Мне очень не повезло с друзьями и родственниками. Нет-нет, они все отменных человеческих качеств, просто часть из них - психологи, а другая - астрологи. И с теми, и с другими, порой, трудно сосуществовать. Психологами заделалась та часть друзей, кто имел внутренние проблемы. И, конечно, это было второе ускоренное высшее образование. Издержки, видимо, в том, что их фаршировали концентрированными знаниями, и теперь они цунамиобразно накатывают на тех, кому не повезет. Мне, обычно, не везет. Некоторые имеют частную практику, а прочие до сих пор тщетно пытаются разобраться в себе. И каждый из них при случае использует меня в качестве подопытного кролика: полученные знания рвутся наружу, так сказать, "пепел Клааса стучит в мое сердце".
Вот, положим, я прихожу еле живая с работы, новые босоножки натерли ноги, у меня кислая физиономия, я швыряю сумку в прихожей. Наконец, после душа валюсь в кухне на диван. И что? Ко мне подплывает наша фея-сестрица с вопросами:
- Я вижу, у тебя сумеречное настроение? Тебя мучает чувство вины за то, что ты утром бросила немытую посуду? Ты хочешь об этом поговорить?
- Иди на фиг,- отвечаю я,- меня мучают натертые ноги. И больше всего я хочу выпить чашку горячего сладкого чая. А чувство вины мучает тебя, потому что ты ходишь тут, безумно прекрасная собою, а я лежу трупом. Но веришь -- нет, я не хочу об этом поговорить. И пусть за нас двоих поговорит телевизор.
Или другой случай. Говорю моей школьной подруге Нонне:
- Хочу отдохнуть недельку на Туретчине.
Ее реакция:
- Какую цель ты преследуешь?
- Ноннка, никакой цели - отдохнуть хочу!
- Тогда скажи, а какой смысл ты вкладываешь в слово "цель"?
Нет, ну нормально? Я прямо от злости лопаюсь в таких случаях: ничего себе, утешители душ наших, называется!.. Конечно, когда они отрешаются от своей психологии, с ними хорошо. Но они так ведутся на всякую чепуху!
Другая могучая кучка - астрологи. У них чуть что - асценденты с прецедентами, Черная Венера в седьмых домах, схождения и расхождения... Первым делом определяют, кто ты по знаку Зодиака - и все, конец тебе! Ты навеки зафиксирован и ясен астрологу, как дитя. Если ты еще по глупости выболтал ему место и дату своего рождения - твоя участь предрешена. Хуже только, если известно время твоего рождения: астролог знает в этом случае о тебе все! Прямо оторопь берет. Слова не скажи! Компьютер завис, потому что Водолеи с техникой не дружат. Сижу и кисну одна - потому что Водолеи одиночества не выносят. Наорала на сестру, чтоб не лезла в мою переписку - это не сестра любопытная Варвара, а я, как и всякий Водолей, не переношу ограничений. Мрак и тьма - ЦРУ отдыхает!
Выживать среди них трудно, а и выхода нет! Были до перестройки простые девчонки - и вот что с ними сотворилось! Теперь все, как одна, желают оказать мне помощь. Если честно, то мне кажется, что я справлюсь сама. То, что со мной произошло, не является проблемой - это ситуация. Причина ее рождения лежит где-то на стыке астрологии и психологии. Наши отношения дошли до абсурда, долго копившийся негатив перерос во взаимное отрицание - в этом, конечно, аспект психологии. Наша на небесах, я думаю, созданная любовь свалилась, как потухшая звезда. Может быть, это произошло в день затмения Солнца или Луны, которые вызывают у меня затмения мыслей, или в полнолуние, когда я переполняюсь невнятными тревогами и грустью, или схождением неведомых планет. Словом, происходит что-то в космосе. Люди ведут себя как паникующие зверушки. В какой-то такой день кризиса мы даже не разругались, а так - встретились взглядами, проскочила с треском искра, провода замкнулись и обесточились. Мой любимый поддернул штанишки, подхватил чемодан и съехал к маме. И мне кажется, что обесточивание - это такой астрологический аспект: как будто на небесах нас соединили, а в один прекрасный день, наблюдая за нашими перипетиями, решили - хватит! И небесные монтеры получили задание схему переделать, для чего в одночасье и отключили, как за неуплату по электроэнергии. Нам в кредит отвалили любви, семейного счастья, а мы не расплатились соответствующими энергиями. Ну и все! Играйте теперь в другие игры!
Собственно, это мне и нужно определить: что за игру мне играть? Были бы дети - было бы проще. Я была бы поглощена задачей, как их прокормить, как их вырастить без ощущения ущербности. Короче, еще лет сто было бы не до себя. Но детей у меня нет. Мы пропахали всю московскую медицину, многих, наверное, поддержали материально. Но вердикт платных и бесплатных врачей прозвучал одинаково: ничего не понимаем, объективных причин нет. Видно, невеселые сперматозоиды брели к моей понурой яйцеклетке, и ничего у них интересного не происходило такого, чтобы потом размножиться по схеме и к исходу девятого месяца превратиться в толстушку-девочку или пухлячка-мальчика.
Мой Зуев не больно и сокрушался: "Да ладно, киска! "Ничего не понимаем" - это же не означает "никогда не будет"! Поживем для себя. Это тоже здорово!" Зуева вполне устраивало, что он у меня один, и мои любовь, и нежность, и забота, и ласка изливались на него одного. А потом ему этого стало слишком много, и понадобился человек, чтобы разделить тяжелое бремя его семейной жизни. Хотя, почему человек? Лучше - девушка. Леночка, Елена Прекрасная, Елена Премудрая, Елена - Само Совершенство. Глаза у него при этом делались с поволокой, слегка мутнели, и весь его вид кричал: "Не то, что ты!.." Я не собираюсь из этого устраивать клуб разбитых сердец: любовь насильно не удержишь. Это страсть можно организовать хорошим бельем или его полным отсутствием, хорошими духами или полным их отсутствием, голыми коленками или, наоборот, панталонами до колен. А любовь... Нет, это более тонкая, неуловимая материя. Так что, находясь в отсутствии любви и смерти, не знаю к чему или кому себя приложить.
Пожалуй, именно сейчас, когда я сижу между двумя стульями: моей прежней жизнью и будущей, самое время разобраться в себе.
Сколько себя помню, все хотела осчастливить человечество. Мне не жалко было ни своей души, ни времени, ни денег. Если это было кому-то нужно, я как-то сразу соглашалась, что человеку нужнее, чем мне. Может быть, я была так счастлива и самодостаточна, что легко делилась? Меня было так много, что ли? Дружбу, деньги, помощь и мою любовь принимали с удовольствием. Мои друзья - они мне дарят то же. Друзей, кстати, у меня не так уж и много, в основном, студенческой и школьной юности, мало кто втянулся в орбиту в последние годы. Только недавно я поняла, что отдавать нужно не кому попало, и не тому, кому нужно, а тому, в чьих руках твоя помощь произрастет в добро. И самое для меня желаемое: чтобы кто-то хотел обрести мою душу, принимая меня такой, какая я есть: может, смешную, нелепую, доверчивую, не чудо красоты, со всеми "измами" и недостатками. Объективно мне кажется, что у меня неплохой характер. Будет ли в жизни еще такой кусочек мозаики, который захочет приложить свои края к моим? И срастутся ли они? Хотелось бы. Но не сейчас.
Хорошо, что со мной живет сейчас Полли, младшая сестренка. Она на месяц-другой перебралась от родителей, чтобы поддержать меня в тяжелые времена. Сама малышка Полли в свои 27 не замужем. Мне кажется, виной этому бремя ее психологического образования. Она, было, начнет встречаться со своим избранником, так тут же у него обнаруживается червоточина или какой-нибудь букет проблем. И из кавалера он незаметно превращается в пациента, а чаще всего исчезает где-то в средней фазе превращения. Наверное, она еще не встретила такую любовь, когда на все становится наплевать. Как я когда-то своего Зуева: его недостатки были очевидны сразу, и искоренять их я не собиралась. Хотя мне и было тогда 24, я твердо знала, что изменить человека нельзя. Невозможно.
Полли очень жалеет меня. Ей хочется, чтобы я отвлеклась от мыслей о Зуеве. В переводе на русский это означает: развлеклась бы с кем-нибудь другим.
- Что ты видела в жизни, кроме своего Зуева? Все твои представления о сексе и мужчинах строятся на единственном неудачном - заметь - опыте!
Тут она права. Сравнить Зуева действительно не с кем. Как-то старомодно получилось, но, выходя замуж, я была невинной девушкой. Это можно утверждать совершенно безапелляционно, потому что книги о семье и жизни половой в советские времена не приоткрывали никаких завес, а велели любить мужа, Родину и партию, и все тогда будет хорошо. К практической стороне дела тонкую романтическую теорию, к сожалению, не пришьешь. Обсуждать постельные темы в кругу моих подруг было не принято. Наша самая опытная подружка Гелька, имевшая шлейф кавалеров, тоже подробностями не делилась, любила нас подзадорить какой-нибудь пошлостью ("О, это такой самец!") или вообще глупостью ("О, это такой Кентавр!"). Думаю, врала нам, а мы, дурочки, верили. Ну, прямо скажу, после стольких лет семейной жизни и обогащенная сексуальным опытом, как-то слабо я представляю счастье "камасутры" с Кентавром!
Вяло пикируюсь с Полли:
- В чьи объятия ты меня толкаешь, сестра? Сама же говоришь, что Зуев - мой единственный опыт!
- Слушай, у тебя же в школе были какие-то завалящие кавалеры? А в институте? Я же точно помню - мама тебе нотации читала на I курсе о бесперспективности ранних браков. Она же не просто так профилактику проводила, иначе не грозилась бы всё рассказать папе. И что же это было за всё? - Она хитренько блеснула глазами.
- Ах ты, Полли! Откуда ты знаешь?! Меня же ночью чехвостили!
- Дорогая, я к тому времени прекрасно освоила технику подслушивания из-за холодильника!
Точно! В старой квартире холодильник на кухне не помещался и стоял в коридоре. И если выйти из детской и повернуть за угол, можно незаметно подглядывать за недетским фильмом, не говоря уж о подслушивании.
- Полька, это был совершенно дохлый вариант. Маме было не о чем тревожиться: десяток провожаний - и всё.
Немного я лукавила с сестрой: было у меня, конечно, увлечение в институте со 2-го по 5-й курс. Мой однокурсник Милька (Эмиль по паспорту) был некрасивый, но ужасно притягательный, такой энергичный и адреналиновый, что в его присутствии все химические реакции убыстрялись. Мы жили на одной ветке метро, и как-то незаметно стали ездить вместе. После занятий брели по аллее до следующей станции: болтали, смеялись, рассказывали истории, философствовали, съедали по дороге батон самого экзотического в то время хлеба "Рижского" с тмином, по-моему, за 9 копеек. С ним было интересно, а главное, легко. Легко говорить и также легко молчать. Мы созванивались в выходные, ездили на каток зимой, гуляли в парке летом. В сессию он подтягивал меня по математике, а я "катала" ему шпоры по истории - сама я все знала наизусть. Мы легко расставались на каникулы, и встречались со счастьем. Ни он, ни я не сделали никакого намека на чувства, хоть я знала, что меня выделяют, я на особом положении, другой девушки нет. Но не было даже робкой попытки поцелуя... Самое интимное, что произошло, это на меня напала собака, а Милька заслонил меня собой и покрыл собаку матом. Наш эстет, наш утонченный Милька! Потом повернулся ко мне и с достоинством сказал:
- Извини! Но по-другому собака бы не поняла.
Смешно, но собака действительно ретировалась! А потом мы закончили институт. Милька распределился на Север: он хотел сделать стремительную карьеру! Казалось, что при расставании мы должны объясниться и как-то определиться: кем же мы друг другу приходимся? Но Милька, не дав мне пролить слезы, хлопнул по плечу и сказал:
- Пиши! Веди себя хорошо! Замуж не выходи!
И уехал. Он писал мне умопомрачительные письма с картинками. Я старалась отвечать ему тем же. Мне было легче: я жила в Москве. Передавала ему светские новости, рассказывала о знакомых, описывала мои неромантические инженерные будни. Милька восторженно благодарил за новости с Большой Земли. А потом пропал. Я начала волноваться, забрасывала его письмами, отправила, помню, телеграмму. Позвонила его маме. Та как-то горестно хрюкнула в трубку:
- Детка! Он и нас не балует ни письмами, ни звонками. Знаем, что жив-здоров. Надумает - напишет.
Не больно-то прояснили мне ситуацию эти слова, но стало обидно: подумаешь, Милька-барин, не снисходит!.. К Новому году в Москву в командировку прикатили наши общие знакомые с оглушительной новостью: "Милька женился! На медичке. Безумная любовь! Молниеносная свадьба!" Я изумлялась, передавала поздравления молодым, смеялась, поддерживала канву разговора. Не потому, что имею сильный характер, просто я была настолько ошарашена, что реакция наступила только ночью. Он не бросил и не обманул меня. Он не клялся в любви и никогда ничего не обещал. Милька просто кончился в моей жизни! Это было непостижимо. И очень больно.
Через 2 месяца я познакомилась с Зуевым. Милькина история повторилась: безумная любовь, молниеносная свадьба!
Десятилетие со дня окончания института пришлось на перестроечные годы - в неразберихе мы не собрались встретиться. На двадцатилетие было не до встречи: за месяц до этого умерла бабушка, тяжело заболела мама. Знаю, что Милька перебрался в Москву, с трудом устроился на работу, на двадцатилетие не пришел. Такая печальная история! При этом даже не история любви. Ну, уехал, женился, детей, наверное, родил, но в Москве уже десяток лет. Что, позвонить не мог? Я же не в претензии, и расстались не врагами. Непонятно это. И обидно. Милька, Милька, друг любезный! Вот единственный человек, с которым я бы сейчас хотела увидеться!
- Слушай,- прервала мои раздумья Полли.- А где твой страшный Милька? Он, наверное, совсем теперь облез, конечно! И совсем обкрокодилился. Слушай, ну ты прямо тогда так из-за него убивалась: почернела вся, как негр, усохла. Страшное зрелище! И все за какую-то неделю - ну любые диеты по похуданию отдыхают!
- Слушай, Полька, это невероятно, но сейчас я вспоминала именно о нем.
- Так давай его разыщем! - вдохновилась она. - Ведь у тебя, небось, где-нибудь записан телефончик его родителей?
- Нет, Полька. Глупо как-то искать его именно теперь, когда меня бросил Зуев. Это двусмысленно. Мне ведь придется Мильке рассказать об этом. Ну и как это будет выглядеть? Он-то меня сколько лет не вспоминал. Чего же теперь навязываться?
- Почему же не вспоминал? Он звонил лет пять назад, мама с ним говорила. Зуевский телефон она не дала, а твою жизнь описала как эталон семейного счастья. Мне строго-настрого велела молчать: "Опять влезет, разобьет семью и смоется как ни в чем не бывало".
- Полька!..- Ахнула я. - И ты столько молчала? Как ты могла!
- Да!- Огрызнулась сестрица. - Не видела ты себя одуревшей от отчаяния. Мне казалось, что в мамином решении был свой резон, а теперь я уже не уверена.
- Ну знаешь, Полли, на сегодня с меня новостей достаточно! Я отправляюсь спать!
На следующий день Полли - вот так Полли! - забежала к родителям, покопалась в их старинной пожелтевшей адресной книжке и с торжествующим видом вечером выложила передо мной телефонный номер Милькиных родителей.
- Звони! Наплети его маме, если она жива, если квартиру не поменяли и если не случатся другие "если", что вы собираетесь институтским выпуском, и Милька тебе нужен как звезда капустника, герой выпуска, победитель олимпиады по списыванию. Давай, не трусь! Он наверняка не живет с родителями, так что если ты раздобудешь его телефон, время на подготовку к решающему разговору у тебя не ограничено. Хоть до морковкина заговения готовься! Будет чем заняться! Наконец-то приведешь себя в порядок. Посмотри в зеркало: халабейкина корова!
Я почему-то бросилась ей на шею.
Теперь предстояло решить: звонить ли Мильке. Да, я сижу между двумя стульями: прошлым и будущим. Но не настолько же прошлым! Как я покажусь ему спустя столько лет? Он-то меня помнит десять килограммов назад. Допустим, фигуру я, нерожавшая, еще сохранила. А вот лицо... На нем четко пропечатан мой реальный возраст. Но, впрочем, никто меня в спину не толкает: я могу позвонить, узнать, где там мой Эмиль, и тогда перекраситься в экстремальный цвет, сделать чудо-маску, которая вернет меня лет на 5 назад. Держаться эффект будет часов 5, но в это время мы уложимся. Не в смысле постели, а в смысле, поговорим, повспоминаем, а может, встретимся как два абсолютно чужих человека и разбежимся через 15 минут. Так что нечего и трепетать, а нейтральную юбку и блузку, чтобы без претензий и к лицу - этого добра навалом. Кстати, Полин расчет оправдался: развлеченьице оказалось захватывающим, потому что последние дни о Зуеве и его Большой Любви я не вспоминаю. Зато в памяти начали всплывать какие-то подробности наших с Милькой встреч. Милька, Милька!.. Каким я увижу тебя?
Я готовила себя к предстоящему разговору с Генриеттой Марковной. Но как ни готовься, все равно, услышав ее совершенно неизменившийся голос, растерялась.
- Добрый день! Генриетта Марковна, это Арина Зуева. Вернее, Зуева - моя замужняя фамилия. А вы меня если помните, то по девичьей - Ардвеньева. Так что я - Арина Ардвеньева, однокурсница вашего сына, Эмиля. Мы готовим встречу выпускников, и помня его сценарные таланты, я хотела бы предложить ему участие в подготовке капустника, если его занятость позволит, конечно. Ну и будет желание.
- Ариша! Конечно, я вас помню!
Мы обменялись дежурными расспросами о жизни, судьбе и здоровье, и я с замиранием сердца ждала, когда она объявит мне Милькино местонахождение. Он всегда мечтал о других городах и странах, окажется сейчас, что он нувориш в какой-нибудь Австралии. И все! Пропала наша с Полли такая блестящая затея. Наконец, настал заветный миг.
- Ариша, а Эмиль с нами сейчас не живет. У него своя квартира в Северном Бутово. Я вам продиктую номер, вы готовы записывать?
Готова ли я записывать??? Да я готова запомнить его наизусть с первого раза, как опытный разведчик!
Я сидела на диване и хохотала: взрослая женщина, играющая в детскую игру, как восьмиклассница добывшая хитростью телефон понравившегося мальчика. Арина! Ты ли это? И что будешь делать дальше?
Благодарение Богу, номер оказался сотовым. Значит, я избавлена от унизительного объяснения с его женой. Кто я? А вправду, кто я?.. И не хочется стать причиной семейных недоверий, никому не понравятся тени прошлого, тем более, тени противоположного пола. Не могу похвастаться излишней щепетильностью, но хорошо помню царапины ревности, когда Зуеву звонили девицы. Если он пускался объяснять, что это сослуживицы, то это казалось слишком подозрительным. А если бы не пускался? Выглядело бы, будто он пытается умолчать, а это почти что скрыть. Словом, как ни крути, всё боком получается. Не хочется хоть здесь впутывать третьих лиц.
Теперь предстояло услышать голос Мильки! Эта перспектива наполнила меня неожиданной радостью. Я приготовила несколько вариантов разговора. И как всегда в таких случаях, разговор сложился совсем по-другому. Когда я услышала Милькин голос, мой собственный изменился почти до неузнаваемости. Я представилась. Мы оба замолчали от волнения. А потом Милька заорал:
- Аришка! Друг! Немедленно встречаемся!
Это "немедленно" договорились организовать на следующий вечер у меня. Такой ход к отступлению придумала я: чем сидеть в неизвестном ресторане, париться с нарядом - проще устроить междусобойчик в стиле студенческих посиделок у меня дома.
Полли с вечера перебралась к родителям на пару дней, освобождая мне "плацдарм для действий" (ее выражение). В дверях она расцеловала меня, сочувственно глядя в лицо:
- Аришка! По Гештальту, эта история должна наконец-то завершиться! Ты же знаешь, иначе ты будешь терять на этом энергию...
- Как психологу, тебе виднее.
Предполагалось, что, оставшись одна, я предприму мозговой штурм. Мне надлежало придумать элегантный наряд женщины элегантного возраста. (Увы! Нет пирсингу и микроюбкам!). Мне надлежало сочинить ужин, который покажет насколько выросло мое кулинарное искусство с тех пор, как я поражала Мильку бутербродами со шпротами на всё том же рижском батоне. Вместо этого реваншистского будущего, память увлекала меня в прошлое.
Почему я не говорила Мильке, что я его люблю? Не хотела проявлять инициативу? Да нет... В наших отношениях идеального взаимопонимания и детской целомудренности, я не понимала, что я его люблю. Милька был всегда со мной или в звонках, или в письмах. Я знала, что царю в его жизни, даже отсутствуя рядом. Как и он всегда имелся ввиду. Если я смотрела фильм без него - параллельно, бегущей строкой, шли мысли о том, как я ему буду об этом рассказывать. Я также отдыхала, мысленно описывая ему всё увиденное и сокрушаясь, что невозможно угостить его необыкновенно сладкой грушей, которые он так любит. Мильку невозможно было отделить от моего сознания, и поэтому всё казалось вечным и нерушимым. А Зуев... Он попался мне в тот момент, когда я была оглушена Милькиной женитьбой, моя дремавшая чувственность отозвалась взрывом адреналина. И по большой страсти, которую я приняла за любовь, выскочила замуж. Сколько лет я пыталась увидеть в Зуеве хотя бы бледную копию Мильки! Это вдруг стало так очевидно! Боже, сколько же лет я играла чужую игру?! Мне стало страшно...
Открытие это раздавило меня. Всю ночь я ворочалась, вспоминая свое прошлое. Утром я встала без блеска в глазах, без предвкушения приятного вечера. Не думайте, что это дается легко: увидеть свою жизнь без иллюзий.
Ближе к вечеру все-таки начла собирать себя в целое. Сделала легкий ужин без фантазий: отварной картофель, два кусочка запеченной рыбы, два легких салата, бутылка сухого вина, купленного еще при Зуеве. С момента его ухода не случилось ни большого горя, ни большой радости, а пить вино без повода, я не люблю. Какие все-таки коллизии: сегодня я буду пить вино из прошлой жизни с мужчиной моего прошлого... Макияж набросала легкий, без предварительных масок: мне уже не хотелось его поражать. Мне уже не хотелось, чтобы он подумал: "Что же я потерял!" Мне уже ничего не хотелось.
Натянула джинсы, которые меньше выношены, летнюю марлёвую блузку, осталась во вьетнамках, в которых хожу дома. В конце концов, я встречаюсь с другом своей юности, а не с прошлым или будущим любовником. И все-таки, и все-таки... Милька не должен увидеть меня в таком настроении: он вообразит, что это из-за ухода Зуева, а это слишком преувеличенное представление о моих переживаниях по этому поводу. Да, я его любила - это несомненно. Да, я считаю, что он меня предал, и я ему это простила, но никогда в жизни не начну с ним сначала. Полли убеждает меня, что Зуев не способен на предательство, потому что это - поступок, а он мелковат для каких бы то ни было поступков, и всё, что случилось - банальный адюльтер. Этакий опереточный злодей, мой Зуев... Всё это отболело, и просто противно. С его уходом закрылась страница моей жизни. Закрылась со всем хорошим и плохим, что было на ней написано.
Время неумолимо двигалось. Приободриться, подтереть сопли, войти в образ. Я гордая, красивая, самодостаточная... Я гордая, красивая, самодостаточная... В дверь звонят. Это Милька. Я совершенно не готова.
В дверях стоял Милька. Я увидела его всего сразу, как на экране кинотеатра, и впитала это впечатление. Изменившийся. Потолстевший. Постаревший. Подрастерявший свои кудри, переминающийся с ноги на ногу от нетерпения, как ребенок. И с тем же живым взглядом умных глаз. Я взяла его за руку и ввела в дом, провела в зал и усадила на диван. Мы молча сидели и смотрели друг другу в лицо.
- Ты не изменилась... Почти...
- За что люблю тебя, так это за правдивость. Я смотрю на себя в зеркало, и масштабы этого "почти" представляю.
- Ариш, ты прости, но я что-то нервничаю. Давай, выпьем по глотку, я шампанского шикарного привез, чтобы отметить встречу!.. Черт, я же оставил его в машине. Я сейчас принесу!..
- Ничего не нужно. Никуда тебя не пущу. А бутылка вина у меня есть. Открывай, джентльмен!..
- Я, Аришка, не пью, ты не думай. Я как-то волнуюсь. Сейчас выпьем вина, а если сердце затрепещет, поднесешь мне корвалола. Поднесешь?
- Нет, дам тебе умереть у моих ног, и всю жизнь проживу с ореолом сердцеедки, у ног которой мужчины испускают дух!
Я достала два бокала. Напряжение падало. И подкалывали мы друг друга, помогая снять неловкость первого момента. Эта словесная игра всегда была канвой нашего общения, и спустя много лет, мы как-то легко ее возродили.
- Ну что, кто первый расскажет про себя? - спросил Милька.
Это была его оплошность, он дал мне карт-бланш:
- Кто первый исчез из поля зрения, тот и рассказывает. Это справедливо, Эмиль!
- Ради Бога, только не Эмиль! Зови меня Милька. От твоего озвучения моего имени, я таю. Милька - и нет 20 лет!
- Ой, Милька, не юли, знаю твою манеру забалтывать! Давай, рассказывать, как ты, где ты.
- Знаешь, я чуть позже. Я тут монолог заготовил, но сразу не могу. Давай после тебя.
Он правда не мог: весь покраснел, засопел. Елки-палки, как бы действительно корвалол не понадобился! Милька хоть и мальчик для меня, но нельзя расслабляться и забывать, что мальчик уже не так молод.
- Ну ладно, - без энтузиазма согласилась я. - Я вышла замуж почти одновременно с тобой. Детей у меня нет. Полгода назад мужа настигло большое и сильное чувство и смыло его с семейного корабля. Я работаю не по специальности, особой любви к работе не испытываю. Сейчас у меня сложности переходного периода. Я взяла отпуск, чтобы привести чувства и мысли в порядок. Так как я начинаю новую жизнь, то решила пересортировать всё в старой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что из старой жизни забирать в новую особенно нечего. Детсадовский поклонник Алёша из средней группы, с которым я целовалась под грибком - чувство просто запредельное. Я в пять лет формулировать так не могла, но сейчас определенно скажу, что чувствовала себя единственной женщиной на Земле. Ну а потом, Милька, по богатству воспоминаний, идешь ты - моя недоразвитая любовь.
- Что, правда? - недоверчиво просил он.
- Что, правда - что недоразвитая или по богатству воспоминаний?
- Ну, что любовь?..
- Да, я это поняла только недавно. С тобой мне было так хорошо, Милька! А без тебя потом так плохо! Разве это не любовь? Дураки мы с тобой были. Вернее, я дура была. У тебя ведь, наверное, история с более благополучным финалом?
Милька понурился. Он долго молчал. Я чувствовала, что торопить его нельзя. Потом он вскинул свои ставшие огромными глаза. Я некстати вспомнила, что их выражение называется "в глазах вся скорбь еврейского народа".
- Я - предатель, Аришка! И малодушный притом. Всё у нас было нереально хорошо, а секса не было совсем. Ничего, что я так прямолинейно?
- Господи, да ничего, конечно...
- Я понимал, что если секс случится, нужно будет пожениться. Я в чувствах был уверен. В своих. Мне казалось, что я обживусь на Севере, подзаколочу деньгу, приеду следующим летом и увезу тебя, как принц на белом коне. Я был в большой любви. Письма писал бодрые, а сам тосковал ужасно, чувствовал себя одиноко. Вырос-то в благополучной московской семье, да ты сама знаешь. По утрам чай в фарфоровой чашке обязательно с блюдцем, булочка. Изнеженный. И вдруг попадаю в такую дыру. Хочется, как ребенку к кому-то прижаться...
- Насколько я знаю, прижался! - не удержалась я.
- Ну да, - он опять повесил голову.- Всё вместе: одиночество, накал чувств, желание секса - сорвало голову. Таня после московского Меда казалась родственной душой. С ней вспоминали московские улицы, столичную жизнь. Она без конца мыла руки. Ее чистоплотность напоминала мне маму. А теперь кажется маниакальной и сводит с ума. Когда я опомнился, то первый порыв был - объясниться с тобой. И я побоялся. Побоялся, что увижу в тебе горе и разбитую любовь. А еще больше - что ты поздравишь меня весело, и я пойму, что любви у тебя ко мне нет. Время шло. Объясняться казалось уже глупо. Ты шла в моей жизни параллельно. Я ужасно боялся, что увижу тебя, а ты другая стала - не та, к которой я все время обращаюсь.
- И что? Не та?
- Та, та. Даже еще лучше. Я много раз спрашивал себя, а что было бы если бы... Если бы я не отправился "за туманом и за запахом тайги". Если бы мы были более раскованные и не такие серьезные, или более любопытные в плане секса?
- Господи, Милька, если тебя до сих пор мучают эти сослагательные наклонения, то уж разобраться с ними - нет ничего проще.
Я подошла к нему, бесстрашно заглянула в глаза и развязала узел его дурацкого и совершенно неуместного на междусобойчике в стиле студенческих вечеринок, галстуке.
А потом мы, наконец, поужинали. И не стеснялись того, что произошло. Все-таки мы стали более раскованными и не такими серьезными, и более любопытными в плане секса. Дальше болтали обо всем на свете: перебрали всех сокурсников, вспоминали преподавателей, хохотали. За полночь Милька засобирался домой. Я его не удерживала. Поцеловались на прощание в прихожей и расстались, ничего друг другу не обещая. По Гештальту эту историю можно считать закрытой.
Уже три недели я точно знаю, что у меня будет ребенок. Мои родители в полном восторге - они уже заждались внуков. Полли в шоке: это ненаучно.
- Полли, а ведь Зуев оказался прав! Ничего не понимаем - это совсем не означает "никогда не будет".
Кстати о Зуеве. Вчера он заявился ко мне под вечер, и по его развязному тону и наглому виду сразу стало ясно, что он пришел требовать развода, предчувствуя мои мольбы и слезы. Но я огорошила его прямо у порога:
- Зуев! Если ты не хочешь ближайшие 18 лет платить алименты на чужого ребенка, то надо срочно разводиться!
- Какого ребенка? - обалдел он.
- Того, который родится в ближайшие месяцы. - Ну, не такие уж ближайшие, конечно - это я так, для ускорения процесса.
Наблюдать за Зуевым было чистое удовольствие. Он глубоко задумался, на лице его мелькнула тень не то досады, не то обиды. Правильно. Во-первых, мне с другим удалось то, что не удалось с ним. Во-вторых, его обескуражил тот факт, что я кому-то оказалась нужна. Уж если не нужна ему - должна остаться одна навеки и оплакивать свою невосполнимую потерю.
- Да... Ну это нужно обдумать. Я тебе в ближайшие дни позвоню, - и он ретировался, даже забыв произнести свою тронную речь.
Мильке я не говорила. Я еще не решила, как поступить. Смешно, вернее, конечно, печально, но у него тоже нет детей. Такое вот совпадение. Что-то он там себе отстудил, работая на Севере. Видно, отстудил не до конца. Полли считает, что Милька должен знать о своем предстоящем отцовстве. Дескать, признает он ребенка или нет - это его право, но лишать его этого права - бесчестно.
Мне совершенно всё равно мальчик у меня будет или девочка. Моя задача мне ясна: я - дом ангела на еще ближайшие 8 месяцев. Я хочу быть хорошим домом для моего ангела. Я буду читать веселые книги, буду слушать музыку, буду гулять в парке. Я всё время думаю о моем ребенке. Нас уже двое в этом мире. Как прекрасно чувство обретения! Так хочется сделать хоть одного человека на Земле счастливым!
В дверь звонят. Для Полли рано. Только бы не Зуев! Не хочу портить себе настроение. На пороге - печальный Милька. Он виновато пыхтит, переминается с ноги на ногу. За ним - чемодан на колесах.
- Привет, Аришка! А я к тебе. Примешь? Не могу больше.