Аннотация: Похождения лейтенанта Поппендика - одного из антагонистов Заигрывающих батарей. Раз он зажил самостоятельной жизнью - выделю отдельным производством. Итак - вермахт в конце войны, зима 1945 года.
Глава 1. Лейтенант Поппендик, командир учебного танкового взвода панцерваффе.
Первое, что он понял совершенно точно, так это то, что шанс стать командиром роты разлетелся вдребезги, как фаянсовый унитаз под бегемотом. Экипаж 'Пантеры' номер три стоял перед ним бледно-желтый и вид имел жалкий. И воняло от них сильно и мерзко какой-то химической гарью. А водитель танка и вовсе лежал на мокрой земле, и тоже был бледен, как мертвец.
Хотя почему - как?
Он и был мертвец.
Санитар только руками развел, да и полигонный врач, примчавшийся на странной чертопхайке с дымящимся газогенератором тоже ничего сделать не смог. Вот уж удружили идиоты-подчиненные, так вовремя - как раз инспекция наблюдала за учениями и все на виду у двух полковников и трех подполковников и произошло. Просто великолепно!
Только-только погоны получил - и вот на тебе!
С серого неба над учебным полигоном сеяло мелким холодным дождиком. Воняло бензином, развороченной гусеницами землей и большими неприятностями. Хромая на недолеченную еще ногу, Поппендик отошел от 'Пантеры'. Казалось бы - что может ужасного случиться при рутинных учениях? Привычная обкатка сидящих в окопах инфантеристов танками, отработка пехтурой при этом ослепления атакующих бронированных машин дымовыми шашками. Простейшее же дело! И вот вам пожалуйста - на глазах у проверяющих на показательном выступлении - один покойник и четверо отравленных не пойми чем!
Отозвал в сторону командира 'Пантеры', молокососа с ефрейторскими нашивками.
- Где твой ум? В штаны упал? А масло где твое? Уж точно не в голове! Почему люки были открыты, а? Приказ тебе был какой? Почему не выкинули дымовуху сразу обратно в люк? - тихо шипел затосковавший Поппендик, прекрасно понимая, что сейчас ровно такие же речи будут литься уже ему в уши. Вот как только начальство подоспеет.
- Господин лейтенант! Протечка бензопровода! Дышать было невозможно! И пожароопасно! Это пехота чертова виновата, им, уродам земляным было запрещено кидать дымовые шашки на танк! Тем более - в люк! А у нас она сразу под кресло закатилась! - начал отбрехиваться молокосос.
- У землероев все живы. А наш водитель - вон, готовится к торжественному погребению! А теперь угадай, кому будут сейчас раздавать пряники и леденцы?
Тут радист с заряжающим почти синхронно принялись блевать, прервав речь своего командира на полуслове. Санитар забеспокоился, да и врач тоже. Выяснилось, что эти дурни тоже нахватались дыму, только в отличие от бедолаги водителя организмы у них оказались покрепче.
Дальше вылить свою желчь на голову дурака-ефрейтора новоиспеченному лейтенанту не дали. Начальство не стало зря тратить время и утруждать себя, а вызвало виновников на наблюдательный пункт. Где и устроило головомойку. Нет, так-то потеря солдата на фронте не была бы столь заметна, да и наказывать там не спешили, даже и на полигоне обошлось бы, но вот при инспекции... Нарочно не сделаешь!
И как ни крути - а виноваты. Всего-то должны были отработать совместно с обучаемыми инфантеристами действия, в которых противник активно применяет дымовые гранаты. А пехотинцы отрабатывают свое - ослепление дымом машин противника. Вроде бы все просто. И панцерманнам много раз говорилось, чтобы ездить с обязательно закрытыми люками и гренадерам сто раз было сказано - не забрасывать дымовые шашки на машины и перед учениями было дополнительно доведено до личного состава содержание соответствующих инструкций - и на тебе!
Одни идиоты, разумеется, сразу же едут с открытыми люками, другие ухитряются забросить в люк дымовую гранату! Перфект! Что у этих недоносков малолетних в головах - совершенно невообразимо! И экипаж умело и бодро покинул машину, но, как оказалось через три минуты - не в полном составе. А этот престарелый хрыч, тридцатилетний старикан, призванный со снятой бронью с завода, который, будучи взрослым мужчиной, должен бы сориентироваться получше сопляков - из дымящейся машины не сумел найти выход.
И когда его вытащили - он оказался дохлее прокисшей прошлогодней селедки! Ухитрился задохнуться от банальной дымовой шашки! Причем не такой, слезогонной, которыми прокуривали новобранцев для поверки их противогазов, а самой что ни на есть обыкновенной! А теперь в личном деле свежесделанного офицера - такое черное пятно будет, что можно забыть о хорошем месте и карьере.
Выволочку Поппендик получил знатную. Одно утешало - как офицера его все же ругали сдержанно, не называя кретином доисторическим, проссаным матрасом, бесполезным коптителем неба, недоделанным бродячим псом и всяко разно, что было допустимо ранее - пока не получил эти погончики. Что-либо возражать было совершенно не с руки, оставалось только скорбно сопеть носом, тяжело вздыхать и всячески показывать сокрушенность и признание вины по всем статьям.
Инспекторов больше всего разозлило, что был злостно нарушен приказ и инструкции - причем всеми участниками. Особенно даже не то, что и пехотинцы и танкисты напортачили, просто-напросто наплевав на инструкции, а еще и применение этого типа дымовых гранат, которые как раз не рекомендовались другими, не менее строгими инструкциями, к применению в тренировках и учениях - очень скоро выяснилось, что судя по маркировке эти штучки были строго для боевой обстановки - потому как в составе дыма при горении образовывался фосген.
Нет, не в таких количествах, чтобы официально признавать эти самые гранаты как заполненные отравляющими боевыми веществами, вовсе нет, но врагам Рейха в дотах, подвалах и прочих местах, где эти выродки человеческого рода пытались противостоять арийской армии, концентрации хватало, чтобы они сдохли от отека легких быстро и без хлопот. Каким образом эти строго боевые гранаты попали на склад тренировочного полигона - еще предстояло выяснить.
В добавок масла в огонь подлило вызывающее поведение унтер-офицера, командовавшего гренадерами. Он твердо стоял на своем - дескать, кидавший гранату не метил в люк наводчика, отнюдь нет, но по трагическому стечению обстоятельств просто запнулся ногой за выступ местности, отчего граната и полетела не туда, куда намечалось. И, говоря эту чушь, унтер ел начальство глазами, точнее - одним глазом, потому как второй он оставил где-то под Ржевом. И почему-то такое рвение и старательность бесила слушавших его рапорт офицеров, было что-то в этом карикатурное, балаганное, нарочитое. И потому - оскорбительное.
Этот одноглазый мерзавец был украшен двумя серебряными ленточками с металлическим барельефом танка, что означало - пока был на фронте, умело расправлялся с советскими броневыми машинами. И смотрел этот негодяй не то, что вызывающе, но как-то не так, как низший чин мог позволить себе таращиться на начальство. То, что оба оберста с Большой Войны на фронте не были (да положа руку на сердце - и тогда тоже близко к передовой старались не приближаться) - особенно обозлило инспекторов, как вообще бесит тыловых деятелей пренебрежение со стороны фронтовиков.
В конечном итоге досталось всем. И Поппендик загремел опять на фронт, снова - всего лишь командиром танкового взвода. Что характерно - снова третьего, что означало, что для сияющих вершин командования ротой ему надо было пережить аж троих камарадов. Особенно оскорбило его то, что внятно намекнули - посылка на Восточный фронт является именно наказанием. Идиоты толстолобые!
Нашли, чем пугать. Тем более - ветерана. Это в штабах считали, что Восточный фронт был куда страшнее Западного, для обычного, нормального солдапера разница уже была невелика. Просто на Западный попасть было сложнее - туда отсылали всякие обсевки и третий сорт, который на Восточном сгорел бы мигом, а во Франции вполне мог противостоять врагу. Раньше еще туда рвались всякие хитрецы, но теперь и они призадумались. Как вояки янки и лайми были куда слабее Иванов, но про честный бой никто уже давно не говорил, а сдохнуть под гусеницами русских танков или под бомбовым ковриком янки... Невелика разница.
Тем более, что старшина роты, в которой как раз служил Поппендик много чего рассказал про дела на западном фронте. То, что со старшиной надо дружить - свежесделанный лейтенант теперь отлично понимал, знакомство с тем пройдохой-бранденбуржцем, который вывел его из котла, многое дало и теперь приносило вкусные дивиденды. Старшина роты обязательно должен быть другом Поппендика - этот лозунг и девиз лейтенант прописал у себя золотом!
Уж что-что, а дураком Поппендик не был. И потому сделал все, чтобы оказаться поближе к руке кормящей. И не зря. Это вернулось сторицей, только теперь приходилось слушать длинные разглагольствования нового приятеля. Старшина, с виду молчаливый, в хорошей компании очень любил поболтать, и было очевидно, что давненько ему не с кем было почесать язык. И лейтенант беспрекословно его выслушивал. А за это третий взвод получал лучшую, чем остальные в роте - жратву, все, что заказывал комвзвода старшина исправно выдавал без задержек, а для понимающего солдата это важное дело. Потому как даже лишняя пригоршня сухого спирта или ящичек свечек могут оказаться крайне нужными а танке. А учитывая, что старшина роты - царь и бог над всеми запасами - возможностей порадовать своих любимчиков в том числе и за счет остальных у него громадные. Чуточку больше мяса в порциях, чуточку лучше сапоги и одежда, самую малость погуще топфзуп и прочее... Благоиз мелочей жизнь и состоит.
Пару раз он определенно проверил лейтенанта, убедился в том, что тот не спешит докладывать начальству всякие компрометирующие сведения - и наконец раскрылся. Не удивительно, что матерый ветеран критически относится и к начальству и перспективы этой войны видит в весьма мрачном свете. И теперь он мог свои сомнения наконец высказать, благо слушатель был благодарный.
Что до Поппендика, то он относился к этой болтовне, как к гарниру, потому что болтать старшина начинал с третьей рюмки, а закуску выставлял очень неплохую. Вот и треп его шел как часть прилагаемой еды. А выпить и закусить вкусное вкусным на войне - чуть ли не самое главное удовольствие. Ну, не считая сна.
Конечно, на фронте приходилось питаться с солдатами вроде как из одного котла. Так было принято в вермахте. Насчет совместного питания у немцев все как у грамотных людей, немцы лишены англо-саксонского чванства и русской дикости. Никакие законы и нормативы не требуют от офицера жрать вместе с солдатней и то же самое. Но толковый командир на фронте знает, что с товарищами лучше делить все радости и горести. Так оно спокойнее. Ты им свой доппаек, а они тебя тоже не забудут. Война производит по крайней мере один годный товар - человеческое товарищество.
Уединиться в удобное время со старшиной роты для того, чтобы клюкнуть - не возбраняется. И толковые подчиненные это поймут правильно и бестолковых вразумят. Потому что жратва - она на втором месте после боеприпасов и бензина. Которые занимают первое место вместе. А совместная пьянка как ничто другое на войне сближает людей.
Стихийный грабеж на низовом уровне малоэффективен для общего дела, хотя имеет ряд прелестей. Правильная армия должна снабжаться от своих тылов. Но как! Тут собака изрядно порылась. Тяготы и лишения переносить не зря учат. Сколько солдат без снабжения может воевать, пусть отвоюет. И еще полстолько. Иногда это единственное преимущество и оно четко срабатывает.
Награбить жратвы на целую армию - большая работа. Но главное, она требует времени, которого нет. Поэтому армию надо снабжать по плану, в том числе из награбленного и оприходованного ранее. А курка-матка-яйка это самодеятельность и разврат. Толковые вояки умеют без особых скандалов и смертоубийства добыть гуся. И если взводный командир от них свои шоколадки не прятал, они ему лучший кусок поднесут, уже зажаренный. И те, кто служил во взводе Поппендика, отлично понимали, что приятельские отношения их командира с хранителем всего ротного добра - полезны и взводу. Собственными желудками понимали. А у солдата желудок зачастую превосходит ум своей разумностью практичной.
Хотя и не представляли себе, какие разговоры ведет начальство за шнапсом. А разговорчики были куда как опасны и если бы не прививка цинизма от прошлого старшины-бранденбуржца - неизвестно, как бы себя повел Поппендик.
Потому как вещи 'Жилистый хомяк' - так метко прозвали старшину в роте - говорил чудовищные. Ну, наверное, все в этой должности таковы. Никакой восторженности и никакого доверия газетным передовицам. А собеседник был не прост и повоевать успел. В России он оставил шесть пальцев ног, отмороженных напрочь, благодаря чему и кантовался в спокойной Франции. В одной из 'желудочных дивизий для плоскостопых и увечных', где как раз несли службу такие хитрые и болезные.
Высадку американцев он пережил с трудом, отделавшись обгоревшей спиной - его грузовая машина полыхнула как факел посреди дороги, когда на нее выскочили американские штурмовики. Он даже не взвидел - были это это толстобрюхие 'Тандерболты' или сверкающие серебром 'Мустанги'. Треск очередей, что-то просверкнуло в небе - а изрешеченная машинка пылает как стог сена, а водитель забрызгал кровищей всю кабину. Очухался старшина в придорожной канаве. Еле доковылял до медиков. А теперь в Рейхе все стало так неладно, что пришлось из учебной дивизии двигать на фронт - за славой и очередными увечьями. Странно было слышать, что те дела во Франции оказались весьма темными.
-Ты думаешь камрад, что там все так было просто? О, нет, там было самое настоящее предательство! - уверенно заявил гауптфельдфебель лейтенанту.
- Брось, сам же говорил, что все держалось на соплях - возразил захмелевший уже Поппендик. Его немножко рассолодило и от выпивки и от еды и от тепла. А еще ему взгрустнулось. Уютные старые прусские казармы, пропахшие угольной пылью и сапожной ваксой еще со времен Фридриха Великого, завтра надо было поменять на дорогу к фронту, холод, мокрые ноги и простуженный нос. Да и дорога была коротенькой, русские уже стояли совсем рядом - в Польском генерал-губернаторстве.
- Да, на соплях. Но держалось! А теперь объясни, зачем надо было с береговых батарей увозить в тыл половину боезапаса? За неделю до высадки! При острейшей нехватке любого транспорта, даже у меня грузовик забрали с шофером. Дескать, для обеспечения безопасности от возможных бомбардировок! И - заметь, камрад, не было никаких бомбардировок! - припер его доводами к стене обмороженный, обгоревший и трижды награжденный, прошедший таким образом огонь, воду и медные трубы сослуживец.
- И когда началось - стрелять оказалось нечем? - сделал безукоризненный логический вывод командир взвода.
- Именно! Снарядов и патронов хватило им - самым расчетливым - до вечера. Горячие и суетливые уже до обеда все выпулили, благо целей было - куда ни плюнь, попадешь в янки, так они там кишели. А потом что оставалось делать? Привезти обратно увезенное не на чем и некому, в воздухе там творилось такое... Да ты наверное слыхал эту поговорку из Франции? - ехидно усмехнулся старшина.
Аккуратно набулькал в стопки, добавил колбасы.
- Какую? - уточнил лейтенант, с одобрением глядевший на его действия.
- Эту, где 'если в небе сверкающие самолеты - то это янки, если зеленые - то лайми, а если в небе нет самолетов - то это люфтваффе!' Там пешему с тележкой зеленщика по дороге было не пробежать, тут же 'Мустанги' и 'Тандерболты' атаковали все, что пошевелилось, так что все остались без снарядов и даже - патронов. Представь, на пулеметную точку максимум было всего по 10 000 унитаров. А скорострельность у МГ - 1000 в минуту! И чем такое кончается? - вопросительно поднял белесую бровь, глянул внимательно.
- Это понятно, сам видал... Взрывать оставляемую технику и отходить, больше нечего делать... Но это могло быть и совпадением, дружище! - пожал плечами Поппендик.
- Конечно, совпадение, как же! Роммель уехал к жене в Рейх, день рождения отмечать, всех командиров старших собрали на совещание - аж на юге Франции. Армия на момент высадки оказалась без головы. И заметь еще совпадение - никто понятия не имел ни когда начнется высадка, ни где. Ждали - и хорошо ждали. Войска все боеспособные туда собрали. Но - не там и не тогда. И перебросили только тогда, когда эти засранцы уже заняли не то, что плацдармы - а здоровенный кусок территории. Нас бросили драться с парашютистами - и мы там обалдели - янки выкинули на парашютах манекены. Несколько тысяч! Мы сразу сообщили, что это обман! И что ты думаешь? Войска все прибывали и прибывали туда, где валялись эти неживые болваны. Но туда, где шла высадка не послали никого! - старшина усмехнулся. Потом помотал головой и продолжил:
- Уж мы не растерялись и нарезали себе этого парашютного шелка от души - потом пригодился. (Посерьезнел, отвлекся от приятных воспоминаний) А так совпало - что арестовали после заговора и покушения за измену почти всю верхушку абвера, ты же газеты читаешь. Так объясни мне - почему из тех абверовцев, что отвечают за Восток - никого не загребли. А вот что Западным направлением занимались - всю верхушку засадили. Во главе с этим чертовым греком! - и 'Жилистый хомяк' злобно высморкался в здоровенный носовой платок, судя по всему - как раз из того самого шелка.
- Ты о ком?
- О Канарисе. Он из этих сраных греков, а те перед англичанами готовы распластаться в любой миг. Ты понимаешь, что если ВСЯ информация о высадке была ложной - то это не может быть случайно. Это означает простое - все наши разведчики работали на англичан. Все! Поголовно - от агентов в Англии до руководства здесь. Потому как проглядеть такого размера подготовку - просто невозможно. А ты говоришь - не измена!
- Ничего, сейчас в Арденнах наши удачно бьют всю эту сволочь! К рождеству уже и закончат! Прозит! - потянулся с алюминиевой стопкой. Чокнулись. Немецкий шнапс пился легко и пока запас имелся. Поппендик поморщился, вспоминая жуткий польский бимбер. Скоро придется давиться этой дрянью.
- В январе нам всыплют - лаконично остудил его фантазию гауптфельдфебель.
- Почему?
- Во Франции этот месяц - всегда солнечный. Я это точно знаю. И как тучки разойдутся, так плутократы поднимут всю свою авиацию. Которой наши ничего противопоставить не могут. В Люфтваффе сейчас такой бедлам... И раньше-то дерьма хватало, а сейчас они и совсем с ума посходили, вместе с жирным боровом Майером. А Иваны всегда наступают зимой.
- Погоди! Какой такой Майер? Я не припомню среди летунов такого! - наморщил лоб лейтенант.
- Просто ты молодой. А я отлично помню, как еще до войны этот боров во всеуслышание заявил: 'Если хоть один вражеский бомбардировщик долетит до Рура, зовите меня не Германом Герингом, а Мейером!' - "Жилистый хомяк" посмотрел иронично на собеседника.
- Не слыхал такого - признал Поппендик. Так-то понятно - иметь в Германии фамилию Майер - это как не иметь фамилию вовсе.
- Можешь это проверить. Если где найдешь старые газеты и будет время и охота.
- Я и так верю. Но мы же еще можем повернуть ход войны вспять? Фюрер же обещал сверхоружие, раньше - он не ошибался! - пытаясь убедить хотя бы самого себя, заявил охмелевший лейтенант.
- Знаешь, камарад, чем дальше, тем больше мне кажется, что это не мы побеждали. Нам очень хорошо помогали жирные коты. Причем не наши - а оттуда. Издалека. Просто представь - сколько это стоит - создать армию, танковые части, люфтваффе, кригсмарине - с нуля, да еще в годных для войны количествах.
- Мы, немцы, тогда затянули пояса. Пушки вместо масла - ты ж помнишь! - выпалил Поппендик, которому этот разговор нравился все меньше и меньше. Даже не потому, что от слов собутыльника отдавало предательством, пораженчеством и оскорблением фюрера и всего германского народа. Нет, тут было другое. Очень уж остро почувствовалось - идешь бараном на бойню, а твоим мясом и шкурой будут пользоваться другие, которые тебя и наладили в мясокомбинат. И если раньше можно было обманывать себя, что гибель окажется не напрасной - она, дескать, будет на пользу своим родным и другим людям своего племени, всей нации, то сейчас получалось совсем иное ощущение. И сам ты баран и все твое племя - такое же баранье стадо, направляемое козлами в ворота, откуда остро тянет кровью...
- Э, камарад, сколько надо масла, чтобы сделать один танк? И потом - чтоб сделать масло - нужна всего лишь одна корова. Для танка нужно совсем другое. Для войны нужны три вещи - деньги, еще больше денег и совсем много денег! Ты помнишь, какая была инфляция? Помнишь нашу послевоенную нищету, растянутую на десятилетия? Помнишь, вижу. Откуда бы у нас взялись бы такие миллиарды? Колоний нет, репарации, торговать нечем... Из Германии эта сволочь высосала все соки. И я точно знаю - они нам сами давали займы, чтобы мы сделали пушки и танки. Англо-саксы и лягушатники. Нам скормили Европу, чтобы мы закусились с русскими и выпустили друг другу кишки. Беспроигрышный вариант. И теперь нас добивают. Англия победила, как и в ту войну - печально заявил старшина.
Чувствовалось, что он говорит эти страшные для любого немца слова через силу, сам не хочет в это верить... Но человек он прагматичный, жизнь знает, и обманывать себя у него получается плохо. Потому и болтает с надежным слушателем, что самому в себе такое держать горько и трудно. Выжигает изнутри такое знание, словно кислоты напился из аккумулятора.
- Но фюрер... Это было его решение... Он же говорил... И мы сами решали, что делать дальше - после каждой победы! - захлопал ресницами Поппендик.
- Дальше понятно. Это было и до, это есть и сейчас. Это нельзя игнорировать ни в каких делах. Никакой Сталин ни с каким Гитлером никогда не схлестнутся один на один. Всегда будет это влияние со стороны, это уж точно - задумчиво сказал гауптфельдфебель, вертя в пальцах алюминиевую стопочку.
- Но мы побеждали! Одну страну за другой! Ты же сам воевал еще в Бельгии и Дании! - напомнил старому вояке его биографию лейтенант.
- Теперь у меня язык не поворачивается назвать ту прогулку войной. Отлично помню, как датчане сами, добровольно, кинулись чинить дорогу и мост, чтобы мы проехали побыстрее. Успехи польской и французской кампаний вермахта, а также его быстрое продвижение после нападения на Россию обусловлены в первую очередь изменой в руководстве атакованных государств. Измена была подготовлена силами гораздо более могущественными и глобальными, чем наш фюрер. Польское правительство бросило и армию и свою страну - и удрало в полном составе в Румынию - на третьей неделе войны их и след простыл! Гитлер мог им это приказать, как считаешь? Вот бритты - могли. И - думаю - приказали. Нам стелили ковровую дорожку, чтоб было с чем напасть на русских. Поскольку Союз оказался более устойчивой системой, он смог такой удар выдержать. И наши успехи кончились... Выпьем?
- Выпьем! Прозит! - опрокинул себе в глотку огненную воду лейтенант.
- Понимаешь, камрад, когда Гитлер как бы извинялся перед нами, говоря о тяжести войны и невзгодах, он имел в виду не то, что плохо нападать на русских, которые ему ничего не сделали, а то, что будет это тяжелое и опасное дело. Но тут же отмазывался, что жидобольшевики отдельно, а народ отдельно. Не в том смысле, что народ хороший, а что есть там раскол, и кое-кто нам поможет. Конкретно он знал расклад, ограниченный круг лиц, но нутром чуяли все и понимали правильно. У нас в Дрездене тогда, 22 июня, мало кто радовался... А теперь - опять на два фронта раскорячились и резервов уже нет... - старшина замолчал.
- Брось, старина, ты слишком грустно смотришь на жизнь! - скорее для себя сказал Поппендик.
- Я на жизнь всегда смотрю весело, камарад. Потому что какая - никакая, а она все же жизнь. Вот на смерть я смотрю грустно. А война - это как раз... Хотя... Война, как и все остальное в этом мире, может быть и добром, и злом. Все дело в конкретике. Идея, что война нужна только толстосумам и королям, напрашивается. Но она в принципе ложная, хотя во многих случаях это может быть и так - задумчиво сказал "Жилистый хомяк".
- Ты переплюнул пару классических философских школ Древней Греции, это точно. Такой секвенции, или как там это называется, я давно не слыхал в танковых войсках. К слову, посчитал я тут на пальцах - за день из одного пулемета не расстрелять 10 000 патронов.
- А ты зануда, господин лейтенант!
- Нет, просто люблю, чтоб все было ясно. Иначе в жизни - как в румынском ресторане - десять марок, восемнадцать пфеннигов плюс семь марок, шестьдесят четыре пфеннига и кофе за девяносто шесть пфеннигов - и в итоге в счете тридцать три марки, пятьдесят восемь пфеннигов. Сам ведь знаешь - после двухсот - трехсот выстрелов ствол перегреется, надо менять. Вот и получается, что поднаврали камарады - раздумчиво сказал хмельной Поппендик, которому даже алкоголь никогда не портил встроенный в мозг с малых лет арифмометр.
- Вот ты дал! Прозт! - и по глотке приятный огонек прокатился.
- Прозит! Сам подумай, дружище. Вот сидим мы, герои и надежда нации, с тобой в окопе со всеми возможными удобствами и доступной роскошью - начал польщенный вниманием лейтенант.
- В малом пулеметном бункере на берегу - поправил его раскрасневшийся старшина. Достал откуда-то из глубин тайных палку добротно выглядящей колбасы и хоть был не очень уже тверд на ногах, но резал уверенно, тонкими красными ломтиками. Мясом запахло, настоящей колбасой времен побед и триумфов.
- Хорошо, вот сидим мы с тобой в уютном бункере с облицовкой крутостей, вентиляцией и перископом в Нормандии. И знаем, что в общем-то, на Востоке жопа, а тут плоскостопые с гастритными в дивизиях боевых инвалидов за место насмерть бьются. И оружия трофейного у нас очень много, потому можно открыть музей антиквариата и выставку памяти Великой Войны.
Авиация витает в небесах и не здесь, кригс Марина уехала искать счастье и спасать Рейх в другом месте. И тут с моря прет армада. Глаз не хватает все это сразу увидеть! Даже без бинокля смотреть неприятно, а в бинокль - и совсем гадостное зрелище. Потому что там реально до черта всего и не только эсминцы и катера, хотя нам и эсминца за глаза. Оно еще при этом немного стреляет, а сверху кидают всякую дрянь с самолетов. Не наших, конечно. Вот все это дерьмо вылезает кучами и толпами на берег и с него вываливаются какие-то выродки, причем зачем-то с оружием, и начинается немного война. Причем ублюдков как-то очень уж до хрена, и даже прибившемуся к нам в окоп дефективному умом плоскостопому, становится ясно, что это ни фига не рейд коммандос, не разводка боем и даже не имитация брачных игр канадских танков на галечном пляже.
Это всерьез и надолго.
И что, мы с тобой отстреляем по этим обосранным микки-маусам больше, чем требуется, чтобы перегреть ствол любимого МГ-42? А это если сразу - то 200 патронов.
Ну если не сразу и потом еще пусть плюется - то 500... Хотя как не сразу, если их прется толпа и, если не стрелять - они зачем-то ползут все ближе, хотя мы не знакомы и не давали повода на такое амикошонство? Придется ведь стрелять, много и часто, ну не нравится нам эта публика.
Кто знает, какие у них намеренья... Поди пойми, что у этих дураков на уме. Зачем-то ведь они приплыли?
Старшина, широко ухмыльнулся и поощренный вниманием аудитории Поппендик продолжил вдохновенно:
- Нет, ладно. Мы с тобой герои, чего там скрывать. Даже плоскостопый третий номер, обосравшись, подает ленту так, что пулемет строчит не уставая! И у нас очко стальное, мы достали из пенала запасной ствол, вытряхнули на ногу дурню раскаленную железяку и поставили новый баррель! И отстреляли еще пятьсот пуль, чтоб каждая в цель, как это принято у нас, образцовых воинов Рейха.
Беда в том, что раскаленный ствол стынет летом часа два с половиной. Но находчивый гастритник сбегал на соседнюю площадку, где зачем-то смололо в фарш снарядом с эсминца таких же как мы, только не героев, а просто. И он оттуда притащил нам еще один ствол! Ты, конечно, посмотрел сурово, но пока ничего не стал говорить. Мы же, как-никак, несгибаемые немцы - у нас орднунг. И мы отстреляли еще полтыщи патронов... но первый ствол все одно хрен успеет остыть.
Задумчиво посмотрев на часы с гравировкой портрета Фюрера на крышке, я говорю: "Камарад, а ведь скоро обед. А у нас еще восемь тысяч патронов!"
А ты так злобно: "Если мы и сегодня опоздаем на раздачу еды, товарищи выловят из наших порций все мясо! И всю брюкву! Это недопустимо! А еще я должен сегодня забрать выстиранное ротное белье! До 17:00!"
Тут третий номер что-то невпопад вякает идеологически неверное и даже где-то предательское, и мы его легонечко колотим, обжигая руки об еще не остывший первый ствол, передавая железяку друг-другу, как картошку из огня. А эта сволочь на берегу все лезет и лезет и ее все больше, как из дырявой бочки дерьмо потоком. И снарядов у них совершенно невиданное количество. И они явно хотят все их именно в нас выпулить. И в этом есть что-то уже слишком личное.
В итоге решаем идти на обед, пока не поздно, велев плоскостопому посидеть и пострелять из винтовки куда-то туда три минуты, и только после этого идти сдаваться.
И, помня про белье, которое надо забрать из тыловой деревни именно сегодня, схватив горячий пулемет, крабами несемся за ближайший бархан. Оставшийся болван, конечно, стрельнул только три раза, и едва мы скрылись - радостно визжа побежал сдаваться.
- А мы? - невольно втянувшись в излагаемое и уже переживая приключение как бы самого себя, спросил старшина. Ему никогда раньше не доводилось становиться героем легенд и сказаний и поневоле это увлекало.
- А мы, геройски измазавшись по пути в глине, с закопченным пулеметом и обожженными руками являемся под вечер к командованию своего гастритного батальона со строгой диетой и докладываем, как мы героически защищали Западное побережье Рейха.
- Вы почему позицию бросили, омерзительные твари, недостойные называться даже грязными свиньями?! - грозно орет на нас командир - Кто дал приказ сдр... на отход? В штрафбат, на Восточный фронт отправлю сию секунду незамедлительно!
- Так это, господин полковник, Фюрером клянусь, мы сделали все, что могли! Вот - мишленге буду - все до последнего патрона! Оставалось только комками глины и сухой травой кидаться, но и глина кончилась! - докладываю ему я и смотрю честными глазами в его честные глаза.
- А я что делаю? - уже вовсю похохатывая, уточнил гауптфельдфебель.
- Ты, разумеется, смотришь еще более честным взглядом и твердо, как подобает истинно германскому воину, говоришь: "А и было то их у нас - печально эдак глядя вдаль, поддерживаешь ты: "Патронов-то тех... Всего-то десять... Десять паршивых тысяч... И все, все до единого - пу-пу-пу-пу-пу!... Каждый в цель... Эх, еще бы пару обойм!... Они уже почти все кончились - те, что бегали на берегу! Но нам нечем было стрелять!" - машешь рукой и утираешь скупую слезу уголком каски.
- Ну... Ладно, ладно, парни! - отмякает оберст - Это ж я так. Для порядку. А то всякие недостойные звания немцев трусы и негодяи побросали позиции и сбежали. А вы - молодцы! Но - учтите - проверим, не бросили ли патроны! - заканчивает свою речь родной командир и все в штабе любуются нами, героями с обгоревшим пулеметом и красными с ветра и прогулки физиономиями.
- А ты что?
- Я разумеется, вытягиваюсь в струну, выпячиваю еще больше свою геройскую грудь и рявкаю: "Так точно, господин полковник! - пока говорю это - добавляю про себя: "Кальсоны свои проверь, толстый болван! Проверит он, проверяльщик, как же, жаба из болота. Там уже янки кучами, а сам он, болван тупой, черт знает, где весь день болтался и в штаб прибыл час назад!"
- Хорошо, парни - говорит нам оберст: "Вы славно потрудились, и вам пора ехать отдохнуть. Насчет Восточного фронта это я так, сказанул сгоряча, конечно. Там настоящая бойня, и дураки туда не требуются. Поедете в Италию. Там отдохнете, сил наберетесь. Сейчас командировки подпишу - вот, место красивое, город на три тысячи человек, рядом четыре церкви, шесть борделей, лес, горы... Собирайте свои бебехи, и чтоб до самого лагеря военнопленных я вас больше не видел! - победоносно закончил разошедшийся Поппендик.
Гауптфельдфебель аж подавился от последней фразы и закашлялся, вытирая выступившие слезы.
Лейтенант перевел дух, он давненько так не выступал - со школы, пожалуй, там он любил декламировать со сцены. Аплодисментов от жестковыйного компаньона было точно не дождаться, потому актер поощрил себя колбасой. Действительно - той, с почти уже забытым вкусом. Теперь такую уже не делали, к сожалению.
- Мда, теперь и в Италии делать нечего - старшина покачал головой, просмеявшись от души.
- Выше голову товарищ! Мы еще покажем всем вокруг величие нашего духа и мощь нашего оружия. Кошечки наши уже прибыли, все - новенькие, воняют свежей краской - неожиданно немного печально сказал в ответ лейтенант.
- То-то и оно, что все новенькие - понимающе кивнул гауптфельдфебель. Как опытный вояка он тоже отметил разницу в поступлении техники за последний год. Раньше пополнения шли с большим количеством отремонтированной брони. Теперь "старый" танк в пополнение попадал редко. И это могло означать только одно - вся подбитая техника оставалась врагу, нечего было ремонтировать после очередного русского наступления. Которые стали уже так же постоянны и неотвратимы, как смена времен года.
- Ты слыхал, твоего фанена несмотря на плохой отзыв все же направили дальше по рельсам офицерства? - глянул внимательно старшина.
- Ну да - Поппендик поморщился. Дурень шелудивый, который устроил ему такую гадость на показательных учениях при комиссии, учился на офицерский чин. Не так давно стать на эту высокую ступеньку - получив офицерский чин - было сложно. Словно взобраться по крутой лестнице.
Раньше - такой кандидат, досконально проверенный и рекомендованный и гитлерюгендом, и полицией, и медкомиссией, и много кем еще, после сдачи экзаменов с ходу шел рядовым солдатом в часть, где служил год, познавая все тонкости солдатского бытия. После этого, получив положительный отзыв и рекомендацию начальства, пришивал себе лычки ефрейтора и с гордым названием "фаненюнкер" учился полгода всяким теориям и еще полгода - в другом уже полку, проходил службу как ефрейтор.
Если командиры давали ему одобрительный отзыв - шел выше, получив звание "фаненутнерофицер", командуя отделением и потом - служа замкомвзвода, постигая и эти тонкости. Опять же - сначала практику унтер-офицерскую, потом снова теорию, на что уходил еще год. Если и в третьем полку начальство оставалось им довольно - то он получал опять же положительный отзыв и характеристику и оставалось такому везунчику пройти последний этап - после курса теории в четвертом полку в звании "фенриха" командовать взводом и получить от командиров четвертого полка рекомендации. Такой подход отсекал возможность устройства по блату и прочие злоумышления, результат получался вполне объективный.
После всего этого, мытый в семи водах и тертый семью мочалками, кандидат сдавал экзамены и отправлялся "оберфенрихом" туда, где должен был служить постоянно. Если и там начальство было им довольно - получал, наконец, звание "лейтенанта". Но перед присвоением каждого следующего звания посылался на переподготовку.
До войны - да и в начале - все это занимало прилично времени. Чем дальше, тем больше сокращались сроки - с полугода до пары месяцев на каждом этапе. Те, кому не повезло и начальство осталось недовольно - стопорились на том звании, в котором были и проштрафились - и служили дальше солдатами, ефрейторами и унтерами. И было их не меньше четверти от всех обучаемых. Офицеры же получались качественными, знающими до тонкостей каждую ступень военной службы.
А сейчас эта отлаженная система, показавшая свою надежность - стала давать сбои. Потери оказались ужасными, пришлось увеличивать прием в училища. Дальше - больше, сократили время обучения. Стали сразу готовить к офицерству по сильно урезанной программе выслужившихся и отличившихся унтер-офицеров и фельдфебелей, не утомляя теорией.
И вот, извольте видеть - уже и не отсеивают плевелы от злаков... Паршивый знак, для понимающих суть проблемы людей. И - тем более паршивый, что не единственный. За что ни схватись - все вокруг подавало паршивые знаки. даже и колбаса эта роскошная, которая раньше была вполне обычной, даже год назад еще. А теперь такое стало лакомством и редкостью, жратва сильно ухудшилась, что заметно. И Поппендик грустно это сказал. Фальшивая колбаса из гороха ему категорически не нравилась.
- Эх, даже крупа тоже стала хуже... Люди с удовольствием покупали фальшивую крупу, сделанную из колбасы. Но когда колбасу для фальшивой крупы стали делать из фальшивого риса, спрос упал. И все потому, что фальшивый рис делали из натуральных опилок - философски ответил 'Жилистый хомяк'.
- Зато вши в чертовой Польше будут самые настоящие. В России и то вши не такие злые были, а польские - просто сатанинское наказание! И наша вонючая химия на них не действует! Только кожа воспаляется и чешется пуще, чем от вшей! - кивнул головой захмелевший лейтенант.
- Это да, почти как итальянские клопы. Те тоже зверье из преисподней. Мы сначала ставили ножки кроватей в баночки из-под сардинок и оставляли там немного масла. Помогло первые дня три. Потом эта гадость навострилась десантироваться сверху - с потолка. Мы их жгли свечками, чуть казарму не спалили. Эх, какие времена - оливковое масло в глотку уже не лезло, сейчас сказал бы мне кто на клопов его изводить... - задумчтво произнес старшина роты.
Вечер прошел в таких приятных воспоминаниях и Поппендик не раз вспоминал уютную каптерку и тот спокойный вечер в Германии. А потом дивизию отправили на Восточный фронт, проходивший уже в Польше. Батальон Поппендика разместили в большом селе, окопались, замаскировали машины и стали готовиться к боям.
Несмотря на мрачные пророчества гауптфельдфебеля на новом месте тоже было тихо. Не уютно, но все же сносно. Иваны не беспокоили особо и Рождество встретили хоть и весьма скромно, но во всяком случае в сухом и теплом доме. И поели сытно и выпили достаточно и домашних своих вспомнили и песни попели. Ночь была тихая и мирная, даже стрельбы не было слышно, хотя дивизия стояла непривычно близко к передовой. Не совсем уж рядом, но слишком близко и пальба артиллерии бывала отлично слышна.
- Видишь, все не так плохо! И в Арденнах куда ни шло, мы наступаем, судя по газетам - и тут сидим прочно, вон сколько всего накопали, да еще и когда ехали - видал рубежи готовые? Русские обломают зубы! - подначил хмурого приятеля лейтенант, когда они шли спать. Ему самому очень хотелось в это верить.
- Видишь ли, по газетам судя в Арденнах наши не продвинулись за неделю ни на метр. Это уже не наступление, полагаю. А так хотелось бы мне, чтобы твои речи попали богу в уши. Это у тебя взвод укомплектован, а у меня в подчинении половина положенного. Всех матерых тыловых крыс гонят в боевые подразделения, а взамен дают шваль и рухлядь - либо зеленых сопляков, либо совсем неумех бестолковых. Портной у меня иглу в свои крюковатые руки в первый раз в жизни взял, рыдаю в голос, когда вижу, как он ремонтирует обмундирование. Да и остальные - из той же свалки бесполезного хлама. Вспоминаю ребят с которыми начинал службу - никак не сравнить. А эти... Поскребыши с самого донца помойного ведра - старшина плюнул на снег.
- Ты можешь их еще натаскать. Мы с удовольствием наблюдаем, как ты их гоняешь и муштруешь. На их фоне мои даже не пищат, видят, что я добр к ним, как святой Николай. Теперь-то они наденут противогазы, если что пойдет не так! - и лейтенант замурлыкал не без приятственности рождественскую песенку "О ёлочка, о ёлочка, как прекрасны твои зеленые иголки!" Старшина, усмехнулся, но подтянул и дальше они пели дуэтом. Уж что - что, а петь немецкие мужчины умеют! И петь, и воевать!
Новый год встретили более шумно и куда веселее. Если права примета - как встретишь, так и проведешь весь год - то наступивший 1945 получался не таким уж и плохим. Да, дивизия была не полного состава, не хватало многого, особенно грузового транспорта, но все же это была почти нормальная дивизия. По нынешнему времени, конечно.
Уж никак не "стационарная", типа той, в которой служил гауптфельдфебель во Франции. (Немецкие 'стационарные дивизии' держали оборону на 'Атлантическом валу'. Назывались так по причине полного отсутствия штатных транспортных средств. Эти дивизии состояли из ограниченно годных к службе - стариков, инвалидов, больных с хроническими заболеваниями, слабо видящих и слышащих. Одна из таких дивизий была целиком 'желудочной' - её полки формировались из имеющих заболевания желудочно-кишечного тракта, что упрощало соблюдение соответствующей диеты. Перебросить такие дивизии с места на место было практически невозможно - прим. автора).
Конечно, мало "старых зайцев", много совершенно необученных новобранцев и ветеранов 'гебиргсмарине' (горный флот - на армейском жаргоне в вермахте означало, что субъект служил не пойми кем и не пойми где и умеет только щеки надувать - прим. автора).
Первого января все обрадовались сообщению о том, что героические великогерманские войска нанесли плутократам сокрушительный удар в Эльзасе и Лотарингии. Даже скептический старшина стал глядеть веселее.
- Генерал - оберст Бласковиц, помню его, он умница. Он вполне сможет!
И действительно, может быть "барабан фюрера", как называли министра пропаганды, не обманывает - и ситуация переломлена в лучшую сторону? Смущало только то, что ранее подобострастные поляки как-то стали не так смотреть. Не то, чтоб обнаглели и глядели хамски, нет, разумеется. Но как-то неправильно это у холуев местных получалось.
А через несколько дней небо рухнуло. Внезапно, посреди полного спокойствия самым ранним утром еще перед официальным временем подъема - а проснулся от удара, выбившего воздух из легких, очухался Поппендик на холодном земляном полу, характерном для польских домов - с кровати его сбросило невиданной силой. Доперло, что адский рев вокруг - это артобстрел и - возможно - бомбежка. Порезался о выбитые из окошек стекла, на голову сыпалась какая-то дрянь, и хата ходуном ходила, словно живая. С улицы в разбитые окна перло морозом. Кто-то орал нечеловечески, как может вопить только чудовищная боль, команд лейтенант не услышал - только рядом кто-то растерянно кудахтал по-немецки.
Забился под кровать, все какая-то защита.
Потом и в хату прилетело что-то нехорошее и халупа определенно занялась веселым и бодрым огнем. Припекало сверху, а по полу несло ледяным холодом. Как только в густом грохоте показалось ослабление - кинулся на улицу, прихватив что попалось под руки из одежды, благо светло уже было от трещащего на стропилах пламени. Никогда раньше так быстро не одевался. А сапоги натянул, уже сидя в щели, выкопанной неподалеку от входа.
Огневой налет оказался и плотным, и достаточно долгим. Собравшись комком и ощущая, что под задницей кто-то ворочается, видно из прибежавших раньше, с ужасом отчетливо понял - это явно начало русского наступления. Близкие разрывы глушили его, как рыбу, но матерым опытным слухом точно понял - на передовой, там впереди - и вовсе ад. Монотонный тягучий рев, в который сливались сотни и тысячи разрывов - не слыхал такого раньше. И от этого душа мелко затряслась, словно мокрый щенок.
Как только разрывы стали реже - вспомнил, что он - командир и надо заниматься своими обязанностями. Высунулся из щели, как осторожный таракан. Только не хватало усами чутко водить. И не узнал привычного пейзажа - может быть из-за многочисленных пожаров, может из-за того, что близлежащие дома раскурочило, а деревья и кусты порубило и обкромсало. Носились полуодетые люди, потерявшие от страха голову, бешеным галопом проскакала на трех ногах лошадь, за ней волочились какие-то огрызки на двух вихляющихся тележных колесах...
Глянул - на ком сидит. Оказалось, что это наводчик в одних трусах и успевший натянуть портки водитель. Они спали всем экипажем по соседству, поспели потому раньше. Глядят совершенно очумелыми глазами. Не в себе парни. Рявкнул, приводя их в чувство начальственным рыком, чтоб оделись. Взрывы еще взлетали дымными фонтанами рваной земли, но уже гораздо реже. Типовой беспокоящий огонь, не так страшно. Выскочил - ох как не хотелось этого делать - из безопасного земляного укрытия и кинулся к своим танкам. Хорошо, что поставили машины в глубокие капониры, все целы. Там растерянно суетились экипажи - самое большее - половина от потребного. Одеты - кто во что горазд, хорошо еще - не босиком, хотя на паре остолопов - пантойфели, так и прибежали к машинам.
Полностью одетых - ни одного. На секунду было возгордился, что он щеголяет по уставной форме, но голову что-то сильно студило, понял - забыл кепи, оно так и осталось висеть на гвозде в горящем доме. Скоро, однако, растерянность прошла - поступила команда от комвзвода - один, что автоматически означало, что ротный командир вышел из строя вон и надолго. Так и оказалось, оторвало ему осколками обе ноги, так что нет теперь начальника. Мелькнувшая в голове мысль, что теперь между ним, комвзводом - три и должностью командира роты осталось двое - не обрадовала.
Теперь уже было всем понятно, что русские начали очередное наступление.
И всем новогодним приметам - цена дерьмо! И начали Иваны очень ловко, прихватив их буквально со спущенными штанами. Пришлось бегать, искать своих подчиненных, уточнять боевую задачу, что оказалось непросто, потому как выяснилось скоро, что село, где находился штаб дивизии - еще и сейчас под огнем и приказов нет, а штаб танкового полка понес потери в половину штатного состава, очень удачно уложили бомбы по домам, занятым офицерами. Вот не иначе - чертовы поляки информировали Иванов, что да где расположено. В роте поврежден всего один танк, ранено четверо и убит сам ротный, потери и невелики, но что делать - совершенно непонятно.
Поступил, наконец, приказ, от батальонного командира - готовиться к маршу для нанесения контрудара, только подготовились - отменили, велев занять оборону. К вечеру - снова переиграли и теперь, как понимал ситуацию Поппендик - запахло спешным отступлением. Черт его знает почему - но, когда построили полковую колонну для марша - хоть уже и темнело, а сверху свалились русские штурмовики и задали жару. А потом - явно по их доносу - колонну накрыла и артиллерия Иванов, неприятно точно накрыла.
Поппендик чертыхался, слушая звон осколков по броне и страшно мерз. Старался не стучать зубами, но получалось плохо. Днем носился, как поджаренный, не чуял холода, но даже и потел, а теперь - оставшись без теплых вещей - мерз как цуцык. И это было вдвойне неприятно.
А потом его взвод получил крайне неприятное, и честно говоря - самоубийственное приказание: выдвинуться к расположенному в нескольких километрах мосту и занять там оборону, препятствуя русским наступать через эту переправу. Не пускать русских через мост означало одно - на его танки будет обрушена и авиация и артиллерия...
Иллюстративный материал:
https://author.today/post/262385
https://author.today/post/265132
Глава 2. Лейтенант Поппендик, командир танковой роты
Ожидание русских танков было бесплодным. К следующему утру прикатил на незнакомом швиммвагене - точно раньше такой машинки не было ни в роте, ни в батальоне - приятель-старшина. Обрадовались ему, как родному - привез теплые вещи, жратву и выпивку. И плохие новости в придачу.
Взвод 'Пантер' зря стоял в засаде, русские и не могли здесь проезжать - бывший неподалеку мост оказался взорванным давным - давно, так что приказ был нелепым сразу и изначально. То ли начальство не знало об этом, то ли еще что, но промерзли все до костного мозга совершенно зря. Предлагали же камарады запалить пару костерков под брюхом танков, не разрешил - и теперь оставалось об этом только жалеть. Не прогреть спиртовками промерзшие тонны брони, такой ледник получался - мечта для любого лавочника.
Осунувшийся гауптфельдфебель порадовал известием о прорыве русских через всю первую полосу оборону. Вислинский оборонительный рубеж пробит на всю глубину и фронт рухнул. Лейтенант недоверчиво покрутил головой, и старшина грустно вздохнул:
- Это не одиночный прорыв, камарад. Это на десятки километров, если не на сотни. Фронта нет. Русские уже у нас в тылу и катят дальше, словно на почтовом скором. И остановить их нечем. Кстати, поздравляю тебя с должностью командира роты, хотя и не вполне официально. Но по факту все именно так!
- Ты хочешь сказать, что мой взвод остался последним? - не сразу дошло до Поппендика сказанное.
- Да. Этот умник устроил контратаку на русских. Без приказа, сам решился опрокинуть Иванов и гнать их до Урала. Надеюсь, что он горел долго и счастливо - хмуро сказал старшина исчезнувшей роты.
- Почему без приказа?
- Все кувырком. Никто ничего не знает и все драпают. Связи нет ни с кем. Вот наш умник и решил сыграть в Зигфрида Драконоборца. Я ему говорил, что в такой ситуации ломиться не пойми куда, тем более без разведки - не самое разумное. Куда там! Поставил меня по стойке смирно, насрал при всех мне в уши и на голову, взял всех моих ребят в танковый десант и рванул - как по учебнику, строго уставным порядком.
- Да, он был настоящий альпака! - согласился, медленно отогреваясь, Поппендик.
- Понятно, что все накрылось жирной задницей. Сначала его обстреляли русские танки, потом мигом примчались их бетонные самолеты, а вскоре и сталинский оргАн накрыл исходные позиции вместе со всеми, кто вернулся. Два взвода - в металлолом. Командование не пойми где, а от новоявленного командира роты осталась горка перекаленных зубов в горелой 'Пантере' - скрежетнул зло 'Жилистый хомяк'.
- Что, все так плохо? - нехотя спросил Поппендик, заранее зная, что ответ ему не понравится.
- Еще хуже, господин командир роты. Ваш предшественник на занятиях по тактике очевидно вместо учебы стругал свою палочку, да стряхивал на ботинки. Занимался ручной работой, как говаривали мои сослуживцы. Русские сидели в лесу, а наши поперли парадным строем, видимые издалека, как клоп на простыне. Два танка он потерял еще на поле, третий притащили на буксире, но ничего сделать с ним уже не успели, сначала нам на голову снесли свои яички пташки под названием 'Черная смерть', а то, что они не доклевали, было поджарено после залпа этих воющих баб, Катерин - поежился гауптфельдфебель. Вид у него был весьма печальный, но определенно ему повезло, он был не только жив, но и цел. Даже и не очень обгорел, хотя воняло от него паленым сильно.
- Так мой школьный товарищ перед самой войной пострадал. Он прыгнул жопой-бомбой в воду, а там рельсы торчком. И не всплыл. То есть всплыл, но уже очень потом! - просто чтоб не молчать, сказал лейтенант. Грязноватый тулуп, стакан шнапса и котелок теплой гороховой каши с салом сильно взбодрили его, он понемножку оттаивал и чем дальше, тем больше становился прежним человеком.
- Да, нашего героя тоже просверлили как девственницу. Что будем делать дальше, господин командир роты? - спросил старшина.
Поппендик ответил не сразу. Он чувствовал себя немножко жабой, на которую немножко наступили, немножко подкованным сапогом. Усмехнулся про себя - история опять повторялась. Он снова если и не в окружении у русских, то скоро в нем будет, опять с ним пронырливый прохвост в звании гауптфельдфебеля и опять все плохо.
Правда сейчас все же они на колесах - вон по кустам замаскированы три его машины и бензина в баках залито прилично. Кидаться в идиотскую контратаку - смысла нет, а вот отступать с толком - вполне возможно. Прежде всего надо найти командование, это для офицера самое главное. Да, понятно, что от батальонного и полкового руководства еще вчера остались огрызки и ошметья, но уж дивизионное должно сохраниться!
- Что у тебя за приобретение? - кивнул в сторону швиммвагена.
- Отличный вездеход! Везде может пробраться и плавает отлично. Быстрый, но хрупкий, как таракан. Потому отлично подходит для разведки, только аккуратной и без пальбы.
- Украл? - понимающе усмехнулся Поппендик.
- Нет, просто нашел. Ирония войны - водителя перебило взрывом пополам, а корытце рядом не повредило совершенно - спокойно ответил старшина.
- Надо найти командование. В конце концов наша рота не единственная. Где-то же должны быть и остальные роты батальона, не везде же начальствуют ослы, охочие только до громких подвигов. Полковое начальство, опять же. Да на худой конец нам бы пригодились и саперы, и зенитчики нашего батальона...
Поток его бесспорно разумных соображений старшина пресек как-то очень уж вежливо, но непререкаемо, как говорят взрослые с капризными детьми:
- Камрад, ты очевидно не слушал меня. Фронт - рухнул. На сотни километров. За вчерашний день Иваны продвинулись самое малое на пару десятков километров. То, что тебя запихнули сдуру на самое опасное, будь цел этот дурацкий мост, направление - спасло твой взвод. Теперь нам придется выигрывать у русских этот заезд. Но все, что нам подвернется по дороге - будет огрызками, осколками и ошметьями. Это как морская волна, грохнувшая на пляж. И мы в ней кувыркаемся, как ошалелые курортники вместе со всяким мусором.
- Что предлагаешь? - спросил младшего по званию новолепленный командир роты.
- Подождать до вечера. Потом в темноте проскочить захваченную Иванами полосу и выйти к своим.
- Почему не сразу сейчас? - иронично поднял бровь Поппендик. Получилось не очень выразительно, после морозной и бессонной ночи его одолевала зевота. Вдвойне странно, тем более, что когда стало ясно, что это - разгром, сердце заколотилось как барабан под лапками дрессированного зайца. Но впору рот порвать.
- Они контролируют основные дороги. Авиация все время болтается над головой. Нас сожгут сразу, как обнаружат, они наловчились это делать. А пробираться по проселкам мы долго не сможем - зверюшки слишком тяжелые для большинства мостиков.
Поизучали карту. Мост, к слову, на ней был целехонький, никаких пометок.
- Скорее всего он будет починен в скором времени, но ждать этого не следует. Не надо нам тут изображать собой пробку для влагалища - заметил старшина. Потеряв свой тыловой взвод и практически все имущество он был весьма грустен.
Только сейчас до Поппендика дошло, что ротного тыла тоже нет - весь тыл - вот, на швиммвагене прибыл. Это озадачило и разозлило - должен бы сообразить раньше, но, к сожалению своему, оказался зажат в узких рамках командира взвода, которому все привозят и о котором пекутся вышестоящие. А теперь вроде как он сам - вышестоящий и надо думать самому. Несколько извиняло его туповатость обстоятельство бессонной и холодной ночи.
Вспомнилось не к месту, как один интеллектуал объяснял провал наступления под Ленинградом и Москвой тем, что промерзшие на злом русском холоде стальные шлемы заморозили зольдатам Рейха сок мозга в голове, отчего и произошла катастрофа. Посидел бы этот умник в промороженном гробе тяжелого танка, где дыхание экипажа тут же садилось нежным инеем на ледяную броню и к утру все стенки внутри кошки были покрыты словно бы белоснежной шерсткой. Немудрено, что соображает не так, как теплым летом, чего уж. Лейтенант точно знал, что может быть он и не хватает звезд с неба, но уж точно и не умственный карлик.
Опытный старшина оборудовал спальное место под командирским танком, куда сложились в кучу свободные от несения дежурства танкисты. Половина экипажей дежурила в машинах, периодически прогревая двигатели, но при том стараясь, чтоб не совсем исчерпать запасы топлива. Запаса-то не было.
Место засады было словно заколдовано - никто из русских за весь день так и не сунулся, разве что пару раз в стороне пролетали их самолеты. Когда стало смеркаться, коротенькая колонна выдвинулась по намеченному еще днем на карте маршруту.
Грохот канонады доносился слабым отзвуком, что означало - Иваны прут катком дорожным вперед и успели уже укатиться далеко. Через 18 километров довольно спокойного марша - русские тут не ездили, по таким сельским дорожкам - взвод понес первую потерю - головная 'Пантера', заехавшая на вполне прилично выглядевший мост, на карте обозначенный как годный по грузоподъемности, внезапно с треском и грохотом, вместе с провалившимся настилом моста опрокинулась назад, в замерзший ручей, встав практически вертикально и опираясь на корму.
Все попытки что-либо сделать и вытащить ее оттуда ничего не дали, ручей, хоть и замерз сверху, но глубоко принял в себя танковую задницу. Сняли, что могло пригодиться, швиммваген вернулся с той стороны - ему-то было наплевать на крутые склоны и ручей. Выбрали новую дорогу.
Тьма была, хоть глаз коли. Новолуние, да к тому же и погода премерзейшая - небо почти все время затянуто низкими плотными тучами, которые ночью стали еще гуще, к тому же все время сыпалась с неба сухая крупа, колючая и совсем непохожая на пушистые снежинки. Фонарики с синими светофильтрами давали такое унылое освещение, да еще и к тому же на морозе батарейки мигом садились и лампочки светились с каждой минутой все слабее. Пришлось залезть в командирский танк, закрыть люки и включить свет. Теперь было проще разбираться с картой.
- Этот магнит для собачьего дерьма ухитрился атаковать как раз в тот момент, когда небо днем прояснилось. И выкатил наших кошечек, как на выставке, словно на витрину выложил. Четыре машины еще можно было бы починить, но пришлось бросить, ремонтники черт знает куда подевались - куря в кулак, и наслаждаясь теплом дыма и сигаретки, пробурчал гауптфельдфебель.
Поппендик, крайне огорченный всеми этими событиями последних двух суток даже и не понял, о ком это. То, что просевший бронированной жопой в илистое ложе ручь танк не выдернуть - было понятно совершенно точно. Несмотря на холод и лед сверху, внизу все было жидким и даже швиммваген оставил после проезда две колеи, быстро заполнившиеся темной водой. Полезть туда танком - значило оставить тут двух кошек.
- Про кого ты говоришь? - рассеянно спросил он приятеля, прикидывая дальнейший маршрут.
- Про дуролоба, который умножил на ноль остатки нашей роты и мой взвод вместе с нею. Не знаю, чему его учили в этом образовательном бараке, который почему-то именуют офицерским училищем... - ответил 'Жилистый хомяк'.
- Дело даже не в училище... У него был явно разрушен чердак еще раньше, масса апломба, невиданная самоуверенность и безапелляционность. Настоящий картонный нос, считающий сдуру себя стальным бивнем. Вот его и поимели, говоря проще - сказал сущую истину про покойного героя лейтенант.
- По-французски?
- И по-итальянски. Всячески разно. Получается, что у нас два возможных варианта выбираться отсюда. Вот погляди - либо сюда, либо сюда - показал тонкие и ненадежные жилки дорожек Поппендик.
- Лучше бы через лес, ближе. Хотя там возможна фея шара из лесных эльфов - совершенно непонятно заявил старшина битой роты.
- Я не понял ничего! - честно признался продрогший до костей господин лейтенант.
- Вот тут был полковой склад продовольствия и я оттуда пару раз получал харчи на роту. Перед праздником. Так вот через этот дурацкий лес проезд был закрыт, приходилось ездить в обход, черт его знает зачем. Ну, что так смотришь, там мои земляки были, саксонцы. В конце концов мало ли у кого какие частные дела, так? - подмигнул 'Жилистый хомяк'.
- А так ты оттуда таким веселым Николаусом приехал? - сообразил командир 'роты'.
- Да, и к слову, надо бы нам было бы туда по дороге сейчас заглянуть. У меня жратвы дня на три осталось. Потом положим зубы на полку, словно исследователи Арктики и Антарктики.
- Этого не хотелось бы. Ладно, двигаемся по этому бережку, сейчас проверю, все ли сняли с утопленницы.
И с крайней неохотой лейтенант вылез из танка на мороз. Бензин вроде уже перелили в оставшиеся машины, сняли несколько деталей, приняли боезапас. Можно двигаться. И двинулись, ориентируясь на тусклый красный фонарик, светивший с кормы идущего впереди швиммвагена. Через следующий мостик пробирались буквально на цыпочках, если так можно сказать про 45 тонных кошек. Сооружение под гусеницами жалобно хрустело, трещало и скрипело на всю округу, но - выдержало, как ни странно. Перевели дух. Вроде как стало светать. Поехали быстрее и вскоре уткнулись в затор. Сначала было не понятно - что за шевелящаяся темная масса. Остановились поодаль. Послал разведку из безлошадного экипажа. Те пригрелись под брезентом на теплой корме над мотором и даже не сразу поняли, что от них хочет начальство. Обернулись быстро.
- Там телеги с каким-то барахлом, несколько живых лошадей и пара трупов. В смысле пара людских трупов, лошадиных куда больше. Похоже на обоз какой-то бумагомарательной конторы. Чиновники. Проезд через лес перекрыт старыми завалами из деревьев, а их тут прижали русские - потому они все побросали и удрали в лес пешком, по следам на снегу видно, господин лейтенант - приплясывая на холодном ветру доложил безлошадный командир танка.
- Есть что для нас полезное? Завалы можно преодолеть?
- Возможно, но надо проверить все телеги, а их тут три десятка. А то, что посмотрели - мебель, папки с бумагами и всякое в том же духе. Темно, да и навалено кое как, господин лейтенант. Это что касается обоза. А с завалами еще хуже. Деревья тут толстые свалили, полагаю, что и минировали. Без саперов не разобраться.
- Здорово, ничего не скажешь. Ладно, к машине и двигаем дальше. Как, удалось с кем-нибудь связаться? - спросил радиста постоянно бубнившего, вызывая хоть кого, кто услышит.
- В зоне досягаемости моей шарманки никто не отзывается! - хмуро сказал спрашиваемый, не поднимая глаз.
- Понятно. Приказ - двигать дальше по маршруту, передай остальным!
- Слушаюсь!
Опять впереди тусклый красный огонек. И точно - становится светлее. Всю ночь прокорячились, а проехали всего - ничего.
Как ни пытался удержаться - а не выдержал, влез в башню, закрыл люк и незаметно для себя задремал. Проснулся оттого, что над ним нависло лицо старшины. И танк стоит неподвижно.
- Впереди три русских броневика.
- Где? - подхватился, аж сон рукой смахнуло, как чашку со стола.
Высунулся стремительно из открытого люка, чуть не треснув макушкой в челюсть камараду, тот вовремя увернулся. Действительно, светает. Вокруг дурацкие не то кусты, не то мелколесье. Далеко впереди на дороге, за поворотом - темные букашки, черные плешины на полотне. Бинокль к глазам кинул, вжал окуляры.
- Так они же горелые! Один вообще вверх колесами!
- Точно. Но кто их знает - дальше может быть и целые. В том лесочке много чего спрятаться может. А объезжать - лишняя морока. И далеко, и долго. Может быть, я сгоняю аккуратно, гляну? - не очень настойчиво предложил гауптфельдфебель.
- Не стоит, если там Иваны - не с твоим корытцем геройствовать. Так, быть всем на связи, я сам съезжу. Лоб у нас толстый, в случае чего - подам задом, вы прикройте!
Старшина торопливо кивнул, спрыгнул с высокого корпуса.
Через несколько минут командирский танк с тяжеловесной грацией загремел гусеницами по ледяной дорожке. Поравнялись с вражескими машинами. Четырехколесные блошки, разбиты чем-то солидным - вполне возможно пантерами, потому как дыры явно сквозные и дыры похожи, на 7,5 сантиметров. Ну да броня у этих тарантасов убогая - от пуль разве. Проплешины гари, растаявший и снова замерзший лед на дороге, копоть на обочине.
У лейтенанта осталось странное ощущение, что их расстреляли так быстро, что даже экипажи выскочить не успели, во всяком случае, трупов не видать рядом. Стал оглядывать лесок и уже в бинокль увидел три приближенные оптикой бледные вспышки. Проваливаясь в люк, почувствовал всем телом, что танк содрогнулся от тяжкого удара.
- По нам попали! - рявкнул радист. Без него никто бы не догадался, что произошло!
- Вперед! Огонь! Дистанция восемьсот метров, опушка леса! Беглым!
Танк тяжко ахнул ответным громом. И еще! И еще! Тонкий звон гильз, выплевываемых из казенника, знакомая тухлая вонь сгоревшего пороха.
Подставив под снаряды толстый лоб, пантера неслась на врага. Приступ бешенства внезапно овладел Поппендиком, он слишком устал бояться, хотелось на ком-то сорвать злость. И если уж не убили первым прицельным явно выстрелом - значит, пушки у врага слабые и есть все шансы раздавить и перестрелять их к чертовой матери!
- Лейтенант! Господин лейтенант! Они пускают ракеты по паролю! Это наши! И они перестали стрелять! Господин лейтенант! - завопили на два голоса один за другим водитель и наводчик.
- Отставить огонь! - выговорилось через силу, пришлось напрячься. В ушах звенело.
Танк с треском сломал несколько деревьев, влетев в лесок и встал, как вкопанный.
Командир огрызков роты не без опаски высунулся из люка. И сразу же одновременно вспухло лютое желание настучать кувалдой по упакованным в стальные шлемы тупым репам этих придурков - артиллеристов, растерянно торчавших рядом со своими ПАКами и облегчение от того, что это не русские.
- Кто у вас старший начальник, свиная блевота? У вас нет глаз, болваны? Вы не знаете, какие танки приняты на вооружение в Германии, остолопы? - речетатив вылетел с пулеметной скоростью, одной длинной очередью.
- Я временный командир батареи, унтер-офицер Дрексель! Я требую прекратить ругаться! - мальчишеской фистулой, аж в оглушенных ушах зачесалось, выдал долговязый сопляк с обмотанной какими-то тряпками головой, единственный не в каске, а в косо насаженной на чалму кепи.
- Какого черта вы по нам стреляли, унтер-офицер Дрекк?
- Моя фамилия Дрексель! Назовите себя! - опять писклявый звук сверлом в уши.
- Командир роты лейтенант Поппендик! Так какого черта вы в нас стреляли, унтер-офицер Дрекк?
- Моя фамилия Дрексель! Господин лейтенант Попе энд дик! - с выражением продекламировал сопляк.
(От автора: Дрекк - по-немецки - дерьмо. Поп - священник. Ну а Дик - это уже по-английски на жаргоне - член. )
- Гляди-ка, ты еще и английский в школе успел выучить, недоносок турецкий! - еще пуще разозлился командир огрызков роты.
- Я требую обращаться со мной, как это положено между военнослужащими Великогерманской армии! - напыщенно, но твердо заявил чалмоносный юнец.
- А поползать ползком ты не хочешь? Или помаршировать гусиным шагом? Это мы мигом! - влился в ругань и наводчик, вылезший из люка и крайне недовольный тем, что отлетевшие при попадании снаряда кусочки брони оцарапали ему грязную морду.
Брань ширилась и разрасталась, теперь лаялись и сбежавшиеся от других орудий артиллеристы, и подкатившие подчиненные Поппендика. Из общего хора выделялся командный голос старшины, вносившего в общий хай кулинарную нотку:
Когда вскипевшие эмоции несколько остыли, лейтенант рявкнул: "Молчать!"
Танкисты заткнулись первыми, артиллеристы - все, как один, совсем еще зеленые юнцы, озадаченно переглянулись недоуменно. Уставились на своего командира. Тот, красный, как вареная свекла, тоже вякнул: "Отставить шум!"
Повисло тяжелое молчание. Поппендик воспользовался им и в полной тишине отчетливо спросил:
- Так почему вы по нас стреляли? Отвечайте, унтер-офицер, какие причины открытия огня на поражения по своей же технике?
- Мы приняли вас за русский авангард! - ответил Дрексель.
- Блестяще! - ответил лейтенант, подумав про себя: "А вот дать бы тебе по морде, сопляк дурковатый!"
- Ваша камуфляжная окраска сливается с фоном, а до вас тут были русские. Предполагать наличие своих на данный момент и в такой ситуации было нелогично! - протрендел чалмоносец.
- Рапорт надо заканчивать, словами "герр лейтенант"! - поучительно заявил старшина.
Артиллеристы опять зло забурчали.
- Я вам напрямую не подчинен, о вашем прибытии меня не предупреждали, вы сами не оповестили нас никаким образом! - уперся унтер-офицер.
- Он такой умный, что даже, ручаться могу, что даже срет мозгами - отчетливо заявил гауптфельдфебель. Злость на противотанковых придурков смешивалась в нем с тем, что как ни верти, а чертов молокосос отчасти прав. И это бесило вдвойне.
- Сколько у вас орудий?
- Три.
- А тягачей?
- Два исправных.
Лейтенант задумался. Можно оставить этих дураков на этой позиции. И черт с ними. Но можно взять их с собой, это усилит группу, а недостаток личного состава уже сказывался - даже нести нормально караульную службу в таких условиях сложно.