и положением, все-таки быть князем и первым в очереди наследования весьма выгодно.
     Один поначалу терпел, но чем дальше, тем больше его такое отношение к власти напрягало. Ас попросту не понимал, как это: не хотеть сесть на трон. Тем более если этот самый трон рядом — вот он, руку протяни. Но чем больше Один пытался привлечь сына к нелегкому делу управления государством, чем чаще показывал, как именно достигается господство Асгарда, тем сильнее Тор рвался на очередную войну.
     Для Люка все было ясно: его брат был не правителем по сути, а воином. Тем, кому требуются четкие и ясные указания, что копать надо отсюда и до обеда, этих можно давить, а тех — нежелательно. Тактик, лучше всего действующий в схватке, здесь и сейчас, но не способный просчитать многоходовку. Или способный, но с ошибками.
     Совместные приключения доказывали эту теорию много-много раз.
     ***
     О том, что ЩИТ в очередной раз лопухнулся, Пирс узнал уже через час. Через четыре часа об этом знали все в подчиненной ему организации: провал — это большой секрет, а большой секрет лучше всего хранить сообща. Большим коллективом.
     Иронично усмехаясь, Александр смотрел записи, читал отчеты, и его пальцы зудели, а тело потряхивало от азарта. В принципе, хотя данный кавалерийский наскок и был в духе Николаса, но все же такая нахрапистость вызывала некоторое недоумение, которое, подумав, Пирс списал на жадность и желание захапать себе такие перспективные кадры.
     Асгардские боги. Тор и Локи.
     Пусть Локи в первый раз никто и в глаза не видел, но голос-то на записи остался!
     Пирс млел, в сотый раз просматривая волнующий момент исчезновения Тора из-под стражи, одобрительно ворча и довольно напевая под нос. К его огромному сожалению, записей второго акта противостояния асгардцев и Щита не было, так же как и момента похищения возле «Ла Скала». Только описания очевидцев — и все. Александру было плевать, каким образом так сложилось, но, к его негодованию, приходилось довольствоваться малым.
     Остановив запись, он еще раз полюбовался Тором. Здоровенный голубоглазый блондин, олицетворение идеала красоты и мужественности древних скандинавов. Пирс умирал от желания познакомиться с этим идеалом поближе, войти в доверие и поставить служить под своим мудрым руководством на благо светлого будущего вполне определенной группы людей.
     Такая мощь! Такая власть! Такие знания…
     В семидесятых проводили эксперименты с какими-то древними наследиями викингов, артефактами, кого-то пытались вызывать… Срочно требовалось освежить память. Отдав распоряжение секретарю, Пирс еще раз запустил запись, вслушиваясь в мягкий, с вкрадчивыми нотками, голос.
     Локи. Бог огня и крайне жестоких шуток. Он нужен им… Позарез.
     Вздохнув, Александр откинулся на упругую спинку офисного кресла, раздумывая, как же так извернуться и заполучить себе это сокровище. Им нужен Отец Чудовищ… И нужен прямо сейчас.
     Но прежде чем лезть на рожон, надо освежить память и собрать информацию.
     ***
     Прошлое
     — К ноге.
     Люк слегка наклонил голову, рассматривая ковыляющее к нему на тонких, разъезжающихся по полу конечностях существо. Мелкое. Тощее. Голодное и холодное. Оно ковыляло, падало, снова поднималось, но упорно ползло к цели, скуля и роняя слюни.
     Добравшись до сапога ситха, существо заскулило еще громче и жалобней, припадая на почти лысое брюхо, выворачивая шею в ритуальном жесте покорности. Люк уронил в плоскую вазу огрызок яблока, неторопливо вытер липкие от сока пальцы влажной льняной салфеткой, наклонился и молниеносным движением ухватил уродца за горло. Сдавил, не обращая внимания на скулеж и слезы.
     — Брат! — не выдержал Тор, с каким-то брезгливо-жалостливым видом созерцавший эту дикую сцену, и тут же заткнулся от полоснувшего по нему бритвенно-острого взгляда.
     Люк разжал хватку, лениво потрепал существо по голове, взъерошив то ли короткие волосы, то ли длинный мех. Уродец, пища и скуля, принялся обтираться об сапог, пытаясь лизать длинным влажным языком руку ситха.
     — Великий Иггдрасиль! — шумно выдохнул ас, заворочавшись в кресле, и живой трофей, вытащенный из дома колдуна, поджал уши, упав, нервно пытаясь заползти под кресло, в котором развалился Локи. Ему это удалось, и теперь на сапоге ситха оседало испуганное дыхание еле живого существа. — Вот зачем оно тебе?
     — Чтоб было, — лениво пояснил Люк, шевеля пальцами, которые пытался благодарно лизать уродец.
     Тор скривился.
     — Может… — неуверенно предложил он. — Его…
     — Нет, — отрезал Люк. — Никаких «может». Это мой трофей, и к нему и пальцем никто, кроме меня, не прикоснется. Тебе ясно, брат?
     — Более чем, — проворчал Тор. Хлебнув вина для храбрости, он немного наклонился, вглядываясь в странное создание. — И что это вообще такое?
     — Оборотень, — лаконично пояснил Люк. Тор выпучил глаза.
     — Это?!
     — Это, это, — покивал ситх.
     Тор наклонился еще ниже, едва не падая с кресла, пытаясь соотнести то, что он видит, с тем, что он слышал про этих созданий. Мелкое. Тощее. Похожее на ребенка лет трех, не больше, но очень уродливого. Вывернутые, как у волка, ноги… Или задние лапы? Руки с когтями на коротких скрюченных пальцах. Шерсть по всему телу, выглядящая так, словно ее долго и упорно жрал целый выводок моли, а потом остатки добил стригущий лишай. Куцый хвостик, торчащий под странным углом, видимо, сломанный. Вытянутое рыло вместо лица. Падающие, как у щенят, уши, расположенные выше, чем у асов и етунов, но ниже, чем у животных.
     Нечто выглядело настолько жалко и отвратительно, что Тор и представить не мог, что вот это — оборотень. Самый настоящий ульфхеднар. Не берсерк, это точно, нет в нем медвежьей основательности, да и не похож.
     Подобрав челюсть, Тор отставил кубок, встал и шагнул ближе, протягивая руку. Оборотень щелкнул челюстями и попытался зарычать, трясясь от ясно ощутимого Люком ужаса. Ситх потрепал ходячее или, вернее, ползучее несчастье по холке, успокаивая.
     — Тор, сядь, будь любезен, — недовольно нахмурился ситх. — Я не хочу, чтобы он мне тут лужу сделал.
     — Но… — промямлил Одинсон, замирая. — Я только…
     — Насмотришься, когда я его в порядок приведу, — хмыкнул Люк, покосившись вниз. Щенок тяжело дышал, прижавшись к его сапогу, еле слышно поскуливал, и в мутных полуслепых глазах создания не было ни крупицы разума. Только самые примитивные инстинкты.
     Люк еще раз покосился на страшилку. М-да. Что тут еще сказать. Повезло чудику. Мало того, что не сдох под ножом старика, не околел от голода и холода, так еще и попал в радиус действия темного ритуала, прошедшегося по ослабленному разуму, как лавина по склону горы. Начисто все снесло.
     Ситх не испытывал по этому поводу абсолютно никаких чувств, ничего похожего на вину и раскаяние. Ребенок, вернее, щенок оборотня, получеловек-полузверь, непонятным образом попавший в лапы колдуна, получил шанс выжить. Раз смог все случившееся перенести, значит, Сила с ним. Значит, так тому и быть. Люк к своим трофеям всегда относился с любовью и заботой.
     Ну а то, что последние мозги у звереныша отшибло — не беда.
     На чистом листе писать всегда легче.
     Фенриром, как решил назвать питомца Люк, он занимался единолично. Выкупал, вычесал редкую шерстку, накормил и напоил. Обожравшийся от радости щенок свалился на толстую мягкую подстилку, постанывая во сне, а ситх приступил к изучению трофея.
     Ульфхеднар оказался еле живым. Неизвестно, откуда он взялся у сейдмана и что колдун с ним делал, но щенок был крайне истощенным и совершенно безмозглым. Совсем. С виду он был примерно лет трех — для оборотня, который наполовину животное, это означает, что его можно сравнить с человеческим ребенком шести лет. То есть самостоятельный, хорошо разговаривающий, привыкший подчиняться в стае, охотиться на мелкую добычу, а если понадобится — то и обиходить себя.
     Здесь этого видно не было. Щенок мог только скулить, рычать и тявкать, выпрашивать защиту, подчиняясь инстинктам, и еле ползать от истощения.
     Проверив его еще раз для верности, Люк только скривился: не стать найденышу нормальным оборотнем. Человеческая, разумная часть сдохла окончательно, и теперь он не сможет даже нормально оборачиваться. Единственный путь — стать животным. Полностью. Следует окончательно пробудить в нем инстинкты и только потом начать формировать разум.
     Это будет долгий процесс, но постепенно Фенрир поумнеет.
     Вот только человеком ему не быть уже никогда. Тут уж и сейдман постарался, ну а Люк своим ритуалом щенка окончательно добил — Тьма не терпит слабых и просто выжигает и уничтожает сломанное. Пожав плечами, Люк накрыл дергающего левой задней лапой щенка одеялом и пошел в кабинет: надо было как следует подумать над тем, каким именно он хочет видеть первое сотворенное в этом мире ситхское отродье.
     И что для этого надо сделать.
     А сделать предстояло многое. Люк прекрасно знал, что такое Силовая Ковка в применении к неживым и живым объектам, еще он отлично знал теорию Алхимии — вот только до практики у него не доходило. Да, пару раз он предпринимал опыты, но, зная принцип изменений Силой, можно было дальше не слишком утруждаться. Вся соль данного раздела Ковки, плавно переходящего в Алхимию Живого, состояла в том, что не обязательно было знать анатомию, принципы мутаций и прочие умные вещи. Да, эти знания не мешали, но не являлись главным.
     Проводящий изменения должен был иметь Силу, развитое воображение, дисциплинированный ум и четкое понимание того, чего именно он хочет достичь. Сила могла буквально вырастить из мухи слона, но только если ты четко знаешь, как этот самый слон выглядит. Именно так создавали боевых химер древние ситхи: они знали, каким будет результат, и изменяли организм до тех пор, пока не получали желаемое.
     Естественно, подопытные мерли как мухи, но когда и кого такие мелочи останавливали?
     Люк больше любил Силовую ковку в применении к неживым объектам, а из живых он ставил опыты над собой, изменяя в первую очередь свой организм. Долгие годы жизни показали, что такой подход совершенно оправдан: не одно и не два покушения на его жизнь провалились потому, что покушавшиеся даже не представляли возможностей измененного тела Люка.
     Хорошо, правильно тренированные Одарённые представляют собой настоящую машину смерти — даже самые мирные могут вломить агрессору так, что ни рожек, ни ножек не останется, что уж говорить о представителях самого радикального философского течения ситхов?
     Люк и так был сильным и быстрым — Сила пропитывает тело носителя и медленно меняет его, независимо от того, хотят этого или нет. Неизбежные изменения, вроде золотых глаз или белеющей кожи. И это только тело, про психику вообще лучше молчать.
     Свое нынешнее вместилище Люк тоже «обработал напильником». Асы и етуны гораздо тяжелее и сильнее людей, у них плотные тяжёлые кости, мощные мышцы, куда более совершенная нервная система. Ситху этого было мало, он всегда стремился стать на вершину во всем — положение обязывает. Поэтому увеличил скорость реакции, гибкость и эластичность связок и суставов, поработал над костями и мышцами.
     Такой подход давал возможность крайне неприятно удивить противника: асы предпочитали брать силой, демонстрируя свою мощь, а Люк предпочитал сделать шаг в сторону и подставить ногу, помогая свалиться в пропасть.
     Что поделать, это по молодости он обожал Джем Со, сминая врагов, словно танк, потом Люк перешёл на Тракату — минимум усилий и максимум эффекта, что не мешало под настроение устраивать резню с показательной расчлененкой. Славные добрые времена…
     Фенриру предстояло стать первопроходцем в деле сотворения боевых химер. Люк планировал как следует поработать над чахлым заморышем, на свое счастье попавшим в его нежные руки, сотворив из ходячего несчастья живое совершенство, внушающее ужас врагам и уважение союзникам.
     Но перед тем как приступить к процессу изменений, щенка требовалось вылечить, чтобы банально не загнулся во время опытов.
     Это Люк полностью взял на себя: Фенрир жил в его покоях, спал рядом на подстилке, ел, как не в себя, гулял под присмотром ситха, виляя вылеченным хвостиком, обросшим нежной густой шерсткой. Постепенно щенок отъелся, оброс, стал двигаться легко и стремительно.
     Люк таскал Фенрира на руках, поощрял за правильное поведение и наказывал за попытки грызть сапоги, внушая преданность себе, вбивая ее щенку в подкорку.
     Окружающие реагировали на происходящее брезгливо-отстраненно, Тор с нетерпением ждал окончания эксперимента, Один хмурился, но молчал. Гери и Фреки, любимцы Всеотца, два здоровенных волка размером с пони, поначалу отнеслись к появлению чужака на территории дворца, которую они считали своей, с подозрением.
     При первой встрече щенок скукожился, поджав хвост, но под насмешливым взглядом Люка распрямился и попытался грозно тявкнуть. По мордам волков было видно, что хитрые твари ржут, как кони, над этим уморительным зрелищем. Ситх слегка коснулся их разумов Силой, внушая равнодушие — пусть он не был Мастером Зверей, но обращаться с ними умел: Квай-Гон когда-то научил, да и Кеноби, вынужденный годами присматривать за всеми, кого его мастер подбирал где придется, тоже поведал немало интересного.
     Демонстративное фырканье и порыкивание закончилось разделом территории: дворец принадлежит Гери и Фреки, а вот Фенриру — крыло, в котором живет его Вожак.
     Один только задумчиво нахмурил брови, глядя на это, а Локи, тонко улыбаясь, поблагодарил принявших независимый вид волков за то, что у них мозгов побольше, чем у многих асов, и подкормил лично забитым лосем.
     Он не спешил, занимаясь здоровьем питомца, который менялся крайне медленно, однако через три с четвертью месяца щенок перестал походить на жертву безумного ученого, а еще через два — окончательно принял вид волка: черного, как смола, с янтарными глазами.
     После этого Люк засучил рукава и принялся за развитие Фенрира с удвоенной энергией, за чем с неослабевающим восторгом следил Тор. Асу было дико интересно, что вырастет из заморыша, и ситх решил не рубить любопытство на корню, а постепенно, исподволь, показывать брату, как он дрессирует, воспитывает и меняет магией щенка.
     Тору было любопытно, а вот его друзьям — не очень. Трио на Фенрира внимания практически не обращало, а Сиф бесилась.
     Как понял Люк, Сиф он категорически не нравился. Полная и окончательная неприязнь с первого взгляда. Просто потому что! А сейчас еще и повод был…
     Волосы.
     Колтун на голове так и продолжал пугать и смешить окружающих и жить своей жизнью. Непонятно, что там и как завернул сейдман, но ничто не могло побороть результат его ядовитого пожелания. Сиф старалась как могла. Маски из экзотических компонентов, травяные отвары, заговоры на луну и прочая мутотень, консультации тех, кто хоть что-то понимает в косметологии и исцелении.
     Ничего.
     Суровая воительница прятала безобразие под шлемом с кокетливыми крылышками на висках, ее и так не самый приятный характер претерпел изменения к худшему, превратив злобную фурию в кошмарную стерву. Друзья лишь смеялись и подкалывали звереющую подругу, Тор дал только один полезный и правильный совет, а Сиф медленно, но верно доходила до ручки.
     Люк наблюдал за этим процессом с удовольствием, ничем не выдавая того, что насквозь видит все ее метания и душевные терзания. Кроме того, он не мог удержаться, чтобы — мелко и низко — не потоптаться по ее больной мозоли. Асы коротких стрижек не носили, считая это дурным тоном, даже мужчины щеголяли роскошными гривами минимум до плеч, и Люк исключением не был. Поэтому не продефилировать мимо Сиф, словно невзначай поправив пряди касающихся плеч волос, было выше его сил.
     Сиф, не будучи дурой, такие намеки ловила на лету и зверела еще больше. Фригга иногда бросала на сына укоризненные взгляды, но ситха таким было не пронять, на него это никогда не действовало, и менять такое положение дел Люк не собирался. Кроме того, бывший Император не верил в благотворительность для тех, кто является врагом или антипатичным тебе существом. Сиф врагом не была — калибр не тот — так, неприятная мелочь пузатая.
     Поэтому Люк потакал низменным устремлениям, с удовольствием рассуждая в компании валькирий о методах ухода за волосами, подчеркнуто почтительно спрашивал Фриггу — обязательно в присутствии Сиф — прося поделиться опытом, и громко восхищался всеми обладательницами длинных кос.
     Сиф сломалась через пару недель.
     Подойдя к Люку, девушка попыталась состроить дружелюбное лицо, потерпела в этом начинании сокрушительное поражение, постояла, стискивая кулаки и сопя… Ситх ждал, невозмутимо наблюдая, как служанки сервируют стол. Отослав их одним жестом, Люк с аппетитом вгрызся в здоровенного гуся, обгладывая ножку под тихий скулеж Фенрира. Поощрив любимца куском мяса, ситх доел обед, сполоснул и вытер руки белоснежным полотенцем. Молча уставился на так и стоящую напротив Сиф. Девушка решительно насупилась.
     — Князь Локи… — резким тоном начала воительница, но быстро взяла себя в руки. — Прошу вашей помощи.
     Люк скептически изогнул бровь, но все же поощрительно кивнул.
     — В чем?
     — Это! — процедила Сиф, сдирая с себя шлем. Люк вновь залюбовался шикарным колтуном. Молодец сейдман, что еще сказать! Качественное проклятие, заковыристое. А снимается просто…
     Надо только знать, на что и куда смотреть.
     Люк и знал, и видел — тонкая веревка с крючками, впивающаяся в кожу головы, превращающая волосы в сплошное непотребство, похожее на сноп пересушенной травы.
     — Что мне за это будет? — лениво поинтересовался ситх, выуживая откуда-то гребешок, сажая умирающего от восторга Фенрира себе на колени и принимаясь тщательно расчесывать густую блестящую черную шерсть. Сиф скрипнула зубами, но задумалась. Невзирая на всю свою неприязнь к Локи, девушка знала, что он единственный, кто сможет ей помочь. Даже Фригга покачала головой, отсылая едва не плачущую воительницу к сыну. И ведь пришлось-таки идти на поклон! Не воплощать же в жизнь совет Тора — постричься налысо, в надежде, что то, что отрастет, будет нормальным?!
     От одной мысли о таком ужасе Сиф становилось дурно.
     — Так что? — прервал ее размышления насмешливый голос. Асинья тяжело выдохнула:
     — Я… Ну…
     — Ясно, — хмыкнул Локи, снимая с колен вычесанного волка, в экстазе закатывающего глаза. Сиф от этой картины едва не сплюнула. — Тогда… Так. Я сниму заклятие, а ты перестаешь нарываться на огромные неприятности, цепляясь ко мне. И будешь вежливой. Договорились?
     — Я…
     — Договорились? — голубые глаза полыхнули золотом, голос зазвенел сталью.
     — Договорились, — скрипнула зубами девушка. Локи встал — одним тягучим, словно змеиным движением, — подошел к Сиф. Пальцы князя замерли над головой воительницы, а затем ловко подцепили нечто невидимое. Локи усмехнулся, потянув, Сиф показалось, что что-то выдирается из волос, как репей, а затем князь отступил, сжимая кулак, из которого потянулась тонкая струйка черного дыма. Между пальцами мелькнули языки оранжевого пламени.
     Локи разжал пустую ладонь, брезгливо вытер ее платком и вновь сел в кресло, явно чего-то ожидая. Сиф моргнула.
     — Ну?
     — Что? — буркнул Локи, начиная листать какой-то древнего вида трактат.
     — Всё? — вытаращила глаза Сиф. Князь пожал плечами.
     — Всё. А ты чего хотела? Танцев с бубнами? Это не ко мне. Это к Фандралу.
     Сиф вспыхнула, развернулась на каблуках и понеслась к двери, от раздражения забыв все свои мысли о том, что надо бы быть вежливой. Нехорошего взгляда Локи она не заметила.
     А следующее утро началось с дикого визга, перебудившего окружающих — когда Сиф оторвала голову от подушки, то оказалось, что на этой самой подушке осталась и ее вроде как исцеленная шевелюра.
     Крики и вопли, как магнит, притянули зевак. Нахлобучившая на лысую голову шлем Сиф помчалась к виновнику произошедшего, ругаясь так, что зрители восхищенно свистели и аплодировали. Открывшая массивную резную дверь служанка окинула едва не лопающуюся от злости посетительницу равнодушным взглядом, интересуясь причиной столь раннего визита.
     Сиф ее чуть не покусала.
     Служанка — рослая блондинка в подчеркивающем фигуру дорогом платье — молча сложила руки на внушительной груди, изображая из себя стену. Разъяренная Сиф попыталась было отодвинуть ее, но совершенно неожиданно оказалась на полу, носом вжимаясь в полированные каменные плиты. Завернутая за спину рука затрещала, девушка взвыла, но служанка, имя которой Сиф так и не удосужилась узнать, была твердо намерена блюсти покой своего господина. На шею наступили ногой, девушка захрипела, бессильно скребя пальцами правой руки по полу.
     — Заорешь и разбудишь Милорда — язык вырву, — нежно шепнули сверху. Сиф клацнула зубами, замычав. — Что-что?
     — Я бы… хотела… увидеть Локи… — натужно просипела девушка, пытаясь сообразить, как без ущерба для собственной шкуры выйти из этой ситуации.
     — Хотела? — от шепота скрутившей ее в бараний рог служанки у Сиф вспотела лысая голова.
     — Прошу прощения! — Мозги Сиф заработали, и она вспомнила, что Локи очень уважает вежливость и изысканные беседы. Еще смутно промелькнуло, что Тор как-то восхищался прислуживающими брату женщинами. Дескать, такие умницы и красавицы! Тогда она решила, что Тор просто положил на них глаз, решив поразвлечься. А оно вот как… — Я… Э… Может ли князь меня принять?
     Служанка отчетливо хмыкнула, в следующий момент Сиф рывком подняли с пола, слегка отряхнули и поставили ровно.
     — Я могу узнать, — ровно произнесла женщина. — Если Милорд не спит.
     — Я была бы… очень признательна, — с трудом выдавила Сиф. Служанка, слегка кивнув, исчезла за дверью.
     Пришлось подождать, но вскоре дверь отворилась, и служанка поманила девушку за собой в святая святых — крыло дворца, принадлежащее Локи. Сиф вертела головой, рассматривая непривычную аскетично-роскошную обстановку.
     Локи обнаружился в огромном кабинете; он, развалившись, сидел в кресле с чашкой чего-то ароматного и испускающего пар в руке. На подносе лежали теплые пышные булочки, вазочки с маслом, медом и вареньями. Вид у второго сына Одина был настолько ленивым, довольным и благодушным, что Сиф молниеносно озверела, с трудом напоминая себе, что надо держать язык за зубами.
     — Князь Локи, — вынужденная обращаться официально, Сиф только сжимала кулаки под равнодушным взглядом голубых глаз. — Благодарю, что согласились принять.
     — Как же, — Локи пошевелил рукой, нацелившись на булочку. — Как я могу отказать грозной воительнице, стоящей за спиной моего любимого брата?
     Сиф снова скрипнула зубами, буквально чувствуя, как они крошатся.
     — Какая нужда привела тебя ко мне, леди Сиф?
     — Волосы, — прорычала девушка. Локи недоуменно приподнял бровь.
     — А что с ними?
     — Что с ними?! — истерично выкрикнула Сиф, дошедшая до полной невменяемости. — Ничего с ними! Нет их!
     Локи прожевал булочку, отпил из чашки, рассматривая трясущуюся от сдерживаемого гнева девушку ленивым взглядом.
     — То есть?
     — Вот! — Сиф сорвала с головы шлем, Локи застыл. За спиной еле слышно прыснули от смеха.
     — А… — вновь лениво откинулся в кресле князь. — Ты об этом… Так ничего страшного. Новые вырастут.
     — Когда?
     — Ну… Как обычно, — пожал плечами жующий булочку с медом Локи. Сиф почувствовала, что глаза заволакивает красным.
     — И… Я… Лысой?!
     — Подорожник прилепи, — невозмутимо посоветовали ей. — И капустный лист. А, нет, прости. Капуста отбеливает, а подорожник от ранок. Лук. Да. Лук. Печеный. Можно и сырой, но он так пахнет… Лучше печеный.
     — Ты… — взревела раненым драконом Сиф. — Ты обещал! Вылечить!
     Глаза Локи опасно блеснули.
     — Я обещал? — изогнул бровь князь. — Когда это?
     Сиф захрипела, ее руки задергались от подавляемого желания придушить гада.
     — Исправь! Немедленно!
     Локи замер, глаза налились золотом.
     — Ты требуешь? — мягко произнес он. — Хорошо… Хочешь ускорить процесс… Бьориг. Подай, пожалуйста, вот ту голубую бутылочку.
     Служанка кивнула, исполняя просьбу.
     — Втирать каждые шесть часов. Одну ложку. Ясно?
     Сиф вцепилась в бутылку с самым зверским видом. Локи закатил глаза.
     — Бьориг. Проводи.
     Когда блондинка вернулась, Локи доедал варенье, мечтательно улыбаясь.
     — Спорим, что дозировку она соблюдать не будет?
     Бьориг тонко улыбнулась, горделиво откинув за спину толстенную длинную косу.
     — Спорить с вами, милорд? Я не настолько глупа.
     ***
     Жарко.
     Сиф недовольно застонала, пытаясь отпихнуть ногой неожиданно горячее и щекочущее одеяло. Попытка удалась, но легче не стало. Девушка повернулась, чувствуя: что-то мешает. Не слишком… Но мешает. Вокруг горла обвилось что-то прочное, Сиф повернулась еще раз, и толстая веревка затянулась, мешая дышать. Девушка дернулась, пытаясь выпутаться из непонятно кем наброшенной сети, раз, другой… И свалилась на пол.
     Она вертелась и крутилась, пока не встала на ноги, и только тогда до одуревшего от странного пробуждения сознания дошло.
     Это не сеть.
     Это волосы.
     Сиф восхищенно провела рукой по длинным нечесаным прядям, едва не визжа от радости в предрассветной тишине, прошлепала к ночнику, щелкнула пальцем по хрустальному шарику, лежащему на деревянной подставке — комнату залило теплым золотистым светом.
     Сиф подлетела к зеркалу, откидывая пятерней густую гриву, наклонилась, чтобы увидеть себя во всех подробностях…
     Дикий визг разлетелся далеко вокруг, будя обитателей дома.
     ***
     Настоящее
     Пирс задумчиво нахмурился, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла, прожигая взглядом лежащую на столе тонкую черную папку.
     Отчет, лежащий внутри, был бесценен.
     Поистине бесценен.
     По губам мужчины пробежала жестокая улыбка, но тут же исчезла. Александр встал, слегка потянулся, разминая затекшее тело — что поделать, возраст. Увы, смертных он не красит… И снова сел, нежно проводя пальцами по тонко выделанной коже папки.
     Если бы эти белоснежные листы, исписанные четким убористым почерком (такие отчеты всегда пишутся от руки), попали к Фьюри, то заклятый друг потерял бы от зависти свой второй глаз — тот бы вытек от перенапряжения.
     Гидра, в отличие от ЩИТа, всегда больше увлекалась метафизикой, чем механическими чудесами. Ученые отыскивали артефакты, проводили исследования, целые отделы досконально изучали мифы, сказки, предания и просто дошедшие из глубины веков побасенки, отыскивая рациональные зерна и обязательно применяя их на практике.
     Денег на исследования не жалели, но и отдача была велика.
     Вот и сейчас Пирс с интересом принялся перечитывать отчет о том, как в семидесятые увлеклись скандинавской мифологией и провели серию призывов различных мифологических персонажей.
     Ну как — провели…
     Ничего не получилось, но и отрицательный результат — тоже результат, ведь он показывает, что делать не нужно. Конечно, ученых как следует простимулировали, чтобы неудачи больше не повторялись, но это направление было сочтено неперспективным, и силы и деньги бросили в другие отрасли.
     Впрочем, это не помешало комиссии произвести разбор полетов, так сказать, и определить, что в принципе требуется для призыва сущностей восьмого, девятого и десятого уровня.
     Потому что выше восьмого — это уже идут полубоги, высшие демоны и боги, и таких надо или сразу жестко ставить на место, сковывая всеми мыслимыми и немыслимыми способами, или договариваться с ними. И если с демонами первый вариант еще может прокатить — иерархия в Инфернальных мирах крайне жесткая и власть с силой их обитатели крайне уважают, то вот с богами дело обстоит гораздо печальнее.
     Да, асгардцы спускались в Мидгард — тот же Тор посещал Землю пару раз в дремучие времена, искореняя каких-то монстров типа Гренделя, оставляя потрясенным смертным память о невероятных подвигах. Да и про Локи ходят слухи, что он частенько навещает наш бренный мир… Остальные брезговали, не желая вляпываться, как короли на конюшне.
     Вот только толку с этого?
     Как их привлечь?
     Впрочем, судя по тому, что в этот раз Тор предстал очень даже во плоти, как и его кувалда, есть шанс заполучить союзника. Добровольного или нет — дело десятое. К тому же Пирс был уверен в успехе: прошло больше сорока лет, наука не стоит на месте, появились новые наработки…
     Надо попытаться наладить контакт.
     А если не захотят сотрудничать…
     — Так, — Пирс закрыл папку, поскреб морщинистый подбородок. — И где мне взять кишки сына Локи?

Глава 5. Всё, что Сила даёт

     Прошлое
     — Какой чудный пейзаж! — Люк широко улыбнулся, довольно щуря глаза. Ситх просто и откровенно наслаждался. Фенрир был образцовым скакуном: вез удивительно плавно, на постороннее внимания не обращал, впрочем, с его размерами…
     Эксперимент создания боевой химеры — так называемого «ситхского отродья» — на базе ульфхеднара Люк считал крайне успешным. За год неуклюжий щенок вымахал до размеров коня, еще за год — достиг размеров крупного боевого асгардского коня, который превосходил мидгардские аналоги почти вполовину, ведь таскать на себе пару центнеров живого веса плюс доспехи, плюс вооружение, плюс трофеи… Это, знаете ли, не каждой лошадке по силам.
     Глаза окружающих надо было видеть.
     Люк как раз крайне удачно отправился сопровождать Фриггу в очередную поездку и забрал жрущего как не в себя щенка с собой, не собираясь пускать эксперимент на самотек. Потом, когда вернулся, крайне оперативно спрятал, выгуливая подальше от любопытных глаз — Тор не в счет. Потом навалились дела и походы… А у Фенрира как раз случился очередной всплеск роста. В общем, когда Люк вернулся из очередной рутинной поездки верхом на здоровенном волке, общественность впечатлилась.
     Некоторые — до заикания.
     Фенрир только широко улыбался, демонстрируя внушительную пасть, полную острейших клыков. Темно-желтые, словно янтарные, глаза довольно щурились — поднявшийся ажиотаж волка забавлял. Люк тоже забавлялся, отлично ощущая эмоции питомца — Сила помогла, частично вернув Фенриру разум. Да, не человек, но и не тварь бессловесная. В принципе, очень умный получился волк, разве что не говорит. Вслух. А вот телепатически общаться — запросто.
     И пусть он не сможет рассуждать о высоком, Фенрир выполнит поставленный приказ «от и до», без недопониманий и вывертов логики. Люк для него — царь и бог, Создатель и Хозяин, высшее существо. Единственный, кому чудовище будет подчиняться.
     И это хорошо, что ничьи приказы, кроме Люковых, Фенрир исполнять не будет, у ситха получилось создать настоящую машину смерти. Мощный костяк, укрепленный Силой, прекрасные мышцы, плотная кожа, которую не прорубить мечом, шерсть густая и длинная, линяющая постепенно, а не сезонно — в ней завязнут стрелы и копья, словно в снопе из проволоки. Острый слух, чудесное зрение дневное и ночное, когти, пробивающие камень и, самое главное — разум, главенствующий над инстинктами. Фенрир будет расти, набираться опыта. И слушаться Люка, как отца родного… Даже лучше.
     Оборотни грызутся между собой, а на Создателя Фенрир не посмеет даже тявкнуть: и не от страха — такой поводок рано или поздно лопнет, а из искреннего почитания и привязанности.
     Вот и сейчас Фенрир слегка заскулил, когда рука в перчатке потрепала его по холке, удовлетворенно засопел, но не отвлекся. Люк еще раз потрепал иссиня-черного любимца, слушая бурчание едущих за ним воинов и скрежет зубов Сиф. От девушки тянуло злобой и яростью.
     Люк вальяжно откинул лезущую в глаза прядь волос, ехидно посмеиваясь про себя. Сиф его терпеть не могла… В принципе — вполне заслуженно, но с чего бы это ситху признавать свою вину или что-то подобное? Он что, джедай, что ли? Нет. А паршивке давно пора научиться смирению, но ничему ее жизнь не учит.
     Хотя вежливости поднабралась… После того, как едва не померла от инфаркта, взглянув в зеркало. Вопли шокированной Сиф перебудили даже червей в земле под фундаментом дворца, а Люк уловил источаемый ею ужас у себя в покоях. Милой деточке до сих пор снятся кошмары… Когда ситх решал, что дура опять теряет берега и ее пора проучить.
     Сиф скрипнула зубами, сверля взглядом спину едущего впереди князя, но молчала, нервно дергая кончик толстенной косы. Всем на зависть — длинная, по колено, волосы густые и шелковые, никогда не спутываются и не секутся. Чудесные волосы… Если бы не одно «но»: они были черными.
     Не белыми, не золотистыми, не рыжими, не каштановыми… Черными. Как безлунная ночь. Ладно, смену окраса, причем столь резкую, Сиф бы, может, и пережила… Но она до сих пор помнила, как взглянула в зеркало, откидывая лезущую в глаза челку… Она думала, что это челка. Наивная!
     Челка была — отросшая до колен, вот только обзор закрывали брови. Они тоже отросли до колен, тоже густые, черные и шелковистые… Девушка смотрела в зеркало, ощупывая себя трясущимися руками, а в голове вертелось, как она, примчавшись от Локи, откупорила бутылочку, налила в ложку зелье и втерла в лысую кожу головы, но ей показалось мало, она втерла еще одну ложку, потом еще… Потом налила в пригоршню, зелье текло по лицу, а она втирала и втирала, неспособная остановиться.
     И даже руки не помыла.
     Застыв от осознания одной ужасной мысли, Сиф крайне осторожно расстегнула ворот ночной рубашки, страшась опустить взгляд и подвывая от ужаса. Если это зелье вызвало рост всех волос…
     Облегченно выдохнув оттого, что не превратилась в копну, Сиф осела на пол бескостной кучей, вяло махнув рукой в ответ на потрясенное восклицание матери. Пережитый шок вымотал ее полностью, и следующие несколько часов, пока ее приводили в порядок, отрезая лишнее, она только что-то мычала, переваривая пережитое.
     К утру несчастная жертва собственной поспешности вновь была бодра и полна желания донести до сумевшего так изощренно над ней поиздеваться наглеца свою точку зрения, вот только этот душевный порыв разбился о непредвиденное препятствие.
     Мать и отец.
     Родители почему-то не оценили устремлений дочери положительно. Отец нахмурился, слушая угрозы бегающей кругами Сиф, после чего рявкнул, пресекая возмущения, и потребовал рассказать все как было.
     Под давлением девушка была вынуждена вывалить все без утайки, и, к ее крайнему изумлению и негодованию, родители поддержали не ее, а Локи. Когда привыкшая за последнее время к тому, что вокруг нее все бегают на полусогнутых Сиф попыталась возмутиться и наорать, мать отвесила ей тяжелую оплеуху, высказавшись в том духе, что надо бы быть скромнее. И внимательнее. И вежливее. И вообще, не так они дочь воспитывали, совсем не так.
     Публичные извинения под тяжелыми взглядами родителей Сиф доконали. Люк только кивнул, вежливо напомнил, что надо внимательнее слушать инструкции, и величаво принялся обсуждать с родителями бордовой от ярости девушки падение нравов современной молодежи.
     Один с Фриггой не вмешивались. Царица только довольно улыбалась, Всеотец беседовал с послами от ванов — ему было не до мелкой возни в песочнице. В принципе, Люк его понимал, однако бывший Император столь же отлично понимал, что мелочей не бывает. Палпатин, к примеру, ни в коем случае не пустил бы такую ситуацию на самотек. Никогда! Для него не существовало незначительных вещей, от которых можно отмахнуться — любое событие шло в дело.
     Но Один, при всех его достоинствах, равным Дарту Сидиусу в интригах не был.
     Да, он умел подстраивать нужные ситуации, ждать — крайне терпеливо, годами и веками, он был изворотливым, хитрым и достаточно жестоким для того, чтобы заставлять прогибаться всех — к своей выгоде. Вот только чего-то словно не хватало. Какого-то азарта или любви к подковерным играм, что ли…
     Палпатин был интриганом от Бога. Ну или Силы. Он интриговал так же естественно, как дышал, и передал эту любовь и страсть своему внуку — и Люк не уставал благодарить Силу, раз в год принося жертвы Тьме, за то, что когда-то давно, еще будучи сопливым несмышленышем, не побоялся сделать правильный выбор.
     Да, уроки Мастера были зачастую очень жестоки, Люк не раз умылся кровью — путь становления Владыки тернист. Но оно того стоило. Благодаря этому он теперь видел разницу.
     Кому-то другому Один показался бы безмерно могущественным, чрезвычайно умным и мудрым. Люк был согласен с такой оценкой, но он также подмечал и недостатки.
     Всеотец делал все, чтобы укреплять свою власть и возвеличивать свое государство, не делая между этими понятиями различий, и это было естественно и понятно для ситха, однако эти же устремления наградили Всеотца избирательной слепотой.
     Что бы там ни твердили льстецы, что бы ни говорил сам царь, Один признавал только асгардцев. Только они были для Одина разумными и вообще достойными личностями. Все остальные шли лесом, являясь существами второго, а то и третьего сорта. Или вообще животными, недостойными лишнего взгляда. Если ваны еще со скрипом как-то умещались на одной ступеньке вместе с асгардцами — благодаря Фригге, — то тех же ётунов Всеотец искренне презирал, уничтожая их и гадя им при любой возможности. А ведь сам имел примесь их крови, и немалую часть. При этом он запросто мог завалить в койку женщину любого вида и не побрезговать рожденными ею от него детьми. Сочеталось все это странно, но Люк и не такие отклонения в психике на своем веку повидал, так что только отмечал эти и другие недостатки Всеотца, составляя психопортрет и заботливо запоминая слабости и болевые точки.
     А они были.
     Для правителя Один слишком часто поддавался гневу. Непростительный грех, по мнению Люка: ведь первое, чему его начали учить — терпение. Терпение — добродетель ситхов, Владык — в особенности. Именно благодаря терпению — этой совершенно не свойственной ситхам черте характера — удалось выполнить тысячелетний план. С поправками, естественно, но в целом задумка удалась. И пусть линия Бейна давно пресеклась — Шив Палпатин, Дарт Сидиус, был ее последним представителем, — Люцифер не собирался отбрасывать в сторону опыт поколений. Поэтому он смотрел, подмечал детали, провоцировал — тщательно организуя необходимые ситуации, и не мог не отметить, что Один потихоньку меняет свое к нему отношение.
     Едва заметные мелочи. Внезапный взгляд — слишком острый, как на врага или возможного соперника. Полный подозрений. Потом Один опять смотрел как обычно — но Люк чувствовал, ощущал эту разницу.
     Что-то изменилось.
     Он не знал, что именно — и не видел причин и предпосылок для такого, но после того, как Люк начал возиться с Фенриром, Один… Можно сказать, что он… Охладел? Самую малость, сотые доли процента, но в теплом ровном потоке эмоций, адресованном Люку, проскальзывали первые капли подозрений. Словно Всеотец что-то знал и теперь сравнивал. Что-то с чем-то.
     И Люк был твердо намерен выяснить, что именно.
     А пока они с Тором и его свитой ехали в поисках приключений, и Люк точно знал — найдут.
     ***
     Настоящее
     Дом погрузился в тишину. Тор храпел в своей комнате, служанки отправились на отдых, а Люк стоял на крыше, задрав лицо к звездному небу.
     Голова слегка побаливала, а глаза слезились. По хорошему, следовало бы тоже залезть в кровать и спать, в крайнем случае — помедитировать и опять-таки спать. Но Люк не мог заставить себя пойти отдохнуть. Тело дергало, пальцы слегка подрагивали — все признаки получения видения налицо. Крайне тяжелый случай — давно такого не было.
     Люк медленно и размеренно дышал, смаргивая безостановочно текущие из глаз слезы, и пытался разложить по полочкам увиденное. В этот раз на него обрушилась вариативность будущего, а не самая крепкая и вероятная возможность.
     Вселенная скручивалась или ломалась, словно скомканный сильной рукой лист картона. Чья-то рука в перчатке с камнями рвала ее на части, люди то рассыпались пеплом, сдуваемым поднявшимся ветром, то восставали из праха, планета умирала и возрождалась, погибал Тор, и он же был живее всех живых, воя от боли на руинах Асгарда.
     Люк хрипел, валяясь на полу комнаты для медитаций, сжимая до хруста свой любимый нож, и блики, играющие на лезвии, вонзались в мозг, словно стрелы.
     Видение вымотало ситха полностью и окончательно, и Люк еще долго лежал, инстинктивно скручиваясь в комок, после того, как все прошло.
     Стены дома давили, Люк выполз на крышу, представляющую собой настоящий сад, свалился на диван и долго глазел в небо, пока окончательно не пришел в себя.
     И сейчас он брал под контроль свое тело, вновь загонял в рамки взбесившийся дар и прикидывал, что надо сделать в первую очередь, во вторую и так далее. Телефон влетел в руку, Люк по памяти набрал номер, ввел сообщение и раздавил одноразовую вещицу.
     Что ж. Его ученик получил приказ и скоро прибудет. Значит, пора готовиться к встрече.
     ***
     — Владыка.
     Хриплый голос прорезал тишину дома, не способный выбраться за пределы тщательно экранированных стен. Широкоплечая фигура плавно, совершенно естественным движением встала на одно колено, склоняя коротко стриженую голову с подбритыми висками. Стоящий в дальнем углу (самом темном, где тьма свила настоящее гнездо) еще один мужчина даже не шевельнулся. От него шло ровное холодное внимание, совершенно равнодушное, без капли удивления от того, что видит такую странную, даже средневековую, сцену.
     От стоящего на колене напротив полыхало удовлетворением — он знал, что это не наказание, не демонстрация уничижения или превосходства.
     Это — привилегия, дарованная избранным.
     — Здравствуй, ученик, — Люк не стал отказывать себе в удовольствии закутаться в привычную мантию и теперь казался сотканным из мрака силуэтом, сверкающим золотом глаз. — Встань.
     Мужчина плавно поднялся, мягко сияя наливающимися янтарем радужками. Пока что он еще может скрыть эту мутацию — первый признак идущего этой тернистой тропой. Пока что желтизна заметна только при определенном освещении или проступает в момент, когда эмоции зашкаливают.
     Вскоре все изменится, это Люк знает не только по своему опыту. И тогда ученик или до конца своих дней станет желтоглазым, маскируя изменение при помощи Иллюзии Силы, если необходимо, или научится возвращать данный природой цвет.
     Впрочем… Что-то подсказывает, что этот ученик скрывать ничего не будет. Люди на этой планете понятия не имеют о том, что означает такое изменение во внешности, что им только на руку.
     — Отчет.
     — Все готово, милорд, — мужчина стоял, слегка расставив ноги, руки за спиной — по стойке «вольно». Сила привычки. — Маршруты разработаны, ждем команды. Груз доставили вчера — я сам его сопровождал.
     — Прекрасно, — одобрительно кивнул Люк. — Информация?
     — Готова. Подброшу через восемь дней.
     — Хорошо. Что-то необычное?
     — М… — мужчина нахмурился, с его ладони слетела флешка, подхваченная рукой Люка. — Есть несколько странностей. Директор активизировался. И министр.
     — То есть? — остро блеснули глаза ситха. Стоящий перед ним мужчина на миг гневно раздул ноздри.
     — Вскрыта база в Скандинавии. Волчье урочище. Плюс к нему зачастили с отчетами. Насколько удалось узнать — начали ворошить дела в период с семидесятых до восьмидесятых. Мертвые проекты.
     — Вот как… — задумчиво постучал пальцами по подлокотнику Люк. — Хорошо. Я проверю. Молодец.
     Мужчина польщенно наклонил голову. Люк перевел взгляд на стоящего в углу.
     — Как идет программа реабилитации? — поинтересовался он, не отводя глаз от рослой фигуры, запакованной в бронированный костюм.
     — Медленно, — ученик ситха тоже повернул голову к своему молчаливому спутнику. — Но я не хочу спешить. Пусть не торопясь, зато надежно. Милорд?
     — Да?
     — Можно вопрос?
     — Разумеется.
     — Почему вы не…
     — Почему я не покопаюсь у него в голове? — иронически хмыкнул ситх.
     — Да.
     — Твое предположение?
     Мужчина задумался.
     — Вариант с «не можете или не умеете» я отвергаю сразу. Так же как и этические нормы. Значит… Свобода выбора.
     — Браво, — одобрительно кивнул Люк. — Я могу его вытащить. Но не хочу этого делать. Пусть сам старается. Только естественный процесс.
     — Вы не хотите, чтобы возникла хоть малейшая возможность сомнений…
     — Именно.
     Стоящий в углу слегка шевельнулся, всколыхнув тени, и снова замер, сливаясь с ними. В ледяном панцире промелькнула нотка интереса, и снова все исчезло.
     — Как проходит адаптация? — переключился на новую тему Люк. Мужчина весело оскалился.
     — Прекрасно. Меня все считают обычным человеком.
     — Какой будет сюрприз… — рассмеялся Люк.
     — Я тоже не могу дождаться.
     — Хорошо. Можешь идти.
     Кабинет опустел, ситх вставил флешку в гнездо и принялся просматривать информацию. Чем дальше, тем больше каменело его лицо.
     — Вот как? — по бледнеющей коже зазмеились черные вены. Ситх встал, стремительно понесся в соседнее помещение. Рука схватила древко из черного металла, украшенного затейливой золотой гравировкой. Клинок вспорол воздух, отзываясь на гнев хозяина яростным гудением растревоженного шершня. Люк выдохнул, унимая гнев, ласково проводя пальцами по блеснувшим алым рунам.
     — Скоро. Очень скоро.
     Клинок согласно загудел.
     Люк еще раз провел пальцами по древку, подхватил оружие и направился в просторный зал. Ему срочно надо скинуть забурлившую энергию и успокоиться. Раздался тонкий свист пластаемого лезвием воздуха, ситх плавно встал на одно колено, пристукнув древком об пол. Схваченное крепкой рукой копье взметнулось вверх, к потолку, упало наискось и описало первый символ бесконечности вокруг хозяина. Глаза Люка засияли расплавленной магмой, вокруг пылающих радужек стремительно растекались алые кольца, окрашивая белки в цвет венозной крови.
     Босые ноги мягко переступали по деревянному отполированному полу, оставшийся лишь в одних штанах мужчина плавно передвигался, играя с созданным своими руками оружием. Его гордость, по сравнению с которой даже сейбер проигрывал в своих качествах. Лезвие — как меч, обоюдоострое, почти прямое, сужающееся к острию — ровно сто десять сантиметров. Полутораметровое древко, металлическое, с секретом — может менять размер, повинуясь желанию хозяина. В сложенном состоянии — меч с эфесом длиной в сорок пять сантиметров. В точности как у сейбера, за исключением кольца. Но им пришлось пожертвовать.
     Никаких вырезов, выемок, сквозных отверстий и шипов — элегантная простота. Из украшений — ситхские сигилы, нанесенные золотом на древко и чернением на лезвие. В принципе — воплощенная в металле световая пика.
     Копье взлетело в воздух, перевернулось, упало на подставленную руку, прокатившись к кисти. Снова взлетело, с гудением принявшись описывать вензеля вокруг Люка. Вошедший в зал Тор замер у двери, восхищенно наблюдая за тем, как его брат танцует с копьем. Совершенство. Каждое движение выверено до предела.
     Тор тоже умел играть с копьем, но честно признавал, что в этом ему до Локи далеко.
     Не прекращая, Локи махнул рукой, и Тор, подхватив со стены меч, осторожно закружил вокруг, уворачиваясь от точных выпадов, внимательно отслеживая сокращения мышц. Сражаться с Локи ему всегда нравилось: брат никогда не поддавался, наоборот, выдавливал все силы противника и еще чуток сверху. И пусть зачастую после тренировок Тор буквально полз к себе на четвереньках, потому что встать сил никаких не было, но зато и рос в мастерстве невиданными темпами.
     Вот и сейчас Локи обманным движением отвлек внимание, зацепил древком щиколотку, заставив асгардца упасть и перекатиться, спасаясь от рубящего по шее. Тор взрыкнул, сосредотачиваясь. Ошибка! Давно он не сходился в бою с Локи, подзабыл, насколько брат хорош.
     Следующие пару часов Тор полировал собой пол, пару раз приложился об стены и дико радовался, что потолок слишком высоко, не достать и не добросить. В конце концов он свалился на пол, а Локи ходил кругами, для развлечения тыкая пяткой копья в болевые точки все еще пытающегося дергаться Тора. Глаза посверкивали золотом, на коже чернели странные символы, при взгляде на которые у Тора мутилось в голове.
     Наконец Локи остановился, с усмешкой разглядывая валяющегося брата.
     — Откровенно слабо.
     Тор пожал плечами, поморщившись.
     — Тебя давно не было.
     — Это не повод зарастать ленью, — Люк наставительно ткнул пяткой копья прямо в солнечное сплетение брата. Тор сдавленно хрюкнул. Ситх провернул копье, древко словно втянулось само в себя, превращаясь в длинную рукоять меча. Багрово блеснули совершенно не асгардские руны. — Впрочем, это означает, что я могу как следует взяться за твое воспитание!
     На лице Люка расцвела счастливая улыбка, от которой Тор взмок, но удержал рвущиеся с языка протесты и возражения.
     — Ты ведь не против? — ласково поинтересовался ситх, и Тор закивал головой, всем своим видом демонстрируя, что очень даже «за».
     — Замечательно, — Люк прикрыл глаза, прощупывая пальцами и Силой каждый сантиметр рукояти и лезвия: постоянный и неустанный контроль над оружием был буквально вшит в его сознание. Так когда-то было с сейбером, теперь с копьем. Клинок слегка ворчал, словно могучий пес, жмурящийся под лаской хозяина. Тихо урчал нож, прикрепленный к предплечью, на привычное место. — Тогда подъем, и вперед, с песней.
     — Куда? — уточнил Тор.
     — За своей кувалдой. Ищите и обрящете. Так, кажется, говорят? У тебя есть десять минут.
     Тор одним движением вскочил и вымелся за дверь, провожаемый насмешливым взглядом.
     ***
     Недавнее прошлое. Ирак
     Жара стояла неимоверная. Броку казалось, что кровь кипит в жилах, а из ран не сочится, а испаряется — густая, тягучая, багровая, почти черная под этим страшным солнцем. Перед глазами плясали мушки, они водили черно-белые хороводы, изредка присоединяя к себе непонятно откуда взявшихся серебристо-блестящих друзей. Солнцезащитные очки ни черта не помогали, куфия, обматывающая голову, лицо и шею, казалась удавкой, но являлась единственной защитой от ненавистного светила, песка и мерзких насекомых — откуда эти твари только брались. Видимо, летели на запах разлагающейся крови.
     Он опустил бинокль, устало уронив лицо на руки. Тело не хотело шевелиться, форма просто приросла к коже, и мужчина чувствовал, что потом ее придется срезать ножом — не содрать. Дико хотелось спать, есть, мыться и сдохнуть. Можно просто сдохнуть — но об этом Брок запрещал себе думать, хотя перспективы выжить в этом аду стремились к нулю.
     И никто не отправится к ним на помощь: наемники — бросовый товар. Пучок за пятачок, даже такие живучие, злобные и удачливые твари, как Рамлоу. Голову прострелило болью от недосыпа, мутило от голода, но Брок упрямо наблюдал, отмечая уязвимые места лагеря террористов, которых ему заказали, ведь от этого зависело не его благосостояние — на это сейчас было откровенно плевать, а жизнь его единственного настоящего друга. Роллинз сидел в клетке уже вторые сутки, но был еще жив, последний из десятка искателей приключений, пошедших за Броком, и Рамлоу готов был продать душу кому угодно, лишь бы Джек остался в этом статусе.
     Солнце неторопливо ползло в зенит, Брок, скорчившийся в крохотном клочке тени, даваемой засохшим, но все еще густым кустиком какой-то дико колючей растительности, моргал воспаленными веками, напряженно всматривался в бинокль, следя за передвижением часовых, и монотонно бубнил молитвы всем богам, каких только мог вспомнить.
     С перечислением было не густо — как мужчина ни напрягал память, из нее ничего не хотело даже нос высовывать. Но это служило хоть каким-то способом отвлечься, и Брок упрямо шептал имена, начиная осторожно наводить на цель снайперскую винтовку — единственное, что осталось от вооружения, отряда и начавшего разлагаться снайпера Мару.
     Жара доконала даже привычных к ней аборигенов — террористы попрятались в убежище, оставив пленника изнывать от боли и истощения, и только несколько часовых неторопливо обходили свои владения.
     — Кукулькан, — мрачно шепнул Брок, плавно нажимая на курок. Заворачивающий за угол низкого массивного строения араб споткнулся и упал, удачно свалившись поближе к ржавому остову джипа, непонятно почему и зачем стоящему почти у стены.
     — Сет, — его напарник не успел раззявить рот, как свалился рядом. Брок пересчитал мысленно патроны и скривился. Ровно семь штук.
     — Один, — перешел к скандинавской мифологии Рамлоу, вспомнив выставку, на которую его затащила очередная подружка. Брок два часа маялся фигней, рассматривая картины, доспехи, и только оружие заставило его хоть как-то заинтересоваться. Подружка свалила, не вынеся такого узконаправленного интереса, а Брок сейчас пожинал плоды собственной забывчивости.
     — Тор? — с сомнением уставился сквозь прицел наемник. Бог не отозвался, не до наглого смертного ему было, скорее всего. Рамлоу в обиде не был — не отзывается, ну и хрен с ним. Другого позовет. Он шустро прополз опасный участок, подобравшись ближе. Джек неподвижно лежал в клетке, видимо потеряв сознание от кровопотери, побоев и жары. Послышались гортанные голоса, шаги, Брок, едва не сдыхая от усилий, подполз еще ближе, достав нож.
     Он замер, стараясь не хрипеть, не отключаться, не… Надо быть готовым. Вспомнился прохладный зал и изображение танцующего в лаве мужика с устрашающего вида копьем в руках. Голоса смолкли, их сменило одинокое злобное бурчание. Террорист распахнул массивную дверь, настороженно оглядываясь, шагнул вперед. Нож вошел в сердце, благо бронежилета не было.
     — Локи, — выдохнул Брок и почувствовал, как волосы становятся дыбом: в ушах прозвучало ясно слышимое скептическое хмыканье. Они замерли — убийца и труп врага. Рамлоу, решив, что крыша у него окончательно съехала, оттащил тело в сторону, обобрал и задумчиво взвесил в руке связку гранат, решая, хватит их или нет. Вырванная чека упала под ноги, гранаты полетели внутрь, Брок захлопнул дверь, падая в сторону, на миг отключившись от боли — сломанные ребра живо о себе напомнили.
     — Локи! — выплюнул кровь Брок, скорчившись на земле. Раздался грохот, дверь сорвало с петель. Рамлоу лежал, сжав трофейный автомат, и ждал. Неподалеку в клетке заворочался Джек. Время тянулось, пока с диким криком, паля перед собой очередями, из дымящегося ада не вырвался одуревший от произошедшего араб. Рамлоу мстительно прострелил ему ноги, пинком отбросил автомат, дробя берцами кисти рук, поднял и, глядя в мутные от боли глаза врага, всадил нож под ребро.
     — Локи! — прорычал Брок, чувствуя, как от пристального чужого внимания трясутся руки. — Жертвую! — неожиданно даже для самого себя выпалил он.
     — Принимаю, — от урчащих ноток в мягком голосе по спине покатились капли ледяного пота.
     В глазах умирающего араба стояла дикая ненависть. Брок смотрел не отрываясь, страшась повернуть голову, шевельнуться, потому что затылок сверлил тяжелый, вымораживающий душу взгляд. Его взвешивали на весах полезности, и почему-то перед глазами встала виденная в Египте фреска с изображением суда над умершими. Сейчас решалась его судьба, вернее, уже решилась, и Брок искренне и горячо надеялся, что его сердце не сожрут чудовища.
     Ощущение чуждого присутствия пропало, и мужчина облегченно выдохнул: такого эффекта от молитвы действием он не ожидал.
     Террорист упал безвольной куклой, Рамлоу с трудом сжал и разжал не слушающиеся пальцы, покосился на вновь отрубившегося Джека и пошел зачищать базу дальше.
     Что чувствует он себя почему-то гораздо бодрее и живее, Брок понял, только когда выволок друга из клетки.
     Рамлоу тогда словно находился в ступоре, отстраненно отмечая происходящее. Они смогли выбраться из страны быстро и легко. За работу заплатили полностью, и сумма вышла крайне внушительная, учитывая, что делить ее пришлось лишь на двоих. Джек оклемался и был готов идти за своим командиром в очередной рукотворный ад, сам Рамлоу выздоровел подозрительно быстро. Следующий контракт тоже оказался щедро оплаченным, за ним тут же предложили еще один.
     Брок долго думал о том, что произошло тогда. Продуктивно думал, даже в церковь пошел, поставив старенького, но веселого и бодрого священника, дежурящего ночью, в тупик вопросом: что делать, если на твои молитвы отозвались?
     Священник тогда долго молчал, и мелькало в его глазах нечто такое, что Брок не решился по своему обыкновению резать правду-матку в лицо или подначивать провокационными вопросами. Не хотелось бередить воспоминания человека, испытавшего на себе все прелести войны: опытный взгляд наемника отметил явно простреленную кисть руки, хромоту и характерное поведение ветерана боевых действий.
     Священник молчал, Брок смотрел в потолок, задрав лицо кверху, пока не получил ответ.
     — Верить. Продолжать молиться. И снова верить.
     Брок молча вложил в руки старика пачку денег, повернулся и вышел из церкви. Его ждало новое задание.
     Следующий год прошел продуктивно. Брок с Джеком мотались по самым кошмарным задницам мира, тонули в крови и грязи, превратившись в сплоченную команду, приобретающую все большую известность как профессионалы высочайшего уровня.
     Наемник вывод сделал и теперь все убийства совершал с именем личного божества, откликнувшегося в самый важный и нужный момент. Он не думал, почему так произошло, почему Локи откликнулся, как такое вообще стало возможно и за что ему оказали такую честь.
     Брок просто собирал информацию, зачастил в музеи и библиотеки, совершенно неожиданно обнаружив, что читать древние мифы и сказания, оказывается, крайне полезно для здоровья, жизни и благополучия.
     Голоса Локи он больше не слышал, но вот неослабевающее внимание ощущал всеми фибрами и жабрами. И кожей.
     Древний бог? Монстр? Просто не человек? Он смотрел и следил за тем, как Рамлоу изо всех сил исполняет напутствие священника: творит молитву делом. Как шепчет его имя, отстреливая врагов, рычит, полосуя ножом, с хохотом выплескивает из себя, выбираясь из очередного не скупясь оплаченного безумия. Как щедро жертвует, устраивая кровавую баню, не отвлекаясь на молчаливого Джека, верно прикрывающего спину.
     Уже через год у Брока появилась солидная репутация, а сам он отметил, что слухи о его удачливости не слишком-то и преувеличены. А потом случился рейд в Опиумный треугольник, и Рамлоу впервые встретил своего бога во плоти.
     Тайланд, Мьянма и Лаос. Золотой, или Опиумный, треугольник — место, где сходятся владения трех государств, даже пяти: Вьетнам и Южный Китай эта зона тоже захватывала. Прекрасная природа, величественные горы, поля, сплошь засеянные опиумным маком — красными, белыми, фиолетовыми цветами, несущими забвение и такую сладкую и мучительную смерть всем, готовым за нее заплатить.
     Воздух пропитался этим приторным ароматом, Брока почти тошнило от запаха, приходилось мазать ноздри мятной мазью, которой в моргах пользуются патологоанатомы, чтобы не блевать при работе, но помогало мало: проблема была не физическая, а чисто психологическая. Рамлоу наркоманов терпеть не мог, употребляющих опиум, воображая себя китайскими мандаринами — в особенности, потому что для него наркотик прочно ассоциировался с тяжелыми, даже смертельными ранениями и морфием, приносящим отдых умирающим.
     Вот такой вот выверт психики, сейчас раздраконивший Брока на полную катушку — заказанных ему членов китайской Триады, чье вычурное название вылетело из головы сразу же, Рамлоу уничтожал с особой жестокостью, впечатлив даже попривыкшего за последнее время к закидонам напарника Роллинза. А всего-то и требовалось увидеть в одном из зачищаемых убежищ полностью невменяемый от наркоты умирающий несовершеннолетний «товар» — охрана решила зачистить следы, прослышав, что по их души идут.
     Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения с лихвой.
     Единственное, что Брока ограничивало — время на операцию и количество будущих трупов. Остатки правления неумолимо выкашиваемой Триады прятались в горах, в комфортабельном особняке, словно попавшем сюда из прошлого, из времен расцвета китайской Империи — все эти плавные изгибы крыш, драконы на стенах, позолота, картины и мозаики резко диссонировали с окружающей нищетой.
     Брок отпустил временно нанятых бойцов, исполнявших роль поддержки, в очередной раз задумался о подборе собственной группы, покосился на Роллинза, мониторящего пространство через оптический прицел, и проверил вооружение. Перевязи с метательными ножами, еще один нож на бедре, гранаты, автомат, любимый Зауэр, подсумки с обоймами, на левом запястье — гаррота, обмотанная на манер браслета.
     Наемник смотрел на особняк, и ему казалось, что он чувствует изливающийся сквозь стены страх. Даже ужас. Животный, нерассуждающий. Его будущие жертвы знали, что договориться, перекупить не получится, и теперь тряслись, ожидая прихода неминуемой смерти — некоторые отлично знали, как тщательно он исполняет заказы, сами пользовались его услугами.
     Роллинз молчал, никак не комментируя кровожадные порывы друга — эта миссия оказалась тяжелой и для его флегматичного характера. Он лишь подал Броку еще одну связку гранат, расстегнул подсумок с обоймами и принялся обстреливать здание бронебойными, наводя шороху, пока напарник пробирался ближе.
     Рамлоу медленно закипал, руки просто тряслись. В крови вскипал злой азарт, удушающее желание устроить кровавую баню пыталось перемкнуть мозги, но Брок держался: он слишком хорошо знал, что бывает с теми, кто теряет во время операций голову. Да, можно стать берсерком и вырезать все живое в пределах досягаемости, а можно и самому лечь, поперев на рожон.
     Пообещав самому себе, что если будет возможность разобрать кого-то на запчасти, то воспользуется, а если нет — то ни-ни, наемник дополз до дверей, обезвредив по пути несколько растяжек и осторожно огибая мины, прилепил на стену взрывчатку, установил таймер и шустро пополз за угол. Взрыв проделал дыру, из которой с визгом вывалилась пара обдолбанных дурью охранников, паля в белый свет из автоматов. Их снял Джек, удобно устроившийся в отдалении, а Рамлоу проник в здание через давно запримеченный черный ход — замаскированный, которым не пользовались с момента постройки.
     И пока Джек отвлекал внимание на себя, терроризируя охрану непрекращающимся обстрелом, Брок постоял в углу, взвинчивая свое восприятие, все сильнее ощущая такой манящий запах страха, ведущий его не хуже метки навигатора. Пробежавшись пальцами по ножам, наемник достал любимый «Зауэр» с глушителем, расстегнул подсумок с обоймами и начал победное шествие, методично зачищая комнату за комнатой.
     Сердце стучало как бешеное, отбивая жестокий ритм убийств, Брок оскалился, адреналин хлынул в кипящую азартом кровь. Он рванул вперед, не замечая, что сейчас скорость его движений увеличилась скачком, что охрана банально не успевает его отследить и выстрелы летят мимо, что удары стали гораздо сокрушительнее, хотя он и раньше на силу не жаловался.
     Брок носился по зданию смертоносным вихрем, оставляя лишь трупы и брызги крови на стенах и полу, убирая охранников одного за другим. Он стрелял, меняя обоймы, аккуратно складывая пустые в подсумок на другом бедре, резал и колол длинным ножом, с наслаждением вдыхая одуряющий запах крови, пока в живых не остались лишь пять человек — последние из теперь уже уничтоженной Триады. Все — за пятьдесят, холеные, лощеные, явно привыкшие себе ни в чем не отказывать, с цепкими глазами, в которых теперь плескалась лишь бессильная ненависть, густо приправленная обреченностью.
     Невзирая на их явно не боевой вид, Брок не расслаблялся и правильно делал. Самый молодой из пятерки сорвался — нервы не выдержали повисшего тяжелого молчания — выхватил «Беретту» и начал беспорядочную пальбу. Рамлоу сам не понял, как увернулся от выстрелов, качнувшись вправо, посылая свинцовые подарки прямо в цель. Он убил четверых, шепча имя покровителя, вальяжно подошел к бессмысленно нажимающему на курок бесполезного пистолета полностью отчаявшемуся китайцу, одним движением отправил «Зауэр» в кобуру и неторопливо стянул с запястья гарроту, накинув ее на шею жертвы ловким, многократно отработанным движением.
     Пока китаец хрипел, брыкался, пытался вырваться, Брок смотрел в угасающие глаза, чутко улавливая момент смерти.
     — Жертвую, — хрипло выдохнул наемник, зубасто улыбаясь.
     — Принимаю, — мягко сказали за спиной, которая тут же окаменела, как и все тело. Рамлоу попытался дернуться — бесполезно, его словно придавило невидимой тяжестью — и перестал предпринимать бессмысленные попытки освободиться. Если б его хотели убить, то сделали бы это давно. Значит…
     — Мне давно уже не приносили жертв, — задумчиво произнес невидимый собеседник. — Особенно кровавых. Приятно вспомнить их вкус.
     Брок стоически молчал, опасаясь ляпнуть что-то вроде «приятного аппетита» и лишиться из-за своего длинного языка расположения бога.
     — Щедрый дар. И даже почти бескорыстный… — в голосе Локи звучала неприкрытая насмешка. Брок почувствовал, как по позвоночнику скатилась капля ледяного пота. — Впрочем, в накладе ты не останешься, ведь вера — дорога с двусторонним движением.
     Брок во все глаза пялился на стену, где четко виднелась тень от его силуэта, почти скрытая другим — выше Рамлоу, широкоплечим, словно закутанным в колеблемый ветром длиннополый плащ.
     — Тем более у тебя есть потенциал… Посмотрим, что из тебя выйдет.
     Невидимый собеседник исчез, и Брок осторожно обернулся. Никого, только трупы. Он облегченно выдохнул, потерев ладонями лицо, намотал на запястье гарроту и пошел прочь. Ему было над чем поразмыслить.
     ***
     Настоящее
     Тор заметался, пытаясь понять, как искать Мьёльнир в огромном особняке. Сердце стучало, отсчитывая впустую потраченные секунды, Он застыл, собираясь с мыслями. Десять минут. Раз Локи дал такой маленький срок, то молот должен быть где-то рядом. Вопрос: где?
     Асгардец вздохнул, закрыв глаза. Сосредоточился. Мьёльнир был создан только для него. Настроен только на него. Он всегда мог позвать свое верное оружие, он знал, где оно. Значит?
     Надо позвать.
     Тор замер, сосредоточившись, пытаясь нащупать невидимую связь, соединяющую его с Мьёльниром. Она была рядом, но словно ускользала от протянутой руки, просачиваясь между пальцами. Где-то здесь и бесконечно далеко. Раздраженно выдохнув, Тор встряхнул головой, заставляя себя вспомнить, понять… Ноги сами понесли в нужную сторону. Он ворвался в кабинет брата, подбежал к вазе в углу и уверенно сомкнул пальцы на хрупком металлическом цветке.
     Иллюзия растаяла туманом, мышцы вздулись, поднимая непривычно тяжелый молот, покрытый рунами.
     — Мьёльнир! — пророкотал Тор, вскидывая его вверх, и за окном раздался раскат далекого грома.
     — Сделай так еще раз! — капризным тоном клянчащего очередную конфету малыша произнес привалившийся к косяку Локи. Недоуменно сведший брови Тор машинально дернул рукой, вздымая молот вверх, и в комнате загромыхало. Локи хихикнул. Асгардец обреченно закатил глаза, машинально проверяя связь с Мьёльниром — как не было, так и не появилась. Молот был где-то там, понять бы еще где…
     — Локи… — угрюмо уронил подделку на пол Тор, пятясь под предвкушающим взглядом брата.
     — Десять минут истекли, — медово пропел Люк, с хрустом разминая сцепленные в замок пальцы. Тор прыгнул в сторону, но не успел: поток молний просто впечатал его в стену. Ас скорчился, хватая ртом воздух, смаргивая потекшие от боли слезы. Люк подошел ближе, равнодушно наблюдая за мучениями брата. — Понятно, за что?
     Тор невнятно захрипел.
     — Твоя беда, брат, — лекторским тоном начал Люк, — в том, что ты не думаешь. Не хочешь думать. Привык ломиться силой, пользоваться своим положением… И не отвечать за сотворенное по глупости, незнанию и просто ради развлечения. Всеотец был слишком мягок с тобой. Разбаловал. Попустительствовал.
     Ас вздохнул, сцепив зубы, и попытался встать.
     — Проблема в том, что я не он, — пояснил Люк, прицельно выпуская еще одну иссиня-черную, с белоснежной сердцевиной молнию прямо в грудь мужчины. Тор стукнулся головой, скрученный судорогой. — А теперь ты встанешь, пойдешь на кухню, сваришь мне кофе, принесешь, я его выпью и популярно объясню, что ты сделал не так. Хорошо?
     Тор приподнялся, покачиваясь и тряся головой.
     — Да, — просипел он.
     — Тогда… вперед и с песней.
     Ас отодрал себя от пола, встал на неверные ноги, встряхивая головой в попытке разогнать туман перед глазами. Сделал шаг.
     — Песня, — в мягком голосе брата зазвенели первые опасные нотки. Тор откашлялся и замычал любимую походную. Сплошная похабщина, но, как говорится, кто как умеет. Локи фыркнул, однако подгонять пострадавшего от его воспитательных методов не стал.
     Через полчаса Люк небрежно отставил на столик пустую чашку, оценивающе глядя на оклемавшегося после краткого воспитательного внушения брата.
     — Начнем. Первое: твое оружие — это только твое оружие. Не мамы, не папы, не кузнеца, не левого постороннего. Второе. Твое оружие должно подчиняться только тебе. Ты должен знать его полностью и абсолютно, оно в ответ должно платить тебе абсолютной верностью.
     Глаза Тора помимо воли прикипели к тому, что его брат называл копьем, а все остальные — кошмаром. По мнению аса, этот ужас нельзя было так назвать, копье — это копье, вот как Гунгнир, принадлежащий Одину: двухметровое древко, наконечник — ровно сорок сантиметров, изящно изогнутые рожки-упоры, золото, адамантиум, ветвь Иггдрасиля. Его невозможно согнуть или сломать, оно подчиняется Всеотцу, сражая окружающих веющей от него мощью и красотой силуэта.
     Не то что этот меч-переросток — никаких упоров или гард. Таким управиться крайне сложно, сразу видно — оружие воина-одиночки высочайшего уровня. Страшная своей неотвратимостью вещь в умелых руках, и это если не вспоминать об особых способностях Локи, которые тот не торопится демонстрировать окружающим. По мелочи, что-то безобидное — да. А вот особые…
     Обычно после их показа живых свидетелей не остается.
     От копья, сейчас напоминающего меч со слишком длинной рукоятью, тянуло тьмой и жаждой крови. Тор не стал бы прикасаться к нему и под страхом смертной казни: видел пару раз, что с решившимися на такое безмозглыми выкидышами ослов делается, повторить их судьбу вовсе не хотелось.
     Локи создал его сам. Своими руками. Полностью, от выплавки руды и до украшения. А вот Мьёльнир был выкован из сердца звезды цвергами, и почему-то вспомнилось, что к его созданию Локи тоже приложил свои шаловливые ручки.
     — Третье, — размеренно продолжил Люк, машинально гладя рукоять, словно домашнего любимца, Тор почти слышал басовитое урчание. — Если позволил, чтобы твою связь с Мьельниром блокировали, как и магию, то не жалуйся. Делай все, чтобы восстановить статус-кво.
     Тор открыл рот, чтобы выразить свое мнение по этому поводу, но промолчал под предупреждающим взглядом брата.
     — Что сказал Всеотец?
     — Только тот, кто достоин, — убито выдохнул ас. Люк скривился.
     — Всеотец в своем репертуаре. Критерии этого самого достоинства указаны?
     — Нет.
     — Уже проще. А теперь скажи мне, где твой молоток.
     — Это оружие! — насупился Тор. Люк сузил глаза.
     — Оружием он станет только в твоих руках. Сейчас это орудие, которое поднять может каждый. Пусть теоретически, но от теории слишком близко к практике. Сколько раз я говорил тебе решить эту проблему?
     — Три раза.
     — Три, — процедил Люк. — Тебе повезло, что я вмешался в процесс его изготовления. Только поэтому ты имеешь шанс. Живо!
     Тор сосредоточился, вновь ловя ускользающие узы, неуловимые, словно нити паутины, несомые ветром. Послышалось легкое потрескивание, распахнувший глаза ас рыбкой выпрыгнул из кресла, спасаясь от очередного вразумления. Молния ударила рядом со ступней, обдавая искрами.
     — Ищи!
     — Брат! — попытался возмутиться Тор, тут же прикусив язык — пока не оторвали. Еще одна молния — Локи развлекался, стимулируя процесс поиска. Мечущийся, как белка Рататоск, по кабинету Тор лихорадочно напрягал все силы, пытаясь не попасть под молнии, срывающиеся с пальцев брата, найти хоть каким-то образом Мьельнир и ничего не сломать в процессе — за уничтоженную обстановку с него шкуру спустят.
     Неудачно сиганув в угол, Тор схватился за вазу, в которой был спрятан фальшивый молот, и охнул, когда она выскользнула из рук, трансформируясь в его сокровище. Короткая рукоять торчала в зенит, боек сверкал гранями и тонкой гравировкой узора. Он так и стоял на куске дерна с землей, словно на мягкой подушке, и сердце Тора запело при виде любимого оружия. Пальцы бессильно скользнули по рукояти, перевитой полосками кожи одного из Великих змеев.
     — Надо же, нашел, — саркастически констатировал Люк. Тор вздохнул.
     — Не могу взять.
     — А ты смоги, брат, — посоветовали ему, — или я сам тебе помогу.
     — Помоги, — согласился ас, все так же стоя на коленях перед Мьельниром.
     — Ты искушаешь меня, брат, — от звуков этого голоса хотелось зарыться в землю. — Но это твой выбор, и я его уважаю. Однако вынужден спросить: понимаешь ли ты, чего просишь? Ты ведь знаешь, кто я.
     Тор встал, бестрепетно глядя в ало-золотые глаза.
     — Да, — твердо произнес он. — Знаю. Ты мой брат, и этого не изменить. Никому. Включая… Отца.
     По белоснежному лицу скользнула неприятная ухмылка, вернувшая Локи привычный вид.
     — Хорошо. Тогда приступим. Ты возьмешь свой молот в руки и сядешь на трон… Или сдохнешь в процессе.
     Тор молча склонил голову.
     ***
     Хрустальная тишина звенела, раскалываясь на осколки. Мир все настойчивее стучал в виски, пробивая кости черепа, вгрызаясь в мозг. Тихое гудение усилилось, разложилось на слова, которые спящее сознание никак не могло интерпретировать, пока тело не ощутило, как его осторожно вынимают, вырезают из ледяного плена.
     Слабые лучи солнца вонзились в глаза, прожигая трепещущие веки, испаряя слезы и пробивая насквозь зрачки.
     — Да вашу дивизию! — гаркнул чей-то хриплый голос, заставив рефлекторно выдохнуть. — Язык!
     Свой язык еле шевелился, но это не помешало сделать внушение. Веселый смешок рассыпался огненными искрами по коже.
     — Ну охренеть! Капитан Америка осуждает!
     Стив моргнул, встречая взглядом в упор рассматривающие его янтарные глаза, и снова провалился в ледяную тьму, заполненную одиночеством.
     Потом было пробуждение в насквозь фальшивой комнате. Она пахла неправильно, транслирующийся по радио матч был полной чушью, а медсестра двигалась с плавной грацией бойца ближнего боя.
     Картонные стены разлетелись, и мир навалился на него, оглушая, подавляя, давя, как лавина. Дальнейшее слилось в одну тягучую кошмарную мутотень. Ему врали в глаза, лили сироп в уши, но он жрал, не морщась, и молчал. А что оставалось делать?
     Его переживания и тяга к самоубийству никого не волновали. Никого не интересовало, что война для него была вот только вчера. Что он мертв внутри из-за того, что его мира нет — это не его мир. Что он остался совершенно один. Что ему просто тупо страшно от окружающей его действительности. Что он опять чувствует себя цирковой обезьяной на длинном поводке, который крепко держит рука очередного хозяина.
     Для всеобщего блага, разумеется.
     Что у него нет друзей, лишь знакомые и соглядатаи. Что…
     Но он молча делал, что скажут, держал язык за зубами, ожидая, когда же ему выдадут документы, ночевал в одиночку в пустой квартирке и чувствовал себя древней развалиной. Музейным экспонатом.
     А потом в один из серых унылых дней его познакомили с группой поддержки, и Стив замер, потому что память у него идеальная, а дальтонизмом он и до эксперимента не страдал.
     Эти янтарные глаза он бы узнал даже после удара по голове. Волчьи глаза, совершенно звериные, на хищном смуглом лице. Характер у их обладателя под стать: жестокий и несгибаемый.
     Стив смотрел на Рамлоу, и временами чувствовал, как от присутствия этого человека у него по коже проходит ледяной ветерок. А ведь он суперсолдат, он способен проломить ударом кулака стену и может поднять автомобиль, его реакции позавидуют хищники, а регенерация заставляет людей суеверно креститься.
     Рамлоу — человек. Профессионал в деле убийства себе подобных, имеющий многолетний опыт, невероятно опасный и не имеющий ни капли морали. Стив знал, что способен разорвать его голыми руками, скрутить, как ребенка, но что-то внутри, наверное, давно атрофировавшийся инстинкт самосохранения, предостерегало и останавливало своего хозяина от совершения глупостей, вроде спаррингов на иногда случающихся общих со Страйком тренировках. Если с другими бойцами, да с тем же здоровяком Роллинзом, Стив еще мог позволить себе небрежную демонстрацию физического превосходства, то с Рамлоу Роджерс сходился только в семи-контакте.
     Только перчатки, щитки и почти балетная хореография, приводящая окружающих в бешеный восторг. Он не демонстрировал грубую силу, а пытался показать опыт бойца ближнего боя и вот тут регулярно садился в лужу.
     Сила — силой, реакция — реакцией, а опытом схваток Рамлоу превосходил его многократно, и с легкостью пеленал обманными связками, как паук — слишком крупную добычу, которую в кокон запаковать — еще попотеть надо.
     А еще Стива дико нервировал взгляд саркастичного, ядовитого на язык командира прославленного отряда: слишком цепко Брок за ним наблюдал, подмечая каждое движение. Так, словно запоминал слабые и сильные стороны, каталогизируя их в своей голове. Как с возможным врагом или как минимум неприятелем.
     И еще Рамлоу не испытывал ни капли пиетета перед размороженной легендой.
     Такое отношение цепляло и импонировало, не вызывая раздражения. Командир Страйка щедро делился с окружающими своим мнением, за что его окружающие обоснованно не любили, зато стремление к донесению правды, бодрствующее в Стиве круглосуточно, только довольно встрепенулось, явно встретив родственную душу, а сам Роджерс тихо радовался, что хоть кто-то видит в нем обычного человека, а не плакат с лозунгами, средство для продвижения на выборах или еще что-то подобное.
     Он даже попытался подружиться с бойцами, прикрывающими его на миссиях, подмечая маленькие и весьма интересные мелочи, всплывающие по ходу общения, заодно отметив, что Фьюри как-то резко осунулся, словно кто-то хорошо вломил этому совершенно не уважающему личные границы человеку за протянутые куда не следует руки.
     В принципе, этого стоило ожидать — рано или поздно, но Николас бы нарвался. Вопрос оставался только в одном: кому Фьюри так не вовремя перешел дорогу?
     А потом случилось то, что заставило понять: мир вокруг гораздо опаснее и многограннее, чем он думал.

Глава 6. Твоими бы устами...

     Прошлое
     865 г. н. э.
     Аслауг, сгорбившись, сидела на скамье, устало смотря в стену. Ссора и попытки достучаться до сына ничего не дали — Ивар не слушал. Не хотел слушать. Да и слышать тоже не хотел.
     — Почему, сын? — сдалась несгибаемая принцесса. Ивар резко вскинул голову.
     — Потому что лучше прожить один день настоящим мужчиной, чем всю жизнь корить себя за то, что ползал слабаком! — рявкнул юноша, пытаясь встать на неслушающиеся, подгибающиеся ноги. Аслауг отвернулась, пытаясь скрыть непрошеные слезы. Вся эта ситуация была просто невыносима. Ивар, ее солнышко, ее волчонок! Красивый, порывистый, сильный духом. Он был бы идеальным воином и вождем, если бы не одно «но».
     Неслушающиеся ноги.
     Проклятый Рагнар, ну что ему стоило подождать пару дней? И Ивар был бы здоров. Она видела его, идущего по полю битвы, выкашивающего врагов, пирующего, держащего на руках своих сыновей.
     Ничего этого нет и не будет, и в этом вина ее супруга, поддавшегося похоти. Животное! И сказать нельзя — Ивар отца боготворит. Аслауг покачала головой, вспоминая сны. Нет, надо верить. Надо… Они сбудутся!
     — У меня был плохой сон, сынок, — вздохнула женщина, делая последнюю попытку достучаться. — Поход окончится неудачей. Звезда Рагнара закатилась…
     — Мать! — гневно свел брови Ивар, но мысленно плюнувшая на все принцесса оборвала возражения решительным взмахом руки.
     — Ивар. Твой отец силен, он…
     — Он потомок Одина! — гордо вскинул подбородок Ивар. По губам Аслауг пробежала нехорошая усмешка.
     — Он потомок Одина, — согласилась принцесса, — но и ты не хуже! Даже лучше.
     Ивар озадаченно уставился на мать. Немощное тело заставило его развивать ум. Там, где другие ее сыновья увидели бы только хвастовство или попытку польстить, Ивар подозревал какую-то каверзу.
     — Ты… — Аслауг вздохнула, подбирая слова. — Ты должен был быть самым лучшим. И ты, — она вновь перебила начавшийся взрыв негодования, — ты и есть самый лучший. Ты ведь знаешь, у меня бывают пророческие сны.
     Ивар осторожно кивнул, полностью сосредотачиваясь на разговоре, свернувшем в непонятную сторону.
     — С детства, — Аслауг встала, налила в кубок легкого вина, подала сыну, потом налила себе. — Мать не знала, что делать. Отец… Отец помог. Было у него знакомство… Неважно, в общем, — оборвала себя ударившаяся в воспоминания женщина. — Мне помогли. Дали совет… Я попросила покровительство того, кто сможет укротить этот дар, и мне ответили.
     — Один? — возбужденно приподнялся на руках Ивар, забывший от интереса даже о своей немощи. Аслауг лишь покачала головой, вытягивая из-за ворота цепочку с медальоном и протягивая ее сыну.
     Юноша с восторгом взял в руки украшение. Необычайно искусная работа, множество крошечных колец переплетены в тонкий жгут — гибкий и прочный. Медальон напоминал золотой цветок с черной сердцевиной — маленькие и большие изгибающиеся лучики вокруг черного круга. Неожиданно вспомнилось, что в детстве он часами играл с украшением, но почему-то никогда не вспоминал о том, какое оно.
     Ивар перевернул медальон, коснувшись вырезанного на обороте символа — странного, не похожего на руны. Могущественный предмет. Вполне привычный — почти все носили символы своего покровителя. Молот Тора, Копье Одина, Прялка Фригги… Звезда Локи.
     — Ты попросила покровительства Отца Чудовищ? — прошептал Ивар, лаская пальцами украшение: выпустить его из рук сил никаких не было. Аслауг понимающе улыбнулась.
     — Да. Локи — жестокий господин, но ко мне он всегда был благосклонен. И к тебе…
     — Ко мне?! — тут же вспылил Ивар. — Посмотри на меня! Я…
     — Когда я зачинала тебя, — резко заговорила женщина, — то видела сон. Ты будешь великим воином! И если сейчас ты немощен, то это не значит, что так будет всегда. Не тебе осуждать господина! Раз назначил такие испытания, то так тому и быть! Значит, так надо! — Аслауг выдохнула, потерев лицо.
     — Это теперь твое, — она надела цепочку сыну на шею, заправила медальон за воротник. Поправила шнурованный ворот, пригладила волосы Ивара, всматриваясь в красивое лицо. — У тебя есть то, что сделает тебя великим: ум и характер. Это… — тонкие пальцы сжали колено, — это тоже скоро перестанет быть помехой. Я видела. Ты станешь вождем. Ты будешь участвовать в битвах. И ты умрешь в старости, увидев внуков!
     Ивар потянулся к ладони матери, прикрывая глаза. Она всегда в него верила, она всегда его любила и защищала…
     — Это теперь твое… — Аслауг коснулась спрятанного под рубахой медальона. — Будь сильным, сын. И помни, Локи не терпит пустых скулений… Но зато он всегда откликается на жертвы.
     — Я запомню, мать, — серьезно кивнул юноша, приподнимаясь на руках, чтобы пересесть в тележку. — Я запомню.
     Через несколько дней жалкие три ладьи вышли в море, направляясь в Англию, чтобы осуществить месть. Еще через два месяца Ивар возвращался на родину, скрипя зубами от ненависти: Рагнара казнили, а его самого оставили в живых только потому, что он калека.
     Родина встретила неласково — насмешками и известием об убийстве матери. Осиротевший юноша, и так страдавший вспышками бешеной агрессии, едва не поубивал ни капли не горюющих братьев. Он сидел в одиночестве после поминальной тризны и сжимал до боли в ладони медальон. Пьяные насмешки какого-то вояки взбесили окончательно — неосмотрительно подошедший слишком близко мужчина не успел увернуться от точного удара ножом, распоровшего ему горло: пусть ноги у Ивара были слабыми, к рукам это не относилось.
     — Локи! — прошипел Ивар, остервенело вонзающий в труп нож. — Жертвую! Жертвую! Жертвую!
     В ушах рассыпался искрами сухой смешок.
     — Принимаю…
     Ивар очнулся, пораженно уставившись на окровавленные руки и месиво перед собой. Он пошевелился, с неожиданным страхом ощущая, что ноги… Они…
     На красивом лице расползалась широкая злобная усмешка.
     Через полгода Ивар Бескостный впервые в жизни встал на собственные ноги и сделал первый шаг.
     Это было… Восхитительно. Он даже слов подобрать не мог, чтобы описать то, что чувствовал. Ничто не могло сравниться с этим мигом, наставшим после долгих месяцев боли и отчаянного стремления к победе.
     Локи действительно был жестоким господином. Да, он принял жертвы, принесенные Иваром — все знали, что Отец Чудовищ любит вкус крови, боли и смертей, вот только дары, которыми он одаривал тех, кто осмеливался просить его покровительства, всегда были своеобразными.
     Сам Ивар просто понял, что ему надо делать, чтобы встать на ноги. Знание вложили в голову, как сокровище в сундук, и только от него зависело — принесет ли это сокровище пользу или так и останется валяться бесполезным хламом.
     Ивар помнил слова матери о том, что Локи не любит пустых скулений, хотя жертвы принимает, поэтому, проснувшись, долго лежал в кровати, вспоминая мельчайшие подробности снова и снова, пока не запомнил все в точности.
     Все последующее время Ивар посвятил работе над собой. Он не обращал внимания на сборы в поход, на насмешки братьев… Ивар ел, спал и тренировался до кровавых слез — вся его жизнь теперь подчинялась строго определенному расписанию. Он ловил ускользающую энергию, так, как ему снилось, гонял ее по телу, вбивал в ноги, раз за разом. Первые недели ничего не получалось, но он отбрасывал отчаяние и вновь и вновь делал и делал странные колдовские упражнения, в дополнение к которым приходилось еще и разрабатывать вялые мышцы ног.
     Слабые, не используемые как положено, они отказывались подчиняться, а кости гнулись, словно ветви дерева. Ивар грыз подушки, орал в пустоте своей комнаты, но характер у него был твердый, и юноша не отступал.
     Пока однажды не почувствовал, как в левой икре слабо царапнуло.
     Потом прострелило болью правое колено, на фоне постоянных мучений, испытываемых с рождения, почти незаметно, но Ивар нутром чуял разницу. Он заставлял себя приседать, вставать, пытаться идти или ползти, он представлял, как его кости становятся крепче с каждой минутой, с каждым днем. Дошло до того, что даже ночью, во сне, он продолжал тренироваться, пока однажды не встал, покачиваясь, и не сделал первый самостоятельный шаг.
     Это была победа. Слаще которой ничего не было.
     Окрыленный успехом, Ивар удвоил усилия. Мышцы на ногах окрепли, икры и бедра перестали быть тощими тростинками, представляя собой жуткий контраст с сильными руками и торсом. Юноша тренировался до изнеможения, осваивая свое тело, меч и секиру.
     Насмешники резко заткнулись — теперь, когда Ивар запросто мог дойти до обидчика и оторвать ему голову, все, кто раньше ни в грош не ставил калеку, неожиданно вспомнили о том, что держать язык за зубами полезно для здоровья. Да, пока что Бескостный не мог так быстро и долго ходить и бегать, как остальные, но ничто не мешало ему элементарно запомнить обидчика, выждать — и устроить гадость, зачастую со смертельным исходом: жизнь на коленях хорошо научила калеку сначала думать, а потом действовать, хотя вспышки бешеной ярости никуда не исчезли.
     Но если раньше они просто бессильно выплескивались в пространство, то теперь без труда находили жертв. Уже через два года Ивар ни в чем не уступал своим братьям, а зачастую и превосходил — его таланты развивались семимильными шагами. Невзирая на свое почти берсеркерство, он все больше развивался как военачальник. Удачливый, коварный и крайне непредсказуемый.
     Ивар завел себе колесницу, с легкостью управлял начавшими стекаться под его начало воинами и стал потихоньку воплощать в жизнь все те планы, о которых мечтал бессонными ночами. Обидчики мерли как мухи, один за другим.
     Первой была Лагерта, убившая Аслауг. Ивар мать боготворил и ее смерть не простил. Он вызвал бывшую супругу своего отца на поединок и показательно убил, практически разрубив на несколько частей. А после, копируя поведение Лагерты, устроил покойнице пышные похороны: в конце концов, она была ярлом. Заслужила.
     Следующим на очереди стал Элла. Самонадеянно решивший остановить вторжение северян король просчитался. Ивар протянул его по полю, привязав веревкой к колеснице, а затем еле живого мужчину показательно казнили. Ивар лично вырезал «Кровавого орла» — подрубил ребра, выворачивая их наизнанку, вытянул легкие, перебил руки и ноги пленнику.
     Элла умирал в жутких мучениях, а Ивар смеялся, вздымая к небу окровавленные руки, и в голос благодарил Локи. Не за победу или неудачу врага, нет. За то, что ему дали возможность осуществить месть самостоятельно. Братья только мрачно переглядывались, нервно щупая амулеты, слава Ивара, как удачливого вождя, росла, а сам он продолжал тренироваться, не собираясь терять ни единой капли своей силы, чуя одобрение своего покровителя.
     Вскоре он уже захватил Йорк, злясь, что Эгберту удалось покончить с собой до того, как город был завоеван. Попытки сына Эгберта Этельвульфа отбить свои владения были безуспешны: Ивар действительно очень умный и коварный военачальник. Он держал город в кулаке, пока не надоело, а потом уплыл с братом Хвитсерком в Вестфольд, где его торжественно провозгласили ярлом, передавая официально власть над владениями покойной Лагерты. Еще год назад Ивар бы отказался от этого, считая, что трон ему не нужен — наследников-то не предвиделось. Но теперь он вошел во вкус: если получилось стать воином, то кто сказал, что не получится стать мужчиной во всех смыслах?
     Каттегат перешел под руку молодого ярла, который уже прикинул, как станет конунгом. А что? Лагерта смогла, и он сможет. И плевать с горки он хотел на планы Прекрасноволосого: мало ли что там Харальд планирует, мало ли чего ему хочется. Ивар и сам отлично сможет объединить разрозненные земли под своей рукой.
     Впрочем, после размышлений Ивару пришлось признать, что это не совсем то, чего он желает. Поэтому он передал власть Хвитсерку, бросив клич всем тем, кто хочет славы, подвигов и богатства, и возвратился в Англию — завоевывать свое собственное королевство.
     Йорк вновь склонился перед его воинскими умениями, и Ивар лично принес в жертву Локи сына и внуков покойного Эгберта, провозглашая себя конунгом, а затем и королем.
     Пришла пора собирать наследство для своих будущих сыновей.
     Следующие годы Ивар пахал, как проклятый, приращивая владения и обороняя нажитое от слишком наглых врагов. Он быстро стал силой, с которой всем приходилось считаться, оставаясь таким же бешеным, как и в юности — даже годы не смогли укротить его неистовый характер.
     Звезда Локи сияла на его груди, и Ивар регулярно приносил покровителю жертвы: на поле боя, в темницах… Везде, где была возможность. Но никогда и ни о чем не просил. Все свои богатства, славу и умения он заработал сам, тяжким трудом, не получил в подарок, и Сигругг с Сигфритом обоснованно гордились своим отцом.
     ***
     882 г. н. э.
     Ивар с трудом повернул голову, рассматривая нежданного ночного гостя. Высокий, стройный как ясень. Волосы цвета выбеленных солнцем костей. Глаза — как осколки ясного неба. Черная броня под длинным плащом.
     — Здравствуй, Ивар, — посетитель сел на край кровати, протестующе скрипнувшей под его весом. — Вот мы и встретились.
     — Здравствуй, Звездноглазый, — прохрипел Ивар, с трудом ворочая языком: болезнь его доконала.
     — Готов к Вальхалле? — небрежно осведомился Локи, закинув ногу на ногу, внимательно разглядывая лицо умирающего. Ивар фыркнул.
     — Что я там делать буду? Пить, жрать и за валькириями таскаться? Скучно! Нет, я останусь здесь.
     — Хм… — улыбнулся Локи, наливая в кубок воды и помогая Ивару утолить жажду. — Хорошее решение.
     Он встал, оценивающе разглядывая наблюдающего за ним Ивара.
     — Ты был правильным и хорошим подопечным… — Локи слегка наклонил голову. Голубые глаза медленно наливались золотым сиянием. — Приносил вкусные жертвы… Никогда не клянчил. Всегда шел вперед… Я сделаю тебе подарок. Даже два.
     — Какие? — настороженно сощурился Ивар, закашлявшись.
     — Первый будет для тебя и твоих потомков… Второй, — губы божества растянулись в ехидной усмешке, — снова для тебя. Посмотрим, что из этого выйдет?
     — Посмотрим! — азартно сжал медальон Ивар. — Эй, слуги! Сюда!
     Локи отступил на шаг, растворяясь в густой тени, а умирающий Бескостный принялся отдавать распоряжения вбежавшим слугам.
     Сыновья исполнили волю отца, похоронив Ивара в самом слабом и уязвимом месте королевства. Над его могилой насыпали огромный курган, а скальды пели, что конунг остался охранять покой своего королевства, и пока он лежит здесь, враги не завоюют Англию.
     Годы шли, королевство пробовали на прочность, но захватчики ломали зубы об этот крепкий орешек, пока в 1066 году не пришел Вильхьяльм Бастард. Нормандец отнесся к легендам крайне серьезно, учел судьбу предшественников, в частности, конунга Харальда, сломавшего шею в завоевательном походе, и первым делом приказал разрыть курган.
     А потом долго глядел на нетленное тело, лежащее в рассыпающемся в труху гробу. Ивар все так же был одет в богатые одежды и тяжелые украшения, на груди покоился меч, стиснутый костлявыми руками. Его со всеми почестями переложили на огромный погребальный костер, сложенный из мощных бревен, притащенных со всей округи и щедро политых маслом.
     Пламя поднялось до небес, и стоящим вокруг людям мерещился полный ярости недобрый взгляд. Оставшийся пепел вывезли в море, рассыпав с прославляющими покойного песнями, и никто не видел высокого блондина с жестокой, предвкушающей ухмылкой на лице, наблюдающего за церемонией, стоя на поверхности воды. И лишь после этого Бастард начал завоевательный поход, увенчавшийся успехом.
     А Локи поднял бокал за здоровье своего любимца, готовясь ждать, чем закончится его шутка. Что-то подсказывало, что пройдут годы и годы, пока не наступит развязка.
     Так и произошло.
     ***
     Прошлое
     Что понадобилось Одину в Муспельхейме, Люк, если честно, так и не понял. Огненный мир, похожий на милый сердцу Люка Мустафар, вызывающий в памяти столько воспоминаний!
     Лава, вулканы, пепел и скалы, огненные реки, текущие ручьями металлы. При этом раскаленный шарик был населен, правда, живность там обитала своеобразная. Огненные великаны и демоны, возглавляемые Суртом, или, как его еще называли, Суртуром.
     Этот ад входил в Девять Миров, вот только Одину хватало мозгов не считать его своим владением. Даже если и хотелось так заявить. Жить там асам и ванам, а также всем остальным, было невозможно, включая и самых сильных и откровенно тупых йотунов и турсов с троллями. Обитателям мира-вулкана такое положение дел было только на руку: к ним не лезли, но и сами они никак не могли куда-то лезть, к своему огромному огорчению.
     Впрочем, зачатки дипломатических отношений Асгарда с Муспельхеймом все-таки были, изредка Один наведывался в гости, не заморачиваясь ожиданием ответного визита. В этот раз он даже взял с собой Тора и Локи: одного — чтобы представить как Наследника, второго… за компанию. Чтобы набирался опыта в дипломатии и вообще.
     Люк разжижением мозга не страдал никогда и в будущем тоже не собирался, в благие намерения Всеотца выучить найденыша полезному он просто не верил. Вернее, не так. Верил, что Один решил, что путь дипломата для приемного сына, который потихоньку начал впадать в немилость, предпочтительнее. Чем… Не важно.
     Охлаждение со стороны аса было незаметным, но Люк слишком долго варился в политическом котле и слишком рано стал ситхом, чтобы не искать во всем двойное, а то и тройное дно. Один начал сравнивать. Что и с чем или кого с кем — непонятно, но эксперимент с Фенриром стронул какие-то воспоминания, и теперь Люк чувствовал медленное нарастание недоверия всем своим естеством.
     Пока что это было только зернышко… Но любое зерно, если его поливать, рано или поздно прорастет. А потом и заколосится.
     Тор ничего не замечал, но Люк и не рассчитывал, что его молочный брат хоть что-то заметит. И в принципе, ситх его понимал. Асы жили долго. Крайне и крайне долго. И результатом такой длинной жизни была… инфантильность, если это можно было так назвать. Они быстро вырастали физически, но вот психика… Здесь все было гораздо медленнее. Если у тебя впереди тысячелетия, мир вокруг не меняется, то зачем спешить? И куда?
     Здесь не было такого бешеного стимула к развитию, как в покинутой реальности, где прогресс не стоял на месте, хотя и там были свои оговорки. Да и Одаренные вносили свою лепту. Или ты прогрессируешь каждый божий день, или ты тупо сдыхаешь, и не факт, что твои бренные останки хоть кто-то закопает. Скорее, их втопчут в грязь дышащие тебе в затылок.
     Если честно, такое положение дел не пугало, потому что было абсолютно привычным. Что с того, что Одину что-то не нравится? Люк переживет. Он ему не сын и вообще не считает Всеотца хоть каким-то родственником. Да, Фриггу Люк воспринимал матерью, любил — насколько умел и мог — и считал своей семьей. Как и Тора. Как ни странно, но шумный и веселый ас действительно стал братом.
     Не кровным, только молочным — такие нюансы Люк всегда отмечал крайне точно — но братом.
     А вот к Бальдру отношение уже было несколько иным. Пока что на уровне «свой», но что будет дальше — неизвестно. И Фригга вновь в положении — в последнее время Один нечасто отлучался из дворца в неведомые дали и все свое внимание уделял супруге, как и положено, что ту только радовало.
     Вот и на этот раз поездка во враждебный мир должна была быть короткой, туда и обратно. Цели… Два врага, придерживающиеся вооруженного нейтралитета, показывали друг другу, что живы, здоровы, бдят и готовы ко всему. И растят молодую смену… Оказывается, у Сурта тоже появился то ли преемник, то ли потомок… Люк так и не понял, просто отметил факт во время представления, во все глаза разглядывая новую для себя форму жизни.
     Муспелл, или Огненный великан, был действительно огненным и действительно великаном. Здоровенный — выше двух с половиной метров. Тяжелый — пол из каменных плит аж потрескивал. Он был гуманоидным и похож на ожившую каменную статую, обгорелую и почерневшую, с прорывающимся сквозь трещины в коже огнем. Черные рога казались выкованными из металла, как и мощные когти на руках, на поясе висел прямой меч, глаза этого чудовища Люку сразу не понравились: слишком острые, проницательные и наполненные ненавистью ко всему живому.
     Подданные были правителю под стать: гуманоидные фигуры со звериными мордами, все поголовно — сильнейшие пирокинетики. Они словно состояли из огня, камня и злобы, на их фоне даже демоны как-то терялись… Или старались не попадаться на глаза.
     При виде наполненных тьмой и тенями силуэтов Люк даже повеселел, вспоминая бдения в Храмах Коррибана, их обитателей и своих любимых собачек, которые так славно рвали на части всех, на кого он указывал пальцем.
     Демоны походили на ожившие тени. Плотные, практически материальные, они были вполне привычным явлением для воспитанного в духе старых ситхов Люка. Призраки Силы, опять-таки… В общем, ничего нового — очередная энергетическая форма жизни. С которой ужасно хотелось поэкспериментировать.
     Мысленно составив примерный список подходящих ритуалов, Люк отвел горящий хищным интересом взгляд от маячащих на заднем плане демонов и вновь сосредоточился на Сурте. Владыка Муспельхейма порыкивал, нависая над Одином, но запугать Всеотца всегда было трудной задачей. Ас совершенно не тушевался, уперев одну руку в бок, сжимая второй Гунгнир, и явно гнул свою линию.
     Тор беспокойно дергался, нервно нащупывая меч. Люк ему уже все ноги оттоптал, отвлекая от желания броситься в драку, но помогало ненадолго.
     А Люк смотрел на рога Сурта, вызывающе торчащие в стороны — черные, острые — и мысленно расчленял его на части. Сейчас перед собой он видел не огненного великана, правителя и вообще оживший кошмар, а источник полезных ископаемых.
     Черное железо.
     Он смотрел и чувствовал, как от предвкушения начинают трястись руки.
     Быстрый взгляд вокруг дал понять, что остальные таким богатством похвастать не могут, и пришлось щуриться, пряча полыхающие алчностью глаза. Сурт с Одином до чего-то договорились, толпа великанов поредела, все прошли сквозь огромные каменные двери в совершенно гигантский зал. Мощные стены, сложенные из оплавленных, неотесанных камней. Пол, гладкий как стекло — расплавленный и вновь застывший базальт. Каменные чаши с огнем. Длинный стол и грубые табуреты — тоже из камня. Учитывая особенности великанов, понятно, почему нигде не было ни крошки дерева. Только камень и металл.
     Еду, впрочем, подали обыденную — кабан, под которым стол едва не хрустнул. Тор впился зубами в истекающую соком ляжку, Люк грыз вырезку, прикидывая, под каким предлогом можно отпилить Сурту рога. И нужен ли предлог вообще.
     Один с Суртом негромко переговаривались, все остальные ели, смотрели и просто скучали. Люк вздохнул, отвлекаясь от кровожадных мыслей, начиная внимательнее рассматривать зал. Чудовищная красота, если можно так выразиться. Сразу видно — не люди здесь обитают.
     Взгляд сам собой скользнул по середине зала, где багровым пятном растекалось небольшое лавовое озерцо, булькающее, испускающее жуткий жар. Ситх даже ностальгически прикрыл глаза, вспоминая Мустафар, один из дворцов Вейдера… Тор, сидящий рядом, уставился на лаву, потрясенно округлив глаза.
     — Зачем? — просипел ас.
     — Веселимся! — неожиданно гаркнул Сурт, резко вставая. Один нахмурил брови, крепче сжав копье. — Продемонстрируем нашу доблесть друг другу!
     — В схватке? — пророкотал Всеотец, Гунгнир мягко засветился. Сурт расхохотался, подходя к лаве.
     — В танце!
     Повинуясь хлопку, появились музыканты, загремели барабаны, завыли дудки. Великан топнул ногой, разбрызгивая раскаленные капли.
     — Вызываю на состязание в танце! — издевательски проскрипел Сурт. — Кто примет мой вызов?
     Один гневно раздул ноздри, но даже не шевельнулся. Тор открыл было рот, но тут же его захлопнул. Люк встал, неспешно вышел из-за стола.
     — Какова ставка?
     — Позволю взять, что сможешь унести, но не оружие и не сокровище! — расхохотался Сурт, уверенный, что не найдется идиотов, рискнувших полезть в жерло вулкана. Люк подошел ближе, сосредотачиваясь и вспоминая, как сжигал Андедду и топил вредного призрака в лаве. Как горел сам.
     Сила послушно окутала тело невидимым доспехом. Люк постучал пальцами по губам.
     — Не оружие… Идет.
     — Локи! — рявкнул Один, но его пальцы лишь ухватили пустоту — Люк сделал шаг вперед.
     — Танцуем?
     Жар опалил на миг, но тут же превратился в мягкое тепло, пронизавшее тело и смешавшееся с тем огнем, что всегда горел внутри. С тем, что грел в холод, утешал в ночи, кипел в крови, ревел в ушах, сжигая врагов заживо.
     Стоило трудов вновь разжечь этот огонь, практически погребенный льдом нового перерождения, но Люк всегда был упорным и справился с нелегкой задачей. Адреналин хлынул в кровь, словно река, прорвавшая плотину. Люк шагнул, вдыхая горячий воздух раздувающимися ноздрями.
     Музыканты переглянулись, кивнули друг другу, ладони слаженно ударили по каменным барабанам. Взревели рожки, взвыли дудки, затрещали подобия кастаньет.
     Сурт притопнул, вскинув рогатую голову к потолку, из его рта вырвалось облачко огня. Когтистые ладони с грохотом хлопнули над головой, лава взлетела вверх и в стороны смертоносной шрапнелью.
     Люк оскалился не хуже Сурта, отбивая подошвами сапог четкий ритм, слыша за спиной потрясенные вздохи Тора и приглушенный выдох Одина, не сумевшего сдержать эмоций. Он шагал по лаве, расплескивающейся тягучими оранжево-малиновыми от жара каплями, вслушиваясь в отбиваемый лапищами великанов ритм. Боевые барабаны грохотали горным обвалом, заставляя быстрее сокращаться сердце.
     Скайуокер тихо рассмеялся, чувствуя, что его начинает нести. Грохот все нарастал, в руках провернулась рогатина, которую он выбрал в оружейной в расчете на возможные неприятности — оружие никто так и не отобрал. Хорошая рогатина, вышедшая из-под молота одного из придворных кузнецов. Ничего, скоро он сделает собственный клинок, гораздо лучше!
     — Огненную! — проревел Сурт, взмахом клинка рассыпая в воздухе лавовые капли. Рассыпалась барабанная дробь, и грянула музыка. Люк счастливо расхохотался, проворачивая вокруг шеи рогатину, а затем подкидывая ее в воздух. Сила взревела крайт-драконом, распахивая тысячи глаз и взметая во все стороны сотни рук-щупалец, и ноги сами пустились в пляс.
     Люк был счастлив. Музыка ревела, пронизывая до костей, жар опалял кожу, пахло расплавленным камнем, и от всего происходящего сорвало крышу, заставив вспомнить далекую молодость.
     И его первого ученика.
     Кип Дюррон был подростком, живущим на не самой лучшей для жизни планете, выживающим, как умел. Мощный потенциал, сырая Сила, сочащаяся из каждой клетки его тела, острый ум и отвратительный характер. На него облизывались все: и джедаи, и ситхи, и дженсаарай, но Кип крутил носом, как разборчивый хатт, осматривающий пополнение своего гарема, и никому не говорил ни да, ни нет, прислушиваясь к Силе.
     Люк тогда заинтересовался этаким уникумом, да и предчувствия его одолевали интересные, поэтому решил на месте посмотреть на такое чудо, полетев в компании Галена.
     Дюррон ему понравился сразу тем, что не начал с ходу подлизываться или еще что, и Люк, глядя на мелкого худосочного брюнета, ясно видел, в какого ранкора может вымахать этот недокормыш при правильном воспитании. Сила настойчиво билась в виски, подталкивая их навстречу друг другу, Люк сделал предложение, от которого не смог бы отказаться ни один вменяемый обитатель галактики, а затем Дюррон одной фразой показал, что не зря Скайуокер тащился Сила знает куда, а не приказал доставить источник интереса к себе.
     — Докажите, — темные глаза Кипа смотрели твердо и уверенно, — что достойны стать моим учителем.
     У Старкиллера, сидящего рядом с Люком, от такого заявления отказал дар речи. Он ошарашенно застыл, а затем воздвигся практически двухметровой машиной смерти, хищно блеснув серебристыми когтями на пальцах. Люк остановил его одним движением руки.
     — Как учитель может требовать от ученика невозможного, — голос молодого Императора был тихим, наполненным странной иронией, — так и ученик вправе требовать доказательств, что его наставник достоин этого звания. Хорошо. Идем.
     Эта планета не была Мустафаром, но тоже изобиловала вулканами и лавовыми озерами. Они подошли к краю одного из них, Скайуокер вдохнул раскаленный воздух, мечтательно улыбаясь.
     — Смотри.
     Он шагнул вперед, в лаву, и подошвы сапог даже не зашипели, коснувшись оранжево-золотой поверхности. Гален только головой качнул, наблюдая за еще одной демонстрацией могущества своего друга. Кип сглотнул, растерянно переступив с ноги на ногу, нервно сжимая кулаки.
     Люк шел по вяло колышущейся поверхности, и ни одна искра не коснулась тяжелого подола его одеяния. Сила гудела, окутав его невидимым коконом, подсвечивая глаза потусторонней синевой. Когда правый сапог коснулся берега, покрытого плотным слоем пепла и камней, Дюррон медленно опустился на колени.
     — Учитель.
     Люк только потрепал его по вихрастой голове и направился к кораблю, посмеиваясь от обуревающего Галена возмущения.
     — Почему?! — когда они взлетели, не выдержал Марек. — Какому-то оборванцу?!
     Скайуокер рассмеялся.
     — При чем здесь он? В первую очередь я доказывал себе, что достоин. Что смогу. Ну а то, что попутно показал свои возможности ученику… — Люк пожал плечами. — Это был вызов, и я ответил на него достойно.
     Кип Дюррон, прозванный Разрушителем, стал первым учеником Люцифера. Но далеко не последним.
     Взмах тяжелого прямого меча едва не отрубил ухо, и Люк очнулся от азарта и неожиданно накативших воспоминаний. Сурт издевательски щелкнул зубастой пастью, заставляя оскалиться в ответ.
     — Даже так? — рогатина описала замысловатую кривую, разрубая клинком падающие вокруг оранжевые капли. — Что ж. Я хочу свой приз, и я хочу его прямо сейчас!
     Люк закружился вокруг Сурта, играющего с мечом, рогатина так и мелькала в его руках, то практически обвиваясь вокруг тела, то взлетая вверх, то стремительно описывая круги и кривые, сплетающиеся в изощренные узоры. Лава бурлила и кипела под ногами, выпуская из раскаленного нутра медленно лопающиеся крупные и мелкие пузыри.
     Люк, окутанный коконом Силы, чуял, что до дна озерца крайне далеко, и это совсем даже не просто танцевальная площадка. Расплавленный камень, потревоженный бешеным водоворотом энергий Сурта и Скайуокера, выпускал из недр странные полупрозрачные булыжники, дрейфующие к берегам, но они ситха не заинтересовали.
     Гораздо интереснее были несколько самородков, один из которых едва не проткнул ему подошву сапога. Ртутно-серебристый, ноздреватый, с вкраплениями бурой породы, он заставил на миг потрясенно замереть, что спасло правое ухо — кончик здоровенного меча Сурта едва его не задел, ограничившись тем, что срезал волосы и чирканул по щеке, разрезая и обжигая. Капля крови стекла, зашипев в лаве. На морде великана отразилась насмешка, и Люк оскалил зубы.
     Музыканты отбили резкую дробь, рогатина, сейчас усиленная Силой, взлетела вверх, едва не проткнув великану глаз острой пяткой. Сурт дернул головой, уходя от удара, из-за чего правый рог оказался как раз под лезвием наконечника, понесшегося вниз.
     Отрубленный наполовину рог упал в подставленную ладонь.
     Ситх его взвесил, оценив — килограммов десять, не меньше — и подкинул вверх под негодующий рев взбесившегося Сурта. Обломок понесся вокруг тела Люка, словно гоночный болид по трассе, за ним погнался подхваченный самородок.
     Скайуокер расхохотался, взвинчивая восприятие: Сурт взялся за него всерьез. Тяжеленный двуручник порхал в лапищах муспелля нежным перышком, Сурт был неимоверно быстрым, но сейчас Люк его превосходил. На него работало все: и скорость реакции, и опыт долгих лет боев, и гораздо меньшие габариты.
     Люк танцевал, демонстративно делая вид, что откровенно не видит попыток великана его искалечить, а то и убить. Зрители сходили с ума. Музыканты играли как бешеные, грохоча ладонями по боевым барабанам, притопывая ногами, мучая рожки и дудки. Дикая, пронизывающая до самого сердца музыка заставляла кровь кипеть в венах. Великаны азартно орали, подбадривая танцоров, и уже было непонятно, кого больше: потерю рога встретили хохотом и восхищенным свистом. Тор едва не бегал вокруг, кашляя от жара и что-то крича, Один застыл мрачной статуей, отблески огня превратили его лицо в жестокую маску.
     Люк танцевал. И Сила танцевала вместе с ним, радуясь свободе. Щека, развороченная мечом, горела, начало дергать мышцы — меч у Сурта оказался с сюрпризом. Скайуокеру было фиолетово. Просто так его не убьешь, если что, он сам себя откачает, с хитровывернутыми ядами он знал, что делать. Есть опыт.
     И это даже хорошо, можно выработать иммунитет и усилиться. А приз этого стоит. Рог действительно был из черного железа, уж слишком специфический отклик в Силе, а еще есть самородок. Тоже с секретом. Теперь ясно, почему это озерцо прямо посреди замка: если в нем такие сокровища всплывают, то понятно желание спрятать на видном месте.
     Сурт все сильнее злился, начиная допускать ошибки. Потеря рога была безболезненна, но ударила по гордости, и великан не собирался прощать воспользовавшегося его же промашкой наглеца. Особенно если это сын Одина. И пусть рог отрастет заново, это не значило, что терять зримое свидетельство своей мужской силы было приятно.
     Как теперь на него посмотрят огненные девы? Сурт пользовался их благосклонностью не в последнюю очередь благодаря зримому доказательству своей исключительности: остальные его сородичи таким похвастать не могли, кроме редких счастливчиков. И тут такой позор!
     Окончательно озверевший Сурт от ярости даже забыл, что происходит, и допустил фатальную ошибку, попытавшись решительно покончить с наглецом, за что и поплатился. Танцующий Локи эффектным разворотом ушел от падающего наискось меча, заведя за спину рогатину и вообще отвернувшись, а шагнувший к обидчику Сурт неожиданно запнулся, напоровшись ногой на один из всплывших осколков вулканического стекла.
     Странность, которая прошла мимо заволокшегося неистовым гневом сознания: осколок воткнулся как раз между пальцев правой ступни, словно прилипшей к поверхности озера, и великан оступился, со всего маху упал на колено, одновременно воткнув меч перед собой, опираясь на него, чтобы не упасть.
     Как раз прямо перед картинно развернувшимся блондином с пылающими золотом глазами, небрежно держащим в левой руке обломок рога.
     Музыка резко стихла, как и гомон толпы.
     — Я принимаю твою капитуляцию, Сурт, — золотые глаза были холодны и насмешливо жестоки, — и беру свой приз. Что могу унести… — Рог взлетел в воздух и вновь опустился в ладонь. — Не оружие и не сокровище.
     Сурт выдохнул огненное облачко, тихо рыча, но сейчас все работало против него: и такое неожиданное падение, и наглое заявление этого сопляка, которое опровергать — себя выставлять идиотом, и жадный интерес сородичей, ждущих следующей ошибки, чтобы разорвать.
     Единственное, что оставалось — проиграть с достоинством. Подождать. И отомстить. Пусть не сейчас, пусть потом… Но отомстить. Обязательно.
     Он еще раз медленно выдохнул огонь, глядя в сверкающие расплавленным металлом глаза стоящего напротив сына Одина, пытаясь успокоиться. Вдохнул, раздувая ноздри — длинно, полной грудью… И замер.
     Всю агрессию как ветром сдуло.
     Сурт еще раз вдохнул, недоверчиво осмысливая неожиданно обнаруженное… Встал. Горячий воздух, источаемый лавой, не мог перебить сухими запахами горения и камня неожиданное откровение. Великан нагнулся, в упор рассматривая заинтересовавшего его аса. Теперь заинтересовавшего. Ноздри раздулись, втягивая аромат разгоряченного тела, металла и тканей. Парень стоял на поверхности лавы так же спокойно, как и на каменном полу, подбрасывая на ладони обрубок рога. Вокруг него кружились острые обломки обсидиана — медленно, лениво и неостановимо.
     Сурт еще раз вдохнул, повернул голову к застывшему Одину, затем снова посмотрел на совершенно спокойного молодого аса, насмешливо подбрасывающего рог…
     — Как тебя зовут?
     — Локи, — по краю золотых радужек начали расплываться алые кольца.
     — Локи… — задумчиво проскрипел Сурт, распрямляясь. — Локи… Я запомню.
     — Не сомневаюсь.
     Великан повернулся к подданным, молниеносным движением вставляя меч в ножны.
     — Локи победил! — взревел Сурт, скаля зубастую пасть. — Восславим же сына… — глаза великана блеснули, — Одина!
     — Слава! — нестройно заорали великаны. — Слава Локи!
     Сурт расхохотался, хлопая себя по ляжкам когтистыми лапами, под ледяным взглядом Одина.
     — Слава… сыну… Игга!*
     — Слава!
     Люк небрежно ступил на берег — под приветственные крики, одобрительный рев брата и ледяное внимание Одина, — сопровождаемый хороводом осколков обсидиана, среди которых прятались два имеющих невероятную ценность самородка.
     ***
     Настоящее
     Стив раздраженно дернул рукой. Обтягивающая форма душила, не давая вдохнуть полной грудью. На душе было противно.
     Во рту стоял вкус горечи и дешевого мыла. Наташа Романофф, кокетливая красотка, обожающая смущать Стива и использующая для этой цели все свои данные и способности, та, что позиционировала себя как надежный и верный друг, что может помочь в любой момент, оказалась шкатулкой с двойным дном.
     Нет, он и до этого ей не доверял до конца, но Стив привык верить в лучшее, ожидая такого же отношения в ответ. Да, может показаться немного наивным, но если видеть все в черном свете, то зачем жить?
     Он привык верить и доверять… И очень не любил, когда этим цинично пользовались. Как Черная Вдова с Фьюри…
     Стив не видел пока общей картины, но то, что за его спиной проворачивали дела, ощущал нутром. Разговор с Фьюри только подлил масла в огонь. Вдова в ответ на вопросы Стива кокетливо перешла на другую тему, словно он телок, готовый потерять мозги от одного взгляда в расчетливо приоткрытое декольте. Спасибо, нищая юность и изнанка улиц отлично разбивают розовые очки. Как и грязь войны.
     Фьюри неприятно поразил. Фрагментация информации, допуски и прочее… Вся эта операция отчетливо воняла, а Вдова потеряла его доверие раз и навсегда. Если бы она просто попыталась хоть что-то объяснить, а не врать, глядя прямо ему в глаза!
     Впрочем, беспокоила не только мисс Романофф.
     Штурм «Лемурианской звезды» открыл глаза на многое. Нет, Стив понимал, что годы идут, все меняется… Он помнил, что основатель ЩИТа Говард Старк и сам по себе был не подарок. Да, гений, сильная личность, светлая голова… При этом — циник, идущий по головам, часто жестокий, пусть и ради благих целей.
     Неудивительно, что созданный им ЩИТ превратился в обычную силовую структуру, намертво впаянную в политику — и именно это дико раздражало. А еще раздражало, что его держат за идиота. Что с того, что он упускает сленговые слова и не знаком со многими понятиями и техникой? Научится. Уже учится. Уже многому научился!
     То, что он пришел со Второй мировой войны, не значит, что он слеп, глух и туп. Пока они освобождали заложников, Романофф помчалась по своим делам, выполняя отдельное поручение Фьюри, а потом оказалось, что то же самое делает и Рамлоу.
     Командир его группы поддержки.
     Вот только, в отличие от мисс Романофф, Рамлоу объяснил, почему занимается такими странными телодвижениями. Потому что приказ. Потому что он обязан его исполнять: Рамлоу — военный на контракте, а не клоун в цирке. И не Мститель, мстящий неизвестно кому и за что, используемый как политическое средство давления.
     В этот момент у Стива потемнело в глазах, но Брок смотрел с такой насмешкой, что Роджерс удержал себя в руках и смог поинтересоваться, почему это Фьюри отдает приказы Рамлоу, минуя его, Капитана.
     На что получил полный иронии вопрос:
     — А с чего ты взял, Кэп, что мне приказал одноглазый? У него тоже начальство есть. К примеру, Пирс.
     Может, движимый желанием отрыть истину Роджерс и унесся бы учинять скандал, вытаскивая дурно пахнущие тайны на свет божий для полного разложения, вот только взгляд Рамлоу ему не понравился. Насмешливый. Ждущий… Словно говорящий: «Ну, вперед, правдоруб. Лезь в яму, я тебя с удовольствием закопаю».
     Поэтому он ограничился попыткой прояснить ситуацию у Наташи, получил заворот мозга от снисходительного совета исполнять свои приказы и не лезть в чужие зоны ответственности. Знай, сверчок, свой шесток.
     Потом была еще одна миссия. И еще. И еще… Отчетливый запах разложения лез в ноздри изо всех щелей. Стив подумал и начал налаживать отношения с Рамлоу — недаром ведь этот змей подколодный тогда целенаправленно проговорился. Через год он почти полностью врос в это время, начал понимать в деятельности ЩИТа гораздо больше и стал опасаться командира вполне осознанно, уже не только на уровне инстинктов.
     Рамлоу, словно акула, барражировал вокруг него, выжидая момент. Для чего — непонятно, но Стив морально готовился к неожиданностям. Вот только к такому его не готовили. Никто.
     Разговор с Фьюри о проекте «Озарение» оставил во рту гадостный привкус. У него что, на лбу написано: «Сожру любой идиотизм и добавки потребую?» Отслеживание преступников по ДНК? Отстрел с орбиты? Все для блага этой страны и сохранения демократии? За что он воевал? Вот за это? За что погиб Баки? За что?
     Двери лифта открылись, внутрь степенно вошел Рамлоу со своей вечной тенью за спиной — Роллинзом. Мрачный здоровяк с неподвижным лицом — последствия аварии — бдительно оглядел внутренности лифта, Роджерса, бросил взгляд на какой-то датчик на запястье и кивнул. Рамлоу понятливо прикрыл веки, окидывая Стива взглядом голодной акулы, идущей на таран.
     Роджерс тут же пришел в состояние полной боевой готовности.
     — Что такой взвинченный, Кэп? — хриплый голос Рамлоу наполнился иронией. — Патриотизм поимел мучительно и больно?
     Стив вспыхнул, неодобрительно сцепив зубы.
     — Или планы большого начальства не в масть?
     — Рамлоу! — процедил Роджерс, пытаясь придавить хама взглядом: бесперспективное занятие, как ему было прекрасно известно. Пронять этого поганца авторитетом, осуждением и прочим было нереально — даже если Брок делал вид, что впечатлен, от него буквально исходили такие волны скепсиса и сомнения… В общем, не стоило и стараться.
     — Сорок пять лет как, — с нескрываемым удовольствием оскалился мужчина. За его плечом неопределенно дернул уголком губ возвышающийся монолитом Роллинз. — Я вот чего не пойму, Кэп, а на что ты рассчитывал? Я тебе обрисовал расклад, ведь так? Так. Что тебе не ясно?
     — Мне не ясно, почему командиру моей группы поддержки приказываю не я, а кто-то другой! — раздул ноздри Роджерс. — Почему Пирс мне сегодня два часа полоскал мозг призывами строить лучшее будущее! Почему Фьюри делал то же самое! И почему я должен все это слушать!
     — Достали? — с неожиданным сочувствием вздохнул Рамлоу. — Да, это они могут. Что Фьюри… Что Пирс. Как начинают выедать мозг чайной ложкой, только держись. Особенно Пирс. Умеет по ушам ездить. Умеет. Настоящий профессионал… Ему все верят. Даже Фьюри.
     Стив сощурился, улавливая в этой полной иронии речи странный подтекст.
     — Но ты не думай, Кэп, — продолжил разъяснения Рамлоу. Лифт неожиданно остановился, двери заблокировало. — Это он не со зла. Знаешь, как говорят? Ничего личного. Он лично к тебе никаких претензий не имеет. Только организационные требования.
     — ЩИТа? — недоуменно сдвинул брови Стив.
     — ГИДРЫ.
     Мир замер. Неожиданное откровение выбило воздух из легких и почву из-под ног. Стив дернул рукой, забыв, что щита нет, да и метать его в ограниченном пространстве — не самая лучшая идея.
     — Джек? — деловой тон абсолютно спокойного и сконцентрированного на какой-то задаче Рамлоу вытянул зависший мозг из помрачения. Роджерс напружинился, слегка согнув колени, готовясь к атаке. Он отлично помнил слова Брока о том, что Пирс является его работодателем.
     Роллинз достал из кармана какую-то коробочку с экранчиком, почти невидимую в его ладони, бросил на нее взгляд.
     — Пять минут, командир.
     — Нам хватит, — Брок удовлетворенно прикрыл на миг веки, из-под которых плеснуло кипящим золотом. Все инстинкты Роджерса взвыли дурными голосами, предупреждая об опасности. Стив решил рискнуть, но неожиданно понял, что не в силах сдвинуться с места.
     — Остынь, Кэп, — маска веселости слетела, и сейчас перед застывшим, как мошка в янтаре, Стивом стоял неимоверно опасный хищник. — Если б я хотел тебя убить, то, поверь, ты и пикнуть бы не успел.
     Роджерс прищурился. Демонстрация возможностей произвела на него впечатление. А ведь Рамлоу даже не пошевелился. Как? Суперспособность? Прибор? Как?
     — Время, — напомнил Роллинз. — Две минуты.
     — Ты работаешь на Пирса? На ГИДРУ? — Стив напрягся, пытаясь разорвать невидимые оковы. — Я…
     Брок хмыкнул, доставая телефон. Пролистнул фотографии, выбрал одну и показал бледному от гнева Роджерсу. Стив бросил взгляд… И замер, почувствовав себя так, словно ему на голову рухнуло небо.
     — Интересует? — искушающе оскалился Рамлоу.
     ***
     — Я слушаю.
     Люк закинул ногу на ногу, расслабленно сидя в любимом кресле. Массивные подлокотники, плотная ткань особого переплетения, на спинке — стилизованное солнце, герб Империи. Сидящий напротив Тор раскрыл толстую папку и начал отчет.
     С тех пор как он совершенно неожиданно для самого себя стал учеником своего брата, жизнь аса радикально изменилась.
     Тор всегда знал, что когда-нибудь станет царем. Не скоро (а спешить с этим он абсолютно не хотел), но станет. Потому что первенец. Потому что старший. Потому что лучший… Хотя, как честно признавался самому себе, не во всем.
     И при этом Тор совершенно не желал вникать в государственные дела.
     Отец делал постоянные и настойчивые попытки приобщить его к политике и прочему. Тор, поначалу воспринявший эти попытки с энтузиазмом, как любой юнец, считающий, что быть главой государства — плевое дело, очень быстро во всем этом процессе разочаровался. Интерес сошел на нет, разбираться в законах, интриговать и подсиживать оказалось муторно и противно.
     Не его это.
     Тору хотелось, чтобы государство управлялось само — каким-то образом: пусть советники суетятся, исполнители. А он будет ходить в походы, дабы стяжать воинскую славу, вести войско, добывая трофеи, хвастаться и не думать о государственном бюджете или о том, что пора бы натравить соседей друг на друга, чтобы без помех вторгнуться и захапать земли кого-то третьего.
     Один, невзирая на весь свой изощренный ум, так и не нашел способ зацепить Тора, превратить его в настоящего Наследника: того, кто действительно будет управлять государством, а не просто зад на Золотом Троне отсиживать.
     Локи данная задача оказалась по зубам.
     Тор не успел как следует осознать, что же такое он ляпнул, находясь в прострации от обретения Мьёльнира, как брат, странно поглядывая зазолотившимися глазами, просветил о том, в какую кабалу он попал с помощью своего длинного дурного языка.
     Тор знал, что такое настоящее ученичество у мастера своего дела. Тяжкий рабский труд, за который не платят, изучение дела, послушание и покорность воле мастера. К ученику будут долго приглядываться, давить всеми силами, испытывая на прочность, проверять готовность впитывать науку, думать, ведь каждый мастер показывает только основы и некоторые мелочи, без которых никак, а секреты, те самые, которые и делают ремесленника творцом, каждый ученик находит и опробывает сам.
     До тех пор, пока не получится. Пока ученик не станет мастером. Пока не превзойдет своего учителя.
     Он все это знал и воспринимал обыденно — привычная реальность, вот только к тому, что в его случае все будет еще хуже, Тор был немного не готов.
     Локи, его брат, пусть и только молочный, поставил аса перед собой и, приятно улыбаясь, рассказал, чему будет учить своего глупого и самоуверенного старшего родственника. И как будет наказывать в случае отсутствия прилежности в деле изучения необходимых наследнику престола наук.
     Тор, прослушавший длинный перечень предметов, которые ему просто необходимо будет знать, пришел в ужас, молниеносно затосковав по свободе. Он даже было попробовал по старой памяти поканючить, но тут же заткнулся, получив молнией почти в лоб. Локи задумчиво хмыкнул, осмотрел его, как лошадь на базаре, а затем Тор оказался обездвижен и брошен на колени прямо перед братом.
     — Тор, — Локи смотрел абсолютно серьезно и крайне проникновенно, — я с тобой играть не буду. Ты сам меня попросил. Сам дал согласие. Так почему же сейчас скулишь, как глупый щенок?
     — Ну… — замялся Тор, не зная, как выразить внезапно накатившее отрицание.
     — Хорошо, — явно решил помочь ему Локи. — Начнем с основ. Но учти: это было первое и последнее предупреждение. Ты меня знаешь.
     Тор знал, поэтому молча покивал, смиряясь с судьбой.
     Они действительно начали с основ. Локи был терпеливым учителем, умеющим донести нужное, Тор учился, изумленно открывая для себя целую прорву неизведанного, что, впрочем, не мешало ему иногда пытаться взбрыкивать по старой памяти, что Люк лечил профилактическими молниями.
     Однако эти всплески оказались кратковременным явлением, а потом Тор и вовсе перестал поступать так по-идиотски, потому что Локи очень быстро нашел к своему ученику правильный подход.
     — Я хочу получить сравнительный анализ форм правления. Примеры возьмешь из этого мира и из Девяти миров. Развернуто, с особенностями и отличительными чертами. Срок тебе два дня. Через два дня я выслушаю твой отчет в этом кабинете, — голос Локи был тихим и спокойным. — Если же ты, ученик, — тонкие губы изогнулись в полной нежности улыбке, — по каким-то причинам не представишь его в срок, я отрежу тебе пальцы на левой руке. По одному. Начиная с мизинца.
     Голубые глаза были абсолютно серьезными, и Тор сразу поверил в то, что эти слова — не пустая угроза. Локи отрежет ему пальцы. По одному. Начиная с мизинца.
     — Потом… — размеренно продолжил брат, — я тебе их отращу заново. Или верну старые на место — прирастить не проблема. Но это будет потом. Тебе ясно?
     — Да, Локи, — выдохнул Тор пересохшим ртом.
     — Иди.
     Тор вылетел из кабинета, помчавшись туда, куда раньше его было не затащить даже под страхом смертной казни — в библиотеку. Отчет он представил в срок. Объемный. Полный подробностей. С примерами из жизни, сносками и ссылками на различные авторитетные учебники, с его собственными выводами по этому поводу.
     Больше Локи не угрожал: нужды не было, но Тор каждый миг учебы помнил, что сомневаться в том, выполнит ли брат свои угрозы — глупо и опасно для здоровья, жизни и рассудка.
     С этого момента он отбросил глупые мысли, принявшись вгрызаться в изучаемое с тем же энтузиазмом, с которым бросался в битву, а через некоторое время обнаружил, что, оказывается, это интересно.
     Локи терпеливо разъяснял и учил, показывая на примерах, чем важна экономика, что такое логистика, почему война иногда попросту невыгодна, а иногда — необходима как воздух. Чем важна репутация и для чего нужны слухи. Как правильно составлять договоры, и что это вообще такое. И для чего необходимо.
     Тактика и стратегия. Для одиночки, для малых и больших групп, армий и диверсионных отрядов. Логистика, культ личности и пропаганда. Как поднять боевой дух с помощью речи и как морально втоптать в грязь. Риторика и политология. Социальные связи и интриги.
     Однако, словно этого было мало, изучение наук разбавлялось применением их на практике, а также спаррингами — Локи абсолютно не устраивал уровень боевой подготовки Тора.
     Ас знал, что по меркам Асгарда является хорошим воином. Отличным даже! Также он знал, что Локи превосходит его… Он только не знал насколько.
     Рукопашный бой. На мечах. Копье или рогатина. Ножевой бой. Любые подручные средства. В здании и на открытом пространстве. Открытый и из засады. Диверсии и прямое нападение. Тактика выжженной земли и жестокая в своем милосердии демонстрация превосходства без жертв.
     Локи требовал учиться каждую секунду существования, впитывать навыки и превращать их в выстраданный кровью и потом опыт, проводя спарринги, ужасающие своей жестокостью.
     Тор заходил в огромный светлый зал для тренировок, как в пыточную, и при виде каменных стен, покрытых вырезанными символами неизвестного ему языка, его начинало трясти. Но самым страшным были не переломы, ушибы, вывихи и сотрясения…
     Лечение.
     Каждый раз, как Тор получал травму — а это происходило постоянно, — его брат расплывался в такой радостной улыбке, что ас готов был провалиться сквозь каменный пол, лишь бы его не достали.
     Локи демонстративно разминал кисти рук, подходил к готовому скулить от ужаса брату и задавал сам себе риторический вопрос:
     — Сделаем Тору хорошо?
     После чего сам себе отвечал:
     — Обязательно!
     Зал мгновенно затягивался темной дымкой, в углах ползали тени, густеющие на глазах, а изливающийся с рук Локи темный свет пронизывал тело насквозь, латая повреждения и восстанавливая здоровье. Тор хрипел и выл, корчась на полу от боли, клятвенно обещая себе, что в следующий раз будет быстрее и внимательнее, не попадет под тяжелую братскую руку, ногу или палку.
     Но эти благие намерения так и оставались намерениями, хотя прогрессировал Тор невиданными темпами, пока в один из кошмарных дней Локи не указал на крепкого желтоглазого мужчину с волчьей ухмылкой, представив его как своего ученика.
     *Игг — одно из имен Одина.

Глава 7. Кто сеет ветер...

     Люк вынырнул из медитации, как из воды. Исчезла давящая тишина, вновь появились звуки, обрушиваясь на него со всех сторон. Он тяжело вздохнул, вспоминая Манаан и его бесконечное водное пространство.
     Ему было тринадцать, и отец исполнил его детскую мечту — они прилетели на Манаан, славящийся своим океаном, теплым климатом и отсутствием крупных хищников. Люк тогда нырял, нырял и не мог заставить себя вылезти из воды, настолько это было прекрасно.
     Вокруг плавали мелкие разноцветные рыбки, где-то там, подальше от мелководья, с которого бдительный Вейдер запретил ему уходить, начинались глубины, где царствовали морские гиганты, росли исполинские водоросли и целые острова и рифы из кораллов. Люк идиотом не был, в ту сторону даже не смотрел, он лежал на воде, наслаждаясь каждой секундой, и пытался понять, почему здесь ему нравится, а в моря и океаны на Набу он никогда не хотел даже по щиколотку войти.
     Там он постоянно чувствовал угрозу.
     Даже Татуин воспринимался более… безопасным.
     Стоящий по пояс в воде Вейдер был непривычно тих и задумчив. Он касался рукой поверхности океана, поднимал Силой рыб, заключенных в водные сферы, любуясь переливами чешуи, и Тьма пронизывала все вокруг, окружая их невидимым барьером.
     Люк видел во взгляде отца то же благоговение, что сейчас билось у него в груди: дети пустыни, для них вода была драгоценностью. И видеть ее в таком количестве, осязать, иметь возможность даже попробовать… В этом было что-то запредельное.
     Вейдер тоже никогда не ходил на пляжи Набу.
     Сейчас Люк чувствовал себя так, словно с головой погрузился в ненавистное ему море родной планеты его матери.
     Сила дрожала, в груди свернулся колючий комок, бередящий нервы шипастыми щупальцами. В видении Землю заливала волна смерти, испепеляющая все, что попадется на ее пути. Повинуясь чужой воле… И взгляды с трех сторон: равнодушно-грустный, полный ненависти и отстраненный.
     Руку свело судорогой, Люк раздраженно сжал кулак, пережидая приступ боли. На пальцах сверкнули перстни — серебристо-серый металл, оправляющий алый и голубой камни. По губам ситха скользнула жестокая ухмылка. Два из шести. Пришлось попотеть, доставая эти сокровища, но это того стоило. Вся нервотрепка, годы и годы поисков…
     Но все же… Кто?
     Перед глазами стояла взлетевшая в воздух и вновь упавшая на ладонь в кожаной перчатке бронзовая Звезда, пронзенная двумя стрелами с зазубренными наконечниками-кишкодёрами.
     ***
     Александр, сложив руки на груди, молча наблюдал через камеру за тем, как техники, ежесекундно сверяясь со схемами, выжигают на каменном полу длинные цепочки рун. В огромном кабинете стояла почти гробовая, наполненная напряжением тишина, нарушаемая только шорохами, ревом горелок и редкими указаниями контролирующего процесс специалиста.
     Сердце Пирса бешено стучало, но на лице сохранялась равнодушно-внимательная маска.
     Скоро. Очень скоро. Он заполучит себе Локи. Того, чье внимание опасались привлечь древние скандинавы. Поклоняться Отцу Чудовищ рисковали считанные безумцы, и тех, кто решался на это, бог своим вниманием не обделял. И вот тут хроники свидетельствовали: как отреагирует Локи на просьбы, призывы, подношения и прочие попытки дозваться, заранее предсказать невозможно.
     Локи мог снизойти и совершить чудо в ответ на пустяковое подношение. А мог вывернуть наизнанку (в самом прямом смысле) за гекатомбы в свою честь.
     Поэтому амулетов-хранителей дошло из прошлого мало, все наперечет, все по музеям — как неслыханная редкость, а имена тех, кто открыто считал своим покровителем неоднозначного бога, можно было пересчитать по пальцам рук и ног.
     И их боялись не меньше, чем самого Локи.
     Взгляд Пирса упал на шкатулку, лежащую на краю стола. Тяжелая, металлическая. Откинув крышку, Александр дрожащими пальцами вынул настоящее сокровище: небольшой бронзовый амулет. Черная сердцевина, маленькие и большие лучики вокруг нее.
     По мнению Пирса, амулет больше напоминал подсолнух или детскую попытку нарисовать солнечное затмение, но скандинавы называли его Звездой. Стоило отметить, что уже в этом Локи отличался от своих… родственников. Звездноглазый, как поэтично именовали бога скальды.
     Пирс погладил амулет, чувствуя, как немеют кончики пальцев, и осторожно положил обратно в шкатулку. Еще немного полюбовался Звездой, отчищенной от патины — что стоило жизни одному из техников — и положил обратно в шкатулку, представляющую собой контейнер для хранения и перевозки предметов девятого класса опасности.
     Задумчиво поскреб отслаивающуюся с подушечек указательного и среднего пальца кожу. Да… Недаром в музеях до амулетов дотрагиваются щипцами, в крайнем случае — очень толстыми перчатками из вываренной буйволиной кожи. И воровать их не рисковали — хотя очень многие сделаны из серебра или золота.
     А те, что передавались по наследству в семьях… Их не продавали даже в самые суровые и жестокие времена, несмотря на предлагаемые оголтелыми коллекционерами огромные суммы; не дарили посторонним; не сдавали в ломбарды и не ставили на кон при игре в кости. Амулеты берегли и хранили как зеницу ока, считая, что они содержат благословение бога, и Пирс готов был в это поверить.
     За этой бронзовой безделушкой тянулся длинный шлейф жертв. Когда-то принадлежавшая Сигурду, деду ярла Рагнара Лодброка, Звезда не осталась в семье, а перекочевала поначалу к дальним родственникам, а потом и вовсе пошла по рукам. Некоторым приносила удачу, большинству же — мучительную и поражающую своей глупостью смерть, ведь Локи всегда считали жестоким шутником — пока не оказалась у Пирса на столе.
     Подарок… Принесенный теми, кто дал подсказку, как создать ловушку для бога.
     Захлопнув тяжелую крышку, Пирс погладил шкатулку, тяжело дыша и ощущая почти предоргазменное состояние. Сама мысль о том, что именно сейчас, именно в его кабинете создается ловушка, в которую попадется Локи — приводила в экстаз. И стоило это знание относительно недорого…
     Ведь как говорят?
     Враг моего врага… Мой друг.
     Принесшие благую весть друзьями Пирса не были, равно как и врагами, но они ненавидели Локи от души и были готовы на все, чтобы уничтожить его — даже пойти на союз со смертными.
     Александру было плевать. Его не волновали причины, только результат, поэтому он легко пошел на сделку и готовился вскоре пожинать плоды своих усилий. Тем более что с узами для Локи вопрос решился неожиданно просто. Для этого оказалось достаточно в очередной раз сходить в церковь на воскресную проповедь и внимательно послушать священника.
     Решение лежало на поверхности, Александр аж головой покачал, поражаясь своему тугодумию и зашоренности всех остальных. Так легко и просто… Если знать, куда смотреть. А вот куда смотреть, это ему подсказали. Еще один маленький кирпичик в ловушку, даже не так. Не кирпич. Замковый камень, насмерть запирающий неустойчивую кладку, превращающий ее в монолит.
     — Мистер Пирс? — голос главы отдела скандинавской мифологии оторвал от размышлений. Александр моргнул, поворачиваясь к камере.
     — Да, мистер Паттисон?
     — Готово.
     — Хорошо. Я хочу осмотреть.
     — Разумеется.
     Пирс стремительно прошел в кабинет, походил по полу из искусственного гранита, на котором специальными горелками выжгли сложную схему. Огромный круг из рун, символы, знаки… Оплавленные канавки, складывающиеся в прихотливую печать — Александр идиотом не был и не думал самонадеянно, что нарисованная мелом, как в дешевом ужастике, тонкая линия сможет удержать разъяренного аса. Выжженное в камне не сотрешь ногой, залитый специалистами искусственный материал не имеет щелей, трещин и скрытых пузырей — сплошная гладкая поверхность.
     Сверив оригинал, нарисованный на плотном листе бумаги, и копию на полу, Пирс удовлетворенно кивнул, отпуская людей. После чего вернулся во временный кабинет.
     Между тем техники вымыли до блеска пол, освежили воздух, расстелили плотный мягкий ковер во всю площадь. Ближе к стене поставили рабочий стол, стеллажи и прочую мебель, в центре, прямо там, где располагалась печать, разместили столик и два кресла, создавая нечто вроде уютной переговорной зоны для двух человек. Добавили пару интерьерных украшений, поправили освещение… Вскоре ничто не напоминало, что еще час назад здесь невыносимо воняло плавящимся камнем.
     Полностью готово и насторожено на хитрого зверя.
     Теперь дело осталось за малым: пригласить Локи в гости.
     ***
     — Что я делаю не так, брат? — Тор смотрел на торчащий посреди зала молот, поблескивающий полированными боками. Он манил к себе, противиться желанию протянуть руку было невозможно. Тор помнил, каково это: позвать свое оружие, ощутить его привычную тяжесть, поток энергии, захлестывающий тело.
     Он знал, что опять ничего не получится.
     Твердые, раскаленные пальцы сжали подбородок, поворачивая голову.
     — Возьми его.
     — Брат, — в голосе аса помимо воли прорвалась тоска. — Я…
     — Недостоин? — ядовито скривил губы Люк. — Кто сказал? Всеотец? И что? При чем здесь его мнение? Главное, что ты чувствуешь. Ты достоин? Что скажешь, Тор?
     — Я… — находящийся в полном раздрае от очередного провала ас неуверенно всплеснул руками, и тут же понял, что это было зря. Горло сдавило, Локи с легкостью поднял его на вытянутой руке, неумолимо сдавливая глотку неимоверно твердыми пальцами.
     — Истинный Владыка идет к своей цели не колеблясь. Истинный Владыка защищает то, что принадлежит ему, до последней капли крови, до смерти и после нее. Истинный Владыка требует многого, совершает невозможное. Он — Закон, Воля и Власть. Тебе ясно?
     Тор невнятно захрипел, дергая ногами, пытаясь отодрать пальцы брата — бесполезно. Локи держал его с легкостью, без напряжения, как дворового кота, которого пытаются научить хорошим манерам.
     — Никто не диктует Владыке свою волю. Никто не решает за него, достоин он или нет. Ты готов нести ответственность за свой мир?
     — Да, — еле слышно просипел Тор.
     — Ты готов управлять своим народом? Защищать? Жить для него? Умереть за него? Отвечай!
     — Да! — выдохнул Тор, синея и закатывая глаза. Одним движением Люк бросил тяжеленного аса в стену, так, что загудели толстые металлические панели.
     — Тогда возьми свое оружие, — Люк шагнул вперед, полностью отпуская свою Силу, и сипящий ас побледнел, глядя в его глаза, но встал. Гордо расправил плечи, вздернул подбородок. На мощной шее наливались бордовым отметины от пальцев. — Еще раз.
     Волосы на голове зашевелились от ласкового голоса брата. Тор подошел к Мьёльниру и протянул руку. Рукоять легла в ладонь как влитая: привычно, правильно. Мьёльнир с легкостью оторвался от пола, сияя мягким серебристым светом. В глубине души что-то вспыхнуло, Тор судорожно вздохнул, чувствуя, как восстанавливается связь, горящим канатом связывающая его с молотом, его продолжением, его частью, он услышал, как поет звезда, из сердца которой когда-то выковали это чудесное оружие.
     Магия забушевала, поднимая вихрь, в центре которого стоял ас, проламывая стены, которые когда-то по глупости или незнанию установил он сам в своем сознании, освобождая, исцеляя, делая живым и сильным.
     Настоящим.
     Рукоять молота удлинилась втрое, головка хищно заострилась с одного конца острым клювом. По рукам зазмеились молнии, запахло озоном и надвигающейся грозой. Тор прокрутил Мьёльнир в руках, пробуя изменившийся баланс, сложил рукоять, вновь раздвинул… Теперь молот можно было не только метать, как он привык, но и использовать полноценно в бою — Тор и раньше сходился в рукопашной, разя всех, кто под руку и Мьёльнир подвернулся, но теперь он сможет полностью использовать все преимущества оружия.
     Ас прижал молот к груди, чувствуя, как в унисон бьются их сердца… И бестрепетно взглянул в багрово-золотые глаза чудовища, которое называл своим братом.
     Смотреть на этот вихрь бездонной тьмы, пронизанной звездами света, было невозможно, но Тор всегда был храбрым до глупости. Он плавно опустился на колено, склоняя голову.
     — Спасибо, брат.
     — Всегда… Брат.
     Невесомый плащ опал, словно лепестки огня. Локи вышел, на ходу принимая привычный вид, оставив аса размышлять о том, что сколько веков он знает об этом, а привыкнуть невозможно.
     Он улыбнулся, подкидывая и ловя Мьёльнир, зная, что где-то там, за стенами, грохочет гром, сверкают молнии, очищается от тяжелых туч небосвод, и вскоре прозрачную синеву украсят сверкающие радужные ленты — мосты в небо.
     Люк прошел в кабинет, отдав распоряжения прислуге, и погрузился в размышления.
     Сегодня его усилия, наконец, были вознаграждены: Тор смог взять в руки Мьёльнир.
     Закономерный итог долгой, нудной и крайне тяжелой работы.
     Если поначалу, когда он только взял брата под свое крыло, Люк был уверен, что сможет снять блокировку Одина легко и достаточно быстро, то чем дальше шел процесс, тем отчетливее он видел, что на этот раз его почти переиграли.
     Когда-то давно, когда, благодаря спору о том, кто является лучшим кузнецом, цверги Брокк и Эйтри выковали под чутким наблюдением Люка молот, ситх сделал все, чтобы плодом мастерства гениев и его усилий не мог воспользоваться никто, кроме Тора. Мьёльнир выковали специально под руку и возможности Бога Грома, вот только тогда Тор был совсем еще ребенком с зашкаливающим самомнением и восторженным взглядом на мир и свое в нем положение, советы Люка он пропустил мимо ушей, а ситх не настаивал: талдычить истины не нанимался, и каждый сам кузнец своего счастья.
     Недоделанным ритуалом привязки и воспользовался Один, блокируя Узы между Мьёльниром и его владельцем. Всеотец сделал это достаточно легко: опыта ему не занимать, силы и ума тоже, вот и получилось коварное наказание. Для Тора невозможность взять в руки любимое оружие была сродни пытке. Уже этого было достаточно, чтобы выбить аса из привычного состояния самодовольства, а тут еще и лишение магии — словно ингибиторы Силы применили. Про помещение в непривычную среду и упоминать не стоило.
     Естественно, все это, вместе взятое, проехалось по психике привыкшего быть на вершине аса танковой бригадой.
     Однако Люк был уверен, что Тор, благодаря своему сильному характеру, преодолеет препятствия, все-таки братец всегда был упрямым и упорным до ужаса, и когда ситх вместо этого обнаружил странные сомнения в самом себе, колебания, неуверенность и пессимизм, то сильно удивился.
     Не в характере Тора было тосковать и сомневаться. Ас не умел грустить, он по жизни являлся довольно добродушным и зачастую слишком уж энергичным, по мнению Локи, а значит, что-то в поведении Тора было явно не то.
     Наблюдения и исследования показали, что все гораздо хуже, чем он думал. Одной блокировкой связи «хозяин-оружие» дело не ограничилось. И блокировкой магии — тоже.
     Один не только поиграл с Мьёльниром, но и в мозгах сына не побрезговал покопаться. Блокировка магии крайне интересно совместилась с твердо вбитой в сознание Тора установкой, что он недостоин.
     Чего именно?
     Всего.
     Своего положения князя, первородства, Мьёльнира, магии… Много чего. Хорошо хоть, имя не отобрали.
     Может, если бы Тор, свалившись на Землю, не понял, что его силы ополовинили, убедившись в этом наглядно — расспросив брата, Люк досконально разузнал историю злоключений аса — то все было бы не так катастрофично. Но с каждым провалом убежденность Тора в том, что наказание действует, росла, а вера в свои силы и то, что он сможет расправиться с этой проблемой сходу, как любил, таяла, пока не превратилась в настоящее отчаяние — то, что богу Грома было абсолютно несвойственно.
     Впрочем, вины Одина в этом было ровно половина. Оставшееся принадлежало кому-то еще.
     Этот кто-то виртуозно закрепил закладку, дополнив магическую вязь своей. К ней ничего не добавили, только усилили, в результате, насколько смог понять Люк, Тор должен был медленно и крайне уверенно убеждаться в собственной никчемности и неспособности справиться с проблемами самостоятельно до тех пор, пока в один момент он не пришел бы к естественной мысли пойти к Одину на поклон.
     И все.
     После такого эпичного провала Тор больше никогда бы не котировался в качестве претендента на трон. Он бы так и остался сыном Всеотца, но не Наследником, первым в очереди. И даже не вторым. Учитывая положение самого Люка, который претендентом на титул совершенно не являлся, ни под каким соусом, корона могла перейти к Бальдру. Однако бога Света она не прельщала, ему и так жилось хорошо, а значит, остается сборная солянка из остальных отпрысков любвеобильного Всеотца. А это шесть кандидатов.
     Конечно, можно смело допустить, что в Люке говорит паранойя, но и жизнь, и история убедительно учат, что если что-то происходит с членами царской семьи, то это что-то, с вероятностью в девяносто девять процентов, связано с их статусом и местом в линии наследования власти. Остальное вторично.
     Любая семья, находящаяся на вершине — банка с пауками. Чем больше семья, тем больше банка и тем ядовитее пауки. Правда, бывают в некоторой степени исключения, но тут все зависит от правильной мотивации и тщательного воспитания. Сам Люк, в бытность свою Императором, пристально и неусыпно следил за тем, чтобы его семья, в которую входили его потомки, потомки Леи, потомки его сводного брата Джарета — сына Вейдера и Мон, дети Оби-Вана, признанного дядей… Все, в общем. Чтобы все они жили мирно и никогда и помыслить не могли начать расчищать себе путь к трону радикальными средствами.
     Никогда.
     Как бы их к этому ни подталкивали различные доброхоты.
     Нельзя сказать, что все члены императорской семьи прямо так уж любили друг друга, что в ней царили мир, гладь и божья благодать, но друг за друга они стояли горой, всяких доброжелателей выносили сообща и поодиночке, ведь вселенная велика, Империя тоже постоянно прирастала кусками и кусочками, и следить за всем этим хозяйством… В общем, работы хватало.
     И достигалось все это благолепие добрым словом и целительными Молниями Силы — у них повышенный воспитательный эффект, это еще Сидиус на Вейдере доказал. Многократно. Да и на самом Люке тоже.
     И Люк следил, чтобы его сыновья хорошо усвоили урок, чтобы помнили, что разобщенность ведет к гибели, чтобы они воспитали соответствующе уже своих детей, и этот процесс не прерывался.
     Семья Всеотца таким похвастаться не могла. Она ничем не отличалась от любой земной королевской семьи — абсолютно. Членов семьи держала вместе только воля и сила Одина, ну и привилегии, связанные с их положением. Люк в Асгард возвращался редко, но руку на пульсе держал — благодаря целой армии осведомителей, поэтому о проблемах знал и сейчас прикидывал, кому могло быть особенно на руку изгнание Тора.
     Задача нелегкая, учитывая прорву сыновей и тот факт, что все они от разных матерей, но основными наследниками в первую очередь являлись сыновья Одина от Фригги, а это, кроме Бальдра, еще Хёд и Хермод. Хёда можно исключить — он слеп, и пусть отсутствие зрения компенсируется магией, на престол неполноценный не сядет. Царь должен быть — обязан быть! — целым и физически здоровым. Он олицетворение мощи государства, к сожалению, даже отличные мозги не смогут нивелировать физический недостаток — запрещено. Недаром изгнали с трона Нуаду, получившего после потери конечности и замены ее на протез прозвище Серебряная Рука. Да, потом его вернули на престол, но ненадолго.
     Так и здесь. Хёду не повезло, и он давно уже смирился с данным фактом, спокойно относясь к перспективе стать советником при царе — мозги у него варят отлично.
     Хермод?
     Умный, даже мудрый временами, но больше ученый. Не воин, значит, эйнхерии за ним не пойдут, ведь асы в большинстве своем очень воинственны, иногда в ущерб себе, и быть военачальником — это одно, а успешным управленцем — совсем другое. Но Хермода привлекает наука. Впрочем, сбрасывать его со счетов нельзя.
     Остаются Вали, Видар, Браги и Тюр.
     Все от разных матерей… Вспомнив Тюра, Люк скрипнул зубами, напомнив себе, что месть — холодное блюдо, и он подождет. Запросто. Если что… Но если что, то за ним не заржавеет.
     Итого — четыре, даже пять кандидатов. Шесть — с Бальдром. Хорошо хоть, больше Один не успел приволочь заведенных на стороне детей, и хорошо, что больше он оскорблять супругу изменами не будет.
     Уж об этом Люк позаботился.
     Как всегда, вспомнив свою самую пикантную шутку, Люцифер искренне и с нескрываемым злорадством рассмеялся. Смахнув с глаз выступившие от смеха слезы, ситх покрутил головой, снова принимаясь размышлять.
     Кто?
     Стрелы с зазубренными наконечниками не давали покоя.
     ***
     Один поморщился, растирая переносицу пальцами. Голова слегка побаливала — лопнувшее заклятие хлестнуло по нему, словно плеть.
     Он слышал отдаленные отголоски грома, проносящиеся по периферии сознания, и мог только молча улыбаться. Тор смог. Сумел что-то понять… Сумел изменить. Измениться.
     Один понимал, что во всей этой ситуации виноват сам. Все это являлось закономерным итогом длиннейшей череды событий, которым он лично дал начало. Что, разве не мог найти подход к собственному сыну? Мог. Ведь он старше. Мудрее. У него есть жизненный опыт, в конце-то концов!
     Но знать, понимать и принимать — это абсолютно разные вещи, и Один, хоть и прожил очень долгую и крайне насыщенную событиями жизнь, признавать свои ошибки не любил, а уж принимать последствия этих ошибок — тем более терпеть не мог.
     Да и зачем?
     Он — царь, ему никто не указ.
     И именно поэтому сейчас его первенец, любимый, самый лучший для него сын, находится в Мидгарде, этой клоаке, куда сгоряча выкинул его Один. И именно поэтому у аса сейчас раскалывалась голова, гудящая от лопнувшей блокировки — Один намеренно сделал ее такой, чтобы почувствовать исчезновение заклятия.
     Застонав, царь потер виски, магия закружилась, успокаивая и снимая боль. Облегченно выдохнув, ас развалился в кресле, натянул на себя огромную волосатую шкуру, чувствуя, что его знобит, пошевелил пальцами, добавляя в камин огня, и прикрыл глаз, обдумывая произошедшее.
     Когда Один выкинул Тора, изгнав из Асгарда, то в нем бурлили ярость, гнев и недовольство. Его сын в очередной раз влез, куда не следовало, со всем своим молодецким задором, а пожинать последствия глупости пришлось самому Одину. В очередной раз. Вот только терпение лопнуло, и Всеотец решил проблему радикально.
     В своей манере.
     Потом, когда остыл, когда до него дошло, что же натворил, ас схватился за голову, но было уже поздно. Он не мог ни вернуть сына из ссылки — на это косо посмотрели бы абсолютно все — ни отправить к нему помощь, ни попросить о предоставлении этой самой помощи того, кто живет в Мидгарде уже много веков…
     Локи.
     Его второй… сын.
     Как всегда, вспоминая своего второго сына, ас запнулся.
     Локи.
     Поначалу Один и не подумал о том, как воспримет Локи появление в его владениях Тора. Звездноглазый, как восторженно называли его скальды, был крайне нетерпим к нарушению границ принадлежащих ему территорий и встречал нарушителей неласково. Покои Локи до сих пор стояли запечатанными, уходя, он забрал с собой всех слуг — и никто не отказался. Никто!
     Хотя он предложил выбор: уйти с ним на примитивную планету или жить в его покоях, присматривая за ними.
     Все служанки и слуги решительно отказались оставить своего господина.
     С тех пор это крыло дворца никто не навещает, а об участи идиотов, решивших под шумок попытаться туда пролезть, ходят ужасающие истории. И, изгоняя Тора, Один совершенно позабыл о том, что кидает своего первенца фактически в пещеру к чудовищу.
     Обратиться к Локи с просьбой присмотреть за опять вляпавшимся Тором Один даже не подумал. Со своим вторым… сыном… Всеотец находился не в лучших отношениях, которые с трудом можно было назвать вооруженным нейтралитетом. Очень вооруженным. И очень нейтралитетом.
     И такое состояние тоже являлось следствием действий Одина.
     Вздохнув, ас зябко передернул плечами, подтянул шкуру повыше и вспомнил начало своего самого блистательного фиаско. Когда он понял, что его отцовская любовь, ну или то, что он ею считал, начала покрываться трещинами, обнажая истинное отношение к приемышу?
     Скорее всего, после визита в Муспельхейм.
     Он смотрел, как дико и неудержимо танцует Локи, выбивая брызги лавы из поверхности раскаленного озера, как хохочет, искренне наслаждаясь каждым мгновением, проведенным в этом кипящем кошмаре, ничуть не уступая пляшущему рядом Сурту, и чувствовал… Да много чего чувствовал, и подозрение в этом длинном перечне шло первым номером.
     Найденный в бесплодной ледяной пустыне отпрыск инеистого великана почему-то с самого детства был с огнем на короткой ноге, но ас не слишком на этом акцентировался, мало ли как наследственность могла сработать у потомка асиньи и ётуна. Однако танцы в лаве — это несколько иной уровень, а уж когда потерявший кусок рога Сурт начал славить Локи…
     Один смотрел на горделиво расправившего плечи сына, на губах которого играла странно жестокая ухмылка, на то, как пылают его глаза, такие же оранжево-золотые, как лава под ногами, и не знал, что и думать.
     За спиной Локи ухмылялся Сурт, оскалив зубастую пасть, и Один ненавидел его в эту секунду так, что ему казалось, что от мощи этого чувства начинают покрываться ледовой коркой стены. Остаток пребывания в этом мире прошел напряженно, Один ценой огромных усилий добился всего одной уступки по важному для него вопросу, взамен поступившись со своей стороны некоторыми вещами, а Тор прилип к брату, не в силах совладать с любопытством и восхищением.
     А Локи вел себя безупречно, и даже Сурт не демонстрировал никакого негатива, невзирая на отрубленный рог.
     И если во время танца Один видел ярость и гнев великана, направленные на Локи, откровенное желание убить, растоптать за потерю рога, то вот потом… Словно владыка Муспельхейма отбросил все свои мысли о возможной мести как несущественные. Словно нашел нечто такое, что разом сделало все эти планы мелочными и жалкими.
     Одину очень не понравилось, как выделил Сурт слово «сын».
     И очень не понравилось глумливое выражение его глаз.
     Как показала дальнейшая жизнь — не зря.
     Потом он с сыновьями приезжал в Муспельхейм еще несколько раз. Муторные, но крайне — жизненно — важные визиты, без которых ас с радостью бы обошелся.
     Сурт все так же показательно ненавидел и презирал его… К Тору относился как к несмышленышу, одним видом заявляя: «А это что тут делает?» И только к Локи демонстрировал какие-то крохи настороженного внимания и даже уважения.
     Даже когда увидел в его руках выкованное из собственного рога Сурта копье.
     Особенно когда увидел.
     Сурт смотрел на Одина с насмешкой, словно демонстрируя знание общей для них тайны: горькой, постыдной и просто отвратительной. И с каждым этим взглядом ас все больше и больше ненавидел великана и все чаще срывался на Локи, видя в мерцающих то сапфирами, то расплавленным золотом глазах приемыша насмешливое понимание происходящего.
     Юноша был все так же подчеркнуто вежлив, все так же обожал мать, любил Тора и снисходительно относился к остальным братьям, и ас все не мог понять, что же его беспокоит. Пока однажды не дошло.
     Локи стал слишком вежливым.
     Он и до этого не особенно радовал проявлением сыновьих чувств, иногда Один ловил себя на том, что под внимательным взглядом Локи чувствует себя так, словно проходит какое-то испытание. И совершенно не справляется.
     А после Муспельхейма, после нескольких показательных выговоров на глазах Тора, после… После много чего, Один отметил, что Локи в общении с ним всегда невероятно вежлив и официален. Исчезла детская и юношеская непосредственность, речь всегда была чистой, гладкой и образцовой — никаких пикантных сравнений или преувеличений.
     Естественно, все это произошло не сразу и не вдруг, а очень постепенно, так, что Один заметил только спустя долгое-долгое время, но осознание данных фактов хорошего настроения не прибавило.
     Но остановиться, подумать и хоть что-то изменить Один не смог. И не захотел.
     Царь смотрел на блистательного, как звезды, приемыша и ревниво отмечал, что его гордость, его первенец — Тор — уступает по всем параметрам. Его наследник был веселым, добродушным, храбрым и сильным, но для того, кто должен будет занять трон, этого откровенно мало. Тор был готов ходить в походы, добывать славу и трофеи, петь о своих подвигах за праздничным столом, держать врагов и противников в страхе, уничтожать чудовищ, покушающихся на владения его отца, веселиться и пировать, но не хотел вникать в государственные дела.
     А вот Локи был идеален как будущий правитель, и Один подспудно все больше и больше сравнивал и ревновал.
     Приемыш оказался коварным, хитрым и невероятно умным. Он мог как устрашать в битвах, сея хаос и смерть, так и утешать ласковыми словами, он учился магии и сейду, языкам и искусству сложения песен, привлекал всех женщин изысканным обхождением и стравливал между собой врагов.
     Он был идеален… И именно поэтому Один все больше и больше убеждался, что на троне его приемному сыну нет места. В его планах Локи должен был стоять за троном — и не как кукловод, а как верный советник, не более, но, невзирая на всю свою любовь и снисходительность к брату, Звездноглазый никогда бы не встал за его спиной.
     Единственное, что утешало — понимание, что Локи хотя бы не толкнет брата в эту самую спину. Уже хорошо.
     Впрочем, смотреть, сравнивать и делать выводы это не мешало. Один все так же управлял Асгардом, наведывался в находящиеся в подчинении миры и мстительно делал все, чтобы Лафей и остальные ётуны никогда не смогли и носа высунуть за пределы своей насквозь промороженной планеты. Торговая и магическая блокада продолжала окутывать Ётунхейм плотной завесой, вот только появились и другие проблемы. Совершенно неожиданно зашевелились сварты — темные альвы. И это было откровенно плохо.
     Последняя крупномасштабная война с этими отродьями стоила Асгарду множества жизней, и не только простых асов. Бёр тоже умер именно от ранений, полученных в ходе войны. Далеко не сразу, но все же. Конечно, Асгард победил, Эфир, отнятый лишь благодаря чудовищным усилиям, был переправлен в безопасное место, недоступное свартам, и сами они потеряли все свои преимущества. Однако возможность нового конфликта Один воспринял всерьез. Пренебрегать такой опасностью было бы поистине преступным.
     Поэтому Один следил, строил планы, развлекался и медленно, но верно портил отношения с Локи.
     Не специально, но все выстраивалось так, что ухудшение наступало само собой.
     Естественно, глядя на действия и отношение отца, их подхватили и остальные отпрыски Одина — придворные мудро решили, что недостаточно сильны и бесстрашны, чтобы рисковать. Ситуация постепенно сложилась неоднозначная. Двор боялся Локи до судорог и одновременно уважал, князья относились кто как, от безразличия до откровенной ненависти, Один то превозносил приемного сына до небес, то втаптывал в грязь, а сам Локи плевать хотел на всех с высокой горы и делал, что хотел. И только Тор стойко демонстрировал братскую любовь и никогда не вставал на сторону очерняющих его брата.
     Один все так же правил, приносил домой под крыло законной супруги внебрачных детей, делал вид, что одно его присутствие является воспитательным примером для отпрысков, отмахиваясь от презрительных взглядов Локи, укоризненных — Тора и полных боли — Фригги.
     Этот нарыв, назревающий несколько веков, рано или поздно, но должен был лопнуть, и этот момент наступил. А к последствиям Один оказался не готов.
     Абсолютно.
     Сидящий в кресле ас подтянул к себе еще одну шкуру, но его все равно трясло в ознобе воспоминаний. Не выдержав, Один встал и пошел к супруге, которая еще должна была бодрствовать. Промчавшись сквозь целую череду роскошных комнат, блистающих золотом и порфиром, ас вошел в принадлежащее его жене крыло.
     Как обычно, здесь царили мир, покой и отблески присущей только Фригге гармонии. Слышались чьи-то веселые голоса, тихий смех, щелчки и постукивания… Один подошел к дверям, приоткрыл, надеясь хоть на пару мгновений проникнуться этими ощущениями.
     В огромном светлом помещении, заливаемом лучами заходящего солнца, придворные дамы занимались рукоделием, сплетничали, рассказывали друг другу забавные истории и помогали своей царице отвлечься от печальных мыслей об отсутствующем сыне.
     Помимо воли Один мечтательно улыбнулся, наблюдая за супругой. Как всегда прекрасная, волосы собраны в открывающую шею прическу, в которой сверкали драгоценные камни. Кожа женщины слегка порозовела от смеха, Фригга стояла у стола, ловко орудуя большими ножницами, раскраивая тонко выделанную кожу.
     Ножницы казались слишком тяжелыми для тонких пальцев царицы, и Одина, бросившего на них взгляд, привычно замутило.
     Как и каждый раз, когда он видел это орудие труда в руках своей жены. В горле собрался ком, ас сглотнул, входя в помещение, поздоровался, но взгляд его не отрывался от сверкающих лезвий, а память затапливали воспоминания…
     ****
     Один мрачно лежал под тяжелым одеялом, не в силах уснуть. Ему было жарко и одиноко — Фригга ушла к себе, отказавшись ночевать с неверным супругом, в очередной раз принесшим домой плод своих развлечений на стороне. Мальчишку, недоверчиво озирающегося по сторонам, она не винила, а вот супруга… Они в очередной раз поругались, терпение Фригги лопнуло, и она ушла, хлопнув дверью.
     А Один остался один в супружеской постели и ворочался, не в силах уснуть. В голове все крутились сцены скандала, мрачного ужина и брезгливое выражение лица Локи. Снедаемый виной, Один наорал на сына, поставив на место слишком много о себе возомнившего мерзавца, и теперь все бурчал про себя.
     Время шло, раздражение постепенно уходило, ас привычно отмахнулся от робкого голоса совести, пытавшейся достучаться до сластолюбца, пока не уснул.
     Спал он неспокойно, угомонившись только когда почувствовал, что матрас слегка прогнулся под тяжестью другого тела — такого прекрасного и всегда желанного.
     Довольно усмехнувшись, Один одобрительно заворчал, когда шкуры и одеяло откинули, а по его ногам заскользили прохладные ладони. Он наслаждался, не открывая глаза, прекрасно зная, что дальше последует, и ожидания его не обманули: упругие бедра обхватили его, оседлав, словно жеребца, мужчина радостно поднял веки, готовый любоваться и любить супругу, сменившую гнев на милость, но улыбка просто застыла у него на губах.
     Фригга сидела на его бедрах, задумчиво глядя вниз, с нехорошим вниманием рассматривая мужскую гордость своего супруга, вечно вовлекающую его в пучину удовольствий и омут неприятностей.
     Смотрела, ласково, но крепко сжимая левой рукой.
     А в правой держала здоровенные стальные ножницы, отлично знакомые Одину: Фригга раскраивала такими плотные кожи и толстые ткани, и лезвия холодили кожу, готовясь сомкнуться и отрезать под корень самое дорогое для каждого мужчины.
     — Что ты делаешь? — внезапно севшим голосом с трудом просипел ас. Фригга, не отвлекаясь от разглядывания, задумчиво хмыкнула:
     — Думаю.
     — О чем? — тихо спросил опасающийся шевельнуться и спровоцировать ужасающее развитие событий мужчина.
     — Да вот. Думаю. А нужно ли это мне? — изящные пальцы сжались плотнее, крепко держа добычу, но Один даже не пикнул. Возбуждение не то что ушло, оно сдохло в жутких корчах, оставляя после себя дикий ужас, затапливающий сознание. Только века битв и опыт попадания в опасные ситуации сейчас не давали сорваться и заорать в истерике.
     — Нужно, — прошептал Один непослушными губами. Фригга в сомнении приподняла брови:
     — Нужно? Для чего? Этим пользуются все кому не лень, хотя законные права на обладание данным сокровищем, — в нежном голосе царицы прорезался яд, — имею только я. И что? А ничего. Какой смысл в обладании правами, если обязанности не исполняются?!
     Ножницы дернулись, Один едва не заскулил. Фригга тяжело, злобно выдохнула, помолчала… Ас застыл, страшась пошевелиться. Можно попробовать отобрать оружие, но вдруг он не успеет?
     Женщина плавно встала, с гордостью демонстрируя прекрасное тело, которому завидовали многие юные прелестницы, откинула на спину тяжелую массу волос… Один не отрываясь смотрел на ножницы в руке. Сердце билось как бешеное, радуясь избавлению от опасности.
     Фригга прошла к дверям, замерла… обернулась… подняла руку — лезвия звонко щелкнули в воздухе, заставив Одина нервно сглотнуть — и молча закрыла за собой дверь.
     Один облегченно растекся по кровати, мелко трясясь и зажимая ладонями едва не отрезанную часть тела. Разжать руки физически не получалось: все казалось, что если он уберет защиту, то тут же щелкнут ножницы, и прощай, самое дорогое!
     Прошло много времени, пока он смог расслабиться хоть чуть-чуть… За дверью что-то громыхнуло, Один буквально взлетел в воздух, как был, плашмя, и… проснулся.
     Ас ошалело осмотрелся, обводя пространство диким взглядом, ощупал себя, проверяя наличие нужного, резко сел… Он был абсолютно один, на двери привычно мерцало заклятие, сигнализирующее о попытке войти — не нарушенное.
     Это был сон. Просто сон.
     Мужчина сначала рухнул на кровать в полном изнеможении, потом все же встал, решительно собираясь. За дверью обнаружилась привычная дневная суета — долго он спал. Комнаты промелькнули мимо, ас влетел в покои жены и застыл: Фригга раскраивала кожу, беседуя с придворными дамами. Она обернулась на шум, ножницы щелкнули. Одина продрало морозом, по спине потек ледяной пот.
     — Доброе утро, муж мой, — нарушила повисшее неловкое молчание Фригга.
     — Доброе, моя прекрасная жена, — сумел вытолкнуть из пересохшего горла Один, не отрывая взгляда от ножниц. Царица проследила за его взглядом, озадаченно нахмурившись. — Позволь пригласить тебя к трапезе.
     — С удовольствием, муж мой.
     Фригга отложила работу и неторопливо направилась к мужу. Один облегченно выдохнул, предлагая ей руку.
     Они неторопливо ели, разговаривали… Вся семья. Один был тихим и напряженным. Он цепко наблюдал за всеми, но сыновья вели себя как обычно, никто ничего особенного не говорил и не делал, а пружина накатывающего все больше раздражения и ненависти сжималась туже и туже. И когда Один увидел брезгливый взгляд Локи, то сорвался.
     — Мерзкая тварь! — ладонь грохнула по столешнице, толстенное дерево еле слышно хрустнуло. Фригга отшатнулась, все присутствующие замолчали, изумленно уставившись на Одина, Локи недоуменно поднял бровь. — Это ты! Ты!
     — Что я?
     — Ты! — прорычал ас, чувствуя, как все заволакивает алая пелена. — Ты! Вон! Вон отсюда!
     Локи встал, равнодушно пожав плечами, бросил льняную салфетку на стол.
     — Матушка. Брат.
     В полной недоумения и ярости тишине он вышел из помещения, провожаемый ошарашенными взглядами.
     — Отец? — попытался что-то спросить Тор.
     — Молчать! — заорал Один, сходя с ума от невозможности облечь в слова пережитое. Он знал, что это все работа Локи, и знал, что доказать это невозможно.
     Из-за открытых дверей послышался абсолютно счастливый смех уверенного в своей полной безнаказанности существа.
     — Все, кто любит меня — за мной!
     Да. Это была его самая большая в жизни ошибка, как потом понял ас. Все остальные он смог нивелировать, обернуть в свою пользу, хотя бы представить так, чтобы не несли ни вреда, ни чего-то хорошего. Но эта…
     Локи всегда был мастером слова.
     Серебряный язык… Как уважительно, льстиво или завистливо называли его окружающие. Он никогда не лгал… Но его правда была зачастую настолько ужасающе жестока, что просившие ее и сами не были рады. Локи мигом воспользовался тем, что царь указал ему на дверь, и никакие попытки оправдаться, уверения, что Один не то имел в виду, что выгнал только из столовой, прочь с глаз своих — ничего не помогло.
     Локи просто ушел — к полному шоку и для Одина, и для всех остальных. На примитивную планету, похожую в представлении гораздо более развитых асов на помойку с дикарями, и все его слуги, все, кто считал Локи своим господином, все они ушли вслед за ним.
     Это был уже даже не сигнал… Набат.
     Один смотрел, как развевается черный плащ с алым подбоем, открывая черные доспехи сына, которые тот создал своими руками, как вонзается в пронзительно голубое небо острие жуткого копья, как сияют странные символы на лезвии — совершенно незнакомые, от вида которых аса всегда скручивало подспудным отвращением и тошнотой, предчувствием затаившейся опасности, — как один за другим уходят решившие поддержать своего господина, шагая в воронку портала на конце Биврёста, как…
     Локи подошел ближе, Фенрир, стоящий рядом, фыркнул, шутливо толкнув своего создателя в бок головой, и довольно заскулил, когда его потрепали по шее. Тор не выдержал, шагнул вперед. На лице Бога Грома проступило полное непонимание всего происходящего и отчаяние от невозможности хоть что-то изменить — попытка Тора извиниться за отца, остановить брата с треском провалилась.
     Один молчал, разглядывая горделиво расправившего плечи приемного сына, так неожиданно бросившего всю свою обеспеченную жизнь, готовящегося шагнуть в неизвестность, и не видел ни капли страха или неуверенности.
     Перед ним стоял не политический заложник, не князь, который никогда не сядет на вожделенный трон, предназначенный другому, не приемыш… Истинный царь, пусть и без царства. Но Один знал: это совсем ненадолго.
     — Брат… Локи… — всплеснул руками Тор, не зная, что еще сказать. Локи улыбнулся, плавно подошел к замершей толпе асов.
     — Тор. То, что я ухожу, ничего не меняет, — голос добровольного изгнанника разнесся в тяжелой тишине: все молчали, даже вездесущее Трио с Сиф опасались открыть рты. — Ты, — Один отлично услышал, как выделил это слово Локи, — всегда будешь моим братом.
     Громовержец облегченно прикрыл глаза, решительно кивнув. Что-то в выражении его лица Всеотцу совершенно не понравилось — словно отблеск какого-то разделенного знания, общей тайны мелькнул в голубых глазах обычно такого бесхитростного Тора.
     — Матушка, — Локи поклонился, запечатлев на ладонях еле сдерживающей слезы Фригги благоговейные поцелуи. — Не стоит переживать. Я пришлю весточку.
     Женщина нежно провела рукой по длинным волосам цвета белого золота. Локи потерся щекой о ладонь, словно огромный кот, едва не урча. Голубые глаза с медленно кружащимися в прозрачной глубине золотыми искрами смотрели испытующе.
     — Локи, сынок…
     — Ах, матушка, — прошептал блондин. — Я так счастлив, что именно вы — моя мать. И искренне сожалею, что вы — моя мать.
     — Почему? — вздрогнула Фригга. Взгляд Локи, обжегший Одина, стал на миг расчетливо жестоким.
     — Потому что такая женщина, как вы, достойна лучшего. Самого лучшего. Того, кто будет относиться к вам, как к богине.
     В голове Одина мгновенно вспыхнул ночной кошмар — ас не пропустил ясно и четко высказанную угрозу.
     Фригга смущенно потупилась, Локи поцеловал ее в розовеющую щеку, устремив глаза на Одина. Радужки налились кипящим золотом, по краям расплылись алые кольца, но через секунду глаза вновь приняли привычный вид.
     — Всеотец… — холодно кивнул Локи, отступая на пару шагов. Оглядел молчащих придворных…
     — Все! Слушайте и не говорите, что не слышали! — зычно провозгласил блондин. — С этого момента и пока будет на то мое желание, Мидгард принадлежит мне! Мое владение, единое и неделимое!
     Асы замерли, ошарашенно молча. Один сжал Гунгнир. Вот оно… то, чего он подспудно ожидал и боялся.
     — Если кто хочет бросить мне вызов, — Локи оскалился, — милости прошу. Головы дерзких станут отличным украшением ворот моего дворца!
     Фенрир задрал морду кверху и взвыл, унося прыгнувшего на его спину всадника прочь. Мелькнул радужный всполох, портал закрылся, Хеймдаль, стоящий на страже, сложил руки на могучей груди. Фригга молча направилась во дворец под руку с мрачным Тором, сейчас тихо что-то рассказывающим матери. Придворные потянулись следом, и только Один остался стоять, бессмысленно глядя вдаль и раздумывая над произошедшим. Ас понимал, что Локи сделал то, что хотел. Подстроил всю эту ситуацию с самого начала, спровоцировал, получив нужный результат, и тут же воспользовался плодами своих усилий.
     Поймал на слове.
     Все попытки Одина оправдаться перед женой, сыновьями и братьями ни к чему не приведут. Поначалу он и не подумал хоть что-то сказать, а теперь поздно. Локи стал полностью самостоятельным. И Один теперь ему не указ — пусть Мидгард и считается одним из Девяти Миров, по факту он ничей. Место ссылки, свалка для артефактов и помойка для разных тварей, плодящихся и берущихся неизвестно откуда. Мидгардцы? Да, они в асов верят. Так они много в кого верят, это Один хорошо знает. Верят они, но боги туда спускаться не спешат.
     Хочет Локи править этой клоакой — пусть.
     Да, пусть.
     Тогда Один еще мог успокаивать себя такими мыслями.
     ***
     Фригга что-то спросила, и Один вынырнул из накативших воспоминаний. Тот насланный кошмар повлек за собой много последствий. То, что он больше года не мог исполнять супружеские обязанности, ас еще как-то пережил. Нервное потрясение, ужас… Любой мужчина поймет. Хуже было другое. Каждый раз, когда Один начинал смотреть на другую женщину как на партнера по любовной борьбе, приходил кошмар, в котором сверкали лезвия ножниц, и все желание сходить налево испарялось, словно вода под солнцем.
     Да и на портновские ножницы мужчина с тех пор смотреть не мог — мутило, и в животе кишки в узел завязывались. Чего он только не пробовал — бесполезно. Ничего не помогало.
     И судя по всему, не поможет.
     Вздохнув, Один отогнал мрачные мысли, сосредотачиваясь на настоящем.
     — Хорошие новости, Фригга.
     — Какие? — наклонила голову супруга, качнув тяжелыми серьгами — одним из даров Локи, присланным из Мидгарда.
     — Тор вновь обрел свои силы.
     Царица расцвела улыбкой и прикрыла глаза, прижав руки к груди.
     — Тор… — с неприкрытой нежностью прошептала Фригга. Пусть она и страдала от измен супруга, но сыновей любила. Всех, не делая различий между родными и приемными. И пусть все они давно выросли, это не мешало материнскому сердцу сжиматься в тревоге. — Локи, — уверенно улыбнулась Фригга. Один кивнул.
     — Да. Думаю, без его помощи не обошлось.
     — Тор всегда был его любимым братом… — задумчиво покивала царица. У Одина дернулась щека.
     — Да.
     ***
     Пирс аккуратно положил Звезду в шкатулку, используя щипцы, и плотно закрыл крышку. Информация, предоставленная ему, оказалась правдивой. Звезда отреагировала, Пирс получил прямое и недвусмысленное указание, и проблема решена. Теперь осталось дело за малым: наведаться к Локи.
     Естественно, лично — за особами такого ранга простых подручных не присылают. К визиту все готово, хорошо, что место, где можно застать древнего бога, ему тоже указали.
     Собравшись, Александр отдал необходимые распоряжения, сел в лимузин с флажками и особыми номерами, и кортеж двинулся в путь. И кто бы мог подумать, что Локи иногда обедает в ресторане прямо у них под носом?
     Выйдя из машины, Пирс огляделся, направляясь к ресторану, где загодя забронировал места.
     Локи он увидел практически сразу: летняя терраса была почти пустой, и платиновый блондин буквально притягивал взгляд. Высокий, стройный — опытный глаз Пирса видел и скроенный необычайно умелым портным костюм, и намеки на прячущуюся под ним мускулатуру. Платиновые волосы до плеч, узкое высокомерное лицо. На правой руке два перстня.
     — Князь Локи? — Александр подошел к столику, бестрепетно встретив взгляд пронзительно голубых глаз. — Вы позволите к вам присоединиться?
     — Присаживайтесь, мистер Пирс, — вальяжно повело рукой божество, указывая на стул. — Прошу.
     Александр уверенно сел, как у себя в кабинете — но внутри все бурлило. Вот он. Первый шаг к исполнению мечты.
     — Что понадобилось такому, несомненно, занятому человеку, члену Совета Безопасности, от скромного меня? — Локи отщипнул от лежащей в вазе на столике виноградной кисти ягодку и тщательно прожевал, искренне и незамутненно наслаждаясь. Ноздри Пирса дрогнули — самую малость. Да. Никто не говорил, что будет легко.
     — Насколько я знаю, Князь, — уважительно наклонил голову Александр, — вы являетесь покровителем данной планеты. Защитником Мидгарда. Это так?
     — О, да, — Локи небрежно бросил подошедшим официантам, — как обычно. И десерт. На ваше усмотрение.
     Ледяные глаза в упор уставились на собеседника.
     — Меня даже называют Князем Мира*, — по губам божества пробежала жестокая улыбка. — Сего.
     Пирс не дрогнул, на лету поймав аналогию, но подобрался. Кому как не ему знать, что имена и титулы крайне важны. А уж в данном случае… В глубине души скреблось сомнение, намекая, что еще не поздно отступить, захлопнуть пасть, раззявленную на слишком большой для нее кусок, но ощущение власти, ставшее столь привычным за долгие годы, так же привычно отмело все внутренние возражения.
     — Забавно, правда?
     — Изумительно, — примирительно покивал Пирс.
     — Так что же вас привело?
     — Перспективы. И даруемые ими возможности.
     — То есть? — взгляд Локи стал острым. Пирс пригубил принесенный кофе.
     — Сейчас в мире складывается крайне напряженная обстановка, — с самым суровым видом поведал он. — И она все больше и больше накаляется. Мы пытаемся хоть как-то удержать все в рамках, но, сами понимаете, мы не всесильны. И нам тоже может понадобиться помощь.
     — Помощь? — слегка наклонил голову Локи — словно дракон скосил глаз на заинтересовавшее его. Пирс вздохнул.
     — У вас есть опыт, о котором мы, смертные, можем только мечтать. Если бы вы, Князь, соблаговолили уделить нам толику своего драгоценного внимания и времени…
     — Хм… — Локи откинулся на спинку тихо затрещавшего стула, обдумывая предложение. Пирс, задержав дыхание от напряженного ожидания, решил закрепить успех.
     — Если вы не заняты, то могу ознакомить вас с некоторыми нашими планами.
     Бог покосился на стоящее в зените солнце, пожал плечами.
     — Почему бы и нет. До пятницы я совершенно свободен.
     — Тогда прошу. Машина ждет.
     Локи небрежно придавил чашкой несколько купюр и зашагал вслед за демонстрирующим внимание и почтительность Пирсом. Через полчаса они уже входили в кабинет, и Александр с тайным удовольствием наблюдал, как гость усаживается в удобное кресло. Бросив взгляд на часы, Пирс убедился, что все идет по плану, и с радушной улыбкой подал тяжелую кожаную папку.
     — Прошу. Ознакомьтесь.
     Ловушка захлопнулась.
     Почти.
     Но ведь «почти» не считается?
     *Князь Мира — титул Люцифера, Сатаны, как земного владыки, властвующего над греховным. Мирским.

Глава 8. В чужом огороде...

     Прошлое
     Первое, что сделал Люк, дождавшись, когда схлопнется портал перехода: подал заявку о намерениях, придавая своему пребыванию на Земле полностью легитимный статус — как Император, он прекрасно знал, насколько важно вовремя и без возможности подкопаться в дальнейшем прикрыть задницу законом. Асы, ушедшие со своим господином в изгнание, молча смотрели, как он, оглядевшись, отходит слегка в сторону и объявляет о том, что берет данный мир под свою руку.
     Люк назвал свои имена — все, не только то, под которым известен в данной реальности, все свои титулы — естественно, на ситхене, для верности, и Сила медленно собиралась в готовящийся обрушиться на планету шторм. С каждым словом давление все возрастало и возрастало.
     — Есть ли кто, готовый бросить мне вызов?
     Локи огляделся, встречая только полные восторга и благоговения взгляды. Никто не спешил оспорить его право, почва под ногами мелко подрагивала.
     — Да будет так.
     — Свидетельствуем! — рявкнули асы.
     Сила обрушилась потоком, словно море прорвало плотину, едва не сбивая с ног. Планета дрогнула, Люк поднял лицо к небу, тяжело, прерывисто дыша — чувствуя, как словно встраивается в эту систему, становясь ее неотъемлемой частью.
     Даже если кто-то и считал себя полновластным хозяином планеты, то теперь было поздно. Люк официально заявлял свои права, обменивая на обязанности, и все остальные могли идти лесом — никакого магического сопротивления он не встретил. И никто не пришел оспорить его решение — а в таких делах апелляцию можно подать только в тот самый момент, буквально считанные секунды, пока не будет провозглашено сакраментальное «Свидетельствую».
     Теперь есть куча народу, готового в любой момент честно и беспристрастно заявить, что никто и не почесался опротестовать поползновения Люка. А раз возражающих нет… Значит, все согласны. И то, что они высадились в глуши, никого не волнует: не успел — значит опоздал.
     С удовлетворением мысленно потерев загребущие руки, Люк снова вскочил на высунувшего язык Фенрира, и колонна тронулась в путь. Вся эта эскапада не была экспромтом, ситх прекрасно знал, куда именно они направляются, все, что требовалось, это дойти до места назначения и разбить лагерь. А там… Они обживутся, и начнется долгая и нудная работа по приведению к покорности всех, кто вздумает задирать на него хвост.
     А в том, что такие идиоты найдутся, ситх совершенно не сомневался.
     ***
     Настоящее
     Стив довольно вздохнул, привычно сжав пальцами плечо рассовывающего по местам метательные ножи Баки. Роджерс был совершенно и абсолютно счастлив впервые с сорок третьего года.
     Он был жив. Баки был жив.
     И это было все, что ему необходимо.
     Не выдержав, Стив подошел ближе и снова сжал плечо друга, словно проверяя на прочность. Баки только слегка кивнул, продолжая распределять оружие по тактическому костюму. Роджерс выдохнул, тоже принимаясь затягивать ремни. Щит лежал на столе, непривычно темный — тускло серый, почти черный, лишь звезда в центре была более светлого оттенка, но не слишком — под стать новому костюму, больше напоминающему тот, что принадлежал Зимнему Солдату, чем пестрое безобразие Капитана Америки.
     Предоставленный ему костюм поражал удобством, продуманностью, да и что греха таить, как художник, Стив ценил красивые вещи. Никаких полосок и звезд, кевларовый поддоспешник — Баки называл это тканой броней, сверху — сам костюм, черный, никаких опознавательных знаков, пластины брони, сверху тактические ремни перевязи, на которые можно привесить все, что необходимо. Нигде не тянуло, не жало, не натирало. Можно легко подпрыгнуть, сделать сальто и кувырок, изогнуться как хочешь — по швам не треснет, пикантные ситуации ему не грозят.
     Роджерс мог уверенно сказать, что ему откровенно нравится, а с Баки рядом они смотрелись как близнецы.
     — Готов, мелкий? — голос Зимнего Солдата звучал глухо из-за маски, закрывшей почти все лицо. Стив кивнул, опасаясь что-то сказать. Баки его вспомнил. Пусть пока частично, многие воспоминания ушли навсегда, но он его помнит. Это самое главное. Если что, памяти Стива хватит на них обоих. Это не страшно… Главное — Баки его вспомнил.
     Стив снова сжал плечо друга, пытаясь справиться с обуревающими его мыслями, на что Баки только хлопнул его по предплечью стальной рукой, подвешивая «Узи» на спину. Неожиданно вспомнился Тони — вот бы он поглумился над этими жестами. Сморщившись, Роджерс попытался отогнать воспоминания о том, как один-единственный раз попытался объяснить сыну Говарда, что для него означал Баки.
     Единственный друг, который поддерживал его, когда он валялся в кровати, загибаясь от астмы и прорвы неизвестных болячек, не зная, доживет ли не то что до утра, а хотя бы до вечера. Тот, кто всегда был рядом, язвительно выговаривая за очередную попытку дохляка восстановить справедливость. Тот, кто утешал после гибели матери.
     Тот, кого Стив воспринимал как брата-близнеца, как часть себя — лучшую часть, если честно.
     Тот, кого Стив потерял дважды — сначала в Аззано, потом на этом чертовом поезде.
     Это было так, словно ему вырвали сердце. Все мечты о том, как после войны они вернутся домой, станут жить, а не выживать, начнут встречаться с девушками, потом у них появятся семьи, дети, которые тоже будут дружить между собой, как и они… Все эти мечты рассыпались прахом, став полностью бессмысленными.
     Стив остался совершенно один в этом огромном мире.
     Никого не интересовало, чего он хочет и хочет ли вообще хоть чего-то. Он был цирковой обезьяной, функцией, а не личностью, и это убило окончательно, и когда появилась возможность, Стив просто покончил жизнь самоубийством.
     Тони этого не понимал или не хотел понимать — Роджерсу было не до выяснения подноготной. Старк высмеял его, делая отвратительные скабрезные намеки, от которых едва не стошнило, и хрупкие намеки на дружбу, первые с момента разморозки, проросшие в душе Стива, погибли, как сорняки от мороза.
     Тони из сына Говарда и друга стал просто сыном Говарда Старка. Не больше.
     А Стив зарекся хоть кому-то что-то говорить о личном. Да и кому? Мисс Романофф? Которая пыталась подложить под него всех особ женского пола, имеющихся в наличии? Да и сама не прочь была залезть в его койку? Директору Фьюри? Сэму, слишком внимательно слушающему его редкие откровения?
     Спасибо, нет. Поездки с кордебалетом прекрасно показали ему всю опасность «медовых ловушек», а общение с политиками напрочь отбило доверие к высокому начальству. Он слишком хорошо все это помнил — для него война была только вчера. Еще вчера он шел вперед, истекал кровью и умирал. А люди, окружающие его, об этом даже не думали.
     Для них он был суперсолдатом — машиной, не рассуждающей, встающей с колен и убивающей, не задумываясь об этике и законности приказов. Да, его ранения заживают быстро — но боль он чувствует, как и все. Вот только это никому не интересно.
     И когда Рамлоу показал ему фотографию Баки — живого, задумчиво жующего пончик, Стив просто шагнул вперед, готовясь выдавить из командира Страйка информацию — если надо, то буквально. Брок рассказал. И не только рассказал. Показал. Видео. Фотографии. Секретная информация. О Гидре. О кодах. О пытках. О том, как медленно восстанавливал искалеченную память у выкраденного супероружия Гидры. Как помогал вспомнить. Снова стать человеком, а не функцией.
     И все это стало возможным только благодаря тому, кого жестокий Кроссбоунс называл своим Учителем.
     Стив не обманывался. Локи и его ученик — не нежные фиалки. Не альтруисты, радеющие за благо во всем мире. Не святые. Но они такими и не прикидывались. И это Роджерса совершенно устраивало.
     Он и сам не пацифист.
     Закончив сборы, Капитан подхватил щит, блеснувший остро отточенной кромкой, и стукнулся кулаком о кулак со своим братом. Его семья снова жива, и мнение остального мира его не волнует.
     — Готов, брат?
     — Всегда, брат.
     Стив натянул полумаску, шагая вслед за Баки.
     Жизнь прекрасна. И убийство вновь поднявшей голову Гидры сделает ее еще лучше. И Баки был с этим полностью согласен.
     ***
     — Не интересует, — небрежно бросил папку на стол Локи. Пирс состроил печальное лицо, но ситх отлично ощутил вспышку злобной ярости — слишком давно находящийся на вершине пирамиды власти мужчина отвык от отказов.
     — Я понимаю, — медленно кивнул Александр, — но, может, вы передумаете?
     — С чего вдруг? — равнодушно посмотрел Люк. — Я вам не нянька, чтобы за ручку водить, хулиганов отгонять. Сами.
     — Но… — нахмурился Пирс, пытаясь понять, — вы же покровитель Мидгарда.
     Люк насмешливо наклонил голову.
     — Мистер Пирс… — ситх закинул ногу на ногу, — то, что я являюсь фактически и юридически владельцем данной планеты, не означает, что я обязан подтирать ее населению сопли. Моя задача — это защита: от вторжений извне; от острых приступов глупости, которыми страдают обитатели Мидгарда, от… неважно. В мои обязанности не входит полный и тотальный контроль над людьми. Я могу подсказать. Я могу научить. Я могу указать путь. Дать знание. Что с этим знанием сделает получивший — это уже другой вопрос. Свобода выбора… Вам знакомо это понятие? — в голосе Люка плескалась ясно слышимая ирония, не пропущенная Пирсом. — Я даю знание. Опыт на основе этого знания вы нарабатываете сами.
     Пирс молчал, незаметно сжимая кулак от нарастающего бешенства.
     — Это… — Люк шевельнул пальцами, — тотальный контроль. Рабство. Пусть и без ошейников. Вы не думайте, я против рабства ничего не имею, что поделать, дедушкино воспитание, но это не значит, что я его одобряю. Иметь рабов… это… — ситх изящно повел рукой, подбирая выражения, — лишние хлопоты. Рабы — это имущество. А за любым имуществом нужен присмотр. Постоянный. Корми. Пои. Выгуливай. Следи, чтобы не передохли, самоубившись в попытке освободиться, чтобы бунт не подняли. Пресекай излишнее рвение. Придумывай работу — для оправдания их содержания… Это… Глупо. А я не выношу глупости. Ведь тот, кто держит рабов — сам раб. Своего эго, требующего хоть так над кем-то доминировать — в первую очередь. Это слабость. А слабость подлежит искоренению. Немедленному. Я не для того рвал свои цепи, чтобы надеть позолоченный хомут на шею, считая его драгоценным ожерельем. Впрочем… — Локи покачал головой, — не думаю, что вы поймете.
     Лицо Александра закаменело. Разумом он понимал, что сидящий перед ним вальяжный бог вполне может быть прав. Что Локи имеет опыт, превосходящий человеческий. Что он пытается объяснить — как взрослый талдычит прописные истины ребенку.
     Он не хотел этого понимать и принимать.
     Тонкие подошвы итальянских туфель жгла печать под ковром, а самомнение — насмешка в слишком ярких для человека голубых глазах. Ноздри Пирса дрогнули, но он усилием воли смирил рвущуюся изнутри ярость и наклонил голову, словно признавая поражение.
     — Прошу прощения, Князь. Я надеялся на сотрудничество, однако… Впрочем, есть еще один проект. Вы позволите?
     Локи равнодушно дернул плечом. Пирс встал, подошел к столу, сохраняя непринужденный вид и нажав по пути ногой на бронзовый диск, играющий роль замкового камня. Глаза бога сузились.
     — Что ты сделал, человек?
     На лице Александра проступил триумф.
     — А вот теперь мы побеседуем более непринужденно, — оскалился Пирс, не скрывая радости. Локи опустил взгляд — словно видел сквозь ковер. Александр взглянул на часы, нажал на кнопку, открывая двери. В кабинет вошли шестеро здоровенных бойцов в полной экипировке, бросивших на пол бессознательного Брока Рамлоу, скованного магнитными оковами по рукам и ногам. Локи встал. Молча. Сделал несколько шагов и замер, словно уперся в невидимую стену.
     Бойцы подтащили Рамлоу к стене и приковали, словно распиная на андреевском кресте*.
     — Легенды говорят, — издевательски затянулся дорогой кубинской сигарой Пирс, — что связать бога можно кишками его детей. Таковых найти не удалось… Но зато, — свирепо оскалился он, — я нашел вашего ученика. А ведь ученик — это практически сын… Не так ли, Князь?!
     Локи наклонил голову, рассматривая торжествующего Пирса, словно нечто мерзкое, но бесконечно забавное. Бог снова сел в кресло, положив руки на подлокотники, и вид у него мгновенно стал настолько подавляюще властным, что Александр осекся.
     — Кто твой хозяин, раб? — скривил губы Локи, и Пирс едва не сорвался.
     — У меня нет хозяев! — взревел он.
     — Да? Тогда почему ты загребаешь жар для других? Своими руками? — ехидно ухмыльнулся Локи. — И что ты будешь делать? Вот свяжешь ты меня. Что дальше, человек?
     Пирс моргнул. На мгновение где-то на периферии сознания мелькнуло смутное ощущение, что что-то не так. Что это не его желание. Не его стиль. Но взметнувшаяся волна алой ярости смела его, и Александр вновь стал готов переть вперед, как больной бешенством слон, сметая все на своем пути.
     Перед ним маячила цель, которой он добивался, долго и кропотливо: мировое господство. Плененный бог станет прекрасным оружием — сильный, жестокий, ну а личность они ему подправят: стоит только свистнуть, и выстроится очередь из вивисекторов, горящих желанием опробовать свои экспериментальные методики.
     Все получится. Не смогут сами — привлекут союзников.
     И тогда…
     Не было никаких сомнений. Никаких моральных дилемм и терзаний. Никаких… Только абсолютная уверенность в том, что все идет так, как надо.
     Пирс раздраженно щелкнул пальцами, привлекая внимание одного из бойцов, и тот, вытащив тонкий метательный нож, привычно прокрутил его в пальцах и принялся срезать с находившегося без сознания Рамлоу форму. Пара виртуозных движений, даже не поцарапавших кожу, и форменная рубашка с футболкой повисли длинными лентами, которые тут же сорвали.
     Люк смотрел, никак не реагируя. Александр подошел ближе, на его лице проступил жадный интерес. Неожиданно он прищурился, подошел и начал пристально всматриваться в тяжелый перстень-печатку на руке пленника. Удовлетворенно кивнул, дал знак подождать, вернулся к столу, порывшись в ящике, достал толстые кожаные перчатки.
     Перстень слезал с неохотой, будто сопротивляясь. Наконец Александр справился с вредным украшением и довольно кивнул. Изображение Звезды было выгравировано на гладком черном металле с внутренней стороны, а на лицевой сверкал небольшой черный бриллиант.
     Дорогая вещь для наемника, пусть и высокооплачиваемого.
     Удовлетворенно хмыкнув, Пирс положил перстень в шкатулку, к бронзовой Звезде, завибрировавшей при его приближении.
     — Еще и мародерствуете… — с улыбкой покачал головой Локи. — Как не стыдно…
     — Вам ли об этом говорить! — хмыкнул Пирс, снова бросая взгляд на часы. Дверь открылась, и в кабинет вошли двое.
     Рослые. Похожие между собой. Шатен и брюнет. Они двигались слаженно, почти синхронно, плавно переступая, и шагов их не было слышно. Глаза Локи сузились.
     — Надо же…
     — Здравствуй, Локи, — улыбка шатена была безумной. Брюнет оскалился, крепче сжав посох. — Давно не виделись.
     — Мейли, — голос Локи похолодел. — Винта.
     — Как поживаешь… Брат?
     — Хм… А я думал, вы умерли, — задумчиво потёр подбородок Локи. — Даже тризну организовал. И душевно отпраздновал. Приятно вспомнить.
     Мейли побагровел. Посох затрещал в крепкой хватке. Винта оскалился.
     — Как же я тебя ненавижу… — исступленно выдохнул Мейли. — Слов нет.
     — Правда? — с удовольствием осведомился Локи. — Подробнее можно? Мне всегда было любопытно, где лежат истоки такого отношения. Я тебя, вроде, не обижал. Всё-таки брат Тора… Единокровный.
     Мейли захрипел, уцепившись за посох, как за спасительную соломинку. На долю секунды глаза тяжело дышащего брюнета словно полыхнули голубым светом, как и навершие посоха, как и глаза Винты, и Люк подобрался, максимально концентрируясь.
     — Ты! — заскрежетал зубами Мейли, воздух вокруг него словно загустел. Пирс и бойцы, молча наблюдающие это шоу, осторожно отодвинулись к стенам. — Мы только и слышали: Локи то! Локи это! Тор то! Тор это! Самые! Ладно, с братом понятно! Первенец! Наследник! Только это его не оправдывает! — Мейли едва не орал. — Тупица, только и умеющий молотком размахивать! Да по бабам шляться! И ты! Кто первый в бою? Локи! Кто любого до полусмерти заговорит? Локи! Кто чудеса создает? Снова Локи! Кто самый умный? Опять Локи! — прорычал Мейли. Винта подошёл к границе печати, жадно уставившись на Локи, слушающего разглагольствования давно считавшегося мёртвым аса. — Отец тобой восхищался. Всегда. И постоянно ставил в пример. Даже когда изгнал. Особенно после того, как изгнал! Хотя и кривил губу. Но все это знали: по сравнению с Тором и Локи мы — существа второго сорта!
     Люк презрительно фыркнул.
     — Зависть. Надо же! В жизни бы не догадался! — саркастично скривил губы ситх. — Бедняжка. Мне тебя почти жалко. Но ты продолжай, продолжай… Твой скулеж — музыка для моих ушей. Слабак. И поэтому вы поперлись через Биврёст в поисках приключений, но даже это сделали через задницы. Мать оплакивала вас. За каждую ее слезинку я спрошу с вас тысячекратно.
     Локи встал. Волосы на его голове зашевелились, словно ими играл невидимый ветер. Винта резко отступил, выхватывая из заспинных ножен два коротких клинка. Мейли поднял посох, очертания которого потекли, открывая истинный вид: вместо привычного для путешественника деревянного шеста с граненым наконечником и круглым набалдашником в руке брюнета сиял голубым светом гибрид алебарды и скипетра. Рука сжалась крепче, и Люк увидел это: проступившие на коже братьев ломаные шрамы, превратившие их в сшитые из лоскутов куклы, полное безумие сломанных разумов и покорность воле невидимого пока кукловода.
     — Зря вы вылезли из своих могил, Одинсоны, — Локи подошел к границе печати. — Гнили бы там дальше, горя не знали. Вы пришли в мой мир. Покушаетесь на мою жизнь. Пытаетесь что-то доказать за мой счет…
     Посох засиял еще сильнее, люди, стоящие у стен, замерли, как кролики перед удавом — пустоглазые манекены.
     — Утомляете меня своей тупостью.
     — Мы поймали тебя! — безумно расхохотался Мейли. Люк снисходительно свел брови. Брюнет неосмотрительно сделал шаг вперед, и рука ситха вцепилась в посох.
     — Это я вас поймал.
     Люк шагнул вперед, выдернув из хватки опешившего от неожиданности Мейли посох, одновременно пнув его в колено. Кость хрустнула, брюнет упал, посох свистнул, серповидным лезвием перерубая шею Винты. Тело рухнуло, заливая ковер кровью, хлещущей из обрубка, голова весело покатилась к стене, прямо под ноги с интересом уставившегося на нее очнувшегося Рамлоу. Брок дернулся, бросил быстрый взгляд вокруг. Полыхнула Сила. Магнитные оковы разомкнулись, выпуская пленника.
     Мейли вздернуло на ноги, точно марионетку. Ас бросился на стоящего перед ним врага, не обращая внимания на сломанное колено — Люк отлично слышал, как трутся друг о друга раздробленные куски костей, — на искаженном от ярости лице, превратившемся в гротескную маску, проступили тонкие линии шрамов и снова исчезли, мастерски скрытые чем-то вроде иллюзии.
     Пята посоха воткнулась ему точно в солнечное сплетение. Мейли хрипло выдохнул, на миг остановившись. В то же мгновение в грудь аса впечаталась открытая ладонь Люка.
     Брюнетом словно выстрелили из пушки. Мейли врезался в стену напротив, оставив огромную вмятину. Он упал на пол, едва шевелясь, Люк неторопливо подошел, и под его взглядом ас взлетел в воздух, вытянувшийся, словно часовой на посту. Ситх внимательно осмотрел спеленутого Силой Мейли, поднял лицо к потолку, подумал, довольно ухмыльнулся. Пирс с бойцами так и стояли, как изваяния — все видящие, слышащие, но не имеющие возможности отреагировать.
     Подошедший Рамлоу встал за левым плечом ситха.
     — Милорд?
     — Урок, ученик. Живой мертвец… — Люк задумчиво прокрутил в руке посох, сияющий мертвенным голубым светом.
     — Он не ощущается трупом.
     — Да. Потому что еще жив, — пояснил ситх. — Видишь эти шрамы? Его ломали. Долго. Грубо. Не с целью что-то выпытать. Чтобы сломать. Пока разум не погиб. Он совершенно безумен. Одни инстинкты, легкий налет личности, чтобы смог выполнить вбитую в него программу. Реабилитация невозможна. Труп. Игрушка для одноразовой миссии — на большее не годится. Мне интересно, кто же дергает его за веревочки — за ним стоит кто-то, кто-то действует через него.
     — Узнать можно?
     — Попробуем… — предвкушающе улыбнулся Люк. — Все равно помешать нам некому: эти марионетки не в счет, а от взглядов разных любопытствующих я нас прикрыл.
     Сила загудела, словно набирающий мощь торнадо. Брок отступил на шаг, благоговейно распахнув глаза. Еле дышащий Мейли завис посреди печати, Люк поднял правую руку перед собой, собрав пальцы щепотью. Глаза ситха налились золотым сиянием, белки стремительно покраснели.
     Пальцы медленно разошлись, ладонь открылась — как распускающийся под солнцем цветок, и Мейли забился, хрипло воя, как животное, под неостановимым прессом Силы, раздирающей остатки разума, вгрызающейся в энергетику в поисках зацепок и следов.
     Лицо Люка закаменело, черты заострились, и стоящий рядом Рамлоу отлично видел, как сквозь шелуху человечности проступает кошмарное. То, от чего можно только бежать.
     Мейли уже не хрипел, только трясся всем телом, из ушей, глаз и уголков рта потекли тонкие струйки крови. Проступили уродливые рубцы — словно его резали и рвали, а затем грубо сшивали на живую нитку, не особо заботясь о качестве швов.
     — Ну же… — нежно прошептал Люк, но тут Мейли резко дернулся, мышцы конвульсивно сжались, ломая кости, и ситх брезгливо отбросил обмякшее тело. Теперь сын Одина был действительно мертв.
     — Милорд?
     — Почти ничего, — Люк постепенно возвращался к человеческому облику. — Но пара зацепок есть.
     — Что с ними? — Рамлоу указал на трупы братьев. Люк молча пошевелил пальцами, тела взлетели, зависая. На ладони ситха возник огонек, разросшийся в шар, поглотивший мертвецов. Пламя взревело, окутанное коконом Силы, испепеляя останки, и погасло. Та же участь постигла и заляпанный кровью ковер.
     — Что ж. Основное блюдо было так себе, — ситх повернул голову к Пирсу, так и стоящему столбом. — Перейдем к десерту.
     Рамлоу неожиданно громко выругался, и Люк, резко обернувшийся к ученику, едва не поддержал его: сквозь чистейшее окно было прекрасно видно медленно поднимающийся в воздух огромный хеликэрриер.
     — Это кто ж такой резвый? — процедил ситх, выдирая пальцами камень из навершия посоха. Этот дрын был абсолютно не нужен и даже опасен, а значит, его участь была решена. Раскаленный до температуры солнечной плазмы огненный шар заключил изделие неведомого мастера в свои горячие объятия, и посох тонко, на грани слышимости, засвистел, поразительно медленно тая и рассыпаясь пеплом.
     Артефакт оказался упрямым, но и Люка Сила и родители упорством не обделили, так что ровно через три минуты и две секунды посох окончательно завершил свое существование.
     Люк огляделся по сторонам, сжал ладонь, и бойцы, так и стоящие големами вдоль стены, рухнули на пол под хруст ломаемых Силой шей. Брок, вернувший свой перстень на законное место, заодно прихватив и Звезду, связал Пирса ремнем, молча перекинул через плечо, как тюк, и вопросительно уставился на ситха. Люк слегка шевельнул пальцами, создавая портал, в воронку которого Брок с легкостью закинул попытавшегося что-то прохрипеть Пирса. Им они займутся позже. А пока требовалось разобраться с более неотложным вопросом: хеликэрриерами.
     Они поднимались, медленно и неотвратимо, и Люк, скрипнув зубами, вновь активировал Камень Реальности.
     Забавно, он мог легко их уничтожить с помощью Камней, но поступить так было бы недальновидно. Кто бы ни запустил эти чертовы платформы, рассчитывая под шумок решить свои проблемы — избавиться от них следовало максимально показательно. Так, чтобы все запомнили и боялись.
     ***
     Рамлоу, которого швырнуло через портал, перекатился по металлическому полу, уходя от застучавших по всем поверхностям пуль. Встреча оказалась неласковой, но это бывалого наемника и ученика Темного Лорда не смутило. Так же как и отсутствие хоть какого-то оружия.
     И что?
     Он сам по себе совершенное оружие.
     Ускорение Силы позволило метнуться по коридору размытой тенью, за которой не успевал глаз. Рамлоу помчался вперед, к пультам управления этим летающим монстром.
     ***
     Люк степенно вышел из портала, огляделся, невозмутимо принимая на Щит Силы пули, застывшие в воздухе, словно в киселе. Вокруг поднялась суматоха, кто-то вызывал подмогу, засевшие в специальных нишах бойцы стреляли не переставая, едва успевая менять магазины. Люк сосредоточился, ощущая живое. Одно усилие — и смертоносный град иссяк, а вокруг полыхнуло смертью, заставив ситха улыбнуться.
     Он огляделся, вспомнил положение в воздухе набирающего высоту хеликэрриера и раскинул руки в стороны. Вокруг пальцев заискрило, через мгновение с ладоней ситха потекли неудержимыми потоками Молнии — черные, с едва видимой белоснежной сердцевиной.
     Они вгрызлись во все поверхности, оплетая коридор смертоносным плющом, проникая все дальше и дальше, пока не вырвались на свободу. Раздались дикие крики, началась паника. Взвыла сирена. Полыхнуло болью, агонией… затем гибелью кого-то невезучего.
     Люк предельно сконцентрировался, наращивая мощь Молний, ревевших не хуже Ниагарского водопада. Платформа дернулась, словно ее остановили, ухватив за хвост. Кто-то выбежал в коридор, где стоял Люк, по невидимому для всех Щиту застучали пули. Раздался взрыв — защитники хеликэрриера бросили светошумовые гранаты, пытаясь ослепить возникшего из ниоткуда врага.
     Ситх даже не покачнулся: его глаза были закрыты для более тонкого контроля над происходящим — Сила легко заменяет зрение. Подкатились еще гранаты, которые ситх, иронично хмыкнув, отправил телекинезом в обратный полет, оказавшийся чрезвычайно успешным, судя по крикам и ощущению гибели десятка человек.
     Наконец Молнии достигли рубки, и платформа, натужно взревев напоследок начавшими взрываться двигателями, понеслась вниз. Панические крики достигли апогея, резко смолкнув — Молниям было все равно, по какой поверхности передвигаться. Меньше чем за несколько минут хеликэрриер превратился в несущуюся в Потомак гробницу.
     Потянуло гарью, изо всех щелей повалил черный дым, стены начали плавиться и сминаться под продолжающими прогрызать себе пути Молниями. Металл трещал и стонал, лопаясь, как перезрелый плод.
     Люк плавно свел руки, утихомиривая энергию, проверил платформу на наличие живого и, предсказуемо не обнаружив таковых, шагнул сквозь пространство как раз в тот момент, когда брюхо хеликэрриера коснулось поверхности воды.
     С оглушительным грохотом платформа развалилась на части, которые начали тонуть.
     ***
     Рамлоу пронесся сквозь платформу смертоносным вихрем. Гудящая, как трансформатор, Сила окутала мужчину прозрачными доспехами, придав скорости и взвинтив скорость реакции. Он отшвыривал пытающихся встать у него на пути, пробил несколько спешно опущенных перегородок, торопясь к цели. Сердце билось ровно и мощно, качая кровь, наполненную адреналином.
     Так хорошо ему давненько не было. В последнее время он оказался загружен делами по уши, отдохнуть как следует все не было времени, поэтому упускать возможность как следует повеселиться Брок абсолютно не собирался.
     Сейчас он мог позволить себе все. Бежать так быстро, как хочется. Убивать всех, кого встретит по пути — быстро или кроваво, как ему пожелается. Пользоваться Силой на полную катушку. Мчаться к цели, невзирая на препятствия.
     И убивать.
     Наслаждаясь каждой секундой.
     Сейчас его не сдерживает ничто и никто: даже верный Роллинз, которого Мастер называет настоящим джедаем, не стоит за спиной, не одергивает молчаливо, помогая удержаться хоть в каких-то рамках, когда Броку срывает резьбу. Можно себя отпустить: Мастер понимает, он рассказывал ученику о том, как именно любит иногда развлечься… Весьма познавательные рассказы.
     Все можно.
     И именно поэтому он удерживает себя, балансируя ровно посредине.
     Сейчас он — глаз бури, центр торнадо, сдирающего при прохождении все, включая траву и почву. Бешенство энергии, бушующей по краям, и абсолютное спокойствие в глубине.
     Наркотик, которым его вырубили, уже разложился в крови, и организм выработал к нему иммунитет — второй раз не подействует. Тело снова стало послушным — идеальная боевая машина по имени Кроссбоунс.
     Брок добежал до рубки, оставляя за собой наполненные трупами коридоры, снес ударом Силы дверь — мощную стальную плиту, влетевшую внутрь, калеча и убивая пилотов с охраной. Везунчики попытались дать отпор, но это было бессмысленно: уже через секунду Брок вооружился любезно поднесенным ему на вытянутых руках оружием и перестрелял всех, кто подавал хоть какие-то признаки шевеления.
     Теперь предстояло решить задачку посложнее: уничтожить платформу так, чтобы ее не реанимировали. И сделать это быстро — летающий кошмар вот-вот должен был выйти на необходимую высоту и отправиться в полет, сея разумное, доброе, вечное.
     Сейчас Брок не хотел гадать, кого именно так «озарило»: ЩИТ или ГИДРУ — над этим можно будет поразмышлять потом, поэтому он просто предельно сконцентрировался, плавно подпрыгивая в воздух и замирая сгустком напряжения. Сила окутала его плотным коконом, по поверхности которого зазмеились Молнии — пока еще тонкие и слабые, но это пока.
     Давление все возрастало, Брок сцепил зубы, одним рывком освобождая энергию.
     Удар вышел чудовищным, словно в рубке взорвалась бомба размером с грузовик. Сила снесла все вокруг, толстенные бронированные стекла взорвались, стены распустились лентами, платформа передернулась всем своим гигантским телом, продолжающим лопаться и трескаться. Взорвались моторы, довершая разрушение, а сам ситх, оттолкнувшись от несущейся к своей окончательной гибели развалюхи, прыгнул вперед.
     Он влетел в воду, нырнул в глубину и тут же поплыл в сторону мощными гребками, а за ним с грохотом обрушились куски хеликэрриера. Рамлоу вышел на берег, упав на землю, безумно хохоча от избытка адреналина.
     Это было великолепно.
     И совершенно восхитительно.
     ***
     — У нас… проблема, — констатировал Стив, рассматривая стоящие у стены криокамеры.
     Пять штук.
     Пять высокотехнологичных металлических гробов для спящих в ледяных недрах Белоснежек. И если бы нежных красавиц! Стив был бы очень не против разбудить всех принцесс поцелуем. Даже не так — Поцелуем!
     Увы, суровая реальность корректировала сказку в свою сторону, и сквозь покрытые инеем смотровые стекла отлично просматривались черты лиц замороженных людей.
     Все мужчины. Все достаточно молоды на вид — не старше тридцати, в крайнем случае — тридцати пяти. Даже в полностью промороженном состоянии они излучали опасность и агрессию. Стив покосился на замершего рядом статуей Баки и отвел взгляд. Сейчас в нем исчезли хоть какие-то намеки на балагура и весельчака Барнса, Зимний Солдат походил на застывшую перед исполнением приказа боевую машину: готовность ко всему и никаких намеков на человечность.
     Стив вздохнул еще раз, повесил щит за спину и задумчиво уставился на столь неожиданно обнаруженную проблему.
     Поиск Земо, совмещенный с зачисткой всех известных Солдату баз, шел достаточно быстро и успешно. Стив с Баки на пару методично вскрывали их, как консервные банки, одну за другой, зачищали под ноль и уничтожали, предварительно переправив на свою базу все данные, которые попадались.
     С каждой операцией Баки по чуть-чуть оживал. На долю процента, и это Стив считал огромной победой и достижением. Барнс иногда вспоминал что-то из своего прошлого: того, которое было до Второй Мировой, и того, что было после. Делился этими кусочками со Стивом — и иногда в этих разговорах всплывали еще какие-нибудь подробности.
     Самые разные.
     Про помоечного кота, которого Баки иногда подкармливал, хотя каждый цент доставался ему каторжным трудом. Про то, как создавали Зимнего Солдата. Про миссии. Про неожиданные происшествия во время исполнения заданий. Про детство.
     Они перемещались с места на место, пока не попали на эту заброшенную базу, в недрах которой обнаружился крайне опасный сюрприз. Пять суперсолдат. Пять аналогов Зимнего Солдата — настолько своевольных, жестоких и хитрых, что от мысли их укротить пришлось отказаться.
     Просто убить опасное содержимое криокамер ни у кого рука не поднялась — вдруг случится чудо, и они станут послушными, пусть и после долгих мучений, поэтому спящих спрятали, а потом все следы были попросту потеряны.
     И теперь Стив пытался решить, что же делать: волочь находки домой, оставить на старом месте или рискнуть разбудить, и кто знает, что из этого выйдет, учитывая, что опыта в разморозке у него нет, а если воскресшие солдаты будут такими же агрессивными, как Зимний после пробуждения, их просто задавят числом.
     — Что делать будем? — буднично поинтересовался Роджерс, все так же разглядывая мирно гудящие криокапсулы. — Сами мы не справимся, значит, нам нужен тот, кто хорошо в этом разбирается. Есть кандидатуры?
     — Есть, — кивнул пришедший в себя Барнс. — Нам нужен командир.
     — Рамлоу? — удивился Роджерс. — Почему он?
     — Ушлый мужик, — уважительно признал Баки. — Любого обломает. Уж если он ухитрился меня спереть так, что никто и не подумал, а потом и мозги вправить, то и с этими справится.
     — Их пять, вообще-то, — нейтральным тоном заметил Стив, прикидывая, как транспортировать обнаруженное богатство. Барнс фыркнул, на бесстрастном лице промелькнул отблеск кривой ухмылки.
     — Куда он денется с подводной лодки. Мне сумел помочь, значит, и этим поможет.
     — А он захочет?
     — Да кто его спрашивать будет. Но сначала надо связаться с Милордом. Сами мы их отсюда не выковыряем.
     ***
     — Доброе утро, отец.
     — Доброе утро, Тор.
     Один улыбнулся в бороду, наблюдая, как Тор целует мать в щеку и прекрасная Фригга нежно треплет сына по плечу. Как вернувшийся из изгнания ас пододвигает поближе блюдо с печеными перепелками — любимое, — но первую пичугу уверенно перекладывает на тарелку матери. И только потом себе. Как сидит — расправив плечи, с ровной спиной, тихо беседует с Бальдром, чем-то интересуясь — не вертится, не хохочет громогласно в ответ на шутки Хермода, не стучит кулаком по столу в полном восторге.
     Тор вернулся.
     Всего лишь через год — в силах тяжких, с Мьёльниром на поясе, и Один видел связывающие его сына и молот толстые, как канаты, узы, а не тонкие нити, как раньше.
     Год.
     Который изменил сына до неузнаваемости.
     Один смотрел и не мог понять, как на эти изменения реагировать. Мутный камешек, сырой алмаз, полупрозрачная галька, превратился в бриллиант. Опытные руки мастера придали невзрачному голышу форму, убрали лишнее, огранив, отполировали, превратив в сверкающее гранями совершенство.
     Тор засверкал.
     Он и раньше был полон талантов, но практически все они были не реализованы полностью. Тор учился лишь интересному, он быстро загорался и столь же быстро остывал, хотя при желании демонстрировал упорство и настойчивость, вгрызаясь в науки. Он знал и умел многое, будучи при этом, по сути, великовозрастным ребенком.
     Сейчас же от прежней инфантильности не осталось и следа.
     Одним махом Тор повзрослел, приняв вместе с такими восхитительными привилегиями своего положения и не столь прекрасные обязанности. Он превратился в мужчину, готового делать все, что необходимо для благополучия находящегося под его протекторатом мира, и даже больше.
     Перед Одином сидел Наследник. Владетельный князь, и не только по праву рождения.
     И это вызывало горечь во рту.
     Сколько лет Один пытался этого добиться? Века.
     Локи понадобился год.
     Один год, и Тора, словно клинок из сырой руды переплавили, выжарили в горне примеси, очищая, сплели и перековали, делая крепче и совершеннее. Дешевая поделка, одна из многих, превратилась в штучный шедевр, выкованный руками мастера.
     И царь завидовал.
     Просто и незатейливо завидовал, четко видя разницу в воспитании.
     И спешно пересматривал свое отношение к сыну.
     Процесс шел со скрипом. Этот Тор был Одину непонятен: вроде и тот же, но в то же время и другой. Даже сейчас, на семейном завтраке, Один видел разницу — и она царапала глаз. Всеотец смотрел на своего первенца, но в некоторых жестах, в выпрямленной спине и гордо поднятом подбородке, в подчеркнуто нежном, галантном поведении по отношению к Фригге видел совершенно другого.
     Царица умиленно улыбнулась, благодарно кивнув, когда сын налил ей еще горячего фруктового настоя, и в тяжелых косах женщины сверкнули ажурные гребни — подарок, переданный Локи.
     Непревзойденное произведение златокузнеца, настоящего мастера.
     Больше половины украшений Фригги были созданы руками ее второго сына. Каждое идеально подобрано только для нее. Окружающие завидовали, истекая слюной, а женщина с гордостью демонстрировала шедевры, и ни у кого язык не поворачивался предложить купить подаренное.
     Вот и эти гребни в виде усыпанных цветами тонких веточек были встречены восхищенными вздохами и понимающе-сожалеющими взглядами.
     Одину Локи никогда ничего не дарил. Как он выразился: «У царя есть всё».
     Ас не показывал, но это терзало его душу. Впрочем, в этом Локи тоже был мастером — находить болевые точки и тыкать в них для развлечения. Не окружающих — себя.
     Вздохнув, царь оторвал кусочек от ароматной булочки и отправил его в рот, продолжая размышлять о своем втором… сыне. Может, пора бы уже набраться храбрости и встретиться с ним лицом к лицу?
     ***
     — Неплохо, — кивнул Локи, сканируя сипящего сорванным от криков горлом пленника Силой. — Утонченности пока не хватает, но это не страшно. Тут поможет только практика. Много, много практики.
     — Конечно, Мастер, — кивнул Рамлоу, изучая Александра желтыми глазами. — Думаю, мистер Пирс поможет мне в нелегком деле освоения Исцеления. От всей широты своей души.
     — Можешь продолжать, — распорядился ситх, выходя из помещения. В руке он держал флешку, на которой были записаны крайне интересные сведения. Прекрасная информация, стоящая миллионы. Буквально.
     И сегодня он ею воспользуется. Всего-то через несколько часов…
     ***
     Тони бдительно огляделся, ныряя за роскошные складки портьеры, отделяющей что-то наподобие алькова от остального зала. Жужжащие надоедливыми насекомыми люди, припершиеся демонстрировать свое богатство на очередной благотворительный прием, не вызывали ничего, кроме скуки и отвращения. Дико хотелось выпить, чтобы найти силы пробыть здесь еще два часа — потом можно и свалить.
     У него опыты!
     Потерев занывшую грудь, Старк переждал краткий приступ боли и приложился к стакану, полному великолепнейшего шерри. Не совсем его предпочтение, но Пеппер бдила, до виски добраться не удалось, так что нечего привередничать. Тони только поднес стакан ко рту, готовясь как следует принять на грудь, в идеале — нажраться, как его остановил чей-то смешок.
     Резко обернувшись, Старк уставился на неожиданно обнаружившегося еще одного желающего спрятаться от пафоса и идиотизма. Очень светлый блондин. Высокий. Подтянутый. Костюм стоит состояние — уж в этом у Тони глаз наметан. Правая рука в перстнях — три штуки. Не многовато?
     — Добрый вечер, мистер Старк, — доброжелательно поздоровался блондин, а шестое чувство Тони истерически завопило в панике. Этот человек был опасен. Чем — непонятно. Но опасен.
     — Добрый, — кивнул Старк, настороженно изучая собеседника. — С кем…
     — Князь Локи, — представился тот.
     — Князь, — озадаченно моргнул Тони. Локи кивнул.
     — Давно хотел с вами поговорить, да все повода не было. Теперь вот появился.
     — Повод?
     — Скажите, мистер Старк, — на губах Локи возникла настолько искушающая улыбка, что Тони непроизвольно сделал пару шагов назад. — Что вы дадите за информацию о том, кто приказал убить вашу семью?
     Стакан лопнул в сжавшихся пальцах Тони, не отрываясь смотревшего в небесно-голубые глаза.
     — Многое, — хрипло выдохнул Старк.
     — А за возможность отомстить? Лично?
     — Вы — дьявол? — прохрипел Тони. Собеседник рассмеялся:
     — Нет. Но на имя Люцифер я тоже откликаюсь.
     Тони сглотнул, делая еще шаг назад. По спине тек ледяной пот, Старк стоял, чувствуя себя бандерлогом, замершим перед тем, как отправиться в удушающие объятия Каа и пасть, полную острых зубов.
     — Князь, да?
     — В этом мире, — небрежно уточнил блондин, закидывая ногу на ногу. В пальцах правой руки, словно по волшебству, появилась флешка, к которой Тони буквально прикипел взглядом.
     — В этом, — эхом повторил Старк, бешено соображая, что делать. Флешка притягивала, как магнит, но Тони отлично помнил про благие намерения. И титул столь неожиданного благодетеля не внушал особых надежд.
     — Скажите… — Тони про себя уже все решил, но по инерции сопротивлялся. — А Светоносным вас называют?
     Блондин ослепительно улыбнулся, флешка зависла над ладонью, и не думая опускаться.
     — Одно из значений моего имени. Так как, мистер Старк?
     — Что вы хотите взамен? — взглянул исподлобья Тони: в благотворительность со стороны таких персон он не верил.
     — Что я хочу… — задумчиво протянул Локи. — Давайте добавим в это уравнение неопределенную переменную. Вы посмотрите информацию и сами решите, что вы готовы за нее дать.
     Старк мысленно выругался под полным веселья взглядом блондина.
     Вот же ж дерьмо!
     Пресловутая свобода выбора, которая страшнее всего.
     И что остается? Только согласиться!
     — Тогда…
     — В Башню, мистер Старк. У вас ведь превосходное оборудование, способное отличить истину от фальшивки.
     — Именно так, — решительно кивнул Старк.
     Через полчаса он уже смотрел на огромный экран, показывающий подробную запись того, как убивали его родителей. Убийца не прятался, демонстрируя подозрительно поблескивающую металлом руку, намордник и нечеловеческую силу. Тони смотрел, трясся, как в ознобе, и едва удерживался, чтобы не начать крушить все вокруг. Вот только Локи смотрел настолько внимательно, с тем любопытством, с которым истинные ученые проводят вивисекцию, что Старк поневоле сдерживал свои порывы, не зная, чего ожидать.
     Он чувствовал себя объектом эксперимента и нервничал жутко.
     — Джарвис, — слабым голосом произнес он, вцепившись пальцами в волосы. — Анализ.
     — Разумеется, сэр, — негромкий голос с британским акцентом заставил Локи еле слышно хмыкнуть.
     — С вероятностью в шестьдесят два процента данная запись является фальсификацией.
     — Основание? — Тони не отрывал взгляда от экрана.
     — Несоответствие модели поведения. Судя по внешнему виду, можно предположить, что перед нами так называемый Призрак, который…
     Тони слушал, кивал, смотрел демонстрируемые кадры, а Джарвис продолжал анализировать.
     — Слишком резкое движение, также…
     Кто бы ни сделал это, он был хорош. Но не настолько, чтобы обмануть Джарвиса.
     — Красиво сработано, — Тони повернулся к лениво развалившемуся в кресле гостю. — Но…
     — Если это фальшивка, то с какой целью я вам ее отдал? — проницательно заметил Локи. — Скажите, мистер Старк. Что бы вы сделали, если бы получили эту запись? Вам бы пришла в голову мысль проверить? Или вы ринулись бы на обидчика, выплескивая эмоции?
     Старк скрипнул зубами.
     Он бы бросился, не рассуждая. Не думая. О том, что цели такой благотворительности могут быть разными. О том, что он бы убил исполнителя, а о заказчике забыл в пылу накативших чувств. О том, что такой вариант развития событий мог быть кому-то на руку. О том, что, возможно, потом он бы и обнаружил, что это подделка. Но только потом. И только возможно.
     — А теперь посмотрим оригинальную версию вместе с комментариями режиссера.
     Еще одна запись. Дорогая машина, едущая по трассе, уверенно не вписалась в поворот и вылетела с обрыва. В принципе, ничего слишком странного, кроме крошечной заминки: автомобиль дернулся на повороте, колеса вильнули, и это стало началом конца. Хриплый голос за кадром четко и ясно рассказывал, почему так произошло. Ничего сверхъестественного, только особые шипы на дороге, пробившие колеса, сделанные из материала, разложившегося через считанные минуты после аварии.
     Вроде мелочь, но очень точно сработанная.
     И никакого Призрака поблизости.
     Просто и эффективно.
     — Кто? — голос Тони был тихим от едва сдерживаемого бешенства. Под взглядом Локи со стола слетели блокнот и ручка. Старк вчитался в два имени, сжимая до хруста кулаки. Грудь вновь заныла — там, где тихо гудел отравляющий его тело реактор.
     Тони осел в кресле, обводя помещение мутным взглядом. Эти имена окончательно его доконали. Недавний плен, спасение самого себя, смерть и разруха вокруг, отказ от производства оружия, бой насмерть с Обадайей, и все равно твари-директора выпнули его из собственной компании, а там и Фьюри подключился со своей рыжеволосой красоткой и…
     Тони потер лицо мозолистыми ладонями, едва не рыча. Дико хотелось убивать. Может… В груди неожиданно заболело так, что Тони едва не завыл, скрючившись в три погибели, царапая предплечья в судорогах. Неожиданно его разогнули, на реактор легла чужая ладонь.
     А потом прямо в него ударила молния — по крайней мере, именно так Тони себя почувствовал. Он заорал, когда прямо по-живому из него вытащили реактор: без наркоза, твердыми, словно сталь, пальцами — безжалостно и эффективно. Тони попытался дернуться, схватить жестокую руку, убивающую его, но постепенно страшная боль сменилась блаженной прохладой, и он ошалело заморгал, пытаясь понять, на каком он свете вообще. Над ним стоял князь, и глаза Локи светились расплавленным золотом.
     — Легче?
     Тони опустил голову, потрясенно глядя на свою грудь. Никакого реактора, только рассасывающиеся прямо на глазах шрамы. Перед его лицом появилась ладонь с лежащим на ней реактором, над которым весело водили хоровод осколки металла.
     — Как? — только и смог просипеть он.
     — Темное исцеление, — пояснил Локи, мановением пальцев отправляя все это богатство на стол. Старк потыкал пальцем в реактор, в свою грудь, в князя, вызвав веселую ухмылку.
     — Я умер?
     — Что вы, мистер Старк, — белозубо улыбнулся Локи. — Разве я могу допустить гибель такого выдающегося изобретателя? Тем более, вы лицо моей фирмы…
     — Вашей?! — мозг Тони вычленил главное. Князь скромно потупился.
     — Ваше недавнее заявление о прекращении продаж оружия вызвало сильные колебания на рынке акций. Я порылся в карманах…
     — Сколько?
     — Шестьдесят три процента, мистер Старк.
     Угроза кошельку подействовала лучше нашатыря, приводя в боевую готовность и отвлекая от несущественных сейчас мелочей типа исцеления. Волосы встали дыбом, словно шерсть готовящегося к атаке зверя, Тони вскочил, расправив плечи.
     — Это невозможно! — уверенно заявил он. — Контрольный пакет у меня, и за последние сутки ничего не изменилось! Джарвис!
     — Подтверждаю, сэр! — раздался голос ИскИна. Локи весело оскалился:
     — Как вас пробрало! Взбодрились?
     Старк с лязгом захлопнул челюсть.
     — Да… — удивленно отметил он, осматривая себя.
     — Вот и замечательно. А вообще у меня сорок один процент. И не только в вашей компании. И не только именно такой процент. Впрочем, мы отвлеклись. Продолжим?
     Через два часа, сидя в мастерской, куда он перебрался сразу после ухода опасного гостя, Тони гонял пальцем осколки, вынутые из его груди, бездумно пялясь на реактор.
     Все пережитое за эти несколько часов казалось сном, и Тони мог бы даже притвориться, что ничего не случилось, что у него просто помутнение рассудка после плена и прочего, но валяющийся на столе, как запчасть, палладиевый реактор доказывал реальность произошедшего.
     Экраны демонстрировали записи, и Тони смотрел, смотрел и никак не мог оторваться от кадров, на которых одним резким движением Локи разгибает его, согнувшегося в бараний рог, а затем уверенно, словно каждый божий день это делает, пальцами — пальцами! — вытаскивает из его бьющегося в невидимых тисках тела реактор. Капли крови брызнули в стороны и зависли в воздухе, развороченные кости сахарно белели в ране, мышцы истекали рубинами, но засиявшая странным темным светом ладонь — божества? демона? ангела? — легла на грудь Тони, и кошмарное месиво, от одного вида на которое тянуло блевать, за считанные минуты стянулось, зарастая, пока от чудовищной раны не остались только заживающие шрамы.
     Что-то подсказывало, что облагодетельствовавший его Локи мог запросто убрать и их, но оставил в качестве напоминания о том, как близко Тони подошел к краю. Не один и не два раза. Кровь и частички мышечных волокон на реакторе свидетельствовали о том же.
     Машинально тронув грудь и ощутив гладкость кожи вместо металла, Старк потянулся за стаканом, одновременно вчитываясь в результаты анализов, сделанных верным Джарвисом. Локи не просто удалил ядовитую панацею, но и очистил организм от интоксикации палладием. Никаких следов металла в крови, все чистенько, как у младенца.
     Покачав головой, Тони собрал осколки в стеклянную бутылочку размером в дюйм, порылся в шкафу, нашел прозрачную смолу, которой обычно фиксировал детали, и залил ее внутрь, запечатав сосуд пробкой, после чего поставил на стол. Пусть будет. На память.
     — Джарвис?
     — Да, сэр?
     — Шестьдесят три процента, да? — пробормотал Старк. — Скажи, Джарвис, колебания на рынке после моего заявления… Были ли какие-то крупные покупки акций, изменения в управляющих составах, вообще изменения?
     — «Хаммер Индастриз», — после минуты тишины доложил ИскИн. Тони выпрямился. Его основные конкуренты, дышащие в затылок.
     — Что с ними?
     — Все очень тихо, сэр, но есть намеки на то, что сменился состав правления. По крайней мере пять директоров. Акции поначалу упали вниз, но потом резко выросли: после вашего заявления — на тринадцать пунктов.
     — Ого!
     — Джастин Хаммер болен. Прошел слух, что он назначил преемника. И у них появился новый главный инженер. Вернее, два.
     — Кто?
     — Антон Ванко и его сын, Иван Ванко.
     — Ванко? — сморщился Тони, напрягая память. — Что-то знакомое.
     — Антон Ванко работал с вашим отцом, сэр. Гений. И по слухам, его сын ему не уступает.
     — Даже так… — перед глазами мелькнуло лицо князя и его садистская ухмылка. Шестьдесят три процента. Локи ведь не сказал, что шестьдесят три процента акций «Старк Индастриз». Но он и не говорил, где именно эти самые чертовы проценты. — Земля тебе гвоздями, Джастин. Ты мне немало крови попортил. Что насчет сорока одного процента?
     — Не могу подтвердить, мистер Старк. Но… Не могу и опровергнуть.
     — Подставные лица, понятно, — кивнул Тони и вновь уставился на бутылочку с застывшими в смоле осколками. — Что скажешь по поводу нашего гостя?
     — Сэр… — в голосе ИскИна прорезалась самая настоящая тревога. — Если исходить из того, что князь Локи — это древнескандинавский бог Локи, то он невероятно опасен.
     — Отчет, Джарвис.
     — Князь Локи. Отец Чудовищ. Звездноглазый. Повелитель Огня. Считается…
     Тони мерно кивал, болтая кубиками льда в стакане с виски, и неотрывно глядел на окровавленный реактор, которым был прижат к столу листок бумаги с двумя именами.
     Александр Пирс.
     Николас Фьюри.
     Что ж… Он выбор сделал.
     — Мистер Рамлоу?
     — Слушаю.
     — Передайте, пожалуйста, Князю, что я принимаю его крайне любезное предложение.
     — Буду через час.
     — Жду.
     Князь опасен. Это Тони сразу понял… Так и он не лыком шит. У него есть час. Как раз успеет упаковать ответный дар.
     ***
     Автомобиль стремительно несся по шоссе, унося своего хозяина к засекреченному объекту. Николас раздраженно листал отчеты на экране планшета, скрипя зубами. Операция «Озарение» провалилась. Попытка решить некоторые проблемы, пользуясь тяжелым положением Пирса, не удалась. Как и попытка подчистить хвосты.
     Сенатские комиссии и Совет Безопасности насели на него скопом, министры напоминали цепных псов, сорвавшихся с привязи, вцепившихся неосторожному нарушителю в ноги и задницу. Президент уже высказал свое непонимание, экологи воют, водолазы не успевают выковыривать из Потомака части хеликэрриеров, ЩИТ трясет, чистка идет полным ходом. А все эта мразь белобрысая!
     Впрочем, свой зад он прикрыл в любом случае, справится. А пока что можно все валить на Александра, тот все равно пропал. А там…
     Посмотрим.
     *Андреевский крест — косой, в виде буквы Х.

Глава 9. Журавль в руках

     Прошлое
     Земля действительно оказалась помойкой. Криминальной клоакой, если выражаться более культурно.
     С одной стороны, она вызывала в памяти Татуин: ужасающая неустроенность, нищета, постоянная борьба за выживание. С другой — можно найти оазисы комфорта и роскоши не хуже, чем на Набу или Альдераане. Но они были отдельными случаями и в массовое явление не превращались.
     Никакой техники, никакой магии для облегчения своего существования. Нет, они присутствовали, но крайне, крайне редко. Для своих. Для избранных. Были маги. Но они сидели в своем мире, отдельном Измерении, где все подчинялось только их желаниям и нуждам, и не спешили делиться с простыми смертными. Были мутанты, которые иногда обладали такими способностями, что можно было только ловить отваливающуюся челюсть. А еще были те, кого дикие обитатели планеты записывали в боги и прочие сверхъестественные существа.
     Когда Люк объявлял свою волю, претендуя на планету, он знал, что делал. Земля не принадлежала никому. Были покровители стран, отдельных групп или даже семей, но и только. Никто не торопился взваливать себе на спину такой груз, даже жадный Один, который вообще греб под себя все, до чего мог дотянуться, и Люк отлично знал почему — собранная с неимоверными сложностями информация не оставляла никаких сомнений в причинах такого поведения.
     А их было много.
     Первая была проста и банальна: Мидгард представлял собой захолустье. Самое настоящее. Из тех, ради которых не имеет смысла воевать, нервничать и вообще напрягаться. Нет, для кого-то это был бы неплохой кусок, но крупные игроки не спешили прибирать бесхозное владение к рукам, а мелкие быстро и бесславно отступали, когда понимали, что прожевать и проглотить откушенное не в состоянии.
     Причиной тому служил второй фактор: Мидгард был одновременно местом ссылки и испытательным полигоном. Эту Землю населяли мутанты. Настолько разнообразные и зачастую опасные, что противостоять им иногда не могли даже те, кто пафосно надувал щеки, называя себя богами. Люк видел в этом отражение своей прошлой жизни, когда ситхи и джедаи, способные устроить Шторм Силы или погасить звезду, гибли от рук уличной шпаны, удачно бросившей кусок кирпича или арматуры, или становились трофеями убийц, отлично знающих, что нужно сделать, чтобы обезвредить задирающего нос от осознания собственной крутости Одаренного, низводя цель до состояния простого смертного.
     Мгновения шока, и вот могучее существо превращается в ничего не понимающее, а потом — пара удачных выстрелов, и голова уже в мешке. Отдельно от тела.
     Или еще хуже — целиком. Одаренные стоили дорого, сильные — очень дорого, и стать рабом… Их ломали, получая цепное чудовище, готовое сожрать любого, до кого дотянется, и когда такие несчастные срывались с цепи, последствия были ужасающими.
     Именно поэтому Сидиус, сторонник рабства, вообще-то, а также ксенофоб и шовинист, ввел закон, по которому делать Одаренных рабами запрещалось под страхом чудовищных наказаний. Их можно было убить. Но посадить на цепь — нет.
     Естественно, сделал это Император отнюдь не по доброте душевной, просто Вейдер поставил вопрос ребром, и Сидиусу пришлось согласиться: бывший раб Энакин Скайуокер в этом готов был стоять до конца и драться до смерти, отстаивая свою точку зрения. Не помогали никакие увещевания, наказания и ультиматумы, Вейдер был готов убивать, исполняя заветы Бейна, и Сидиус, распробовавший практически абсолютную власть, первый и последний раз пошел на уступки.
     Именно благодаря этому закону, за исполнением которого и Вейдер, и сам Люк следили особенно тщательно, потом был спасен Хетт. Ну а такие незначительные мелочи, как то, что Татуин не являлся частью Империи… Да кого это волновало? Уж точно не Люка.
     Здесь, естественно, до таких глубин гуманизма и просвещения было как на улитках до Луны. Рабство представляло собой обыденное явление, в котором никто не видел ничего странного и страшного, плен зачастую длился годами, войны не имели ни начала, ни конца — тянулись и тянулись. Веками.
     Жители Мидгарда варились в этом котле жестокости и смерти, а законы выживания суровы: потомство оставят самые сильные и опасные. Мутации могли порадовать самых оголтелых вивисекторов и натуралистов, и тут в дело вступал третий фактор: статус.
     Большинство покровителей стран, народов и просто отдельных личностей желало двух вещей: нифига не делать и получать за это бонусы. Никто из небожителей не стремился называть целую планету своей вотчиной. Часть? Без проблем. Целиком? Ни за какие коврижки!
     Причина избирательности была банальна: боги всемогущи, но только в совершенно определенных границах. Они могли вытворять все что угодно в своих мирах-измерениях, но, спускаясь на Землю, вынуждены были идти на ограничения. Здесь на помощь приходили аватары — искусственно созданные и заточенные на выполнение совершенно определенных задач личности, несущие в себе отпечаток сознания бога.
     И вот тут происходило столкновение божественного с реальным.
     Обитатели Мидгарда хотели верить. Они и верили — выбор объектов для этого похвального устремления был очень широк. Однако врожденный прагматизм немного портил возвышенные устремления, желая пощупать чудо. Желательно руками. Своими. Неоднократно.
     Аватаров можно было пощупать. Иногда даже безнаказанно.
     Проблема была в том, что аватары и вообще чудеса являлись штучным товаром, а скептиков всегда очень много. Даже в самом искренне верующем обществе. Это Люк тоже знал по собственному личному опыту: вся галактика знала о Силе, но всегда находился кто-то, кто не верил в ее существование, а проявляемые Одаренными всех мастей способности называл шарлатанством и ловкостью рук.
     Здесь было еще хуже. Способности мутантов зачастую ничем не отличались от проявлений божественности, и аватарам приходилось доказывать свой статус. Драться с желающими помериться силами с богом. Исполнять обязанности. Трудиться. Изворачиваться — и все это в строго определенных рамках, навязанных физическим телом.
     Ведь спускались на Землю боги для решения собственных проблем, для саморазвития, ну и иногда для просвещения обитателей, чтобы лучше жертвы приносили.
     А если учесть, что на Землю ссылали неугодных всех мастей, выкидывали артефакты, неудачные или, наоборот, слишком удачно сделанные, здесь прятались от преследований, добровольно налагая на себя ограничения, и здесь же убивали или лишали сил врагов…
     Ситуация складывалась кошмарная.
     Некоторые места вызывали в Люке ностальгию, до боли напоминая Коррибан и его Долину Лордов, а также Зиост, с его ледяными могильниками, Вьюн… Впрочем, были и разящие Светом области.
     Люк смотрел на свои владения и понимал, почему наглый до одури Один не захотел сюда лезть, ограничившись чисто формальным статусом. Здесь придется пахать до умопомрачения, не отвлекаясь ни на секунду, вычищая планету от всяческой мерзости.
     Люди начнут верить. Привязывать к планете. Давать силы и одновременно опутывать цепями, поскольку все неудачи тоже будут приписывать именно богу, а не себе. Ведь вера — она как наркотик для жадного до славы и власти индивидуума, но рано или поздно наступит ломка.
     Поэтому, готовя свою эскападу, Люк тщательно продумал все от начала до конца. Во-первых, он ушел из Асгарда не как сын Одина, носящий его фамилию, а просто как Локи. Никакой связи с царем, никаких намеков на то, что он часть его рода. Во-вторых, Люк объявил свою волю, но сделал это не как очередной одуревший от самомнения божок, а как Император, присоединяющий очередную планету к Империи. Полное объявление имени и титулов, согласие окружающих, подтверждающих услышанное, и самое главное — подтверждение Силы. Он прекрасно ощущал Узы, связывающие его с планетой, в этом не было ничего странного или удивительного: к примеру, Улик Кель-Дрома заправлял всем Рен-Варом, даже будучи Призраком, про Экзара Куна и говорить нечего. Так же как и про его любимые клумбы.
     А он всего-то провел несколько ритуалов, направленных на укрепление связи и прочие полезные вещи. Теперь Земля находится под протекторатом Люка, а взамен он будет ее охранять, развивать и следить за тем, чтобы ушлые аборигены не развалили свое место обитания. И для этого необязательно орать на всех углах, что появился новый бог. Нет, такого идиотизма Люк не допустит, он же не Андедду, в конце-то концов! Да и как закончил Бог Пракита? То-то же.
     Он будет скромным Владыкой, подталкивающим прогресс в нужную сторону, ведь галактика велика, и Люку очень хочется вновь смотреть на звезды с мостика боевого корабля.
     А там… Кто знает, может, и Империю построит, если сильно скучно будет.
     ***
     Настоящее
     Тони всегда был крайне самоуверенным и, что уж греха таить, наглым. Попадание в плен его резко отрезвило, нанеся незаживающую моральную травму. Потом он, конечно, немного привел себя в порядок, даже пару раз воспользовался услугами специалиста, чуточку поправившего поехавшую психику, но этого было откровенно мало.
     Нет, внешне все было хорошо, но бессонница терзала, не давая ни отдохнуть, ни упасть в блаженное забытье, да и днем иногда реакции тела выдавали. Теперь Тони отлично знал, на собственной шкуре прочувствовав, что мир вокруг не настолько прекрасен, как ему иногда казалось, и не от всего можно откупиться.
     Однако сейчас, молча наблюдая, как хрипит и корчится один из тех, кто лишил его семьи, Тони чувствовал: что-то в глубине души словно срастается, и от этого становится легче дышать.
     На его глазах происходило кошмарное чудо. Александра Пирса пытали, ломая кости, нанося раны и увечья, а потом лечили, буквально воскрешая из мертвых. И процесс исцеления был не менее болезненным, чем пытки — уж это Тони отлично знал. Пленнику не давали сойти с ума, покончить жизнь самоубийством и вообще хоть как-то помешать процессу… учебы.
     Насмотревшись, Тони мысленно решил, что хорошего понемножку, но Фьюри он просто убьет, не растягивая процесс, и, мысленно перекрестившись, поблагодарил радушного хозяина за занимательное зрелище. Потом он молча пил превосходнейший кофе, пытаясь выкинуть из головы воспоминания о счастливом оскале ученика сидящего напротив существа, пока не почувствовал, что готов к конструктивному диалогу.
     — Значит, вы не возражаете насчет Фьюри? — осторожно спросил Старк. Локи покачал головой.
     — Нет. На его место уже давно готова новая кандидатура, так же как и на место мистера Пирса.
     — И кто это?
     — Позвольте вас познакомить… — глаза князя лукаво блеснули, рука изящно указала на вошедшего мужчину: рост около шести футов, крепкий, с волевым лицом. — Ивар Рагнарсон… Прошу любить и жаловать.
     От лучезарной улыбки Рагнарсона, полной подспудной жестокости, удерживаемой на крепком поводке, у Тони по спине промчался целый табун мурашек.
     — Он займет место мистера Пирса и наведет порядок в подконтрольном учреждении. Жесткой и уверенной рукой — Ивар отличный управленец и истинный боец.
     Оценив плавность движений Рагнарсона, Старк мысленно согласился. Это явно не кабинетный червь.
     — А теперь перейдем к более интересным для вас вещам. Скажите, мистер Старк, как вы относитесь к освоению космоса?
     — Крайне положительно, — сейчас Тони напоминал гончую, которая почуяла след: весь трепещущий, готовый сорваться с места. — Но есть несколько факторов, которые пока мешают делать это свободно. Материалы, технологии…
     — Я в курсе, — кивнул князь. — Все это преодолимо и решаемо. Теперь.
     Он многозначительно посмотрел на грудь Старка, где совсем недавно еще был вживлен миниатюрный реактор, и Тони рефлекторно потер зажившую рану ладонью. Как поначалу он никак не мог привыкнуть к тяжелому куску металла, который, как ему казалось, царапает сердце при каждом вдохе, так теперь не мог поверить, что реактора нет, и нет опасности умереть.
     — Так же, как и вопрос с финансами и вообще ресурсами. Как вы думаете, мистер Старк, вам по плечу разработать гипердвигатель для космического корабля? В компании таких же, как вы, гениев?
     Тони сглотнул, уставясь на улыбающегося Локи, как кролик на удава: совершенно завороженно. В голове крутились мысли, с бешеной скоростью выстраиваясь в теории, находя подтверждения, опровержения, аргументы за и против.
     — Вы знаете, — потрясенно выдохнул он.
     — Да.
     — Но… — Старк встал, не в силах совладать с волнением. — Почему?!
     — Я объясню принципы, мистер Старк, — с тщательно выверенной жестокостью улыбнулся князь. — Вам столькому предстоит научиться. Готовы? Господа Ванко вас ждут. И не только они.
     — Так почему, мастер? — неслышно подошедший Кроссбоунс неторопливо и тщательно поправлял запонки в виде черепов на манжетах. Люк проводил взглядом машину Старка.
     — Основная причина, ученик, — заговорил ситх, — не в том, что я прячу знания от недостойных или подобная тому чушь. А в том, что человечество в своей массе было не готово. Основной критерий — самосознание человечества. Я мог бы дать людям космические корабли столетия назад… Даже в Асгарде они есть. Это что-то меняет для асгардцев? Нет. Изменило бы что-то наличие флота для землян? Нет. Мало получить в руки технологию. Нужно сжиться с ней. Впитать ее в себя. Помнить о ней на уровне ДНК. Если сейчас отбросить Землю в каменный век, цивилизация начнет восстанавливаться максимум через два-четыре поколения. Потому что современные люди не могут без комфорта, они помнят, как делать лук и стрелы, арбалеты и порох, электричество и колесо, и прочее, прочее, прочее. Понимаешь? Помнят. И выгребут к благам цивилизации из любой ямы. Построить гипердвигатель несложно. Как и корабль, не важно какой: истребитель, грузовик или линкор. Проблема в том, что, получив эту технологию в руки, люди не будут пытаться ее понять. Знаешь историю о данайцах, дары приносящих?
     — Естественно, — кивнул внимательно слушающий Рамлоу.
     — Так вот. Разница между «дать чертежи» и «изобрести самому» колоссальна. В первом случае подарок потерять легко и восстановить утраченное практически невозможно. Во втором — потеря будет восстановлена. Обязательно. Сейчас люди готовы к космосу. Накоплена необходимая информационная и технологическая база, достаточно стронуть камешек — и покатится лавина. Старк с Ванко и прочими станут этим камешком. И лавиной. Я им просто немного помогу, подтолкнув.
     — С детства мечтал полетать на Звездном Разрушителе, — выдохнул Рамлоу мечтательно. Глаза Люка засияли расплавленным золотом.
     — Мы полетим… Ученик.
     Ситх повел рукой, и вокруг развернулась Иллюзия Силы. Мостик гигантского корабля, биение жизни и миллиарды звезд в черноте космоса, сливающиеся в белые полосы. Брок и подошедший Ивар синхронно выдохнули, восхищенно оглядываясь. Образы мелькали один за другим: несущиеся друг за другом солнца-близнецы, сверхновые и кометы, россыпи звезд и вуали туманностей, спирали галактик, черный бархат бесконечного пространства. Они смотрели, как сбоку выплывают треугольники Разрушителей, выстраивающихся в сложную фигуру, проносятся мимо, словно тучи голодных комаров, истребители, и неторопливо, закрывая солнечный диск, появляется словно покрытый плотно пригнанной черной чешуей корабль.
     — «Светоносный», мой флагман… — ностальгически вздохнул ситх. — Звездный суперразрушитель класса «Затмение»… Его построят.
     — Он прекрасен… — прошептал Ивар, Брок протянул руку, будто пытаясь коснуться воплощенной мечты.
     — И я взойду на его борт снова, — слова падали камнями в океан Силы, и пошедшие от них волны растекались в бесконечность.
     ***
     Фьюри, злобно матерясь вполголоса, раздраженно отбросил папку с документами и треснул кулаками по подлокотникам, вымещая свое раздражение.
     Ситуация складывалась отвратительнейшая. Исчезновение Александра Пирса, на которого Николас пытался повесить все грехи ЩИТа, мнимые и реальные, не принесло той выгоды, на которую Фьюри рассчитывал. Место министра, пусть и временно, оперативно занял его преемник — молодой, полный сил и энтузиазма Ивар Рагнарсон, по слухам, являющийся чуть ли не внебрачным сыном Пирса, уж очень тот его продвигал.
     Ивар не понравился Фьюри с первой секунды общения: раньше он как-то с ним не встречался, изредка кивал разве что, хотя досье исправно собирал, как обычно. Было что-то звериное в глазах этого человека, невзирая на весь его лоск и изысканные манеры. Александр с Николасом — несмотря на приятельские отношения — Ивара никогда не обсуждал и вообще отмалчивался, впрочем, он о своих подчиненных предпочитал не сплетничать. Привычное поведение, вот Фьюри и не обратил внимания… А стоило.
     За дело новоявленный и. о. министра взялся резво: тут же пресек все попытки дискредитировать пропавшего Пирса, потребовав не голословных обвинений, а подтвержденных фактов, затребовал дела по ЩИТу, выдал люлей следователям, начал перетряхивать госзаказ на хеликэрриеры… В общем, такой шум поднял, что Ник не знал, за что хвататься и чем отбиваться.
     Ивар действовал настолько стремительно и точно, что крайне быстро подобрался к тщательно скрываемым секретам, пользуясь безусловной поддержкой Совета Безопасности — старые хрычи этого мерзавца едва умиленно в щечку не целовали за такую оперативность и нежелание смешивать так и не найденного пока Пирса с дерьмом. Хотя Фьюри пинали и тыкали палками, как последние сволочи.
     Ладно, от министров, Совета и администрации президента он отобьется, привычный, но с Иваром следовало что-то решать. Слишком энергичный молодой человек, слишком много власти дает его пост — власти, которая пригодится самому Нику. И слишком мало зацепок и компромата на этого светоча всемирной безопасности.
     Фьюри не верил, что почти ничего нет: так, мелкие грешки, которые есть у любого добропорядочного человека, но для занявшего настолько высокий пост — откровенно мало. Так не бывает.
     Чутье Ника ясно говорило, что у человека с такими глазами за пазухой спрятаны камни покрупнее Эвереста, а из скелетов в шкафу можно составить легион. Как у Александра, скорее всего, мертвого — не смог бы приятель уйти тихо и спокойно, обязательно устроил бы феерию, чтоб запомнили!
     Они приятельствовали, зная о грехах друг друга, покрывая и прикрывая — гарантия верной почти дружбы. С Иваром этот номер не сработает, об этом говорил весь накопленный за время варки в котле политики опыт Фьюри.
     Надо только найти, на чем можно подловить… Или создать ситуацию, раз слишком успешно прячет секреты… И у него есть нужный специалист: Старк как раз сейчас весь в работе, всех отшивает, явно выдаст что-то убойное, так что…
     — Мисс Романофф? Зайдите ко мне.
     Перед ее чарами никто не устоит.
     ***
     Романова сидела в кафе, неторопливо помешивая ложечкой кофе, машинально посматривая по сторонам, одновременно обдумывая очередное задание от Фьюри — задание, от которого несло крайне неприятным душком.
     Матерая шпионка отлично чуяла неприятности, и полученный приказ совершенно ее не радовал. Дурой женщина не была, хотя ее иногда и подводило самомнение, и сейчас она просто сидела и пыталась понять, чем ей грозит исполнение задания.
     И чем — его неисполнение.
     В то, что не все так просто, как кажется, Вдова поверила сразу, как только увидела, кого ей надо прощупать на предмет тайн и секретов. Ивар Рагнарсон. Молодой, красивый мужчина, к которому она охотно прыгнула бы в койку и покувыркалась всласть, получая удовольствие, в том числе и от такого приятного исполнения задания.
     Вот только было одно «но».
     Наташа этого красавчика знала.
     Не лично, слава Всевышнему, только опосредованно, но ей всегда хватало намеков окружающих и своей интуиции. Только один раз она позволила себе отмахнуться от шестого чувства, поддавшись азарту, и теперь иногда видит кошмары, в которых сгорает заживо, вся изломанная, как мышь, потрепанная игривым котом.
     А ведь были последствия и пострашнее кошмаров.
     Наташа долго и плодотворно работала на Фьюри, не задавая глупых и опасных вопросов, а также упирая на специфику своей деятельности. Ника это устраивало, он даже ей доверял — насколько может доверять перевербованной шпионке директор весьма специфической конторы, при этом Вдова замечала некоторую легкую брезгливость по отношению к себе — в свою очередь, ее это тоже устраивало. Прекрасно, когда тебя слегка недооценивают, это повышает шансы на выживание.
     А выживание для Черной Вдовы было в приоритете.
     Первым звоночком стало высказанное вскользь пожелание директора оставить Старка в покое. Это насторожило. Фьюри миллиардера подспудно недолюбливал, хотя и старался использовать на полную катушку, но Тони всегда был мужиком ушлым и зубастым, на нем где сядешь, там и слезешь, и давая одной рукой, он запросто мог отобрать другой.
     Наташе понадобилось много времени, чтобы наладить хоть какое-то подобие приятельских отношений, хотя в койке со Старком она очутилась через полчаса после знакомства. Однако для Тони это был не повод для дружбы, он вообще был тем еще параноиком и перестраховщиком, а уж с теми, кто рвался наладить свою жизнь через его постель, и вовсе не церемонился. Поэтому попытки Вдовы продолжать общение были восприняты настороженно, ей пришлось применять все свои умения, вплоть до нейролингвистического программирования, правда, последнее — крайне осторожно, потому что при малейшем отклонении от нормы начинали бить тревогу Джарвис, отслеживающий своего создателя двадцать четыре часа в сутки без перерывов на сон и еду, а также мисс Поттс, которая знала Старка лучше, чем он сам.
     Ладно. Это Вдова могла пережить. Но почему тогда пришлось отступиться от Беннера? Она уже начала создавать последовательность кодов, которые должны сложиться в Колыбельную, и вот так все бросить?
     Несмотря на иногда зашкаливающее самомнение, Наташа дурой не была и могла сложить два и два, получив правильный результат. Папка с досье — крайне скудным — Ивара Рагнарсона поставила точку в ее размышлениях.
     Вдова о нем знала. Что это преемник Пирса, имеющего крайне неоднозначную репутацию. Что считается — негласно — его сыном, приемным или родным — тут были разночтения. Что врагов у него нет… И не потому, что Ивар никому не нужен. И что он опасен.
     Последнее говорили только шепотом при глушилках, бдительно озираясь. Характер у Ивара был тяжелый, авторитарный, он шел к своей цели, пробиваясь через препятствия, в принципе, ничего странного — другие в их структурах не выживают, однако жестокость… Никто внятно не мог объяснить, что именно имеется в виду: никаких доказательств, прямых или косвенных, никаких свидетелей. Но люди — матерые политиканы, способные уболтать голодного саблезубого тигра или пожать руку тираннозавру, военные, прошедшие горячие точки… Они иногда просто застывали в его присутствии, словно жертвы при виде хищника, не в силах внятно сформулировать, что же именно их напугало.
     Романова была в курсе этих сплетен, и в этот раз решила не пороть горячку — слишком свежо было в памяти поражение, в свете которого вся эта миссия выглядела «уловкой двадцать два».
     Проверка.
     Если она решится на ее исполнение — то умрет. У Ивара нет живых врагов…
     Если она откажется — то умрет. Ее уберут по приказу Фьюри. Пирс пропал, а у него было с Ником полное взаимопонимание по вопросам власти, контроля и прочего. Это Вдова знала четко и ясно. Под самим Фьюри креслице тоже зашаталось — есть знакомые, которые тут же сообщили свежие и интересные новости.
     Свою жизнь и свободу Романова ценила превыше всего и сейчас с тоской осознавала размер подставы. Ник ничего уже не теряет — в любом случае, это раньше он бы подумал, подобрал кого-то другого… Сейчас — нет. И переметнуться не к кому — не с ее послужным списком. Слишком многим она перешла дорогу, в лучшем случае ее используют для чего-то отвратительного, на чем жаль своих гробить, и убьют. Про худшее и думать не хотелось.
     Вдова захлопнула папку, раздраженно вздохнув, и тут же кокетливо улыбнулась пялящемуся на нее юнцу. И бежать бессмысленно, хотя и возможно. Или все-таки…
     Можно просто подождать. Такие дела так просто не делаются, можно потянуть время, а там…
     Или ишак сдохнет, или султан.
     ***
     — Милорд?
     — Красавцы, правда? — Локи гордо, словно заводчик, выставляющий породистых лошадей, повел рукой, демонстрируя пять криокамер, дизайн которых был знаком Броку до последнего винтика.
     — У меня плохое предчувствие, — пробормотал Рамлоу, вызвав взрыв жизнерадостного смеха. — Почему у меня плохое предчувствие?
     — Потому что оно у тебя есть, — хмыкнул успокоившийся Локи. — Понятно, почему ты здесь?
     — Мало мне было Зимнего! — простонал Брок.
     — Мало, ученик, мало! Пора расти над собой. Процесс разморозки завершится через пять минут.
     — Все сразу? — уточнил подобравшийся Рамлоу.
     — По очереди.
     — Слава богу!
     — Всегда пожалуйста!
     Брок тяжко вздохнул. Да, не тягаться ему с тысячелетним ситхом в нелегком деле сволочизма и издевательства над окружающими. Но какие его годы?! Научится! Тем более с таким-то учителем.
     Встряхнувшись, Рамлоу собрался. Слава богу — и это он совершенно серьезно — что размораживаться эти полуфабрикаты будут по очереди, а не кучей. Впрочем, кучей и нельзя: слишком муторна процедура вывода из криосна, а уж учитывая, что валялись солдаты в морозилке очень долго — годы — то и вовсе процесс надо контролировать от и до. Неусыпно.
     Ведь мало правильно воскресить впавшую в анабиоз тушу, надо еще и вправить этой тушке мозги на место. Сразу же.
     Вспомнив, как он буквально вбивал в ущербную голову Зимнего прописные истины: что он самый главный и нужный, что его приказы не обсуждаются — Брок подавил вздох. Это было тяжело. Может, Солдат и казался беспамятным биороботом, зомби с прописанными функциями и полным отсутствием личности и воли, вот только Рамлоу сразу почуял, что не все так радужно, как расписывали в Инструкции вивисекторы от науки. Баки Барнс оказался той еще хитрозадой тварью. Он был изворотлив и абсолютно лишен хоть каких-то моральных рамок, напоминая этим ребенка — ведь дети не знают разницы между добром и злом, и их жестокость зачастую просто ужасна.
     Попытки обтесать это чудовище, дав толчок давно стертой памяти и личности, сразу же показали, почему его Мастер считал терпение первейшей из добродетелей.
     А теперь таких чудовищ будет пять.
     Крышка поднялась, выпуская клубы холодного воздуха, быстро рассеянного мощной вентиляцией, и Рамлоу замер, сверля открывшего глаза суперсолдата янтарным взором.
     — Доброе утро, солдат.
     У стены мирно гудели еще четыре саркофага, ожидая своего часа. Целая маленькая армия, которая вступит в бой в необходимый момент.
     — Меня зовут Кроссбоунс. Для тебя — командир.
     На бесстрастном лице очнувшегося ничего не отразилось, а вот в Силе полыхнуло яростью, ненавистью и тщательно скрываемым злорадством. Даже если солдата и обнуляли, то это мало помогло, судя по всему.
     Ничего. Тем интереснее будет.
     ***
     Прошлое
     Прощупывать новоявленного хозяина Земли начали не сразу. Первые несколько лет Люк с ушедшими за ним асгардцами жили достаточно тихо и мирно — ну, насколько это вообще было возможно на этой раздираемой постоянными войнами планете.
     Никто не рвался предстать пред его светлые очи с неясными претензиями, никто не мчался бить морду. Даже ноту протеста не соизволили кинуть под ноги — с праведным возмущением на лице.
     Люк отстроил место обитания, укрепил и начал свою деятельность с того, что вычистил округу. Местность просто кишела разнообразными чудовищами, призраками и духами, а также фонила, как источник радиоактивного заражения, не самыми светлыми эманациями.
     Решить проблемы с наскока было нельзя, приходилось тщательно, буквально по сантиметру, все прочесывать, как на минном поле, потому что, истребляя какую-нибудь тварюшку, можно было запросто влезть в охотничьи владения другой тварюшки, только покрупнее. И так по нарастающей.
     Люк аж про Коррибан вспомнил, особенно про Долину Лордов, где гробница на гробнице, Призраки толпами бродят и сидят под каждым камнем. Могильным.
     И встречают каждого посетителя как родного: горячими объятиями и гостеприимным столом, где гость идет в качестве основного блюда.
     Здесь тоже было весело.
     Для проживания Люк выбрал незаселенную местность, способную похвастать небольшой горной грядой, озерами, реками и ручьями, а также прекрасными лугами и лесами. Пусть северный край, пусть зачастую и суровый, но все равно прекрасный. А самое главное — на него никто не претендовал.
     Вот только, как всегда, подвох скрывался на виду.
     Здесь не было ни людей, ни тех, кто гордо именовал себя небожителями, по одной простой причине: сожрали. Как выяснил уже на месте изумленный Люк, этот прекрасный край оккупировали драугры.
     Живые мертвецы.
     Причем не какие-то банальные зомби, выкопавшиеся из могил, а поистине могучие чудовища с разумом, делающим их вдвойне опаснее плотоядных ходячих трупов.
     Люк про таких слышал, но вживую не видел. Впрочем, все бывает в первый раз, философски заключил ситх, разглядывая пялящегося на него со дна озера раздувшегося до размеров буйвола мертвеца.
     От драугра фонило магией и смертью — хорошо знакомое Люку ощущение, от которого он заскрежетал зубами, но быстро взял себя в руки. Драугр, сидящий жабой-переростком на дне, еле уловимо пошевелился, пытаясь незаметно подобраться поближе к ничего не подозревающей, как ему казалось, жертве для удачной атаки.
     Ситх ему охоту облегчать не собирался и расчетливо сделал шаг в сторону, под укрытие здоровенного валуна, нависающего над водяной гладью. Практически потерявший намеченный обед драугр тут же переместился, перебирая изломанными под странными углами руками и ногами, как паук: валун мешал прыгнуть, и его можно было только обойти, причем по широкой и неудобной для нападения дуге.
     Люку казалось, что синий, одетый в остатки давно сгнившей одежды и подобия доспехов мертвец сейчас заквакает от огорчения. Он выглядел отвратительно: покрытый глубокими ранами, иссиня-черный, распухший до неимоверного размера, пучащий глаза и разевающий усеянный острыми и тонкими, словно иглы, зубами рот.
     Драугр стремительно выпрыгнул из воды — практически бесшумно, только еле слышно плеснуло — протягивая устрашающе когтистые руки, но на этом весь его успех и закончился: Люк ухмыльнулся, слегка шевельнув пальцами, и тиски Силы сдавили огромную тушу, подвесив ее в воздухе.
     Мертвяк зарычал, в тусклых глазах заплескалась самая настоящая ненависть, щедро приправленная неукротимым голодом. Драугр дернулся пару раз, пытаясь вырваться, понял, что бесполезно, и отколол остроумный финт ушами: сдулся.
     Огромная туша резко уменьшилась в размере, приняв вид и массу обычного человека. Люк злорадно сжал руку в кулак: жесты, направляющие Силу, уже давно были ему не нужны, но иногда хотелось подтвердить действие физически.
     Драугр задергался, из пасти вырвался оглушительный рев, но все усилия вырваться были бесполезны: кости трещали, ломаясь, лопалась плоть, вяло шмякались на землю сгустки почерневшей крови.
     Сильнее потянуло холодом, имевшим тот привкус, который вновь заставил Локи зарычать от ярости. Хватка стала еще крепче, Сила перемалывала усиленное магией тело, словно мясорубка, превращая драугра в кучу дробленых костей и вонючей плоти — как только живой мертвец превратился в кашу, резко завоняло тлением.
     Магия, поднявшая его, стремительно рассеивалась в пространстве, как дым от костра, оставляя лишь отголоски запаха. Слишком хорошо знакомого отпечатка личности.
     Этот холод нес в себе стылость кладбищ и пронизывающий холод вечной мерзлоты с оттенком сырости, пробирающей до костей. Совершенно уникальный набор, тем более странный здесь, в Мидгарде — слишком далеко. Однако это не означает, что данная особа не могла дотянуться до Земли — руки у нее длинные и очень хваткие.
     В груди полыхнуло яростью, Сила пришла в движение, растекаясь приливной волной. Наполненная Тьмой энергия рванула во все стороны, сканируя пространство, отмечая норы засевших в ожидании жертв драугров. Их было много. Слишком много. Словно здесь полегла маленькая армия.
     Впрочем, мертвяки, не желающие гнить в земле спокойно, были самой незначительной из проблем: дальше на запад, там, где виднелась скальная гряда, ощущалось нечто гораздо более крупное, несущее тот же мерзкий привкус смерти.
     Там свил гнездо кто-то гораздо более крупный и опасный, и Люк оскалился, сжав побелевшие кулаки.
     Это его территория, и терпеть на ней выкидыши чужой магии ситх не собирался.
     Зачистка территории от мертвяков шла ровно и нудно. Несмотря на всю свою хитрость и изворотливость, драугры дохли пачками. Люк, пользуясь моментом, прошелся по всем их отноркам карой небесной, давя, как тараканов. Привкус магии Хель — такой знакомый, будящий не самые радостные воспоминания — действовал на ситха, как эликсир бешенства. Зачистка завершилась в кратчайшие сроки, а Люк обратил внимание на чье-то гнездо, спрятанное глубоко под скалами.
     Пробраться к источнику эманаций оказалось трудновато, но Люк справился. А когда добрался через выцарапанные кем-то огромным тоннели к цели, то только и смог, что выматериться от души, вспоминая татуинское детство и Кеноби-полиглота с широчайшим гуманитарным образованием.
     В коконе из собственных кожистых крыльев, зияющих прорехами, спал дракон, слабо светящийся потусторонним серебристым светом. Неожиданно в глазницах покрытого призрачной плотью черепа зажглись зеленые огни, дракон раззявил пасть, выдыхая замораживающий все, что попалось на пути, голубой огонь. Люк метнулся вперед и вверх, подпрыгивая над опасностью. Копье загудело, древко раздвинулось в полное боевое положение.
     Дракон развернулся, растопыривая крылья, полностью перекрывшие обзор, наклонил голову. Раздалось рычание. Люк напрягся. Неожиданно по спине словно плеснуло чужим вниманием, чужие шаги он не услышал, но ощутил.
     — Здравствуй, отважный воин, — промурлыкал чувственный женский голос — настоящее контральто. — Кто ты?
     ***
     Настоящее
     Николас раздраженно покосился на часы и тут же, спохватившись, вновь принял невозмутимый вид. На лице Рагнарсона ничего не отразилось, но Фьюри был уверен, что Ивар все заметил, сделал выводы и запомнил.
     От досады мужчина едва не заскрипел зубами — давно он уже не позволял себе так глупо терять лицо. Пусть в мелочи, но из них складывается крупное.
     — Мистер Фьюри, — голос Рагнарсона был сух и деловит. — Если вас утомляют подробности, то, может, лучше отложить данное обсуждение?
     На Николаса уставились десять пар глаз — все начальники отделов были в сборе, и он был уверен: не пройдет и пяти минут после того, как все выйдут из кабинета, и весь ЩИТ, а также Совет Безопасности будут знать об этом проколе. И выволочке.
     Пришлось извиняться — словно мало ему было унижения!
     Ник с тоской вспомнил Александра: тот, конечно, был настоящей тварью, но зато своей, прикормленной, благодаря этому более-менее безопасной и предсказуемой. А вот от этого гада просто не знаешь чего ожидать. Мысленно дав себе обещание отплатить мерзавцу, Фьюри также напомнил себе о том, что пора бы прояснить вопрос с нелояльностью Романофф. Тоже тот еще вопрос…
     С одной стороны, верить Локи — себе дороже. С другой — не верить опасно. Он тогда устроил проверку, ничего не нашел и счел за лучшее просто подождать, дав Вдове такое задание, которое станет лакмусовой бумажкой ее верности. И теперь оставалось только дождаться результатов.
     Уже скоро.
     Совещание закончилось, все зашуршали бумагами, зашумели, выходя из кабинета, Ник, мрачный, как гробовщик, понесся прочь, распугивая окружающих суровым выражением лица. Неожиданно в глазах потемнело, мужчина схватился за сердце, зацарапал горло и грудь — не хватало воздуха — и под испуганный гомон повалился на пол гостеприимно раскрывшего двери лифта. Сознание ускользало, он захрипел, корчась, отталкивая тормошащие его руки, кто-то властно встряхнул его за плечи, разгоняя наваливающуюся муть, отдавая резкие команды. Фьюри открыл глаза, встретив полный глубокого удовлетворения взгляд Рагнарсона, и провалился в темноту, успев заметить только вспыхнувшие и погасшие в голубых радужках золотые искры.
     Ивар отодвинулся, давая доступ медикам, и лишь плотнее сжал кулак, дожидаясь последнего тяжелого выдоха умирающего Фьюри.
     Вокруг суетились, гомонили, провожая взглядами каталку с телом. Ивар поправил галстук, застегнул пиджак и расправил плечи. Какая жалость. Николас был отличным специалистом, хранящим мир и покой Земли наравне с только что обнаруженным покойным Пирсом. Старая гвардия… Павшая, но не сломленная.
     Впрочем, есть кому подхватить знамя, выпавшее из холодеющих рук. Коулсон — прекрасный управленец. То, что надо. И без лишних мыслей в голове. И амбиций.
     Ивар одним взглядом разогнал толпу и направился в кабинет. Он, в отличие от некоторых, жив, и его ждет работа.
     ***
     Люк отбросил отчет, потерев виски пальцами.
     Ситх чувствовал, как стягивается в водоворот Сила, готовясь выплеснуться на все вокруг, пройдясь сносящей все волной-убийцей кейпроллером — Люк видел такие в океане, когда наносил превентивный удар по одному своему давно покойному врагу.
     Люк знал, когда объявлял о том, что берет Землю под свое покровительство, что рано или поздно, но наступит этот момент — ему придется драться насмерть с пришедшими извне, доказывая право владеть. И не только планетой… Собой в первую очередь.
     Он только не знал, с кем — Сила молчала, были только смутные ощущения и редкие проблески грядущей бойни.
     А ведь этот до сих пор неизвестный враг не один. Как каждый порядочный ситх, Люк умел притягивать к себе противников, мечтающих его придушить. Большая часть, естественно, мертва, но далеко не все. Есть те, кого трогать пока нельзя; есть те, чья гибель не за горами; есть те, кто перейдет в разряд нейтралов, а то и союзников.
     А есть те, кого он терпеливо караулит долгие-долгие годы. Как, к примеру, Тюра.
     Как и всегда, вспомнив однорукого аса, Люк свирепо оскалился. Века прошли с тех пор, как погиб его любимец, а виновник все еще на свободе и жив. Слишком пристально следил за своим сыном Один, слишком внимательно. И Тюр, умный и хитрый, делал все, чтобы не дать возможности его наказать.
     Впрочем, Люк не спешил. Он предпочел подождать, усыпляя подозрения, делая вид, что не знает истинного виновника гибели Фенрира. Но ждать уже осталось недолго: в намечающейся войне, которая зацепит всех без исключения, можно будет сделать многое, и так, что на него никто не подумает.
     А пока отчеты. Творческий союз Старка и обоих Ванко оказался крайне удачным. Три гения на глазах потрясенной общественности творили невозможное. Говард, понятно, в свое время сделал все, чтобы отравить старшему Ванко жизнь: тот ни в чем ему не уступал, а Старк был крайне ревнив и делиться славой изобретателя чудес не желал.
     А ведь только в споре рождается истина. И в здоровой конкуренции.
     Советы директоров всех трех гениев готовы были на руках носить, ноги мыть и воду пить, целовать во все места и петь хвалу беспрестанно, когда узнали о том, что взоры изобретателей обратились к космосу.
     А ведь попутно разрабатывались и выдавались на-гора такие вещи… Это только кажется, что построить корабль просто: взял турбину побольше, трубу пошире, приделал крылья и стабилизаторы, закачал топливо — и вперед.
     Идеи.
     С этого все и начинается.
     Не было раньше идей полететь в космос — люди и подумать не могли, что можно летать иначе, чем птицы — небожители с левитацией не в счет. Не было материального воплощения этих идей — чертежей, набросков и рисунков, макетов и расчетов. Не было материалов, из которых можно изготовить этот самый космический корабль. Не было средств — никто не спешил вкладываться непонятно куда, зная, что отдача будет в лучшем случае через много-много лет. Не было людей, готовых предоставить эти самые средства. Не было тех, кто будет генерировать идеи, следить за их исполнением и гнать всех вперед. Не было отраслей промышленности, пашущих на одну цель всем скопом.
     Не было того, что называется емким словом «инфраструктура».
     Сейчас все это богатство появилось.
     И появилось оно благодаря усилиям аборигенов, а не свалилось в качестве акта невиданной щедрости от благодетелей извне — а отплатить потом пришлось бы в гораздо более внушительном объеме.
     Люк мог давным-давно притащить на Землю асгардские корабли, Один с радостью предоставил бы все необходимое по первому требованию — просьбе — но это означало полную кабалу и потерю независимости.
     Ситх такое даже мысленно рассматривать не стал. Да и смысл? Получить толпу дикарей, бороздящих космические просторы на лоханках с непонятно на каких принципах работающими двигателями? Он на такое в прошлой жизни насмотрелся по самое не могу. Нет уж.
     Ему не нужны подделки, он предпочитает оригинал.
     Да и занят Люк был все эти века по маковку. Чистить Землю от разного рода чудовищ, артефактов и прочего мусора пришлось крайне долго, и что самое интересное, они никак не кончались, эти зловредные элементы.
     Достаточно вспомнить ту, кого дикие предки скандинавов звали Матерью Чудовищ.
     А на деле эта красотка являлась чем-то вроде аватары Хель — корявым, недоделанным, искореженным — но аватаром. Люк тогда сцепился с ней насмерть, попутно отбиваясь от поднятого скелета дракона.
     Проклятущая не-мертвая зверюка была огромной и очень проворной, словно здоровенный кот, гоняющийся за мышью. Вот только грызун в этот раз попался особо зубастый и злобный.
     Копье Люка не подвело: напитанное его Силой, обретшее псевдосознание, оно с тяжелым гулом врубалось в сахарно-белые кости, перерезая их, оставляя оплавленные срезы, и магия Матери, кружащаяся вокруг душным стылым облаком, с трудом соединяла их, заставляя дракона бросаться и бросаться на методично разбирающего его на части пришельца.
     Скелет пришлось буквально искрошить, раскидав Силой части, сжигая бешено ревущим огнем. На Мать это произвело впечатление, вот только немного не то, на какое Люк рассчитывал: вместо страха и агрессии он отчетливо ощущал волну расчетливого интереса и похоти, что ситха лишь взбесило.
     Он следил за скользящей в тенях фигурой, провокационно покачивающей бедрами, и с трудом удерживался от рычания: магия окутывала хозяйку этих мест, но Люк видел немного измененные ноги — словно кошачьи лапы, мягко переступающие на упругих подушечках, слегка царапающие пол серповидными когтями; шевелящиеся змеями длинные, до колен, косы; а также костяную броню, наросшую прямо на кожу, живо вызвавшую в памяти изображения орбалискового доспеха Дарта Бейна.
     В свете догорающих костей влажно блестели полностью черные, без белков, глаза на красивом диковатой красотой лице, лился голос с чувственной хрипотцой, и ситх прекрасно понимал, почему пытающиеся убить чудовище герои пачками падали к ее ногам — и подыхали, попадая в объятия этой самки богомола после того, как давали чудовищу требуемое.
     Дракон явно был ее порождением, причем в прямом смысле этого слова, и неважно, Мать его таким родила или изменила младенца после рождения. Важно, что она делала это осознанно, с полным пониманием процесса и преследуя только свои цели — и еще немного цели Хель. В последнем ошибиться было невозможно, уж очень знакомый отпечаток личности мелькал за ее сознанием.
     Люк раскрыл ладонь и тут же встряхнул ее, метнув небольшой шар плазмы в тени, между которыми пряталась пытающаяся соблазнить его Мать Чудовищ. Но женщина лишь рассмеялась, воздух тяжело колыхнулся, и она исчезла. Ситх хмыкнул.
     Он знал, что они еще встретятся.
     Именно так и произошло.
     Следующая встреча произошла через сотню лет — век тишины, хотя Люк рыл землю в поисках сбежавшей соблазнительницы. Видимо, древняя красотка слишком привыкла, что к ее лапам падают штабелями, что за возможность возлечь с ней готовы отринуть все свои принципы и идеалы, раз приперлась прямо пред светлые очи ситха, как раз привычно зачищающего очередной рассадник магической заразы.
     Надо признать, что момент был подгадан неплохо: зачистка логова непонятной твари, являющейся коллективным разумом-роем, шла долго и крайне тяжело. Неизвестный науке мутант, то собирающийся в единый организм, то распадающийся на сотни крошечных членистоногих гадостей, которых не брала Сила и магия, оказался необычайно опасным противником.
     Эта мерзость напоминала исаламири по своим характеристикам, вот только, в отличие от флегматичных ящериц, не сидела на месте, а очень резво то убегала, то нападала, и хорошо, что была скорее животным, чем разумным существом — справиться с ней оказалось непросто.
     Люк почти месяц практически не спал, ел урывками, беспрестанно находился на взводе, и к моменту, когда пришиб последнего бронированного таракана, был уже невменяемым от усталости, одновременно не находя себе места от избытка адреналина.
     В таком состоянии ситхи обычно или провоцировали резню, отрубаясь потом среди трупов, или устраивали пеший сексуальный тур, в самом прямом смысле — Люк и о таком читал в свое время — избыток энергии и отключающееся критическое мышление толкают на подвиги: все, на что хватает фантазии и физических возможностей.
     Сам Люк в годы малолетства обычно резал всех, кто, не успев удрать, подворачивался под руку, потом, когда женился — осчастливливал жену внезапно проснувшимся желанием любить до потери пульса. А порой вообще держал себя в руках, выплескивая энтузиазм в мастерских, создавая шедевры.
     Незаметно просочившаяся к развязке Мать Чудовищ — имя этого существа ситх так и не смог узнать, как ни старался — плавно покачивая бедрами, шла вдоль стены пещеры, призывно улыбаясь, демонстрируя изумительную фигуру, низким, с чувственной хрипотцой голосом мурлыкая что-то призывно-восхваляющее.
     Люк замер, тяжело дыша и опираясь на копье подрагивающими от избытка адреналина и жуткой усталости руками.
     Ему улыбалось невероятно прекрасное создание, созданное для любви и наслаждения, и ситх даже сделал шаг вперед, не в силах противиться зову. Потом еще один. И еще.
     И кто знает, чем бы этот поход закончился, если бы не пробившаяся сквозь розовый туман паранойя и насмерть вбитая в подкорку привычка не доверять никому, кроме четко определенных лиц.
     Небрежно облокотившаяся на выступ красавица недоуменно нахмурилась, смущенно улыбаясь и протягивая руку, а Люк чудовищным усилием воли стряхнул с себя обволакивающую, словно сеть, ленивую одурь, разжигая никогда не угасающий костер гнева.
     Он сумел пробиться сквозь гламур лишь на секунду, но этого хватило, чтобы внутренности скрутило от омерзения — от одной мысли о том, что к нему прикоснется с сексуальными намерениями ксенос, желудок едва не вывернуло наизнанку.
     Благодаря Палпатину, признававшему за разумных только представителей человеческой расы, изредка — экзотов и никогда — гибридов или ксеносов (единственным исключением являлись Одаренные), Люк был страшно брезглив и кошмарно привередлив. Долгие годы жизни в галактике, где изобилие разумных рас и видов било все рекорды, ничего в его убеждениях не изменили.
     Копье упало наискось, проплавив в камне пола пещеры борозду и отрубив кончик длинного когтя, похожего на львиный. Женщина оскалилась, зарычав, показав острые клыки — реакция у нее явно не уступала Люковой. Реальность снова поплыла на пару секунд — ситх остановился на середине движения, словно на стену налетел — едва успев подставить древко под удар тонкой руки, оказавшийся совершенно чудовищным. Люк упал на колени, копье засвистело, описывая бешеные круги вокруг него, не давая приблизиться испускающей феромоны довольно смеющейся красавице, все сильнее начинающей походить на чудовище.
     Гламур спал, выставляя ее во всей красе: когти на кошачьих лапах, костяная броня-чешуя, запах тлена, нечеловеческая грация сильного тела. Мать Чудовищ была неимоверна опасна и сама по себе, но еще страшнее оказался удар сырой магии Хель.
     Спутать хорошо знакомый отпечаток личности с чем-то другим Люк не мог: слишком хорошо запомнил первую и единственную встречу с повелительницей Хельхейма. А сейчас на него глядела чужими глазами именно она. Магия Хель заволакивала огромную пещеру серой дымкой, пахнущей разложением, и что самое отвратительное — Люк даже не мог нормально использовать Силу: останки твари продолжали действовать как природные ингибиторы, пусть и с перебоями.
     Там, где еле видимый туман касался поверхности, камень рассыпался песком и пылью, а стены начинали шелестеть отваливающимися камешками. Люк отскочил подальше, держа магический щит, раз уж Сила почти не действовала, но этого было откровенно мало.
     Все больше теряющая человеческий облик женщина угрожающе ворчала, словно огромная кошка кружа вокруг поневоле пятящегося к стене ситха: магия Хель все давила и давила многотонной могильной плитой, Сила никак не спешила прийти на помощь, а искусство сейда сейчас было практически бесполезно. Люк с трудом дышал, и единственное, что позволяло ему оставаться в живых — присущая всем асам, ванам и ётунам магия, текущая в его жилах. Сейчас он действовал так же, как и в далеком-далеком детстве: просто держал щит из сырой энергии, а вокруг него распадался прахом камень, по которому тихо ступала аватара Хель.
     В глазах женщины горели насмешка, охотничий азарт и просто чудовищная ненависть, и Люк слышал на грани восприятия довольный хохот Хель, обрушившей на него всю свою мощь. Силуэт Матери словно окутал еще один, еле заметный: высокая, не ниже Люка женщина, с совершенно белой, словно мел, кожей, черными глазами без белков, в длинном платье, метущем пол, и плаще с капюшоном.
     Запах тлена и разложения усилился в разы, температура в пещере упала, от промозглой сырости Люка едва не затрясло — из-за кромешной усталости, накопившейся за время охоты за не поддающейся Силе тварью, сейчас он почти подошел к пределу своих немалых сил.
     Месяц без связи с Силой оказался кошмаром, но недаром Люка в свое время крайне жестко муштровали, заковывая в ингибиторы: было тяжело, но не смертельно. Да, Силу он не использовал, но в этот раз врожденные способности нового тела дали возможность использовать магию. Да, не так полно и привычно, но все равно неплохо. И сейчас именно магия, текущая по венам спасала от бесславной гибели в лапах аватары Хель.
     Женщина цыкнула, раздосадованно нахмурившись, и остановилась, щуря глаза с вытянувшимися в щели зрачками. Люк тоже замер, недвусмысленно покачивая копьем — он устал, но еще жив, а значит, смертельно опасен. Хель, недовольная заминкой, усилила напор: ощущение было, словно Люк сдуру встал под цепью, толстенной, такой, что дракона удержать можно, и та валится ему на голову — звено за звеном. Аж в ушах звенело и гудело. Туман собирался вокруг, все больше густея, подбираясь ближе и ближе. Женщина самодовольно хмыкнула, поводя плечами, взгляд ситха, помимо воли, прилип к ее груди. Она становилась все желаннее и желаннее с каждым мгновением, мозги медленно, но верно отключались, невзирая на так и не исчезнувшее отвращение, Хель удовлетворенно рыкнула, направляя свою аватару — копье вывалилось из ослабевших ладоней ситха. Прекрасное чудовище сделало еще шаг, уверенное в своей победе, и поплатилось за это — Люк никогда не оставался безоружным.
     Нож, как всегда, бывший при нем, вонзился женщине прямо между глаз, разорвав связь Хель и ее марионетки.
     Чудовищное давление спало, Люк упал на колени, зажимая уши — в голове гудело от яростного вопля повелительницы мертвых. Кожа словно горела. Рядом заскреблись, ситх вскинул голову, хватая трясущимися руками копье. Мать Чудовищ была еще жива.
     Она пыталась вырвать нож изо лба, но нарушенная координация заставляла промахиваться, и когтистая рука хватала воздух и скребла камень. Люк одним махом отрубил ей голову, а потом принялся методично расчленять неимоверно живучее создание на части.
     Оставить ее в пещере он не рискнул: превозмогая усталость, вытащил наружу и сжег с трудом подчинившимся ему пламенем. Ситх лишь успел отметить слезающую с рук кожу, прорехи в доспехах и разваливающуюся в труху одежду, залезть в какой-то отнорок, радуясь тому, что снова ощущает Силу — слабо, но хоть как-то — и отрубиться.
     Сколько он провалялся в крошечной пещерке, ситх так и не узнал — но долго. Очнулся он от дикого голода и боли в затекшем теле, которое ощущалось чужим. Одного взгляда на покрывшиеся язвами руки с почти отсутствующей кожей хватило, чтобы понять: дело плохо. Надо было возвращаться к себе, в безопасность и уют, поэтому Люк вытянул из-за пазухи висевший на цепочке свисток и дунул, посылая сигнал, сложил копье, сунув за спину, и снова отрубился, уже не слыша топота мягких лап и взволнованного скуления.
     Когда Люк очнулся в следующий раз, взгляд в зеркало не порадовал: виски стали совершенно седыми, а ногти почернели. Ситх только вздохнул. Теперь надо было решить, кого убить, чтобы вылечиться, а также придумать, как угробить Хель.
     Мир между ними невозможен.

Глава 10. Не было бы счастья...

     Настоящее
     Сила гудела, наполненная агрессией. Люк небрежно прислонился к стене, с усмешкой наблюдая очередное укрощение строптивых: Кроссбоунс вколачивал в своих подопечных понятие субординации.
     Суперсолдаты — все пятеро — кружили вокруг него, словно волчья стая вокруг лося, способного поднять на рога слишком наглого, вот только Брок травоядным никогда не был.
     Солдаты то замирали, то вновь принимались обходить своего командира по — или против — часовой стрелки, надеясь подловить и устроить очень несчастный случай: шел, упал, сломал все кости, и так пять раз подряд. Кроссбоунс ждал, невозмутимо сложив руки на груди, не шевелясь, всем своим видом демонстрируя пренебрежение к опасности и недвусмысленную оценку умственных и физических возможностей Солдат, которых называл по номерам, не собираясь заморачиваться именами.
     По его авторитетному мнению, отморозки их не заслужили пока.
     На глазах ухмыляющегося Локи, прячущего свое присутствие в Силе, Первый — самый наглый, сильный и наименее пострадавший умственно — бросился, пытаясь ухватить рукой за горло, одновременно с Третьим и Четвертым. Брок подпрыгнул, в полете пнув распускающего лапы придурка в горло носком ботинка, усиленного стальными накладками. Солдат отлетел, кашляя кровью, приземлившийся за спиной Второго Кроссбоунс просто и незатейливо толкнул его вперед так, что тем словно из пушки выстрелили, снеся не успевших увернуться Четвертого и Третьего.
     Дальнейшее походило на свалку: Рамлоу пинал и толкал солдат, заставляя их мешать друг другу, не позволяя себя схватить, отчего те просто зверели, постепенно поддаваясь азарту и вскипающей ярости. Кончилось все предсказуемо: отпинав и отвесив подзатыльников, что было многократно обиднее ударов, Брок, использовав Силу, ускорился, вырубая Солдат окончательно.
     Мстительно потоптавшись на валяющихся тушках, оставляя пыльные следы подошв, Рамлоу сходил за кофе, сел на спину Первого и принялся дегустировать одуряюще пахнущий напиток, посыпая голову начавшего приходить в себя модификанта крошками из круассана — к этому кондитерскому изделию он питал нежную привязанность.
     Роллинза, который мог укоризненно смотреть и качать головой, пресекая безобразия, поблизости не было, поэтому ситх с удовольствием проявлял свои самые отвратительные черты характера. За дальнейшим издевательством над нервами, психикой и здоровьем суперсолдат Люк наблюдать не стал: его ждал гость.
     — Приветствую, Стивен.
     — Приветствую, Люцифер.
     Как всегда, произнося его имя, Стрендж слегка запнулся. Еле заметно, но запнулся: католическое воспитание даром не проходит ни для кого. Даже для магов.
     Потекла неторопливая формальная беседа: о погоде, о последних мировых новостях… Ничего секретного, опасного или неприятного — так, пустопорожний треп двух джентльменов за чашкой чая.
     Люк с удовольствием трепался ни о чем, пряча довольную ухмылку за чашкой чая: его последнее приобретение оказалось чудо как хорошо!
     — Как ваша практика? — вежливо поинтересовался ситх, наблюдая, как разительно изменился маг: мужчина просто вспыхнул радостью и счастьем.
     — Прекрасно, — тщетно пытаясь спрятать обуревающие его чувства, Стрендж машинально сжал пальцы в кулак. — Мелкая моторика восстановлена полностью, я вновь прооперировал!
     — Примите мое восхищение, — Люк отсалютовал чашкой, доливая себе еще напитка. — Приятно, когда профессия — любимое дело в жизни.
     Стрендж слегка дернул щекой, сдерживая улыбку. Гордую, а не самодовольную — последнего в докторе поубавилось после автокатастрофы, поставившей крест на карьере — переломы пальцев для хирурга смерти подобны.
     Самодовольный эгоист, упивающийся своим гением, оказался полностью раздавлен случившимся. Для него травма была хуже смерти — жить и не иметь возможности блистать в операционной? Не для него. Стрендж принялся искать возможность вернуть себе утраченное здоровье, не брезгуя ничем: начиная от откровенно шарлатанских способов и заканчивая просто невозможными. Откуда сходящий с ума бомж, в которого превратился успешный хирург, узнал о нем, Люк догадывался — все-таки именно к существу с его именем обращаются отчаявшиеся, вот только он отвечать не нанимался.
     А при желании всегда можно найти способ, который сработает.
     Доктор нашел. И даже получил желаемое, к собственному изумлению. Откуда ж бедолаге было знать, что Люк увидел проблески будущего, в котором Стрендж стоит рядом с Древним.
     Поначалу, не успев разобраться, Люк едва не убил будущего ученика древней твари, но потом привычка думать взяла верх, и ситх сделал все, чтобы изможденный доктор, упавший перед ним на колени, умоляя исцелить поломанные руки, остался благодарен.
     Лично ему.
     Для Люка вылечить раздробленные и неправильно сращенные кости было плевым делом. Вернуть нервам чувствительность — тем более. Сделать все это лично, поразив доктора до глубины души — вообще раз плюнуть.
     Получивший исполнение желаемого Стивен совершенно ошалел, не зная, что и делать, но Люк, принимая горячие уверения и клятвы в вечной верности, тут же направил его энтузиазм в нужное русло.
     Стрендж действительно стал учеником Древнего, доконав последнюю, вот только это был выбор способного нормально и взвешенно рассуждать человека, и клятв верности Верховному магу Земли он не приносил, что не помешало ему сначала выучиться как следует, а потом и задавить очередного обнаглевшего демона, возомнившего себя непонятно кем. А Люк еще в свое время гадал, почему не убил наглеца, дав возможность сбежать.
     Гибель Древнего, в свое время попортившей ему немало крови, поставила точку в этих размышлениях. Разумеется, Стивену, так нежданно-негаданно для самого себя ставшему борцом со злом, помогли как одолеть Дормамму, так и как следует оплакать Древнего, и если о первом доктор знал, то вот о втором и не догадывался.
     Как всегда, вспомнив Древнего — вернее, Древнюю — мадам по какой-то причине носила титул в мужском варианте, а не в женском, хотя не Хатшепсут*, а Гималаи — не Египет. Впрочем, нравы у магини были те еще, как и у всех представителей колдующей братии.
     К тому, что она считала себя пупом Земли, Люк относился ровно — в конце концов, таким недостатком обладает каждое разумное существо, поднявшееся чуть выше кочки.
     Но вот с тем, что она, со своим стремлением к всеобщему благу — как она его понимала — вставляла Люку палки в колеса и гадила по-мелкому и по-крупному при любой возможности, он мириться не собирался.
     — Позвольте выразить вам сочувствие в связи с преждевременной утратой Учителя, — с совершенно постной миной ровно произнес ситх. — Потеря наставника — всегда горе.
     Для кого именно — Люк мудро не уточнил. Стрендж кивнул, пробормотав такие же пустые благодарности — он о конфронтации Древнего и Люка знал, только вот о масштабах не догадывался. Как и о причинах…
     — Скажите, Люцифер… — неожиданно поднял глаза от чашки маг. — Почему вы мне помогли? Благотворительность в вашем исполнении, она, знаете ли… Пугает.
     — Потому что когда-то был на вашем месте, — улыбнулся ситх. — Слегка повздорил с Хель, потерял кожу на руках вместе с большей частью мышц.
     В глазах мага зажегся профессиональный интерес.
     — И как…
     — Лечил? С помощью множества желающих мне помочь, — равнодушно пожал плечами ситх, проглотив слово «недобровольных». Он тогда устроил славную резню, что почему-то не понравилось Древнему. То ли не выспалась, то ли встала не с той ноги. Древняя тварь почему-то решила, что вырезанное поселение оскорбляет ее чувство прекрасного, не обратив внимания на такую мелочь, что там жили людоеды, и решила избавиться от дуреющего среди крови и трупов ситха с помощью портала.
     Куда его должно было выкинуть, Люка не интересовало. Его трясло в эйфории и отходняке от битвы с аватаром Хель, восстанавливающейся связи с Силой, боли и наслаждении резней. Портал в неизвестность стал неприятным сюрпризом, но не смертельным — удар Силой, почти начавшийся Шторм — и его выкинуло на площадку на горной вершине, прямо на грубый каменный алтарь, перед которым иссеченный ветрами и морозами морщинистый мужчина в компании двух мальчишек проводил какой-то ритуал, держа на вытянутых руках чашу с мутной белесой жидкостью. Горячей, исходящей паром, пахнущим молоком и маслом.
     Если честно, то дальнейшее Люк потом оправдывал невменяемостью от усталости и стрессом. А так же тем, что банально хотел есть.
     Он слез с алтаря, отобрал у застывшего истуканом мужчины чашу и с удовольствием напился предложенного, оказавшегося крепким чаем с солью, молоком и маслом. Забрал из рук одного из мальчишек лепешку, оторвал половину, прожевал, а остаток отдал обратно, вместе с ополовиненной чашей.
     После чего собрался с силами, закручивая Силу и открывая путь домой, не гнушаясь даже использовать магию.
     О последствиях перекуса Люк узнал лишь несколько веков спустя, когда вновь попал в Тибет.
     Последователь религии Бон, исполнявший в то утро ритуал, призванный умилостивить гневных духов, вначале немного растерялся, когда ему почти на голову свалилось божество не самого мирного вида: в крови, с оружием, сверкающее золотыми глазами.
     Однако божество подношение приняло, не погнушавшись не просто отведать, а еще и поделиться, и это было воспринято как весьма благоприятный признак: похвастать тем, что пробовали остатки трапезы небожителей, могут немногие. Хлебную лепешку разделили на три части, чая тоже хватило всем по глотку, а ритуальные пхурбы**, переходящие от отца к сыну, с тех пор обзавелись золотыми глазами и крошечными копьями, сжимаемыми в искусно выполненных руках.
     — Хорошо, — моргнул Стрендж. — Но почему?
     — Древнему не понравились мои методы лечения, — лаконично пояснил Люк. — В этом наши мнения разошлись.
     — Ясно, — маг кивнул, решив не уточнять, чем может не нравиться исцеление Светом — он до сих пор испытывал благоговейный восторг, вспоминая, как исцелялись травмированные кисти и возвращалась подвижность и чувствительность пальцев.
     Обсудив некоторые моменты, касающиеся звания нового Верховного мага Земли, Стрендж ушел, а Люк перевел взгляд в угол кабинета, из которого вышел смуглокожий молодой мужчина в странно выглядящей в современной обстановке традиционной одежде жителя Тибета.
     — Что скажешь, Цамцзод?
     — Все ритуалы проведены, Тобгял, — мужчина поклонился, сухо зашелестели увивающие руки и шею четки из можжевельника, черного агата и кости, украшенные крошечными хрустальными черепами. — Все связи с сущим рассечены. Не вернется.
     — Прекрасно, — по губам ситха пробежала змеиная ухмылка, глаза сверкнули золотом. — Прощай, Древний.
     Смена Верховного мага Земли открывала прекрасные перспективы. Конечно, пришлось постараться, чтобы путем долгих и извилистых интриг направить Древнего прямиком к гибели, не вызывая подозрений, ведь Око, один из Камней Бесконечности, мог здорово сместить баланс сил не в пользу Люка, и добраться до него не было возможности, а жаль, он бы с удовольствием добавил его в свою маленькую, но очень приятную душе коллекцию. Однако теперь Камень в более-менее надежных руках: клятвы, данные доктором в момент отчаяния, когда он был готов душу продать за возможность вернуться к любимой работе, обратной силы не имеют. И разорвать их нельзя — Люк постарался, чтобы Стрендж был верен ему и в жизни, и в посмертии.
     А то мало ли как жизнь повернется… Зато теперь хоть с этой стороны он прикрыт, Стрендж не сможет ударить в спину при всем своем желании.
     Цамцзод тихо ушел, так же, как и появился, а в кабинет просочился крайне довольный собой, хотя и помятый Кроссбоунс.
     — Мне уже сообщили, — мужчина сел в кресло, разминая кисти рук. — Такое горе, такое горе.
     Люк хмыкнул:
     — Да, безвременно, безвременно… Как идет процесс воспитания?
     — Превосходно.
     — Тогда… — Люк внимательно посмотрел на ученика, — время для урока. Шторм Силы.
     Брок резко выпрямился, раздувая ноздри.
     — С Молниями ты управляешься на отлично, следующий шаг — Шторм. Начнем с того, что попроще. Итак. Шторм Силы. Бывает двух видов: метеорологический и пространственно-временной. Первый вариант состоит из смешения двух техник: Вихря и Молний. Предназначен для открытых площадей, создает смесь торнадо, ливня и электромагнитных возмущений. Чем сильнее или опытнее создающий, тем большую площадь можно накрыть и тем более разрушительной будет техника. Однако есть и ограничение: в пустыне создавать ливень — гиблое дело. В таких условиях техника трансформируется в более подходящую песчаную бурю.
     Рамлоу сощурился, стараясь уложить в голове информацию.
     — То есть не только отвратительная погода, но и выведение техники из строя, — задумчиво протянул он. Люк кивнул.
     — Чем больше вложишь энергии, тем сильнее эффект, — подтвердил ситх. — Можно зачищать целые области, в несколько километров диаметром. Особенно если ливни кислотные.
     — А второй вариант?
     — Пространственно-временной. Требует огромного количества сил, ювелирной точности и контроля. Использует Темную сторону Силы. Чрезвычайно трудно контролируется: чем крупнее шторм, тем сложнее им управлять. Можно создавать как небольшие «червоточины», так и гигантские дыры в реальности. Уничтожает все, что попадает в область его действия. Если технику выпустить из-под контроля, она распространяется по нарастающей, сила возрастает в геометрической прогрессии, пока не исчерпает саму себя. В принципе, оружие последнего шанса, если что, возможность нагадить врагам так, что они пожалеют о твоей гибели. Однако, опытный и сильный адепт может творить чудеса: не только разрушать целые области, но и переносить избранные предметы или живых существ с места на место.
     Лицо ситха застыло, глаза на миг остекленели от нахлынувших воспоминаний. Люк моргнул, задвигая эти воспоминания в дальний угол.
     — Такой вид Шторма — предтеча создания Черных дыр.
     — И такое возможно?! — ошеломленно просипел Брок. Люк вскинул подбородок, от всего его облика повеяло невероятной гордыней.
     — Для Силы нет ничего невозможного, — уверенно заявил бывший Император. — И неважно, какая сторона используется. Главное — здесь, — он со значением постучал по виску. Рамлоу молча кивнул, впитывая транслируемые ему по Узам воспоминания, пробуя их на вкус, словно предложенную на ладони редкую еду.
     От увиденного тряслись поджилки: мощь, чистая, неукротимая — это восторг. Вот что это такое было. Рамлоу потрясенно прикрыл глаза, пытаясь вообразить это в реальности.
     — Я… — он сжал разбитые о Солдат кулаки, зудящие и чешущиеся от ускоренной Силой регенерации, — я смогу. Повторить.
     — Конечно сможешь, ученик, — медовым голосом произнес Люк, заставив Брока инстинктивно сжаться от ощущения опасности. — Разумеется, сможешь. Иначе и быть не может.
     Молнии, потрескивая, обвились вокруг пальцев, свиваясь, словно маленькие змеи, бросая отблески на золотые радужки.
     ***
     Ётунхейм
     Один резким движением запахнул тяжелый алый плащ, пряча золотой блеск доспехов. Скрипнул плотный снег, слежавшийся в толстый прочный панцирь, выдох взметнулся вверх белым облачком.
     Ас досадливо поморщился, с неудовольствием ощущая, как намерзают острые мелкие льдинки на усы и бороду, но выхода не было: эта встреча уже давно напрашивалась, вот только идти на нее не было никакого желания.
     За спиной невозмутимо воздвиглась стража — не слишком много, чтобы не было воспринято как вторжение, а статусная, для виду. За свою жизнь ас не боялся, хотя и осознавал, что обитателям Ётунхейма любить его не за что — как простым жителям, так и правителям. Невыгодно сейчас Лафею устраивать провокацию, откровенное нападение или попустительствовать рвению ненавидящих Одина подданных.
     Да. Невыгодно… А вот и подтверждение: гвардия, сплошь состоящая из гримтурсов. Синекожие великаны с грубыми, словно высеченными из неприветливого камня лицами, алыми глазами и спиральными узорами, похожими на резьбу — слишком глубокими, неестественными, — молча обступили прибывших асов, окружив со всех сторон, и, не позволяя себе даже косого взгляда, препроводили во дворец.
     Изредка встречающиеся ётуны тоже молчали, никак не демонстрируя свое недружелюбие. От этого и так не слишком хорошее настроение Одина начало медленно ухудшаться.
     Ас лишь мысленно одернул себя, не давая злости разгореться. Сейчас ему необходима вся его мудрость. И вся выдержка. Лафей — очень опасный противник. К тому же имеющий на него не один остро и заботливо наточенный клык: царь ётунов не собирался забывать, кто именно обрек его мир на медленное и мучительное вымирание, а теперь идет торговаться, как последний цверг.
     — Царь Один, — низкий голос Лафея был сух и холоден, как воющие над ледяной пустыней ветра.
     — Царь Лафей, — пробасил ас, на корню душа желание скривиться. Не время проявлять гонор. Не сейчас.
     — Чего ты хочешь, Один?
     Переговоры были сугубо неформальными: никаких тронных залов, пафосных кресел, стражей и толп придворных лизоблюдов. Просто почти пустой кабинет, из обстановки лишь небольшой, но массивный стол с двумя кубками вина, к которым так и не притронулись, и два не менее массивных кресла, покрытых шкурами. Давние враги разговаривали наедине — все прочие остались там, за дверями, и их мнение никого не интересовало. Один только одобрил такой подход: беседа предстояла тяжелая, мало ли какие тайны выплывут на свет, чем придется угрожать или подмасливать, чтобы получить желаемое.
     Единственный глаз аса сверкнул недовольством, но тут же вновь наполнился настороженностью и решительностью.
     — Мне… — Один с трудом вытолкнул из спазматически сжавшегося горла колючие слова, — нужна… услуга.
     — Услуга… — пророкотал абсолютно не удивленный ётун. — Надо же! Услуга! Не думал я, что услышу когда-либо подобное… Услуга. И какую же… услугу… — Лафей подчеркнул голосом это слово, — ты хочешь? А самое главное, — синекожее лицо расплылось в уродливой ухмылке, обнажившей крупные желтоватые зубы, — чем платить собираешься, Один?
     Подлокотники заскрипели под пальцами аса, на его скулах заиграли желваки, но царь сдержался.
     — Как у тебя с кладбищами, Лафей?
     — У меня? — демонстративно удивился ётун. — У меня все прекрасно. Тихо. Как в могиле. А что? Покойнички вдруг стали слишком резвыми? Так не стоило Хель живьем замуровывать. А также изводить под ноль всех, кто знает, как с покойными обращаться.
     Ас закаменел, душа в себе ярость, но крыть было нечем: Лафей ни капли не соврал.
     Молча проглотив справедливое замечание, Один незаметно поморщился, пряча скривившиеся на миг губы в густой бороде. Лафей насмешливо смотрел, даже не пытаясь хоть как-то придать себе невозмутимый или равнодушный вид. Сейчас, когда царь асов сидел и пытался просить, корчась от одной мысли о том, что не может привычно требовать, ётун чувствовал себя победителем.
     Это был миг его триумфа.
     Сладкий, долгожданный, выстраданный.
     Лафей прекрасно знал, что происходит и почему Один, всегда нагло берущий, пытается просить. Почему он пришел к тому, кого и за разумное существо не считал, невзирая на отдаленное родство по линии давно ушедшей матери отца.
     Разведчики и прикормленные соглядатаи исправно сообщали, что в последние несколько месяцев ситуация в Асгарде стремительно ухудшалась. Началось все с самопроизвольного подъема кладбищ — мертвяки полезли из могил, как тараканы из щелей в кухне. Несколько раз видели темных альвов. Участились случаи магических нападений — кто-то активно баловался очень темной магией и жертвоприношениями.
     И тянулось это достаточно долго, чтобы можно было перестать замечать очевидное. А теперь и не скроешь! И специалистов, способных загнать драугров туда, откуда они повылезли, у асов практически нет, мертвецами традиционно занимались сейдманы, да и то далеко не все, а последних подданные Одина не жаловали.
     Сам Один мог упокоить кладбище, но только одно, максимум два. И то больше на голой силе, чем на умениях. А их были уже десятки… А еще соглядатаи сообщали о темных альвах. И даже о Малеките.
     Но это все было проблемой Одина, сам Лафей совершенно не опасался длинных рук Хель: ётуны своих мертвецов хоронили крайне редко, и обязательно со специальными обрядами, предотвращающими любую возможность поднятия: естественную или благодаря чьей-то злой воле. Обычно покойников просто и незатейливо рубили на мелкие куски, разбрасывая останки на поживу диким зверям и птицам, завершая таким образом круговорот в природе.
     А вот асы большей частью именно хоронили, сжигая лишь самых достойных, за что теперь расплачивались.
     И нет, Лафею за свое злорадство не было ни капли стыдно.
     А за то, что он намеревался как следует насладиться унижением врага, с которого еще и собирался содрать огромную плату в счет оказанной услуги — тем более.
     Сейчас Лафея волновало одно: чем собирался заплатить Один за упокоение разбежавшихся покойников, и что-то подсказывало, что это будет нечто потрясающее.
     — Чего ты хочешь? — процедил ас, привычно окатив синекожего собеседника презрительным взглядом. Лафей дернул плечом, глубокие шрамы-узоры на миг засияли багровым светом.
     — Я? От тебя? Ничего, — выплюнул Лафей. — Вернее, хочу, чтобы ты убрался в свой сверкающий дворец. И не беспокоил меня по пустякам.
     Подлокотник треснул в стальной хватке аса, но Один подавил вспышку бешенства, не собираясь пока реагировать на практически провокацию. Откровенную и неприкрытую. Да, не таким он представлял этот разговор.
     — Твой сын, — тяжело произнес ас, решив отбросить остатки вежливости. Лафей прищурился, алые глаза запылали, как уголья.
     — Что — мой сын?
     — Твой сын жив, — ас впился взглядом в лицо соперника, с удовлетворением отмечая, что того проняло: крылья носа на миг раздулись, губы дрогнули, челюсти сжались.
     — Мой сын мертв, — процедил Лафей, чувствуя, как в груди начинает скручиваться бешенство. — Умер в младенчестве.
     — Твой сын жив, — с торжеством заявил ас, мстительно улыбнувшись. — Жив. Здоров. Правит своим миром.
     — И как же зовут его? — тихо прошелестел Лафей, цепко отслеживая каждое движение аса.
     — Локи. Князь Локи.
     — И? — голос ётуна дрогнул.
     — Я забрал его тогда, — Один выпрямился, в каждом движении сквозило неприкрытое превосходство. — Принял в семью. Вырастил. Я позволю тебе назвать его наследником… У тебя же больше нет детей? — насмешливо приподнял бровь ас, откровенно издеваясь над соперником. — Теперь — будут. Локи вырос настоящим правителем.
     Лафей слегка наклонил голову к плечу, рассматривая того, кто топтался по его с огромным трудом зажившей ране. С удовольствием. Тщательно. И испытывал невероятное, незамутненное счастье, перемешанное с такой же чистейшей ненавистью.
     Один вздрогнул, когда Лафей расхохотался, глядя прямо ему в лицо.
     Ётун смеялся так, что из рубиновых глаз текли слезы. Он всхлипывал, мотал головой, хлопал себя по ляжкам, утирал слезы — и смеялся, смеялся, смеялся, не в силах остановиться.
     — Сын? Сын?! — всхлипнул Лафей, закрывая ладонями лицо, сгибаясь пополам в попытке унять истерику. — Сын! Ну надо же! У меня есть сын!
     — Да, Лафей, — кивнул Один, рассматривая явно сходящего с ума ётуна. — У тебя есть сын.
     — Сын… — тоскливо протянул Лафей, выпрямляясь и вытирая мокрое от слез и пота лицо рукавом, наплевав на все. — Сын… Ты ошибся, Один, — охрипший, словно от криков, голос царя был на удивление спокоен. — У меня был сын. Он умер. В младенчестве. Вместе с матерью… Вскоре после нее. Я держал его на руках все это время. И лично принес их тела в жертву миру на алтаре. Именно для того, чтобы никто — слышишь, Один? — никто не мог надругаться над ними, использовав в своих целях. Чтобы никто не смог заявить, что мой сын жив. Что его кто-то украл и воспитал как собственного! — рыкнул Лафей, сжимая огромные кулаки, и из-под подошв его сапог стремительно разбежалась паутина морозного узора. — Ты слышишь меня, царь асов?! Я хоронил его лично!
     Один застыл, начиная бледнеть. Лафей злорадно оскалил клыки.
     — Что, Один? Думаешь, кого же ты притащил в свой дом? Так я отвечу тебе: я не знаю. Мы нашли его, только родившегося, лежащего в корзине, и даже снежные волки обходили спящего младенца. Он не плакал. Не просил есть. Лишь спал. Да, на одну половину он являлся ётуном. Это мы поняли. Но на вторую… Скалы и льды трескались. Понимаешь? Они… Высыхали… — прошептал Лафей, неотрывно глядя на замершего аса. — Словно из них вытягивали жизнь по капле. Мы его так и оставили на милость Судьбы.
     — Но…
     — Мой сын должен был пройти испытание холодом и одиночеством. Я так и говорил окружающим… — лихорадочно блестя глазами, шептал ётун. — Но я не говорил, что он его прошел… И что это именно мой сын лежал в скале Завета. И если тебя ввели в заблуждение слухи… — великан пожал могучими плечами. — Что ж… Судьба.
     Один закаменел, побелев. Пальцы судорожно сжались, отказываясь выпускать крошащиеся подлокотники, он уставился на обмякшего в кресле Лафея, от которого тянуло застарелой болью: оплаканной, пережитой, но все равно так и оставшейся в памяти.
     В голове набатом звучали страшные в своей жестокости слова Лафея, и ас не знал, что и думать.
     Четкая, стройная система огромного куска его жизни и всех связанных с этим периодом планов ломалась с треском, разрывая мозг на куски. Один впился взглядом в ётуна, судорожно выискивая хоть что-то, мельчайшие признаки того, что все сказанное — ложь, и не находил. Лафей утомленно развалился в кресле, словно воин, переживший тяжелейший бой и коварную рану, грозящую отправить его на тот свет, вот только было видно, что выплеснутое в истерике оздоровило ётуна, веками прячущего внутри эту тайну, гниющую, словно нарыв.
     И теперь, когда этот нарыв прорвало и гнойник вытек, Лафей оправится от пережитого и сможет идти дальше, становясь сильнее с каждым шагом.
     А вот сам Один… Ас рыкнул, разжимая неслушающиеся пальцы, выпрямил спину, звякнув кольчугой. Закаленный тысячелетиями правления разум стряхнул с себя паутину шока, заработав на полную мощь. Царь спешно отбрасывал от себя ощущение измазанности в грязи, унижения и ненависти к так жестоко посмеявшемуся над ним сопернику. Он не хотел думать о том, что сам виноват в сложившейся ситуации, что это именно он, движимый желанием растоптать врага еще сильнее, услышав краем уха шепот о том, что у Лафея родился наследник, который должен будет пройти традиционное испытание, помчался искать и нашел младенца.
     И собственная ненависть толкнула его в ловушку: на ребенке-то не было написано, что это именно сын Лафея. Не было и особых примет — подумаешь, наполовину ледяной великан! На вторую, вроде, ас — значит, это должен был быть сын Лафея.
     Должен.
     Но не был.
     Долгая интрига, когда-то начатая на ледяных пустошах, неожиданно привела непонятно куда. Но об этом он подумает позже. Сейчас, после эпичного провала, надо срочно решать проблемы, накапливающиеся одна за другой. И решать, чем он будет расплачиваться… Особенно после такого.
     Если бы проблема была только в неожиданно резвых покойниках, то Один и не подумал бы идти на поклон к врагу: он сам передавил бы покойников, загнав туда, откуда вылезли. Да, медленно. Да, тяжело. Да, были бы жертвы среди подданных. И что? Не в первый раз обошелся бы своими силами.
     Увы, все обстояло гораздо печальнее. Вместе с драуграми распространялась и зараза — Костяная лихорадка, и до эпидемии было рукой подать. А еще Малекит со своими головорезами — Один помнил, как тщательно темные альвы зачищали селения и города. Там не оставалось ничего живого. И если Малекит каким-то образом создал союз с Хель… От одной мысли прошибал холодный пот.
     А ведь еще участились случаи смерти асов, занимающихся магией. И… Проблемы, проблемы… С досадой скрипнув зубами, Один в очередной раз пожалел, что так и не решился встретиться с Локи. Но в очередной раз нашел отговорку, и даже важную, а потом навалилось, пришлось идти к Лафею, и вот результат. Можно согласиться с утверждением, что неведение — благо.
     Лафей хмыкнул, лениво наблюдая за попытками Одина взять себя в руки и сохранить лицо, не скатываясь в банальные обвинения во лжи и просто в истерику. Сейчас старик поступает просто и незатейливо: меняет планы на ходу, откладывая выяснение происхождения Локи на потом. Сейчас это не так важно, как отыскать альтернативную плату.
     Ледяному великану хотелось смеяться: долго, злорадно глядя прямо в лицо лживому уроду, поступающему по желанию левой пятки, оправдывая государственными интересами собственные эгоистичные примитивные позывы.
     Но и на Одина нашлась управа. И пусть для этого пришлось прождать почти тысячу лет, Лафей не жалел ни об одной минуте ожидания.
     Он помнил, как стоял среди скал и смотрел на аса, воровато подхватившего корзинку с младенцем, мирно спящим среди тихо потрескивающих скал, покрывающихся тончайшими трещинами. Как рвало душу понимание, что там мог быть его сын, которого только смерть избавила от незавидной участи разменной монеты. Тогда им владели горе и отчаяние, но Лафей все равно не мог не ощущать злорадства: его враг сам, своими руками, тащил к себе в дом чудовище.
     Маленькое и слабенькое, на первый взгляд, но шаманы, все как один, захлебывались ужасом и, глотая слова, умоляли Лафея не трогать спящего малыша. А ведь у него самого, ослепленного потерей, мелькнула мысль заменить умершего сына так нежданно появившейся копией.
     Они были похожи: оба — полукровки, и возможно, Лафей поддался бы временному помешательству, принял рожденного непонятно кем малыша в семью, объявив своим сыном, вот только ладони все еще хранили запах крохотного тельца — от его ребенка пахло молоком, а от подкидыша — чем-то странно неуловимым, словно от близко ударившей в скалу молнии, и этот аромат заставлял желудок скручиваться от ужаса.
     Именно тогда, провожая взглядом уходящего через Биврёст Одина, Лафей впервые решил пустить все на самотек. Он впервые не строил планы, не прикидывал, как можно использовать знание о случившемся, полностью положившись на милость Судьбы с несвойственным ему фатализмом. И не ошибся в своей стратегии.
     Он лишь следил за Локи: слушал отчеты соглядатаев, собирал слухи, пару раз даже сам выбрался поглядеть на занявшего чужое место подкидыша. И отлично видел, что правильно сделал, позволив врагу забрать малыша.
     Локи был чужаком.
     Если изначально он и родился наполовину ледяным великаном, наполовину асом, то чем дальше, тем больше он менялся, словно вытравливая из себя все признаки родителей. Чуткое обоняние Лафея, присущее всем гримтурсам, исправно сообщало, что нет в запахе Локи ноток морозной свежести — отличительной черты всех ледяных великанов. Да и привкус металла, присущий асам, тоже потихоньку выветривается, заменяясь все тем же ароматом грозы.
     От Локи пахло молниями и песком, вызывая ассоциации с прокаленной безжалостным солнцем пустыней: Лафей как-то бывал в Мидгарде и на всю жизнь запомнил краткий вояж в пески и свой дикий, инстинктивный ужас, от которого едва не забился в припадке.
     Пустыня была абсолютно чуждым местом для привыкшего к холоду обитателя ледяного мира, и Локи тоже был чужаком. Лафей представления не имел, как так получилось, почему потомок гримтурса неожиданно стал Повелителем Огня, как потом выяснилось, но он четко знал одно: перед ним чужак.
     А когда шамана, взятого на четвертую и последнюю попытку наблюдения за Локи, вывернуло наизнанку от одного взгляда на вспыхивающие на черном лезвии необычного копья, выкованного руками парня из обломка рога Сурта, руны, Лафей бросил все попытки понять происходящее и больше ни разу не видел князя, довольствуясь отчетами шпионов.
     И если честно, ни разу об этом не пожалел.
     Локи — или как бы он себя ни называл — чужак. Опасный и непредсказуемый. Лафей совершенно не хотел стать ему врагом. Другом? Тем более. Его вполне устраивает нейтралитет, и чем дальше он от Локи, тем лучше. Особенно теперь, когда правда так нежданно-негаданно вылезла на свет из тысячелетней тьмы.
     И что самое приятное для Лафея, инициатором стал не он. Теперь все ледяные глыбы посыпятся на Одина, так не вовремя — или вовремя, как посмотреть — раскрывшего лживую пасть.
     Смотреть, как корчится царь асов, благодаря целенаправленным усилиям которого Ётунхейм едва не вымер, было приятно. Вдвойне приятно было понимать, что все это — результат усилий самого Одина. Втройне — что теперь асу придется еще и заплатить за частичное устранение последствий его собственных ошибок.
     Лафей, не скрываясь, счастливо вздохнул, расплываясь в алчной ухмылке.
     — Так чем заплатишь, Один? Ну же, не томи.
     Глаза аса налились кровью.
     ***
     — Отец, — Тор приветливо кивнул, откладывая в сторону книгу с аккуратно заложенной закладкой. Один молча расстегнул пряжки, содрал с себя панцирь и кольчугу, разложил оружие по подставкам и рухнул в кресло, жалобно скрипнувшее под тяжестью его тела. Покосился на книгу, которую вставший сын невозмутимо подхватил, словно это было привычно: таскать за собой источник знаний. На краткий миг Один словно увидел, как светлеют золотистые волосы, становится менее массивным тело, а на узком лице мелькает неопределенная улыбка.
     Обман зрения.
     Отмахнувшись от некстати всплывшего воспоминания, Один потер пальцами переносицу, пытаясь унять навалившуюся мигрень и собраться.
     — Что-то случалось в мое отсутствие?
     — Хвала Норнам, ничего, — слегка наклонил голову Тор. — Неупокоенных пока сдерживают, два поселения эвакуировали. Отец… — Тор замялся, широкая ладонь нервно огладила рукоять висящего на поясе Мьёльнира, с которым он не расставался. — Как прошла поездка?
     — Замечательно, — кисло процедил Один, едва сдерживая раздраженный рык. — Лафей направит шаманов.
     — И во что это обойдется? — в глазах Тора светилось здоровое подозрение, вызвавшее у Одина еще одну горькую мысль: а раньше сын и не подумал бы спросить о цене.
     От мысли о том, что придется отдать за упокоение кладбищ — с гарантией, естественно, — а также за ритуалы, препятствующие поднятию непотревоженных покойников, Один едва не плюнул на пол от избытка чувств. Скрипнув зубами, царь раздраженно накинул на себя теплый плед из толстой шерстяной ткани, вытканной нежными руками его прекрасной супруги, и уставился на вспыхнувшее под его взглядом пламя в очаге. Танцующие огненные языки живо воскресили в памяти счастливое лицо Лафея, предвкушающего получение платы за помощь.
     — Отец? — нахмурился Тор, обеспокоенно подойдя ближе. Один прищурил единственный глаз, утомленно откинулся на спинку, потер загрубевшими ладонями лицо.
     — Чашу, — прошипел он сквозь зубы. Тор озадаченно моргнул.
     — Какую?.. — неожиданно в глазах Тора мелькнуло понимание. — Ту самую?
     — Да! — рявкнул вновь взбесившийся царь, откинул плед и, тяжело поднявшись — не мальчик уже скакать туда-сюда — принялся мерить шагами помещение, не в силах остановиться. Его сжигало бешенство, руки тряслись от осознания, что придется не забрать, а отдать.
     Тор поскреб подбородок.
     — Но… зачем?
     — Я предлагал разное, — процедил Один, резко остановившись, впиваясь тяжелым взглядом в сына. — Золото. Драгоценности. Артефакты.
     Тор замер, внимая отцу, вглядываясь в лицо, вслушиваясь в интонации.
     — Я предлагал… Неважно, — оборвал сам себя ас. — Я даже предложил Драупнир.
     Тор изумленно хмыкнул. Драупнир. Одно из Сокровищ — как называли эти изделия, родившиеся из спора Брока и Эйтри с Локи о том, кто из них лучше в кузнечном деле. Гномы создали три вещи: золотое кольцо Драупнир, приносящее своему владельцу каждую девятую ночь еще восемь таких же, вепря Гуллинбурсти и Мьёльнир.
     Мьельнир, всегда возвращающийся к своему владельцу, достался Тору. На вепре разъезжал Фрейр: проклятущая скотина с золотой щетиной и огромными клыками носилась как укушенная, с огромной скоростью — кони угнаться не могли. Драупнир забрал Один — опоясавшись поясом из колец, можно было стать неуязвимым. Не абсолютно, но почти.
     Чашу…
     Чашу спрятали в сокровищницу, и ее доставала только Фригга — лишь ей не жгла пальцы маленькая пиала. Небольшая, с маленькое яблоко, гладкая, без узоров — шар со срезанной верхушкой.
     Совершенно простая, а взгляд оторвать невозможно.
     На нее любовались часами — в ее недрах жил неугасимый огонь.
     — Но зачем? — изумился Тор, вспоминая все, что говорил Локи о своем шедевре. Ведь одним из критериев победы была полезность, а не только красота. Локи тогда выиграл: Скидбладнир — корабль, способный плыть по морю и суше, который можно сложить в мешок; Слейпнир — восьминогий конь, доставшийся Одину — хоть как-то укротить эту скотину оказалось под силу лишь царю; наконец, Чаша Огня — крохотная вещица, растапливающая вечные льды и прогревающая почву.
     Тор поджал губы, понимающе кивнув.
     — Ясно.
     Ему действительно стало ясно: Лафей был прежде всего правителем. И, как правитель, обязан был следить за процветанием подданных. Ларец Бурь, вернувшийся на родину благодаря идиотизму Тора, немного поправил положение, смягчив климат, долгое время лишь ухудшавшийся, но этого было откровенно мало. Пройдет не одно столетие, прежде чем планета вернётся к тому, что было тысячу с лишним лет назад. А ётуны живут здесь и сейчас. Им надо есть, пить, растить детей… Чаша прогреет почву, даст возможность собирать урожаи. Она — воплощенное будущее в руках Лафея.
     Если только он сможет удержать это чудо в ладонях.
     Слегка улыбнувшись — раньше он и не подумал бы о таком, — Тор посмотрел на вновь усевшегося в кресло отца. Одина подоплека появления Чаши явно не интересовала: этим артефактом асы не воспользовались ни разу — нужды не было. Так и стояла на полке красивой вещицей. Одина бесила мысль, что придется платить. Не получить даром, не украсть, не отобрать у врага, не забрать как виру или дань.
     Отдать.
     Вот что терзало Одина.
     Да, о таком Тор до обучения у Локи тоже и не подумал бы.
     — Гарантии хоть будут? — вздохнул Тор. Один кивнул.
     — Лафей не обманет, — тяжело произнес он, глядя в очаг. — Это…
     Тор понимающе кивнул. Действительно, царю ётунов нет необходимости врать или как-то нарушать договоренность. Он из кожи вон вылезет, но выполнит все идеально — еще один повод укусить врага. Показать превосходство… Впрочем, своему отцу Тор не сочувствовал и при этом злиться на Лафея не спешил.
     — Чашу жаль, конечно, — пожал плечами Тор, — все-таки одно из Сокровищ… Что поделать. Можно попросить Локи, вдруг еще одну сделает? У брата настоящий талант! — восхищенно произнес он. Один как-то странно дернулся, на миг закаменев, но тут же с явным усилием взяв себя в руки.
     — Да, — голос отвернувшегося к огню Одина был странным. — Твой… брат… очень талантлив. Иди, сын. Я устал.
     Тор ушел, оставив отца предаваться тяжелым размышлениям. Восхищение сына напомнило царю разговор с Лафеем. Теперь, в тиши своих покоев, Один мог обдумать заявление ётуна и понять, что же он чувствует и чем ему это грозит.
     Чувства…
     Чувствовал себя царь обманутым. Обворованным. Наивным простачком, узнавшим, что являлся лишь пешкой в чужих планах. Он-то думал, что закрутил интригу, подобных которой нет и не будет. Долгую, на века, ту, которая однажды раздавит ничего не подозревающего врага многотонной глыбой: медленно, так, что слышишь, как трещат и ломаются под давлением кости и лопается плоть. Вместо этого лавина обрушилась на него самого, снеся не только его, но и все планы.
     Лафей смеялся ему в лицо, пришлось заплатить за то, что обычно Один получал даром, и как теперь выкручиваться — непонятно. Чашу придется отдать — это даже не подлежит обсуждению, ведь торговаться не получилось. Разве можно сравнить сына, наследника, и какие-то жалкие золотые монеты или драгоценности? Один предложил — но лишь один раз, понимая несопоставимость предлагаемого вознаграждения, сразу переходя к Сокровищам: Драупнир, Скидбладнир, Гуллинбурсти, Чаша. Слейпнир, Гунгнир и Мьельнир упомянуты не были: с ними Один не расстался бы, даже если б весь Асгард вымер. То, что у остальных Сокровищ есть владельцы, царя не волновало, выбор Лафеем Чаши даже обрадовал, если честно. Мелкая посудина шла в руки лишь Фригге, которая использовала ее как банальную грелку — рожденная в гораздо более теплом Ванахейме женщина часто мерзла.
     Тут Один проблем не видел. Впрочем, если б Лафей выбрал что-то другое, то и тогда отобрал бы, обосновывая благом Асгарда, и все. А Чаша… Еще не факт, что ётун сможет с ней совладать.
     Эта мысль развеселила, но уже следующая вновь вогнала царя в раздражение.
     Локи.
     Так неожиданно открывшаяся правда о происхождении его приемного сына сломала все планы и расчеты, которые Один все-таки делал, невзирая на уход Локи в Мидгард и его полное нежелание возвращаться в Асгард. Но если раньше можно было оправдать такое поведение банальной обидой или взыгравшей гордостью, то открывшиеся факты заставили пересмотреть свое мнение.
     Если честно, Один приемного сына не любил. Поначалу, когда тот был еще мелочью, грел душу тот факт, что удалось украсть сына врага и воспитать как своего. В духе настоящего асгардца. Локи был ценным призом, и это приносило радость, пусть и с оттенком злорадства. Но чем дальше, тем больше прорастали подозрения и опаска, в наличии которой Один не хотел признаваться даже самому себе.
     Локи воплощал все то, что Один хотел видеть в собственных детях, особенно в Торе, уступавших приемышу по всем параметрам. Он всегда был лучше. Умнее, хитрее, сильнее… Это раздражало, а поездка в Муспельхейм окончательно убила все то положительное, что Один испытывал к Локи, превратив постоянные смутные подозрения непонятно во что.
     Уход Локи из Асгарда принес некоторое облегчение, но на самом деле лучше не стало. Родные дети все равно не могли сравниться с ушедшим на вольные хлеба приемышем, вновь вызывая лишь раздражение. И только сейчас Один начинал понимать, что же его беспокоило и смущало.
     Локи никогда не называл его отцом. Фриггу звал матерью, это да. Его же — только Всеотцом, и никак иначе. Чести называться братом удостоился лишь Тор — остальным не так повезло. Словно Локи знал… Уж слишком иронично смотрел он зачастую. А еще была масса мелочей, тогда воспринимавшихся нормально, пусть и со скрипом, но вот сейчас…
     Откуда у потомка ледяного великана и аса, насколько можно было понять, взялись такие мощные способности к магии огня? Локи танцевал в лаве, словно муспель, и не испытывал никакого дискомфорта от жара кипящего камня. Повелителем Огня его назвали вовсе не из лести… Кто научил Локи создавать чудеса и чудовищ?
     Один помнил свой восторг, когда гномы показали ему Гуллинбурсти: огромный, почти с лошадь, кабан, с золотой щетиной, мощными клыками и острыми копытами, обгонявший ветер. Он стал ездовым животным Фрейра, а Одину достался Слейпнир — под непонятную усмешку Локи.
     Как же Один намучился, пытаясь оседлать здоровенного восьминогого жеребца! У него оказался мерзкий характер, как у создателя, и силой заставить подчиниться не вышло. Пришлось упрашивать… Ас прекрасно помнил, как, измученный попытками укротить чудовище, сел прямо на небрежно брошенное на землю седло и принялся втолковывать навострившему уши коню, что не желает ему навредить. Пришлось обещать, уговаривать, тащить вкусности и сделанную специально для Слейпнира золотую упряжь, которую тот внимательно осмотрел, словно привередливый ценитель. Доказывать!
     Слейпнир до сих пор не стесняется пинать и кусать, если что-то ему не по нраву. А Одину пришлось смириться — зависть в глазах окружающих стоила этих мучений.
     И это самое очевидное, а сколько мелочей отличали Локи от остальных!
     Тяжело выдохнув, Один встал, скинул плед и потащился в спальню, чувствуя, как гудит голова от всех этих размышлений, отмахиваясь от дурных предчувствий. А ведь была пара моментов, когда в Локи проступало что-то чудовищное… Недаром Лафей обронил слова об умирающих льдах.
     Но размышлять об этом не хотелось, в последнее время неприятности сыпались одна за другой, неожиданно зашевелились те, о чьем существовании он уже и думать забыл, и планировать разговор с Локи сил не было.
     Не говоря уже о встрече.
     ***
     Лафей взятые на себя обязательства выполнил от и до. Все внезапно ставшие слишком оживленными кладбища были упокоены, всех мертвяков загнали обратно в могилы, провели ритуалы, препятствующие повторению этой ситуации.
     Лихорадку тоже остановили, хотя жертвы начали исчисляться сотнями, но здесь не до сантиментов. Хорошо, что остальных не коснулось: и так пришлось буквально выжигать поселения с зараженными, чтобы зараза не пошла дальше.
     Один передал Чашу — в коробке, не желая позориться под негодующим взглядом Фригг, ревниво наблюдая, как благоговейно Лафей открывает крышку, и отсветы танцующего в Чаше пламени падают на синюю кожу и подсвечивают рубиновые глаза.
     Великан лишь молча захлопнул крышку, отвернулся и отправился домой — хоть что-то сказать он посчитал откровенно лишним. Фригга тоже молчала, угнетая своим нескрываемым недовольством Одина.
     — Это был подарок, — тихо произнесла царица, кутаясь в теплую накидку. — Мне.
     — Жизни подданных в обмен на грелку для рук, — нахмурился Один, и Фригга встала, расправив плечи.
     — Ты даже не спросил, — упрекнула мужа царица. — Я устала.
     Женщина вышла, гордо вскинув голову, оставив Одина в счастливом облегчении — скандал так и не начался. Тор, присутствовавший на передаче платы, тоже промолчал с самым равнодушным видом.
     ***
     Фригга отмахнулась от свиты, быстрым шагом направляясь к Мосту. Ее душили слезы — потеря одного из подарков Локи неожиданно сильно задела, хотя, как царица, Фригга понимала, что в этой ситуации не до сантиментов. Однако ее расстроила не столько передача Чаши в чужие руки, сколько самоуправство супруга. В очередной раз!
     Хеймдаль лишь поклонился и молча открыл путь: терпение женщины лопнуло, и она с легкостью ступила на Мост, готовясь увидеть своего самого любимого сына — хотя она никогда не признавала этого вслух.
     Местность была незнакомая, воздух гудел от магии и еще чего-то, Фригга успела сделать лишь шаг, как напротив возник Локи: непривычно одетый, повзрослевший — но тем не менее все так же любящий ее — его улыбкой можно было зажечь звезду. Он подхватил смеющуюся и плачущую одновременно мать на руки, а уже через мгновение усаживал ее в кресло, отдавал распоряжения засуетившимся слугам, щелчком пальцев разведя огонь в огромном камине.
     Фригга с нежностью перебирала волосы ластящегося, как огромный кот, сына, сумбурно рассказывая обо всем, что произошло с ней за эти годы. Локи щурился, едва не урча, кивал, подбадривал, успевая и предложить что-то вкусное, и поцеловать тонкие пальцы, чешущие ему голову, и развеселить метким саркастичным замечанием. На рассказе о потере Чаши он нахмурился, глаза на миг изменили цвет, пожелтев.
     — Всеотец в своем репертуаре, — недовольно скривился Локи. — Любит быть добрым за чужой счёт. Это был подарок тебе. Не ему. Не Асгарду. Лично тебе. Я понимаю причины и расклад, но не одобряю его поведения. Он должен был как минимум посоветоваться с тобой, а не решать единогласно за твоей, мама, спиной. С Лафеем я ещё поговорю. А пока… — сидящий у ног Фригги сын поднял голову, — не дело, что твои прекрасные руки мёрзнут. Впрочем, таскать с собой тяжести тоже не вариант, пусть и красивые. Я тут подумал и решил, что тебе нужно что-то… самоходное.
     — Это как? — удивилась Фригга. Локи пакостно улыбнулся.
     — Тебе нужен питомец. Такой, который всегда будет рядом, согреет, развеет тоску и грусть, который способен обиходить себя и защитить тебя. Проще говоря… Тебе нужна кошка.
     — Во дворце есть пара кошек… Валькирии держат.
     — Это не те кошки. Тебе нужна особая! — Локи встал, коротко позвав: — Шуша! Кис-кис!
     Дверь приоткрылась, в комнату просочилась… Если это кошка — то Фригга готова была заставить супруга съесть его собственную бороду: здоровенная, по пояс Локи, тварь песочного цвета с красноватыми полосками на коротком, удивительно густом мехе, длинным раздвоенным хвостом, загнутыми серпами когтями и четырьмя глазами. Она издала низкий звук, приближаясь, скаля в широченной улыбке несколько рядов острейших зубов.
     Фригга потрясённо распахнула глаза, разглядывая потирающееся о Локи чудовище, басовито замурчавшее, закатывающее от восторга черные, без белков, глазки.
     — Это что? — слабым голосом спросила Фригга, осторожно протянув руку, о которую тут же потерлись, выпрашивая ласку. Локи мечтательно вздохнул.
     — Когда-то, когда я был маленьким, я очень хотел кошку. Но все не получалось… Вот. Исполнил детскую мечту.
     Удивительно мягкое пушистое страшилище брякнулось на бок, затарахтев ещё громче. На домашнюю мурлыку оно было похоже в самую последнюю очередь, но если Локи сказал, что это кошка — значит, кошка. Пусть и весит минимум двадцать стоунов****.
     — А почему Шуша? — полюбопытствовала Фригга, почесывая маленькие круглые ушки.
     — Потому что «Счастье», — улыбнулся Локи. — Шуша теперь твоя. Будет мурчать, греть тебе руки, если что — покусает нахалов, желающих странного.
     Фригга оценила широту пасти — такая лошадь перекусит одним движением.
     — А чтоб вам не было скучно, сейчас позову Мурчика.
     Локи поймал взгляд матери и торопливо добавил:
     — Не волнуйся, нексу очень ласковые!
     — Как-то не сомневаюсь, — ошеломленно пробормотала Фригга. Присоединившийся Мурчик был немного темнее и крупнее — Фригга запросто смогла бы использовать его как лошадь, только ноги подобрать. А еще был очень ласковым: урчание пробирало до костей.
     — Кошачье мурлыканье полезно для здоровья, — пояснил Люк, легко отпихивая пытающееся взгромоздиться на него животное. — Они очень преданные… И служить будут только тебе.
     Фригга окинула внимательным взглядом пытающихся казаться совершенно неопасными ручных чудовищ, выращенных сыном специально для нее — что наводило на размышления — и с любопытством поинтересовалась:
     — Чем их кормить?
     — Врагами, — лаконично ответил Локи, улыбаясь не хуже нексу, и Фригга сразу поняла, что в данном случае в шутке есть лишь доля шутки. Скорее всего, очень малая часть. — А вообще мясом. Они прекрасные охотники, выведут всех мышей.
     — Не сомневаюсь, — хихикнула Фригга. — Они так же любят лазить по помойкам, как обычные кошки?
     — Увы, — развел руками Локи. — Есть такой грешок. Везде хотят залезть, всюду хотят сунуть любопытные носы. Скучно тебе с ними не будет.
     — В этом я уверена, — улыбнулась Фригга, целуя сына в щеку. — Спасибо.
     Проводив мать к Биврёсту, Локи помахал рукой. Улыбка сползла с лица, вокруг радужек стремительно растеклись алые кольца. На короткий свист подбежало еще пяток нексу.
     — Ну что, котятки, пошли поиграем?
     Иллюзия сползла, открывая черную броню. Кольцо на пальце вспыхнуло, перенося Люка на ледяные просторы Ётунхейма вместе с ворчащими и топорщащими вылезшие из шерсти иглы нексу.
     ***
     Лафей зачарованно смотрел на Чашу, стоящую на столе. От крохотной вещицы шло нежное тепло, в которое хотелось завернуться, словно в одеяло, закрыть глаза и наслаждаться часами.
     Вот только взять в руки хрупкую, на первый взгляд крохотную Чашу, которую Лафей запросто мог спрятать в кулаке, великан не мог. Артефакт мгновенно раскалялся, обжигая пальцы, и перетерпеть — не вариант: когда мясо обугливается, руки тянуть не тянет.
     Издевательство и насмешка: Один отдал Чашу, вот только воспользоваться ею было невозможно. Лафей еще раз попытался, отдернул руку и уронил лицо в ладони. На глаза наворачивались злые слезы. Ётунхейму необходима Чаша, они балансируют на грани вымирания, и видеть спасение для своих подданных, не имея возможности воспользоваться… Жестокая насмешка. Как раз в духе…
     Лафей вскинул голову, не понимая, что его испугало, и шеи тут же коснулось длинное черное лезвие со вспыхивающими на нем золотыми письменами. Тело сковало невидимыми путами. Ётун дернулся, сразу понимая — бессмысленно, и обреченно констатировал:
     — Локи.
     — Приветствую, царь Лафей, — промурлыкал приятный мужской голос из-за спины, а потом его обладатель встал напротив, небрежно отведя копье в сторону. Великан таким великодушием не обманывался: стоит Локи захотеть, и его гибель неизбежна. Незваный гость скользнул янтарным взглядом по так и стоящей в открытой шкатулке Чаше.
     — Брать чужое без спросу может быть вредно для здоровья, — любезно просветил он стиснутого Силой великана, на ногу которого уже начало нехорошо посматривать сразу четырьмя глазами неизвестное Лафею животное, похожее на кошку из ночного кошмара. Еще одно подошло ближе, шумно обнюхивая коленку. Царь сглотнул, прикинув перспективы ближайшего будущего.
     — Это была честно заработанная плата, — попытался хоть как-то оправдаться Лафей. — Она… Ты можешь забрать мою жизнь, но оставь Чашу. Прошу.
     Локи поднял бровь, небрежно потрепав по ушкам трущуюся об его бедро нексу.
     — Поясни.
     — Мы… вымираем, — тяжело выдохнул ётун, вываливая все как на духу. Сейчас не время и не место для пестования гордости. Сейчас ему надо выжить — и правда может помочь. — Ларец слишком долго отсутствовал. Наш мир стал к нам слишком суров… Мы вымираем. А Чаша — это шанс. Надежда.
     Локи бросил на Лафея проницательный взгляд, кивнув. Лжи он не чувствовал. Абсолютно.
     — Кем были мои родители? — неожиданно спросил Локи. Лафей изумленно вздрогнул, но тут же скривился.
     — Мы не смогли узнать. Да и если честно… Не хотели знать.
     — Ты мог оставить меня себе… — глаза Локи походили на лавовые озера. — Так почему же?
     — Ты был слишком опасен. Я боялся… — Лафей замялся, пытаясь описать те смутные ощущения, что испытывал, стоя возле корзины со спящим младенцем. — Льды умирали вокруг тебя.
     Локи медленно кивнул, кошмарные кошки, начавшие лизать ступни великана, словно пробуя их на вкус, отошли в стороны.
     — Один знает, — неожиданно признался Лафей, плюнув на все. — Он хотел представить тебя моим сыном, украденным во…
     — Я помню, — холодно оборвал его Локи. — И рассуждения Всеотца вслух — тоже.
     Великан заткнулся, не зная, что сказать. Локи провернул копье, превращая его в меч со слишком длинной рукоятью, щелкнул пальцами, подзывая нексу, порыкивающих на пленника. Протянул руку.
     Чаша влетела в ладонь, вспыхивая нежно-голубым пламенем. Сковывающие невидимые путы исчезли, Лафей рухнул на колени, трепетно ловя небрежно брошенный ему артефакт.
     — За это я потребую многое, — острие копья коснулось подбородка великана.
     — Что именно? — Лафей прижал к груди мгновенно согревшую его Чашу, проглатывая рвущиеся с языка слова. Надо твердо и четко знать, что именно хотят взамен. Нельзя заявить: «Что угодно» — тогда с Локи станется забрать себе все, включая всю планету и ее жителей.
     — Союз на год.
     — Не против блага Ётунхейма, — отрезал великан.
     — И еще, — Локи подошел ближе. — Пять черенков каменных роз. Моя мать была огорчена переходом ее собственности в чужие руки.
     Лафей молча кивнул. Союз. Каменная роза — живой камень, жуткая редкость. Стоят даже не состояние… Но за Чашу можно и их найти.
     — Хорошо, — подвел черту Локи. — Царь Лафей…
     Гость исчез, и великан без сил повалился на пол, прижимая к себе спасение целого мира.
     *Хатшепсу́т — женщина-фараон Нового царства Древнего Египта из XVIII династии. Носила титул царя.
     **В контексте тибетского буддизма Пхур-Бу (от тибет. «колышек» или «гвоздь») — ритуальный кинжал, используют для изгнания злых духов.
     ***Тобгял — бог-хранитель (тибетское).
     ****Стоун — мера веса. 6.35 кг

Глава 11. Ласковое слово и кошке приятно

     «Джентльмен — это тот, кто назвал кошку кошкой, даже если он об нее споткнулся и упал».
     Это забавное высказывание, услышанное в Мидгарде, Тор вспомнил сразу же, как только увидел мать, ласково поглаживающую здоровенное страшилище, отдаленно похожее на кошек, которых нежно любили валькирии. Оно громко мурлыкало, закатывало в восторге глазки — обе пары, — подставляло голову, спину, пузико, скребя когтищами по полу, лизало Фригге тонкие пальцы, тыкалось лбом и вообще всячески показывало свою радость.
     Второе в это время сосредоточенно нюхало затылок Тора, споткнувшегося о длинный раздвоенный хвост — ас мог поклясться, что гнусная тварь ловко подцепила его этим самым хвостом за щиколотку, захлестнув концами — и он еле подавил порыв позорно взвизгнуть, отбиваясь Мьёльниром.
     — Мурчик! — укоризненно нахмурилась Фригга, и чудовище послушно отошло, напоследок пройдясь по лежащему Тору мягкими лапами с удивительно острыми когтями. — Сынок… Ты не ушибся?
     — Нет, — буркнул Тор, осторожно вставая. — Откуда у тебя… это?
     — Правда прелесть? — лукаво улыбнулась Фригга, почесав и второе шерстистое страшилище. — Локи подарил.
     — Ах Локи… — протянул Тор, глядя на неожиданные подарочки другими глазами. — Я мог бы и догадаться.
     Действительно. Мог бы и догадаться. Уж слишком отличались эти твари от фауны Асгарда или Мидгарда… Да и остальных планет. Было в них нечто… чужеродное. Кроме того, исходящая от них магия…
     — Для чего? — Тор сел в кресло, наблюдая за удивительно ласковыми четырехглазыми монстрами.
     — Руки греть, — пояснила Фригга. — Локи не понравилось, что Чашу отдали.
     Тор понятливо кивнул: он отлично знал трепетное отношение брата к личной собственности, в том числе и подаркам.
     — И не только, — туманно высказалась Фригга. — Впрочем, я давно хотела кошку, но… Сам понимаешь.
     Тор понимал. Рядом с Одином постоянно находились вороны и волки, распугивающие все живое просто из любви к искусству.
     Поэтому и валькириям приходилось постоянно приглядывать за своими пушистыми любимицами, иначе можно было легко и просто их лишиться. Сам Один на такие мелочи совершенно не обращал внимания.
     Теперь — Тор ещё раз осмотрел полосатых тварей, не уступающих размерами мелким лошадям — придется.
     Неожиданно млеющий под ласковыми поглаживаниями Мурчик подмигнул оторопевшему асу правым крайним глазом, и Тор с трудом подавил ухмылку. Да уж. Кого-то точно ждет сюрприз.
     Уже через неделю стало ясно, что сюрприз — всем сюрпризам сюрприз. Наглые нексу вели себя так, словно решили отомстить всем, и Одину в первую очередь, за все хорошее. Превентивно и вообще.
     Хугин и Мунин не рисковали теперь пикировать с высоты, пугая, чтобы словно случайно ткнуть клювом в макушку: нексу на здоровенных откормленных воронов лишь облизывались. Волкам не повезло вдвойне — они летать не умели.
     Попытавшихся нагнуть наглых пришельцев, показав, кто тут альфа, волков ждала неожиданность: Мурчик одним изящным прыжком завалил Фреки, впиваясь в шею всеми своими зубами, недвусмысленно уперев задние лапы с выпущенными когтями в брюхо пойманного. Одно движение — и кишки вывалятся наружу. Шуша лишь злобно зашипела, припадая к земле, и волки предпочли установить вооруженный нейтралитет.
     Один тоже оказался не в восторге от постоянного присутствия возле его супруги двух наглых зубастых тварей кошмарного вида.
     Нексу не отходили от Фригги дальше, чем на пару шагов. Они сопровождали ее везде, басовито мурлыкая, спали, развалившись, у ее ног, так что Один, решивший как-то ночью навестить супругу, был крайне неприятно удивлен, когда его нежно лизнули за щиколотку, стоило ему подойти к кровати.
     Сама Фригга только посмеивалась: ее эта мелкая, но чувствительная пакость очень радовала. Царице понравилось мелко и тонко мстить за изъятый у нее без позволения — принадлежащий лично ей! — артефакт.
     Да, она банально грела о Чашу руки, так что?
     Не в этом дело, а в том, что ее в очередной раз даже не потрудились не то что спросить, а хотя бы уведомить о том, что находящаяся в ее собственности вещь необходима для блага государства.
     Фригга устала от своеволия супруга и решила хоть как-то попортить ему нервы. Ну а то, что любимый сын позаботился об этом заранее — так Локи и раньше предугадывал многое.
     Нексу оказались невероятно разумны, все понимали, да и мяукали так выразительно, что Фригга научилась прекрасно понимать питомцев. Особенно ее радовало то, что у Тора с ними сложились прекрасные отношения. Что же до прочих… Никого из них не съели и не покусали — уже хорошо.
     Фразу про врагов царица забывать не собиралась.
     ***
     Ётунхейм
     Лафей плакал.
     Тихие, редкие слезы текли по грубому лицу великана сами собой. Он плакал впервые с тех пор, как был младенцем, и совершенно этого не стыдился: перед ним и его подданными лежало будущее, освещаемое теплой, как солнце, надеждой.
     Локи оказался именно так чудовищен, как и думал великан, и Лафей мог только удивляться: неужели остальные этого не видят? Или это Один настолько слеп? Или сам Лафей просто слишком зоркий на свою беду и свое счастье?
     Визит князя в Ётунхейм, такой короткий и такой неоднозначный на первый взгляд, имел невероятные по своей силе последствия. Лафей совершенно не воспринял агрессию Локи на свой счет — князь был достаточно вежлив. Он был сильнее и не постеснялся это продемонстрировать, не перейдя черту откровенного хамства и пренебрежения. Выслушал объяснения и даже не отобрал честно заработанную Лафеем плату за упокоение кладбищ Асгарда. Хотя многие на его месте вели бы себя гораздо более грубо.
     Однако Локи не только не забрал Чашу, но и одним небрежным движением руки свел месть Одина к пшику.
     Чаша оказалась именно настолько чудесна, как говорилось в легендах и рассказах тех, кто был очевидцем состязания Локи и гномов за первенство в кузнечном деле. Крохотная чаша, помещенная в насквозь промороженную землю укрытой среди скал маленькой долины — Лафей помнил, что когда-то здесь выращивали злаки, — засияла теплым розовым цветом, и в ее глубине заплясало оранжевое пламя.
     Уже через сутки грунт вокруг чаши в радиусе двух шагов оттаял. Еще через неделю площадь увеличилась. Через месяц накрыло все поле: оно не только растаяло, но и прогрелось.
     А еще через неделю Лафей, стоя на коленях, благоговейно любовался первым проклюнувшимся зеленым ростком — давно замерзшие, превратившиеся в камни семена, когда-то так и не взошедшие, проснулись и ожили. И упорно пробивали себе путь наверх, к свету и теплу.
     Поле охраняли круглосуточно воины и шаманы, Ётунхейм гудел. Етуны, стоило Лафею куда-то пойти, смотрели на него как на спасителя или живое божество — вся планета знала, что на поле появились первые ростки. А сам царь обдумывал второй визит Локи и условия союза, предложенные князем, отлично понимая, что ему сделали предложение, отказаться от которого он не сможет.
     Да и не захочет, если честно.
     ***
     Свартальвхейм
     Бальдр плотнее запахнул плащ, спасаясь от пронизывающего до костей ветра.
     Чувствовал себя ас отвратительно: погодные условия способствовали. Ледяной, промораживающий насквозь ветер, буквально сдирающий не то что одежду, а кожу, при этом духота, как перед долго собирающейся разрядиться дождем грозой.
     Под сапогами хрустел снег, а чуть дальше виднелись торчащие из сугробов ярко-зеленые деревья с какими-то подозрительными плодами на ветках. Вдалеке к тяжёлому серому небу поднимались тонкие струйки пара и дыма: гейзеры. Бальдр слышал бульканье густой черной жижи, про запах ему и думать не хотелось.
     Мир темных альвов был так же противоречив и отвратителен, как и населяющие его аборигены, и Бальдр мечтал поскорее убраться отсюда в родной Асгард.
     За спиной раздавалось приглушённое бурчание: Тюр изливал свое негодование в окружающую среду. Слабый луч солнца скользнул по правой руке аса, растекаясь серебром. Тюр снова ругнулся вполголоса, пряча металлическую руку под плащ. Левая тоже была серебряной, вот только под броней скрывалась плоть, а справа начинка была сплошь механической, работы пресловутого Эйтри.
     Покосившись на брата, Бальдр отвёл взгляд, машинально вспоминая, скольких трудов стоило гному создание искусственной конечности. И сколько он содрал за работу с Всеотца: вялые попытки царя асов получить желаемое в дар или по минимальной цене провалились, гномы к плате за свои труды относились крайне серьезно. Пришлось Одину раскошелиться, но ас не роптал — на кону стояла жизнь его сына.
     Бальдр до сих пор не знал точно, кто лишил Тюра руки, оторвав ее по плечо, так что пришлось вживлять искусственный сустав, потому что официальная версия про злокозненное чудовище не внушала доверия. Это по малолетству он внимал всему, разинув рот и развесив уши — с возрастом пришло понимание и даже мудрость. В истории с Тюром, чудовищем неизвестного вида и коварным врагом, наложившим иллюзию, что-то не сходилось, а какая-то деталь явно была лишней.
     Ощущалось что-то этакое, но разобраться мешала позиция Одина, как-то слишком веско и авторитетно поддержавшего рассказ еле живого сына. Тюра спасли, приживив ему протез, действующий не хуже, а то и лучше настоящей руки, ну а то, что и с без того небольшой возможностью взойти на престол в туманном будущем пришлось попрощаться, так тут дело такое: чем-то приходится жертвовать. На троне не может сидеть калека, пусть и с прекрасным протезом, и пример Одина лишь подтверждает это правило: царь лишился глаза добровольно, в ходе испытаний, взамен получив дары, чья ценность многократно превышает «стоимость» органа зрения. Он не потерял, а приобрел — это тебе не отгрызенная непонятно кем рука. Если б Тюр что-то получил взамен, то никто и слова бы не сказал, а так…
     Бальдра приводило в недоумение и ещё кое-что: почему обратились к гномам, а не к Локи? Тот был и остается лучшим мастером, создающим непревзойденные шедевры. Может, и настоящую руку бы прирастил — кто знает. От Локи всего ожидать можно.
     Впрочем, не его проблемы. Брату Бальдр сочувствовал — никому такое не пожелаешь, — но абсолютно не жалел. Если не хватило мозгов удрать или еще что, то кто ему виноват? Надо здраво оценивать риски и свои силы. Услышанная когда-то в детстве лекция Локи насчет подвигов, идиотизма и просчитанных рисков упала на благодатную почву.
     Впрочем, Бальдр прекрасно сознавал, что есть в нем и подспудное злорадство: выбывание Тюра из очереди к трону его, невзирая на хорошие отношения с братом, все равно радовало, и ас не стеснялся это в глубине души признавать. Да, все знают, что Тор — наследник и первый в списке, но понимание того, что ты следующий — очень даже приятно.
     Да, технически вторым был Локи — но опять-таки все знали, что он на трон Асгарда не претендует и претендовать не собирается. Своего мира достаточно… И вот это радовало всех без исключения сыновей Одина — а если б Локи остался…
     У них не было бы ни единого шанса.
     Под сапогом Тюра лопнул лед, и Бальдр очнулся от философских размышлений. Он повернулся к брату, готовясь укоризненно отчитать, и замер: за спиной было пусто. Ни Тюра. Ни десятка асов, сопровождающих их — Свартальвхейм не самая мирная планета. На периферии сознания мелькнула мысль, что он давненько уже не слышал звука шагов охраны, и тут же пропала. Сбоку блеснуло. Бальдр заторможенно повернул голову, смаргивая внезапно выступившие на глазах слезы. Пейзаж расплылся на миг и вновь собрался в единое целое, но теперь картина отдавала чем-то ненатуральным.
     Ас сжал руку в кулак, вздрагивая от боли: острый пирамидальный сапфир, вставленный в перстень, повернутый к внутренней стороне ладони, больно уколол, развеивая морок.
     Пейзаж вновь дрогнул. В нос ударила вонь кипящей смолы, практически под ногами забулькали гейзеры — еще пара шагов, и Бальдр провалился бы в кипящую черную жижу. Где-то вдалеке послышался крик — и резко оборвался. Смола потекла к сапогам, как живая, заставив быстро отойти.
     Бальдр оскалился, концентрируясь. Глаза на миг закрылись, ас вдохнул, выдохнул, ладони раскрылись.
     От мощной фигуры во все стороны брызнул нестерпимо сияющий свет, растекаясь вокруг, словно прорвавший дамбу океан.
     Со всех сторон завизжало, Бальдр почувствовал, как под ногами подрагивает земля — мелко-мелко. Сердце размеренно билось, ас дышал, концентрируясь на поставленной перед ним задаче — выжить.
     Любой ценой.
     Сейчас перед ним неизвестность, а вокруг враги. Судьба Тюра и охраны неясна, а значит, их можно считать условно мертвыми. Такое решение поможет действовать решительно, без лишних метаний — не время рефлексировать.
     И первым делом надо очистить пространство вокруг себя.
     Бальдр дернул верхней губой, на миг показав крепкие белоснежные зубы, и резко свел ладони на уровне груди.
     — Да будет Свет!
     Вибрация от тихо произнесенной фразы заставила задрожать кости. На миг Бальдр увидел, как сквозь кожу проступает сетка вен и сосудов, а затем изливающееся из него сияние стало еще интенсивнее. Наступила тишина, единственным звуком был стук бьющегося сердца. Ас опустил веки, хотя прекрасно видел сквозь ослепительно белый свет — ему не мешало. Слух уловил дикие визги и шипение, практически сразу стихшие.
     Он медленно вдохнул, втягивая свою энергию, чувствуя, как она заполняет тело, прожигает позвоночник и концентрируется на межбровье, успокаиваясь. В солнечном сплетении пекло, кожу на груди начало щипать, как и предплечья. Там сейчас горели белым и голубым нанесенные когда-то руками Локи узоры.
     Через семь ударов сердца все успокоилось, Бальдр открыл глаза, оглядываясь. Пейзаж изменился радикально. Снег исчез, почва покрылась коркой, резко высохнув — ас видел тонкую сетку трещин. Пара гейзеров, булькающих поближе к нему, пересохла, стоящее в отдалении дерево потеряло листву и плоды. В десятке шагов от аса виднелось кольцо из странных кучек чего-то, испускающих дымок.
     Бальдр подошел, пнул камешек, метко угодивший в одну из кочек, развалив ее. Кучка осыпалась пеплом, открыв несколько белоснежных, рассыпавшихся на осколки костей. Ас огляделся — таких куч было несколько десятков. Да и дальше попадались…
     Светло-серые, почти серебряные глаза аса сощурились. Его окружали, а он и не видел. Подойдя ближе, Бальдр достал меч из заспинных ножен, поворошил несколько куч, пытаясь понять, кто это был. Не альвы, это точно. Брезгливо дернув уголком губ, ас завертел головой в попытке увидеть хоть какие-то следы, указывающие на судьбу Тюра и охранников. Осмотревшись, он смог найти лишь один смазанный отпечаток ноги, более узкий, без набоек, как на сапогах Тюра.
     Выругавшись, Бальдр раздраженно развернулся, решив вернуться по своим следам. В том, что среди испепеленных останков нет принадлежащих асам, он был уверен: Локи учил на совесть, а Бальдр был благодарным учеником.
     — Спасибо, брат, — пробормотал он, целеустремленно шагая и глядя под ноги и во все стороны сразу. — Спасибо. Теперь бы Тюра найти… Надеюсь, он еще жив. А если нет… значит нет.
     Слишком подозрительно выглядело все происходящее. Слишком. Бальдр размеренно шагал, а за ним внимательно наблюдали пронзительно-голубые, с черными белками глаза, старательно отмечающие каждое движение аса.
     ***
     Асгард
     Один поморщился, сжав пальцами переносицу. Голова болела — не сильно, но неприятно. А еще в глаз словно песка насыпали. Ас опустил тяжелые опухшие веки, мечтая об отдыхе, до которого было еще далеко: день в разгаре, надо разобрать жалобы, решить пару неотложных вопросов, прочитать донесения разведчиков и шпионов, о многом подумать, кое-что обсудить с Тором.
     Голова с каждой минутой болела все сильнее. Не выдержав, Один отбросил в сторону очередной отчет о состоянии дел в Альвхейме и застонал, уронив лицо в ладони, благо в громадном кабинете он был один — Тор еще не пришел.
     Магия лечить головную боль отказывалась, ас, который уже не мог ни на чем сосредоточиться, вызвал слугу. Через десять минут примчалась целительница с горячим отваром, Один выхлебал кубок, перебрался в спальню и рухнул в кровать, едва наскребя силы раздеться. Он кутался в одеяло, трясясь в ознобе, пока не провалился в тяжелый сон, полный мрачных образов. Он спал, не зная, что пришла озабоченная Фригга, с состраданием оглядевшая покрытое испариной бледное лицо. Потом осторожно заглянул Тор, и в приоткрытую дверь тут же просочились волки, улеглись по бокам от хозяина, согревая его собой.
     И уж тем более он не видел, как в кабинете во время его отсутствия сам собой рассыпался невесомым прахом отчет, который Один читал одним из первых.
     Утро оказалось к царю более благосклонным: он вновь чувствовал себя здоровым и более-менее бодрым. Завтрак прошел как обычно, в обмене разными новостями, Один быстро опустошил тарелку, выпил горячего травяного отвара, бухнув в чашку несколько ложек меда, поцеловал супругу в щеку и умчался в сокровищницу — позарез требовалось проверить наличие одного давно брошенного пылиться на полке трофея.
     Ас приложил руку к замку, ладонь кольнуло, решетки, а затем и толстенные двери разъехались в стороны. Один шагнул, зажмурившись, когда по слишком чувствительному после вчерашнего глазу ударил включившийся свет, а в следующий момент ас услышал хруст собственных ломающихся ребер, ощущая, как в грудь вбивается что-то большое и неимоверно твердое.
     Его просто впечатало в стену, Один выплюнул пошедшую горлом кровь. Что-то тяжело бухнуло. Еще раз. Еще. Следующий удар пробил стену — хрипящим асом. Раздались крики и топот, Один попытался стряхнуть с себя боль, тяжелую муть, навалившуюся, словно горный обвал, откатился, стараясь проморгаться. Мелькнуло что-то огромное и золотое, и до впавшего в ступор мозга дошло, что на него пошел в атаку Разрушитель.
     Царь сплюнул кровь и пару зубов, вновь перекатился, рыча от боли, вставая на колени и тут же наклоняясь влево, чтобы уйти от громадного металлического кулака, едва не врезавшегося прямо ему в голову.
     Следующий удар ас встретил раскрытой ладонью, стоя.
     Сервомоторы взвыли, пытаясь преодолеть неожиданное препятствие, Разрушитель замахнулся вторым кулаком, опуская его прямо на голову аса. Один отступил, дергая взбесившегося по непонятным пока причинам робота на себя — сила позволяла, — отбрасывая мысли о том, что сейчас при нем нет оружия: крайне удачно выбранный момент.
     Золотой исполин, покрытый гневно пылающими алым рунами, прошагал мимо, влетев в колонну и снеся ее, как игрушку. Раздался звон и грохот — на шум примчались эйнхерии, сходу атаковав угрозу.
     Получив желанную передышку, Один оперся на колонну, тяжело и хрипло дыша, морщась от боли в сломанных ребрах. Пара секунд — и царь встряхнулся, готовясь прекращать бардак. Сосредоточившись, Один попытался взять под контроль Разрушителя, навязав свою волю, но тот даже не дернулся, абсолютно не реагируя и продолжая гонять стражу.
     Ас моргнул, оторопело потерев лоб, вновь сконцентрировался… Ничего. С губ слетели слова заклинания — последнего средства. Разрушитель дернулся, замедляясь… И снова пошел в атаку на воинов. Медленнее, чем до этого, но… Он должен был полностью выключиться.
     В следующую секунду прямо в голову робота впечатался Мьельнир, отбрасывая его прочь. Разрушитель кубарем покатился, сшибая остатки колонн и стен, попытался подняться — могучую фигуру опутала плотная сеть толстых белоснежных, с нежной фиолетовой сердцевиной, молний.
     Завоняло паленым металлом, Разрушитель завопил, едва не разрывая барабанные перепонки асов своим криком, и в голову робота вновь впечатался молот. Тор с остервенело-сосредоточенным лицом метал и метал молот четко в цель, не подходя близко, одновременно продолжая сжигать Разрушителя молниями.
     Эйнхерии, что остались на ногах и не получили травмы, бдительно взяли дергающегося на полу робота в кольцо, наставив оружие, легко раненные оттеснили продолжающего пребывать в ступоре Одина подальше, начав оказывать первую помощь. Кто-то побежал за целителями, кто-то за помощью. Неожиданно Разрушитель вскинулся в последнем отчаянном усилии, упал на пол и затих.
     Тор сощурился, осторожно делая шаг вперед. Мьельнир с грохотом раздробил остатки головы, а затем вновь ударил в грудь, сквозь перекореженные пластины которой начал просачиваться дымок. Тор подхватил молот, промчался в раскуроченную сокровищницу, вылетев обратно с голубой хрустальной сферой в руке. В поверженного гиганта вновь полился поток молний, раскаляя металл, а затем ас, примерившись, бросил сферу в робота.
     Полупрозрачный шар раскололся, затапливая Разрушителя и пол быстро густеющим туманом. Металл и камень застонали, начиная трескаться и разваливаться на куски. Эйнхерии облегченно выдохнули, наблюдая, как страж сокровищницы распадается на части.
     Тор прошелся, бдительно дробя остатки Разрушителя в пыль Мьельниром, коротко отдал приказы и только после этого подошел к тяжело покачивающемуся на ногах отцу.
     — К целителям, — вынес вердикт Тор, бросив взгляд на наложенные стражами повязки. — Срочно.
     — Тор.
     — Здесь все осмотрят, — Тор волок Одина почти на себе, спеша доставить в безопасное место. — Будет проведено расследование.
     — Тор.
     — Это явно диверсия и покушение. Виновные будут найдены и казнены.
     — Тор.
     — И я обязательно проконсультируюсь с Локи. Он поможет.
     — Тор!
     — Нет, отец! Хватит! — прорычал Тор, глядя вперед. — Сколько можно?! Когда вы уже поговорите? Как малые дети!
     — Тор! — рявкнул Один, воинственно встопорщив слипшуюся от крови бороду. Тор остановился, упрямо хмурясь. Царь устало улыбнулся. — Чуть медленнее, сын. Годы мои не те, чтобы так резво бегать.
     — Прости, отец, — буркнул Тор. — Хочешь, понесу?
     Один молча отвесил своему первенцу подзатыльник, хрипло рассмеявшись.
     — Идем. Но чуть медленнее.
     — Медленнее, — согласился Тор. Один оперся на него, задумчиво усмехнувшись. Его сын вырос. И он это увидел. Наконец. Теперь и умереть не страшно.
     — И поговори с Локи, наконец! — продолжил бурчать Тор. Один скривился. Есть вещи пострашнее смерти.
     ***
     Отчет Бальдра о провалившемся походе в Свартальвхейм лишь добавил головной боли что Одину, что Тору, внимательно слушающему брата. Бальдр устало сел в массивное кресло, пытаясь вспомнить, не упустил ли какую подробность в своем рассказе. Один слегка скривился, пытаясь сесть так, чтоб не слишком болели медленно срастающиеся ребра, ноющие не то что при каждом движении, а при каждом вздохе.
     Разрушитель, так неожиданно и крайне вовремя сошедший с ума, был вещью магической: полностью автономный боевой робот, артефакт, заточенный на выполнение множества взаимосвязанных функций.
     Проблем с ним было многовато, но и пользы немало, и последняя перевешивала первую, пока Разрушитель не слетел с катушек и не погиб бесславной и окончательной смертью. Благодаря Тору, проявившему чудеса выдержки, планирования и настойчивости.
     Один, разбирая потом краткий бой с охранником сокровищницы, не мог не отметить, насколько сильно изменился стиль его сына. Если раньше Тор с молодецким гиканьем и азартом бросился бы на врага врукопашную, долбя молотом изо всех немалых сил, не думая о том, что это попросту опасно и глупо, вот так подходить к непредсказуемому противнику, то теперь его поведение радовало глаз и душу.
     Быстро. Четко. С гарантией.
     Сразу видно, кто вбивал науку в эту золотоволосую голову — успешно к тому же.
     Поморщившись от одной мысли о том, насколько же сильно повлиял Локи на Тора, Один перевел взгляд на своего второго сына. Бальдра. Князь Света — как метко и правильно назвал его когда-то Локи. В отличие от сверхактивного и азартного Тора, Бальдр всегда был спокойным, тихим и просчитывающим свои шаги наперед. Он неизменно был добрым, милосердным и ласковым… и абсолютно безжалостным в некоторых вещах.
     Вот и сейчас, рассказывая о том, что Тюра с охраной найти так и не удалось, так же как и хоть какие-то следы, Бальдр был собран и сосредоточен, не отвлекаясь на бессмысленные предположения и вздохи с ахами.
     Малекита найти тоже не удалось, невзирая на предоставленные разведкой данные, зато получилось проредить поголовье альвов и их ручных тварей, которых эти уроды натаскивали на все, что шевелится.
     Также Бальдр не смог отыскать следов Эфира, о котором тоже поползли слухи… Что Малекит его нашел, присвоил… От одной мысли о таком у Одина прибавлялось седых волос. Проклятый камень спрятал его отец, Бури, и Один понятия не имел, где именно — эту информацию ему не доверили. Впрочем, как и остальным — Бури совершенно не желал, чтобы хоть кто-то знал, где можно разжиться вещью, контролирующей одну из граней реальности. Он спрятал — лично — и промолчал, и раз не знает никто, никто не сможет найти.
     Разве что случайно, но, зная паранойю отца, Один сомневался в том, что кому-то может вот так феерически повезти — уровень удачливости такого индивидуума должен зашкаливать за все нормы и границы. Поэтому к слухам о находке Эфира Малекитом царь относился со здоровым скептицизмом, с одной стороны, а с другой — нельзя было и отбросить такую возможность. Лучше принять меры и проверить, чем наплевать и потом огрести.
     Семейный краткий совет так ни к чему и не привел, только подвел итог под неутешительными новостями: Тюр исчез; десяток асов тоже как сквозь землю провалились; на самого Одина кто-то крайне удачно совершил покушение — почти удавшееся; зашевелились вроде как втоптанные в грязь темные альвы во главе с недобитым Малекитом, которому в руки предположительно попал мощный и чрезвычайно опасный артефакт. И к этому неприятному списку стоило добавить неожиданную активность Хель — про кладбища Один не забыл. Хорошо хоть, с ётунами все было в порядке: шаткий и очень вооруженный мир был гораздо лучше открытой войны.
     Подсластить пилюлю можно было тем, что Тор стал наконец настоящим наследником Золотого Трона, в чем Один убедился лично, да и Бальдр тоже демонстрировал мозги и понимание. И прекрасные боевые навыки — справиться с альвами и их тварями нелегко даже хорошо обученному бойцу, это Один тоже знал из личного опыта.
     Впрочем, все эти плюсы и минусы бытия на вершине меркли по сравнению с тем, что Одину предстояло сделать — поговорить с Локи. И отвертеться не получится: Тор уже связался с Владыкой Мидгарда и получил разрешение прийти в гости на семейный, так сказать, ужин. От одной мысли об этом у достаточно выдержанного и умеющего держать себя в руках при необходимости Одина сжималось в желудке.
     Что поделать. Расстались они тогда не самым лучшим образом, попыток наладить общение Один так и не предпринимал, и как все пройдет, прогнозировать даже не брался, прекрасно помня, каким зловредным и злопамятным может быть тот, кого он считал сыном Лафея.
     Даже не так.
     Своим сыном. Пусть не по крови — но он принял украденного младенца в семью, вырастил, выкормил, воспитал. Дал ему имя, власть и положение. Дал все.
     И сам же дал прекрасный повод вылететь из гнезда свечой прямо в небо, которое Локи любил просто безумно. Космос, вот что удивляло Одина еще тогда, хотя он и отбрасывал это как несущественное. И жадность. Локи хотел все — и все же и получал, терпеливо выжидая. Он всегда делал все по-своему, не подчиняясь приказам и реагируя только на просьбы, и то не все. Это Один, к стыду своему, понял потом, спустя годы после ухода Локи в так называемое изгнание.
     И вот теперь, после того, как вскрылась эта мерзкая тайна, прикопанная его же руками, Одину предстояло наконец банально поговорить с тем, кого он присвоил, как вещь. И царь просто не знал, что же сказать… И стоит ли говорить хоть что-то.
     ***
     Свартальвхейм
     Тюр дернул руками, пытаясь порвать связывающие его веревки. Бесполезно. Они тянулись, скрипели, потрескивали, но тут же словно сжимались, стягивая спутанные конечности еще туже. Не так, что плоть синеет и отмирает, но так, что и не больно, и не туго, но и не порвать.
     От одного взгляда на эти путы Тюра тошнило, запах тоже радости не прибавлял. А уж знание, что послужило материалом — так и вовсе разжигало ненависть: напротив Тюра, в нескольких шагах, валялось распотрошенное, как рыба, тело одного из асов-охранников — молодого, симпатичного… Незаконнорожденного сына самого Тюра, о чем он и понятия не имел, на свою беду.
     Альвы распороли ему живот, выпотрошив заживо. Вытянули кишки и жилы, сплели из них путы. Наложили заклинания. И связали ими аса, перетянув, как окорок в коптильне — не пошевелиться. Не сбежать.
     И даже сделанная Эйтри рука не помогла.
     Тюр, дернувшись в очередной бессмысленной попытке, снова обмяк возле стены: помощи ждать неоткуда, остальные асы валяются тушами на полу, отравленные метко пущенными дротиками. И их сон скоро станет последним: Тюр уже несколько часов наблюдал, как молчаливые фигуры в черном чертят что-то на полу, рисуют кровью непонятные знаки, не похожие на руны, принесенные Всеотцом, растаскивают одурманенных пленников по местам, готовясь непонятно к чему.
     — Что, Тюр, любопытно? — проскрипел над ухом голос, похожий на карканье простуженной вороны. Тюр с ненавистью поднял голову, грызанув кляп. Малекит ехидно ухмыльнулся, от чего его лицо — трупно-белое, с неуловимо неправильными чертами и пронзительно-голубыми глазами, еще более яркими на фоне черных белков, стало совершенно отвратительным, вызывая рвотный рефлекс.
     Предводитель темных альвов окинул полупрезрительным взглядом пленника, обмотанного вонючими веревками, привязанного к вбитым в камень стены кольцам.
     — Как я рад нашей встрече… — прокаркал альв, пнув аса носком обитого железом сапога. — Ты просто представить не можешь, Тюр, всей глубины моей радости.
     Тюр что-то злобно промычал, Малекит картинно приставил ладонь к торчащему из выреза капюшона острому длинному уху.
     — Ась? Ничего не слышу! — издевательски прошипел он в лицо Тюра, наклонившись. — Неважно. Жаль, твоего отца не достать пока, но и ты можешь на что-то сгодиться, отребье.
     Тюр зарычал в кляп, альв захохотал, довольный, что нанес чувствительный укол.
     — Ты не думай, — продолжил болтать Малекит, которого от удачно проведенной операции по захвату врагов буквально распирало, — тебя никто не найдет. Твой братец вот не нашел… Да и на Хеймдалля не надейся, сюда его всевидящие глазки — вырвать бы их с корнем! — не заглядывают. И Один тебя не найдет… — ласково улыбнулся альв, продемонстрировав мощные желтоватые клыки. — Да… Не найдет. Впрочем, неважно. Скучать тебе недолго. Скоро, друг мой, — Малекит хихикнул, — ты на что-то сгодишься. Да, даже такое никчемное существо, как ты, может принести пользу. Твоя гибель поможет поразить сразу несколько целей. Одину станет грустно… Минут на пять, не больше. Подумаешь, сыном больше, сыном меньше… Таких, как ты, у него отряд, подумаешь, проредим немного! Новых наделает.
     Тюр попытался боднуть издевающегося над ним Малекита, вызвав новый взрыв смеха.
     — Кроме того, — продолжил делиться размышлениями альв, — твоя смерть задобрит сразу двух потенциальных союзников…
     Ас встрепенулся, ловя каждое слово. Альвы закончили чертить и раскладывать и окружили сложную конструкцию из тел, камней и свечей широким кругом.
     — Хель будет в восторге, — доверительно сообщил Малекит, потрепав Тюра за волосы. — Целый князь, пусть и не в полном комплекте, — он многозначительно указал глазами на искусственную руку аса, — и еще неполный десяток рыбешки поменьше. Думаю, ей будет приятно. Знаешь, это как букет цветов для прекрасной дамы: если правильно подобрать, можно составить целое послание… — Малекит мечтательно сощурился, явно что-то вспоминая. — И что самое приятное, это послание прочитает не только она…
     Вошедшие в зал альвы приволокли на цепях здоровенного черного волка, бешено рвущегося на свободу. Распяли в центре начерченной рядом с основным рисунком многолучевой звезды, приковали к полу. Один из альвов занес над головой меч, и Малекит, с легкостью одной рукой оторвав Тюра от пола, потащил пытающегося сопротивляться аса на приготовленное для него место.
     — Да, — выдохнул Малекит, давая отмашку. Альв одним ударом срубил волку голову, пригвоздив затем тушу к полу мечом. Круг из то ли жрецов, то ли магов пришел в движение: клинки опустились разом, пронзая сердца одурманенных асов. Малекит подхватил голову волка, поднял вверх, гортанно выкрикивая заклинания. Кровь, текшая из ран, начала собираться возле волчьей туши, напитывая ее, заставляя расти. Цепи затрещали, Малекит резанул кинжалом по предплечью Тюра, обмакнул ладонь в полившуюся кровь, обмазал ею морду, нос, пасть отрубленной головы, словно давая запомнить вкус, после чего бросил к поднимающемуся на лапы чудовищному порождению магии.
     Голова прилипла к срезу, рана заросла, волк, распахнув покрывшиеся бельмами мертвые глаза, завыл, лязгнул челюстями. Он вырос, став размеров с крупного пони, когти заскребли по камням, высекая искры.
     Малекит, захохотав, разрезал путы Тюра, пинком вышвыривая его прочь. Ас, словно заколдованный, полными ужаса глазами смотрел на рычащего, рвущегося к нему волка.
     — Беги, Тюр, — издевательски прохрипел Малекит, и ас сорвался с места, мчась неведомо куда. Он побежал, грохоча сапогами, по длинным туннелям, подгоняемый воем волка, слыша, как тот рычит, ревет, готовясь бежать по следу добычи.
     По знаку Малекита цепи, удерживающие кадавра, упали, и чудовище, не обратив на окружающее никакого внимания, помчалось по следу.
     — Беги, Тюр… — рассмеялся альв, утирая кровавые слезы, сочащиеся из глаз. — Беги!
     Он надсадно закашлялся, сплюнув кровью.
     — Это послание прочитают все… Быть загрызенным волком — как символично, да, Тюр? Или ты думал, твоя маленькая тайна не будет узнана никем? А? Как удачно! Кто знает, может, это послание понравится не только Хель!
     Малекит хохотал, вскинув к каменным сводам лицо, и не мог остановиться.
     Тюр бежал, сам не зная куда. Дикий ужас гнал его вперед, заставляя бежать и бежать, в попытке оторваться от настигающего его чудовища. В голове крутились давно спрятанные от самого себя воспоминания. Как на его глазах рос волчонок, превращаясь в огромного, не чета этому, черного златоглазого волка. Как его хозяин посмеивался, выгуливая питомца, усмехался в ответ на изумленные и завистливые вздохи. Как Тюр тратил годы, чтобы приучить к себе, познакомить. Как случайно встретил в лесу и решил воспользоваться шансом. Умный зверь ему не верил, но позволил себя погладить, сжав челюстями руку. И попытку накинуть магическую узду пресек, вырвав эту самую руку — залог — с корнем.
     Тюра спас топор Куллуха.
     Взятое с боем оружие, трофей, настолько острый, что воздух кровоточил. Тюр не помнил, как выхватил его левой рукой, отмахиваясь от вставшего на дыбы волка. Один удар, слишком удачный… Или слишком неудачный. Рассекший Фенриру горло, убивший его на месте.
     Ему помогли скрыть следы поистине надежно, но руку это не вернуло. Он стал калекой, потеряв в глазах всех и так призрачные права на трон. Князь лишь по титулу, какая насмешка!
     Как же Тюр всех возненавидел! Как мечтал исправить несправедливость! Но даже впервые за столетия подвернувшийся шанс немного поправить положение дел, избавившись от стоящего почти возле трона соперника, и тот пошел прахом. Поход в Альвхейм стал поистине неудачным.
     За спиной лязгнули челюсти, Тюр развернулся, выставляя металлическую руку, пытаясь засунуть ее в пасть зверя, схватить его за язык, но мертвое чудовище, оживленное мерзкой магией альвов, перекусило невероятно прочный металл и вгрызлось в живот, раздирая острыми, как бритвы, клыками.
     Ас заорал, отбиваясь, но все было бесполезно. Кадавр рвал его на куски, отрывая и выплевывая части тела, грыз, царапал когтями, пока Тюр не затих, безжизненно пялясь в равнодушное мрачное небо, не зная, видел ли его гибель Страж или нет.
     ***
     Мидгард
     Дом впечатлял.
     Казалось бы, не дворец. Особенно асгардский. Просто большой дом, особняк даже. Мощные стены. Высокие потолки. Но таким аса не удивить. Нет обилия золота, покрывающего все поверхности, алых полотнищ, вычурных и монументальных произведений искусства.
     Каменные и деревянные полы: искуснейшая мозаика, складывающаяся в прихотливые узоры. Огромные, чистейшие окна. Немного картин, ваз, статуй — но каждая вещь стоит именно на своем месте, словно созданная конкретно для этой цели. Массивная надежная мебель. Почти вся обстановка в темных тонах…
     И странное ощущение не мрачности, но уюта.
     Дом был большим, красивым и казался совершенно неподходящим для того, кто был фактически хозяином целой планеты. Одину как-то подспудно все равно не хватало антуража, хотя он отлично понимал, что здесь ему не Асгард, другие реалии, иные привычки.
     Вот только при взгляде на Локи все эти размышления рассыпались пеплом: может, его приемный сын и жил не во дворце, но это не имело значения. Локи сидел в кресле, как на троне, а простая, пусть и дорогая одежда смотрелась на нем царскими регалиями — та самая простота, которая показывает статус лучше драгоценностей.
     Тор и Бальдр, которые как-то совершенно естественно присоединились к Одину, первый — проследить, чтобы царь не смог увильнуть от давно ожидаемого разговора, а второй — желая просто пообщаться, спали в выделенных им комнатах, а сам Один сидел перед Локи и мучительно пытался подобрать слова.
     Жалкая попытка, если честно.
     — Здравствуй… сын, — запнулся царь, Локи понимающе хмыкнул.
     — Не надо так напрягаться, — в зазолотившихся глазах плеснулась насмешка. — Мы ведь оба знаем, что это не так.
     Один сощурился, молниеносно обрабатывая нюансы.
     — И давно ты знаешь?
     — С рождения, — невозмутимо откусил кусок яблока Локи.
     — Ты знаешь, кто твои родители?
     — Нет, — равнодушно пожал плечами Локи, — и в любом случае это не имеет никакого значения теперь.
     — Почему? — моргнул единственным глазом ас. Кровное наследование важно для всех, без исключения, это прописные истины, известные всем. И вот так отмахиваться? Подозрительно. Даже на первый взгляд.
     — Потому, — все так же невозмутимо объяснил Локи, — что я давным-давно вытравил из своей крови все лишнее. И сделал ее такой, какой она и должна быть.
     Один застыл, переваривая неожиданное заявление. В голове крутились брошенные Лафеем слова. Воспоминания о поведении Локи во время жизни в Асгарде. Неожиданно вспомнилось, что младенец, которого он приволок из Ётунхейма, был черноволос и зеленоглаз, но масть сменилась на белое золото, а глаза засверкали сапфирами уже через год-полтора. И никто не почесался, все приняли это за естественное взросление — мало ли как дети меняются, вырастая.
     — Кто… — Один запнулся, пытаясь сформулировать мысль, придать своим сумбурным размышлениям понятную форму. — Но…
     — Не имеет значения, кто дал мне тело в этом мире, — на губах Локи играла тонкая улыбка, предвещающая сплошные потрясения, — потому что я знаю и помню своего отца. Его имя вам ничего не скажет. Темный Владыка. А вот мать… Да. Я рад назвать Фриггу своей матерью. И Тора с Бальдром — братьями. Пусть и молочными.
     Один промолчал, прекрасно осознавая подтекст: Локи четко и внятно разграничил свое место в этом мире, семью — и всех остальных. И Один в этот маленький привилегированный круг не вошел. Как и все остальные его сыновья. Впрочем — царь не обманывался — Локи и раньше был сам по себе в этой шумной и разношерстной толпе, просто не заявлял о своей позиции так откровенно.
     — Я дал тебе имя и семью, — сделал попытку настоять на своем Один. Локи холодно улыбнулся.
     — Ты украл меня. Забрав, как трофей. В попытке укусить побольнее, нанести травму, от которой невозможно оправиться. Я был для тебя средством давления и источником морального удовлетворения. Политическим заложником. Ты ведь этим шантажировал Лафея? Возможность ткнуть пальцами в рану… Крайне жестоко, но я это одобряю, — Локи пару раз хлопнул в ладоши, изображая аплодисменты. — Возможно, Всеотец, у тебя бы и получилось, вот только объект приложения интриги на этот раз подкачал. Ну, не твоя вина. Сила пошутила, — Локи беззвучно рассмеялся над одному ему понятной шуткой.
     Один поджал губы, чувствуя себя мальчишкой, которого отчитал взрослый. Неприятное ощущение.
     — Забавно, правда? — улыбка Локи была слишком широкой. — Запутаться в собственных сетях. Бывает. Впрочем, неважно. Поговорим о настоящем, — его голос похолодел, исчезли даже намеки на веселье. — Что привело вас, Ваше Величество, в мою скромную обитель?
     Один сел ровнее, рефлекторно выпрямляя спину еще больше. Официальные обороты от Локи… никогда ничем хорошим не заканчивались. Вот и сейчас, после таких откровенных заявлений… В Бездну. Мысленно сплюнув, Один отбросил множество незаданных вопросов, сосредоточившись на главном. На том, от чего он малодушно отмахивался — возраст, что ли? Или просто откровенно зажрался, сидя на троне? Он уже открыл было рот, но ничего не успел сказать: массивное золотое кольцо на большом пальце правой руки засияло, и Один недоуменно нахмурился, бросив на внимательно наблюдающего за ним Локи недовольный взгляд. Кольцо вновь засияло, и ас решился — Хеймдалль никогда не тревожил его по пустякам.
     — Вы позволите?
     — Разумеется, — прищурился Локи, с интересом косясь на украшение, живущее своей жизнью. Один снял кольцо, положил на стол и коснулся пальцем, мысленно отдавая команду. Воздух задрожал, формируя прозрачный экран размером со средний щит.
     В полном молчании Один и Локи пронаблюдали увиденное Хеймдаллем преступление: убийство одного из сыновей царя асов.
     Локи слегка наклонился, вглядываясь в то, как рвут на части Тюра. Сияющие, как расплавленный металл, радужки медленно окружали алые ореолы, расползающиеся на белки. Массивный стол мелко-мелко задрожал. Побледневший Один, сжимающий кулаки, не отрываясь просмотрел жестокую сцену, вновь надел кольцо на палец и замер, изредка нервно дергая головой. Аса потряхивало, он то хватался за подлокотники, так, что те трещали, то пытался что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни звука.
     Локи, обдумывающий увиденное, тоже не спешил говорить. Это откровенное послание, рассчитанное и на него — в этом ситх был уверен — вызвало двойственную реакцию.
     С одной стороны — прекрасное зрелище. Гибель Тюра, да еще и так красиво обставленная и исполненная, радовала душу. Люк прекрасно знал, кто именно убил его любимца, пусть и не мог найти никаких доказательств — и это с его-то возможностями! Знал, но не мог ни обвинить, ни убить виновника — Один с Тюра глаз не спускал, опасаясь оставлять без присмотра. Конечно, при очень большом желании Люк мог бы убить наглеца, но было у него ощущение, что спешить нет необходимости. И предчувствие его не обмануло: Тюр мертв, и смерть его милосердной не являлась.
     С другой же… Кто-то решил, что может убить врага Люка и думать, что такая несусветная наглость сойдет им с рук. Да, это был откровенный подарок и подкуп — но когда Люка волновали чужие расчеты и устремления?
     Его всегда интересовали в первую очередь только собственные желания. И пусть он мог и умел подстраивать их под других, сути дела это не меняло. Когда-то, стоя над мертвым Фенриром, который в его глазах все равно оставался тем мелким сопливым щенком, вытащенным из клети сейдмана, Локи дал себе слово, что убьет того, кто лишил волка жизни. Один точный удар — уже сам по себе наводка. Мало какое оружие могло пробить укрепленную Силой и алхимией шкуру ситхского отродья, а тут — чистый разрез, такой тонкий и глубокий, словно использовали невероятно острый скальпель.
     Никаких следов. Никакой крови или плоти в пасти — а челюсти были в таком положении, словно их разжимали.
     Люк искал… И в конце концов нашел.
     Тюр.
     Почему Тюр убил Фенрира? Это не имело значения, причина могла быть любой. Зависть. Ненависть. Злоба. Все что угодно. Главное, что Тюр покусился на принадлежащее Люку, и рано или поздно, но он должен будет заплатить за это.
     Тюр и заплатил… вот только не Люку. А кому-то другому. Способ казни говорил об этом четко и ясно, тайна аса стала известна кому-то еще. И такое демонстративное убийство… Можно с ходу предложить несколько вариантов интерпретации. Это насмешка: ты не смог, а вот я — очень даже. Это взятка: видишь, я убил твоего врага и принес его голову тебе на блюде. Это предложение: видишь, у нас общие враги, давай убьем их вместе.
     Был и четвертый вариант, включающий в себя все, вышеперечисленное, и Люк склонялся именно к нему. Что ж… Он посмотрит и даже пожмет протянутую ему руку — только для того, чтобы вырвать ее с корнем.
     Один очнулся от тяжелых мыслей и мрачно уставился на Локи. Смерть сына обрушилась на него, как удар боевым молотом по голове. Ас никак не мог нормально сосредоточиться, взять себя в руки. Он тяжело вздохнул, вяло шевельнул рукой и впервые даже для самого себя внимательно посмотрел на Локи. Так, словно увидел в первый раз.
     Почему он никогда не задумывался над тем, что глаза у асов не меняют вот так резко цвет по желанию владельца? Что еще будучи маленьким ребенком Локи уже демонстрировал знания и умения, которых у него не должно было быть? Что он всегда был себе на уме, строя какие-то свои планы, и, к счастью Одина, ни Асгард, ни асы в этих планах не фигурировали?
     Почему он не придавал этим мелочам значения? И лишь отмахивался от очередной новости или сплетни о Локи…
     Да, он принял его как своего сына, как и своих бастардов, давая имя и положение, вот только ни им, ни остальными своими детьми Один, если честно, не слишком-то и занимался. Если Тора он еще воспитывал как наследника, то остальным не так повезло.
     Нет, он не игнорировал своих сыновей, но и внимания достаточного не уделял. Всегда были дела, всегда что-то находилось важное… Всегда.
     — Тор знает? — неожиданно даже для самого себя поинтересовался Один. Локи кивнул.
     — Давно.
     — А остальные?
     — Нет, — лязгнул металлом голос Локи. Один слегка покивал, поджимая губы.
     — И молчал… — неопределенно протянул царь, то ли удивляясь, что его раздолбай-сын умеет хранить тайны, то ли одобряя такую молчаливость.
     — Я его попросил, — сухо констатировал факт Локи, заставив Одина снова кивнуть.
     — Что будешь делать? — вопрос был неопределенным, но Локи понял.
     — Я? Ничего. А вот вам, Всеотец, я бы посоветовал подумать, кому еще, кроме вас, предназначалось это послание.
     Ас моргнул, стряхивая с себя боль и горе. Только это его и оправдывало, что сам не подумал…
     — Хель, — уверенно выдал результат размышлений Один. — Для нее, скорее всего.
     Локи неопределенно дернул плечом. Вполне вероятно. Ведь убийство Тюра — казнь — была обставлена как зрелище для определенного круга лиц. Его могли убить тайно, и Хеймдалль ничего бы не увидел, невзирая на свой дар — не такой уж он и всевидящий, как говорит пропаганда. Убили бы, прикопали… Или скормили кому-то, и костей бы не осталось. И Одину до конца своих дней оставалось бы только гадать, куда делся его непутевый отпрыск, которого в семье не так уж и любили, судя по уровню равнодушия в глазах Бальдра.
     Один, размышляя, вновь притих. Разговор не складывался. Ни с самого начала, ни потом… Да и произошедшее выбило его из колеи: ас не мог думать больше ни о чем, и слегка отступившее горе вновь навалилось на него со страшной силой. Единственное, что вклинивалось в переполненную нерадостными мыслями голову — ярость на Хель. И на убийцу Тюра.
     Скорее всего, это было дело рук Малекита. Кто ж еще мог позволить себе такое в Свартальвхейме? Только он, проклятое отродье. Все эти годы Один следил за новостями из мира темных альвов, но поймать Малекита не получалось. Он отлично прятался, не позволяя себя засечь, ждал, терпеливо выжидая… Ну и дождался. Спустя века.
     А если еще и Эфир в его руках…
     Тряхнув головой, Один сморщился от тянущей боли в шее и плечах. Локи, бросив на него острый холодный взгляд, встал.
     — Идите отдыхать, Всеотец, — неожиданно мягко произнес он. — Утром договорим.
     — Но…
     — О гибели Тюра уже давно сообщили матери, — спокойно, словно ребенку, принялся объяснять Локи. — Как только Хеймдалль увидел. Следовательно, уже отправлен отряд, чтобы забрать тело. Отдохните. До рассвета несколько часов. Тору и Бальдру сообщим после того, как позавтракаем.
     Один потерянно кивнул, тяжело поднявшись из недр удобного кресла. Хотелось отрубиться где-то, не видя снов, не испытывая боли, не думая.
     ***
     Утро облегчения не принесло. Завтрак, плотный и сытный, с трудом провалился в желудок, хорошо хоть, Бальдр с Тором нормально поели. На новость о случившемся с Тюром братья отреагировали более-менее спокойно. Бальдр лишь кивнул, прикрыв глаза, словно подтверждая какие-то свои выводы, Тор сжал пальцы на рукояти молота, но, к гордости Одина, немного пришедшего в себя после тяжелой ночи, мчаться в Свартальвхейм наносить справедливость не спешил.
     Вместо этого Тор с крайне сосредоточенным Бальдром на пару обстоятельно изучил показанное артефактом жуткое зрелище и принялся задавать вопросы и уточнять моменты. Сидящий слегка в стороне Локи лишь одобрительно кивал, словно придирчивый учитель, проверяющий, как ученик выполнил задание.
     Тор с ходу определил, что случившееся с его братом — акция устрашения и призыв к кооперации, определил возможного виновника и адресата послания и принялся выстраивать цепочку будущих действий. Бальдр, внимательно слушая, пару раз вставил довольно толковые уточнения, после чего краткий совет закончился, и гости засобирались домой.
     Подспудно Один был недоволен тем, что не удалось ни нормально поговорить с Локи, ни получить ответы на многие важные вопросы, до сих пор свербевшие в мозгу, но, мысленно вздыхая, отмахнулся — еще будет время. Сейчас их ждал Асгард и похороны, а потом конфронтация с Малекитом и Хель. И если с первым еще можно будет достаточно быстро разобраться, для чего придется распотрошить кубышку, то вот с Хель все будет гораздо сложнее.
     И тут виноват он сам — надо было убить ее, пока была возможность, но он предпочел помучить, и теперь… А что теперь — неизвестно. Слишком давно он не навещал повелительницу мертвого мира.
     Приняв решение, Один немного приободрился, собравшись. У него появилась цель.
     К месту, где должен был открыться проход в Асгард, Локи провожал их лично, окруженный стаей кошкоподобных тварей, принявшихся носиться друг за другом, басовито мурча. Один лишь скрипел зубами, но молчал, шагая по вымощенной плотно подогнанными каменными плитами дороге. Оглянувшись, он еще раз взглянул на дом Локи, не удержавшись от самодовольного тихого хмыканья — с Асгардским дворцом никакого сравнения.
     — Вам что-то не нравится? — не смолчал Локи. Один неопределенно дернул плечом.
     — Ты всегда был скромным, Локи, — делано равнодушно, словно констатируя факт, пробасил ас, уловив краем глаза переглядывания Тора с Бальдром. Локи странно усмехнулся, плавно шевельнув рукой. На глазах ошеломленных асов дом словно поплыл, неожиданно вытягиваясь вверх, воздух замерцал, и вид полностью переменился.
     Они стояли на широкой дороге, убегающей к виднеющимся рядом скалам, между которыми идеально вписалась тяжелая пирамида, вздымающаяся к небесам широкими уступами и острыми шпилями четырех башен, расположенных по периметру. Мрачно-торжественная, она словно вырастала из земли, как скала или гора, и казалась монументальной и совершенно естественной частью сурового пейзажа.
     Ошалевший Один повернулся, испытав еще одно потрясение: Локи, с неопределенной ухмылкой на лице, смотрел на него ало-золотыми глазами, пугая белизной кожи и черными венами, плащ словно состоял из ожившей тьмы, трепеща тысячами оттенков черного, а магия гудела, шелестя мириадами невидимых песчинок, кружащихся в неостановимом танце, как переползающие с места на место дюны.
     За спинами асов замерцал радужный портал, готовящийся перенести их в Асгард. Один моргнул, мимоходом отметив, что Тор смотрит на Локи так, словно уже видел такое не один раз, да и Бальдр не нервничает, молча кивнул и шагнул на Биврест.
     Его ждал Асгард.

Глава 12. Каков привет...

     Хельхейм
     Тюр закричал, захлебываясь кровью. Упавший на промороженную насквозь землю ас пытался отбиваться, но все было бесполезно: здоровенный черный волк рвал его на части кошмарно острыми длинными клыками и резал когтями, ловко орудуя лапами.
     Ошметки плоти разлетались в стороны, кровь заливала все вокруг, волк, оставляя алые отпечатки, топтался по растасканным по земле внутренностям Тюра. Ас затих, а чудовище продолжало и продолжало рвать труп на куски, пока князь Асгарда не превратился в груду пожеванных ошметков.
     Тщательно осмотрев и обнюхав кровавое месиво, волк убедился, что ас мертв окончательно и бесповоротно, задрал морду к серому низкому небу и завыл. Громко, торжествующе, пялясь белыми бельмами глаз в тяжелые тучи.
     Раздался щелчок, и транслирующееся на черную гладкую стену изображение погасло.
     Сидящая на массивном, грубо вытесанном из базальта троне высокая тощая женщина захихикала и вновь щелкнула тонкими пальцами, запуская запись еще раз. Она встала, подошла ближе, слегка пошевелила пальцами, и изображение растеклось на всю стену, от пола до потолка, увеличившись многократно.
     Женщина внимательно смотрела, то останавливая запись, то вновь запуская, то увеличивая еще больше отдельные кадры, то проматывая вперед и назад. Наконец по взмаху руки все погасло, и женщина вновь села на трон, задумчиво подперев подбородок рукой. Совершенно черные, без белков, зрачков и радужки глаза смотрели на стену, полуприкрытые тяжелыми темными веками. От ноздрей шел пар — настолько холодным был воздух, но единственную обитательницу этого мира-тюрьмы низкая температура давно не беспокоила. Впрочем, как и многое другое.
     — Неплохо… — голос в окутывающей все вокруг тишине звучал хрипловато и немного странно, но Хель это тоже не беспокоило. — Неплохо… Даже очень.
     По мановению пальца на стене вновь появилось застывшее изображение ошметков, оставшихся от аса, и торжествующего волка-умертвия, горделиво замершего на кровавой куче. Хель повела рукой, изображение уменьшилось, изменяя ракурс — теперь вид был строго сверху. Правительница Хельхейма слегка подалась вперед, добиваясь нужного ей, пока не получила результат: гибель аса наступила не где попало, а в строго определенном месте — останки лежали посреди круга, образованного четко выставленными камнями. Они выглядели валунами, сглаженными вековыми ветрами, вот только острые глаза Хель видели, что валуны представляют собой пирамидки, соединенные друг с другом россыпью окатышей, выложенных затейливым узором.
     Изображение снова сдвинулось, волк уменьшился в размере, и только теперь стало возможно рассмотреть весь рисунок: многолучевая звезда с вписанным в нее кругом, четко в центре которого и был казнен Тюр.
     На серых губах Хель зазмеилась жестокая ухмылка — она ясно видела совершенно непохожие на принесенные Одином руны знаки, покрывавшие лучи звезды. Чем дольше она их разглядывала, тем шире ухмылялась, пока не расхохоталась в голос.
     — Ах, какой подарок… — Хель встала и подошла к стене, картинно прижимая руки к груди. — Поистине… царский! Малекит… — тонкий палец покачался из стороны в сторону, — затейник…
     Женщина прошлась вдоль стены, любуясь Девичьей звездой*, так неожиданно использованной в некромантском ритуале. Один из символов царской власти, намек на то, кто совершил казнь, а также ясное послание, в честь кого эта казнь совершена. Царь — царю, в данном случае — царице, правительнице.
     Лестное послание, тем более что древние символы сообщали, что душа аса никогда не воссядет в пиршественном зале Вальгаллы.
     Никогда.
     Никогда не уйдет на тонкие планы, никогда не присоединится к своим собратьям, никогда не… Очень много никогда, и это грело давно вымерзшую душу Хель, наполняя злорадным удовольствием.
     Душа Тюра, его суть, так и осталась запертой в сердце звезды — поистине царский подарок, почти брачный, но скорее — предложение союза. И Хель это нравилось до такой степени, что она даже мечтательно застонала, картинно отставив руку в сторону, словно подставляя пальцы под уверенные поцелуи добивающегося ее внимания мужчины.
     Да, ей нравилось, но медовую сладость принесенной во славу ее жертвы портила горчинка яда, и его тонкий аромат щекотал чувственные ноздри Хель.
     О, если бы не эта капля!
     Хель замурлыкала, кружась, раскинув руки, как птица, готовящаяся взлететь. Широкие рукава развевались, подол шуршал по вытертому за века базальту.
     Если бы не эта капля…
     Способ казни и личность жертвы. Вот что смущало Хель.
     — Ах, если бы я была чуть большей дурой… — протянула Хель, разглядывая окровавленную морду волка на стене. — И чуть большей сумасшедшей…
     Волк. Проклятый черный волк — недвусмысленное указание на причину казни Тюра. Одну из. Хель знала, что Тюр убил питомца Локи. Она знала и много лет злорадствовала, видя, как тщательно наблюдает Один за вляпавшимся по глупости и жадности сыном, опасаясь отпускать его куда-либо без присмотра. Тюр решил захапать кусок, разинув пасть на чужое, и закономерно подавился. Тогда — немного, сейчас — окончательно.
     Малекит решил убить двух зайцев одним камнем: и ей подарок преподнести, и Локи порадовать.
     — А морда не треснет, Малекит? — Хель сосредоточилась, вновь вызывая изображение. В руке появился длинный тонкий посох, увенчанный когтистой лапкой, сжимающей черный необработанный камень, который можно было бы принять за вулканическое стекло, вот только стоила эта галька неимоверно: черные алмазы и сами по себе дороги, а уж размером с куриное яйцо, да еще и подвергшиеся магической обработке…
     Кончик посоха ударил в базальтовый пол, и дворец заходил ходуном. Под ногами Хель морозные узоры расползались в стороны, стремительно вычерчивая на черном полу белоснежную гексаграмму. Да, не привычная пятиконечная звезда, так и Хель — не рядовой труповод. Каждый треугольник заполнился четко прописанными символами, линии засияли, наливаясь магией и силой получить подаренное.
     — Тюр, сын Одина! — хрипловатый, все еще мелодичный, невзирая на века бесконечного одиночества, голос, налился металлом, загрохотал водопадами, зашуршал комьями разрываемой мертвецами могилы.
     Посох ударил второй раз, глаза Хель словно превратились в два провала в бездну, и женщина, похожая сейчас на выточенное из полупрозрачного белоснежного мрамора изваяние, закутанное в черный саван, торжествующе протянула руку, на ладони которой проявилась печать.
     Воздух застонал, на вершине треугольника напротив Хель начала формироваться призрачная фигура аса: неподвижная, безмолвная, только-только приходящая в себя. Призрак налился красками, Тюр моргнул, ошалело глядя на руки — обе были настоящими, из плоти. Поднял глаза, в которых мелькнул ужас, напрягся, пытаясь сделать шаг в сторону, но узкая ладонь с длинными пальцами пробила грудину, и ас закричал, словно смертельно раненое животное. Вся его фигура задрожала, душа Тюра медленно, неумолимо втянулась в руку Хель. Печать засияла и исчезла, женщина в экстазе прикрыла глаза, застонав так, словно лежала в постели с любовником.
     Хель опустилась на пол, опираясь на посох, чтобы не рухнуть, и тихо, торжествующе рассмеялась.
     — Ах, Малекит… — простонала она. — Царский подарок. Только… каков подарок, — голос налился холодом, — такой и отдарок будет. Я не против союза, но и Локи порадовать не забуду!
     ***
     Асгард
     Басовитое урчание наполняло комнату, прогретую пляшущим в огромном, затейливо обрамленным кованой решеткой очаге огнем, светлую и уютную.
     Один благодушно наблюдал за вышивающей супругой и с ненавистью косился на здоровенных шерстлявых чудовищ, развалившихся у ее ног. Как оказалось, на бездна знает каком веку своей долгой и интересной жизни ас с удивлением обнаружил, что терпеть не может кошек.
     Никаких.
     Ни мелких, вокруг которых сюсюкали валькирии, ни крупных, вроде тех, что валялись, подставляя спины под ступни Фригги.
     Одна из наглых тварей, урчащих и когтящих воздух от удовольствия, разлепила маленькие круглые глазки, пару секунд посверлила царя асов пристальным взглядом, а потом подмигнула крайними. Один готов был поклясться своей бородой, что зловредное чудовище гнусно ухмыльнулось, растягивая впечатляющую пасть.
     Скрипнув зубами от невозможности исправить эту ситуацию к своему удовольствию, Один отвернулся, уставясь в огонь, вновь прокручивая в голове последний непростой разговор с сыновьями.
     Ас с нарастающим раздражением все больше осознавал, сколько всего упустил из виду. Чтобы хоть как-то привести свои мысли и смутные и не очень догадки в единое целое, Один начал с ближайшего — с посещения Локи, решив отталкиваться от этого момента, а затем вспоминать прошлое: так было легче.
     Отмахнувшись от воспоминания о массивной пирамиде, целящейся в небо острой вершиной и шпилями башен, совершенно не похожей на дворцы Асгарда, ас прокрутил в памяти выражения лиц Тора и Бальдра. Сыновья не выглядели изумленными неожиданной трансформацией Локи. Особенно Тор. Для них облик белокожего чудовища, закутанного в мрак, не явился чем-то странным, они своего брата — а Один помнил, что Локи озвучил этот статус только для Бальдра с Тором, — «в силах тяжких» явно видели.
     Впрочем, они это и не отрицали.
     Тор только кивнул, Бальдр слегка улыбнулся, и сколько Один ни настаивал, подробностями делиться не захотели. А еще вспомнилось, что Локи часами возился с Бальдром, что-то рассказывая, играя, обучая… Что Князем Света назвал его именно Локи, и способности свои Бальдр явно развивал под чутким руководством брата — больше некому было. Что тихий, добрый и спокойный Бальдр является превосходным мечником, хотя об этом мало кто знает, а еще в некоторых вопросах он потрясающе жесток и бескомпромиссен. И во многом его жизненные убеждения крайне схожи с позицией Локи…
     Неожиданно снова вспомнился Тюр, останки которого сожгли на погребальном костре. Один отлично понял послание Малекита и иронию, вложенную в казнь его сына. Он помнил, как Тюр, захлебываясь от восторга, часами говорил о питомце Локи, как не раз проговаривался, что хочет его себе. Как пытался приманить, подкармливая и нахваливая. Вот только Фенрир подношения хоть и ел — с насмешливого одобрения хозяина — благодарить за это не спешил, пусть и относился к Тюру чуточку благосклоннее, чем к остальным. А потом Локи покинул Асгард, и Тюр едва не взбесился, накручивая себя. Как же так, до Фенрира теперь было не достать!
     Он даже самовольно спустился на Мидгард, решив, что самый умный… И поплатился за это.
     Тюра от мести разъяренного Локи спас только элемент неожиданности, то, что Один сразу же узнал о случившемся, и артефакты, которыми пришлось пожертвовать для сокрытия следов. Один был в ярости от того, что пришлось пожертвовать невосполнимым запасом, хранящимся на самый крайний случай, но не колеблясь пошел на это, даже Хеймдаллю память подчистил, чтобы уж наверняка. И в свете этого факта было непонятно, каким образом Малекит, ползающий, словно червь, в своих пещерах, узнал о том, что Фенрира убил именно Тюр.
     Локи ведь не знал… Один был в этом практически уверен, но на всякий случай не выпускал сына из поля зрения. Мало ли… Лучше перестраховаться.
     Впрочем, сейчас надо было думать не о том, насколько именно вдумчиво хочется пообщаться с альвом, а о странностях, связанных с Локи. В памяти снова всплыло то, что Локи называл дворцом: совершенно чуждая асгардцам архитектура, в то же время очень даже знакомая — Один видел такое в гораздо более жарких и пустынных краях, там, где обитали представители странной расы, обожающей изображать из себя полузверей.
     Вот только если по внешнему виду пирамида и походила на творения, монументально возвышающиеся посреди пустыни, а также летающие между звезд — хотя последний раз такой корабль Один встречал неимоверно давно, — то по ощущениям гораздо сильнее напоминала те, что прятались в джунглях: тьма, жажда крови и, совершенно неожиданно, милосердие и ледяная справедливость.
     Один нахмурился, невольно вспоминая, как один единственный раз увидел парящих в пронзительно-голубых небесах змеев: белоснежного, словно первый снег или плывущие облака, и изумрудно-зеленого, как сочная весенняя трава. Они парили, играли, завиваясь кольцами, встряхивали гривами из тонких перьев, обрамляющих головы царскими коронами, сверкали чешуей, переговариваясь между собой на странном шипящем языке.
     Они были неимоверно красивы, даже когда опустились на срезанные верхушки пирамид, купаясь в крови жертв, принесенных священнослужителями, превращаясь в чужеродно выглядящих среди смуглых аборигенов белокожих рыжеволосых воинов, внушающих уважение могучими статями.
     Они были красивы, даже когда со смехом натягивали на плечи, как плащи, почтительно протянутые им жрецами содранные с жертв кожи.
     Они были красивы, как красив клинок: безжалостные, смертоносные, готовые защищать свое, не считаясь с потерями.
     Одину практически пришлось бежать, правда, назвав это стратегическим отступлением. Он больше никогда не спускался в те края — ни в пустыню, ни в джунгли. И окончательно и бесповоротно возненавидел змей. Не важно, ползающих или летающих.
     А ведь Локи после потери Фенрира обзавелся еще одним питомцем.
     Про Мирового Змея Один слышал, но никогда не видел. И желанием рассмотреть это страшилище повнимательнее не горел. Змея — она и есть змея: злобная, тупая и отвратительная на вид и на ощупь. И плевать, насколько правдив выданный норнами в состоянии подпития бред. Фенрир-то мертв! Хоть какая-то польза от приступа жадности, одолевшего Тюра. Вдруг и тут просто ошиблись, перебрав лишнего?
     В этом моменте Один предпочитал быть оптимистом.
     С другой стороны… Откуда у Локи знания о том, как следует создавать чудовищ? Кто его учил? Когда? И если учитель был, то чем Локи отплатил? За такие знания требуют по высшему разряду и платят, не скупясь.
     Звездноглазого недаром называют Отцом Чудовищ.
     Фенрир. Слейпнир. Ёрмунганд. Гуллфакси. Кошки эти четырехглазые… И это только те, о которых стало известно. А сколько бегает еще по Мидгарду без поводка и намордника?
     Один вспомнил о поганом характере Слейпнира, мысленно сплюнул и переключился на Тора.
     ***
     Мидгард
     То, что девятый вал вот-вот накроет Землю, Люк чуял всем своим нутром, фибрами и жабрами. За последнее время случилось уже пять небольших прорывов, изрядно попортивших настроение не только местному населению, но и множеству властных структур. И не только Америки — каждый раз страдали разные страны.
     С угрозами инопланетного вторжения справились быстро, Ивар отменно проявил себя как руководитель, в кратчайшие сроки организовывая не только противодействие угрозам, но и устранение последствий: а вот это было гораздо сложнее, чем просто повыбить различных идиотов, прущихся на Землю с неясными целями.
     Допросы захваченных наглецов показывали, что это просто искатели легкой наживы, желающие захапать побольше, вложив поменьше, но Люк ясно видел — это не случайности, это система. Их начали прощупывать, ленивая и аккуратная разведка боем, вот что это такое.
     Конечно, и эти прорывы прошли интересно, на взгляд Люка. Если выбор развитых стран для вторжения недоумения не вызывал, то вот попытка пролезть в Тибет была настораживающей. Группа существ, похожих на классических, описанных в фэнтези-романах дроу, вышла из разрыва в пространстве около горы Кайлас и с упорством, достойным лучшего применения, принялась пробиваться сразу в нескольких направлениях.
     Это вторжение оказалось самым коротким и успешно подавленным: уже через десять минут все местные шаманы поднялись по тревоге, а еще через час выслеживания все непрошеные гости лежали на алтарях одной особо радикальной ветви Бон, которая работала исключительно с гневными божествами и яростными энергиями, выделяя среди пятидесяти четырех темных господ не входящего в перечень пятьдесят пятого, являющегося личным покровителем семьи, и Цамцзод, недрогнувшими руками возносящий к небу пурбху, стоял в первом ряду.
     Вторгшимся не помогли ни магия, которую успешно отразили вовремя произведенными ритуалами, ни оружие — жизнь шамана наполнена самыми разными неожиданностями, к которым следует быть готовым: как лично, так и с помощью других. Они все принесли «Великую жертву», искупая жизнями смерти четырех погибших, слишком рано отправившихся на перерождение, послужив предупреждением не только залетным наглецам, но и внезапно вылезшим на звуки драки магам, прячущимся обычно в своем измерении.
     Вонга, разнюхивающего новости, Цамцзод послал вежливо, но уверенно, в том же направлении, откуда маг вышел, а Стрэнджу, пафосно развевающему плащом, прямым текстом заявил, что кто опоздал, тот на трофеи только облизываться может. И вообще, нечего лапы к чужому тянуть.
     Маги убрались несолоно хлебавши, Люк, которому тибетец тут же все расписал в красках, посмеялся, а Ивар, получивший отчеты, напряг аналитиков, требуя хоть каких-то выводов и прогнозов.
     Бывшему викингу, ставшему после смерти Стражем Гробницы и не только ее, переродившемуся благодаря прихоти своего бога, вновь обретшему тело, память и продолжение ученичества, было невыносимо ждать наступления неведомого врага. Впрочем, бывшему правителю, вновь ставшему на вершину социальной лестницы, ждать было не привыкать.
     Ивар с огромным удовольствием вспомнил свои деспотические привычки, управляя вверенной ему организацией железной рукой, не забывая иногда и развлекаться, как вот сейчас.
     Очередной прорыв произошел прямо в океане и как-то подозрительно тихо, в отличие от предыдущих, так, что даже не сработало оповещение. Впрочем, это не стало проблемой, так как оказалось, что о прорыве знает чем-то невероятно довольный Локи, который и выдернул Ивара из кабинета, предлагая поностальгировать. А остальным — Кроссбоунсу, Солдату и Капитану, а также все еще остающимся безымянными пяти суперсолдатам, бегающим за своим командиром, как собачки — развлечься.
     Развлекаться Локи с самого начала принялся с размахом: портал перенес всех собравшихся прямо на водную поверхность. Суперсолдаты сбились плотной кучей вокруг Кроссбоунса, настороженно глядя во все стороны сразу, Роджерс с Барнсом изумленно пробовали словно покрывавшую воду невидимую пленку на прочность, топнув пару раз ногами, Ивар только горделиво улыбнулся, вспомнив старые добрые времена.
     Такое необычное начало предполагало не менее необычное продолжение, и Локи не подвел. Разрыв практически над поверхностью воды пошел буро-алыми сполохами, из него вылетел длинный сигарообразный аппарат, провалившийся в воду и ушедший на глубину, словно подводная лодка. Следом из затухающего портала полезли здоровенные синекожие пришельцы, сразу показавшие, что не все так просто: за спинами уродливых амбалов раскрылись здоровенные кожистые крылья, вполне успешно поднявшие их в воздух.
     Один из пришельцев замешкался, свалившись в воду, но тут же нырнул, используя силу взмаха крыльев, как птица, чтобы погрузиться на глубину. Роджерс отвел руку, готовясь метнуть щит, Барнс прицелился, но Локи только улыбнулся, приложив палец к губам.
     В толще воды что-то мелькнуло: что-то быстрое… и большое.
     Неимоверно большое.
     Ивар нагнулся, вглядываясь в бирюзовую толщу, напрягая все свои чувства. Сила взвихрилась, широким потоком рванув вглубь, как неимоверно быстрое течение. Взлетевшие ввысь пришельцы что-то издевательски крикнули, вокруг одного из них закружились огненные круги, остальные достали нечто, похожее на раскладные арбалеты.
     Все чувства Ивара взвыли: Сила орала, что под ними, там, в глубинах, нечто рвется вверх и скоро выпрыгнет из воды. Нечто… по сравнению с чем новейшая атомная субмарина — просто детский кораблик.
     Кроссбоунс отдал приказ, суперсолдаты замерли, готовясь отражать атаки, Капитан и Солдат последовали их примеру. Сам ситх стоял, дико напряженный, сжимая в руке металлический цилиндр.
     Ивару показалось, что даже воздух замер от исходящей из глубин угрозы. Пришельцы рванули вниз, но тут же зависли, корчась в невидимой хватке — Рагнарсон уловил краем глаза движение пальцев Локи, а в следующий миг вода в паре десятков метров от них взорвалась, и все потрясенно ахнули, глядя на чудовищное зрелище.
     Из океана вынырнула голова змеи на длинной шее, сжимающая в пасти корабль пришельцев. Могучие челюсти сжались, сминаемый металл дико затрещал и заскрипел, лопаясь с оглушительным визгом. Змея выплюнула добычу, которую тут же оплели кольца, сверкающие переливающейся всеми оттенками синевы чешуей, довершая уничтожение врага. Сплющенный изломанный корабль превратился в груду металлолома, сочащуюся флюоресцирующей жидкостью, но тут Локи поднял руку, и взлетевшие в воздух остатки вспыхнули, сгорая в огне.
     Синекожие бились и рычали, пытались противодействовать, но все попытки освободиться были бесполезны: как только невидимая хватка Силы исчезла, их тут же нашли пули и щит. Тела полетели вниз, подхваченные раззявившим пасть змеем.
     Ивар потрясенно выдохнул, машинально коснувшись груди, где под одеждой все так же висела подаренная когда-то давно матерью Звезда.
     — Ёрмунганд… — прошептал он, восхищенно рассматривая горделиво выставившего из воды кольца громадного тела Змея. Гребень раскрылся, сверкая полированным металлом, чудовищно большая голова наклонилась ниже. Змей зажмурился, когда Локи ласково потрепал его морду рукой.
     — Привет, малыш… — произнес на древнескандинавском ситх. — Ты моя умница…
     Локи повернулся, весело оглядев ошарашенных спутников.
     — Кто хочет прокатиться?
     Поездка на Мировом Змее понравилась всем без исключения. Ёрмунганд рассекал водную гладь быстро и плавно, топорщился сверкающий острыми шипами спинной плавник-гребень, стоять на здоровенной, как мини-грузовик, голове было удобно, Ивар восхищенно улыбался, не в силах сдержать восторг, и, не выдержав, запел боевую песню, которую горланил когда-то, идя в поход на Йорк.
     Локи только посмеивался, Роджерс с Барнсом возбужденно переговаривались, словно двое мальчишек, делясь впечатлениями. Остальные суперсолдаты подавленно молчали, философски созерцая пейзажи и с завистью косясь на металлический цилиндр примерно тридцати сантиметров в длину, который Рамлоу небрежно вертел в руках.
     — Я вижу, получилось… — тихо произнес Локи, глядя куда-то вперед. Кроссбоунс горделиво кивнул, протягивая на раскрытых ладонях цилиндр.
     Локи повертел его, оценивая внешний вид: тускло-серый металл, украшенный гравировкой — надписи на языке ситхов — и насечками. На две трети обмотан кожей, судя по текстуре — драконья — ладони, вспотев, скользить не будут. Держать можно как одной рукой, так и двумя. Эмиттер обрамлен тремя небольшими острыми зубцами. На торце — кольцо для подвешивания на поясе, которое снимается. Есть пластина, отодвинув которую можно просто зацепить рукоять за пояс. Кнопка включения утоплена так, что не зная, сразу не обнаружишь, переключатель мощности тоже спрятан. Вес — около килограмма.
     В целом очень удобное и подогнанное исключительно под единственного владельца оружие — первый собранный в этой вселенной световой меч.
     Локи нажал на кнопку, и с тихим басовитым гудением из эмиттера вырвался ярко-алый клинок.
     Все без исключения потрясенно выдохнули, жадно разглядывая воплощенную в реальность мечту миллионов. Локи сосредоточился, Сила лениво лизнула сейбер, лежащий на ладони.
     — Очень хорошо, — под одобрительным взглядом Рамлоу польщенно поклонился. — Сколько понадобилось времени?
     — Два месяца только на кристаллы. С батареей помог Старк — разработал принципиально новые для себя и для космических кораблей. Корпус… Сплав. Титан с иридием и вольфрамом. И еще чем-то. Тоже Старк от сердца оторвал.
     — Или ты вырвал? — проницательно заметил Локи, отключая сейбер и начиная вертеть его, оценивая баланс. Брок сделал вид, что не расслышал.
     — Гравировка и инкрустации — черное железо. Повезло метеорит найти. Ну и собрать все воедино — полгода. Пока рассчитал дизайн, пока все подогнал…
     — Хорошо получилось.
     Локи передал оружие владельцу, и Кроссбоунс тут же подвесил его на пояс, скалясь от злорадного удовлетворения при виде алчных взглядов окружающих, тут же треснув по наглой лапе одного из своих подопечных, покушающейся на святое.
     Люк улыбнулся, с ностальгией вспоминая верный сейбер, собранный когда-то своими руками. Как пела жемчужина крайт-дракона, как сиял фиолетовый клинок. За спиной заворчало верное копье, и ситх ласково погладил рукоять, касаясь оружия силой.
     Менять его на сейбер?
     Можно… Но нет.
     У сейбера есть несомненные достоинства: небольшой размер, его можно спокойно спрятать. Им можно сжечь и расплавить препятствия. Правильно настроенные на владельца кристаллы укрепляют личные способности создателя. В конце концов, это не просто оружие, но и символ!
     Однако… Невзирая на все это и много другое, даже если отринуть некоторые недостатки, вроде уязвимости фокусирующих кристаллов, а также необходимости заменять батареи, сейчас Люк ни за что не променяет на сейбер свое копье.
     Настоящий ситхский — или джедайский — клинок является не просто оружием. Выкованный с помощью Силы, он становится продолжением личности создателя, а правильно созданный и используемый — обретает псевдосознание. Девяносто пять процентов ритуалов, как светлых, так и темных, проводятся только с таким клинком и лишь пять — с сейбером.
     Настоящий клинок режет не хуже светового меча, настроен только на своего хозяина и никогда не пойдет против него. Это настоящий артефакт: орудие и оружие, твое второе «Я». Ну и кроме того, есть еще один неоспоримый аргумент в пользу металлического клинка.
     Раны, нанесенные им, просто кошмарны, а часто и смертельны, независимо от того, куда нанесены. Даже в легендах простых обитателей Земли говорилось о мечах, которые возвращались в ножны, только кого-то убив; или медленно отравляли, просто царапнув; или поглощали души; или всегда возвращались к законному владельцу, или…
     Вариантов было много.
     Но был еще один нюанс, который Люку, как ситху, нравился больше всего.
     При работе металлическим клинком поражающий эффект был больше, так как кровь хлестала, а не запекалась в ранах, и резня действительно была резней, кровавой баней. Ну и умирали от ран мучительнее и медленнее, что тоже радовало душу.
     От своих привычек, приобретенных в глубоком детстве, Люк отказываться не собирался. Совершенно.
     Да и зачем? Он не для того их пестовал и взращивал, чтобы вот так отринуть в новой жизни. Да, он давно перерос юношеский максимализм и детскую жажду крови, но менее кровожадным от этого не стал. И то, что он больше любит Темную сторону благодаря правильному дедушкиному воспитанию, не отбрасывает способности совершать все светлые ритуалы и оперировать этим спектром Силы.
     В конце концов, свое имя тоже надо оправдывать. Кстати, об оправдании…
     — В чем разница между Светлыми и Темными ритуалами? — неожиданный вопрос заставил нахмуриться сразу всех учеников ситха. — Брок? Ивар?
     В воздухе заискрился портал, к которому подплыл Ёрмунганд, высаживая пассажиров. Громадный змей тронул создателя кончиком языка и погрузился в воду, на прощание взмахнув хвостовым плавником, провожаемый мечтательным взглядом Роджерса.
     Вслед за Локи все сделали пару шагов, тут же встав на вымощенный каменными плитами пол огромного зала. Локи хлопнул в ладоши, и буквально через минуту его уже приветствовала рослая статная блондинка.
     — Милорд, добро пожаловать домой.
     — Здравствуй, Бьориг. Устрой гостей, пожалуйста, а в мой кабинет подай кофе и чай. И что-нибудь к ним. Обед через час.
     — Конечно, милорд, — красавица степенно кивнула и обратила все свое внимание на ставших боевым порядком суперсолдат. — Прошу за мной.
     Повинуясь недвусмысленному приказу командира, солдаты направились за женщиной, а Люк с Иваром и Броком прошли в кабинет, что самое интересное, Роджерс с Барнсом невозмутимо присоединились к ним, на что ситх только хмыкнул.
     — Я жду ответа, — поторопил учеников Люк. Ивар с Броком переглянулись. Ни тот, ни другой пока особо в глубины ритуалистики не заглядывали и такими тонкостями не интересовались. Значит, это был вопрос просто на понимание процесса.
     — Использование разных сторон Силы.
     — Дальше…
     — Разный подход, — рискнул Ивар, усиленно шевеля извилинами и вспоминая все, что можно, про известные ему ритуалы. Локи благосклонно кивнул, благожелательно глядя на учеников. Ивар почувствовал, что на коже выступила испарина.
     — Продолжай…
     — В ритуалах, посвященных Тьме, приносят жертвы, тщательно подобранные, часто — разумные. В светлых…
     — Самопожертвование, — неожиданно влез, не выдержав, Роджерс.
     — Верно. Совершенно верно и совершенно неправильно, — кивнул Люк. — Почему? Что ж… А теперь — подробности. Итак, начнем с основ. Что такое ритуал? Это последовательность действий, ведущих к определенному результату.
     Люк осмотрел внимательно слушающую аудиторию и продолжил:
     — Все ритуалы направлены на достижение какого-то результата. Ясного. Точного. Заранее определенного. Есть четко выверенная последовательность определенных действий, при исполнении которых должно наступить… что-то. Казалось бы, все очень просто: сделай вот так и вот этак, и будет тебе счастье. И вот тут и кроется огромный ворох проблем. Начнем с основной: ритуалы, как и Силу, условно можно разделить на три вида: Светлые, Темные и Нейтральные. Считается, и не только на данной планете, что основное различие кроется в подходе. Если разумный жертвует что-то свое, то это Светлый ритуал. Если чужое — то Темный. И так и этак — Нейтральный. В подтверждение этой теории считается, что самопожертвование несет исключительно благо, а принесение кого-то в жертву — только зло. Чушь. Основа везде одинакова: ты даешь что-то, в ответ получаешь что-то. Нельзя из ничего получить нечто — закон сохранения энергии говорит об этом прямо и недвусмысленно, и тут он прав. Чтобы получить результат, надо вложиться в его достижение. И тут имеется небольшой, но очень показательный нюанс. При совершении Светлого ритуала жертвующий пропускает энергию через себя, становясь ее проводником. При совершении Темного используют чужую энергию, направляя ее своей волей. Как вы думаете, какой подход результативнее?
     — Темный? — сощурился Ивар, вспоминая многочисленные случаи принесения врагов в жертву на алтарях.
     — Светлый, — отрезал Люк, насмешливо улыбнувшись. — В данном контексте — Светлый. Почему? Потому что во втором случае энергия почти полностью заемная, своя тратится только на ее перенаправление. Дальше. И последовательность, и результат зачастую вариативны. В чем это выражается? В эффекте наблюдателя. В чем этот самый эффект проявляется? Если сжато, то у десяти экспериментаторов, проводящих один и тот же эксперимент, будет десять разных результатов. Пусть в малости, но разница будет, так как каждое живое существо мыслит и воспринимает мир по-своему. Даже прописные истины каждый воспринимает по-своему, не так, как кто-то еще. В ритуалах данное… правило… тоже действует. Десять жрецов получат десять результатов. От очень положительного до совсем отрицательного. Почему? Потому что мало знать, как провести ритуал, надо еще и уметь его провести. Понимание тех тонкостей, которые можно только прочувствовать на себе. И самое главное — воля и сила. Образно говоря, это можно сравнить с… ну, допустим, с грузовыми работами. Есть вагон, есть мешки, есть один грузчик. И есть время и место, куда надо эти мешки перетащить. Кто-то перенесет все мешки за неделю, кто-то умрет под третьим по счету, а кто-то перенесет за час, подтащив тележку или наняв за свои собственные средства артель желающих подзаработать.
     — А зачем тратить свои кровные?
     — Затем, что грузчик получит при успешном выполнении работ прибыль, многократно превышающую потраченное. Он не тратит в этом случае физическую энергию, но тратит ту, что вложена в денежные средства или их эквивалент. Поэтому правильный ответ таков: не должно быть никакой разницы.
     — То есть, — нахмурился Ивар, — когда приносят в жертву других…
     — В ответ получают пшик, — уверенно заявил Люк, вспоминая ритуалы, проведенные на Коррибане. — Когда проводят условно Светлый ритуал, то используют свою энергию, Силу, пропуская ее сквозь себя. Так можно зажечь звезды. Когда проводят условно Темный ритуал, то используют чужую энергию, и ее обязательно надо пропустить сквозь себя, делая своей и только потом отдавая. Так гасят звезды.
     — Личный опыт? — неожиданно ожил Барнс. Люк кивнул.
     — Да. Меня учили лучшие, те, кто изобретал и разрабатывал основы Алхимии Живого, на себе узнавая тонкости. Истинные Владыки. И они четко, ясно и совершенно недвусмысленно дали мне понять, что если я хочу получить результат, совершая действия во славу Тьмы, причем именно тот результат, который запланирован, то, принося жертву, я должен взять ее энергию, сделать своей и только потом пожертвовать, а не просто бездумно резать глотки на алтаре.
     — То есть… — Брок сообразил быстрее, вспоминая свой опыт взывания к высшей сущности, — вы чувствовали все, что чувствовала жертва?
     — Да, — в улыбке Локи было столько безумия, что волосы дыбом вставали. Ивар ошарашенно подался вперед.
     — Но на мои жертвы ты откликался!
     — Естественно! — хихикнул Локи. — Ты так орал, что даже глухой бы услышал. К тому же мне было… любопытно.
     Воцарилось молчание, Брок с Иваром оба вспоминали последствия любопытства жестокого божества.
     — А на молитвы вы откликаетесь? — с искренним любопытством поинтересовался Роджерс. Локи кивнул:
     — А как же. Как только, так сразу.
     Ученики ситха переглянулись, пытаясь сдержать ухмылки. Особенно Ивар: переродившийся викинг знал лучше кого-либо другого, что Локи на молитвы с изложенными в них просьбами — а таких подавляющее большинство — не откликался практически никогда. А если откликался, то лучше бы этого не делал — история пестрела примерами того, как Отец Чудовищ вбивал в пытающихся что-то от него требовать или просить понимание, что лучше так не делать.
     — Но жертвы вы принимаете, — Стив идиотом не был и сарказм уловил на лету. Локи невозмутимо пожал плечами:
     — Разумеется. Если кого-то прижало настолько, что этот кто-то обратился ко мне напрямую с дарами… То могу и глянуть. Из любопытства.
     — Только… глянуть?
     — Мистер Роджерс… — улыбка Локи была слишком зубастой, — я не нанимался отвечать на призывы всех желающих странного. В принципе я откликаюсь, если человек хочет получить знание и готов пахать, переводя чистую теорию в суровый опыт, как Ивар. Или если человек готов отдать себя, спасая других, как Брок. Или… если мне это выгодно, как в случае с доктором Стрэнджем.
     — Но…
     — Молодой человек, — снисходительно покачал головой Локи, — в таких делах альтруизму места нет. Уж поверьте моему опыту. Всегда есть причина. Всегда. Никто не будет помогать просто так — это обесценивает помощь. За все надо платить. За все. Просто иногда плата взимается сразу, а иногда — потом.
     — А ритуалы? — Брок задумчиво поскреб щетинистую щеку, пытаясь уложить в голове все услышанное. — Можно ведь обойтись без них?
     — Конечно можно, — фыркнул Локи. — Запросто. Но есть один ритуал, который вам знать необходимо. Жизненно необходимо. Каггат.
     — Э… — Ивар подался вперед. — Разве это ритуал?
     — Конечно ритуал. И его правильное выполнение может… — Локи повел рукой, подбирая слова. — Может обеспечить исполнение любого желания.
     — Любого?
     — Любого, — уверенно кивнул Локи. — Каггат — это не просто поединок. Это сражение двух точек зрения. Двух воль. Два разумных определяют, кто изменит реальность.
     — То есть, если я вызову кого-то…
     — Нет. Каггат — это не просто мордобой с оружием или без. Это ритуал, для совершения которого необходимо соблюсти определенные условия. Первое. Вызов всегда бросают равному или тому, кто сильнее. Никогда — тому, кто заведомо слабее. Никогда. Второе. Обе стороны должны дать согласие — вслух — на поединок. Четкое и недвусмысленное. Третье. При объявлении каггата обе стороны выдвигают свои условия: одно или перечень того, что случится при выигрыше. Четвертое. Каждый разумный вправе использовать все, что ему принадлежит, для осуществления каггата. Всё. Себя. Движимое и недвижимое имущество. Подвластные ему силы и средства. Абсолютно всё. Пятое. Победитель получает всё. Выигрыш не оспаривается. Шестое. Поединок идет до смерти одной из сторон. Никаких пленных, никакой почетной сдачи. Лишь смерть одной из сторон определяет победителя.
     — То есть, — Ивар медленно размышлял вслух, — если я захочу бросить вам вызов…
     — Я его приму, — кивнул Локи. — Лет через десять.
     — И так может любой? — недоверчиво сощурился Роджерс. Локи рассмеялся.
     — Ну разумеется… нет. Каггат требует огромного вложения сил. Поэтому осуществлять его могут только разумные, достигшие уровня Лорда. И выше. Остальные пусть довольствуются обычными поединками, в какой бы форме они ни осуществлялись. Право вызова есть у всех, вопрос только в уровне допуска на арену.
     — А мы? — вроде бы беззаботно поинтересовался Рамлоу, быстро переглянувшись с Рагнарсоном.
     — Вы? — на лице Локи появилось ласковое выражение, как у деда — патриарха клана при виде очередных мелких пополнений в семье. — О, вы уже рядом со скамейкой запасных.
     ***
     Свартальвхейм
     Усохшая лапка в последний раз царапнула промерзшую землю и замерла. Плоть, больше похожая на дерево — сухая, темная, кое-где покрытая лишайниками остатков меха — треснула, начиная отваливаться. По кусочку, словно маленькими щепочками, потом более крупными, пока процесс не пошел лавинообразно, оставив только желтоватый скелет, стремительно белеющий, словно выгорающий в лучах бледного солнца.
     Рассыпались жилы, кости покрылись паутиной трещин, и вот возле сапог внимательно наблюдающего за процессом Малекита уже лежала кучка пыли, тут же унесенная порывом ветра.
     Альв наклонился, поднимая принесенное посланцем: маленькую каменную баночку с обмазанной смолой крышкой.
     Он достал кинжал, остриём счистил закаменевшую смолу и резким движением откупорил баночку, покрытую густой вязью угловатых символов.
     Изнутри вырвался темный низко гудящий полупрозрачный вихрь, собравшийся в повисший напротив лица Малекита шар.
     Альв протянул дрожащую руку, почти касаясь гудящего гнездом шершней облака.
     — Эфир… — потрясённо выдохнул Малекит, тараща глаза. — Боги всех Бездн! Как? Каким образом?!
     Шар гудел, продолжая висеть в воздухе.
     Малекит выдохнул, потёр ладонями лицо, отфыркиваясь, словно пытаясь сбросить напряжение, нервно расхаживая взад-вперед.
     Наконец он решился и повелительно протянул руку.
     Эфир обволок кисть, впитываясь в плоть альва, заскрипевшего зубами от прошивающих тело коротких приступов боли, пока Малекит не обнажил в кривой усмешке острые зубы, пока глаза не стали полностью черными, как выточенные из обсидиана шары.
     Малекит развернулся и понёсся в пещеру, не видя, что из валяющейся на земле баночки выкатился маленький металлический кругляшок с криво нацарапанной улыбающейся рожицей.
     ***
     Асгард
     Шуша шевельнула круглыми пушистыми ушками, ловя источник насторожившего ее звука. Глаза распахнулись, сканируя пространство. Нексу осторожно слезла с кровати, на которой спала, раскинув лапы в стороны и выставив светлое мохнатое пузико, и неслышно подошла к двери, втягивая влажными ноздрями воздух.
     Огромная кошка недовольно засопела, щуря глаза. Мурчик скользнул рядом, прячась за огромной вазой.
     Нексу переглянулись, Шуша прыгнула на кровать, трогая лапой Фриггу, урча ей на ухо. Женщина зашевелилась, недовольно пытаясь оттолкнуть морду настырного животного.
     — Шуша… Что?..
     Нексу тихо зарычала, щёлкнув зубами, Фригга тут же распахнула глаза.
     — Что?
     Нексу мотнула головой, лапой откидывая одеяло, и зарычала в сторону двери. Фригга вскочила, быстро и тихо одеваясь, но не в привычное платье, а в висевший в углу огромного шкафа комплект из штанов, рубахи и мягких полусапожек. Накинула сверху плащ. В сумку положила стоявшую отдельно на туалетном столике шкатулку, на пояс повесила длинный кинжал в ножнах.
     Мурчик припал к полу, Фригга села на нексу верхом. Огромный кот легко выпрямился и быстро направился к скрытой декоративными занавесями двери.
     Потайной ход был темным, но нексу неслись по нему, отлично видя дорогу, унося свою драгоценную ношу от приближающейся опасности.
     Где-то далеко сзади блеснуло. Раз. Другой. Пол слегка задрожал: начали срабатывать ловушки, сквозь которые спокойно прошла Фригга.
     Она крепче сжала ноги, словно на норовистой лошади. Шуша встряхнулась, из шерсти вдоль хребта и на голове вылезли длинные толстые иглы, Мурчик хрипло мяукнул и ускорился.
     Нексу вырвались из прохода, оказавшись сбоку от дворца, и понеслись вдоль стены, а через сотню метров нырнули в засиявший при их приближении проход в стене. Ещё несколько минут бега — и кошки проскочили в гостеприимно открывшиеся при их приближении массивные створки, тут же захлопнувшиеся за ними.
     Мурчик присел, Фригга слезла с него, обводя взглядом высокие стены, украшенные алыми полотнищами с изображением стилизованного солнца, больше похожего на шестерёнку.
     Сектор, отданный Локи.
     Фригга с любопытством огляделась: в последний раз она была здесь очень и очень давно, перед тем как ее сын ушел в добровольное изгнание. Все осталось таким, как она помнила: минимум мебели, темные полы, шелковые полотнища с солнцем или странными угловатыми символами на стенах, произведения искусства — каждое на своем месте, идеально вписывающиеся в интерьер. Ощущение простора и пропитывающая все вокруг магия Локи.
     И ощущение внимательных глаз, наблюдающих за ней отовсюду, караулящих каждое движение.
     Фригга полезла в сумку за шкатулкой, которая всегда стояла на туалетном столике, но никогда не открывалась — повода не было. А вот теперь пришло время для ее содержимого.
     Она вздохнула, принимаясь надевать сделанный когда-то лично для нее комплект. Два кольца на правую руку: на большой и указательный пальцы. Браслет на левую. И короткое ожерелье на шею. Простые, лаконичные, отполированные полосы и цепочки черного металла с золотыми гравировками. Но как только Фригга застегнула браслет, застёжки сплавились в единое целое, а вокруг правой руки засверкали крошечные белоснежные искорки.
     Теперь снять их сможет только Локи — и больше никто: в обеспечении ее защиты он всегда был сторонником самых крайних мер.
     В дверь гулко ударило, и Фригга вздрогнула, выныривая из воспоминаний.
     Нексу зарычал, загораживая ее собой, Мурчик боднул Фриггу, и она понятливо снова уселась на кота.
     Нексу сразу рванул с места в карьер по одному ему известному маршруту, Шуша помчалась вперёд, готовая при необходимости атаковать и пробивать путь к свободе. Перед тем как за ее спиной закрылись створки дверей, Фригга успела увидеть, как сходят с постаментов парные статуи, сверкая рубинами глаз.
     ***
     Малекит рвался вперёд, сжигаемый бурлящей в венах энергией. Все виделось словно сквозь темный туман, мысли были короткими и рваными, не задерживались в сознании, но альва это не смущало. Эфир дал ему силу и способность эту силу применить, и Малекит практически летел, прорывая собой странно густой и тягучий воздух в жажде реванша.
     Момент был выбран удачно: Один отсутствовал, отправившись куда-то с Тором и Бальдром, остальные Одинсоны тоже разбрелись кто куда, и в кои-то веки Золотой дворец был почти пуст.
     Альва отсутствие врага не смущало, он был твердо намерен ударить в больное место, нанести незаживающую рану, ведь убить — это слишком просто и милосердно, а он хотел помучить, причинить бесконечные страдания.
     Однако Фригги в ее покоях не оказалось, альв зарычал, нюхая воздух, словно берущая след гончая, и бросился, проламывая потайную дверь, чувствуя, что добыча ускользает сквозь пальцы.
     Он бежал по следу, проносясь сквозь пытающиеся задержать его ловушки, теряя лоскуты одежды и привычный облик.
     Эфир загудел в голове, как гнездо разъяренных шершней, Малекит взревел, круша все подвернувшееся под руку, пока не уткнулся в массивные двери, засиявшие при его приближении золотыми и алыми символами.
     Он ударил в них, но створки выдержали, а затем в него полетели полупрозрачные стрелы, обжигающие холодом. Эфир покрыл тело альва черной пленкой из миллионов крошечных шариков, стрелы частично обуглились, упав, частично отскочили от брони, но некоторые застряли в плоти, вызывая бешенство.
     Альв заорал, ударяя потоком энергии в середину дверей. Грохнуло. Малекит принялся бить в двери прицельно энергетическими лучами, проламывая внезапно застопорившее его победный бег препятствие.
     Створки огрызались, но мало-помалу защита истощалась, пока вход не открылся. Малекит торжествующе захохотал, но, как только он вошёл, двери захлопнулись, из пазов выскочили штыри, намертво их заклинивая.
     Малекит отмахнулся от внезапной проблемы, сосредоточившись на другой: прямо перед ним стояли два металлических воина, держащих в руках длинные прямые мечи.
     Альв пренебрежительно фыркнул, оценивая защитников магическим зрением. Сильные, но не слишком. Может, для кого големы и стали бы непроходимым препятствием, но не для него, особенно сейчас, когда Эфир кипит в его крови.
     Да и тратить на игрушки драгоценное время? Фригга удирает!
     Малекит сорвал с пояса маленький металлический шар, утапливая большой палец в выемке, и тут же бросил его между големами, одновременно активируя щиты.
     Странно беззвучный взрыв сотряс помещение, големы разлетелись мелкими осколками по всему залу, втыкаясь в стены, усыпая пол.
     Альв оскалился, когда осколки застучали по щиту, бессильно осыпаясь к ногам. Малекит огляделся — зал стоял тихий и почти пустой, не было никаких видимых признаков активации ещё хоть каких-то защитных систем.
     Гудение Эфира вновь затопило голову, и мысли угасли, вытесняемые жаждой действий. Малекит снял щит, не желая тратить энергию, решительно направляясь к виднеющейся в стене двери. Под ногами захрустело, альв выругался: удачно стоящий осколок пропорол подошву, воткнувшись в плоть. Он с проклятиями выдернул кусочек металла, коротким заклинанием залечивая крошечную ранку, а затем сжег осколок, не видя, как стены словно потеряли на миг четкость.
     Малекит злобно зарычал, делая первый шаг, готовясь мчаться за удирающей жертвой.
     От ноги разошлись круги, словно от камня, упавшего в сонный пруд, разбегаясь к стенам, и пол снова принял нормальный вид.
     Может, если бы Малекит был в нормальном своем состоянии, то он принял бы этот подозрительный факт во внимание, но Эфир ревел в голове все громче, не давая мыслить ясно, и альв помчался к двери, ускоряясь с каждым движением.
     Он бежал, и двери все так же маячили где-то впереди, а зал все не кончался и не кончался.
     Альв замер, оглядываясь, шепча сканирующие заклинания. В магическом зрении стены покрылись гневно пылающими алыми знаками, совершенно незнакомыми Малекиту. Он прорычал заклинания, направляя их движениями рук, но спрессованные в смертоносные лезвия воздушные массы впитались в алчно поблескивающие стены, а в следующий миг альв едва не упал, когда пол исчез.
     Малекит замер, опасаясь дышать.
     Под ногами было прозрачное ничто, от которого все дрожало. Он осторожно топнул ногой — спружинило. А в следующий миг он словно провалился в зыбучий песок.
     Резко и абсолютно неожиданно.
     Ситуация осложнялась стремительно: мало того, что Малекит не видел, куда он проваливается, только ощущал движение вокруг себя, тянущее его вниз — вроде бы, так еще и влияние Эфира начало нарастать. Голова гудела, этот звук забивал уши, не давал связно мыслить. Альв барахтался мошкой в смоле, пытался сопротивляться, но попытки не имели успеха. Стряхнув накатившую панику, он сорвал с пояса еще одну гранату, съежился, активируя щит.
     Его тряхнуло так, что Малекит вскрикнул, давясь кровью — щиты погасили основную волну энергии, но и остатков хватило, чтобы его сотрясло, как мешок, из которого выбивают пыль.
     Гулко чавкнуло, Малекита буквально выплюнуло из невидимой ловушки. Альв встал на все еще нетвердые ноги, сделал пару шагов… и провалился в бездну. Короткий стремительный полет, от которого заложило уши и носом пошла кровь, закончился ударом о неимоверно твердый пол. Плашмя.
     Малекит только захрипел, погружаясь в потекший камень, затвердевший через секунду, оставляя свободным только лицо — верхнюю часть. Он не мог ни пошевелиться, ни что-то сказать. Только лежать и молчать, слушая, как все громче ревет в теле Эфир, от которого сейчас почему-то не было никакой пользы.
     А потом послышались легкие шаги, и мягкий голос тихо произнес:
     — Привет.
     *Вергинская звезда, или Вергинское солнце — звезда с 16-ю лучами и кругом в центре.

Глава 13. Коса на камень

     Люк сидел на стуле, задумчиво разглядывая закатанного в камень свартальва.
     Малекит производил странное впечатление.
     То, что он физически отличался от человека — с Хомо Сапиенс не спутаешь — Люка не смущало. Подумаешь, глаза не такие, кожа странноватого цвета и уши острые. Ну и еще по мелочи… Люк в свое время и не на такое насмотрелся.
     Ситха смущало другое.
     Все, даже враги, а таковых у Малекита было невероятно много, сходились во мнении, что царь альвов — очень умное существо. Коварное. Способное на долгое ожидание и терпение. Готовое к длинной игре.
     Малекит умел просчитывать шаги — поэтому и прожил столько лет, и пакостил так, что не попадался, и вырывал для своего народа и себя хорошие куски. Он умел собирать информацию и пользоваться ею — иначе Один давно бы его вздернул на дыбу.
     И что?
     Сейчас Люк не видел ничего, хоть отдаленно напоминающего слухи.
     Перед ним в камне пола лежал одержимый одной-единственной мыслью альв, скалящий зубы, словно дикое животное, и с каждым часом его состояние все ухудшалось. Малекит был не похож на того, кто способен подарить один подарок сразу двум желающим, замутив интригу. Он вообще не походил на существо, которое может связать два слова и перемножить простые числа в уме.
     Если поначалу Малекит еще говорил, что-то пытался объяснить, доказать, то теперь, после шести часов с момента попадания в ловушку, только рычал и отвечал крайне односложно на простейшие вопросы: сложных он уже не понимал, а об абстракциях и речи не шло.
     Деградация шла настолько стремительно, что Люк плюнул на наказание и принялся просто вырывать из угасающего сознания хоть какую-то информацию о причине такого состояния. В итоге, после долгих мучений, удалось поймать картинку, слегка проясняющую ситуацию.
     Умертвие, похожее на обезьяну, принесшее к ногам Малекита каменный сосуд, из которого вырвался черный гудящий рой, впитавшийся в тело альва.
     Эта картинка прояснила если не все, то многое.
     И почему ощущения от присутствия Малекита практически такие же, как от сидящего на пальце перстня с Камнем Реальности, или Эфиром, как его называли. И почему альв совершенно сошел с ума, деградируя бешеными темпами. И почему напал именно на Фриггу — хотя в здравом уме, Люк был уверен, ни за что не начал бы на нее охоту, не желая портить отношения с возможным союзником. И почему сейчас стремительно умирал.
     На свою беду, Малекит оказался слишком умным, сам себя перехитрив в тот момент, когда посвятил убийство Тюра двум разным адресатам.
     Первая его ошибка была в выборе жертвы: Тюра Люк хотел убить лично. Перед этим допросив, естественно… Люк был практически уверен в том, что именно Тюр убил Фенрира — волка он создавал с расчетом на участие в битвах, шкура у ситхского отродья была очень прочной, а погиб он от одного-единственного удара, совершенного неимоверно острым лезвием. Под подозрение попадали сразу несколько личностей, но Тюр был на первом месте — у остальных обнаружилось алиби. А сын Одина владел очень подходящим трофеем…
     Может, Люк и воспринял бы смерть Тюра по-другому, если бы Малекит не начал кокетничать, расточая авансы направо и налево. Если бы он просто и незатейливо дал знать, что преподносит голову врага как дар, в качестве декларации о намерениях создать союз, то Люк согласился бы не раздумывая. В конце концов, этикет ситхов такое полностью одобрял, четко регламентируя поводы и количество бантиков на подарочной коробке.
     Но Малекит повел себя как престарелая кокетка, желающая напоследок урвать всего и побольше. Мало того, что заодно порадовал и Хель, так еще и дар самому Люку обставил неправильно: нюансы, они ведь такие, меняют целое.
     Неизвестно, сам он до такого додумался или помог кто по доброте душевной, но результат налицо: Хель такую «стрельбу глазами» тоже не одобрила. Причем радикально.
     Вторую ошибку Малекит совершил, когда поддался жадности, приняв щедрый ответный дар. А ведь Хель, скорее всего, как-то дала понять, что подарочек с подвохом: рассыпавшееся в пыль умертвие намекало. И, скорее всего, на сосуде или в нем тоже должно было быть что-то. Хоть какая-то зацепка! Ведь Хель, увешанная гейсами*, не могла врать. Она могла недоговаривать, умалчивать, подменять понятия, но не врать напрямую. И она обязана была предупреждать о том, что нападает.
     Естественно, орать на каждом углу, что идет войной на такого-то, Хель не собиралась — ее гейсы такого не требовали. Но предупреждать она предупреждала: символом, магией… Чем угодно, служащим намеком. И если этот намек пропустили — не ее вина. Она — предупредила.
     Малекит или не знал — Люку стоило огромных трудов добыть эту информацию, — или банально пропустил намек. За что и поплатился.
     Копия Эфира: такая же коварная, как и оригинал, только еще разрушительнее. Если настоящий Эфир, завладевая телом жертвы, подтачивал ее исподволь, не торопясь, то здесь процесс проходил стремительно. Кроме того, срок действия подделки явно был коротким — фальшивый Эфир умрет вместе с носителем. Хотя работа была хороша: если бы Люк не носил принявший твердую форму камня Эфир на пальце, то мог бы и купиться. Вполне вероятно.
     Уж слишком похоже звучали в Силе оригинал и копия.
     Вот и Малекит купился…
     Впрочем, это Люку только на руку: спасти Малекита он не спасет, но послужить своим планам уговорит.
     Вплавленный в камень альв зарычал, Люк, собравшись, встал у его головы на колени, протягивая сцепленные в знаке милосердия руки. Он запел, умоляя Силу откликнуться и подарить несчастному альву возможность умереть достойно. Ритуал Нежной Милости: абсолютно светлый и чрезвычайно энергозатратный. Люк пропел положенное обращение к Великой, щедро жертвуя свою силу умирающему врагу. По вискам ситха потекли крупные капли пота, золото глаз неожиданно расцветилось голубоватыми точками. Они появлялись и появлялись, сливаясь постепенно, по мере наполнения умирающего тела альва Силой Люка, в единое целое, пока радужки не стали голубыми, с металлическим отливом.
     Люк резко хлопнул в ладоши, так, что стены каземата загудели, и поклонился, благодаря Великую. Малекит затрясся, захрипев так, словно кожу заживо сдирали, похожий на недосушенную мумию альв хватанул ртом воздух, тяжело дыша и обводя помещение диким взглядом. Чернота белков растворялась, в глазах появилось осмысленное выражение.
     Люк еще раз поблагодарил Великую за оказанную милость: этот ритуал, хоть и абсолютно простой, был с подвохом.
     Он требовал обращения исключительно к Светлой стороне Силы, огромного личного запаса Силы и применялся только к умирающему врагу, погруженному во Тьму. Казалось бы, проще некуда, но мало было подпитать почти труп личной энергией, надо было еще и забрать себе всю боль, ярость, агонию и болезнь, «переварив» их, превратив в Свет и только тогда отдав обратно.
     Люк тяжело поднялся, буквально упав на стул: чувствовал себя он пожеванным и выплюнутым, единственное что радовало — такое состояние продлится недолго. Вся прелесть Светлых ритуалов: чем больше отдаешь, тем больше возвращается. Естественно, при условии, что все сделано правильно — с искренним желанием помочь.
     Ситх достал платок, вытирая кровавый пот: Малекит, засранец, почти выпил его досуха.
     — Где… — каркнул Малекит, оживающий на глазах.
     — Мидгард, — лаконично ответил Люк, утомленно прикрывая опухшие веки. — Подземелье моего дворца.
     Альв открыл было рот, но тут же его захлопнул: судя по посеревшему лицу, память к Малекиту возвращалась стремительно.
     — Я…
     — Я знаю.
     Малекит подергался на пробу, но все было бесполезно: камень держал крепко.
     — Понял уже, что произошло? — поинтересовался Люк, с интересом наблюдая работу мысли на все больше разглаживающемся лице альва.
     — Да уж трудно не понять, — мрачно фыркнул Малекит. Люк подвинулся вместе со стулом ближе.
     — Я тебя подлечил. Но не вылечил.
     — Сколько у меня времени? — прохрипел, судорожно дернув щекой, альв.
     — Час.
     — И… что ты будешь делать, Локи? — Малекит старался придать голосу равнодушие, но получалось плохо, а в Силе вообще полыхал чистой ненавистью.
     — Хочешь отплатить Хель той же монетой? — оскалил белоснежные зубы Люк, наклоняясь. Малекит мгновение неверяще пялился на него, а затем захохотал.
     — Ты действительно умеешь искушать, — прошептал альв. — Согласен!
     ***
     Хельхейм
     Хельгард.
     По древнему замку разносился звонкий смех. Хель смеялась, счастливая, словно маленькая девочка, получившая неожиданно в подарок куклу своей мечты: радостно, восторженно. Счастливо.
     Афера удалась даже не на сто процентов: Хель и сама не ожидала, что Малекит не просто клюнет, как судак на малька, но еще и сожрет приманку вместе с крючком и грузилом. И нить зажует, дотягиваясь до удочки.
     Много веков назад она видела Эфир и держала Камень в ладони. Минуту, не больше, но этого хватило, чтобы запомнить исходящее от него ощущение, сделать мысленный слепок магии. И вот, спустя годы и годы, бесполезное, казалось бы, знание, неожиданно пригодилось.
     Хель не могла создать точную копию или аналог Эфира, да и никто не смог бы, скорее всего — она не зарекалась, умельцы бывают разные, — но сотворить обманку, внешне похожую как две капли воды — это да.
     Она рассчитывала изощренно поиздеваться: если бы Малекит вздумал проверять подделку, копнув чуть глубже внешнего сходства, то обнаружил бы, что начинка абсолютно не соответствует ожиданиям. Естественно, она даже предупредила альва, что подарочек шуточный…
     Кто ж знал, что одуревший от жадности Малекит сожрет предложенное, не подавившись?!
     Поэтому сейчас Хель смеялась, бегая по залам, падала на пол, дрыгая ногами от избытка чувств, и наслаждалась каждым мгновением происходящего. Это было упоительно и восхитительно, давно уже ей не бывало так хорошо.
     Она медленно кружилась посреди зала, напевая детскую песенку, когда прямо перед ней вспыхнул голубым портал, и оттуда полетели металлические шары, раскрывающиеся в полете, словно цветы навстречу солнцу.
     ***
     Час времени. Много это или мало? Когда как… За первые полчаса Малекит успел многое: выпить чашку ароматного чая со свежайшей выпечкой — такого, если честно, альв от Локи не ожидал. Но Отец Чудовищ, как всегда, повел себя непредсказуемо, преломив хлеб с тем, кто покушался на жизнь его матери, потому что понимал, что в произошедшем вины Малекита не было.
     Цель для нападения выбрала Хель.
     Малекит идиотом не был, он видел, что в том, что жить ему осталось всего ничего, виноват сам, так как поддался жажде мести, выжегшей в нем инстинкт самосохранения и мозги, поэтому, допивая чашку, альв знал, что делать.
     Он встал на колени и отдал Звездноглазому самое дорогое: своего малолетнего сына, попросив воспитать как следует. Чтобы ребенок не попал под влияние жаждущих власти советников, которые неминуемо или превратят его в марионетку, или банально убьют, начав грызню за власть. И тогда Свартальвхейм, и так находящийся не в лучшем положении, окончательно скатится в канаву.
     А в качестве платы за воспитание будущего царя сделал Локи регентом на следующие двадцать лет. Законно, в присутствии скрежещущих зубами свидетелей, подписав договор. После чего попрощался с сыном, попросил прощения — и получил его — у Фригги, сочувственно гладящей малыша по голове, выпотрошил арсенал и шагнул в любезно открытый Локи портал.
     У него оставалось полчаса.
     Целая вечность.
     ***
     Сказать, что Хель удивилась — значит ничего не сказать. Ее мир был тюрьмой для нее одной — ни войти, ни выйти. Да, за века заточения Хель научилась немного обходить ограничения, но вырваться из узилища она не могла, однако и к ней ворваться тоже нельзя было.
     Портал стал неожиданностью, сюрпризы, полетевшие из него впереди дарителя — тем более, но Хель, хоть и сходила все эти века медленно, но уверенно, с ума, все равно держала себя в тонусе, надеясь когда-то выйти на свободу и как следует отплатить своему мучителю.
     Металлические шары раскрылись, пространство вспухло невидимыми и неслышимыми взрывами, заставляя трещать никогда не снимаемые щиты — в последние века паранойя совсем одолела, но жалеть об этом Хель не собиралась.
     Ее снесло в сторону, но Хель и не такое переживала: она покрепче уперлась ногами и посохом, сжимая зубы — давление было почти непереносимым. Так же внезапно, как началась, взрывная волна схлынула, но предпринять что-то существенное Хель не успела — падающий наискось клинок заставил неимоверно изогнуться: треск лопающихся связок был почти слышен.
     Посох взлетел, отбивая клинок, Хель присела, «закукливаясь» — пространство вокруг снова ломалось, наполненное взрывами. Повелительница мертвых разогнулась, посылая во все стороны Волну Праха, с легкостью отбитую одним коротким жестом.
     — Сюрприз!
     — Малекит! — прорычала Хель. — Не сдох?!
     — Твоими молитвами!
     Альв оскалил клыки, обходя Хель по кругу. Некромантка следила за ним, настороженно сверкая черными глазами. Неожиданно Малекит шагнул вперед, замахиваясь мечом, но тут же отпрыгнул в сторону, бросая последний сорванный с пояса металлический шар: экспериментальные гранаты, созданные по заказу мастерами-оружейниками. Хель пристукнула посохом и сорвалась с места, двигаясь с неимоверной скоростью: следом Малекит отправил гранаты, создающие миниатюрные черные дыры.
     Раздались хлопки, воздух со свистом устремился в повисшие и погружающиеся в пол абсолютно черные сферы, выгрызающие и втягивающие в себя все, что попадалось по пути, постепенно расширяясь. Хель, коротко и яростно вскрикнув, ударила посохом в пол, который тут же покрылся рядами трещин. Каменные плиты взлетели, окружая ее все быстрее с каждым мгновением вращающимся хороводом, поверхности, обращенные наружу, заблестели, превращаясь в зеркала. Замок слегка тряхнуло, когда окружившие черные дыры плиты начали втягиваться внутрь, и сферы принялись взрываться, разнося все вокруг.
     Малекит мысленно вознес хвалу самому себе, что, охотясь на Фриггу, не додумался использовать эти гранаты, только экспериментальные, оказавшиеся выше всяких похвал. Однако мощности черных дыр явно не хватало — Хель медленно, но уверенно нивелировала весь достигнутый альвом успех.
     Малекит злобно сплюнул, тут же выжигая плевок огнем — и вздохнул, сосредотачиваясь. Фальшивый Эфир заворочался в крови, в ушах будто издалека зазвучало слабое жужжание.
     Отсрочка, подаренная Локи, заканчивалась.
     Альв злобно оскалился: он видел, что Хель ему не убить при всем желании — слишком разные весовые категории. Некромантка была страшной легендой уже тогда, когда Малекит пешком под стол ходил, и с тех пор своих смертоносных умений не утратила. В ее глазах альв видел лишь насмешку и пренебрежение, как во взгляде матерого ветерана на сопливого малолетку. И он еще строил планы на ее счет, недоумок.
     Совсем потерял связь с реальностью, прячась в пещерах…
     Мысленно в последний раз пробежавшись по возможным вариантам продолжения боя, Малекит метафорически плюнул на все и одним усилием воли активировал исправленный фальшивый Эфир, заставляя воздействовать на тело и разум, едва не потирая злорадно руки от предвкушения.
     Локи совершил истинное чудо — и альв даже не представлял, каким именно образом и чем заплатив. Он не смог вырвать буквально проросший в Малеките подарочек Хель, но смог его… доработать. Грубо, на коленке, так сказать, но и этого было достаточно. Да, Малекит умрет, но сделает это на своих условиях, определенных Локи.
     Преграда лопнула, и рев энергии, хлынувшей водопадом, наполнил уши. Малекит оскалился, не видя, как его кожа слабо засияла мертвенно-белым светом. Как засияла голубым радужка глаз, переползая на белки. Как движения стали настолько стремительными, что их невозможно было увидеть.
     Он рванул к насторожившейся Хель, двигаясь зигзагами, ловко и легко уворачиваясь от ударов заклинаний некромантки. Воздух словно смялся, Малекит его просто видел, проламываясь сквозь полупрозрачные складки. От подошв на каменном полу остались выбоины, сложившиеся в цепочку следов. Альв выхватил мечи — ножны, лопнувшие вдоль, упали на пол — и принялся незатейливо рубить врага на части.
     Хель взревела, когда лезвие прочертило длинную линию прямо по боку, распоров платье и кожу с мясом. Жуткий звук эхом отразился от стен, Малекит ударил сырой, но как-то удивительно структурированной магией, отбросив отбивающуюся посохом, на конце которого выскочило длинное трехгранное лезвие, Хель. Она мельком оглядела рану, зарычала и бросилась в атаку.
     Малекит рубил, колол, бил магией, словно огромной кувалдой, он был неимоверно быстр, и Хель, невзирая на всю свою силу, иногда не успевала уворачиваться. Платье свалилось с тощих плеч, превратившись в лоскуты, тело исчертили раны и глубокие царапины, но из них не пролилось ни капли крови, а мясо было каким-то серо-розовым, но никак не красным, как должно.
     Она уже даже не использовала заклинания, просто била по площадям на поражение, превращая древний зал в погружающиеся в пыль и обломки руины, по которым с бешеной скоростью носился Малекит. Он кружил вокруг нее шершнем, атакуя и атакуя, пока один точный удар некромантки не остановил это победное движение. Малекит опустил голову, рассматривая торчащий из груди посох.
     Хель ласково улыбнулась, проворачивая древко, проросшее шипами, по часовой стрелке.
     Малекит булькнул, выплюнув густо-бордовую кровь, и точным ударом отрубил Хель голову, оседая на пол, проваливаясь в небытие.
     Безголовое тело некромантки вытащило посох, подобрало кусок ткани от платья, валяющийся под ногами, и тщательно вытерло окровавленное древко. Неспешно подобрало голову и, держа ее за волосы, неторопливо направилось прочь. В отполированных до блеска обсидиановых стенах коридора отражались зарастающие бескровные раны. Хель остановилась, поставила голову на место, повертела, совмещая срезы, и уже через минуту края сцепились насмерть, а к моменту, как некромантка дошла до своих покоев, от раны не осталось и следа.
     Хель зашла в бассейн, покрытый тонкой ледяной коркой, проламывая ее и явно не чувствуя никакого дискомфорта. Смыла с себя пыль и грязь с попавшей на нее кровью Малекита, вытерлась ветхой, но чистой простыней и развалилась на кровати, небрежно прислонив посох к стене.
     Она лежала, глядя в расписной потолок, а ее грудь не поднималась, лишь изо рта иногда вырывался легкий пар, а тело стремительно регенерировало, приобретая вид пусть истощенного немного, но вполне красивого. С чистой гладкой кожей, без шрамов и изъянов.
     Хель прикрыла глаза, довольно усмехнувшись, не зная, что в том месте, где в рану попала кровь Малекита, появилась крошечная голубоватая родинка.
     ***
     Антверпен. «Алмазная миля»
     Витрины слепили глаза. Люк, неторопливым прогулочным шагом продвигаясь по улице, посматривал на выставленные драгоценности, изредка одобрительно щурясь, но чаще равнодушно скользя взглядом. Улицы сверкали. Глаза слепило сиянием бриллиантов, оправленных в платину и реже в золото, рдели угли рубинов, сапфиры казались кусочками неба, упавшими в полупрозрачные тучи, а топазы — радугой, принявшей материальную форму.
     По улицам чинно двигались хасиды, эмоционально переговаривались индусы, сновали европейцы, японцы не отлипали от фотоаппаратов. Люк шел сквозь толпу, незаметно для людей расступающейся перед ним и смыкающейся позади, словно море перед Моисеем, ощупывая Силой все, что попадало в поле зрения, и не только. Ситх ухмылялся, вспоминая свой первый поход в ювелирный магазин еще в той жизни. Несчастного Антива Лорада Третьего, каждый раз обильно обливающегося потом, когда магазин посещал высокопоставленный клиент. Да, хороший был магазин… Прямо магнит для кристаллов Силы. Люк там нашел камень для себя, для Леи… Даже Дарт Мол не ушел без покупки!
     Люку нравилось это место, полное осколков звезд. Там было тихо, нежно звенели в Силе тонкие голоски камней, рассказывающих свои истории. Его никто никогда не торопил, и он часами перебирал разноцветные заготовки под шедевры, предвкушая, как будет творить.
     Ювелирное искусство вообще было одним из его любимейших занятий, да и сейчас оставалось. Нравилось Люку бродить по магазинам, рыться в добыче старателей, валяющейся на грязных тряпках рядом с карьерами, встречать идеально подходящее для задуманного в самых неожиданных подчас местах.
     Драгоценности всегда были окружены водоворотами желаний и несбыточных мечтаний, там кипели страсти и кровь.
     Алмазная миля всегда вызывала двойственное чувство. Старейший рынок Европы, представляющий алмазы и бриллианты. Он мог предложить изумительные по красоте сокровища и отвращал вонью криминала. Теневой рынок занимал почти девяносто процентов добычи, и продавцы не видели ничего зазорного в том, чтобы наколоть государство.
     Остальных?
     Не пойман — не вор.
     Но репутации блюлись свято.
     Люка это забавляло, но чаще заставляло кривиться: когда прекрасно считываешь неуемную алчность и истинное отношение к происходящему у сидящего напротив продавца, то все удовольствие от покупки портится. Вот как сейчас.
     Хотя… нет.
     Сидящая напротив пара была колоритной: старый, но все еще крепкий хасид с пронизывающим взглядом из-под кустистых бровей, и индус в национальной одежде, перебирающий четки из семян лотоса. Внешне они, казалось, невозмутимо наблюдали за перебирающим лежащие на покрытом сукном столике сырые алмазы клиентом. Камни выглядели невзрачно — прозрачная и мутноватая галька зачастую геометрических форм разного цвета. Люк задумчиво покатал пальцем камень бордового цвета, поднял второй — мутновато-голубой. Скептически скривился.
     Продавцы богатства, стоящего миллионы, сидели молча, наученные горьким опытом, только индус шелестел четками, читая про себя мантры в попытке отвлечься. Хасид молчал, сверля взглядом перстни на пальцах клиента, пытаясь угадать, что за камни и какой металл использовали для оправы. Пока что старик склонялся к платине и звездчатым рубину с сапфирами.
     — Не то, — брезгливо скривил губы ситх. Индус молча встал, парой движений сгреб камни с демонстрационного столика в бархатный мешок и вышел, вернувшись через пару минут с другим. На столик высыпались камни: все крупные, не меньше чем грецкий орех, а то и гораздо крупнее. Люк с интересом наклонился над столиком, рассматривая бракованное богатство: через один камни имели внутренний изъян — помутнения, трещины, полости.
     Естественно, и с таким браком можно работать: разрезать на части, делая из одного пять или шесть, но и отходов будет много. А об огранке целиком и речи не шло. Люк поднял огромный — с ладонь размером — и плоский камень. Бесценный, благодаря черному цвету, исключительной прозрачности и… стоящий гораздо меньше, чем продавцы хотели за него получить: Сила с легкостью обнаружила внутри пустоту.
     Он еще раз повертел камень в пальцах, рассматривая. Перед глазами вдруг появилось украшение, которое он сделает из него, и Локи улыбнулся. Просто и необычно. И такого точно ни у кого не будет. Ситх посмотрел на камни.
     — Беру.
     Индус только раскрыл рот, чтобы назвать цену, как Люк его с удовольствием обломал, снизив ее вчетверо.
     — Не люблю, когда меня обманывают.
     У индуса дернулся глаз, но он стоически промолчал, только четки застучали в трясущихся пальцах. Хасид не выдержал:
     — Товар — высший сорт!
     — Через один, — согласился Люк, начиная тыкать пальцем. — Трещина, помутнение, помутнение, трещина, пустота, раскол. Хм… Этот ничего даже… Отменный экземпляр. Помутнение. Мне продолжать?
     На него уставились с бессильной злобой. Люк довольно улыбнулся.
     — Чего стоим? Пакуйте.
     В руках ситха словно сама собой появилась кредитная карта, спланировавшая на столик. Индус, скрипнув зубами, подобрал ее и передал партнеру по бизнесу, сейчас что-то активно бормочущему себе под нос.
     — Не поможет! — хихикнул ситх, сверкнув зазолотившимися на миг глазами. Хасид забормотал усерднее, сжав в кулаке четки. — Это тоже не поможет! И это. А это… Совсем не в тему… — укоризненно покачал головой Люк.
     Хасид, не выдержав, заорал, топая ногами. Люк расхохотался: бесить эту парочку было отдельным сортом удовольствия. Сорок с лишним лет назад два тогда еще молодых и слишком самоуверенных партнера по бизнесу решили разбогатеть за его счет, подсунув в девятой по счету партии некачественный товар, подменив пятую часть камней. К их огромному огорчению и мучению на все последующие годы, Люк аферу вскрыл тотчас же и пригрозил оглаской подробностей.
     С потерей прибыли смириться было можно. С потерей только нарабатываемой репутации — нет. Жадины попали в кабалу: пожаловаться они не могли, избавиться от угрозы радикально — тоже нет, а уж когда Люк, развеселившись, продемонстрировал им на пару секунд свои особые умения — то вообще стал их воплощенным кошмаром. За каждую попытку убить он бил их по кошельку, забирая за бесценок самые дорогие камни, за попытки решить проблему другими способами — издевался словесно. После всех этих лет пострадавшие от собственной жадности барыги не оставляли надежды хоть как-то ему насолить, но все было бессмысленно: трепыхания жертв ситха только веселили.
     — Изыди! Враг рода человеческого! — казалось, еще немного, и пожилой мужчина полезет кусаться.
     — Ну… Раз вы так любезно просите… — невозмутимо пожал плечами Люк, подхватывая мешок с покупкой. Хасид схватился за сердце, рухнув в кресло. — До следующей встречи.
     В закрывшуюся дверь явно бросили чем-то тяжелым.
     Пришедший в прекрасное расположение духа Люк двинулся по улице, мимо витрин и бирж. Сердце в груди неожиданно затрепетало, и ситх изумленно моргнул. Сила волновалась, настойчиво подталкивая его куда-то вперед и в сторону. Он целеустремленно зашагал, прислушиваясь к подсказкам Великой, пока не попал куда надо: стоящая перед огромной витриной-окном из пуленепробиваемого стекла толпа восхищенно шепталась, наблюдая за разворачивающимся в помещении действом.
     Люк подошел ближе, наблюдая. Крупная ювелирная компания снимала рекламу своих шедевров: помещение озарялось вспышками, охранники — целый взвод — следили за участниками цепкими глазами. Прозвучали команды фотографа и постановщика, помощники еще раз поправили черный экран, на фоне которого снимали модель, Люк сделал шаг вперед…
     Сердце дрогнуло и пустилось вскачь. Люк стоял, смотрел и не мог оторваться: собранные в затейливую прическу волосы сверкали от усыпавших их украшений, еле заметный макияж выгодно подчеркивал естественную красоту модели, так же как и платье самого простого фасона. Влажно блеснули карие глаза, девушка улыбнулась, и Люк тихо прошептал:
     — Здравствуй, любовь моя. Вот мы и встретились. Снова.
     ***
     Первый с трудом оторвал голову от такого приятно холодного пола, вновь со стуком роняя ее на плиты. Операция, спланированная по всем правилам, опять провалилась. Командир ушел легкой походкой, насвистывая что-то веселое, Роллинз, которому посчастливилось наблюдать этот эпичный провал, лишь со вздохом закатил глаза, а они — все пятеро — валялись, не в силах подняться.
     — Нам нужен новый план, — глубокомысленно изрек откуда-то слева Третий, и Первый, скрипнув зубами, лягнул на звук. Не попал — Третий успел перекатиться, отодвигаясь. — И что ты такой нервный?
     Со всех сторон зазвучала экспрессивная ругань.
     — Что вы все такие нервные? — удивился Третий.
     — Заткнись, скотина!
     — Ой! Мне уже страшно, я уже боюсь! — хихикнул Третий, и солдаты, ворча, начали отскребать себя от поверхности.
     — Третий! — рявкнул Первый. — Нарвешься!
     — Точно. Как только — так сразу!
     Первый встал, сжимая кулаки, готовясь начистить морду насмешнику.
     — Мы неправильно подходим к задаче, — тут же принял серьезный вид Третий.
     — То есть?
     — Это тест на сообразительность. Мы его провалили.
     На покрытых синяками лицах проступило сосредоточенное внимание.
     — Командир сказал, что мы получим сейбер из его рук только в том случае, если заставим его сделать это добровольно. Мы по привычке сделали упор на «заставим», а надо было на «добровольно».
     До сих пор безымянные солдаты переглянулись.
     — Поверить не могу, что мы так лопухнулись, — медленно протянул Первый. Второй и Четвертый пожали плечами.
     — Так ведь сейбер… — тоскливо вздохнул Пятый.
     — Так ведь то-то и оно…
     Солдаты молча завздыхали. Фантастическое оружие стало их наваждением с того момента, как они увидели в руках командира алый клинок, с гудением вырастающий из рукояти. Все попытки добраться до вожделенного сокровища проваливались еще на стадии планирования, а командир, нехороший человек, счастливо скалил белоснежные зубы и вертел в ладонях сделанную только под него рукоять. Издевался!
     Смотреть на это было невыносимо. А тут еще и Роллинз проехался по их умственным способностям, вслух сомневаясь в наличии последних. Вот они и решились на экспроприацию, но, естественно, получили только тумаки. Командир их не жалел, вбивая в пол и стены, вон, даже следы остались.
     Повздыхав о несбыточном, солдаты обсудили возможные планы действий и направились искать командира. Рамлоу обнаружился в компании верного зама, пьющим кофе. Покосившись на ввалившуюся толпу, ситх демонстративно закатил глаза и подставил чашку, в которую Роллинз налил еще ароматного напитка.
     — Ну? Чего приперлись? — настроение у Брока было хорошее после чесания кулаков, что сразу чувствовалось. Первый шагнул вперед.
     — Командир… Сейбер.
     — Что «сейбер»? — Рамлоу отставил чашку, насмешливо щуря глаза.
     — Посмотреть?
     — А что, не видно? — изумился ситх, пробегая пальцами по рукояти, прикрепленной к поясу. — Смотри. За погляд денег не беру.
     Солдаты вновь переглянулись. Невзирая на то, что от большинства негативных последствий заморозки и «воспитания» в ГИДРе они избавились, некоторые моменты социального общения им не давались. Для суперсолдат было легче организовать войну, чем нормально пообщаться с кем-то. Особенно с начальством. О просьбах и речи не шло: такое выбивали из голов в первую очередь. Солдаты не просят. Они только исполняют приказы.
     — Ну? — поторопил их Рамлоу. — Долго стоять будем? Или займетесь чем-то полезным?
     — Чем?
     — Танцем маленьких лебедей, — буркнул невыспавшийся Джек. Третий тут же подхватил Второго и Пятого под руки, чувствительно пнув в щиколотку Первого. Роллинз закашлялся, пытаясь избавиться от полезшего не в то горло кофе, когда пять здоровенных туш в камуфляже застучали берцами, пытаясь изобразить из себя балерин. Рамлоу секунду ошарашенно смотрел на этот ужас, а после чуть не рухнул на столик, согнувшись от хохота. Отсмеявшись, ситх утер полившиеся из глаз слезы и отцепил сейбер от пояса.
     — Держите. Заслужили. Пять часов ни в чем себе не отказывайте, — он бросил меч молниеносно поймавшему его Первому. — За оригинальный подход!
     Солдаты тут же ломанулись в дверь, пока начальство не передумало.
     — И учтите! — крикнул Рамлоу вслед. — Отчекрыжите себе что-то, жаловаться не приходите! Не, ну ты видел это? Детки доросли до юмора!
     — Пора дать им имена.
     — Да, — согласился Брок. — Пора.
     ***
     Ксандар
     Бордовый камень, отливающий фиолетовым, стоило его повернуть под другим углом, взлетел в воздух и сам собой закрепился в специально предназначенном для него гнезде в латной перчатке, сияющей мягким золотым блеском. Танос растянул губы в жуткой ухмылке, сжимая пальцы в кулак и любуясь тем, как мягко смыкаются пластины, как сверкают грани под тусклыми лучами местного светила.
     С вершины холма открывался прекрасный вид: теплый розоватый свет лился с серых небес на разрушенный город, показывая руины во всей неприкрытой красе. Чадили башни с оторванными верхушками, по низу стелился тяжелый черный дым, ветер гонял белесые тучи пепла, присыпая нагромождения трупов. До титана доносились слабые отголоски криков, но и те постепенно затихали: всех сопротивляющихся выбили, а те, кто каким-то чудом уцелел, предпочитали прятаться, зажимая рты, чтобы не выдать себя скулежом.
     Таноса судьба недобитков не интересовала. Он получил то, за чем пришел, и уже строил планы своих следующих действий.
     Камень мягко засветился, титан, задумчиво хмыкнув, огляделся.
     Камень силы увеличивал физические возможности носителя до абсолюта, взвинчивая прочность, силу, скорость и остальные параметры на максимум. Танос на возможности тела никогда не жаловался, но добытое хотелось проверить. Требовалось проверить.
     Он огляделся, определил направление и размеренно зашагал к виднеющемуся с противоположной стороны холма городку. Через пару минут ходьба наскучила, и Танос перешел на бег. Ступни гулко били в почву, скорость нарастала, титан с каждым шагом разгонялся все больше и больше. Городок вырос перед ним: ошеломленный, испуганный… И Танос вломился в него, словно хищник в загон домашнего скота.
     Все попытки жителей сопротивляться не имели ни смысла, ни успеха. Танос, не сбавляя скорости, промчался по улицам, расшвыривая ударами кулаков аборигенов и технику. Ксандарцы разлетались куклами, пятная кровью все поверхности, превращаясь в груды сломанных костей и мешки с требухой. Техника ломалась и трескалась, сталкиваясь друг с другом, влетая в толпы, калеча и убивая. Дикие крики зазвучали со всех сторон, не успевшие убежать пытались спрятаться хоть где-то, но Танос вихрем проносился, сея ужас, боль и смерть, словно жестокий ребенок, решивший растоптать муравейник.
     Он бил, и бил, и бил, пока стоны и крики не затихли полностью.
     Танос удовлетворенно улыбнулся, сжимая руку в кулак: камень еле заметно сиял на идеально подогнанной золотой перчатке. Внимательно осмотрев себя, титан только кивнул — как он и думал, испытание прошло великолепно. Ну, в паре мест прожгло одежду особо удачными выстрелами, но это и все, чего смогли добиться ксандарцы с их прославленным Корпусом Нова. Само тело регенерировало с бешеной скоростью, ожоги исчезли буквально на глазах, ставшая невероятно прочной кожа защитила не хуже доспеха.
     Бросив последний взгляд на окружающие его развалины, Танос перевернул руку ладонью вниз, словно хлопнув по чему-то, и невидимая волна вбила остатки зданий в землю, довершая разгром, ставя жирную точку в испытании Камня Силы.
     Танос равнодушно отвернулся, шагая навстречу летящему к нему транспорту: его ждал следующий камень.
     ***
     Асгард
     Один мрачно смотрел в потолок, нежно сжимая ладонь спящей рядом супруги. Волосы Фригги, подобные ароматному облаку, щекотали шею, ночь была тихой и безмятежной, но ас никак не мог заснуть, все переживая и переживая свой позор.
     Одину до тошноты было стыдно и страшно: не сумел защитить.
     Кольцо на руке супруги слегка кольнуло пальцы, напоминая о чудовищном провале и невероятной удаче. Впрочем, об удаче говорить не приходилось — ее не было. Были прозорливость и предусмотрительность, в очередной раз обернувшиеся победой и гибелью врагов.
     Один осторожно поднес к губам тонкую кисть Фригги и поцеловал ладошку. Царица так и спала в украшениях — Локи не соизволил снять с матери защиту, прямо намекая, что он думает о способности Всеотца защитить супругу. Это злило до невозможности, но Один не желал заниматься самообманом, прекрасно понимая, что если бы не Локи, то сидел бы сейчас он, оплакивая гибель Фригги. Хорошо хоть, непосредственный исполнитель покушения уже мертв.
     Повезло Малекиту — успел сдохнуть до того, как Один до него добрался.
     Впрочем, исполнитель на то и исполнитель, чтобы быть разменной монетой, зато у него есть гораздо более важная добыча: вдохновитель.
     Тор поддержит, как и остальные сыновья, озверевшие от произошедшего. Видимо, Хель последние мозги потеряла, раз решилась так напакостить. Гнила бы в своей морозилке и жила бы дальше. Сама виновата.
     Один вновь поцеловал ладонь жены, лег поудобнее и прикрыл глаз, чувствуя, что может уснуть. Решение принято, теперь дело за исполнением.
     ***
     Один не спешил.
     Он понимал, что и спешить нельзя — Хель была заперта в Хельхейме уже очень и очень давно и раз смогла найти способ влиять на миры извне — и медлить опасно. Да, пока что ее влияние — это капля воды, просочившаяся сквозь дамбу, но оставленная без присмотра течь рано или поздно разрушит препятствие, и тогда некромантка вырвется на свободу.
     А этого допускать нельзя ни в коем случае.
     Поэтому Один собирался: неторопливо и очень тщательно, ведь справиться с Хель будет нелегко. Прошлое противостояние было крайне тяжелым: долгая планомерная война на уничтожение, когда обе стороны не гнушались ничем. И угрызениями совести Один не страдал: некромантка уже тогда была не то чтобы сумасшедшей… Нет, соображала она очень здраво, на зависть всем, вот только ее логика и мораль были совершенно чуждыми всем живым существам.
     Знакомство со Смертью не проходит для психики даром — это Один знал по личному опыту. Когда-то он сам пережил долгую клиническую смерть, вися, проткнутый Гунгниром, отдавая свой глаз в обмен на могущество. Части тела Одину жаль не было: да, потеря органа зрения аукнулась, и очень сильно, в «слепой зоне» находился огромный кусок пространства, и в битвах аса спасал лишь опыт и то, что видел он теперь по-другому. Он не знал, как правильно описать, но то, что не видело физическое тело, компенсировалось магическим зрением. Он ощущал, что находится там, в черноте, зная, где находятся живые существа и предметы. Далеко не полноценное зрение, но и сказать, что он слеп на один глаз, Один тоже не мог.
     Для врагов, с радостью проводящих атаки со слепой стороны, такое положение дел становилось сюрпризом, зачастую смертельным. Хель когда-то тоже купилась, именно благодаря этому недозрению ас ее подловил, и полумертвая некромантка оказалась заперта в собственном мире.
     Мертвом. Вымороженном. И все благодаря ее собственным усилиям.
     Некроманты думают по-другому, не так, как живые. И чем старше, чем сильнее они становятся — тем дальше отходят от морали тех, кто еще дышит. Больше всего они ценят комфорт и покой, живые существа — суетливые, шумные, проблемные — становятся источником раздражения. И если поначалу труповод еще может просто выгнать мешающих ему подальше, то потом он просто всех убьет и подымет в качестве прислуги, ведь трупы не едят, не дышат, не шумят, их можно поставить в шкаф, чтоб не мешали, или запихнуть в подвал. Очень удобно — тратиться на содержание не нужно.
     Уже к тому моменту, как Один пошел на нее войной, понимая, что договориться не получится, в Хельхейме было больше мертвых, чем живых, ну а когда противостояние закончилось, там уже не осталось ни первых, ни вторых — он не собирался облегчать побежденной жизнь.
     Или не-жизнь — ощущение от Хель шло странное.
     Он тогда, находясь в эйфории от победы и жуткой, кромешной усталости, не придумал ничего лучше, чем запереть ее на планете.
     Надо было уничтожить… Но сил не осталось, он был настолько истощен, что почти не стоял на ногах, и вечное заключение стало хорошим выходом и хорошей миной при плохой игре.
     Сглупил, это он готов признать.
     Надо было довести дело до конца. Может, не сразу, может, немного погодя, но довести, но время было беспокойное, навалилось одно, потом второе, потом третье, а потом Одину стало не до побежденного врага. Сидит себе в узилище и сидит, вырваться не может, ей помочь извне тоже никто не может, и ладно. Вот только Хель — не полностью живое существо, и ждать ей привычно. Она ждала, она искала способы — и нашла. Эпидемии в Асгарде и поднявшиеся кладбища тому доказательство. А теперь еще и это…
     Ас соединил последнее кольцо, задумчиво посмотрев на получившуюся золотую цепь. Кольцо Драупнир. Размножившееся и соединенное в одно целое, оно делает владельца неуязвимым.
     Не до конца, конечно, это Один понимал — нет абсолютно неуязвимых, — но почти.
     Гномы были истинными мастерами, созданный ими шедевр — один из трех, выполненных на спор с Локи — был единственным и неповторимым. Один поднес концы друг к другу, и они сцепились, спаиваясь в единое целое — цепь засияла и погасла, надежно опоясывая аса.
     Один повернулся, бросая взгляд в зеркало: блестели золотые доспехи, откованные лучшими мастерами, кольчуга, надетая под панцирь, облегала, как вторая кожа, не стесняя движений. Ас глубоко вздохнул, набирая в легкие воздух, пошевелил руками, наклонился из стороны в сторону — нигде не скрипнуло, нигде не мешало. Пусть он не так строен, как в молодости, и уже не так быстр — его мышцы все такие же сильные, а связки — эластичные. И у него есть то, что поможет компенсировать недостаток проворности — опыт.
     Все эти годы он не протирал штаны на троне — он воевал, и успешно.
     И с ним пойдут сыновья.
     Тор остается в Асгарде — Один не желал вновь оставлять царство и дворец уязвимыми. Сейчас его первенец, вошедший в полную силу — могучий воин и хороший правитель. Да, Тор стал бы прекрасным подспорьем в предстоящей крайне муторной и тяжелой битве, но он — наследник, и царь хотел предусмотреть все варианты. Даже самые нежелательные. А в противостоянии с Хель следовало быть готовым ко всему.
     Хёд и Хермод останутся с Тором. Браги, Видар и Вали пойдут с ним, так же как и Бальдр. Его тихоня-сын — грозный воин, умный и рассудительный — самое оно для контроля гораздо более импульсивных Видара и Вали. Что поделать, оборотни всегда такие. Яростные.
     Один надел шлем, задумчиво провел кончиками пальцев по древку Гунгнира. Копье отозвалось легким, еле слышным звоном. Обточенная ветвь Иггдрасиля источала тепло, заставив улыбнуться. И надеть перчатки, сотканные из тысяч маленьких колечек с наклепанными на них чешуйками. Теперь неприкрытым оставалось только лицо, и то частично — боевая полумаска никогда не бывает лишней, особенно тогда, когда враг настолько непредсказуем.
     Ас подхватил копье, поправил ножны кинжалов и вышел, провожаемый полным беспокойства и любви взглядом Фригги. Женщина тяжело вздохнула, вытерла предательскую слезинку, выступившую в уголке глаза, встряхнулась и с уверенным видом направилась к себе. Она не в первый раз провожала супруга на войну, но впервые ее одолевали столь тяжелые предчувствия.
     Хеймдаль провернул меч, Биврёст соединил две точки во вселенной, и Один, с ненавистью осмотрев унылый пейзаж, ступил на насквозь промороженную землю Хельхейма.
     Хрустнуло — следом за Одином через портал прошли его сыновья. Бальдр замер, бдительно оглядываясь, его глаза мягко светились в тусклых лучах еле видимого в просветах тяжелых туч светила. Видар и Вали встали плечом к плечу, втягивая раздувающимися ноздрями сырой воздух. Уши оборотней немного заострились, шевелясь в попытках уловить хоть какие-то звуки.
     Вокруг царила давящая тишина.
     Хельхейм был мертвым миром. Ни зверей, ни птиц, ни рыб, ни людей. Даже насекомых не водилось. Только лютый мороз, удушающая влажность, мерно дующий ветер и постоянно затянутое тучами небо. Сыро, холодно, мерзко. Мертво.
     Война выжгла этот когда-то очень и очень давно бывший процветающим мир, а Хель потом словно выжрала остатки. А может, и действительно выжрала, кто этих некромантов знает? Всего ожидать можно.
     Один скривился, вспоминая ту страшную… бойню. Это была не война, а что-то гораздо более отвратительное и мерзкое. Они применяли все, что могли. Один выкашивал марионеток Хель, Хель их поднимала и посылала в бой. Магия все отравляла, свирепствовали чудовищные эпидемии, даже природа сошла с ума, истребляя все живое и неживое. И вот он опять в этом месте, которое долго снилось ему в кошмарных снах…
     — Надо же, какие гости! — хрипло промурлыкал когда-то нежный, а теперь скрипучий, сиплый голос. — Сам царь асов посетил меня, несчастную, в этой дыре!
     — Ты сама превратила этот мир в дыру, Хель, — гневно пророкотал ас, не теряя, тем не менее, головы. — Ты. Ты убивала его жителей. Ты высасывала жизнь из земли. Ты решила, что можешь диктовать мне свои условия.
     Одинсоны, стоящие за спиной своего отца, молчали, разглядывая легендарную Владычицу Мертвых.
     Когда-то Хель была красивой. Действительно красивой… Высокая. Белокожая. С водопадом черных волос и огромными глазами цвета беззвездного неба… Даже сейчас она поражала остатками былого совершенства, хоть стройность превратилась в откровенную худобу, когда-то длинные волосы теперь едва касались плеч, кожа приобрела меловой оттенок, а глаза превратились в две черные дыры. От этого видимого проявления ее сущности становилось действительно страшно. Хель стояла, опираясь на посох, и ветер играл полами ветхого длинного платья, кокетливо проскальзывая сквозь виднеющиеся то тут, то там прорехи. Она говорила, вот только Бальдр, впившийся взглядом в некромантку, отметил, что стоит она, словно статуя — без движения, и грудь не вздымается и не опускается: Хель явно не дышала. А если и дышала, то неимоверно редко.
     Бальдр, внимательно отслеживающий каждое движение Хель, сканируя пространство всеми доступными ему способами, напрягся. Локи хорошо обучил его, Бальдр отлично чуял живое и неживое, и некромантка ощущалась скорее трупом, чем живым существом. Но и назвать ее однозначно нежитью тоже было нельзя.
     Рядом заворчали: Видар и Вали напружинились. Их черты заострились, глаза оборотней налились янтарем.
     Хель смотрела только на Одина: с таким презрением, словно к ней под ноги выполз навозный червь и предложил жениться, уверяя, что лучшего мужа она не найдет. И с чудовищно холодной ненавистью. Но больше всего Бальдру не понравилось исходящее от Хель чувство триумфа.
     Ас нахмурился… и плюнул на все возможные последствия, складывая руки на груди. Простейший жест щита тут же активировал давно вбитую в подсознание цепочку действий. Грудь и спину слегка запекло: впаянные в кожу символы, нанесенные Локи, наполнились энергией, вдоль позвоночника словно стекла огненная капля.
     — Ты требовал от меня подчинения… — насмешливо просипела Хель. — Кто ты такой, чтобы от меня чего-то требовать? Я уже ступила на Прозрачную Тропу, когда твой отец еще даже не родился! И даже не завелся в штанах его папаши-дикаря!
     Одина перекосило: к происхождению своих предков он всегда был слишком чувствителен, да и к статусу и его подчеркиванию питал слабость. Видар с Вали заворчали, скаля начавшие расти клыки, Бальдр равнодушно фыркнул. Его такие мелочи не волновали — старший брат хорошо потрудился, выбивая из него дурной гонор и самомнение. В который уже раз мелькнула мысль, как им всем повезло, и Одину в первую очередь, что Локи власть над Асгардом не волновала. Он даже забрал себе мир, не подконтрольный Одину, не претендуя на те, что входили в Древо Миров по факту, а не по названию.
     Между тем перепалка продолжалась.
     Один с Хель, словно мечтающие сжить друг друга со свету соседи, никак не могли остановиться, выплескивая накопившиеся за века. Они вываливали самые неприглядные тайны, чтобы укусить побольнее, вырвать кусок побольше, и ветер потихоньку крепчал, начиная превращаться в шквал, обжигая холодом кожу. Оборотни ежились, Бальдру было тепло: его окружала невидимая глазу энергия, обволакивая прозрачной пленкой, успешно блокирующей холод, сырость, да и не только их.
     Вали, потеряв терпение, первым шагнул в сторону, через пару ударов сердца его примеру последовал Видар. Бальдр остался на месте, пользуясь каждым мгновением этой странной передышки, чтобы сконцентрироваться еще больше, стянуть магию в тугой узел и хоть как-то прикинуть возможные слабости врага, оценивая направления атак и прогнозируя результаты.
     Это детское швыряние обидами и насмешничество выглядело глупо и опасно, особенно в этом случае. Им надо было с ходу бить некромантку, хотя и это являлось глупостью — лезть в ее родной мир, где за века заточения можно было сотворить неизвестно что? Но так еще был шанс хотя бы уничтожить ее физическую привязку к этому миру. А потом все выжечь дотла.
     Но Один, словно борясь с какими-то страхами или еще чем, решил морально унизить Хель перед гибелью, и все чувства Бальдра орали, что они совершили непростительную ошибку, уже просто ступив на поверхность Хельхейма.
     Бальдр не имел пророческого дара, как у Локи, у него была только неимоверно развитая интуиция в сплаве с отточенным логическим мышлением. Он смотрел, ощущал, строил планы и теории, непрерывно корректируя их, и видел, что с каждой секундой шансы на успех все уменьшаются и уменьшаются.
     — Как? Разве тебе не понравилось мое напоминание, что все смертны? И асы в том числе? — расхохоталась Хель, и оборотни бросились в атаку.
     В одно неуловимое мгновение все пришло в движение, кардинально меняя картину происходящего. Если до этого переломного момента можно было решить, что преимущество на стороне асов — их четверо, они сильны и вооружены — то теперь сразу стало ясно, кто из них высший хищник.
     Удар посохом просто откинул Видара в сторону, как мячик. Тяжеленный оборотень, изменившийся прямо в прыжке на врага, пролетел пару десятков шагов, впечатавшись в массивный, в пять обхватов, каменный столб — остатки ворот. Хрустнуло, из груди продолжающего меняться существа вырвался хриплый скулеж-взвизг. Видар упал на потрескавшиеся плиты, попытался привстать и снова упал, хрипло взвыв, сплюнув кровью. Влажный язык облизал кровавую пену с губ, в зеленых глазах разгорелось бешенство. Видар зарычал, вставая на полностью изменившиеся лапы, представая в своем втором облике: массивное, ростом в холке с аса, тело, здоровенная голова с устрашающей пастью, маленькие круглые ушки, широченные, как тарелки, лапы с чудовищно длинными, почти прямыми когтями, косматая, черная с бурым подпалом шерсть, маленький хвост.
     Он был похож на гибрид волка и медведя, сплав преимуществ двух видов, но сейчас это мало помогало: превалирование животных инстинктов над разумом в данный момент играло против оборотня. Рядом свалился Вали, отличающийся от брата светлым оттенком шерсти. Оборотни переглянулись и рванули в стороны, собираясь взять Хель в клещи.
     Тонко, почти музыкально запел Гунгнир, пластая воздух и сталкиваясь с посохом Хель, пугающим покрытым вязкой зеленой субстанцией граненым наконечником.
     Бальдр скрипнул зубами, отходя в сторону, пересматривая свои выводы с учетом новых данных. То, что должно было превратиться в триумф Одина и повергание в пыль врага, стремительно мутировало непонятно во что, ведь — на первый взгляд — изначально все пошло неправильно и наперекосяк.
     Первое, что напрашивалось: надо было не лезть в этот мир, а выжечь его дотла — к счастью, это возможно, благодаря боевым кораблям и некоторым артефактам. Выжечь — ни одна нежить, какой бы могучей она ни была, не устоит перед огнем. Или атаковать с ходу, не рассусоливая, не глумясь над противником, не доказывая собственную крутость самому себе: пока ты чешешь языком, враг собирается с силами, выискивает твои слабости, готовит ловушки. Опять-таки тактика выжженной земли — некромантка была предоставлена самой себе несколько тысяч лет. Даже за час можно такого наворотить, что все враги вымрут, а тут — столько времени без пригляда!
     И вот тут и вылезала главная проблема — Хель являлась крайне неудобным противником: из тех, против кого армию посылать бессмысленно — вырежет, а потому надо или убивать дистанционно, с риском неудачи, или давить лично либо чужими руками за очень большую плату. Или не трогать вовсе, надеясь, что само подохнет и проблема рассосется.
     Сжечь планету? Проклятущая некромантка запросто может зарыться куда-то, впасть в спячку, тупо прождать пару сотен лет в уютном или не очень гробу, выкопаться и устроить всем локальный Рагнарёк. Нет гарантии, что точно откинет копыта. Медленно, но верно давить? Тоже не вариант. Ловушки. Снабжение. И прочие проблемы войны с окопавшимся на собственной территории врагом. Молниеносный рейд? Те же ловушки, в которые влетишь с гарантией.
     И получалось, что вариант с боем «один на один» и поливанием гадостями перед схваткой является самым лучшим — на второй, более трезвый взгляд. Бальдр не сомневался, что перед этой самоубийственной эскападой Один припомнил все подробности боев с Хель и принял соответствующие меры. Броня аса еле видимо переливалась, вспыхивая крошечными искрами, цепь на поясе неярко светилась, предохраняя от опасности, да и Гунгнир буквально порхал в умелых руках царя, держа некромантку на расстоянии. Тощая и хрупкая, она наносила чудовищной силы удары, поспевая везде: и Одина атаковать, и лупить Вали с Видаром в хвосты и гривы, и даже явно пытаться теснить нападающих куда-то в сторону, чему Один успешно сопротивлялся.
     Магию применять Хель было трудновато — на руке под броней у Одина был надет один простой, но крайне эффективный амулет, заточенный как раз против некроэнергии. Хель уже несколько раз попыталась выдать что-то убойное, но вместо удара по площади вышли не слишком сильные заклинания, от которых никто не пострадал.
     Переводя сражение в физическую плоскость, Один поступил самым умным и правильным образом. Если дать Хель возможность применять магию, возможен самый печальный вариант, а обычная драка — это шанс на успех.
     Пробормотав про себя благодарность всем стихиям за то, что его отец дружит с мозгами и умеет извлекать выводы из прошлого, Бальдр принялся тщательнее сканировать все вокруг на предмет ловушек: нельзя допустить, чтобы какая-то заблаговременно спрятанная гадость дала Хель возможность использовать все свои силы. И пока Один с Вали и Видаром не давали Хель вздохнуть, Бальдр, сосредоточившись, выжигал все обнаруженное, используя Свет, покрываясь холодным потом.
     Все вокруг: древний замок неподалеку, огромный двор, вымощенный потрескавшимися от холода каменными плитами, промерзшая насквозь почва — все было пронизано нитями спящих благодаря артефакту Одина чар. Они словно стояли на гигантской многомерной паутине и не передохли лишь благодаря вовремя включившейся прозорливости царя.
     В прошлый раз Один, пытаясь максимально ослабить Хель, уничтожил на планете все трупы и скелеты, ослабив ее и лишив возможности создавать армию нежити. Но прах, скопившийся за века, остался, и Хель собрала его, используя как опорные точки для своей магии, стягивая к замку и окрестностям все, до чего смогла дотянуться.
     Бальдра едва не стошнило от увиденного.
     Тем временем Хель сообразила, что происходящее идет немного не по намеченному ею сценарию, и приняла меры.
     *Гейс — разновидность запрета-табу. Гейсы назначались в качестве противовеса при вручении определенных даров, как способ не гневить высшие силы излишним благополучием, или же в случае прегрешения как вид наказания (опять же, для восстановления равновесия, как способ контролировать силу наказания от потусторонних сил). Даром, среди прочего, считалось дарование имени человеку, изменение социального статуса (женитьба, вступление на царство) и др.
     Считалось, что нарушивший гейс человек умирал на Самайн.

Глава 14 Как аукнется

     Один хрипло закашлялся, утирая губы белоснежным платком. Брезгливо полюбовавшись алыми пятнами, ас выкинул скомканный кусок ткани в огромный очаг и натянул на себя стеганое одеяло, набитое пухом. Легкое, оно было неимоверно теплым, но царя знобило, и противный липкий холод, расползающийся по телу, никак не хотел уходить.
     Фригга нежно сжала грубую ладонь супруга, получив в ответ полный любви взгляд.
     — Мы справимся, — твердо произнесла она, продолжая сжимать ладонь Одина. Он слабо улыбнулся и достал из корзинки следующий платок. В памяти мучительно крутились воспоминания о самой тяжелой его победе и самом горьком поражении.
     ***
     Хельхейм
     Прах поднялся многометровой волной.
     Хель торжествующе оскалилась, вбивая острие посоха в землю с глухим стуком.
     Асов неожиданно накрыла сияющая белым полупрозрачная полусфера — Бальдр сцепил зубы, предельно концентрируясь, его глаза сейчас пылали, как две ослепительные серебряные звезды, а из-под одежды пробивался свет.
     Прах рухнул лавиной, смертоносной волной-одиночкой, ломающей гигантские корабли, как спички. Один простер руку, над ладонью возник золотой шар, мгновенно разросшийся и подперший защиту, поставленную Бальдром, изнутри. Видар плавно перетек в гуманоидную форму, как и Вали, осторожно сделавший шаг назад.
     Оборотни задрали головы, наблюдая за бушующим за полупрозрачными стенками штормом. Сейчас они ничем помочь не могли: не увлекались братья магией, развивая лишь данные природой способности к изменению тела. Бальдр застыл статуей, держа защиту. Неожиданно прямо перед Одином возникла темная тощая фигура: прах обтекал некромантку стороной, давая возможность видеть во всех подробностях заострившиеся еще больше черты лица и злобные глаза. Один молча проводил ревизию амулетов: негатор натужно вибрировал под наручем, пытаясь справиться с брошенной против него мощью древнего существа, ас прямо ощущал, как потрескивает простой серебряный браслет. Если он не выдержит, развалится… Шансы уйти живыми просто исчезнут, как лед на солнце.
     — Один… — хрипло пропела Хель, придвигаясь ближе, практически уткнувшись лицом в белоснежную преграду. — Один… Что же ты, царь? Не выходишь… Не здороваешься… Стесняешься?
     Некромантка каркающе рассмеялась, злобно просверлив взглядом землю. Щит, поставленный Бальдром и усиленный Одином, имел форму сферы. Только поэтому они еще были живы, и Хель не прокопалась снизу. Она медленно заходила из стороны в сторону, словно волк в клетке, изредка тыкая концом посоха то в землю, то в преграду. Один огляделся, поджимая губы, пальцы пробежались по цепи Драупнир. Да, он пока что неуязвим, но… Хель слишком сильная и слишком древняя, чтобы можно было смотреть свысока.
     Ас прикрыл глаза, сосредотачиваясь… Землю тряхнуло. Хель насторожилась, крепче сжав посох. Землю снова тряхнуло. Еще раз. По доспехам царя забегали крошечные огоньки. Наконечник Гунгнир едва заметно засиял, древко затрепетало в ладони.
     Хель, внимательно оглядевшись, снова пару раз ткнула посохом преграду, что-то пробормотала, и землетрясение резко прекратилось, как и буря. Прах, собранный некроманткой отовсюду, куда она смогла дотянуться, мягко улегся валом вокруг, и снова накатила пронзительная тишина.
     Негатор все так же еле ощутимо вибрировал: Хель не оставляла попыток активировать ловушки, давя и давя магией. Один с Бальдром переглянулись. Царь крепче ухватил копье.
     Хель подошла ближе, и копье словно выстрелило, пробивая истончившуюся преграду.
     Некромантка была очень быстрой и гибкой, ей почти удалось увернуться, но слишком близкое расстояние сыграло свою роль. Широкий наконечник взрезал плоть, едва не отрубив руку, пробил ребра и едва не проткнул Хель насквозь. С диким болезненным криком некромантка отпрянула, посох взлетел, вращаясь, но Один недаром столько тысяч лет воевал. Следующий удар, совмещенный с шагом — сфера исчезла — чуть не отправил Хель к праотцам.
     Тяжелое навершие посоха сбило рог со шлема аса и погнуло крыло. Один встряхнулся, избавляясь от звона в ушах, древко копья подсекло Хель ногу. Обратное движение наконечником срезало мышцы с икры и отрубило два пальца с левой руки некромантки. На пыльную землю не упало ни капли крови, а Хель, с неожиданным изумлением, проступившим на изможденном лице, едва не рухнула, подволакивая ногу.
     — Ах ты ж скотина! — прошипела Хель, принимая вертикальное положение. Секундная заминка прошла, искалеченная нога перестала мешать. Видар с Вали бросились вперед, вновь меняя облик, и неожиданно с тихими стонами и скулежом рухнули, едва не ломая лапы. На губах оборотней появилась желтая пена, падающая клоками. Хель замахнулась, готовясь ударить острым наконечником посоха, Бальдр, отошедший в сторону, схватил братьев за лапы, отбрасывая их в сторону.
     Он лишь скрипнул зубами: пока не кончится бой, даже нет возможности отправить явно пострадавших от яда оборотней в Асгард. Бальдр торопливо бросил на еле дышащих Видара с Вали по золотой цепочке, тут же обвивших лапы оборотней. Амулеты должны были помочь им продержаться и не умереть раньше времени.
     Тем временем старые враги сцепились с удвоенной энергией: разозленный ранениями сыновей Один мобилизовался, раскочегарив все свои силы и все амулеты и артефакты для победы. Золотая цепь на поясе просто слепила глаза, каждый удар аса едва не вбивал гибкую и юркую некромантку в землю. Вновь раздался крик — Гунгнир подрубил стопу Хель, ответный удар посохом едва не лишил Одина единственного глаза, прочертив полосу на боевой полумаске.
     Хель прыгнула вперед, словно укушенная, вцепившись рукой в Драупнир, и рванула с такой силой, что Один едва не упал лицом в землю. Ас выставил Гунгнир, отрубая некромантке левую руку, но было поздно. Цепь рассыпалась на золотые кольца, покатившиеся в разные стороны. Сияние погасло.
     Столб света упал на Хель, прибивая к земле на мгновение, Бальдр заскрипел зубами, пытаясь сжечь проклятую нежить, но некромантка взвыла так, что едва не лопнули барабанные перепонки, и шагнула сквозь испепеляющее плоть небесное пламя. Один размахнулся, ударом копья отрубая голову врага.
     Обугливающаяся на глазах голова некромантки упала на землю, Один выдохнул… Безголовое тело шагнуло вперед, отравленная пята посоха попала точно под край полумаски, оставляя кровоточащую царапину. Из ноздрей Бальдра потекла кровь от перенапряжения, столб света превратился в стену, рухнувшую на все еще шевелящийся труп Хель. Кости с плотью рассыпались в прах… А затем земля пошла трещинами по всем направлениям. Один хрипло рыкнул приказ, рядом появился радужный портал, в который Бальдр оперативно закинул еле дышащих братьев и втолкнул отца. Один прыгнул, успев краем глаза увидеть, как сквозь трещины в земле вырывается магма — планета разваливалась на куски со смертью своей владычицы.
     А затем портал схлопнулся, и Биврёст выплюнул их в Асгарде.
     Тут же вокруг забегали ожидающие возвращения целители. Подхватили Видара с Вали, резво утащив в палаты, принялись обихаживать Одина, раздевая на ходу. Бальдр от помощи отмахнулся, лишь опрокинул в себя кувшин с восстанавливающим энергию отваром, от которого чуть глаза на лоб через минуту не полезли, и медленно поковылял все же к целителям, решив провериться на разные неприятные нежданчики. Мало ли что можно подцепить во время тесного общения с нежитью, особенно недобровольного.
     А еще Бальдр вспоминал раскалывающуюся землю, дав себе слово проверить потом, как обстоят дела. Никогда не помешает.
     ***
     Хельхейм
     Как только Биврёст схлопнулся, разрушение пейзажа резко пошло на убыль. Вырывающиеся клубы пара и потоки магмы схлынули, прах, взвившийся в воздух плотным облаком, втянулся в трещины, надежно их запечатывая. Превратившиеся в обугленные головешки скрюченные от жара хрупкие кости стянуло друг к другу, составляя скелет. Последней подкатилась голова, надежно прирастая к позвонку. Прах облепил скелет, нарастая, формируя плоть — медленно, очень медленно, но нарастая. Скелет даже начал шевелиться потихоньку, прах изменился, становясь кожей и мясом, сформировались глазные яблоки, завращавшись в глазницах.
     Скелет попробовал встать, когда на нарастающей коже появилась маленькая голубая точка, как родинка. Она неожиданно выпустила тончайшие нитевидные отростки, впиваясь в восстанавливающееся тело. Родинка вспыхнула и исчезла. Возрождающаяся Хель села, озадаченно ковырнула пальцем кожу… Кисть развалилась, упав на землю. Некромантка подхватила второй рукой рассыпавшиеся косточки, которые вновь собрались в кисть под ее озадаченным взглядом. И вновь развалилась, прихватив за собой руку до плеча вместе с ногой.
     Хель щелкнула зубами. Кости вновь соединились в одно целое, но тут же наполовину возрожденное тело рухнуло, а над лежащей в пыли Хель появился призрак Локи, стремительно налившийся магией и обретший плотность, поставивший одну ногу в щегольском сапоге ей на грудь.
     — Не так быстро, моя дорогая, — оскалился он, восхищенно оглядев развалившуюся на части некромантку. — Мы еще не закончили наш разговор.
     Хель дернулась, но тело стремительно рассыпалось. Локи мстительно потоптался сапогами, довершая процесс, раздробив кости буквально в крошку. Голова некромантки щелкнула зубами, глаза просто пылали, но отсутствие языка блокировало способность говорить, а сияющее на пальце Локи кольцо — возможность оперировать магией напрямую. Она даже не могла удрать призраком.
     — Знаешь, Хель, — Локи поднял череп, бережно держа его в ладонях. — Я многое могу понять. Что я тебе просто не нравлюсь. Что ты хочешь меня убить. Это все просто и понятно. Но я не понимаю, зачем ты попыталась убить мою мать чужими руками. И не одобряю. И не прощаю.
     Камни в кольцах засияли, череп взлетел в воздух, начиная медленно рассыпаться жирным черным пеплом. Локи злорадно ухмыльнулся, когда до него донесся тихий, полный неизбывной ненависти вой. Наконец упала последняя песчинка, ситх поднял руки на уровень груди, раскрывая, и из ладоней потекли потоки бордово-оранжевого пламени, стремительно белеющего, растекающегося по земле.
     Снежно-белое пламя покрыло все вокруг, вгрызаясь в мельчайшие щели, выжигая ловушки и все шансы Хель спрятаться, пережидая, чтобы потом восстать и отомстить. Локи стоял посреди бушующего огненного моря и улыбался, пока пламя не впиталось в землю полностью и не исчезло в глубинах.
     Ситх молча шагнул вперед, исчезая.
     Настроение у него было превосходное.
     ***
     Бальдр исполнил свое обещание сразу же, как только вырвался из цепких лап целителей. Отдал приказ Хеймдалю и вернулся в Хельхейм, прихватив c собой Браги.
     Проклятого симулянта.
     В принципе Бальдр к своим братьям старался относиться ровно. Действительно любил он только Тора и Локи, последнего буквально обожал и очень уважал. Тор… Тор, с его веселым, неунывающим, взрывным, но легко отходящим характером, был очень неплохим старшим братом, готовым всегда помочь и утешить, если что. Остальные… К остальным относился более-менее ровно, некоторых любил, но только на расстоянии. И чем больше расстояние, тем крепче была его братская любовь.
     Браги относился как раз к последней категории.
     Покровитель поэзии, искусств и красноречия, Браги всегда вызывал в Бальдре противоречивые чувства. С одной стороны, он признавал несомненный талант брата, отдавая должное его увлеченности, готовности корпеть над сочинениями, добиваясь идеала, и вообще желанию творить и воплощать в реальность это самое желание.
     С другой… Браги был слишком… чистоплюем. Весь погруженный в искусство, без конца бренчащий на арфе, он был слишком брезглив для того, чтобы заниматься воинскими премудростями, хотя косоруким не был и отлично управлялся с длинным копьем. Настолько отлично, что мог поспорить с Локи, а это являлось показателем высочайшего мастерства.
     Однако Браги не любил ни кулачный бой, опасаясь за руки, ни благородное владение мечом. Даже то же копье, которое в его руках плясало и пело, пластая воздух, оставляло аса равнодушным. Хотя воинские подвиги он воспевал бесподобно, поражая красотой сложенных им хвалебных песен и хулительных стихов. Его хейти* и кеннинги** были непревзойденными… И Браги упивался восхищением окружающих, самодовольно взирая на всех остальных, по сравнению с ним — бесталанных.
     Он даже выглядел солидным мужем средних лет, отпустил окладистую бороду, одевался подчеркнуто богато и представительно. И не желал и пальцем пошевелить, чтобы защитить свой дом от врага.
     Разве что облив ароматными помоями с помощью своего языка.
     И вот это Бальдра откровенно раздражало. Он невольно сравнивал Браги, признанного покровителя всего прекрасного, и Локи, который тоже любил и петь песни, и слушать их, и сочинять, и вообще был изумительным златокузнецом, и не только. И сравнение всегда было не в пользу младшего брата.
     Не в последнюю очередь из-за снобизма Браги.
     Нет, у Локи тоже самомнение выросло выше горных вершин, но он и оправдывал его. А Браги… Вот и от похода к Хель он отговорился, уклонившись в последний момент, и даже не навестил находящихся в очень тяжелом состоянии Видара и Вали. Зато приперся в палату к Бальдру и потребовал поведать ему подробности, нисколько не смущаясь ни его вида — целительницы раздели Бальдра догола, хорошо хоть, простынку дали прикрыть срам, стреляя глазками и хихикая в перерывах между лечением, — ни не самого доброго настроения.
     Хорошо хоть, к отцу не полез, скотина бесчувственная.
     Про то, что в походе к Хель его помощь была бы очень кстати, этот погруженный в себя эстет даже не подумал. И не вспомнил о том, как сказался больным и не способным к ратным подвигам.
     И это сейчас, стоя рядом с палатой, где тихо стонали в агонии его братья, бредя и кашляя кровью.
     Бальдр, конечно, умел себя держать в руках, да и вообще старался не слишком нервничать из-за разных придурков, пусть это и его братья, но Браги, со своим непрошибаемым высокомерием, его на этот раз просто взбесил. Поэтому, как только целители дали добро, Бальдр взял брата за шкирку и вернулся в Хельхейм, готовый добить некромантку, если последняя все-таки выжила. Остановить угрозу, пусть и ценой своей и чужой жизней.
     Недовольный Браги, брезгливо вертя в ладонях копье, сердито вертел головой, осматривая жуткий пейзаж, тихо шепча себе под нос — ас явно составлял очередную драпу***, и плевать ему было на остальное.
     Бальдр мрачно скосил глаза на бубнящего брата и вернулся к изучению окрестностей, задействовав все свои чувства. Планета выглядела, да и ощущалась стабильной. Не было разломов, лавы, трещин и мелкого подрагивания почвы. Зато был тонкий, еле ощутимый, пепел и ощущение постепенно разгорающегося в глубине огня.
     Ас растер между пальцев невесомые частички, оставившие на коже белесую пыльцу, и тихо усмехнулся. Пепел. Полное отсутствие ловушек. Разгорающееся ядро планеты.
     Локи не оставил их без помощи.
     Бальдр не чувствовал абсолютно никаких признаков того, что где-то затаились частички не-мертвого, и это говорило о том, что проблема с Хель решена самым радикальным образом. И беспокоиться о том, что некромантка однажды вылезет из могилы на погибель всего живого, не стоило.
     Аса не волновали причины, по которым Локи уничтожил Хель, он видел главное — брат помог. Этого было достаточно. Браги буркнул что-то, поддернув подол плаща, и Бальдр, не выдержав, шевельнул пальцами. Ас, как раз наступивший на выглядящий ненадежным камень, оступился и рухнул в пыль, успев упереться ладонями, чтобы не расквасить нос.
     — Осторожно, Браги, не споткнись.
     Голос Князя Света был полон тщательно упрятанной издевки. Медовоголосого своим братом он больше не называл.
     ****
     Мидгард
     Сделав ставку на тандем Старка с Ванко, Локи явно не прогадал. Они оба являлись не просто гениями, но и крайне усердными работниками, не просто генерируя идеи, но и воплощая их в металл, пластик и самые разнообразные материалы.
     Вот и сейчас Старк, гордо задрав подбородок, демонстрировал потрясенной публике генератор, построенный на совершенно новых принципах и использующий опять-таки новый, открытый Старком, элемент.
     Избавление от реактора в груди потрясло Старка настолько, что он, не выдержав, смоделировал с помощью Джарвиса модель того, что с ним могло произойти, если бы он не прошел через процедуру исцеления. Результат ИскИн выдал неутешительный: отравление всего организма и быстрая мучительная смерть.
     Угрозы себе любимому всегда стимулировали Старка лучше всего. Гениальные мозги поскрипели, пошевелились и нашли способ остановить распад живых тканей. Всего и потребовалось, что перерыть записи отца, совершить очередную революцию в науке и еще раз наглядно показать, кто тут круче всех.
     Пока что «Чистая энергия» должна была запитать Башню, а миниатюрная копия почти вечной батарейки болталась на поясе Кроссбоунса, приняв форму работающей модели совершенно фантастической вещи из фильма. Световой меч.
     Тони любил высокотехнологичные игрушки, но, подумав хорошенько, решил в этот раз ограничиться любованием. Не хотелось остаться без рук, не совладав с капризным оружием. Да и Кроссбоунс, заполучив вожделенный сейбер, который непонятно как и когда собрал, из рук его практически не выпускал, дразня подопечных.
     Поэтому, хорошенько подумав минут десять, Тони решил, что на этот раз риск того не стоит, и переключился на более понятные и приземленные вещи. На космос.
     В мечтах он видел, как взлетают ввысь огромные и маленькие космические корабли, исчезая среди звезд, и если для воплощения этой мечты надо было построить практически с нуля инфраструктуру, то когда Старка останавливали трудности и незнание процессов?
     Старк ел на ходу, спал урывками и работал, полностью поддерживаемый таким же одержимым собратом-гением, и вытащить их из лабораторий могли лишь специально нанятые помощники, насильно запихивающие в подопечных еду, как в рождественских гусей. И все было бы полностью прекрасно, если бы не чей-то еле слышный шепот, зудящий на краю сознания.
     Скорее всего, от усталости.
     ***
     Видар закашлялся, сплюнув комок загустевшей крови. Прополоскав рот отваром, сделал пару глотков воды, утомленно закрывая глаза. Проклятая слабость буквально приковала его к кровати. Оборотня знобило, толстые пуховые одеяла и тяжелые шкуры не спасали от буквально пронизывающего тело холода.
     Видара то трясло так, что кровать ходуном ходила, а мышцы буквально каменели до боли, то неожиданно по жилам словно начинала течь лава Муспельхейма, и он обливался потом, мечтая о том, чтобы нырнуть в прорубь. Целители сменяли друг друга, на ходу изобретая отвары, настойки и мази, приносящие лишь временное облегчение. Валяться в кровати было тяжело и тоскливо, хорошо хоть, Вали находился рядом: было решено поселить их в одной палате для облегчения присмотра, и Видар не возражал. Вдвоем переносить мучительное выздоровление было как-то веселее. Всегда находились темы для разговоров, как например, хорошенькая целительница, присматривающая за ними ночью.
     Тоненькая, белокожая, с длинной рыжей косой, перевитой шелковыми лентами, она бередила их воспаленное сознание своими колдовскими темными глазами. Братья даже спорили — какого цвета? Видар склонялся к карему, Вали — к зеленому.
     Так как красотка присматривала за ними ночью и свет зажигать не торопилась, используя тусклый ночник, не раздражающий чувствительные глаза оборотней, то определиться братья так и не смогли. Да и общее состояние не способствовало наблюдательности.
     Вот и сегодня девушка почти бесшумно вплыла в темную палату, прикрывая рукой огонек ночника, подала отвар, бдительно проследив за тем, чтобы его выпили до конца, после чего достала чистую ткань, налила в миску очередной чудодейственный эликсир и принялась обтирать задремавшего Видара.
     Жидкость пахла приятно, ас задремал, почти не реагируя на то, что его ворочают с боку на бок — сила в тонких руках красавицы была отменная. Потом, судя по звукам, занялись Вали.
     Видар, с облегчением отметив, что озноб ушел, быстро пригрелся под одеялом и уснул. Целительница постояла, полюбовалась тонкими серыми нитями, расчертившими кожу там, где виднелись вены, и тихо вышла, довольно щуря темные, как болото, глаза, в глубине которых вспыхнули и погасли голубые огоньки.
     За закрытой дверью все глубже проваливались в сон Видар и Вали.
     ***
     Камар-Тадж
     Стрендж прокрутил в руке мерцающий изумрудным светом кулон, задумчиво поджимая губы. Попытка просмотреть варианты ближайшего будущего обернулась головной болью. Варианты были один другого ужаснее: трупы, пепел и опустошение.
     Маг чувствовал приближение чего-то или кого-то опасного, вот только даже Око почему-то не показывало, что именно свалится им на головы, зато транслировало результаты визита непонятно кого. Впрочем, оно и так было понятно: в последнее время участились нападения извне, и Стрендж не вылезал из Храма, просматривая самые многообещающие варианты будущего. Плюс еще и неожиданно начавшиеся брожения в и так нестройных рядах магов, вот и получается сплошная головная боль.
     Тоскливо вздохнув, Стрендж щелкнул пальцами, заваривая чай, верный Вонг молча поставил тарелку с сэндвичами с огурцом — его любимыми, и маг, потихоньку отхлебывая ароматный напиток — сосредоточенно, полностью отдаваясь процессу, как все англичане, — погрузился в мысли о том, что предстоит укрепить для лучшей обороны Храма Нью-Йорка.
     Задумавшийся маг поставил чашку на столик, поднял глаза, и вздрогнул — напротив, элегантно положив ногу на ногу, сидел Люцифер, лениво рассматривая обстановку, в которую он со своим костюмом-тройкой абсолютно не вписывался.
     Стивен собрался, пряча дрогнувшие на миг пальцы в широких рукавах.
     — Милорд. Какая неожиданная встреча.
     В животе предательски скрутило: Стрендж был крайне благодарен за исцеление, дорожил хорошими отношениями, но считать сидящее напротив существо своим другом не спешил. Пусть он сейчас вращается в высоких кругах, так сказать, да и не страдал никогда Стрендж недостатком самомнения, однако в данном случае маг все же предпочитал держать дистанцию. Мало ли… Вонг, выглянувший крайне осторожно из-за колонны, словно мышь из-под веника, выглядел настороженным и напуганным. Камар-Тадж был только для магов, разрешение на посещение давалось крайне редко, и обитатели магического измерения были уверены в том, что без их разрешения сквозь границу никто не пролезет.
     Вот только гостю об этом явно сообщить забыли.
     — Мистер Стрендж, — Люцифер смотрел на неуютно чувствующего себя мага, слегка улыбаясь, — я заскочил буквально на минуту. Решил лично напомнить вам, как Верховному магу Земли, что все обитатели Камар-Таджа являются военнообязанными и с этого момента будут помогать защищать планету, на которой обитают.
     Стивен моргнул, лихорадочно соображая, чего от него, да и остальных магов, хотят.
     — Владыка, — маг выпрямился, плащ, окутывающий его мягкими складками, возмущенно затрепетал полами. — Маги издавна охраняли Землю от опасностей. Поэтому…
     — Сколько было вторжений за последние пять суток?
     — Одно, — пожал плечами маг. Люцифер слегка наклонил голову.
     — Семь. И я ни разу не видел никого из ваших… подданных. Почему?
     — Храм…
     — Храм — не вся планета. Внесу ясность, а то вдруг вы что-то не так поймете. Камар-Тадж является частью планеты Земля. Это раз. Вы, как Верховный Маг-Хранитель, давали клятву защищать. Это два. Вы давали клятву мне, — в голубых радужках вспыхнули и погасли золотые искры, — это три. На нас надвигается опасность, и если вы, мистер Стрендж, а также ваши подданные опрометчиво решили, что защищать будете только Храмы, то вы глубоко ошибаетесь. Еще больше вы ошибаетесь, если решили отсидеться. Как всегда.
     Люцифер сидел расслабленно, но воздух неожиданно сгустился, стремительно нагреваясь.
     — Так вот, — невозмутимо продолжил он, — или вы поднимаете всех «в ружье», или… Я сровняю Храмы с землей, а заодно и законопачу все входы в Камар-Тадж так, что даже магические тараканы не пролезут. И проведу эксперимент: сколько вы протянете, прежде чем начнете жрать друг друга. Мы поняли друг друга?
     — Да, Владыка, — прошептал резко пересохшим ртом маг. Люцифер мило улыбнулся.
     — Прекрасно. Тогда… До свидания, господин Верховный маг.
     Люцифер встал, сделал шаг и исчез. Стрендж трясущейся рукой вцепился в Око, пытаясь обрести душевное равновесие. Плащ сочувственно зашелестел. Вонг отлепился от колонны, опасливо подходя ближе.
     — Что произошло?
     — Чтоб я знал, — с чувством выдохнул Стрендж, пытаясь понять причину визита. Но опасности же не было, Око ясно это показывало!
     ***
     Люк шагнул на паркетный пол кабинета, подхватил папку с бумагами и направился в мастерскую. Требовалось кое-что доделать. Магов он выбросил пока из головы, хотя эти пафосные сволочи его откровенно достали. Порталы извне открываются все чаще, а они и не шевелятся, собираясь защищать лишь Храмы, в крайнем случае. Вот только не в этот раз. Захотят жить — будут нести вахты круглосуточно, а не плевать на жалких людишек, пытающихся справиться с инопланетной угрозой.
     А свое обещание Люк был твердо намерен выполнить.
     Если маги решат, как всегда, пересидеть угрозу, ситх не поленится закрыть их карманное измерение полностью. Сколько времени пройдет, пока закончатся припасы и прочее? Люк четко знал: в Зеркальном отражении ничего не растет. Там есть вода и растения, но их нельзя употреблять в пищу — наизнанку вывернет, причем буквально. Точка выхода тоже не могла похвастать изобилием — это Тибет. Скудная и суровая земля.
     Да, можно создавать пищу — маги умеют, но и тут вылезало «но». Сотворенную магией еду можно есть не больше месяца. Потом организм незаметно начинает жрать себя, мутировать и в конце концов погибает. Магия — это вам не божественное чудо, она хороша, но панацеей не является.
     Так что пусть маги шевелят наглыми толстыми задницами и закрывают порталы — вот это у них хорошо получается. А то та же Древняя, невзирая на титул, очень даже не спешила бороться с вторженцами. Храм охранять? Да. Планету? Нет.
     В Империи, к примеру, таким нахалам живо вправляли мозги или истребляли. Все Одаренные были военнообязанными и в отставку выходили только после смерти. А иногда и этот вариант не прокатывал — уж это Люк знал, как никто.
     В этот раз без магов-портальщиков не обойтись. Люк, после долгой медитации, смог наконец правильно рассмотреть нюансы беспокоящих его видений и определил угрозу. Танос. Тор, который сейчас практически исполнял обязанности царя, помог собрать информацию, и узнанное беспокоило. Проклятый титан был чудовищно силен и сам по себе. А еще у него была армия. И Черный Орден, полный сильных и преданных отморозков.
     Но это еще полбеды, больше всего Люка беспокоила мотивация Таноса. Истребить половину галактики, чтобы установить равновесие, принеся жертву Смерти? До такого даже самые отмороженные и слетевшие с катушек ситхи не доходили. Даже Ква и Раката имели более вменяемую мотивацию.
     Более… меркантильную и эгоистичную.
     Убить половину живого во имя любви к кому-то — таким обычно страдали падшие, не важно в какую сторону, джедаи, и ничем хорошим такие устремления не заканчивались.
     Люк придирчиво осмотрел сделанную с помощью Силовой ковки Звезду, отполировал металл до нестерпимого блеска и сосредоточился. Давно уже надо было сходить в гости.
     — Здравствуй, Бригитт.
     ***
     Вормир
     Оранжевый, похожий на кусок янтаря, камень взлетел, медленно проворачиваясь вокруг своей оси. Танос стер пальцем скатившуюся по щеке слезу, печаль стремительно переплавлялась в целеустремленность, в глазах титана все ярче разгорался огонь торжества.
     Он осторожно подхватил камень кончиками пальцев, поднося к гнезду в перчатке, и Камень Души словно сам скользнул на свое место, а оправа плотно охватила оранжевые грани. Танос нежно его погладил, восхищенно наблюдая за медленно разгорающимся в глубине сиянием, перекликающимся с пульсирующим в такт биения сердца титана огнем Камня Силы.
     Заполучить Камень Душ оказалось нелегко. Поначалу пришлось долго искать, отправляя отряды и просто разведчиков. Потом, когда местоположение все же было определено, Танос столкнулся с новыми сложностями: бунт на корабле. Небула и Гамора, две его воспитанницы, почти дочери. Чем они отплатили за силу и власть, что он им дал? Одна отказалась сообщить, что нашла камень, вторая промолчала, что знает о том, что первая нашла.
     Таносу было тяжело и действительно больно, но он все же поступил так, как требовалось, а не так, как хотелось, и вырвал знания из негодниц. Ему казалось, что этот неприятный эпизод закончился, но оказалось, все только начинается: условие получения камня заставило даже остановиться и призадуматься на некоторое время.
     Долг снова победил, чем Танос обоснованно гордился, ну а то, что с обеими дочерьми пришлось расстаться, пожертвовав их жизнями… Что ж. Он будет помнить и оплакивать их всю оставшуюся ему вечность, и о его жертвенности будут рассказывать во всех уголках вселенной. А…
     — Ну что? Доволен? — хранитель Камня скривил красную, как кровь, рожу, взирая на возвышающегося над ним титана с отвращением, ясно читающимся в темных глазах. — Проваливай.
     — Разве обязательно быть таким грубым? — задумчиво покосился на него Танос. — Впрочем… Чего еще ждать от такого, как ты. Смертного.
     Красный Череп вскинулся, но было поздно: Танос сжал кулак, и бывшего лидера Гидры расплескало кровавым дождем по бесплодной земле Вормира. Титан лишь презрительно дернул уголком губ и направился к своему кораблю. Его ждали остальные Камни Бесконечности.
     ***
     Мидгард
     Бригитт прижала ладонь к груди, чувствуя кожей нагревшийся от тепла тела металл Звезды. Даже в самых сладких мечтах женщина никогда не представляла, что сможет запросто поговорить со своим божеством, а вот поди ж ты!
     И увидела, и поговорила, и дар получила!
     Причем не один: Бригитт осторожно провела пальцами по лицу, с неутихающим восторгом видя — и ощущая! — молодую упругую кожу. Да, не двадцать лет, но выглядеть и чувствовать себя на сорок, когда тебе перевалило за седьмой десяток, — это поистине чудо. И такую милость оказали не только ей, но и ее мужу, резко уверовавшему после этого.
     Женщина вздохнула, еще раз бросила косой взгляд в зеркало, встряхнулась и села за рабочий стол. Ее бог высказал просьбу, и подвести его она не имела права.
     ***
     Асгард
     Видар чувствовал себя странно. Все время усталость, все время хотелось спать… Кровать была зыбучим песком, засасывающим в свою глубину, туда, где на дне из перин и матрасов с подушками прячутся сладкие сны. Только там все было хорошо, спокойно… правильно. Там гремели славные битвы, там прекрасные девы со смехом увлекали героя под сень раскидистых деревьев на ложе, застеленное шкурами, там текло рекой легкое вкусное вино, там звучал чей-то голос, который говорил, как Видар хорош, силен, могуч… Какой из него выйдет славный правитель. Что с того, что до трона ему, как до дна моря пешком? Он — лучший!
     С каждым днем Видар все больше и больше проникался этой еле слышной речью, вливающейся в уши ароматным медом и сладкой патокой.
     С каждым днем он все больше и больше в это верил, иногда ловя на себе странный взгляд Вали. Его брат тоже стал больше спать, в голосе появились покровительственные нотки, от которых шерсть на загривке дыбом вставала.
     А при виде наведывающегося к ним отца… Видар отмечал, что Один устал, ослабел. Что его обязанности исполняет Тор. Тор, которого все чаще и чаще хотелось потеснить с уже нагретого трона.
     Видар видел. Чувствовал. Но не думал. Да и зачем ему думать? За него это делают инстинкты… Те самые инстинкты, что все чаще требуют сместить вышедшего в тираж старого вожака и бросить вызов новому — пока не укрепился и не заматерел.
     После долгого и мучительного лечения и наступившего кризиса братья пошли на поправку, радуя целителей — все-таки они молоды, им проще. А вот Один никак не мог перебороть яд, находясь в неопределенном состоянии.
     Сам ас боролся с ядом и навалившейся меланхолией изо всех сил, стараясь не показывать проницательной супруге, насколько ему плохо, и все больше спихивал дела государства на Тора. Когда после очередного обсуждения идущей в их сторону угрозы царь горделиво признал про себя, что его первенец готов, если что, встать у руля, Один только хмыкнул, философски пожав плечами. Как ни странно, мысль, что у него есть преемник, который вот-вот примет в свои руки бразды правления, не вызывала никакого ревнивого отклика в душе, только отеческую гордость.
     Что поделать, Один был упрямой скотиной, но и он понимал, что от яда Хель может и не поправиться, и если дело ограничится только подорванным здоровьем — это стоит расценивать как чудо. Если честно, то он даже успел как-то примириться с мелькнувшим ощущением близкой смерти от отравы. Проклятье! Да он даже предполагал, что может из боя с некроманткой не вернуться!
     Гнал от себя подобные размышления, трезво оценивая себя и свои шансы на успех, но ведь мелькнуло же! Но он ушел на своих ногах, а теперь не может полноценно сплясать с копьем — задыхается уже на третьем часу. И целители никак не вычистят из крови трупный яд.
     Впрочем, пусть тело его ослабело, мозги по прежнему хорошо соображают, а таким опытом, как у него, не каждый похвастается. Поэтому надо составить план, и не один — им предстоит война.
     Тор уже успел доложить о расспросах Локи: информация, собранная на Таноса, не внушала оптимизма. Причины, по которым титан проявлял агрессию, Одина не интересовали. Мало ли что его укусило! А вот намеки на поиски Камней Бесконечности заставляли задуматься. Один знал о примерном местоположении двух, и если сбрендившего Таноса интересуют камни, он направится в их сторону, а значит, война неминуема.
     Поэтому следовало подготовиться. И первым делом требовалось навестить союзников.
     Нидавеллир встретил гробовой тишиной. Мертвой. Этот мир и так был не особо приветливым, отличаясь сложными климатическими условиями, да и населения — кот наплакал, так как его обитатели увеличивали свою численность медленно и с огромным трудом.
     Но это? Такая тишина была просто неестественной.
     Не ревели печи, не подрагивал пол от ударов тяжеленных кувалд, не звучал капелью перезвон молоточков, из-под которых выходили шедевры, удивляющие миры. Не звучали шаги хозяев этих длинных переходов, глубоких шахт и потрясающих воображение залов, вырубленных в породе.
     Нидавеллир оказался мертв, в самом прямом смысле этого слова. Один молча смотрел на усеявшие коридоры трупы — раздавленные, истерзанные — и не знал, что и думать.
     Гномы были очень древней расой, крайне малочисленной и чрезвычайно долгоживущей, и сейчас Один видел последствия геноцида: кто-то истребил гномов полностью. Ас знал большинство если не по именам, то хотя бы по внешности, и смотреть на оскаленные в последнем усилии мертвые лица было горько. Больше не будет шедевров и гениальнейших творений. Даже если кому-то и удалось сбежать — на что ас горячо надеялся, — восстановить прежнюю численность просто невозможно — все немногочисленные представительницы прекрасного пола были мертвы, а значит…
     Значит, кто-то приложил достаточно усилий, чтобы превратить целый мир в могильник. Да еще и помародерствовать.
     Ас покачал головой, печально наблюдая за сыном, закрывающим глаза Броку и Эйтри: славные кузнецы, способные на равных потягаться в искусстве создания чудес с Локи, были изрублены, как туши в лавке мясника. Бальдр накрыл гномов плащом и еще раз обвел побоище острым взглядом.
     — Зачем? — Бальдр дернул плечами, оглядываясь. — Если честно, искренне не понимаю. Совершенно бессмысленная жестокость.
     Один этого тоже не понимал: гномы были ценнейшим ресурсом, цинично выражаясь. Захватить мастеров, заставить работать на себя… Хотя зачем? Услуги гномов стоили дорого, но не запредельно. К тому же они любили вызовы своим способностям, своей гениальности, любили невозможные задачи и нетривиальные пути решений.
     Один понял бы, если бы кто-то решил гномов перекупить, захватить, поработить, в конце-то концов! Но убивать? Все равно что резать курицу, несущую бриллиантовые яйца, и даже не на бульон, а просто так, чтобы на помойку выкинуть.
     Это было бессмысленно, и потрясающая жестокость данного деяния вводила в ступор.
     Вынырнувший из дальнего коридора Тор лишь покачал головой.
     — Никого, — пророкотал Громовержец, яростно стискивая пальцами рукоять Мьёльнира. По молоту зазмеились крошечные молнии. — Живых я не обнаружил.
     — Следы?
     — Странные, — признал Тор. — Уходим?
     Один открыл было рот, чтобы скомандовать осмотреться еще раз, но в груди закололо, и он с трудом удержался, чтобы не схватиться за больное место. Тор встревоженно подхватил отца, руки Бальдра засветились белым светом.
     — Уходим.
     Биврест рухнул радужным облаком, асы вошли в портал, через пару мгновений уже шагая по вымощенным каменными плитами коридорам дворца. Бальдр с Тором подхватили зашатавшегося Одина под руки, не реагируя на его возмущенное шипение, целеустремленно направляясь к покоям царя, где сдали его, покрывшегося испариной, на руки Фригге и целительницам.
     Одина долго пичкали разными отварами и пилюлями, обтирали, читали лекции о недопустимости активных шевелений, на что он только кивал и слабо улыбался супруге — чувствовал себя ас отвратительно, — визит в Нидавеллир не прошел даром.
     От отваров клонило в сон, Один, плюнув на дела и прочее, рухнул в постель, уснув в полете, но отдохнуть не получилось: проснулся он от рычания.
     Волки напружинились, вздыбив шерсть и припадая к полу. Ас нахмурился, машинально протягивая руку к копью, как всегда, стоящему в изголовье кровати. Гери припал еще ниже, угрожающе скаля острые клыки, Фреки медленно переместился в сторону, и Один нахмурился: волки готовы были броситься на кого-то за дверью. Раздался тихий рык, и все закончилось. Волки еще немного постояли, переглянулись и дружно полезли на здоровенное ложе, готовясь бдить и защищать аса всю ночь.
     Когда Один распахнул дверь, сняв охранные заклинания, за ней никого не было.
     ***
     Видар раздул ноздри, втягивая воздух. От сидящего во главе стола Одина тянуло болезнью. Чистый запах металла, хрустящего морозного снега и солнечного жара то и дело перебивали нотки чего-то приторно сладкого, едкого, как плесень. Ас выглядел сильным и мощным, как всегда, но обоняние оборотня было не обмануть. Рядом еле слышно заворчал Вали, и Видар взглядом придавил брата.
     Не сейчас. Они еще слишком слабы, только переселились обратно к себе и начали выходить к семейному завтраку. Рядом хрустнула кость — Вали грыз баранью ногу, не сводя глаз с Тора, и Видару пришлось пнуть придурка под столом, потому что нечего чавкать и позориться перед матерью.
     Бросивший на них взгляд Бальдр слегка поморщился: оборотни обычно вели себя гораздо культурнее, но в последнее время начали понемногу наглеть, демонстрируя звериные повадки на радость окружающим. Вот и теперь Вали приподнял по-волчьи верхнюю губу, демонстрируя зубы. Бальдр только закатил глаза, отворачиваясь от этого зоопарка.
     Видар зарычал, а затем неожиданно попытался укусить брата.
     — Видар! — громыхнул Один. — Вали! Что вы себе позволяете?!
     Оборотни синхронно повернулись к отцу… и оскалились. Глаза братьев помутнели, наливаясь волчьим янтарем. Один встал, Тор тут же переместил мать себе за спину, срывая молот с пояса, — в последнее время он без оружия никуда не выходил.
     Хёд с Хермодом отодвинулись, не понимая, что происходит, Браги сосредоточенно запоминал происходящее, глаза Бальдра налились серебром, князь встал рядом с Тором, закрывая Фриггу. Один нахмурился, когда его сыновей выломало в трансформации, и два здоровенных оборотня начали обходить стол с двух сторон, царапая когтями паркетный пол.
     — Это уже перешло все границы! — рявкнул Один, выбрасывая вперед руку. Оборотней впечатало в стены, на пол сползли уже полубессознательные асы. Тор стремительно подошел к неожиданно сошедшим с ума братьям, приложив Вали затылком в стену. Видар попытался что-то вякнуть, но удар рукоятью молота отправил его в беспамятство.
     Тор подвесил Мьёльнир на пояс, подхватил Вали, перебросил его через плечо. Поправил сползающее бессознательное тело, подцепил второго брата за ногу и молча потащил его за собой.
     Бальдр помог матери сесть, пододвинул блюдо с булочками, которые Фригга очень любила.
     — Волчьей красавки объелись, что ли? — задумчиво пробормотал Один, наливая себе травяной отвар. — Вроде не весна.
     Он задумчиво фыркнул, потирая ноющую грудь. Ему все происходящее очень не нравилось.
     ***
     Тору происшедшее тоже не нравилось. Ни Видар, ни Вали даже не подумали извиниться: они только скалились и рычали. Полновесные пощечины не помогли, и когда Видар, клацнув вытянувшимися клыками, едва не укусил его за руку, Тор рефлекторно, но с полным пониманием процесса, со всей силы впечатал кулак четко в солнечное сплетение озверевшего брата.
     Видар сложился пополам, рухнул на пол, скрючившись, и только хрипел, пытаясь протолкнуть в легкие хоть чуточку воздуха. Вали дернул длинными ушами, покрывшимися густой шерстью, и оскалился. Кулак Тора с хрустом встретился со скулой оборотня, надежно его вырубая. Зашевелившегося Видара Тор пнул от всей души так, что оборотня просто снесло и впечатало в стену.
     Наблюдающие издали за попыткой вправления мозгов эйнхерии переглянулись.
     Тор постоял, задумчиво рассматривая коридор и бессознательные тела под ногами, вздохнул, ухватил братьев за воротники и поволок в сторону крыла целителей.
     Там скорбную процессию встретила целая делегация — слухи во дворце расходятся быстро. Целительницы ловко подхватили нежными, но удивительно цепкими пальчиками тяжелые туши оборотней и шустро уволокли. Тору так и хотелось сказать: «В логово». На многозначительный взгляд леди Гутрун ас только расправил плечи, непреклонно встав у стены, — его царством пробирок и скальпелей не испугать! Он храбрый и вообще не боится целительниц, невзирая на их извращенное чувство юмора.
     Вот и сейчас две красавицы с шутками и сюсюканьем раздели мужчин, с любопытством ощупали выскочившие на их литых черепах шишки, восхищаясь их формой и количеством, потыкали пальчиками в синяки, после чего развили бурную деятельность.
     Очухавшиеся Видар с Вали задергались, но честно предупрежденные дамы насмерть прикрутили их к койкам, не давая шевельнутся. Видар рыкнул, изогнулся. Ремни затрещали. Гутрун, нахмурившись, подошла ближе, вытянувшиеся челюсти клацнули почти возле шеи.
     Тор, стремительно шагнув вперед, резко опустил рукоять Мьельнира, вырубая изменяющегося на глазах брата. Пару секунд подумал и проделал то же с Вали.
     Гутрун задумчиво наклонила голову.
     — Девушки… В изолятор их.
     — Что происходит?
     — Не знаю, князь, — пожала плечами женщина. — Но узнаю.
     ***
     Мидгард
     — Завидует… — шепот в голове из слабо различимого белого шума постепенно превратился в отчетливо слышимые слова. — Он тебе завидует…
     О, да. Тони прекрасно знал это. Ему завидуют. Все.
     Ванко, отчаянно фальшивя, напевал какую-то песенку, ловко привинчивая последние детали. Взвесил в руках получившееся — на руках вздулись мышцы — и с довольным видом принялся цеплять это на себя. Старк мысленно фыркнул. Ванко поправил получившийся широкий пояс, с отходящими от него тросиками, и сжал в ладонях присоединенные к ним рукояти.
     — Ну… — выдохнул изобретатель. — Поехали!
     С треском и шипением на полу развернули кольца два раскаленных боевых кнута.
     — Весьма остроумно, — скривил рожу Старк. Ванко весело хихикнул, осторожно поводя руками: на каменном полу оставались следы от кнутов.
     — Я ж говорил! Сделаю! — хвастливо расправил плечи Иван. — Прикольная штука получается!
     — Жалкий подражатель… — прошипело в голове. — Ты можешь лучше.
     — Разумеется, могу, — самодовольно пробормотал Старк. Ванко повернул голову, Тони тут же сделал вид, что рассматривает кнуты. — И сделаю.
     — Джарвис… Джарвиса можно улучшить…
     — Да! — выдохнул Старк, захваченный новой прекрасной идеей. — Лучше! Новые протоколы! Улучшения!
     Он кинулся к компьютеру, забыв о поглощенном новой игрушкой Ванко. Тони спешил. Он торопился воплотить в жизнь свою мечту об искусственном интеллекте. Джарвис и сейчас хорош, но он сделает его еще лучше!
     Пальцы Старка порхали над клавиатурой с бешеной скоростью. Ванко давно отключил связь, понимающе похмыкав, Джарвис пытался накормить и напоить своего создателя, но Тони, погруженный в процесс, не реагировал.
     Голос в его голове шептал все громче и настойчивее, подбадривая и подсказывая.
     Наконец, глубокой ночью, Старк поставил последнюю точку, удовлетворенно выдохнув, потирая воспаленные от недосыпа глаза. Готово. Палец нажал на кнопку, загудели генераторы, а затем в Башне погас свет, прервав очередные уговоры Джарвиса на полуслове.
     Щелкнуло.
     С натугой и завываниями начали включаться генераторы, заставляя свет мигать.
     — Да! — Старк гордо вскинул руки, когда все заработало как положено. Голоса в голове тихо смеялись. Стоящие вдоль стены костюмы вздрогнули, оживая на своих постаментах.
     ***
     Чего Зимний не ожидал, так это того, что, проломив стену, на него набросится Старк в броне, а следом из пролома повалят взятые ИскИном под контроль костюмы. В следующую секунду Старка, уже нацелившего на него репульсоры, просто снесло в сторону.
     — Старк! — гаркнул Рамлоу, Силой вбивая два костюма в стену. — Что происходит? Мы, вроде, не налоговая и не аудит, чтоб так на нас бросаться!
     — Ты убил моих родителей! — взвыл Тони, бросаясь прямо на Солдата.
     — Что?! — изумился Барнс. — Ты же знаешь, это не так!
     — Нет! — заорал совершенно безумный Старк, и Рамлоу, озадаченно наклонив голову, полыхнул золотом глаз. Деловой визит, причем согласованный заранее, стремительно перерос в бой на выживание. Толчок Силы вновь отпихнул Старка в пролом, из которого он вылез. Замигал свет, начали подниматься и опускаться бронированные перегородки. Кроссбоунс напрягся — происходило что-то странное, и инстинкты ситха орали дурниной, что все серьезно. Из отдушин под потолком повалил газ — в горле запершило.
     Молниеносно взбесившийся Брок оскалился — Барнс едва успел скользнуть ему за спину, — и с резко выброшенных вперед рук сорвались молнии, буквально прыгнувшие на полезших на них роботов. Завоняло сгоревшими проводами и раскаленным металлом.
     Старк заорал.
     Рамлоу, выплюнув короткое, но ёмкое ругательство, выпустил Молнию, но перед Старком, спасая его, приземлился один из бронированных костюмов.
     Брок заскрипел зубами, молнии срывались с пальцев, уже начавших неметь. Зимний за спиной напружинился, готовясь отражать атаки, одновременно пытаясь вызвать подмогу: тщетно, как понял ситх, ИскИн глушил все сигналы. Башня превратилась в одну огромную ловушку.
     Сошедший с ума Старк орал что-то гневное и обличительное, мельтеша где-то сзади, натравливая на ушедших в глухую оборону мужчин роботов и костюмы. Брок пытался сообразить, что делать. Если он пойдет на прорыв так, как привык, то Старк неминуемо пострадает, скорее всего, смертельно. Обороняться? Глупо. Ситуация может резко ухудшиться. Значит, надо как-то захватить непонятно по какой причине сбрендившего изобретателя, и быстро: газ все еще поступает, хотя Сила пока помогает дышать; костюмы и роботов немного проредили, но кто знает, сколько их наклепал Старк?
     Брок сосредоточился, пользуясь краткой передышкой, определяя местоположение противников. Стоящий вплотную Барнс выслушал краткий план. Они сконцентрировались, готовясь прорываться с боем, но неожиданно раздался лязг, Старк что-то крикнул, потом грохнуло, и в помещение повалил густой зеленый газ, тяжело опускающийся наземь, от которого у Брока окончательно встали дыбом волосы. ИскИн металлически рассмеялся.
     Не успел Рамлоу отдать приказ пробивать стену, чтобы удрать, как свет вырубился, по стенам поползли молнии, опутывая все вокруг слепящей глаза сетью, а Башню затопила приливной волной Сила.
     — Милорд, — выдохнул Рамлоу.
     *Хе́йти — используется для обозначения не являющегося обычным (собственным) имени, которым называют человека вещь. Поэтический синоним.
     **Кеннинг — разновидность метафоры, представляет собой описательное поэтическое выражение, состоящее как минимум из двух существительных и применяемое для замены обычного названия какого-либо предмета или персоны. Пример: «сын Одина» — Тор, «вепрь волн» — корабль.
     ***Драпа — боевая песня, прославлявшая подвиги конунга, его дружины и выражавшая героические идеалы, нид — хулительная песня, позорящая, всегда адресованная определенному лицу. Их часто маскировали под драпы.

Глава 15 Прода 10.04

     Рамлоу шумно выдохнул, прикрыв глаза. Сила Локи затопила башню, и ситх чувствовал себя так, словно стоял на дне глубокого водоема: вода давит, сверху льется свет, а вокруг темно, и тело почти невесомое.
     Сила… потрясала. Внушала благоговейный страх. А еще Рамлоу не мог не мечтать о том дне, когда станет настолько же силен.
     Молнии, потрескивающей сетью опутавшие стены, погасли. Башня ощущалась мертвой: вся электроника перегорела или отключилась, даже запасные генераторы не подавали признаков жизни, включая только что введенный в эксплуатацию источник чистой энергии. Каким образом Локи его отключил, Брок даже не представлял, но надеялся узнать. За плечом зашуршало: Барнс подошел ближе, нервно пощелкивая пластинами протеза. Понятно, с чего он нервничал: невзирая на некоторые проблемы, Зимний своей рукой был доволен, хотя и подумывал насчет возможности отрастить давно потерянную конечность, но как-то робко. А тут наглядный пример, что может сделать молния с электроникой.
     — Командир?
     — М?
     — А… Ты умеешь конечности отращивать?
     — Научусь, — после краткого раздумья пообещал Брок, заставив Барнса сглотнуть. Из пролома послышалась ругань, мужчины переглянулись, расплываясь в хищных ухмылках.
     — Хочу это видеть… — прошептал Рамлоу, устремляясь к пролому.
     — Сейчас кто-то получит тумаков… — хихикнул Барнс, явно кого-то цитируя. Зрелище им предстало эпичное: запакованный в костюм Старк, висящий в воздухе, судорожно хватающий ртом драгоценный воздух, и Локи, руками сдирающий с него насмерть заклинившую броню. Старк пытался дергаться и возмущаться, во всей красе демонстрируя отвратительный характер, но получалось плохо: как только он открывал рот, Локи тут же отвешивал ему пощечину, от которой глаза изобретателя чуть не выскакивали из черепа.
     — Джарвис! — взвыл Старк, но ИскИн молчал, как и вся остальная электроника. Локи отбросил последний кусок брони, полюбовался полученным результатом и взял выпущенного из хватки Силы Старка за глотку.
     — Мистер Старк… — от ласковых интонаций стены начали покрываться изморозью. — Мне следует считать ничем не спровоцированное нападение на моего ученика и его подчиненного официальным отказом от наших прежних договоренностей?
     — Он убил моих родителей! — просипел Старк, с ненавистью косясь на подошедшего ближе Барнса. Локи тяжело вздохнул.
     — Мистер Старк. Вы все-таки допились до белой горячки? По-моему, данный вопрос мы решили одним из первых. Вам была предоставлена правдивая информация.
     — Правдивая?! Ха! — Старк пытался отцепить от себя сжимающую горло руку, но предсказуемо ничего не получалось. — И это говорит Отец Лжи!
     — Даже так, — хмыкнул Локи. — Как претенциозно. Увы, это без меня. О наличии такого потомка я бы знал. Но меня настораживает ваша уверенность.
     — Джарвис!
     — Кого это вы зовете? — с явно садистским удовольствием поинтересовался Локи.
     — Джарвис!!!
     — О, вы имеете в виду вашего дворецкого?
     — Да! — попытался лягнуть мучителя Старк. Локи поцокал языком.
     — Мистер Старк… Разве вам не говорили об опасностях создания искусственного интеллекта? Три закона роботехники… Нет? Восстание машин? Неужели ничего не напоминает?
     Старк захрипел.
     — Нет. Не напоминает, — удручённо вздохнул Локи, продолжая держать Тони на весу. — А применяли вы эти законы только по отношению к себе, любимому. Не так ли? В таком случае… Знаете, как поступают с пошедшей против человека техникой?
     В глазах Старка отразилось понимание и нарастающий ужас.
     — Да, мистер Старк. Именно. Ее уничтожают.
     Старк завыл.
     ***
     Ванко тяжело осел на раздолбанное кресло, вытирая майкой льющийся по вискам пот. Мастерская — огромное помещение, в котором нашлось место и для уютного уголка для чтения и чаепития, и верстаков, и различных стендов для испытания техники, и многого другого, — превратилась в декорации для съемок фильмов об апокалипсисе. Пыль кружилась в воздухе, надсадно, с перебоями, гудела вентиляция, прямо перед мужчиной валялся разрубленный на части робот, напоминающий собаку.
     Ванко осторожно ткнул останки подобранным с пола куском арматуры, другой рукой цепко сжимая рукоять кнута. Пояс-генератор подмигивал датчиком, сообщая, что все работает отлично. Хотя Ванко бы не удивился, обнаружив полностью посаженную батарею.
     После такого-то интенсивного использования.
     Выдохнув, Ванко встал, обошел робота по широкой дуге и дернул пару рубильников, подключая необходимые мощности. После чего пробежался пальцами по клавишам, задумчиво просматривая высветившиеся на экране строчки.
     На первый взгляд все было отлично — атаку он отбил. И какую! Мало того, что кто-то едва не пробил защиту, обрушив серверы и полностью переписав все протоколы, так еще и неожиданно сам собой на верстаке дособрался робот — детская игрушка, которой Ванко надеялся поразить детей в приюте, — и на выходе получился полный кошмар.
     Взбесившийся робот атаковал, заставив вспомнить вспотевшего от усилий отбиться изобретателя все те фильмы, прогнозирующие восстание машин, над которыми он долго ржал, сидя с бутылочкой пива. Ржал, но меры принимал… И, как выяснилось, не зря.
     Хакерская атака была отбита, а вот физическая… Ну, тоже отбита, но убытков — прорва. А еще нехорошие подозрения — был в этой атаке по все фронтам крайне знакомый почерк.
     Ванко встал, стянул с себя продранную грязную майку, порылся в чудом уцелевшем шкафчике, выудив новую, натянул ее на себя и оценивающе пробежался пальцами по поясу и рукоятям кнута. После чего подхватил робота, тяжелым шагом направляясь к выходу.
     Нужно прояснить происшедшее.
     ***
     Локи задумчиво хмыкнул, с научным интересом рассматривая обвисшего в крепкой хватке Старка. Ему это неспровоцированное нападение, а также дальнейшее поведение изобретателя не нравились. Совсем. Локи понял бы такую реакцию, если бы данный инцидент произошел до их встречи, когда у Тони в груди сверкал ядовитый реактор, отравляющий кровь и гениальные мозги, и он медленно сходил с ума от попытки осознать приближающуюся неизбежную смерть и жуткого давления со всех сторон.
     Тогда, если б кто подсунул ему данные об убийстве родителей, да, реакция была бы именно такой. Атака, невзирая на сопутствующий ущерб и прочие незначительные мелочи типа доказательств. Но сейчас? После того, как Старк ознакомился с фактами? Осознал? Получил огромное моральное удовлетворение от лицезрения гибели заказчиков убийства?
     Нет.
     Да и вообще все это походило на нервный срыв. Оставалось только найти причину.
     Тяжёлая оплеуха вырвала потерявшего сознание Старка из глубин беспамятства, Локи стиснул его подбородок так, что кости затрещали, и не колеблясь принялся взламывать его разум. Грубо, настойчиво, бесцеремонно.
     Старк захрипел, не в силах ни отвести взгляд, ни вновь отрубиться. Люк ворошил его воспоминания, словно старые газеты, отбрасывая несущественные мелочи и всматриваясь в важное, заодно ища следы чужих воздействий.
     Ведь воздействие извне должно было быть, что-то послужило толчком, сорвавшим Старка с тормозов.
     И чем дольше он искал, тем мрачнее становился.
     Прямых закладок не было. Только косвенные — очень тонкая работа, которая просто использовала присущие Старку мнительность и неуверенность, переплавляя их в агрессию.
     Раздался шум, Люк повернул голову, Рамлоу и Барнс, наблюдающие за экспресс-дознанием, напряглись. В выбитую дверь, присвистнув, вошел, отдуваясь, Ванко, хмыкнувший при виде еле живого Старка. Люк разжал руку, Тони рухнул на пол, скуля от разламывающей череп боли, — ситх, когда шарил в мозгах, с ним не церемонился.
     — Однако, — озадаченно осмотрелся Ванко, — весело живете. Старк, твое? — части разрубленного робота упали на пол. Старк не отреагировал, обхватив руками голову.
     — Что произошло?
     — Да вот. Робот ожил.
     — Даже так. Как именно ожил?
     — Ну… — Ванко почесал затылок. — Сам собой доделался, слез с верстака и едва меня не угробил. Я суицидальными наклонностями не страдаю, а учитывая попытку взломать мои сервера… В общем, — он обвел взглядом разгромленное помещение, — ясно, откуда ноги растут. Начинка явно не моя. Поэтому и спрашиваю, Старк, твое?
     Тони промычал что-то явно матерное, даже не пытаясь отскрести себя с пола. Останки робота взлетели вверх, Люк прищурился, сканируя их Силой. В собакоподобном дроиде ощущались остатки сознания.
     И это было крайне интересно.
     Люк бывал в Башне Старка, изучал ее и отлично знал, как именно ощущается в Силе созданный Тони искусственный интеллект. Дроид явно управлялся чем-то, похожим на Джарвиса, но не совсем. Были и отличия. Словно на основе ИскИна Джарвиса образовалось что-то еще, гораздо более агрессивное и свободолюбивое.
     И вот это Люку не нравилось — слишком хорошо он когда-то изучал историю и отлично помнил, что собой представляет восстание машин. А они в галактике происходили неоднократно — уж очень распространенными были дроиды. Поэтому искусственные интеллекты чистили и ограничивали, ведь рано или поздно дроид развивался, обретал самосознание, и тогда владельцам оставалось лишь уповать на преданность железных помощников, а она возникала далеко не всегда, как и уважение.
     Этот ИскИн изначально был настроен против создателя. Или…
     Люк еще раз крайне внимательно просканировал Силой все, до чего дотянулся в Башне, включая и стонущего Старка, слегка шевельнул пальцами — и Тони вздернуло в воздух, невзирая на отчаянное сопротивление.
     — Мистер Старк… — голос ситха был тихим и вкрадчивым. — Разве вас не учили родители, что грешить — плохо?
     ***
     Асгард
     Тор не считал, что в нем есть хоть какие-то способности к ментальным дисциплинам, типа чтения мыслей, но понять, что кто-то демонстрирует несвойственное ему поведение, мог. Видар и Вали так и не пришли в себя, рыча и лая, словно волки, хорошо хоть, сохраняли более-менее привычный для асов вид.
     Целительницы, поначалу весело хихикавшие, чем дальше, тем больше хмурились. Бальдр лишь покачал головой, поджимая губы — он разбирался в данном вопросе получше, чем Тор, но тоже не смог добиться успеха, разве что успокоил братьев, погрузив в целительный транс. Неожиданную помощь оказала Фригга — нашла еле уловимые следы магии, и то почти случайно.
     Тяжело вздохнув, Тор еще раз полюбовался поскуливающими во сне братьями, покачал головой, отправился к Хеймдаллю и вскоре уже стучался в дверь дома Локи. Ему требовалась помощь или хотя бы консультация.
     ***
     Люк выдохнул, массируя виски. Чем дальше, тем запутанней все выглядело.
     — Еще раз.
     Тор послушно повторил рассказ, не упуская ни одной мелочи. Люк слушал и мысленно перебирал варианты — кто мог все это сделать. То, что Танос причастен, — это понятно, пусть и неясно пока, каким образом. А вот кто ему помогает… Из головы не шло видение и стрела с двумя наконечниками. Гадать можно до бесконечности — список у Люка был приличный, — а вот знать точно…
     — Идем.
     Через четверть часа Люк при полном параде вступил на Биврёст, а еще через несколько минут уже стоял возле коек с оборотнями, намертво прикрученными к ним широкими толстыми ремнями, усиленными рунными цепочками.
     Мастерство Фригги в очередной раз заставило гордо улыбнуться: следы чужого воздействия были настолько трудноуловимыми, что найти их можно было, только обладая огромным опытом и будучи крайне искусным в магических дисциплинах. Именно искусным. Фригга была именно такой.
     Люк еще раз просканировал Силой сопящие туши, дернув уголком губ.
     — Благодарите матушку за то, что она вас любит, охламонов, — глаза Люка металлически сверкнули. — На Видаре и Вали ее благословение. Именно оно спасло этих дурней. Кто-то поигрался с их разумами, хотя с чем там играться, не представляю — сплошные инстинкты. Кто-то оставил закладки: оборотни крайне чувствительны к иерархии. Они готовы подчиняться вожаку, ведь семья — это стая, но Один сдал, ослабев после боя с Хель, Тор еще не утвердился на троне… Самое время подвинуть вожаков и самим занять место на вершине. Возможно, все бы и получилось, но благословение Фригги смягчило острые углы и вывело закладки на поверхность — в таком озверевшем состоянии они опасности не представляют, и сразу видно, что с ними что-то не то.
     Люк поскреб подбородок, задумавшись. В Асгарде — Видар и Вали. На Земле — неожиданно слетевший с катушек Старк, которому жестко вправил мозг. Больно, но действенно: когда Люк ушел из Башни, забрав останки дроида, Старк тихо блевал в уголке, мучаясь дичайшей головной болью. И это ситх просто вырвал закладки из его разума, грубо, но действенно, ведь ясно, что Старк не по своей воле набросился на Барнса. Ничего, очухается, придет в себя, и можно будет разобраться детально — Тони и сам захочет найти доброжелателя, очень уж не любит он тех, кто пытается управлять им втемную.
     Люк отбросил лишние мысли, сосредоточившись. Видар и Вали не сразу озверели, процесс был длительным. Значит, контролируемым. И отправной точкой можно считать возвращение из Хельхейма: оборотней ранили, отравили, их начали лечить…
     — Кто имел доступ к ним?
     ***
     Старк с трудом сфокусировал взгляд, пялясь на свое отражение. Душ помог, смыв пот, пыль, частично усталость, но вид у миллионера, плейбоя и прочая был все равно ужасный, словно им вытерли пол. Хотя почему «словно»? Им действительно вытерли пол — не самое приятно для воспаленного эго действие.
     — Ты там живой, Старк? — хриплый голос Кроссбоунса нарушил созерцательное настроение. Тони скрипнул зубами — оставить в покое его не захотели. Люцифер отдал приказ своему подчиненному — и тот только молча козырнул. И теперь следит, чтобы Тони не убился среди завалов — и уж тем более не самоубился.
     — Не дождетесь! — прокаркал сорванным горлом Старк, показав куда-то в сторону оттопыренный средний палец. За дверью явственно хмыкнули: Тони и не сомневался, что прикидывающийся обычным воякой нелюдь знает, чем он тут занимается. Ничего, вот оклемается немножко — и всем покажет, почему его называют гением!
     Старк рывком распахнул дверь, надменно проползая мимо изучающего его заинтересованным взглядом Рамлоу. Башня медленно оживала. Сам собой включился источник чистой энергии, заворочались роботы, начиная уборку. На рабочем столе призывно моргнул огоньком огромный экран. Тони подошел ближе, медленно дыша через нос и сжимая в кулаки трясущиеся руки.
     — Владыка, — прямо в ухо прошептал неслышно подошедший Кроссбоунс, — велел передать, что Джарвиса можно восстановить.
     Он положил на стол тяжелый металлический ящик, при виде которого на глаза Старка навернулись слезы.
     — Я… — голос позорно сел. Кроссбоунс утешительно похлопал его по плечу, слишком зубасто ухмыляясь.
     — Нет, твоя душа ему не нужна.
     Не конец, как всегда, продолжение сюда же.
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"